В них уже не видят женщин, называя попросту продавщицами, приёмщицами, «училками» или «врачихами». Представляя из себя только форму для ношения одежды и украшений, существующие, как правило, на биологическом уровне с некоторыми познаниями посредством сплетен с себе подобными, эти манекены мелькают перед глазами мужчин до тридцати, после этого их количество значительно уменьшается, после пятидесяти лет сходя на нет, обороняясь от окружающих поговоркой: «Я не солнышко - всех не обогрею». Маргарита Прошина знает этот довольно распространённый женский тип на зубок, просвечивая его рентгеном художественного анализа, при котором выясняется абсолютная пустота душ подобных персонажей, год от года становящихся всё более злее и ненавистнее по отношению к окружающему миру, поскольку, чем самодовольнее женщина с претензиями, тем она больше ненавидит мир, который мешает ей быть всегда в центре внимания, молодой и в модной одежде, как на обложке глянцевого журнала. «Если кто-то из прежних знакомых её окликал, то она начинала жаловаться на свою несчастную судьбу», - так жёстко завершает свой рассказ Маргарита Прошина.
Юрий КУВАЛДИН
Маргарита Васильевна Прошина родилась 20 ноября 1950 года в Таллинне. Окончила институт культуры. Заслуженный работник культуры РФ. Автор книг прозы "Задумчивая грусть" и "Мечта" (издательство "Книжный сад", 2013). В "Нашей улице" публикуется с №149 (4) апрель 2012.
Маргарита Прошина
Я НЕ СОЛНЫШКО - ВСЕХ НЕ ОБОГРЕЮ
рассказ
Нельзя сказать, что моя героиня, Горшкова, была манекеном, хотя в просторной витрине ателье, расположенном в неказистой пятиэтажке на отшибе Москвы, где она работала и где шили мужскую и женскую одежду, всё же стояли манекены, облачённые в образцы советской одежды, которую нормальному человеку даже примерить в голову не придёт. Дверь в дверь с ателье был винный отдел, поэтому сюда часто вламывались не совсем трезвые типы. Уже с порога их приводил в чувства резкий голос Горшковой:
- Куда?! Вам в другую дверь!
А ведь когда-то Горшкова была прилежной ученицей, и даже отличницей.
Носик вздёрнут. Светлые глаза, радужная оболочка в крапинку, она при разговоре нарочито их щурит, считая, что это выглядит весьма привлекательно. Выпуклый лоб она любит морщить, считая это эффектным. Худенькая, ниже среднего роста, Горшкова любила постоянно крутиться перед зеркалом, училась строить глазки и кокетничать. Она настолько привыкла жеманничать, что держаться естественно уже не могла. Ножки привыкла перекрещивать. Когда смеётся, неестественно громко, слегка приседает и оглядывается по сторонам. Любила себя больше всего и всех на свете. Ей кажется, что она не живёт, а исполняет весьма значительную роль. Горшкова единственный ребёнок, родители гордятся её успехами и всячески балуют.
Горшковой жизнь представлялась сказкой.
Как невероятно давно это было, как необычайно счастливо! С Горшковой ли это всё было?! Долгожданные дни. Никаких опостылевших уроков. Утро начиналось с пьянящего чувства свободы: хочет - лежит, хочет - смотрит по телевизору фильмы «про любовь». Никакого будильника! День, бесконечно длинный, впереди. Зимой - ёлки, подарки, конфеты, мандарины. На санках с горы летит, жмурится от яркого снега. Игра в снежки до полного изнеможения, а потом, весело захлёбываясь от восторга, лепит с ребятами снеговиков. Во дворе девочки и мальчики лепили отдельно, соревнуясь на скорость и неожиданность. Каждый раз все старались придумать что-нибудь посмешнее. Девочки приносили из дома старинные бабушкины шляпы или сумочки. В прозрачном воздухе кружились легкие снежинки.
Горшкова окончила школу с золотой медалью. Мать мечтала, чтобы дочь поступила в институт иностранных языков на французское отделение, и обязательно побывала в Париже, осуществив её несбывшееся желание.
Но учёба Горшкову не привлекала.
После школы Горшкова жила у бабушки, по отцу, в частном доме в Сокольниках. Днями и ночами она металась по магазинам, чтобы достать дефицитную модную вещь. Держалась независимо и неприступно, соседи считали её воображалой и кривлякой, а она была уверена, что ей ужасно завидуют.
Любовь и развлечения были только поводом показаться в очередном умопомрачительном наряде. Вскоре ей пришлось пережить два сильных потрясения: внезапную смерть отца, а через два месяца тихо и незаметно ушла из жизни бабушка, которая так заботилась о ней, что Горшкова не имела представления о бытовой стороне жизни.
Дома её оберегала мать, а после школы - бабушка. Обе баловали её с упоением, уверенные в том, что она невероятно талантливая и достойна лучшей жизни. Если бы их попросили ответить на вопрос: «Какой собственно должна быть эта иная жизнь?» - вряд ли они бы смогли ответить конкретно.
Отец Горшковой умер от сердечного приступа внезапно по дороге на работу. Это был страшный удар для жены и дочери. На похоронах они узнали, что у отца была любимая женщина, которая родила ему сына. Всё своё свободное время отец Горшковой проводил у неё, об этом знали все, даже соседи, которые посмеивались над его женой, когда она рассказывала о занятости мужа на работе.
Отец Горшковой работал начальником строительного комбината, строил промышленные предприятия, поэтому семья прежде, чем поселиться в столице переезжала из одного города в другой.
Горшкова училась в шести школах, но всегда только на пятёрки. Девочка была невероятно честолюбива. Мать её окончила медицинский институт, на последнем курсе вышла замуж и родила дочку вскоре после защиты дипломной работы, уехала с мужем в Барнаул, да так с тех пор и не стала работать. У неё даже не было трудовой книжки, о чём она всегда сообщала, поднимая указательный палец, считая этот факт выражением особенной любви со стороны мужа.
Мать Горшковой говорила о муже всегда в третьем лице и звала его на «вы» и по имени отчеству». Она постоянно повторяла как заклинание: «Всю жизнь муж посвящает работе. Он уходит на работу в семь часов утра и приходит не раньше десяти часов вечера. И так всю жизнь каждый день, без отпусков и праздников. А зарплату всю он полностью отдаёт мне, до копеечки и никогда не спрашивает, как и на что я трачу деньги, потому что уверен во мне. Знает, что я только о семье думаю».
Мать Горшковой действительно была хорошей хозяйкой. Она знала, как правильно чистить мягкую и полированную мебель, верхнюю одежду, прекрасно шила и вязала, в любых условиях умела создать уют. Премудрости кулинарного искусства также были ей известны. Дочку свою она всячески баловала, ухаживала за ней, как за ребёнком малым, ей так хотелось, чтобы дочь стала успешной, прожила необычную, романтическую жизнь, о которой она мечтала в юности, насмотревшись телевизора.
После смерти мужа мать Горшковой устроилась работать администратором в приёмное отделение городской больницы. Держалась она замкнуто. Думала только о том, чтобы наилучшим образом устроить судьбу дочери.
Горшкова мечтала стать манекенщицей, но небольшой рост и внешность не соответствовали требованиям, необходимым для этой профессии. А через год произошло событие, которое утвердило Горшкову и её мать в том, что она не такая как все. Она поехала отдыхать на золотые пески в Болгарию. Эта поездка настолько вскружила ей голову, что она просто не могла общаться с окружающими её людьми, они казались ей не интересными. Она же возомнила себя иностранкой.
Одежду Горшкова шила исключительно в ателье и руководствовалась своей фантазией. Выглядела она весьма экстравагантно, порой даже странно, например, она заказала зимнее пальто тёмно-зелёного цвета (бутылочного, как она его назвала) с отделкой из чёрного каракуля: воротник стойка, пуговицы, широкий рукав ¾, отороченный каракулем. Пальто было расклешённое и выше колен, выглядело эффектно, но в нём было холодно зимой. Когда она в мороз шествовала по улице, едва сдерживая себя, чтобы не стучать зубами, прохожие изумлённо смотрели ей в след.
Ради красоты Горшкова была готова на любые жертвы, лишь бы произвести впечатление на окружающих. Она жадно ловила взгляды оглядывающихся ей вслед людей, в которых видела только зависть.
Для неё самым главным стало произвести впечатление, выделиться.
И это ей удавалось.
Вот шествует Горшкова по улице: на голове - ажурная шляпка, руки в таких же митенках, на согнутом локте висит красный зонтик с кружевной оборочкой, белые носочки и босоножки на высоких каблуках завершают образ. Идет она плавно, взгляд её устремлён ввысь. Странная незнакомка - не заметить такую невозможно.
Подруг у неё не было, а знакомые её не понимали и улыбались, пожимая плечами. На Новый год Горшкова жила несколько дней у матери. Как-то раз перед началом сеанса в кинотеатре к ним подошёл высокий спортивного сложения молодой человек, который выразил своё восхищение её элегантностью. Он был галантен, проводил их до подъезда, поцеловал учтиво каждой руку и попросил разрешения продолжить знакомство.
Он, Седенков, был преподавателем физкультуры.
Летом они поженились.
Первый месяц молодые жили у матери Горшковой, которая прекрасно готовила и баловала зятя кулинарными изысками. Затем молодые переехали к бабушке в Сокольники. Мать снабдила их едой на первое время: пироги, котлеты, копчёная курица, соленья, чего только она не собрала своим «деточкам».
Через неделю выяснилось, что никто из влюблённых не готов жертвовать своим свободным временем для решения бытовых проблем. Обоим нравилось вертеться перед зеркалом.
Вначале это их забавляло.
Однажды Седенков, который любил гонять на мотоцикле, внёс его в комнату, посадил Горшкову, сел сам и они с весёлым хохотом долго любовались собой. Затем Седенков предложил поесть, на что Горшкова кокетливо ответила, что ей достаточно 2-3-х яблок и чашки чая, мамина еда закончилась, а больше ничего в доме нет. Разразился скандал, взаимные обвинения и упрёки закончились слезами Горшковой, а молодой муж, громко хлопнув дверью, ушёл и вернулся на рассвете.
Семейная жизнь их продлилась меньше трёх месяцев.
Седенков упрекал жену в том, что она совершенно не умеет готовить, да и не пытается учиться. Горшкова же не понимала, как он может требовать от неё подобные вещи, ведь она создана исключительно для того, чтобы ею восхищались, и, вообще, он обещал, что будет носить её на руках.
Возить на курорты.
Гордиться ею.
Горшкова никак понять не могла, за что муж так коварно её обманул.
Когда муж пытался её вразумить, он кричала:
- Если будешь со мной так разговаривать, я тебе не дам.
Муж в стыдливом замешательстве выдавливал:
- Как не дашь?!
- А вот так! Бери раскладушку и ложись!
Подругам Горшкова с гордостью сообщала, что «не даёт» мужу. Подруги пожимали плечами. Потом кто-то из них ронял:
- Ну, и дура! Он найдёт себе другую.
Вскоре они развелись.
Горшкова проплакала целых три дня, а потом встретила соседа Донского, который уже более пяти лет безответно был влюблён в неё.
Подумала, и приняла его ухаживания и заботу.
Донской был старше Горшковой на шесть лет, работал электриком на заводе. Вернувшись из армии, он всегда приходил к ним в дом помочь бабушке. Донской восхищался Горшковой с первых дней знакомства, пытался ухаживать за ней, но она решительно отклоняла его попытки. Бабушке же он очень нравился, она постоянно повторяла:
- Внученька, он рукастый, любит тебя, пылинки с тебя сдувать будет, присмотрись к нему.
- Бабушка, как ты себе это представляешь? Я и - электрик? Куда я с ним пойду, о чём буду разговаривать? А люди что подумают! Он мне не пара.
- Ох, внученька, пробросаешься, он так тебя любит, - вздыхала бабушка.
Горшкова была очень высокого мнения о себе, ведь у неё было золотая медаль, что может быть у неё общего с простым электриком.
Она ничего не читал, ей было некогда, всё время уходило на добывание модных, броских вещей.
Мать Горшковой тоже считала, что Донской слишком прост для её дочери. Донской же, чтобы завоевать сердце Горшковой, поступил на вечернее отделение политехнического института, стал инженером, потом начальником участка.
Когда она развелась с Седенковым, он возобновил свои ухаживания. Стал приглашать её на эстрадные концерты, в кафе, на стадионы. Он болел за «Спартак». Дарил цветы, провожал, заботился. Мать Горшковой после неудачного замужества дочери, изменила своё отношение к Донскому, и стала убеждать дочь, что лучше быть любимой, чем любить самой.
Горшкова и Донской поженились.
Через два года у них родилась дочка, Катя.
Вскоре они переехали в новую квартиру на отшибе Москвы. Квартира была просторная и солнечная со всеми удобствами. Горшкова постоянно жаловалась мужу, что тратит на дорогу до работы и обратно более трёх часов, что ужасно устаёт по его вине.
Донской чувствовал себя виноватым.
Он боготворил свою дочку, всячески баловал. Старался исполнять все желания любимой жены. Отправлял её каждый год на отдых в Прибалтику или на юг, но и там Горшкова большую часть времени проводила в магазинах.
Больше всего Горшкова любила «торжественные выходы», как она говорила из дома.
Она наряжала Катю, придирчиво оглядывала одежду мужа, надевала всё самое лучшее и торжественно, под руку с мужем шествовала на прогулку, задерживаясь перед каждой витриной, чтобы насладиться своим отражением.
Донской делал всю работу по дому, успевал готовить, оберегал жену от всех житейских забот. Донской пребывал всегда в хорошем настроении, всё делал весело. У них дома всё вертелось вокруг Горшковой, а поинтересоваться делами или здоровьем мужа ей даже в голову не приходило.
Через несколько лет у Горшковой всё чаще стали возникать проблемы на работе.
Горшкову окружали на работе, в основном, одинокие женщины, которые просто завидовали её удачному замужеству, так Горшкова объясняла мужу причину их нелюбви к ней. В результате Донской настоял на том, чтобы она оставила работу ради сохранения здоровья.
Дочка очень любила отца, всё время проводила с ним, и старалась ему во всём помогать, а мама была у них в доме, как украшение, так казалось девочке. Ещё мама с удовольствием бегала по магазинам и ателье в поисках нарядов для себя и для дочки.
Однажды, она увидело у входа в метро молодую девушку в таких необыкновенных туфлях, что у неё даже дыхание перехватило - белые, на высоченной шпильке, с изысканными вырезами: для большого пальца и по бокам, да ещё с изящной пряжкой впереди. Горшкова почувствовала, что она не сможет жить без таких туфель, они ей необходимы немедленно. Она подбежала к незнакомке и с мольбой в голосе воскликнула: «Девушка, где вы купили эти туфли?» Незнакомка остановилась, и, к удивлению самой Горшковой, вежливо ответила, что туфли свои она купила несколько дней назад в Измайлово и сказала адрес магазина. Горшковой нужно было возвращаться домой, чтобы встретить дочку из школы, но она, забыв обо всём на свете, поспешила в Измайлово. К её неописуемой радости ей досталась последняя пара. Повезло, потому что у неё был маленький размер. Дочка Катя не понимала страстного желания матери выделяться и, взрослея, всё чаще восставала против попыток Горшковой сделать из неё принцессу.
Между ней и мамой всё чаще возникали споры.
Катя была полной противоположностью матери, росла спокойной задумчивой девочкой.
Горшкова позволяла мужу любить себя, но сама была холодна. Материнские же чувства едва теплились в душе её.
Частенько и Донскому приходилось слышать от неё обидное «не дам», но он смиренно переносил эту семейную экзекуцию на узкой кушетке.
Горшкова просыпалась каждое утро с видом победительницы и с единственной мыслью: "нравиться!"
И это было целью и смыслом ее жизни.
Горшкова была настолько занята своей внешностью и бесконечными поисками модных «штучек», так она называла все свои покупки, что совершенно не интересовалась жизнью и интересами дочки.
Как-то Катя, раскрасневшись и отдуваясь от тяжестей, шла из овощного магазина с сетками картошки. И она была очень удивлена тому, что ей вызвался, догнав, помочь мальчик.
- Спасибо! - сказала Катя.
- Как тебя зовут? - спросил мальчик.
- Катя, - сказала Катя. - А тебя?
- Генрих, - сказал мальчик.
Катя задумалась. Это имя было необычно, и в её жизни встретилось впервые.
Вежливость Генриха и его предупредительность сразу понравились Кате. С тех пор они подружились. Генрих бал старше Кати на два года. Они жили в соседних домах. Когда Катя впервые пришла к нему в гости, её поразил не только белый рояль, но отношения любви и внимания в этой семье друг к другу. Родители Генриха спрашивали её о том, чем она увлекается, что читает.
Мать Генриха читает Гёте и печёт пирожки, такие вкусные, каких Катя никогда не ела.
Незаметно она стала всё чаще заходить после школы к Генриху. Отец Генриха был музыкантом в симфоническом оркестре, играл на скрипке. Так Катя постепенно полюбила классическую музыку, мать Генриха стала приглашать её на концерты.
Катя всё чаще задумывалась о том, что мать её совершенно не заботиться ни о ней, ни об отце, её не интересует, почему дочь стремится, как можно чаще уйти из дома, и проводит так много времени у своего друга. Когда Генрих заходил за Катей, Горшкова равнодушно здоровалась с ним и уходила в другую комнату, ссылаясь на то, что у неё нет времени, а Катя от неловкости за невнимание матери к её другу краснела.
Потеряв работу, Горшкова растерялась, ей нечем было заняться. Некуда ходить, показывать новые платья и прически. Находиться дома одной целыми днями она не привыкла.
Муж предложил ей пойти в библиотеку при заводском доме культуры. Горшкова сморщила носик, надула обиженно губки и обиженно сказала:
- Я сама найду себе работу, серой мышью сидеть в вашей библиотеке я не буду!
Она считала себя слишком яркой фигурой для какой-то заводской библиотеки с книжками, которые нужны были, в чем Горшкова ни капли не сомневалась, только бездельникам.
Она нашла работу по душе в ателье, куда устроилась в ателье приёмщицей.
Как-то раз она вернулась домой расстроенная из-за того, что заведующая ателье отчитала её за грубость. На что оскорблённая Горшкова ей ответила:
- Я не солнышко - всех не обогрею!
- В таком случае вам придётся искать себе другую работу, - ответила заведующая.
Горшкова еле сдержалась, но всё же промолчала.
Она собиралась, как обычно, пожаловаться мужу, который всегда её понимал и утешал, но он не пришел с работы, хотя обычно в это время бывал уже дома.
- А где папа? - спросила она дочку.
- Он в больнице, а ты разве не знаешь? - ответила восьмилетняя дочь.
- Как в больнице? Что случилось? Почему он мне не позвонил?
- Потому что не может. Звонили с его работы, сказали, что его увезла «скорая помощь».
Горшкова сморщила личико в обиженную гримасу и плаксивым голосом воскликнула:
- Как «скорая»?! А как же мы с тобой, Катя? Он ведь никогда не болел!
Дочка некоторое время молча смотрела на мать, как будто видела впервые эту постороннюю женщину, затем с огорчением сказала:
- Мама, главное, узнать скорее в какой папа больнице.
- Но я же без него не могу, как мы будем без него, - всхлипывая, произнесла Горшкова.
Она упала на диван и накрылась пледом.
Катя вышла из комнаты, пошла на кухню, приготовила чай и бутерброды и позвала мать, но Горшкова обиженно сказала:
- Как ты можешь думать о еде, когда у нас такое горе!?
Катя привыкла к подобному поведению матери, но если отца такая манера восхищала, то девочку она раздражала.
Только Катя собралась поесть, как в дверь позвонили. Пришли две сотрудницы отца поговорить с Горшковой о дежурстве в больнице. Катя позвала мать, но та категорически отказалась вставать, сославшись на плохое самочувствие. Сотрудницы были поражены её равнодушием к состоянию здоровья мужа.
Катя предложила им выпить чаю.
«Ещё маленькая, а уже такая разумная девочка. До чего же похожа на нашего начальника, а жена! Это нечто! Как он может с ней жить! Эгоистка, она даже ребёнком не занимается. Ей дела нет ни до кого, кроме себя», - возмущались они на следующий день на работе.
Женщины из цеха, начальником которого был Донской, составили график ухода за ним. По просьбе больного они заботились и о его семье - привозили продукты и деньги. Они никак не могли понять такую заботу больного о жене.
Донской только о ней и говорил, объясняя им, что жена ни в коем случае не должна приходить в больницу, потому что это её расстроит. Горшкова же всё плакала, в результате у неё поднялось давление.
Все мысли Донского были только о жене и дочери. «Не бросайте мою семью без помощи», - были его последние слова.
Смерть мужа не сблизила Горшкову с дочерью.
Горшкова ушла в себя и бесконечно повторяла: «За что мне такая несчастная судьба! Как же муж мог меня оставить, такую беззащитную! Как мы будем жить?» Катя молча готовила еду, убирала, хорошо училась, поддерживала мать. Она уже почти не обращала внимания на стоны матери.
После окончания школы Катя поступила в педагогический институт на вечернее отделение, устроилась на работу, и в восемнадцать лет вышла замуж за Генриха, который учился в Консерватории.
О своём решении жить у мужа она сообщила матери, собирая вещи.
- Катя, а как же я буду без тебя? - растерялась Горшкова. - Как я буду жить, ты об этом подумала?
Катя помялась, переступая с ноги на ногу.
- Мама, пора учиться жить самостоятельно. Тебе ещё нет пятидесяти, ты можешь ещё замуж выйти. Я учусь и работаю, у меня будет ребёнок, он будет мешать тебе. Мы будем приходить к тебе в гости, - сказала Катя как можно вежливее, повернулась и ушла.
Первое время Катя старалась часто навещать мать, но говорить им было не о чем, а слушать жалобы матери на несчастную судьбу было невыносимо, поэтому она стала забегать на несколько минут.
Горшкова буквально за один год превратилась в сморщенную старушку.
Оглядываясь назад, она хотя и смутно, но понимала, что большая часть жизни уже прожита ею, но не могла это принять, потому что до конца не понимала, куда же исчезла её жизнь!?
Горшкова не успела оглянуться, а минуло пять, десять, тридцать, пятьдесят… лет. Бег времени ускорялся с каждым годом… Куда оно спешит, зачем!?
Эпатажные наряды постепенно исчезли, им на смену пришли серые и коричневые водолазки, тёмные юбки.
Горшкова окончательно перестала ухаживать за собой.
Сидела в ателье, изредка покрикивая на случайно вошедшую пьянь:
- Куда?! В другую дверь!
После работы часами бесцельно бродила по улице.
Если кто-то из прежних знакомых её окликал, то она начинала жаловаться на свою несчастную судьбу.
“Наша улица” №181 (12) декабрь 2014
