Сижу в метро. Читаю. Вагон покачивается. Вдруг высокое
женское пение перекрывает все стуки и говоры вагона. Водружается невиданная
тишина. Я выхватываю глазами вошедшую. На ней армейский бушлат. И вот
неожиданно рот её закрывается, ни единого звука больше не раздаётся, и вся она затихает
в проходе без движений. Даже мне кажется, будто она перестаёт дышать. От этого
я как бы на мгновение переношусь в зал консерватории, вижу рассаженный по всей
сцене многочисленный симфонический оркестр, пред которым в застывшей
скульптурной позе с опушенными по швам руками, как солдат по стойке «смирно», стоит
дирижёр, таким образом дающий возможность оркестрантам заключительную передышку
перед финальным тутти. А на сцене - она, только не в бушлате, а в чёрном
платье, стройная, возвышенная. Глядя на неё, я подумал, что певица старается преодолеть
силу сковывавших её до этого мгновения эмоций: страха, стыда, отчаяния, при
этом стремится одолеть даже свою вторую натуру, как поистине совершенно
одинокие люди, которые всех себя без остатка кладут на алтарь искусства, и
тишина для которых превращается в подобие трамплина, чтобы взлететь голосом до
божественного небосвода и чтобы сам Господь возликовал от неземной красоты её
голоса. «Помогите, люди добрые, на лечение!» - выводит она на весь вагон. А
когда проходит мимо меня с протянутой кружкой, я мелодично своим баритоном
вывожу: «Бог подаст!»
Юрий КУВАЛДИН
