Юрий Кувалдин Окно рассказ

Аня очнулась от стука в дверь, потому что колотили так настойчиво и мощно, что дверь не выдержала, затрещала и вывалилась из коробки.
На пороге стоял коренастый старик в черной шинели до пят. Лица Аня не разглядела, далеко оно находилось, это лицо. Черная шинель выпустила из рук деревянную бабу, которой проламывала дверь, и втащила в мерзлую комнату продолговатый ящик на веревке. На ящике висели сосульки. Черная шинель приблизилась вплотную к кровати, и Аня увидела рябое толстое лицо с рыжими усами.
Старик остановился перед нею, показал белые острые, как гвозди, зубы и прохрипел, что его можно называть просто дядей Иоахимом.
От имени этого сердце Ани сжалось, страшная догадка промелькнула в голове...

Весь рассказ: окно

Юрий Кувалдин Танечка рассказ

Дверь на террасу отворилась и вошла Танечка. На лоб спадала длинная челка, но брови, очень тонкие, были видны, а под ними - большие глаза, чуть-чуть раскосые. В четыре года Танечке делали операцию, подтягивали мышцу глаза, чтобы исправить дефект, приобретенный при рождении.
Увидев Танечку, Виктор Васильевич, ее дядя, бросил карандаш на исписанные листы бумаги, кашлянул и в смущении поднялся. Приезда Танечки он не ожидал. Оглядывая ее удивленным взглядом, он несколько насторожился и, по мере оглядывания, настораживался все более и более.
Виктор Васильевич не видел Танечку с прошлого лета, и вот за год она превратилась в красивую девушку. Он взглянул на ее руки, когда ока стала выкладывать из сумки кое-какие продукты, привезенные из Москвы, и обнаружил великолепные, очень длинные ногти с перламутровым маникюром...

Рассказ весь здесь: танечка

Юрий Кувалдин Под новый год рассказ

Вдалеке видны темные склады, у которых на высоких столбах горят в морозном воздухе под металлическими тарелками мутно-золотистые лампочки. Вдоль длинного серого забора натянута проволока, по которой бегает овчарка, но собаки сейчас не видно, вероятно, забилась в будку и задремала. Тихо, лишь слышно, как где-то за еловым, заснеженным лесом, что начинается сразу за забором, перекликаются тепловозы. Их свистки и шипение доносятся до складов приглушенно, как бы из-под самой земли.
Часовой видит эти склады, снежные крыши, забор, поблескивающую серебром проволоку, макушки елей с опущенными, облепленными снегом лапами, мутно-золотистые воздушные шары освещения, вслушивается в едва уловимые звуки, идущие от железнодорожного узла и, надежнее приладив за спиной промерзший, тяжелый карабин с заиндевелым примкнутым штыком, похлопывает себя меховыми варежками по бокам тулупа, от которого приятно пахнет овчинным теплом...

Рассказ полностью: под новый год

Юрий Кувалдин В дождь рассказ

Третий день идет дождь. Саша стоит на террасе у окна и смотрит на вздрагивающий от капель шиповник с поникшими бордовыми цветами. Делать нечего. Дверь с террасы в комнату открыта, оттуда пахнет угольным дымом. Топится старая железная печка. Саша втягивает в себя воздух, грустно вздыхает и переводит взгляд на кота с большим и длинным дымчато-серым хвостом, расстеленным по выгоревшей клеенке стола, который стоит в углу террасы. Кот сидит неподвижно, сложив лапы, смотрит в одну точку и изредка жмурится.
Десятилетний Саша в эти минуты похож на медлительного старичка. На Саше длинная отцовская телогрейка и большие кирзовые сапоги. На столе, сбоку от кота, лежит раскрытый учебник русского языка, но читать его у Саши нет никаких сил. Судьба Саши решится осенью: быть ли ему в четвертом классе. Монотонно жужжит под потолком зеленая большая муха. Саша закрывает глаза, в этом низком жужжании узнает звук вражеского самолета, резко стаскивает с головы кепку и швыряет ее в сторону жужжания...

Весь текст: в дождь

Юрий Кувалдин Таксист рассказ

Он работал в такси с 1957 по 1989 год. Сейчас машину он перестал водить - надоело. Свою "пятерку" отдал сыну.
- Часто раньше нападали на таксистов?
- Это случалось, но очень редко, по сравнению с нынешним временем. Конечно, бывало, отбирали деньги, но убийств почти не было. За тридцать лет моей работы в такси их было столько, что можно по пальцам пересчитать... Толю Кузнецова, фронтовика, убили под мостом в Коптево, деньги забрали, а машину под поезд пустили... С армии пришел парень, не вспомню, как звали, недолго поработал, парочка попросила его довезти до Лефортово и убила по дороге... Ну, максимум 10 человек! Но ведь это за 30 лет!
Уже тогда шли разговоры о том, что водительское сиденье нужно отгораживать, но все так и осталось на уровне разговоров.
Молодой и неизвестный Высоцкий вместе с Золотухиным однажды пытались поймать такси, но всякий раз терпели неудачу. "Еду в парк!" - отрепетировано отвечали таксисты. Став известным, ироничный Высоцкий красиво отомстил таксистам. Как-то ночью на Таганке с Золотухиным Высоцкий ответил целой шеренге извозчиков, узнавших его, поминутно предлагавших воспользоваться их услугами: "Иду в парк"...

Текст полный: таксист

Юрий Кувалдин Смирнов рассказ

Тогда в Москве было лето, и по вечерам и даже иногда днем, о воскресенье и говорить нечего, Москва казалась пустой, особенно на Сретенке или на Чистых прудах. Смирнов считал, что в июне все порядочные люди заканчивают свои дела и сматываются на все лето кто куда и лишь бы подальше, чтобы где-то в конце августа приехать в осеннюю Москву очень загорелыми и красивыми с ведрами подмосковных грибов или с южными фруктами в корзинах. Первое сентября было вехой в жизни каждого человека. Сам Смирнов отмахал десять первых сентября в школе, потом пять первых сентября в институте. За ним десять первых сентября оттянул его сын, Иван, Смирнов Иван Владимирович, потом столько же, как отец, то есть пять лет, в энергетическом институте на Красноказарменной. Так что на двоих у отца и сына приходится тридцать первых сентября. А в августе, когда идут хорошие теплые денечки, так не хочется возвращаться в Москву с юга или с дачи. На юге даешь отвальную прямо на пляже, вечером, при луне, когда она вычерчивает серебристую дорожку по тихому морю. Обалденно под звон стаканов с молодым кислым вином пахнет сочным шашлыком, который жарится тут же. А летом тишина стоит в Москве. В общем, так оно и было. Знакомые Смирнова уехали, но не вместе, а по одному, по два, и это произошло незаметно. Смирнов никого не провожал, и никто ему не звонил, чтобы он пришел помахать "Вечерней Москвой", скрученной в трубочку, на платформу Ярославского или Павелецкого вокзала, или же кто-то поехал в Болгарию: и такие у Смирнова были в то время сволочи знакомые...

Полный текст рассказа: смирнов

Юрий Кувалдин Московские мосты рассказ

На Автозаводском мосту я вспомнил следующую сентенцию: "Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал и мерзок - не так, как вы - иначе". (Александр Пушкин. Из письма Петру Вяземскому из Михайловского во второй половине ноября 1825 года.) Литература для меня является, прежде всего, формой переложения души в знаки, которые запечатлеваются в метафизической бессмертной Божественной программе. Это и есть бессмертие души. Биологическое бессмертие невозможно и бессмысленно. Зачем воскрешать какого-нибудь пьяного и рваного бомжа, который и так за свои пятьдесят лет всем надоел и закоптил белый свет, а ему еще новую жизнь подавать?! Тело является, на мой взгляд, всего лишь компьютером, сошедшим с конвейера. Большинство людей так пустыми компьютерами и остаются, или загружаются сущей чепухой - чернушкой с порнушкой. И лишь персонифицированные, вышедшие из социума, сидящие на облаке (над схваткой) единицы, загруженные Достоевским и Кантом, к примеру, начинают сами создавать свою реальность, которая переходя в метафизическое пространство, занимает там почетное место между бессмертными Достоевским и Кантом. Но и эта высокая цель, предельно высоко поставленная планка, на мой взгляд, не самоцель для писателя, а способ выхода к людям, установления контактов с окружающими, иначе зачем нужно свои мысли и чувства - подлинные и мнимые - предавать бумаге, объективировать, ведь это можно переварить в себе самом.
АВТОЗАВОДСКИЙ мост. Сооружен в 1961 г. через реку Москву близ южного Речного вокзала и соединяет Автозаводскую улицу с Варшавским шоссе и Б.Тульской улицей. Назван по Автозаводской улице. Авторы проекта - инженер С. Я. Терехин и архитекторы А. И. Сусоров и К. Н. Яковлев...

Весь текст: московские мосты

Юрий Кувалдин Кандидат экономических наук рассказ

Гаврилов говорил Королеву:
- Старик, вот ты ездил по северным городам, снимал церкви, разные достопримечательности, а где ты сам? Тебя нет. Да, эти снимки представляют исторический, архитектурный интерес, но без тебя они вообще снимки, не одушевлены тобой.
Королев, в больших очках в тяжелой коричневой оправе, смотрел на Гаврилова удивленно сверху вниз и говорил:
- А при чем тут я?
И продолжал показывать слайды.
А Гаврилов, откровенно говоря, никак не может вспомнить его имя - то ли Толя, то ли Женя. Королев умер более двадцати лет назад, после Олимпиады. Всегда Гаврилову он казался прилаженным к жизни, с солидным портфелем, высокий, лысый, с аккуратно подстриженной бородкой. Приходил в гости с тортом и с хорошим вином.
Был кандидатом экономических наук, в свой НИИ ходил три раза в неделю...

Рассказ читать полностью: кандидат экономических наук

Юрий Кувалдин Голуби рассказ

Выйдя из подъезда серой, из силикатного кирпича пятиэтажки, этакого барака коммунизма, очень полный, лысый и седой Николаич тяжело, с одышкой, опустился на скамейку прямо у дверей подъезда, бросил рядом с собой разводной ключ и отвертку, вздохнул глубокомысленно, достал "Мальборо" и закурил. Во дворе стоял вечный мрак, ибо дома здесь были обсажены частоколом деревьев вплотную к стенам, вымахали выше крыши, поэтому в квартирах и днем сидели жильцы с электрическим светом...

Рассказ здесь весь: голуби

Юрий Кувалдин Бегом за шашлыком на рынок рассказ

Дождь бился в стекла, как больной. Борис, светловолосый и голубоглазый, ускакал с работы в четверг, твердо намереваясь в пятницу там не появляться. Он сдал чертов плакат, заработал, как средней руки шлюха, сто долларов за бессонную ночь. На радостях Борис дернул пару закруток анаши. И сел писать. И вот уже Борис пишет в общую тетрадку все подряд, тренируется, чтобы поступить на журфак, если не загребут в армию...

Весь рассказ: бегом за шашлыком на рынок

Юрий Кувалдин Ля-ля тополя рассказ

Из метро Калачева вышла как раз в ту сторону, где возвышался этот серый академический дом с гранитным цоколем. Едва заметно проклюнулась листва на деревьях, солнце уже начинало греть, телефонировали своими радостными и бессознательными звоночками воробьи и приятно дул весенний ветерок с Москвы-реки. Полгода после журфака Калачева работала в газете. Длинные ресницы, узкие черные брючки, обтягивающие соблазнительную попочку, высокий каблучок, губки бантиком, да еще обведены черным карандашиком, в виде сердечка.
Солнечный свет падал сквозь занавески на старый паркет. Калачева для начала, вниз ресницы склоня...

Весь текст: ля-ля тополя

Юрий Кувалдин Мнимая цель рассказ

Пришли на кладбище, и Коляскина, все еще стройная, с крутыми бедрами и объемной грудью, догадалась, что и ее так же зароют в сырую землю, как зарыли Сладкоперцева, ее шефа, ее ангела-хранителя, ее... Сладкоперцев вызывал Коляскину, та входила, виляя задом, в кабинет, Сладкоперцев указывал ей на заднюю комнату, где задирал Коляскиной подол, обхватывал огромную задницу и начинал играть в паровозик, яростно вдвигая поршень в цилиндр и столь же яростно выдвигая, чух-чух, дак-дак, чух-чух, дак-дак...
Наша вселенная слишком горька, - безумство желаний в наличии. Я - не Юпитер в обличье быка, и ты не Европа. За вычетом твоей азиатской коварности глаз...

Рассказ полностью: мнимая цель

ЮРИЙ КУВАЛДИН О ФИЛЬМЕ ВЛАДИМИРА МЕЛЕТИНА "ЕВФРОСИНИЯ КЕРСНОВСКАЯ.ЖИТИЕ"

Я сел на диван напротив телевизора, кот Урмас прыгнул мне на колени, свернулся, сладко заурчал, и фильм начался. Твердый почерк, буквы выведены аккуратно, по большей части, отдельно друг от друга. Так писатели не пишут. Так пишут люди, которые до этого не писали, которые сели за воспоминания. Их что-то ударило, и они сели писать. Иногда человек что-то начинает рассказывать, трудное, наполненное страстями, и я ему говорю: не расплескивай устно, напиши! Устное слово смертно. Оно не сейфировано. Редко, кто слушается. Девяносто процентов людей исчезают с лица земли бесследно, не воплотив божественную заповедь: жизнь человеку дана для того, чтобы превратить ее в Слово. Бог есть Слово. Богочеловек. Евфросиния Керсновская кого-то послушалась, или внутренний голос подсказал, или Солженицына начиталась, когда страх преследований схлынул, в годы оттепели, села и написала. И нарисовала. Лампочка под конусом самодельного абажура раскачивается, как маятник. Фонарь качается даже на рисунке. Бывалый лагерник, увидев, что Керсновская делится пайкой с однонарниками, поучает: никогда ни с кем не делись, ничего никому не говори. Закон волчьей стаи.
Мне на плечи кидается век-волкодав,Но не волк я по крови своей! –
восклицал Осип Мандельштам, не имеющий ни кладбища, ни могилы. Так, в какой-то яме под Владивостоком был зарыт с другими трупами зэков. Поэту не нужна могила. Поэту не нужно кладбище. Кладбище и памятники необходимы временщикам. Поэт обретает бессмертие в Слове!Фрося не прониклась волчьей сентенцией и продолжала делиться с голодными, поэтому она вправе была произнести: «Человек стоит столько, сколько стоит его Слово». На экране необычайные явления начались сразу же, следуя одно за другим с удивительной четкостью. И силой. Прессингуя меня. Раз рисунок, два рисунок, голова в кадре, рисунок. Крупно, с наездом, с панорамой по буквам, по деталям рисунка. Голова в кадре. Начальники ТВ пренебрежительно называли их «говорящими головами». Но голова голове рознь! Головы в фильме Мелетина умные, их можно слушать сколько угодно без перебивок. Но преобладают в фильме рисунки...

Юрий Кувалдин По песку чертить он начал рассказ

Они вернулись из эвакуации вместе с заводом, на котором работал отец Валерия, летом 1944 года. Их комнаты на Полянке были заняты, и первое время (до 46-го года) они жили у бабушки в Уланском переулке (от него сейчас остался маленький огрызок). В комнате размером 20 квадратных метров жили семь человек - их пятеро (родители, Валерий и две его сестры), бабушка и мамин брат дядя Саня. Правда, он почти все время был в командировках, но все равно трудно сейчас понять - как умещались?
По песку чертить он начал. Скоро звезды тихим светом упадут на дно реки. Мне тоскливо. Но всё грозило нам - и рев морских валов, и вранов томный клик, и лай ужасный псов. Останется - наверняка - в тумане белая река, туман ее обворожил, костром на берегу украсил, на воду бакен положил - движение обезопасил...

Весь рассказ: по песку чертить он начал

Юрий Кувалдин "Китеж - новая столица России" рассказ

Зина у дома на лавочке рассказывала корреспонденту районной газеты:
- Ох, до чего мне надоели выборы. Дело в том, что мой муж тихий, спокойный коммунист. Но в предвыборное время становится неуправляемым. Он просто преображается: пристает к прохожим в поселке с агитацией, смотрит все новости по всем каналам телевизора, требуя при этом полнейшей тишины в доме. Утром и вечером разносит листовки, в выходные у нас собирается ячейка. Не дом, а какое-то красное подполье.
Корреспондент, молодой вихрастый очкарик, внимательно слушал и записывал все на диктофон. Вдруг Зина споткнулась, порозовела и воскликнула:
- Вон он сам легок на помине!
Из-под горы в соломенной шляпе и с сумкой типа почтальонской наперевес показался Конобеев. Увидев диктофон, сразу же ускорил шаг, сбросил сумку, набитую листовками, и сел между женой и корреспондентом. Жена испуганно вскочила и пошла в дом.

китеж - новая столица россии

Юрий Кувалдин ТВЕРСКАЯ рассказ

Они идут по Тверской, прогуливаются. Приятель отстает со своей девушкой. В страхе Черепанов, профессор МГУ, замедляет шаги, но приятель и его подружка идут еще медленней. Черепанов знает, приятель делает это нарочно. Это очень плохо с его стороны - оставить Черепанова наедине с Тамарой, его студенткой. Черепанов не ожидал от приятеля такого предательства!

Мостовая пусть качнется, как очнется.
Пусть начнется, что еще не началось...

Осторожно, сбоку Черепанов смотрит на Тамару: зеленоватые глаза, светлые, кудрявые волосы, тонкие, выщипанные брови, придающие ей немножко наивный вид... Но губы у нее почему-то напряжены, как будто она сдерживает смех. Что бы ей все-таки сказать?
Некоторое время Черепанов молчит, подавляя робость...

Юрий Кувалдин ЗЛАТЫЕ ГОРЫ рассказ

На земле и на небе было еще темно, только в той стороне, откуда подымались все новые звезды, чувствовалось приближение рассвета. На землю пала обильная роса - верный признак, что завтра будет хорошая погода. Из окон фабричной столовой неслась песня:

Когда б имел златые горы
И реки, полные вина,
Все отдал бы за ласки, взоры,
Чтоб ты владела мной одна...

Юрий Кувалдин КАК ТЕЧЕТ РЕКА? рассказ

Стоянка обнесена глухим высоким железным забором, выкрашенным ядовитой зеленой краской, в том смысле, что эта яркая краска ест глаза. Впрочем, Мандриков Виктор не смотрел на нее. А когда красил, специально сделал цвет поядовитее, чтобы префект за версту видел, что поручение выполнено. У Виктора Мандрикова квартира, однокомнатная, в панельной пятиэтажке, постройки 1963 года, была на первом этаже; дом стоял торцом к стоянке, через небольшой проезд от нее, и окно комнаты выходило прямо на зеленый забор. И зимой виделось Мандрикову Виктору лето. Известно, что каждый русский любит лето и не любит зиму...

Юрий Кувалдин БИБЛИОТЕКАРЬ рассказ

Помню, у меня был знакомый, Бирюков, который всего боялся, был членом партии, не пил, не курил. Сколько раз я его приглашал в разные компании, но он отказывался. Хотя и учились мы в одном институте, но я, извините, считал его недалеким человеком. Когда все занимались самиздатом, сидели за пишущими машинками, перестукивая Солженицына, читали Булгакова, он склонялся над пухлыми томами какого-нибудь никому не известного Корнюшина или Сидоренко. Я носился со стихами Мандельштама, а он мне говорил:
- Это народу не понятно.
И сам читал стихи какого-нибудь Фирсова или Новикова...

Юрий Кувалдин "Шиповник у калитки" поэма

В черной шляпе и с тростью Эвальд Эмильевич идет по улице мимо окон, где его многие знают, потому что он не просто общителен, но старомоден, приподнимает шляпу при встрече любого лица или делает жест к шляпе, едва прикасаясь к ней, но не снимая, а впечатление складывается такое, что он снимает шляпу, то есть в полный голос приветствует вас в то время, когда не то что не приветствуют люди друг друга, а в упор не замечают, как самых отъявленных врагов...

Юрий Кувалдин "У рябины" рассказ

Пожилой, но еще достаточно подтянутый, даже спортивный Гаркуев любовался огнем рябины красной, который никого до сих пор никак не может согреть, и изредка прикрывал видящий глаз, другой глаз у него был стеклянный, который тоже прикрывался веком, но Гаркуев этого не видел, а о том, чего не видят, о том не говорят. Он стоял в трусах, широко расставив босые ноги в траве и уперев руки в боки, возле своего дощатого садового домика, выкрашенного в голубой цвет, смотрел на рябину и ждал, когда сварится каша. Солнце недавно взошло, Гаркуеву нужно было ехать на работу на шестичасовой электричке...

Юрий Кувалдин "Поле битвы - Достоевский" повесть

На пороге стоял толстенький человек в неряшливом пиджаке, с одутловатым лицом то ли старого неудачника, то ли нищего.- Добрый день. Извините, что опоздал, но я долго искал Плотников переулок. Сначала попал на улицу Рылеева, а там тоже серый дом. Я на табличку с названием улицы не посмотрел, подумал, что это ваш дом... В общем, потом разобрался. А на улице жарко, зря я надел пиджак, вспотел. Это я - Егоров, - с волнением в приятном голосе сообщил человек.- Да уж входите. Ничего, ничего...

Юрий Кувалдин "День писателя" повесть

Разные газеты, журналы, радио и телевидение неоднократно обращались ко мне с просьбой дать им интервью. Кое-кому я шел навстречу, например, очаровательной Галине Фадеевой из телевизионной программы "Вести", или Владимиру Приходько, ныне покойному, из "Московской правды", или Роману Щепанскому из Всесоюзного радио, или Марине Дмитриевой из "Витрины читающей России", или Наталии Дардыкиной из "Московского комсомольца", или Игорю Зотову из "Независимой газеты"... Мне не хотелось этого делать, и не только из суеверия. Главной причиной было время, которого потребовала бы такая задача и которое я предпочел бы отдать работе над новым рассказом, романом или повестью, или чтению произведений авторов моего журнала, или редактуре уже отобранных вещей, или обработке текстов на компьютере, или сдаче балансового отчета в налоговую инспекцию, или покупке в Южном порту рулонов бумаги на текст и листовой меловки на обложку, или печатанию журнала в типографии, или еще многому и многому другому, творчески и производственно необходимому... Кроме того, для этого мне пришлось бы оглянуться назад и заново перечитать все мои произведения, а их накопилось томов на десять! Таким образом, я оказался бы перед перспективой, страдая, лицезреть искромсанные останки моих литературных усилий. Моим глазам предстали бы купюры, которые в свое время меня вынудили сделать. В моей памяти их нет, ибо вещи запечатлевались в ней по мере того, как они рождались, росли, наливались плотью реализованного замысла - словом, в своей цельности, а не в том виде, какой они обретали в последние дни противоборства с редактором...

Алексей Ивин "ПРОДЕВАНИЕ" рассказ

Раскумандрин человек настойчивый, если в чем-то заинтересован. Подытоживая, скоренько подбивая результаты своей среднестатистической жизни на временном досуге, он обнаружил, что об одном из полугодовых отрезков биографии не в силах ничего вспомнить. Нет, он помнил, где жил и с кем, но вот что делал - убей не помнит. Этого не могло быть уже по той причине, что Раскумандрин считал себя человеком сознательным, разумным, вменяемым, следовательно, столь длительного выпадения восприимчивости не могло случиться. И тем не менее...

Алексей Ивин "ЕСТЕСТВЕННЫЙ ОТБОР" рассказы

Хотя наш рассказ и носит столь научное название, речь о Чарльзе Дарвине, его теории и его преемниках не пойдет. Речь пойдет о студенте первого курса биологического факультета Логатовского педагогического института Семене Подольском, о том позоре, которым он покрыл себя навеки, и о житейском экзамене, на котором с треском провалился.
Итак, вышеозначенный первокурсник Семен Подольский сидел в общежитии у распахнутого окна у себя в комнате и взирал на улицу. Был вечер, не блиставший красками...

лексей Ивин "МОНОХРОМ" рассказы

...берет мел и быстро пишет: "2222222222222222222222222..."
У края доски она начинает лепить крохотные циферки одну на другую, спускается ниже и ниже, мел крошится в ее раздраженной руке, лицо, дотоле миловидное, искажается гримасой Горгоны...

Алексей Ивин "УЧИТЕЛЬ" повесть

Семинар собирался в комнате на втором этаже с окнами на Большую Бронную. Овальный стол, окруженный стульями, кожаный диван, древний шкаф - все порядочная рухлядь, должно быть, еще от Яковлевых. На голой стене портрет то ли Фадеева, то ли Твардовского, не поймешь, так худо сделан. Окна с запыленными гардинами, тусклая тяжелая люстра, а так как вся мебель, пол и стены темных красок, - в комнате сумрачно.
По вторникам, вечером, к шести часам, поодиночке и попарно мы приходили в эту комнату - в первое время с радостным любопытством, с почтительным благоговением к этим стенам, на которых расписалась сама история, а затем неохотно, с тяжелым сердцем, подавленные, в тягостном настроении, воодушевленные ровно настолько, чтобы просидеть три часа и уйти со злым, твердым намерением найти повод, чтобы не являться сюда в следующий вторник...

Алексей Ивин "ВОСКРЕСНАЯ ПРОГУЛКА" рассказы

У Глеба Горяинова, человека двадцати шести лет без определенных занятий, деревенская только бабка по отцу, отец же и мать в Москве родились и до седых волос прожили. И Глеб тоже три года как сдал на водительские права и одно время хорошо калымил на своей “ладе” (калымить, кто не знает, это вовсе не умыкать невесту за калым, а подрабатывать, make money левые; левые же деньги, кто не знает, это такие, которые утаены от налогообложения). Так вот. А этим летом с Глебом Горяиновым что-то произошло, и он не мог без раздражения и подавленной злобы взирать не только на номера впереди идущих машин и торчать в автомобильных заторах, но и пешеходы ему уже опротивели...

Алексей Ивин "ИГРА В ДУРАКА" повесть

В конце декабря Виталий Сухонин занемог: немощь его была не физическая, а душевная. Он стал раздражителен и мучился бессонницей, а тут еще эти собаки. Под окнами дома, где он жил, простирался огороженный заводской пустырь, на котором по ночам резвилась стая одичавших собак. Они скулили, выли на луну, кружили среди сваленных в беспорядке бетонных плит, лаяли. Сухонин, сидя на кухне возле холодной плиты, пил остылый чай с шоколадными конфетами и терпеливо внимал собачьему лаю; его удивляло, почему никто из жильцов не реагирует на это безобразие, но было похоже, что во всем доме бодрствует по ночам он один, а остальные, натрудившись, спят. Наконец, донельзя взбешенный, он одевался, через пролом пробирался на пустырь и прогонял собак, бросая в них чем попало. Впрочем, толку от этого не было, потому что через полчаса собаки снова собирались, и возобновлялся прежний шабаш. Сухонин, истощив терпение, разослал письменные жалобы в газету, в райисполком и в санэпидемстанцию и вскоре получил лаконичное извещение о том, что его сигнал подтвердился и собаки выловлены. Сухонин ощутил минутное злорадное удовлетворение, но его бессонница не прекратилась и самочувствие не улучшилось, потому что не в бродячих собаках было дело, а в том, что он переутомился, надсадился и занервничал...

Фазиль Искандер "ДАВАЙТЕ С ВЕКОМ ВЕКОВАТЬ..." Книга Юрия Кувалдина "Улица Мандельштама"

Книга Юрия Кувалдина "Улица Мандельштама" (сборник повестей) - именно книга в самом точном смысле этого слова. При внешне разнообразном материале ее мы все время чувствуем ее внутреннее единство. Единство ее в том, что в мире мыслей автор чувствует себя как дома и хочет, чтобы и мы здесь чувствовали себя так же, однако и не слишком при этом распускали пояса, да и автор сам при должном гостеприимстве достаточно подтянут.
Одним словом, это настоящая интеллектуальная, а точнее сказать, интеллигентная проза. Кувалдин не поддается ни волнам скороспелых и скоропреходящих литературных веяний, ни суете "проходных" рассуждений о "положительном герое". Этим в немалой мере объясняется то доверие, которое при чтении испытываешь к его повестям, ибо в работе каждого настоящего писателя важна не только сама система его нравственных, философских, эстетических ценностей, но и последовательность, упорство, страсть в их отстаивании...