вторник, 31 марта 2009 г.

ЕВГЕНИЙ РЕЙН В ЖУРНАЛЕ ЮРИЯ КУВАЛДИНА "НАША УЛИЦА"


















Евгений Борисович Рейн родился 29 декабря 1935 года в Ленинграде. Учился в Ленинградском технологическом институте им. Ленсовета, окончил Ленинградский технологический институт холодильной промышленности и Высшие сценарные курсы при Министерстве культуры СССР. Поэт, автор книг «Имена мостов» (1984), «Береговая полоса» (1989), «Темнота зеркал» (1991), «Непоправимый день» (1991), «Избранное» (с предисловием Иосифа Бродского, 1992), «Предсказание» (1994), «Сапожок» (1995), «Мне скучно без Довлатова» (поэмы и рассказы, 1997) и др. В 2001 году в издательстве «Летний сад» вышел большой том избранных стихотворений и поэм. Лауреат Государственной премии России (1997), международной Пушкинской премии (Германия, 2003).
В беседу с Юрием Кувалдиным Евгений Рейн, в частности, рассказал:
"Акимыча я знал года с 68-го. Я, кстати, был свидетелем на его свадьбе с Наташей. Мы были такие бедные, что даже не могли пойти в кафе. Пошли в кулинарию, купили там еды какой-то, водки, и пошли к ним на Шаболовку, отметили как-то. Он великий человек. Первоклассный поэт, великолепный переводчик, очень незаурядный человек, с удивительно интересной, сложной жизнью. Он сидел несколько раз. Он был подполковник СМЕРШа, был заместителем коменданта Бухареста во время войны, где его арестовали. Он отсидел несколько лет. Он был непростой человек. Вот жена его ждала живая много лет, но когда он вернулся из лагеря, он не пошел к ней, а женился на Наташе. С ним произошел замечательный случай. У него была библиотека огромная. У него был дом в Тарусе. И библиотека осталась в Тарусе. А он очень ценил эту библиотеку. И, когда жена уехала, он на грузовике подъехал, выбил двери и украл библиотеку. За что его сыновья родные, ныне покойный Борух и Эдик поймали и так избили отца, поломали ему ребра, что он оказался в больнице. Эдик Штейнберг теперь всемирно известный художник-авангардист, после возвращения из Парижа, где был в эмиграции, живет в переулке у Цветного бульвара... С высоты наших дней виден наш путь, который тогда, 35 лет назад не был виден. Тогда было время стихов, многие писали прекрасные стихи, и читали их за столом у Акимыча. И вы, Юрий Александрович, читали свои рассказы и "Улицу Мандельштама", где и Акимыч был выведен. У него было все просто. Черный хлеб, соленые огурцы, граненые стаканчики. А кто-нибудь из нас притащит и многослойную фанеру, как мы называли тогда самый дешевый вафельный торт "Сюрприз". И огромный черный ньюфаундленд Фома всех обнюхивает, и кошки, черные, рыжие, белые, пестрые, полосатые прыгают со стола на подоконник, со шкафа на диван... Да, у Акимыча всегда были кошки и собаки. И полный дом друзей, в основном писателей и поэтов, юных и старых, зрелых и маститых, безвестных и знаменитых... Акимыч читал что-нибудь из нового, то переводы, то оригинальные стихи, а то и показывал свои новые картины. Он был еще и довольно оригинальный художник... У него есть замечательная поэма "К верховьям". Акимыч ее так и не увидел опубликованной при жизни. В 1991 году ее опубликовал наш общий приятель поэт Вадим Перельмутер со своими комментариями. Поэма автобиографична. Но это - автобиографичность особого рода. Поэтическая. Не одного - нескольких персонажей наделил поэт своими чертами, поделил между ними свое пережитое. Это и моторист, вышедший из тюрьмы и заново осваивающий чувство свободы, и крепко сбитый, смуглый, цыганского вида "дядька" (здесь есть и портретное сходство), из жизни которого каторжная судьба вырвала, украла десяток лет, целую жизнь, и таежный путник, провожающий с берега глазами мимо проплывающую чужую жизнь... Первые строки, наброски обнаруживаются еще в самодельном черновом блокноте, исписанном в лагере Ветлосян, и относятся к концу сороковых годов; есть они и на разрозненных листках, чудом сохранившихся от начала пятидесятых...


***

- Интересно, а как вы с Акимычем познакомились?

- Недавно скончался поэт Александр Аронов. Всю жизнь он проработал в газете "Московский комсомолец". Да... А тогда шел, наверное, сейчас я подумаю, 66-й год. Я шел по Москве. Был жаркий такой день. И встретил Сашу. Он мне сказал, что его любимая жена, Нина Дубяго, полюбила Бродского, и ушла к нему. И он об этом написал поэму, которая называется "Пути сообщения". Самое забавное, что она сохранилась эта поэма. И пригласил меня на первое чтение этой поэмы. А чтение проходило у вдовы поэта Георгия Шенгели, Нины Манухиной. Она жила в доме, где был универмаг "Дворец для новобрачных", напротив кольцевой станции метро "Проспект Мира". Там на седьмом этаже была ее квартира. Я пришел, и там был Аркадий Акимович Штейнберг, Акимыч. Он тогда прочитал замечательное, врезавшееся в меня навсегда стихотворение:

Аркадий Штейнберг

НАПУТСТВИЕ

Пускай на службу человечью
Идет мой затрапезный стих
И вровень с обиходной речью
Простейшим будет из простых.

Пусть он гнушается притворством
Картонной булки показной.
И станет откровенно черствым,
Насущным, как ломоть ржаной.

Пусть будет он подобен хлебу,
Чье назначение и честь -
На повседневную потребу
Тому служить, кто хочет есть.

И мы познакомились. А он жил на Шаболовке, в этой пятиэтажечке. И я его проводил. А потом, что получилось? Я был тогда женат на Наташе. Она училась в одной группе с Наташей Тимофеевой, женой Акимыча, в инъязе. Мы часто и очень подробно говорили с Акимычем о поэзии. Сейчас я об этом вспоминаю, как о "Потерянном рае"..."

понедельник, 30 марта 2009 г.

РЕЦЕПТУАЛИЗМ НА СТРАНИЦАХ ЖУРНАЛА ЮРИЯ КУВАЛДИНА "НАША УЛИЦА"

МАНИФЕСТ РЕЦЕПТУАЛИЗМА

1. Всё - отменить! - Ре-Цептуализм - искусство Третьего тысячелетия.
2. Ре-Цептуализм - искусство второй рефлексии: само-из-себя творчество и - одновременно - само-в-себе истолкование (да здравствует двуликий Янус!).
3. Ре-Цептуалист, творя, созидает и, созидая, творит в режиме ТРИКУПа (ТРИединого КУльтурного Продукта) - единой демонстрации: по-рождения КУльтурного Продукта (художественного произведения) - самого КУльтурного Продукта (непременно - высочайшего качества!) - демонстрации КУльтурного Продукта. Демонстрация демонстрации - вторая рефлексия творческого процесса художника-рецептуалиста.
4. Ре-Цептуалист центр-ирует свое мышление и деятельность на художественном процессе, а не на художественном произведении (которое - в пределе - может быть нулевым, как "Чёрный квадрат" Малевича). В иерархию художественного процесса входят: 1) личное (или групповое) созидание и демонстрация художественного произведения (ТРИКУПа); 2) авторские рефлексия и текстовое сопровождение художественного произведения: от мастерской - через галерею - в мировой Музей; 3) авторское по-мещение и от-слеживание движения художественного произведения в мировом культурно-историческом процессе.
5. Ре-Цептуализм - холическое искусство: художественное произведение - новый синкрет: в нем при-сутствует единораздельная целостность полистилистического единства онтологически единой художественно-научно-религиозной картины мира. А не ущербный "синтез искусств" (прощайте, Вагнер и Скрябин!).
6. Ре-Цептуализм испо-ведует принцип нелинейности искусства - одновременного при-сутствия в художественном произведении-синкрете диахроннически разных рядов (развития) культуры. Одновременность прошлого и настоящего - сущностный принцип рецептуального искусства.
7. Ре-Цептуализм ничему не под-ражает и ничего не от-ражает: искусство творится из искусства - оно а-миметично (прощайте, древние греки!).
8. Ре-Цептуализм отменяет каузальность, детерминизм, мотивировку и прочую рационалистическую чепуху: искусство - а-логистично (прости, Аристотель!).
9. Ре-Цептуализм отвергает искусство в "художественных образах", у-тверждая семиотическое искусство - в знаках и символах: язык иератур, сигнатур, символоров - язык искусства Третьего тысячелетия (да здравствует Михаил Шварцман!).
10. Ре-Цептуализм - искусство экзистенциальности: второй рефлексии старого опоязовского лозунга: "ИСКУССТВО - В БЫТ!" Отсюда - принцип тотальности искусства: мир - это искусство и ничего, кроме искусства.
11. Ре-Цептуализм - искусство архетипа и интертекста - ориентировано на дометафизические и запределивающие сущности мира (прощай, "правдист" Станиславский!).
12. В интенции искусство Ре-Цептуализма - мифологично и сакрально: отсюда - иературы языка, теургия метода, духовность стиля.
13. Искусство Ре-Цептуализма бытийствует и существует не в критериях баумгартеновской эстетики прекрасного, а в критериях хайдеггеровской эстетики истины-алетейи (истины, которая суть несокрытость, т.е. откровение). Или - в критериях неклассических эстетик.
14. Ре-Цептуализм - не художественная школа, а меташкола.
Ре-Цептуализм - не стилистика, а метастилистика.
Сигнатуры, символоры, иературы - не язык, а метаязык.
Ре-Цептуализм - не метод, а методология.
Эстетика Ре-Цептуализма - другая эстетика
и, сверх того, выход - на метаэстетику.
Ре-Цептуализм картины мира - метакартина миров.
15. Ре-Цептуализм утверждает фундаментальные законы нелинейной теории искусства:
* развитие искусства непреложно;
* развитие искусства необратимо;
* искусство, как и Бог, бессмертно;
* бессмертие обретается в знаке.


воскресенье, 29 марта 2009 г.

РАДА ПОЛИЩУК В ЖУРНАЛЕ ЮРИЯ КУВАЛДИНА "НАША УЛИЦА"


















Рада Полищук родилась и живет в Москве. Окончила МАИ. Член Союза российских писателей, Союза писателей Москвы, Союза журналистов России. Издатель и главный редактор российско-израильского альманаха еврейской культуры "ДИАЛОГ" (издается в Москве с 1996 года). Первый рассказ написан в 1984 году, первая публикация - в 1985-м, первая книга - в 1991-м. Автор шести книг прозы и более 100 публикаций в различных журналах, альманахах, антологиях прозы ХХ века, сборниках в России и за рубежом, а также множества журналистских публикаций в центральных российских и иностранных изданиях: очерков, эссе, бесед с известными деятелями культуры, литературных портретов друзей - известных поэтов, писателей, артистов. В "Нашей улице" печатается с 2000 года.
Юрий Кувалдин в эссе "Любовь и логос" писал о творчестве Рады Полищук:
"Основное свойство прозы Рады Полищук - непрекращающийся поток сознания, обрушивающийся на читателя. Это поток сознания поэта, пишущего прозой. Жизнь самой Рады Полищук реальна до приземленности. Она родилась в Москве, и первый ее московский адрес - 2-й Крестовский переулок, недалеко от проспекта Мира (1-й Мещанской улицы), напротив церкви, что стоит сейчас под эстакадой. Первый дом - барак на территории завода, где ее отец работал после войны. Первая школа - семилетняя железнодорожная, теплая, уютная. Первая любовь, первый враг, первая настоящая трагедия - все случилось здесь. Затем была школа на углу 1-й Мещанской и Банного переулка. После семилетки Рада Полищук поступила в авиационный приборостроительный техникум, а по его окончании - в Московский авиационный институт. И в том "ящике", куда Рада Полищук попала по распределению, и где провела долгие годы - не в заточении, нет, тоже была жизнь. Но только совсем другая. О писательстве в то время она не помышляла. Все формы искусства были для нее, как и для почти всех не только советских людей, продуктом потребления. Все человечество, грубо говоря, делится на две очень не равные половины, на актеров и зрителей. Актеров - один процент, зрителей - девяносто девять и девять десятых процента. Такая жизнь большинства для Рады Полищук изменилась в 1982 году, потому что умерла ее мама, и Рада вдруг стала кое-что записывать в школьную тетрадь в клеточку, а когда писала, то слышала мамин голос: "Я всегда буду с тобой, даже когда меня не будет..." Так на Раду Полищук буквально обрушились первые рассказы, - она писала и писала, не отрывая руки от листа бумаги, дома, на кухне, по ночам - днем ведь она все еще работала в "ящике". Только в 1989 Рада Полищук отпустила себя на свободу - обходчиком в коллектор с подземными коммуникациями: сутки - дежурство, трое суток - свободы. Наконец, без коллектива, одна, наедине со своей тетрадкой и почти ежедневными авариями на вверенном ей участке.
Может быть, поэтому ее героиням хочется во что бы то ни стало оторваться, отвязаться от действительности и воспарить к любви? А любовь приходит какая-то не такая, в виде, допустим, двоих - Большого и Малыша, - как это происходит в одноименном рассказе "Любить хочется", заканчивающимся драматически, поскольку героиня Виолетта хочет любить Большого, а отдается Малышу, за что Большой, здесь идет игра слов "любить-убить", чуть не убивает ее".


суббота, 28 марта 2009 г.

ВАЛЕРИЙ ПЕРЕВОЗЧИКОВ В ЖУРНАЛЕ ЮРИЯ КУВАЛДИНА "НАША УЛИЦА"


















Валерий Перевозчиков родился в 1945 году в Татарске Новосибирской области. Окончил исторический факультет Новосибирского пединститута (1968) и факультет журналистики МГУ (1975). Автор книг: “Живая жизнь. Штрихи биографии В.Высоцкого” (М., “Московский рабочий”, 1988), “Правда смертного часа. В.Высоцкий в 1980 г.” (М., “Сампо”, 1980). Собирать живущее русское слово и записывать разговоры в поездах, автобусах и электричках начал в 1976 году. В настоящее время работает корреспондентом на Пятигорской краевой студии ТВ. Валерий Перевозчиков опубликовал в "НАШЕЙ УЛИЦЕ" две подборки своих "Плацкартов": “Плацкарт №10", № 2-2000; “Плацкарт”, № 5-2001. Снял фильм для Пятигорского телевидения в серии "Сто лиц" о Юрии Кувалдине.
Валерий Перевозчиков воплотил свои наблюдения из многочисленных поездок в "Плацкарте №10", вот одно из них:
"“Кисловодск-Москва”, декабрь 1998 г.
- Слушай, земляк, давай слезай - будем общак делать... У меня тут коньяк - правда, без звездочек - привозят прямо с завода. Я беру ящик - по 8 рублей бутылка. Бурда бурдой, а вот голова не болит, как после водяры. Людка, че копаешься?
- У меня не десять рук - и стаканы тебе, и закуска...
- Ну, на здоровье! Остальное купим!
- Вовка, а что у тебя с Веркой?
- Да подожди ты... Ну, вот - достало, добралось до башни... С Веркой? А-а, разбежались. Хватит мне мораль читать, все мозги проела. Хочу - пью, хочу - не пью. А материально я ее обеспечу - денег у меня выше крыши, ты знаешь... И пусть катится со своей мамашей в свой Арзгир - коров доить... Ну, между первой и второй - перерыв небольшой! Давайте - чтоб они сдохли!"

пятница, 27 марта 2009 г.

ВАДИМ ПЕРЕЛЬМУТЕР В ЖУРНАЛЕ ЮРИЯ КУВАЛДИНА "НАША УЛИЦА"














На снимке (слева направо): поэт Вадим Перельмутер и писатель Юрий Кувалдин в усадьбе поэта Петра Андреевича Вяземского Остафьево под Москвой у памятной стелы Николаю Михайловичу Карамзину. Лето 1993 года.

Поэт Вадим Григорьевич (Гершевич) Перельмутер родился 28 октября 1943 года в Москве. Окончил Литературный институт им. М. Горького (семинар Сергея Наровчатова). Писатель Юрий Кувалдин издал две книги Вадима Перельмутера: "Стихо-Творения" (1990) и "Звезда разрозненной плеяды", о Вяземском (1993).
Во вступительном слове к книге "Стихо-Творения", изданной в 1990 году Юрием Кувалдиным, Вадим Перельмутер писал:
"Критические отзывы о поэтах XIX века нетрудно найти в библиотеке - просто снять с полки и раскрыть книгу или журнал. Столь же доступны были они читателю - современнику поэта.
"Гласность - совесть государства", - сказал Вяземский.
Гласность критики, а значит, и совестливость - сами собой разумеются - по определению жанра. И хотя бессовестные критики бытовали, пожалуй, в любой из литературных эпох, им приходилось считаться с риском быть пойманными с поличным - и автором, и читателем.
Иное дело - у нас. Будущему исследователю библиотекой не обойтись. Ему придется копаться в архивах, разыскивая так называемые "внутренние рецензии", заказанные издателями... для самих себя - для защиты от автора, желающего выпустить книгу такою, какой ее написал. Этот уникальный "потаенный" критический жанр сыграл огромную роль в десятилетиями длившейся успешной борьбе издателей против литературы. Его "безгласность" ведет к "безответности", лишая автора законного права обращаться к читательскому суду.
Я хочу обнародовать фрагменты внутренних рецензий из собранной за многие годы коллекции. Без комментариев. И без подписей - уважая стремление "критиков" остаться неизвестными читателям этой моей книги.
"Поэтический мир В. Перельмутера крайне узок и субъективен. Его отношение к природе предельно созерцательно и как бы вневременно, без какого-либо серьезного намека на социальное осмысление природы в общественной жизни страны... Конечно, перед нами лирика. Но советский лирик, мне кажется, не может ограничиваться такого рода созерцательной позицией, он будет и должен находить необходимые идейно-публицистические, социальные аспекты в размышлениях о природе и своем месте в ней, особенно в современных условиях. Опыт советской поэзии красноречиво свидетельствует об этом..."
"...К сожалению, в рукописи не встретилось стихов, в которых так или иначе отразилось бы общественное лицо лирического героя, его гражданские идеалы и устремления, его внутренние (или хотя бы чисто внешние!) связи с общенародной жизнью, с явлениями и событиями современной действительности, с заботами и мечтами людей нашей страны..."
"Стихи о Вяземском допускают, как это стало модным сейчас у некоторых авторов, двусмысленное толкование, позволяя переносить реалии духовной жизни царской России на сегодняшнюю нашу действительность. Двусмысленное звучание приобретает в цикле "Тень крыла" довольно часто варьируемое некое "время отлета". Нежелательная двусмысленность проступает временами и в других стихотворениях В. Перельмутера о природе..."
"В этом мире двоится не только время, но и душа лирического героя и жизнь его. Почему они двоятся и в каком смысле - не ясно..."
"Кажется, что поэт не испытывает ни любви, ни ненависти, ни счастья, ни горя - он только рассуждает... Старая как мир схема: "неудачные стихи - удачные стихи - публикация их в периодике - постепенное накопление их для книги", - остается единственно возможной схемой для любого поэта, желающего стать профессионалом..."
В зарубежных изданиях принято рекламно-броско помещать авторитетно-хвалебные отклики на творчество автора книги.
Мне издавна мечталось поместить в своей книге отзывы равно не-хвалебные и не-авторитетные.
Я рад, что дожил до этой возможности".

ЧЕРНЫЙ МАРТ

На исходе зимнего блаженства,
Где излишня всяческая прыть,
Этот мир далек от совершенства.
Слава Богу, значит, можно жить!

Нетревожна эта плоть живая,
Где преобладает черный цвет,
Ни полстолька не подозревая,
Что его в природе вовсе нет!

Он по воле прошлого столетья,
Свет разъявшего, как вещество,
Противопоставлен семицветью.
Да не отрицает ничего!

Этот март, зовущийся весною
Больше по привычке, чем всерьез,
Нынче ролью наделен двойною
И едва до третьей не дорос:

Первое, прозрачное значенье -
Просто знак, такое-то число;
А его второе назначенье -
Отчеркнуть собою, что прошло, -

Чтобы ты осталась там. И чтобы
В сетке чуть приметного дождя
Пористые темные сугробы
Оседали, в землю уходя.
1979

четверг, 26 марта 2009 г.

ГЕННАДИЙ МАТЮШОВ В ЖУРНАЛЕ ЮРИЯ КУВАЛДИНА "НАША УЛИЦА"



















Геннадий Матюшов родился в 1952 году в селе Игрицкое Комарического района Брянской области. Окончил философский факультет МГУ. Финалист Антибукер-99 в номинации “четвертая проза” с рукописью “Записки распятого на кресте”. В "Нашей улице" Геннадий Матюшов опубликовал следующие произведения: “Вечер в литературном клубе”, рассказ, № 5-2000; “Советы молодому гению”, афоризмы, № 9-2000; “Равнодушие Бога”, рассказ, № 11-2000; “Мыслитель в западне”, эссе, № 3-2001; “Годы отчаяния и надежды”, эссе, № 8-2001.
Геннадий Матюшов пишет о творчестве:
"Творчество - это болезнь. Я попался на крючок дьявола и не могу сорваться. Даже тогда, когда я пишу, я не получаю удовлетворения, ибо мне кажется, что все мои писания - это песочные замки, жизнь которых ограничена приходом очередной волны.
Литература! Чем она пахнет? Цветами, дорогими духами, отелями и роскошными ресторанами, Парижем и Нью-Йорком?
Нет, она пахнет нищетой, и запах этой нищеты преследует меня. И вместо того, чтобы его изгнать, вычистить свою душу, продезинфицировать ее, смазать питательным обывательским кремом, я снова думаю о ней, о литературе. Разве я не мазохист, разве я хочу себе добра, разве я искал счастья? Нет, я искал страдания, искал подсознательно, ведомый злой жестокой волей, бессильный и безвольный, жалкий и трусливый. Я боялся жизни и прятался от нее в литературе. Этот страх неосознаваем. Я над ним не властен, он идет из космоса, из какого-то хаоса, из великой бессмыслицы. Я жертва и бессилен что-либо изменить. Я жалкая амеба, пылинка, маленькая веточка, которую ломает вихрь жизни. У меня нет корней. Какова моя генеалогия? Откуда я?
Творчество - это величайшее заблуждение чувств.
Все дороги творчества уводят от счастья, обочины их усеяны белыми костьми. Эти кости похожи на хворост, который рассыпает смерть, неся свою гигантскую вязанку.
Мне хочется крикнуть: “Спасайся, спасайся, брат мой, ибо творчество направляется в твой дом; оно принесет голод и болезни, отчаяние и ненависть, зависть и разочарование; оно идет как война, как катастрофа, как тайфун на маленький остров и он смоет его в море. Этот тайфун - Забвение”.


среда, 25 марта 2009 г.

ВЛАДИМИР ПРИХОДЬКО В ЖУРНАЛЕ ЮРИЯ КУВАЛДИНА "НАША УЛИЦА"

















На снимке: Юрий Кувалдин и Владимир Приходько 19 ноября 2001 года в редакции "Нашей улицы".

Владимир Александрович Приходько (1935-2001) родился в Одессе в 1935 году. Автор книг стихов: "Прогулки под дождем", "Лубяная колыбель", "Вот когда я взрослым стану", книг о литературе: "Елена Благинина", "Поэт разговаривает с детьми", "Постижение лирики", статей о Державине, Баратынском, Некрасове, Случевском и др. Последние годы работал корреспондентом отдела культуры газеты "Московская правда". Всячески пропагандировал творчество художника Александра Трифонова, писателя Юрия Кувалдина и его детище - ежемесячный журнал современной русской литературы "Наша улица".
Во врезке перед беседой с Юрием Кувалдиным ("Московская правда", 13 января 2001) Владимир Приходько писал:
"Кувалдин - имя на слуху. Вошел в литературу в последнее десятилетие: "Улица Мандельштама" (1989), "Философия печали" (1990), "Избушка на елке" (1993), "Так говорил Заратустра" (1994), "Ворона" (1995, вариант для театра в 2000), "Поле битвы - Достоевский" (1996), "Родина" (2000). Издатель. Основатель и редактор ежемесячного журнала-"толстяка" "Наша улица". Под пером Кувалдина столица сегодняшняя выглядит так: "Он смотрел в окно на старую Москву. Это была та ее часть, где в прошлом веке находилось множество гостиниц и меблированных комнат и великое обилие всевозможных трактиров и кабаков средней и низшей пробы с граммофонами и развеселыми девицами. И вот теперь минувший век как бы возвращался, но модернизированным. Какие-то голландцы открыли гостиницу, сияющую золотыми стеклами в переулке напротив, запестрели витрины меняльных контор, баров, банков. Да и сам Мацера (герой рассказа "Сплошное Бологое". - Прим. авт.) перестроил бывший дом какого-то купца в нечто такое комфортабельное, что душа пела. Но можно ли перестроить людей? Можно ли вдохнуть новое содержание в старую форму?" Фазиль Искандер пишет о Кувалдине: "...Это настоящая интеллектуальная, а точнее сказать, интеллигентная проза /.../ Он любит вглядываться в сложных героев, говорит о них правду". И еще про стиль, несущий отпечаток "волнения первооткрывателя".


вторник, 24 марта 2009 г.

ЮРИЙ ОЛЕША В ЖУРНАЛЕ ЮРИЯ КУВАЛДИНА "НАША УЛИЦА"


















Юрий Карлович Олеша родился 19 февраля 1899 года в Елисаветграде (ныне Кировоград). Умер в Москве 10 мая 1960 года. Между этими датами написал свою гениальную вещь "Ни дня без строчки" - книгу для писателей.
Юрий Кувалдин писал о Юрии Олеше в эссе "Промчались дни мои - как бы оленей косящий бег":
"Олеша отмечает слово "оленей" при чтении давно знакомой "Палаты №6" Чехова, в самом конце повести, трагическом конце.
Я и раньше много раз читал эти заметки Олеши. Олеша первопроходец коротких, в одно дыхание, записей. Он провозвестник живого журнала в интернете, где объясняются столь же кратко, правда, до высочайшего художественного уровня Олеши там никому не достать. ЖЖ - информация, Олеша - художество. Информация не нужна художеству. И даже враждебна. Олеша бросил писать сюжетные вещи. Даже его первая повесть "Зависть", в сущности, бессюжетна. Там важен стиль, художественные особенности текста. Никакой театр, никакой кинематограф не передаст особенности художественного текста. Адекватное переложение текста кинематографом - это показ текста на экране, чтение с экрана текста, букв, слов, фраз, как в интернете. Литература адекватна только в кодировании мира буквами и в дешифровке второй реальности через буквы. Литература - это писание и чтение в одиночестве. Где уже двое - там нет литературы.
Олеша - это другая литература. Для немногих, для единиц.
Для тех, кто сидит на облаке.
Олеша в "Ни дня без строчки" объясняется: "Однажды я как-то по-особенному прислушался к старинному изречению о том, что ни одного дня не может быть у писателя без того, чтобы не написать хоть строчку. Я решил начать придерживаться этого правила и тут же написал эту первую "строчку". Получился небольшой и, как мне показалось, вполне законченный отрывок. Произошло это и на следующий день, и дальше день за днем я стал писать эти "строки"".
Книгу "Ни дня без строчки" Юрия Олеши я прочитал очень рано, лет в пятнадцать. Да что там гадать, так оно и было, ведь книга вышла в 1961 году. Следуя примеру Юрия Олеши, я вот уже более сорока лет пишу каждый день, хотя бы по одному слову, хотя бы по одной букве, по запятой...
Итак, "Ни дня без строчки". На латинском звучит как: Nulla dies sine linea (Нулла диэс синэ линеа). Часто приписывают это выражение Юлию Цезарю. Но это не так. Фраза принадлежит Плинию Старшему (Гай Плиний Секунд, 23-79), который в своей "Естественной истории" говорил, что у художника Апеллеса (IV в. до н. э.), придворного живописца Александра Македонского, было правилом не пропускать ни одного дня, чтобы не сделать хотя бы один мазок или штрих на картине. Выражение приобрело у нас особую значимость после выхода в свет (1961) книги прозаических миниатюр Юрия Олеши "Ни дня без строчки". Иносказательно: писатель, художник, ученый должен трудиться непрерывно, не пропуская ни одного дня, чтобы не потерять свое мастерство.
Но Олеша вспоминает слово "оленей" при чтении повести Антона Чехова "Палата №6". Я сам как-то раньше не замечал этого слова. Открыл "Палату №6", ищу слово "оленей". В самом конце повести нахожу. "Стадо оленей, необыкновенно красивых и грациозных, о которых он читал вчера, пробежало мимо него..."
Олеша говорил, что в Польше есть села и поселки с названиями - Олешаны, Олеши... и масса таких же производных от оленя. Узнаете? Олененок, молодой олень. То есть, в сущности, польская фамилия "Олеша" по-русски означает то же самое, что Юрий Карлович с волнением отыскивал в "Палате №6" у Чехова: "оленей"! Правда, сам он был маленьким оленем, "олененком" - "олешей". Был бы он по-русски Оленевым! Юрий Оленев, красиво звучит! А то его довольно часто путали с русским именем "Алеша". Даже обращались к нему так: "Алеша, скажи, а как твое отчество?" На что Олеша с усмешкой отвечал: "Юрий Карлович!" Так что всегда в душе у Олеши были олени! Поэтому его так взволновала в свое время, да и потом все время волновала, приводила даже в восторг, эта фраза из "Палаты №6".
Короленко говорит о Чехове: "По его словам, он начинал литературную работу почти шутя, смотрел на нее частию как на наслаждение и забаву, частию же как на средство для окончания университетского курса и содержания семьи.
- Знаете, как я пишу свои маленькие рассказы?.. Вот. Он оглянул стол, взял в руки первую попавшуюся на глаза вещь, - это оказалась пепельница, - поставил ее передо мною и сказал:
- Хотите - завтра будет рассказ... Заглавие "Пепельница".
И глаза его засветились весельем. Казалось, над пепельницей начинают уже роиться какие-то неопределенные образы, положения, приключения, еще не нашедшие своих форм, но уже с готовым юмористическим настроением..."
Олеша этот метод "о пепельнице" воплотил сполна в своем творчестве, показав, как можно гениально писать о вещах самых простых, будничных. Например, о том, как он выходил на угол Лаврушенского переулка к набережной и соображал, глядя то вправо, то влево, через какой мост ему идти, через Каменный или через Москворецкий.
Я тоже люблю выходить на угол своего дома и смотреть на длинную, убегающую вдаль ленту боковой стороны Братеевского моста. А когда я не спеша иду через мост к метро "Марьино", то мне кажется река в этом месте самой широкой в Москве, а мост никогда не закончится. Идешь, идешь, а ему все нет конца.
А я держу перед собою на нужном месте "Палату №6", медленно, с чувством, с расстановкой читаю вслух: "Под вечер Андрей Ефимыч умер от апоплексического удара. Сначала он почувствовал потрясающий озноб и тошноту; что-то отвратительное, как казалось, проникая во всё тело, даже в пальцы, потянуло от желудка к голове и залило глаза и уши. Позеленело в глазах. Андрей Ефимыч понял, что ему пришел конец, и вспомнил, что Иван Дмитрич, Михаил Аверьяныч и миллионы людей верят в бессмертие. А вдруг оно есть? Но бессмертия ему не хотелось, и он думал о нем только одно мгновение. Стадо оленей, необыкновенно красивых и грациозных, о которых он читал вчера, пробежало мимо него; потом баба протянула к нему руку с заказным письмом... Сказал что-то Михаил Аверьяныч. Потом всё исчезло, и Андрей Ефимыч забылся навеки..."


понедельник, 23 марта 2009 г.

СЕРГЕЙ ОВЧИННИКОВ В ЖУРНАЛЕ ЮРИЯ КУВАЛДИНА "НАША УЛИЦА"















Писатель и врач Сергей Михайлович Овчинников родился в 1963 году в Калининграде. Окончил Рязанский медицинский институт. Жил в Калининградской области, в Рязани, под Владимиром, в Тольятти, с 1991 года живет в Щекино Тульской области. Автор нескольких книг прозы и афоризмов. Публиковался в журналах “Время и мы”, “Альбом”, “Родина”. Главный редактор литературного альманаха “Тула”. В "Нашей улице" опубликованы следующие произведения Сергея Овчинникова: “Разговоры с собой”, афоризмы, №1-1999-(пилотный); “После армии”, рассказ, № 1-2000; “Разговоры с собой”, афоризмы, № 4-2000; “Шпион”, повесть, № 5-2000; “Разговоры с собой”, афоризмы, № 11-2000; “Разговоры с собой”, афоризмы, № 1-2001; “Разговоры с собой”, афоризмы, № 11-2001; “С праздником, дорогие товарищи”, рассказ, № 12-2001; “Вскрытие назначено на завтра”, рассказ, № 12-2003; “Разговоры с собой”, № 1 (50)-2004; "Деревня", рассказ, № 6-2004; "Жаворонок", повесть, № 7-2004; "Никонов, Фрейд и другие", три рассказа, № 8-2004; "Разговоры с собой", № 12-2004.
В "Разговорах с собой" Сергей Овчинников пишет:
"Если нет в человеке Бога, то остается лишь махинатор, манипулятор, часто умный и расчетливый, но не более того. Чтобы душа развивалась, ей необходим нравственный закон, иначе перед нами недочеловек, симулякр, человекообразная обезьяна. Этот нравственный закон важно имплантировать в детскую душу с первых лет жизни, как главнейшее средство духовного выживания. Правда, иногда кажется, что духовное выживание сейчас часто противоречит выживанию физическому... Но это иллюзия, значительная часть российского народа не слишком жизнеспособна в современных условиях именно потому, что живет без нравственного закона и потому в ближайшее время население России будет продолжать сокращаться. Через десять лет, может статься, не защищенный уже боеспособной армией, не очень большой народ наш окажется беззащитным рядом с бурно развивающимся миллиардным Китаем. Нам нужен нравственный, культурный и религиозный щит, без него нам не выжить".



воскресенье, 22 марта 2009 г.

БУЛАТ ОКУДЖАВА В ЖУРНАЛЕ ЮРИЯ КУВАЛДИНА "НАША УЛИЦА"


















На снимке (слева направо): Булат Окуджава и Юрий Кувалдин в кабинете Окуджавы на даче в Переделкино, 1994.

Булат Шалвович Окуджава родился 9 мая 1924 года в Москве. Окончил филологический факультет Тбилисского университета. В 1961 уходит со службы и целиком посвящает себя свободному творческому труду. 12 июня 1997 скончался после непродолжительной болезни в Париже.
Вот этюд Юрия Кувалдина "Звонок Окуджавы":
"Я повез на своей машине в Переделкино бригаду бывшего Всесоюзного радио (“Вечера на улице Качалова”, Радио-1, которое я спонсировал, так хорошо шли дела до развала “Союзкниги”) и критика Станислава Рассадина. Только что я издал его книгу “Очень простой Мандельштам” и Станислав Борисович, не в меру капризный, согласился познакомить меня с Окуджавой. В зеленых, заборных улочках Переделкино можно запутаться. И мы запутались. Рассадин показывал то туда, то сюда. Наконец, увидели длинноногую фигуру в шортах и с ракеткой Евтушенко возле открытого красного форда. Евтушенко сказал, что покажет, где живет Окуджава, прыгнул в форд и поехал. Я за ним. Приехали. Евтушенко исчез. Окуджава был мал ростом, тщедушен и капризен, как Рассадин. Со свежего взгляда они казались малыми детьми, у которых в песочнице отобрали формочки бойкие подростки. Окуджава ломался, говорил, что петь не будет, и интервью давать не будет, и, вообще, все ему надоели. Рассадин надувал губы и не собирался его уговаривать. Мне было неприятно. Но слово за слово - разговорились. Поставили микрофон, начали записывать. Окуджаву разговорили, сделали часовую запись. Потом ни Окуджава, ни Рассадин не хотели фотографироваться, но все же уступили моему напору. Мы уехали. Потом прошла по радио передача. Через недели две-три - звонок, днем. Снимаю трубку. Окуджава. Говорит, что наткнулся на мою книгу “Улица Мандельштама”, которую я ему подарил тогда, и что с восторгом ее прочел. - Вы прекрасный писатель! - сказал слабым, придушенным каким-то голосом Окуджава.
Не знаю, прочитал ли он всю книгу, но там в первом же абзаце косвенно упоминается он, как несовременный современник, певший: “Стойте справа, проходите слева”.
Когда Булат Окуджава умер, то прощались с ним на Арбате в театре Вахтангова. Я стоял часа три в очереди. Со мной были друзья и критик Станислав Рассадин. Он опять капризно надувал губы. Не известно, на что он дулся. Я вспомнил тот звонок Окуджавы. Рассадин как-то раздраженно-завистливо оживился, и воскликнул:
- Странно, он никогда никому не звонил! Странно!"

суббота, 21 марта 2009 г.

АНДРЕЙ НЕМЗЕР В ЖУРНАЛЕ ЮРИЯ КУВАЛДИНА "НАША УЛИЦА"














Андрей Семенович Немзер родился 10 июня 1957 года в Москве. Окончил филологический факультет МГУ им. М.В.Ломоносова. Кандидат филологических наук. В 1983-1990 гг. заведующий отделом критики журнала "Литературное обозрение", затем литературный обозреватель "Независимой газеты", газет "Сегодня" и "Время МН". Автор ряда книг по новейшей истории литературы. Профессор Высшей школы экономики.
Юрий Кувалдин писал об Андрее Немзере:
"Андрей Немзер отмечен Богом, наделен колоссальной энергией, тончайшей интуицией, тактом. По теории Льва Гумилева такие одержимые люди называются пассионариями. Андрей Немзер сам себе задает урок, сам его выполняет, сам себя проверяет, сам с собою обсуждает".

пятница, 20 марта 2009 г.

ЮРИЙ НЕВСКИЙ В ЖУРНАЛЕ ЮРИЯ КУВАЛДИНА "НАША УЛИЦА"



















Юрий Иванович Невский родился в 1961 году в Москве. Окончил географо-биологический факультет МОПИ им. Крупской и факультет журналистики МГУ, служил в армии, работал в ПТУ, с 1985 года - в журналистике. Проза публиковалась в журнале «Наша улица» и в выходившем ранее приложении к «Независимой газете» - «Кулиса». В «Нашей улице» публикуется с 2000 года.
В повести "Тот же самый..." Юрий Невский пишет:
"Девушка спрыгнула, красная полоска от рамы бежала по правому бедру и ускользала под белой юбочкой. Виктор Иванович заметил это и снова укорил себя за охальные мысли. Они присели на поваленное дерево, велосипед был прислонен к стволу осины. Ситуация вырисовалась загадочная. Ночь приближалась неумолимо. Было непонятно, продолжать ли путь? Все таки- это парк, и даже если это пресловутый 38-й год, то вряд ли здесь была и в то время непролазная тайга. Вывод был однозначным: надо было ехать дальше во что бы то ни стало. Хорошо, а ночь? Как прикажете ночевать. Ведь какая никакая, а осень. Ночи холодные, развести костер нечем. В конце концов, надо есть, пить. А потом раздвоение. Вторая натура (то есть первая) требовала утех более вредных, как-то сигарета, и хорошо бы водки".


четверг, 19 марта 2009 г.

ВЛ.НОВИКОВ В ЖУРНАЛЕ ЮРИЯ КУВАЛДИНА "НАША УЛИЦА"













На снимке: Юрий Кувалдин и Вл. Новиков в Доме радиовещания и звукозаписи СССР на улице Качалова (начало 90-х годов XX века).



Вл. Новиков (Владимир Иванович Новиков) родился в 1948 году в Омске. Критик, доктор филологических наук, профессор МГУ, автор многих статей и книг. Юрий Кувалдин издал книгу Вл. Новикова "ЗАСКОК" (1997).
О творчестве Юрия Кувалдина Вл. Новиков, в частности, писал:
"Под неумолимым знаком смерти развиваются очень многие сюжеты Ю. Кувалдина. Причем смерть чаще всего означает здесь не прощание души с телом, а полное уничтожение - человека, культуры, быть может, всего этого огромного города. В притчеобразной повести "Беглецы", зловеще стоящей в самом конце книги, молодой пролетарий по имени Везувий (почему так назвали? Да отец прочитал о вулкане на обороте календарного листка и пожелал новорожденному "залить лавой любого врага"; бывали и такие номинации!), так вот, Везувий этот, выросший в самой замшелой коммунальной московской провинции, где говорят "нагинаться" и "лягайте", где книг, кроме романа А. Авдеенко "Над Тиссой", не читают вовсе, - этак небрежно, почти нечаянно убивает интеллигентного соседа Юрика, неутомимого разгадчика тайн русского языка. Не слишком ли прямолинейное пророчество? Тянет поспорить, но и сам автор, наверное, не так уж жаждет подтверждения своей правоты. Неужели не надменная Северная Пальмира, а наш "раскрытый город" - это уходящий в небытие миф, место коему "быть пусту" после назревающего вулканического извержения вражды всех ко всем? Или бесконечное московское время-пространство все же нас убережет, охранит?"


среда, 18 марта 2009 г.

АЛЕКСЕЙ НЕКРАСОВ В ЖУРНАЛЕ ЮРИЯ КУВАЛДИНА "НАША УЛИЦА"


















Алексей Геннадьевич Некрасов родился 9 июля 1959 года в Москве. Окончил Московский горный институт. Инженер-физик. В "Нашей улице" печатается с № 3-2004, (рассказ "Пощечина"), где опубликованы рассказы "Земное и небесное" (№ 9-2004), "Кипарис во дворе" и "Река детства" (№ 11-2004), "Танцующая девушка в красном платье" (№ 89 (4) апрель 2007) и другие. Автор эссе о художнике Александре Трифонове ""Царь я или не царь?", или размышления у картины" и о писателе Юрии Кувалдине "На изломе тысячелетий" ( № 9-2005).
Алексей Некрасов писал о творчестве Юрия Кувалдина:
"Современность Юрий Кувалдин передает точно и порой беспощадно. Жизнь героя повести "Замечания" выписана в серых холодных тонах. Сборы на работу, кухня, превратившаяся в коммунальную, где взрослая дочь не стеснясь кричит отцу: "Чтоб вы все подохли, пенсионеры проклятые!"
Мелкие точные детали делают почти осязаемой, картину ежедневного маршрута героя. Палитра по-прежнему остается серой, под цвет городского неба. Потепление наступает только в заводской раздевалке, где Сергей Васильевич попадает в привычный мир. Российский парадокс - семья, призванная быть оплотом человека, быстрее всего подвержена распаду. А место, где просто зарабатываешь деньги, становиться вдруг твоим настоящим домом. То, на чем строиться жизнь и культура многих народов - в России источник раздражения и несвободы человека.
Но и заводской мир, где Сергей Васильевичу спокойно и привычно пребывает в стадии разрушения. Какими бы ни были политические пристрастия читателя, автор заставляет его взглянуть на жизнь глазами людей, для которых перемены последних лет зачеркнули надежду не только на мистическое "лучшее будущее", но и право на нормальное человеческое существование. Рабочие по много месяцев не получают зарплату, но в силу разных причин продолжают приходить на завод. Памятник Ворошилову на территории завода они, вопреки веянию времени, отстояли. И теперь многие, грозя непонятно кому кулаком, говорят: "Климента Ефремовича на вас нету!"
Но протест этот слабый, не адекватный давлению окружающей несправедливости. В разговорах людей и мыслях героя, не читается ощущения близкой социальной бури. Видимо потрясения двадцатого века исчерпали не бесконечный даже для России источник народных сил, и люди, приспосабливаясь, кто как может, пассивно продолжают плыть по течению. Но в жизни главного героя происходит крутой перелом, из рабочего он внезапно превращается в одного из заместителей директора процветающей коммерческой фирмы. Ситуация необычная и парадоксальная, но литература это особая реальность. Изображенное убедительно и точно имеет такое же право на существование, чем то, что мы каждый день видим собственными глазами".


вторник, 17 марта 2009 г.

ЮРИЙ НАГИБИН В ЖУРНАЛЕ ЮРИЯ КУВАЛДИНА "НАША УЛИЦА"
















На снимке (слева направо): Юрий Нагибин и Юрий Кувалдин на даче Юрия Нагибина в Пахре (апрель 1994).



Юрий Нагибин родился 3 апреля 1920 года в Москве, в районе Покровки и Чистых прудов, в Сверчкове переулке. Писать начал с малых лет. Абсолютный мастер художественного слова. Любил выпить и закусить. Яркий представитель золотой молодежи столицы. Обожал модные вещи, то есть был стилягой. Любил хорошо поесть, да и вообще предпочитал богатую, с наклоном в роскошь, жизнь. Всегда у него были собственные машины, причем "Победы" и "Волги", но сам за руль садился редко, всегда содержал шоферов. Любил компанией летом поехать в какую-нибудь глушь на охоту, с бабами и бутылками. Писал каждый день, работал как вол всю жизнь. Так же любил женщин, как он сам говорил - баб. Готов был бросить все и увязаться за первой встречной приглянувшейся юбкой, задрать подол. Юбок у него было превеликое множество. Одной из его жен была дочь сталинского директора ЗИЛа Лихачева. Страстный футбольный болельщик. Всю жизнь болел за "Торпедо", знал Стрельцова и Иванова. Учился во ВГИКе, воевал. Дружил с бардом Александром Галичем. Всю свою жизнь посвятил служению Слову. Самое выдающееся произведение Нагибина - его "Дневник", который он мне передал незадолго до смерти из рук в руки в Пахре. Напечатанным "Дневник" Юрий Маркович не увидел.
Юрий Кувалдин писал о Юрии Нагибине:
"До времени перемен, когда отменили цензуру и наступила свобода слова, то есть то, о чем и мечтать не приходилось, дневник для Нагибина был спасительной отдушиной. При колоссальной энергетике, огромной работоспособности (если попробовать собрать воедино все им написанное, то, видимо, получится томов тридцать) он не мог не изливать свою душу: в дневник ложилось все, что не могло быть включено в повести и рассказы. Хотя кое-что удавалось напечатать, например, повесть “Встань и иди”, на мой взгляд, лучшее художественное произведение Нагибина. А вообще же, судьба Нагибина сложилась так, что ему постоянно приходилось балансировать на грани диссидентства и правоверности. Жуткое, раздираемое душу состояние. Хотелось говорить правду, но страстно хотелось и печататься. Казалось, что советская власть будет существовать вечно, поэтому в табели о рангах ее литературного департамента хотелось и на себя примерить мундир с золотыми погонами (“с восемью звездами”как писал Маркес в “Осени патриарха”), с обжигающим взгляд “иконостасом” орденов на груди до пупа! Но прежде всего, разумеется нужно было зарабатывать пером деньги на жизнь. Тут я в растерянности развожу руками: почему бы не найти другую работу для заработка, ведь литература для меня - это святое, на ней нельзя зарабатывать (вообще, я бы отменил писательскую профессию; разве профессия - петь, разве профессия - дышать, разве профессия - любить!?), найти работу для заработка (инженера, шофера, водолаза...), а вечерами писать для души?!
Но нет, не тот человек был Нагибин! Он хотел успеть везде: быть и литературной звездой, и истинным писателем, и звездой кинематографа, и знаменитым искусствоведом, и первостатейным критиком! Да он этого в дневнике и не скрывает, правда, о “звездности” умалчивает, но это сквозь строки изредка пробивается. Ему страстно хотелось быть на виду, хотелось быть знаменитым, хотя это и “некрасиво” (Пастернак). Путь Андрея Платонова, с которым Нагибин был хорошо знаком, не привлекал (в житейском смысле), путь какого-нибудь бездарного номенклатурного литературного генерала - отталкивал (он хотел, чтобы в генералах были таланты! но такого при правлении ЦК КПСС быть не могло по определению!). Этих генералов он довольно часто упоминает в дневнике как врагов, покусившихся на свободомыслие. Тем самым Нагибин как бы “затащил” их в историю, как в свое время в нее “затащили” Булгарина. Вся эта шатия так и “влезает” в историю: на плечах гениев! А ведь чтобы оставить их в могилах своего времени - вообще нужно не упоминать их имен! Но в том-то и сила дневника, что он пишется экспромтом, без задней мысли!
С другой стороны, в записях Нагибина отсутствуют многие достойные имена. Например, не упоминается выдающийся писатель Юрий Домбровский, а ведь его “Хранитель древностей” не мог проскользнуть мимо внимания Нагибина. Не отмечен другой выдающийся писатель, чьими вещами в самиздате все мы тогда зачитывались, да и не только в самиздате - кое-что было напечатано, - Фазиль Искандер. Теперь-то я понимаю, что Нагибин был не с теми (генералами), и не с этими (настоящими художниками). Он как бы оказался в вакууме, со своим странным третьим, можно сказать, путем. Да и в бытовом смысле Нагибин был “трудный” человек.
Я бы назвал Нагибина заблудившимся человеком: он, как в дремучем лесу, заблудился в своем родстве, в своих женах, в своих пристрастиях, в своих взлетах и падениях, в своих друзьях и знакомых, даже в своих бесчисленных собаках! Никак не мог до конца жизни разобраться в своих отцах. Это какой-то необъяснимый феномен! К концу жизни картина с отцами сложилась такая: настоящим его отцом был Кирилл Александрович Нагибин, погибший в 1920 году, в год рождения Юрия. Стало быть, отчество у Нагибина должно быть “Кириллович”? Но нет. Он вдруг оказывается “Марковичем”! Тут, конечно, мать, Ксения Алексеевна, сыграла первую скрипку: мол, зачем ребенку, несмышленышу, знать про какого-то Кирилла Александровича, когда тут, перед его глазами, настоящий, живой папа - Марк Яковлевич Левенталь, Мара, как его в семье уменьшительно называли?!
Повесть “Тьму в конце туннеля” Нагибин закончил знаменательными не только для России, но и для него самого словами: “Трудно быть евреем в России. Но куда труднее быть русским”. Да, полжизни считать себя евреем, а потом вдруг стать русским! Тут не то что комплексами обзаведешься, тут шизофреником станешь в мгновение ока!
Мандельштам писал: “Свое родство и скучное соседство мы презирать заведомо вольны”! А Юрий Маркович утонул в нем. Как тут не утонешь, когда Марку Яковлевичу Левенталю выпала такая ужасная судьба - погибнуть в ссылке! О нем, наградившем Юрия отчеством “Маркович”, упоминавшаяся мною выше пронзительная повесть “Встань и иди”. Происхождение этой повести, впрочем, как и “Тьмы в конце туннеля”, как и, отчасти, “Терпения”, мне понятно: Нагибин просто вынимал их из дневника. Но если бы все это, да под своими именами, оставить в дневнике, то он еще более бы выиграл".

понедельник, 16 марта 2009 г.

ВЛАДИМИР МОНАХОВ В ЖУРНАЛЕ ЮРИЯ КУВАЛДИНА "НАША УЛИЦА"
















Владимир Васильевич Монахов родился 1 мая 1955 года в городе Изюме Харьковской области. Окончил Иркутский государственный университет, получив профессию журналиста. С 1982 по 2002 год работал собственным корреспондентом областной газеты "Восточно-Сибирская правда" в Братске, главным редактором программы новостей в ТРК "МЫ". Сейчас возглавляет пресс-службу частной компании. Член союза писателей. Автор более десяти сборников стихотворений и прозы, в числе которых "Второе пришествие бытия", "Путешественник", "Человек человеку - рифма", "Эпоха снегопада", "Негосударственный человек. Этюды неконструктивной созерцательности", "Заросли бесконечного", "Вымысел правды". Публиковался в журналах "Литературная учёба", "Мансарда", "Арион", "Футурум АРТ", "Крещатик", "Сибирь", "Ренессанс", "Юность", "Дети РА","Иркутское время", "Илья". Живет в Братске. В "Нашей улице" печатается с № 97 (12) декабрь 2007.
В эссе "Воспоминания Бога" Владимир Монахов пишет: "Ох, если бы Лев Николаевич Толстой был человеком по- настоящему самокритичным, то, прочитав историю Обломова, принял бы его терзания близко к сердцу и мировая литература лишилась бы классика, ведь у него из непроходимых "которых" городился просто частокол лингвистический.
Впрочем, равняться на Толстого пишущему человеку смешно, потому что, равняясь на кого-то из значительных, можно их только неуклюже пересказывать и перепевать. Быть вторым Есениным, Пушкиным или Толстым не только постыдно, но и унизительно для сочинителя, поскольку вторичность предполагает прямую дорогу в Ничто, где нет знаний даже о Боге. Ведь уже сказано до нас:"Не существует религии там, где нет разума", а там, где действует человек, всегда"высшее служение Богу есть приобретение знания". Поэтому Бог требует не веры, а знания.
Равняться разумно на слово не земное, а небесное, - пришел он к неожиданному выводу, - надо всецело равняться на божественный глагол Иисуса Христа, но не как носителя веры христианской, а как поэта, литературные достижения которого дошли до нас, к сожалению, только в виде пересказов его учеников.
А если даже пересказы столь значительны и велики, то что в первоисточнике, которого мы так и не узнаем? Вот истинный образец для подражания. Слова этого он в повседневной жизни избегал, но на этот раз не смог найти ему адекватную замену и остановился на нем - подражать так подражать.
Бог создал мир целым, единым и неделимым, а потом, как какой-то человек разумный, разрушил его мелочами. И от этой мысли становилось невыносимо больно.
Но сильнее всего пугало, что его современная жизнь всё больше и больше протекала на грани художественного вымысла. Человеческая биомасса стремилась быть похожей на героев из кино. Люди так же одевались, они говорили о том же, они вычитывали из книг свои мысли, они внимательно рассматривали себе подобных по телевиденью и мгновенно распространяли себя по Интернету. Если еще сто лет тому назад люди в вымышленном мире искусства отличались от реальных, то сегодня реальность стала абсолютно тождественна художественному вымыслу".


воскресенье, 15 марта 2009 г.

ЮРИЙ МАЛЕЦКИЙ В ЖУРНАЛЕ ЮРИЯ КУВАЛДИНА "НАША УЛИЦА"


















Юрий Иосифович Малецкий родился в 1952 году в Куйбышеве (Самара). Окончил Филологический факультет Куйбышевского университета. Под псевдонимом Юрий Лапидус в 1986 году дебютировал в “Континенте” (повесть “На очереди”, № 47–48). Печатался в “Знамени”, “Новом мире”, “Согласии” и др. журналах. С романом “Любью” вошел в шорт-лист претендентов на Букеровскую премию. Постоянный автор “Континента”. Короткое время занимал пост заведующего отделом прозы журнала "Новый мир" (1995), где сразу же хотел напечатать несколько произведений Юрия Кувалдина, но объединившиеся сотрудники редакции во время борьбы за должности и власть в журнале этого сделать не дали и сместили Юрия Малецкого с поста. В 1996 году некоторое время был главным редактором журнала "Грани", в котором напечатал выдающуюся повесть Юрия Кувалдина "Вавилонская башня" ("Грани" № 181, 1996год). В том же 1996 году эмигрировал в Германию. Юрий Кувалдин в своем Издательстве "Книжный сад" издал большую книгу прозы Юрия Малецкого "Убежище" (Юрий Малецкий. Убежище. Роман. Повести и рассказы. М., “Книжный сад”, 1997, 576 стр., 1000 экз. Первая книга известного современного прозаика, чей роман “Любью” был определен букеровским жюри как один из шести лучших романов 1996 года (см.: “Новый мир”, 1997, № 2). Кроме романа “Убежище” в книгу вошли повести “Ониксовая чаша”, “Хорошего понемножку”, “Неподдельная дружба народов”, “Баллончик”, рассказы “Привет из Калифорнии”, “Огоньки на той стороне”, “Юрий Гагарин” и “На очереди”.).
Юрий Кувалдин писал о творчестве Юрия Малецкого в газете "Сегодня" (24 июня 1995):
"Как странно звучит в наше время фраза: “Этот человек работает над собой”. Роман Малецкого об этой странности. Герой работает над собой, выковывает свой дух, становится терпимым, культурным, мудрым. И иногда из убежища в живую жизнь окунается, чтобы прокормиться, подзаработать. За прилавком встречает красавицу по форме, но непаханую целину по содержанию.
И, как знаменитую Галатею, формирует ее. Прежде из ее изящных уст слетали человекоподобные слова: “тащусь”, “по жизни я...”, “прикол”, “навар” и т. д. А через некоторое время, поскольку герой говорил с ней великолепным литературным языком, она стала употреблять обороты вроде: “Тебе это, может быть, покажется глупым, но я другого мнения...” Не так уж безнадежен путь культурного прогресса!
Мне, читателю, не скрою, хочется подражать герою в самосовершенствовании, и мне, как и ему, при чтении начинало казаться, что наше время обнажило истину о несостоятельности, никчемности каких-либо “тонких” и “глубоких” мыслей, убеждений, непрактических знаний, равно как и людей, ими обладающих.
Мне казалось, ничто не имеет значения, кроме денег и умения их делать.
На поверхность с илистых низин вынырнули не люди, а головастики, расселись по “мерседесам”, приватизировали все и вся, а нас, что-то там соображающих, ткнули каблуком, чтобы мы летели в тартарары. Животная стихия вырвалась наружу, мышцы с автоматами, стадо.
Цитирую слова героя: “Я чувствовал себя жалким нулем, недотыкомкой; и вот вдруг кто-то окликнул меня по имени в темноте, напоминая о том, что я не один такой, что мы, не зная друг друга, бредем в одной упряжке вброд через наше поганое время, через свободу грабить и быть ограбленным, бредем неведомо куда и зачем, но Куда-то, но Зачем-то. Значит, и я нужен, и я учтен, неслучаен, и без меня не обойдутся”.
С этой точки зрения повествование от первого лица Юрия Малецкого я всецело принимаю, потому что это - лицо".


суббота, 14 марта 2009 г.

GOOGLE КУВАЛДИН

ЮРИЙ КУВАЛДИН ‎(ЮРИЙ КУВАЛДИН)‎29 дек 2008 ... Писатель Юрий Александрович Кувалдин родился 19 ноября 1946 года в Москве, ... В. И. Ленина. В начале 60-х годов Юрий Кувалдин вместе с ...sites.google.com/site/uriykuvaldin/

ДАН МАРКОВИЧ В ЖУРНАЛЕ ЮРИЯ КУВАЛДИНА "НАША УЛИЦА"



















Дан Семенович Маркович родился 9 октября 1940 года в Таллинне. По первой специальности биохимик, биофизик, энзимолог. С середины 70-х годов профессиональный художник. Писать прозу начал в 80-е годы. С 1997 года редактор электронного литературно-художественного альманаха "Перископ". С 1966 года живет в городе Пущино Московской области. В "Нашей улице" печатается с № 94 (9) сентябрь 2007.
В "Монологе о пути" Дан Маркович пишет: "Из-за всего этого мне не с чем было сравнивать свои каждодневные усилия. Я не знал, как бывает легко, радостно, свободно. Свобода казалась мне расхлябанностью, а то, что дается легко, - поверхностным и не стоящим внимания. Поэтому я не мог, не умел отделить трудности, естественные для каждого сложного дела, от чрезмерных, имеющих другие причины, чаще всего, внутренние. Даже то, что я легко мог увлечься почти любым занятием, внести в него творческую жилку, не помогло мне, а, наоборот, задержало. Из-за "силового" отношения к себе, с одной стороны, и заинтересованного, творческого отношения почти ко всему, чем я занимался - с другой, я был нечувствительным к себе - невнимательным. Увлекшись чем-либо, не умел посмотреть на дело со стороны, надолго "влипал" в свое увлечение и расставался с ним со скандалом, шумом и треском, разломом, разрывом, иначе я не умел. Накапливал, из-за своего невнимания, разрушительную энергию недовольства - и она прорывалась сразу. Конечно, я решительно и сразу отбрасывал совсем неподходящее, так я почувствовал настоящую тошноту от медицины. Но всерьез увлекшись наукой, я долго не мог понять - что-то не так... Из хорошего я не умел выбрать лучшее. На первый взгляд, конечно, удивительно: постоянное напряженное внимание к себе, внутренняя сосредоточенность - и одновременно нечувствительность, невнимание к собственным пристрастиям, наклонностям, желаниям... что это?.. Противоречие чисто кажущееся - разное имеется в виду внимание. Моя сосредоточенность чисто чувственная, это концентрация на ощущениях, постоянная "привязанность" к ним; для понимания требовалось, наоборот, умение посмотреть на себя со стороны. Моя сосредоточенность не могла мне помочь в этом, а только мешала".

пятница, 13 марта 2009 г.

ЛЕВ МЕЛИХОВ В ЖУРНАЛЕ ЮРИЯ КУВАЛДИНА "НАША УЛИЦА"



















О себе Лев Мелихов рассказывает: "К 16 годам я стал взрослым мужичком, притом сибирским, - там же другая энергетика, все солидно, серьезно. И я заболел Сибирью. С тех пор каждый год в июне на два месяца двигался в Сибирь. Дежурства в дружине, сдача крови, колхозы, овощные базы - везде участвовал. Не потому, что такой альтруист, а ради отгулов, чтобы набрать еще месяц к моим 24 дням. Всю тайгу обошел с ФЭД-4".
Юрий Кувалдин писал: "Лев Мелихов непревзойденный мастер тоновой фотографии. Он избегает лобовых ходов в подаче Венеции, говоря, что если Венеция ассоциируется с гондолами, то у него на фотографиях их не будет. У Льва Мелихова есть снег в Венеции, есть вселенская поэтическая грусть. Недаром Лев Мелихов - учитель Сергея Ястржембского. Эти мастера являются живописцами и только живописцами, которые через объектив видят в цвете, в его бесконечных сочетаниях со светом и тенью основу живописи. Они отдают внутреннюю силу, заряд энергии, прежде всего, цвету и свету. И потому их колорит бурлит, каждый цвет приобретает на полотне звучание в перекличке с соседними цветами".

четверг, 12 марта 2009 г.

АЛЕКСЕЙ МИХЕЕВ-ВЕРХОВ В ЖУРНАЛЕ ЮРИЯ КУВАЛДИНА "НАША УЛИЦА"



















Алексей Михеев-Верхов родился 8 апреля 1948 года в Новосибирске. Окончил Новосибирский педагогический институт. Автор книг прозы: "От первого лица" ("Советский писатель", 1990), "В поисках сущности" ("Молодая гвардия", 1988) и др. Печатался в журналах: "Континент", "Новый мир", "Смена" и др. С "Нашей улицей" сотрудничает с № 9-2003, в котором опубликовал повесть “Дорожный роман”.

среда, 11 марта 2009 г.

АЛЕКСАНДР МЕЛЬНИКОВ В ЖУРНАЛЕ ЮРИЯ КУВАЛДИНА "НАША УЛИЦА"



















Александр Сергеевич Мельников родился 19 октября 1947 года в городе Ишимбай (Башкирия). Окончил Московский нефтяной институт им. И. М. Губкина и Московский энергетический институт. Печатался в журналах “Смена”, ”Мир Севера”, в альманахе “Истоки”, в газете “Литературная Россия” и др. Основные произведения напечатаны в "НАШЕЙ УЛИЦЕ".


вторник, 10 марта 2009 г.

СЕРГЕЙ МИХАЙЛИН-ПЛАВСКИЙ В ЖУРНАЛЕ ЮРИЯ КУВАЛДИНА "НАША УЛИЦА"



















Сергей Иванович Михайлин-Плавский родился 2 октября 1935 года в поселке Крутое Больше-Озерского сельского совета Плавского района Тульской области. Окончил Тульский механический институт. В Москве живет с 1970 года. Печтался в журнале "Сельская молодежь" как поэт. Автор 6 поэтических книг. Прозу начал писать по настоянию Юрия Кувалдина. Постоянный автор журнала "Наша улица". В 2004 году Юрий Кувалдин в своем "Книжном саду" выпустил большую книгу рассказов и повестей Сергея Михайлина-Плавского "ГАРМОШКА". Умер 16 августа 2008 года.

понедельник, 9 марта 2009 г.

ВИКТОР ЛИННИК В ЖУРНАЛЕ ЮРИЯ КУВАЛДИНА "НАША УЛИЦА"



















На снимке (слева направо): Юрий Кувалдин беседует с Виктором Линником в его кабинете в редакции газеты "Слово" (2002 год).

Виктор Алексеевич Линник родился 28 июля 1944 года в Подмосковье. Последний Главный редактор газеты ЦК КПСС "ПРАВДА". Генеральный директор АНО "Издательский дом "Слово", главный редактор газеты "Слово".
Виктор Линник рассказывал Юрию Кувалдину:
"Почти пять лет я был собственным корреспондентом газеты "Правда" в Нью-Йорке. Должен сказать, что лучшей работы, чем корреспондент за рубежом, вообще, мне кажется, на свете нет. Вы знаете, Юрий Александрович, первое - это то, что твое начальство очень далеко. Оно где-то за восемь тысяч километров! Второе - это то, что я застал очень удачный период нашей журналистики: его не было до, его нет теперь. А именно - это был период самой большой свободы, приближающейся к абсолютной. Это была гласность, это была перестройка. Вожжи отпускались, и, к сожалению, они выпали из рук в конечном итоге. И поэтому журналисты были предоставлены сами себе. То есть я могу сказать, что восемьдесят пять процентов всего, что я писал, был абсолютно мой выбор, и только пятнадцать процентов мне заказывала редакция, и тогда я выполнял эти заказы. У "Правды" тогда тираж был одиннадцать миллионов экземпляров. Она была не первая газета в стране, у "Комсомолки" тогда был тираж порядка восемнадцати миллионов, у "Труда" тираж был еще больше... Но факт тот, что "Правда" была в пятерке самых тиражных газет. И, конечно, с нынешними цифрами они выглядят фантастично... Но прежние цифры, наверное, и не нужны. Должен сказать, что некоторые люди мне потом говорили, мол, а вы знаете, Виктор Алексеевич, мы Америку изучали по вашим публикациям. И это мне было приятно слышать, потому что, во-первых, нельзя жить в стране и работать в ней, писать в газету, тем более в такую газету, как "Правда", не любя эту страну. Я прекрасно понимаю все, что касается политики Соединенных Штатов, как она складывается, каков ее механизм, но, все равно, эту страну не любить нельзя, потому что она очень и очень своеобразна, она очень мощная, и ты не можешь, короче говоря, написать правду и объективно представить страну, если ты ее априорно не воспринимаешь и, тем более, ненавидишь. Вот это я должен прямо сказать, при том при сем, что сегодня, например, я иной раз слышу, почему газета "Слово" так не любит Америку? Это - неправда. Это абсолютная неправда. Просто мы ее знаем очень хорошо, я бы сказал, гораздо лучше, чем многие в сегодняшней российской журналистике. И, одно дело - упиваться восторгом по поводу Америки, что для многих изданий сегодня характерно, а другое дело - воспринимать ее трезво, с пониманием, и с такой сдержанной, я бы сказал, любовью, в которой большое знание заложено. И потом, что еще такое - зарубежный корреспондент? У тебя поездки постоянные, это у тебя возможности, практически, выйти на любых людей, с которыми тебе интересно повстречаться. Вот что такое работа зарубежного корреспондента. И, повторяю, еще получилось так, что это были 87-92 годы, лучший период нашей журналистики. Потому что сейчас она служит корпоративным интересам, в основном, она так или иначе стала частной прессой и, поэтому, естественно, все, что выходит за рамки социального заказа владельцев, не будет приветствоваться в сегодняшней российской журналистике".

воскресенье, 8 марта 2009 г.

АЛЕКСАНДР ЛОГИНОВ-ЖЕНЕВСКИЙ В ЖУРНАЛЕ ЮРИЯ КУВАЛДИНА "НАША УЛИЦА"















Александр Васильевич Логинов-Женевский родился 9 мая 1955 года в Москве. Окончил международное отделение факультета журналистики МГУ. Опубликовал ряд статей в "Московском комсомольце", "Советской культуре", "АиФ" и др. Живет и работает в Женеве. Дебютировал в “Нашей улице” рассказом "Наколка", № 4-2005. О творчестве Юрия Кувалдина Александр Логинов-Женевский писал:
"Меня так и подмывает сравнить Кувалдина с Чеховым.
Потому что это соблазнительное сравнение трепещет в воздухе совсем рядом и щекочет крылышками лицо, оставляя на кончике носа пудру пыльцы: а ну-ка поймай меня, заформалинь, пришпиль навечно к бумаге. И название повести - “Титулярный советник” - тоже толкает настырно в ребро: “Экий ты увалень, не видишь очевидного-невероятного!”
Но слишком это было бы просто.
Оставим Чехову Чехово. Оставим сонмищу мертвым воскрешать усопших из праха. Оставим эту основу основ печали философии общего дела. Дело немногих живых - продолжать великое бесконечное дело, начало которого мерцает розовым пламенем во тьме забиблейских времен.
Я отчетливо вижу как Кувалдин, не впрягшийся самовольно, но впряженный Логосом в русскую литературу вместе с Чеховым и Достоевским, таранит железобетон обыденной жизни стенобитным кастетом художественности и продирается сквозь крючья разорванной арматуры в метафизическое надпространство, осиянное светом второй, настоящей реальности.
Кувалдин не живописует мерзости жизни, а использует их в качестве реактивного топлива, позволяющего ему взмывать над этими мерзостями. Этот обманчивый иронический парадокс неотступно сопровождает движение истинной литературы по отчаянной ее орбите.
Зависший между пасмурным небом и раскисшей землей главный герой кувалдинской повести бывший чиновник Олег Олегович, вкусивший в совковой жизни сладких плодов титулярной никчемности, напоминает кран с безнадежно сорванной резьбой. В этой повести титулярный советник - не более чем саркастичный ярлык, маркирующий принадлежность протагониста к тучному классу советских нахлебников. “Да на нас вся страна держалась!” - взвизгнула как-то в припадке гнева жена Олега Олеговича, отождествляя себя с державным социальным статусом своего подкаблучного мужа. Эта женщина или, скорее, универсальный разводной ключ, наделенный способностью к механическому совокуплению, пытается починить мужа, то есть заставить его вновь засочиться материальными благами".

суббота, 7 марта 2009 г.

ЮРИЙ ЛЮБИМОВ В ЖУРНАЛЕ ЮРИЯ КУВАЛДИНА "НАША УЛИЦА"

















Юрий Кувалдин и Александр Трифонов вручают картину "Рог костра крученый" Юрию Любимову. Театр на Таганке. 2006


Юрий Петрович Любимов родился 30 сентября 1917 года в Ярославле. В 1940 году окончил Театральное училище им. Щукина. С 1947 года - в театре им. Вахтангова (роли: Олег Кошевой - “Молодая гвардия” по А. Фадееву, 1947; Моцарт - “Маленькие трагедии” А. Пушкина, 1950; Виктор - “Иркутская история” А. Арбузова, 1959, и др.). В 1963 году на руководимом им курсе Щукинского училища поставил “Доброго человека из Сезуана” Б. Брехта. После премьеры курс со спектаклем влился в Театр драмы и комедии (впоследствии - Театр на Таганке). С 1964 года - Художественный руководитель Театра на Таганке. Среди постановок: “Пугачев” по С. Есенину (с Владимиром Высоцким), “Гамлет” В. Шекспира (в переводе Бориса Пастернака с Владимиром Высоцким), “Деревянные кони” по Ф. Абрамову, "Мастер и Маргарита" по М. Булгакову, "До и после" (поэзия Серебряного века) и др.
Юрий Кувалдин писал о творчестве Юрия Любимова: "Перед Любимовым другие режиссеры - предтечи. Любимов очень смелый человек. Любимов высокую литературу сделал театром. У него и актеры, и он сам - писатели и поэты. Хочешь глотнуть чистый воздух литературы - иди на Таганку. Литература элитарна. Лит - элит. Литература - высшая форма деятельности человека... Актера Любимова теперь вряд ли кто узнает на улице, разве кроме старых, успевших "задумчиво помолчать" в советском кино. Новому Любимову нужны новые актеры - части целого, кирпичи, слова. Спектакли Любимова - это произведения автора, авторские короткие спектакли. Актерской звездой в театре Любимова стать нельзя. Но можно быть звездным небом! Спор с Любимовым исключается, актер беспрекословно исполняет волю автора. Еще бы у меня слова стали со мною спорить. А те авторы моего журнала, которые пытаются со мной это делать, ищут возможность печататься где-то в другом месте. Легенда об актерском театре демонстрируется рядом, в так называемом "Содружестве актеров Таганки", где главным образом собираются на собрания отставшие от поезда коммунисты, где серость правит серостью и злоба - от бездарности - злобой... Все творчество Любимова бежит во времени вместе с ним. Девяносто лет! Его прекрасная жизнь сложилась из отдельных моментов. Жизнь Любимова построена на творческих основаниях. Любимов - не просто артист, он стилист, изобретатель собственного стиля жизни. Иной строй, стиль, ритм или, иначе, эстетика театрального существования превратили частную жизнь Любимова в произведение искусства... С давних времен человек создавал себе идеальное представление о всемогуществе и всезнании, воплощением которых были боги. Им он приписывал все то, что было ему запрещено. Можно сказать, что боги и были его культурными идеалами. Теперь он очень близко подошел к достижению этих идеалов, он сам сделался чуть ли не богом, правда, лишь настолько, насколько человеческий здравый смысл вообще признает эти идеалы достижимыми. В случае с Любимовым мы говорим о достижении художественного идеала. Любимов стал Богом театра. На долю Юрия Любимова выпала счастливая и завидная доля в искусстве: быть собирателем плодов, умеющим осуществлять упорные искания, которым были отданы силы нескольких поколений наших и зарубежных режиссеров".


пятница, 6 марта 2009 г.

МИХАИЛ ЛИТОВ В ЖУРНАЛЕ ЮРИЯ КУВАЛДИНА "НАША УЛИЦА"

Михаил Юрьевич Литов (Яковлев) родился в 1949 году в Одессе. С 1980 года живет в Москве. Участвовал в создании диссидентского журнала "Поиски". Наказание отбывал в мордовском лагере. Лауреат премии им. Даля (Париж). С 1990 года печатается в России. Романы, повести, рассказы и статьи издавались в журналах "Соло", "Теплый Стан", "Лепта", "Московский вестник", "Реалист", "Искусство кино", "Новое время" и др. Книги прозы: "Злые шуты", "Тюрьма - мой дом родной", "Приморская история" и др. Член СП РФ. Напечатал в "НАШЕЙ УЛИЦЕ" следующие произведения: “На заброшенном пути”, рассказ, № 2-2001; “Обращение к Пушкину”, повесть, № 5-2001: “Кривулька”, рассказ, № 6-2001; “Пузырь”, рассказ, № 11-2001 и т. д.


четверг, 5 марта 2009 г.

ИРИНА ЛИНДТ В ЖУРНАЛЕ ЮРИЯ КУВАЛДИНА "НАША УЛИЦА"



















Ирина Викторовна Линдт родилась 15 апреля 1974 года в Алма-Ате. Окончила Высшее театральное училище им. Б. В. Щукина при Государственном академическом театре им. Евг. Вахтангова. С 1996 года - актриса Московского театра на Таганке под руководством Ю. П. Любимова. Роли, сыгранные в театре на Таганке (режиссер Ю. П. Любимов): Ф. М. Достоевский “Подросток” - Лиза, Оля; А. С. Пушкин “Борис Годунов” - царевна Ксения; М. А. Булгаков “Мастер и Маргарита” - Маргарита; Ф. М. Достоевский “Братья Карамазовы” - Грушенька; П. Вайс “Марат и маркиз де Сад” - Шарлотта Корде; Венедикт Ерофеев “Москва-Петушки” - Она (режиссер В. Л. Рыжий). Снялась в фильмах: “Игра в любовь” - Юлия (режиссер Е. А. Гинзбург); “Женская логика-3” (режиссер С. И. Ашкенази). В 1996 году стала лауреатом конкурса исполнителей русского романса “Хризантема” (Дом актера им. А. А. Яблочкиной). В 2000 году получила актерский грант на стажировку в Италии и стала лауреатом премии “Триумф” - молодежный грант (за роль Шарлотты Корде в спектакле “Марат и маркиз де Сад”, режиссер Любимов Ю. П.).


среда, 4 марта 2009 г.

СЕМЕН ЛИПКИН В ЖУРНАЛЕ ЮРИЯ КУВАЛДИНА "НАША УЛИЦА"
















На снимке (слева направо): Поэтесса Инна Лиснянская (жена Семена Липкина), поэт Семен Липкин, писатель Юрий Кувалдин. Переделкино, Дом творчества, в номере Липкина-Лиснянской, июнь 1996 год.


"С Липкиным я познакомился в начале 70-х годов у Акимыча на Шаболовке под шум трамваев. Акимыч - это Аркадий Акимович Штейнберг, у которого постоянно собирался кружок любителей литературы. Липкину уже тогда было под 60! Еще бы! Он ведь с 11-го года рождения! Застолья продолжались много за полночь. Рейн, Левик, Перельмутер, Ананиашвили, Эппель и многие другие читали свои новые стихи и переводы. Липкин, невысокий, упитанный, медлительный, походил на бухгалтера. Всю свою жизнь он провел за столом. И время выдвинуло его на первые роли по гениальности написанного. А те, кто шумел-скандировал на эстраде - поникли, исчезли. Вывод: литература - самое тихое, одинокое искусство. Работает на вечность не автор, а его текст. Автор не интересен. Текст его - Бог. Поэтому я люблю мертвых авторов: Чехова, Достоевского... они не врываются с просьбами в редакцию, они не названивают по телефону. У них дела поважненее - управление миром. Юрий КУВАЛДИН"


вторник, 3 марта 2009 г.

ВЛАДИМИР ЛАКШИН В ЖУРНАЛЕ ЮРИЯ КУВАЛДИНА "НАША УЛИЦА"














На снимке: Юрий Кувалдин и Владимир Лакшин в ЦДЛ в 1979 году.

Владимир Яковлевич Лакшин родился 6 мая 1933 года в Москве. Окончил филологический факультет МГУ (1955). Прославился статьями в советском литературном журнале "Новый мир", где играл при главном редакторе Александре Трифоновиче Твардовском роль ведущего критика-идеолога. Умер 26 июля 1993 года. Юрий Кувалдин писал о Владимире Лакшине: "Лакшин идет по Никольской, постукивая палочкой. Зам. главного редактора толстого литературного журнала. Чуть-чуть до Берлиоза не дотягивает. Вечный заместитель... В постперестроечный период о литературном процессе Лакшину рассуждать было трудно, потому что он его не видел и этот поток казался Лакшину вялым и бедным. Вся беда в том, что Лакшин оставался государственным кабинетным литератором. За жизнью он наблюдал из окна. Для меня он, в сущности, был уже не интересен. Я создал свое издательство и выпускал книгу за книгой один, без всяких там сотрудников-"совков", и выпустил более ста названий книг общим тиражом более десяти миллионов экземпляров. Меня стали печатать все журналы. Так что Лакшин даже не заметил, как рухнула государственная литературная пирамида... При всем при том сегодняшним литераторам нужно знать, что Твардовский и Лакшин были недосягаемыми людьми, то есть, говоря на современном сленге: не было доступа к их телам, как, допустим, сейчас нет доступа к телам чиновников администрации президента. Миропонимание Твардовского и Лакшина строилось на особом фундаменте не подчеркивания, а тщательного сокрытия собственного величия. Твардовскому это удавалось лучше, естественнее, поскольку он был все-таки человеком от земли. Мог выпить граненый стакан, чего никогда бы не смог сделать Лакшин. Я хочу здесь подчеркнуть истинную народность Твардовского. А Лакшин откровенно по ситуации наигрывал свою простоту. Иногда это отдавало повадками поистине гнилой интеллигенции. Актер он был некудышный. Носил зачем-то кожаный черный пиджак, как чекист 20-х годов. И именно поэтому он столь болезненно реагировал на "реализм без берегов" после революции 1985 года, поэтому он не мог смириться со сломом пирамиды литературно-политического мира, с концом литературократии, с падением особого клана, допущенного к кормушке, со всей иерархией этой закрытой от постороннего глаза советской литературной касты, со всем соподчинением в этом сложном мире, в котором он родился, и который его сделал своим фукционером. То есть я хочу сказать, что Лакшин не мог выйти из системы, не мог создать ни своего журнала, ни своего издательства. Разрушая советский мир, Лакшин не понимал, что роет самому себе могилу. Он был очень талантливым наемым работником, но не свободным человеком. Свободным, все-таки, может быть лишь творец, писатель. А Лакшин был лишь всего-навсего критиком, филологом. Да к тому же за широкой спиной гениального автора "Василия Теркина". После войны слава Твардовского, обласканного Сталиным, была беспредельна".

понедельник, 2 марта 2009 г.

СЛАВА ЛЁН В ЖУРНАЛЕ ЮРИЯ КУВАЛДИНА "НАША УЛИЦА"


















Слава Лён родился 13 декабря 1937 года во Владимире. Философ искусства. Поэт и прозаик. Окончил с отличием Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова (1961). В 1966 году защитил кандидатскую, в 1972 - первую докторскую диссертацию (по экологии), в 1979 - вторую (в Австрии, по философии деятельности). В 1980-2000-х годах ему присвоили звание действительного члена/члена-корреспондента восемь европейских и американских академий наук и искусств... Автор концепции: "Бронзовый век русской культуры (1953-1987)".
О творчестве Юрия Кувалдина академик Слава Лён, в частности, писал: "На заре Бронзового века - как великолепно звучит: "на заре Бронзового века"! - году эдак в 1963, после памятного хрущевского разгрома "авангардистов" в Манеже, два будущих художника-классика Оскар Рабин и Олег Целков вели горячий спор. В споре, как известно, НЕ рождается истина. В споре рождается НЕ истина - проблема. Рабин утверждал, что перепроизводство произведений искусства в мире достигло таких масштабов, что нужна КУВАЛДА, чтобы принудить зрителя смотреть твою картину. "На входе в твой зал Музея должен стоять служитель, который кувалдой по башке глушил бы каждого зрителя и говорил - смотри!" Целков гордо возразил - это (кувалда!) не входит в задачу Искусства. И - малое время спустя - ввел Человека с Кувалдой "внутрь холста". Теперь весь художественный мир - а другого НЕ существует - знает страшно-нестрашных персонажей холстов Олега Целкова - целковитов. Целковит - лик-личина-отличник сути и сущности ХХ века.
Я вспомнил эту байку, прочитав - а сел я читать нехотя, по обязанности, думая - пройдусь сейчас по диагонали и - баста! - так вот, прочитал первые пол-страницы романа "РОДИНА" Юрия Кувалдина и - ахнул! -
"В час жаркого весеннего заката на Патриарших прудах умерла Родина... старуха... член КПСС... поднялась на трибуну Мавзолея... В левой руке у нее была петля, а в правой - топор... справа от нее Порфирия Петровича, а слева - Понтия Пилата".
Чуть ниже:
... "Людмила Васильевна подумала, как это Родину могли повесить среди бела дня? Но вот повесили же!
Мать звала ее Милой.
- Брысь! - крикнула Мила огромному коту, черному, с белым фартуком. - Иди возьми в холодильнике себе сардельку!
Кот почесал лапой за ухом, понял, что хозяйка не в настроении, и лениво поплелся на кухню, по пути прихватив со столика газету".
Все! - надо читать м е д л е н н о. Моя "тема": смерть (убийство, самоубийство?) Родины + (плюс) противная мне "идеология": отмирающий постмодернизм. Его пора прошла - пришла пора его замещать рецептуализмом... В романе "РОДИНА" действуют, помимо очень важных своей разно-типностью "героев", два "автора": Автор-1 (основной автор текста) и Автор-2 (автор-герой, перевоплощающийся во многих персонажей и даже в самого Бога).
Но за границами текста романа действует - и не в меру активно! - еще два "автора": Автор-3 - "Кувалдин-писатель", комментирующий текст "РОДИНЫ", и Автор-4 - "Кувалдин-человек", комментирующий деятельность Кувалдина-писателя и настырно (без ложки скромности!) продвигающий "РОДИНУ" в Музей (сокровищницу мировой культуры).
Автор-3 и Автор-4 мне тоже потребуются в ис-следовании, и тоже раз-мещены в своем трех-ортогональном пространстве. Я, Слава Лён, автор настоящего (в обоих значениях слова: (1) сегодняшнего и (2) истинного) текста имею свое аналогичное пространство.
По прототипу "русской матрешки" эти три пространства:
- объекта ДТС романа,
- Автора-3 - писателя Кувалдина,
- профессионального философа Славы Лёна -
последовательно вставлены друг в друга и тоже - "ортогонально".
Что означает: главный герой романа "РОДИНА" Мила не несет ответственности за "мысли-слова-дела" писателя Кувалдина. Писатель Кувалдин не несет ответственности за слова Славы Лёна. А Слава Лён будет отвечать (головой) за все свои настоящие (и ненастоящие) "мысли-слова-дела"... Семиотический роман "РОДИНА" изначально построен Авторм-3 (Кувалдиным-писателем), а, следовательно, и Автором-1, как поликодовый. К идее "диалогического (полифонического) романа" Бахтина непротиворечиво добавлена идея "поликодового романа" Барта. Но в построении кувалдинского романа учтена и "русская составляющая" семиотического анализа материала. Примерно в те же 1960-70 годы, когда работал Ролан Барт, свою теорию "знака" и, что тут важнее, "символа" разработал Алексей Лосев... Кроме того, текст романа Кувалдина - в рамках пространства деятельности автора - вложен:
- в интертекст мировой культуры и
- в интертекст "русской идеи". А также -
- в контекст отрефлектированной автором ситуации "РОДИНЫ" 1991-2000 годов, эмпирически ему данной и постоянно поставляющей материал реалий..."