"Как я рада, как я рада, что вы тоже с Ленинграда" рассказ Валерий Барановский

Валерий Николаевич Барановский родился 17 декабря 1940 года в Хабаровске. Окончил в 1962 году Одесский гидрометеорологический институт, работал как инженер-гидролог в Киеве, а в 1972 поступил в аспирантуру при секторе кино Ленинградского государственного института театра, музыки и кинематографии, защитился в 1976 году там же, получил степень кандидата искусствоведения, член союзов журналистов и кинематографистов Украины, киновед, кинокритик, режиссер документального кино, прозаик.
 

Валерий Барановский

КАК Я РАДА, КАК Я РАДА, ЧТО ВЫ ТОЖЕ С ЛЕНИНГРАДА

рассказ

Светлана Игоревна наворачивала пирожные прямо из коробки. Она уминала уже вторую штуку. Ела и утешала себя тем, что вот нашелся, все-таки, мужчина, который не забыл, что восьмого марта женщине нужно приносить цветы или, в крайнем случае, пирожные, и если пирожные, то из «Норда», который считается лучшей кондитерской на белом свете, хотя поразительно недорогой.
Служила Светлана Игоревна в гостинице - дежурным администратором. Простых людей с улицы на постой сюда не пускали, а пускали только из сферы искусств. Лауреаты, конечно, не заезжали - на каких-то пятьдесят клиентов буфетов не полагалось, и телефон стоял на всех один - так что, заработки у Светланы Игоревны были небольшие. Да и вообще, с театральных оформителей, народных режиссеров из глубинки, студяг да командированных из других сфер жизни, много не возьмешь. Но Светлана Игоревна много и не просила - ей нравились не заработки, а общение. И в этом смысле за все годы самой щепетильной и самостоятельной личностью показал себя участник цирковой программы «Полет в Космос», человек с нерусской фамилией Манжелли. Он имел красивые мужские мускулы, носил кружевную сорочку под блестящим, нездешним пиджаком и на афишах обозначался как «3-Манжелли-3». Правда, сегодня Манжелли лишь тонко улыбнулся, когда сдавал ключи, быстро пробормотал что-то невразумительное и не достал из своего большого портфеля ни цветка, ни завалящей конфеты. Светлане Игоревне все эти конфеты были ни к чему, слава богу, не одна живет - с мужем, но, с другой стороны, на веточке сухумской мимозы не разорился бы…
Светлана Игоревна вздохнула и достала третье пирожное. С утра она надушилась, но теперь духи выветрились - какая в них, модных-то, крепость, не то, что в «Красной Москве»! - и в дежурке пахло горьковато-сладким, кремовым. С пирожными пришли воспоминания, но пришла и горничная Карповна. И тоже стала есть.
- Это кто же поздравил-то? - спросила она.
- Из пятого…
- Какой же это? - сказала Карповна. - Такой чернявый, что ли?
- Ну, да… Почувствовал, что я люблю из «Норда», - сказала Светлана Игоревна. - Я еще в юности там паслась. Как суббота, так и пасусь…
- Кавалеры, видать, водили? - спросила дружелюбно Карповна.
- Кавалеры это потом… А раньше сама…
- На всю гостиницу один догадался, - посочувствовала Карповна.
- Какая разница, - сказала Светлана Игоревна. - Мы, между прочим, принимать не имеем права…
- Да, - сказала Карповна, - пока не познакомишься поближе, ни за что не угадаешь что за один…
- Вы «безе» возьмите. Домой снесете, к чаю. «Безе» не портится…
- Вот я и говорю, - сказала Карповна, - раньше думала - врачи-то! А понаехали, смотрю - самые разносчики заразы и есть, шморгают из дому в дом и носют. В номере пылищи-то на два пальца. Огрызки!
- А что им, - сказала Светлана Игоревна, - двое или, там, трое суток поживут и домой…
- И артисты тоже, - сказала Карповна. - Грязь одна… Выходит, рабочий лучше. Рабочий, если выпьет, домой идет. Спать ложится…
- А пьяные драки? - спросила Светлана Игоревна. - Еще и за ножи берутся…
- И не говори!
- Вы ешьте, Карповна, ешьте…
- Да, один, значит, - повторила Карповна. - Всего-то на копейку расходов, а уважительно…
- Ну, при чем тут на копейку?!
- А в пятнадцатом опять водку жрали, - сказала мстительно Карповна. - Мусору!
- Праздник… - сказала Светлана Игоревна. - Карповна, а я ведь чуть за летчика не выскочила. Когда на севере жили…
- Да ну их, летчиков, - сказала Карповна, - нам своих волнений хватает…
Остаток дня Светлана Игоревна просуществовала в одиночестве. Правда, позвонил муж. Но по мужнину голосу она определила, что он по случаю женского дня пил водку и, возможно, даже смешивал с пивом. Поэтому она его не дослушала и занялась телевизором. Передавали концерт, и пел Киркоров, а муж добивался ее снова. Он трезвонил, как будто желал что-то объяснить. Однако Светлана Игоревна знала его уже двадцать лет, и это давало ей право вести себя сурово и решительно.
- Потом, Витя! - сказала она. - Утром ты все поймешь сам и сделаешь выводы. А сейчас спи, потому что я не могу сразу и смотреть, и разговаривать. Ты не беспокойся. Я сижу одна. Нету тут никого, и не предвидится.
Она сказала так, потому что знала: муж - золотой человек и во сто крат лучше ее самой, так как мог в случае чего и простить, а она его, хоть и хотела бы, - ни за что в жизни.
Тем временем начали трещать сигнальные звонки и мигать лампочки на пульте, который установила для бдительности милиция. Это гости возвращались по номерам. Каждый заходил, как полагается, в дежурку и брал свой ключ. Веселых было мало. В чужом городе, после случайных встреч, им снились дети и, часто, жены, и жены - в розовом свете, даже самые скучные и сварливые. Они предвкушали эти сны и торопились.
Последним снова явился Манжелли и вынул из-за пазухи медведя.
- Игрушка, - сказал он. - Нейлоновый. Можно стирать.
- Ой, что вы! - восхитилась Светлана Игоревна. - Я не возьму.
- Возьмите, - попросил Манжелли. - Цирковой медведь.
- Зачем вы тратитесь? - с теплотой в голосе сказала Светлана Игоревна, устыдившись своих странных утренних обид. - А нос у него горбатенький, грузинистый…
- Еле достал, - сказал Манжелли, - их уже сняли с производства.
Сказал и удалился в свой третий номер дикими шагами акробата и мужчины. И под ним даже не скрипнула половица. А когда все стихло, и только на шестом этаже, в душе, грозно и бессонно рокотала вода, в дверях появился монтажник из седьмого номера - Григорий Мармышкин - и шумно втянул воздух своим носиком, который рядом с железными скулами занимал подчиненное положение. Потом вздохнул продолжительно и тоскливо и направился к Светлане Игоревне. Он был удивительно мал ростом, Григорий Мармышкин, и прошло много времени, пока он одолевал длинный стол для посетителей. Но все же, Мармышкин справился с препятствием и тем же неукоснительным образом начал огибать другое - маленький, полированный письменный столик служебного назначения. Светлана Игоревна подумала, было, что гость имеет в виду общественный чайник, который всегда стоял за ее спиной, на подоконнике. Но Мармышкин вдруг круто свернул со своего пути, протянул короткие руки и цепко схватил ее за плечи. Светлана Игоревна испуганно вскочила, и мгновение они стояли друг против друга - она, высокая, пышная и белая, словно питалась одной базарной сметаной, и он - карлик с лысоватой, если глянуть сверху, макушкой и в шлепанцах без задников. А когда Светлана Игоревна обрела, наконец, дар речи, она воскликнула первая.
- Что вам нужно?
- Вас, - отвечал Мармышкин.
- Вы, наверное, сошли с ума! Какое вы имеете право?! Уберите сейчас же руки!
- А если женщина нравится? - спросил Мармышкин и отпустил ее.
- Господи! - ахнула Светлана Игоревна. - Нравится! Вы думаете, я бесплатное приложение к номеру?
- Я ничего не думаю, - сказал монтажник Григорий Мармышкин. - Я уже три месяца здесь живу. Вы понимать должны. Что, от вас убудет?
- Платите за номер, - вдруг визгливо сказала Светлана Игоревна.
Она сама себе удивлялась, но не находила гневных слов, чтобы смять, уничтожить Григория Мармышкина, вогнать его в землю, заставить испариться, исчезнуть. И, наверное, поэтому потребовала с него плату за номер.
- Утром, - сказал Мармышкин.
- Нет, сейчас!
- Я сказал утром, - устало возразил Мармышкин. - А будете давить, я по безналу жить стану.
Он обеспечил себе последнее слово и медленно отступил к двери. Задержался там на минутку. Посмотрел на самолетное расписание. Сказал:
- До Киева полста баксов… Ничего себе.
И его не стало.
Светлана Игоревна даже зажмурилась, а когда открыла глаза, на месте Мармышкина стоял Манжелли.
- Здесь был шум, - сказал он.
Светлана Игоревна пожала плечами.
- Тогда я пойду спать, - сказал Манжелли. - У меня завтра полет к звездам, и сегодня вся эта гадость приснится… Пожелайте мне ни пуха…
- К черту, - машинально сказала Светлана Игоревна.
- Опле! - ответил Манжелли и пошел смотреть свои ненормальные сны.
В последующие дежурства, во вторник, четверг и пятницу, Светлана Игоревна услышала несколько интересных рассказов. Их поведали ей гости, которые заказали международные переговоры от двадцати трех ноль-ноль.
И первый рассказ был об одном профессоре.
«Вот у вас пальчик болит, Светочка, - сказал приезжий из Томска, который проживал в отдельном номере в полном одиночестве. Сказал и поправил кожаный галстучек, и подтянул аккуратные брючки, и ладошками изобразил удивление, и на румяном его личике засияли спокойные глазки в пшеничных ресницах. - Вот у вас пальчик третий день болит, а почему болит, вы не знаете… Думаете, может, я где ударилась; может, ключик неловко повернула; может, выспалась неудобно… А на самом-то деле!..
Я тут недавно в ресторанчике кушал с одним профессором. Соляночку. А я с кем угодно кушать не буду, сами понимаете. Так вот, профессор, между прочим, попался неплохой. И оказалось, что он радиацию изучает, то есть ее влияние на разнообразный животный мир… На воду, на растения, а также на человека. И, оказывается, по больницам пустили негласное указание, чтоб в нынешнем году тяжелые операции не делать. А почему? А потому, что в это время на солнце высыпет много пятен. Будет период повышенной активности. Я ему говорю: возможно, на север надо ехать? Как-никак и воздух чище, и все такое… А он запретил. Нет, говорит, там магнитные поля сильные. От одного спасешься, в другое вляпаешься. Эти самые поля здорово, якобы, портят кровь. Ну?! Но нам покамест бояться нечего. Тут, у нас, поля ничего себе, слабые. А вот радиация есть. И в ней все мы, человечество, то есть, тоже частично виноваты. Телята двухголовые и все такое… Хороший попался профессор, а соляночка была никуда. Зря только деньги взяли… Эх, электрическую бы плитку в номер. А к ней - кастрюльку. Вон сколько здесь курей продают - и венгерские, и польские, и отечественные, и какие хочешь… А была бы плиточка да кастрюлька, сварил бы курочку да - шампанского!»
- Плитку в номер нельзя, - сказала Светлана Игоревна, - запрещается.
- Знаю, - вздохнул он, - а если тут курей больше, чем в Томске картошки?
- При чем же тут радиация? - спросила Светлана Игоревна. Вы, извините, мысль-то договаривайте…
- Вот у вас пальчик болит?
- Болит, - вспомнила Светлана Игоревна и поежилась..
- То-то…
Второй же рассказ касался дрессировки зверей.
«Вы думаете, я сто раз не могла переехать в хороший район? - хрипло спросила артистка, которая с ранней юности играла матерей, и пожала плечами. - Да я двести раз могла поменяться. Но мне нужны условия. Для аквариумов. Я держу два аквариума - на двести литров и на сто. Вы не представляете, какая это прелесть, когда роскошные, черные вуалехвосты идут на лобовое столкновение! Я вчера целый час наблюдала. И, заметьте, обе - дамы… Собак я тоже люблю. У меня есть брат. У него взгляд редкий. Пристальный. Он собак обучает. Посмотрит на нее - она, как человек, отворачивается… Один раз полковник обратился. Я, говорит, ничего не пожалею, только займитесь моей овчаркой. Они, видите ли, ее за восемь лет до страшного состояния довели. Дошло до того, что собака на диване спит, а полковник - на полу. Ну, брат взялся. Это же первый такой случай в его практике. Приехал на квартиру к полковнику. Хотел к собаке войти, а они его - за руку. Что вы, говорят, нельзя, порвет! Мы к ней всегда с куском мяса заходим… Представляете? Тогда брат велел ее с мясом в сарай отвести и несколько досок в стене выломать, чтоб она его видела. А сам напротив на пенек сел. Она на него лает, аж давится, а он - смотрит. Пять дней гипнотизировал. А потом взял за ошейник и вывел. Семья так и ахнула. А брат говорит - еще раз на диван жить пустите, никто не вылечит, хоть стреляйте…»
- Видели по телевизору домашнего льва? - сказала на это Карповна. - Интересно, где они денег на питание животного достают? Как-никак, я слышала, сто восемьдесят килограммов живого весу!
- А у нас, - сказала Светлана Игоревна, - тоже была собака. Болонка. Фикс. По утрам звоночек дергала. И домашние туфли в зубах приносила…
- Болонка - дрянь! - сказала высокомерно артистка. - Недоразумение.
Третий рассказ - о неземной любви - обнародовала в дежурке на закуску методист из одного министерства. Донести его смысл словами буквально невозможно. Потому что бумага не способна передать, как, делясь своим, сокровенным, смотрела методист из министерства; как затягивалась сигареткой после каждой фразы, как расхаживала нервно по комнате, обнимая свои плечи мягкими руками. Это было странно, так как говорила она не о себе, а о любви прадеда к бабушке, то есть, отца - к дочке.
«За день до смерти, - поведала она, - дед всю мебель переставил. Вообразите, - громадный шкаф, полный тряпок; затем - книжный… Ему тогда было девяносто восемь. Удивительной силы старик. Говорят, когда он на кулачный бой выходил, его просили: мы, Михал Семеныч, вам правую ручку привяжем, а то изувечите… В общем, мужества был громадного… Но когда бабуля Соня умерла и ему позвонили, он ехать к ней отказался. Не хочу, сказал, пусть она у меня в памяти останется, какою была. И не приехал. Ни в больницу, ни после, когда она возле морга лежала, ни на похороны. Любил ее очень…»
В ночь же на четвертое дежурство Светлана Игоревна не вышла, потому что случилось несчастье - в ее доме завелся покойник. Умер тот самый муж Витя, веселый, в принципе, кап два, который в будни все еще донашивал красивую черную форму, а по выходным вкалывал с утра до ночи на дачном огородишке или так, ковырялся, по хозяйству.
Вот и на этот раз Витя оприходовал бутылочку красного, любимой своей марки «Букет Молдавии», привычно ощутил в висках нестерпимо жаркий ток крови, а затем легкое бесшабашное головокружение (так на него всегда действовал этот душистый вермут) и отправился на зады своего имения размером в шесть не мытых, не вяленых соток - копать траншею под теплицу.
Кстати сказать, он очень любил земляные работы, потому что жизнь была, в общем-то, трудная и, несмотря на мудрое упрямство, с которым вела семью Светлана Игоревна, полного покоя не наступало. Спокойно было раньше, на морской службе, где он пребывал в завидной роли командира на эскадренном миноносце «Тверь». Во-первых, его слух услаждало само словосочетание «эскадренный миноносец»; во-вторых, он был нормальный мужик и легко принимал простые житейские решения, вроде определения на «губу» нажравшегося в увольнительной матроса или реакции на агрессивные действия условного противника во время проводившихся раз в год учений.
А после выхода в запас все стало плохо. На глазах его вертелось слишком много людей, и каждый был себе на уме, и некоторые интриговали, о чем Витя Щерба догадывался, как правило, последним, и, оказавшись в очередной раз в дураках, шел в любимую рюмочную на площади Восстания, чтобы выпить пшеничной, съесть маленький бутерброд с корявой шпротиной и забыть, хоть на часок-другой, о вопиющей несправедливости судьбы-злодейки. То же действие оказывало на него вскапывание грядок или вот, как сейчас, - выемка грунта вручную.
Земля, уже отогревшаяся к концу весны, была мягкой; рыжие ломти, густо, как солью, присыпанные крупным песком, отваливались от цельного массива легко и податливо; дело шло споро. Скользкий черенок лопаты горячил ладони; слегка взмокшая рубаха прилипала между лопатками к спине; сладко поднывали ляжки, отвыкшие за неделю от напряжения, ходьба-то не в счет, и траншея медленно углублялась, будто землекоп почти незаметно для глаза уходил в землю.
Он сильно вбивал блестящий штык в глинистую почву, очерчивал шрамами-разрезами небольшую площадку, а потом размашистыми, скользящими движениями выбирал получившийся земляной пирог до самого донышка и повторял процедуру заново. Иногда он отставлял лопату и, присев на корточки, вдыхая сырой, душный запах глины, рассматривал раковинки, растения и червячков, извлеченных внезапно на белый свет из своей безопасной глубины. И еще, копая, думал о Светлане Игоревне, о том, что такой роскошной и неглупой женщине был бы вровень муж-адмирал с хорошей, в отличие от капитанской, пенсией, чтобы могла Светка оставить свою дурацкую гостиницу раз и навсегда. Он никогда не подозревал жену в неверности - даже в мыслях, не то что на деле, - но всегда отдавал ей должное, зная, что она могла бы сделать куда лучшую партию, если бы не врожденная порядочность, и дочь Ирка к нынешнему своему возрасту, вполне возможно, проводила бы отпуск не в холодном Комарово, а где-нибудь в Карловых Варах.
И только подумал Виктор Щерба об этом международном курорте, только налег очередной раз на лопату, как вдруг острая боль саданула его в грудь, как раз посередине, и швырнула вниз, на колени, а потом и навзничь, на самое дно отрытой на полметра глубины ямы. Светлана Игоревна готовила в это время обед в летней кухне, изредка взглядывая поверх кустов на мужа, копошащегося на окраине участка. Она тоже думала об их совместном существовании, и тоже - сочувственно, оправдывая походы мужа в «рюмочную», где не продавали здоровых и полезных напитков, вроде «Букета Молдавии», экономическими причинами, в связи с чем Виктору приходилось ограничиваться «Пшеничной» или, что хуже, «Московской», неизвестно кем и где произведенной.
Она не одобряла, конечно, пьянок, но уважала супруга, считала его недооцененным, как всегда бывает с порядочными людьми, а кроме того испытывала к нему искреннюю благодарность за дочку, которая получилась у них умненькой и красивой, со свободным английским с самого детства и набором лучших деловых качеств, каковых у самой Светланы Игоревны отродясь не водилось.
Конечно же, она могла бы выйти замуж получше или повыгоднее, но у нее не было уверенности, что и вправду какой-нибудь летчик, профессор или дипломат принес бы ей большое счастье. А помимо того, Виктор был, в известном смысле, ее творением. Особенно же она гордилась своей выдумкой, благодаря которой никто не замечал в лице ее мужа природного дефекта. Левая половина лица у Виктора была в нижней части щеки и верхней подбородка от природы странным образом вздута. Светлана Игоревна заставила его отпустить бороду, которую самолично подстригала - справа чуть-чуть, а слева основательно, так, что щетина исправляла обидную асимметрию.
«Ничего, Витенька, - подумала Светлана Игоревна, - ничего, прорвемся», - и подняла глаза снова. Однако Виктора не увидела. Сначала она не обратила на это обстоятельство должного внимания. Но когда и через двадцать минут, и через полчаса муж в поле зрения не появился, она забеспокоилась, вытерла руки и, ускоряя шаг, двинулась в его сторону.
Через минуту Светлана Игоревна уже созерцала Виктора, лежащего у ее ног, на бугристом дне неглубокой канавы. Колени его были подогнуты, стопы неестественно вывернуты вовнутрь; руки сжаты в кулаки, а рот полуоткрыт, и сухой след слюны терялся в черной щетине. Почему-то она сразу поняла, что он окончательно умер и трогать его не надо. Она опустилась рядом на колени, сцепила в мучительной крепости замок ладони и стала смотреть на его мертвое лицо, где непостижимым образом сквозь завесу бороды проступило врожденное уродство.
Потом выяснилось, что Витя скончался от инфаркта. Светлана Игоревна похоронила его, как положено, и через неделю вышла на работу. Месяц спустя, когда она уже совсем, было, успокоилась, пришел к ней в ночное время и попросил напоить чаем и дать бутерброд тот самый мужчина из пятого номера, который всегда здесь останавливался и точно знал, что пирожные для женщин нужно покупать в «Норде». И как только взглянула на него Светлана Игоревна, уставшая от несчастий, захотелось ей немедленно напудриться и подвести брови и мазнуть за ушами своими любимыми духами «Tresor». Голос ее задрожал против воли, а губы заулыбались, и холодок проник под ложечку, отчего ей понадобилось выпить сейчас же целый самовар чаю, и, конечно же, чтобы пил он этот самый чай с нею вместе и заедал ее гордостью, домашним клубничным вареньем…
- Присаживайтесь, - сказала Светлана Игоревна. - Все гости уже вернулись. Я аж до полвторого свободна…
- А потом? - спросил он.
- А потом я спать ложусь, - сказала Светлана Игоревна и вдруг зарделась, как невеста, и сразу же сама себя возненавидела.
Он с аппетитом ел колбасу и смотрел ей в глаза.
- Странные тут люди, - неожиданно сказала она, - думают, раз сидишь за этим столом, значит, должна выполнять любые желания…
- Командировочные, - сказал он. - У командировочного такая психология, ничего не поделаешь…
- Вот именно, - обрадовалась Светлана Игоревна и ощутила к нему большое доверие. - Не понимаю, почему нужно ехать в загранкомандировку, чтобы переспать со своей же, русской. Идиотизм какой-то…
А затем не заметила как, а рассказала все происшедшее между ней и монтажником Григорием Мармышкиным. Гость долго смеялся, а потом посоветовал:
- Не берите в голову, Светочка!
- Ну, да! Ну как же! - удивилась она. - Я ж не предмет бесчувственный… И почему так выходит - с ног до макушки ничтожество, а, надо же, лезет? Неужели я такое впечатление произвожу?
- Да нет, - сказал гость, - самое приятное впечатление…
- Вы меня утешаете, - сказала Светлана Игоревна, - вы просто добрый человек… А мне это, честное слово, ни к чему. Из того факта, что я мужа похоронила, ничего не вытекает.
- Конечно, - согласился ее собеседник. - Какой ваш возраст!
- Ну, не скажите… - возразила Светлана Игоревна. Но ей стало вдруг легче…
Потом они долго говорили и пили чай. И вдруг она ни с того, ни с сего перешла с ним на «ты», хотя был он лет на десять моложе. Она даже неожиданно для себя приблизилась к нему, сидящему, сзади и приобняла за плечи. Он не воспротивился, но сам ее обнимать не стал, а ласково улыбнулся.
- Я знаю, - сказал он, - о чем вы сейчас думаете…
- Ну, о чем?
- Скажу, - отозвался он, тоже на «ты». - Думаешь, вот, дескать, старая баба, пристала к парню, а это, наверное, отвратительно выглядит. Я ведь заметил, как ты села на диван - сначала удобно, с ногами, а потом вдруг ноги на пол спустила и стала подол одергивать… Сиди ты, бога ради, спокойно, как тебе нравится…
- Господи, - сказала Светлана Игоревна, - как ты понимаешь женскую душу… Просто Бальзак какой-то…
- Ты не волнуйся, - сказал он, - у тебя все еще впереди. Если судьба, влюбишься, и тебя любить будут. Года тут совсем не помеха…
- Бальзачок ты мой, - ласково произнесла Светлана Игоревна, - почему ты конфет не ешь? Попробуй. Мармелад очень свежий…
- И потом, - сказал он, - ты сама говоришь, что муж у тебя был хороший. Ты, пожалуй, ему и не изменяла?..
- Нет, - сказала она. - Я однажды в летчика влюбилась. Три года это тянулось. Но муж знал… Я его обманывать не хотела, собралась, было, уйти, но мать любимого сказала - через мой труп. На чужой беде своего счастья не построишь. А я никаких трупов не хотела. Так все и прошло…
- Забудь, - сказал он.
- Бальзачок ты мой! - повторила Светлана Игоревна. - Устал, поди, набегалшся за день… Иди спать. Я тебе еще не совсем поверила. Но обязательно постараюсь.
Почему-то после этого ночного разговора Светлана Игоревна даже к Мармышкину, который все приезжал и приезжал, начала относиться лучше. И когда он грубо потребовал от администрации гостиницы вернуть ему немедленно рубль долгу, не отчихвостила его, а быстренько рассчиталась. А когда Манжелли страшно простудился и кашлял, как чахоточный, принесла ему листьев эвкалипта и научила с помощью электрического чайника делать ингаляцию…
В конце месяца Светлану Игоревну пригласили на вечер в театральный институт. Сначала был большой концерт. Она сидела рядом с дочкой и с удовольствием смотрела на сцену. А там в какую-то неуловимую минуту оказался преподаватель санитарии и гигиены из этого института. Оркестр заиграл восточное. Преподаватель взмахнул волшебной палочкой и начал демонстрировать фокусы. Вазы превращались в живые цветы, шарики появлялись и пропадали; летали, треща крыльями, голуби. Потом преподаватель вытащил колоду карт. Он раскрывал ее веером, пускал блестящей струей из рукава в рукав, трогал волшебной палочкой и предъявлял публике задуманную масть, но дальше первого ряда все равно никто ничего не увидел. Люди зашуршали шоколадными обертками. Иллюзионист расстроился. Он упавшим голосом сказал в очередной раз - ап! И тут какой-то бородатый парень с галерки крикнул: «Чудо!» Иллюзионист снова взмахнул колодой карт, и парень опять воскликнул: «Чудо!»
Светлана Игоревна расхохоталась. На нее шикали, а она хохотала. Домой шла с дочкой в обнимку. По дороге они завернули в «Норд», купили огромную коробку пирожных и, конечно, не выдержали - две штуки съели прямо на улице, под стеночкой…
Но это был их последний счастливый вечер, потому что та же самая дача, будь она неладна, преподнесла Светлане Игоревне новый сюрприз. Ирка, девушка, как уже говорилось, умная и приглядливая, нашла, наконец, жениха (мастер спорта, седьмой дан, черный пояс и все такое) и, более того, согласилась расписаться с ним, не откладывая. Она торопилась в связи с тем, что уже несколько раз собиралась узаконить свои быстротечные отношения с некоторыми господами, в том числе, и проживающими в далеком зарубежье, однако, всякий раз в последнюю минуту оказывалось, что очередной избранник, пусть и хорош в постели, - редкий дебил и бежать от него надо, как от проказы.
На сей раз парень попался совершенно нормальный. Разумеется, ум его был к моменту встречи с Ириной похожим на белый лист. Но выдающиеся спортивные достижения Игорька и его жадная готовность впитывать Иркины наставления и взгляды, а затем повторять все, наедине усвоенное, прилюдно, так, будто он никогда иначе и не думал, если думал вообще, делали их союз прочным и, с точки зрения Светланы Игоревны, вполне естественным.
Ирка с этим была согласна, и поскольку интеллекта ей хватало на двоих, а неприкаянно мотаться по белу свету надоело, решила все устаканить максимально быстро. Игорь ей, в принципе, подходил - статью, предупредительностью и тем, что ею искренне восхищался и охотно взял на себя незаметную роль ведомого. Наступил день, когда все они - Ирина со Светланой Игоревной, Игоревы родичи и он сам - собрались на той же дачке, отчетливо хранящей следы Витиного присутствия, чтобы отобедать вместе и договориться о том, как распределить доли материального участия сторон в торжественном событии.
Ирина лежала в шезлонге, подставив бледное лицо солнцу, и неслышно дремала. Родители раздвигали обеденный стол на веранде, а Игорь пошлепал в мокрых «вьетнамках» - он только что закончил поливать помидорные грядки - в пристройку, где размещалась банька. Он щелкнул пакетником, чтобы включить нагреватель и больше уже ничего не увидел. Все произошло, хоть и по другой причине, но точно так же, как с Витей. Когда Игорек не отозвался на хоровое приглашение сесть, наконец, за стол, Ира отправилась за ним в баньку и обнаружила своего суженого у стены, в позе боксера. Он был совсем черным. Одна его рука прикипела к злосчастному выключателю; вторую, согнутую в локте, он прижал к животу; голова была втянута в плечи, а левая нога в последней судороге выброшена вперед.
Весь последующий месяц Ирина провела в больнице, в том отделении, где находятся люди с невыясненными диагнозами. Она тихо угасала от высокой температуры, очага которой найти так и не удалось, и, надо думать, слегка свихнулась, потому что ни с кем не разговаривала, а то вдруг начинала плакать, шмыгая носом и бормоча сквозь слезы идиотскую фразу: «Как я рада, как я рада, что вы тоже с Ленинграда».
Спас ее терапевт из отделения, где она лежала, который и стал потом ее мужем. Она, как говаривали в старину, понесла от него. А как он добился взаимности от безразличной ко всему на свете, перемещавшейся, будто сомнамбула, Ирины, - не изнасиловал же? - никто не знает. Однако, ощутив в себе перемену, она скоро перестала температурить и выписалась домой. Светлана Игоревна опекала ее, берегла, как зеницу ока, все девять месяцев.
Иркин муж был хорош собой, циничен и любил турпоходы. Они от него избавились при первом удобном случае, удовлетворившись тем, что появилась Валюшка. Ирина терпеть не могла ночных бдений у костра. Ее раздражали спальные мешки, комары и дурацкая восторженность взрослых людей, готовых часами продираться через какие-то колючки, сбивать ноги в кровь, мерзнуть ради того, чтобы плюхнуться на землю на вершине небритого холма и голосить Высоцкого, имевшего, понятно, в виду и другие вершины, и другие ситуации, и других людей. Впрочем, исчезновение мужа с лихвой компенсировала дочь. Выросла она очень хорошенькой, куда лучше Ирины и Светланы Игоревны. Они возились с ней, как с куклой, и никогда не наказывали, а, наоборот, терпеливо учили говорить по-английски.
Для того чтобы обеспечить Валюшкино будущее, Ирина устроилась секретарем-референтом в райисполком и, прилепившись к большому начальству, начала гладко причесываться и носить английские блузки. А Светлана Игоревна отказалась от ночных дежурств - она и без того не поспевала за Валюшкой - и Бальзачка своего больше не видела. То ли он уходил до начала ее смены, то ли она заканчивала трудиться до его возвращения в гостиницу… Правда, Светлану Игоревну это уже, честно говоря, не занимало.

Одесса

"Наша улица” №165 (8) август 2013

Маргарита Прошина "Осчастливили"

Маргарита Васильевна Прошина родилась в Таллинне. Окончила институт культуры. Заслуженный работник культуры РФ. Участник 5-го выпуска альманаха Нины Красновой "Эолова арфа". Автор книги эссе и расказов "Задумчивая грусть" (издательство "Книжный сад", Москва, 2013). В "Нашей улице" публикуется с №149 (4) апрель 2012.

Маргарита Прошина

ОСЧАСТЛИВИЛИ

рассказ

Москва воистину неисчерпаема.
Я не раз убеждалась в этом. Кого только в ней нет! Зная неплохо Москву, я пришла к выводу, что не каждый человек, родившийся здесь, является москвичом. Я убеждена, что провинция это клеймо на всю жизнь. Да, я говорю резковато, но жизнь регулярно подтверждает это моё суждение.
В молодости у меня была сокурсница, с которой я училась после школы на годичных курсах машинописи и стенографии на Большой Полянке. Звали её Валентина, плотненькая, круглая как наливное яблочко, про таких часто говорят: «Кровь с молоком».
Валентина производила впечатление абсолютно счастливого человека.
Всегда улыбалась.
Есть такие лица, от рождения всё время улыбающиеся. Конечно, они наталкивают на определённые размышления, но речь не об улыбках.
Валя была смуглая, брови вразлёт, глаза блестят. На курсах мы шутили, что Валя олицетворяет собой лозунг «Как хорошо в стране советской жить!»
Родители Вали были родом из большой кубанской станицы. В Москву попали по лимиту, обжились. Отец был слесарем на заводе, на хорошем счету. Его приметили в парторганизации, и по разнарядке сначала райкома, а затем горкома направили на работу в Управление делами Совета министров СССР. Присмотревшись на хлебном месте, он вскоре пристроил и жену туда же, уборщицей.
В этот начальный московский период жизни станичников родилась и Валентина. Она училась в московской школе, но каждое лето проводила в родительской станице. Оттуда её говор и привычка одеваться. Мягкое «г» и певучие интонации говорили сами за себя. После окончания курсов она тоже попала в это Управление.
Помню, как-то в семидесятые годы я согласилась встретить Новый год у Валентины. 31 декабря в восемь вечера я была уже на станции метро «Ждановская», где Валентина поджидала меня, и мы поехали на автобусе до Вешняков. Дом был рядом с остановкой, очень удобно. Валентина набрала код запирающего устройства, которые в то время были редкостью - подъезды по всей Москве были открыты, о чём пел Окуджава: «Не запирайте вашу дверь, пусть будет дверь открыта», а я подумала, что дом, видимо, не простой, а на вид обычный серийный. Когда мы вошли в подъезд, то я даже остановилась от неожиданности.
Все лестницы и площадки были застелены разноцветными станичными ковриками, которые Валентина называла редюшками, на площадках стояли старые мягкие стулья, этажерки, в общем, всё то, что не помещалось в квартирах, а в углах площадок возвышались на подставках, сколоченных из ящиков, огромные домашние розы и широколистые фикусы.
В подъезде висел тяжёлый дух солений, маринадов и копчёного сала.
На мой немой вопрос Валя объяснила, что в подъезде живут станичники, и работают в одной «системе», обслуживают «самих». Валечка выразительно подняла глаза в потолок.
- Ой, что ты! У нас тут все свои! Мы в подъезде и пляшем по праздникам, песни наши кубанские поём. Мужики выпивают на пятом этаже. У них там свой клуб. Там все оборудовано, как положено. Все здесь рукастые: сантехники, столяры, электрики, шофёра. Мы с парнями и девчонками собираемся на втором. Семечек наберём и треплемся часов до двенадцати. Вот и моя хата, - она толкнула дверь.
Мы вошли.
Квартира была трёхкомнатная, в народе такие называли «распашонками». Большая комната - проходная, через неё двери в остальные комнаты и на кухню. Убранство «залы», так Валюшка назвала большую комнату, поразило меня. Все стены увешаны пёстрыми абсолютно несочетающимися коврами. По углам у балконной двери стоят - слева большой холодильник, накрытый гипюровой салфеткой, на которой красуется крупная лошадь из фаянса. В правом углу на полированной тумбе покоился телевизор, экран которого закрыт большой вышитой салфеткой. Рядом с холодильником на этажерке работал небольшой чёрно-белый телевизор, по которому шла предновогодняя программа. Пол был весь застелен важными красными ковровыми дорожками с широкими зелёными полосами, как будто их только что принесли из Управления делами. В центре комнаты стоял уже раздвинутый стол, который нам обеим предстояло накрыть.
Валентина, простецки улыбаясь, объяснила, понизив голос, что в этой комнате мамка собирает ей приданное.
Показала, отвернув угол ковра, ещё один под ним и не скрывая гордости, сказала, что для неё уже достали пять ковров.
Представляете, люди жили в Москве более двадцати лет, родили здесь ребенка, но сохранили в быту станичный уклад!
На кухне хозяйничала очень полная и маленькая мать Валентины. Поздоровавшись, она торопливо сняла пёстрый фартук, и со словами:
- Ну, теперича хозяйничайте сами, невесты, а я пошла к соседке Зинаиде. Отец уже там, - и ушла, поцеловав обеих в щёку, до утра.
Таким образом, родители освободили квартиру для молодёжи. Вскоре пришла соседка Вали с братом, чтобы помочь накрыть на стол. Соседка работала в буфете Управления, о чём мне с гордостью шепнула Валя, а брат, широкоплечий казак с рыжим кудрявым чубом, - шофёром на чёрной «Чайке». Они принесли фаршированного молочного поросенка на противне, чтобы поставить его в духовку.
Стол накрывали на шесть персон. Пришли ещё подъездные станичники - женихи Вали и соседки. С их приходом я сообразила, что меня пригласили в качестве девушки для брата соседки.
Об этом было догадаться совсем нетрудно, потому что этот уже слегка подвыпивший станичник постоянно пытался ущипнуть меня за мягкие места и при этом удовлетворённо мычал.
Я молча уворачивалась, но это только ещё больше заводило «жениха».
Каждый раз, вспоминая эту историю, я смеюсь до слёз.
Да, это была поистине незабываемая ночь!
Невероятное приключение.
С той поры я зареклась встречать Новый год у кого бы то ни было. Только дома. В ту ночь я думала, что утро не наступит никогда, так достал меня этот «жених».
Напившись, он даже бормотал вроде того, что готов на мне жениться. Спасло меня их всеобщее веселье, которое наступило сразу же после боя курантов. Они высыпали на лестницу. Двери квартир распахнулись как по команде, и дикий праздник вырвался из квартир в подъезд, грубые объятья, пьяные поцелуи, песни, похожие на мычания, и сальные шутки! Хватают друг друга за руки, куда-то всё время тащат, заставляют плясать, суют свои стаканы в рот, заставляют пить до дна. Впечатление такое, что вся «улица» гуляет и льётся песня рекой сверху вниз широким потоком. Но у Валентины с соседкой были свои планы на эту ночь. Они ждали предложения руки от своих женихов, чтобы объявить эту радостную весть всем станичникам.
Их праздник мне был не мил.
И я вскоре притворилась больной и закрылась в комнате Валентины. Я испортила им праздник, но Валя виновата сама, поскольку не предупредила меня, что я нужна для знакомства с этим станичником, который подыскивает себе «порядочную» невесту. Мне это было совсем не нужно. Ребята напились и просто желали любви.
На следующий день, когда страсти утихли, мы объяснились с Валентиной. Я высказала недоумение, что она меня не предупредила. Валентина возразила, что хотела как лучше. Парень на самом деле очень хороший, завидный жених, ему уже тридцать два года, женат он не был, а создавать семью пора. Поскольку сам он, как они считают, очень застенчив, то его родители просили её познакомить с порядочной девушкой, чтобы он не попался в лапы какой-нибудь хищницы, потому что с их одним станичником, холостым офицером, служившим под Херсоном на погранзаставе в Железном порту, был такой случай.
Валентина мне рассказала.
Этих девиц сразу заметено. К своим-то привыкли. Воспитанные, со всеми здороваются. А эти - вечно озабоченные. Они выглядят как победительницы. В принципе, в жизни так и получается. Подобные девицы быстро овладевают ситуацией. Они очень проворные. Цель - выйти замуж, желательно за военного.
Была такая из Средней Азии, но русская, Юля. Приехала сюда к родственникам, чтобы устроить свою жизнь. Что там было с ней прежде, можно только гадать. Мордашка у неё была миленькая, только зубки, мелкие хищные, как у хищника грызуна, придавали ей несколько отталкивающий вид. Наметила выйти именно за военного, так надёжнее, им разводиться не разрешают. Да и получают они побольше, чем инженеры.
Устроилась учеником оператора на машиносчётной станции при заводской бухгалтерии. Сказали в отделе кадров, что это очень перспективная профессия. Коллектив был небольшой - тридцать человек, в основном женщины, мужчин было двое, наладчики, да и то - женатые.
Дело было в августе. Время уборки арбузов и дынь на бахче в области. Чтобы не посылать двух сотрудников на две недели на уборку, заведующая предложила поехать всем коллективом на два дня. Поехали, разбили палатки. Работали весело. Вечером собрали ужин у костра. Развели чистый спирт, приготовили «Кровавую Мэри». На юге темнеет как-то сразу, внезапно. Чёрное бархатное небо всё усыпано звёздами. Буквально в двух километрах шумит Чёрное море. Компания затянула «Из-за острова на стрежень…» Юле же хотелось романтики, поцелуев, вздохов.
«Боже, тоска какая, - стонала она, - такая ночь, спать не хочется совсем, хочу любви!» - «А тут недалеко военный городок», - сказала подруга, работавшая на станции уже больше года, и взяла над Юлей шефство с первого дня. «Что же ты молчала, пошли в клуб, может, познакомимся с офицерами!» - Юля вскочила мгновенно, влетела в палатку, навела марафет, и они помчались на танцы. Там познакомились с молодыми офицерами. Юля вскоре исчезла со своим офицером до утра.
В общем, провела с ним ночь, а спустя некоторое время стал шантажировать офицера своей беременностью, которой у неё на самом деле не было. Но об этом знала только подруга и предупредила офицерика прямо у загса. Он, ошеломленный, сначала закурил, а потом так побежал, что даже рассмотреть его в дали улицы не удалось.
Рассказ Валентины вспоминается мне и сейчас.
Я частенько размышляю на эту тему.
Для меня это совершенно определённый тип женщин, у которых в жизни есть только одна цель - ухватить, присвоить чужое, жить за чужой счет. Они считают себя умнее тех, кто постепенно своими усилиями получает образование, овладевает профессией, добивается всего сам. Как правило, это недалёкие молодые женщины, завистливые и насквозь фальшивые.
Хищницы высматривают себе добычу, наблюдают за ней, а потом впиваются в неё, пытаясь любыми способами завладеть ею.
Для достижения своих целей они не гнушаются ничем. Ложь, обман, подлость, шантаж - всё идёт в ход. Достигнув своих целей, подобные дамы, порой, хвалятся своими «достижениями».
В начале восьмидесятых годов, когда прописка в Москве была мечтой многих выпускников московских вузов, к нам устроилась молодая женщина, выпускница педагогического института. На вид вполне привлекательная, она произвела сначала вполне благоприятное впечатление. Ей было двадцать четыре года, она осчастливила Москву своим приездом из-под Волгограда, и, какое совпадение, тоже станичница. Вышла замуж за москвича, родила дочь, и жила с мужем и свекровью на Пятницкой улице в коммунальной квартире. У них была одна комната, но большая.
С первых же дней работы эта молодая станичница проявила волчью хватку. Менее чем через год работы она стала заведующей сектором, получив это место путём интриг. Она не гнушалась ни предательством, ни подлостью, ничем.
Все сотрудники видели и уже понимали, что она из себя представляет, но никто не хотел с ней связываться. Дама эта в открытую предупреждала, что её лучше не трогать, а то она «просто голову отгрызёт и всё». Москвичей она презирала и называла рохлями и простофилями.
Очень хвалилась тем, как обвела вокруг пальца наивных свекровь и мужа. С гордостью рассказывала, как приехала после смерти матери к её двоюродной сестре, своей тётке, в Москву. Попросилась на праздники - Москву посмотреть. Встретили её тётка и её сын радушно.
Она уже на третий день с парнем переспала, уехала в Волгоград, а через пару месяцев написала им, что ждёт ребёнка. Конечно, парень женился на ней, и они её прописали, а она родила только через полтора года.
Муж её не устраивал, он был простой младший научный сотрудник в НИИ, звёзд с неба, по её словам, не хватал.
После рождения дочери она создала свекрови, которая относилась к ней, как к родной, такие условия, что та влезла в долги, но построила себе однокомнатный кооператив. В ожидании квартиры свекровь жила у подруги.
Затем наша хищница развелась с мужем, нашла «толкового» адвоката, выписала мужа из комнаты, в которой он жил с самого детства, и вышла замуж за «настоящего мужика», который развозил продукты по универсамам.
Мужик денежный и со связями. Просто золото, а не мужик - всё может достать. Привёз целый мешок сахара. Поставили в комнате у двери, в углу, а кот, негодяй, пометил прямо на мешок. Вот ужас так ужас! Но они с мужем сахар спасли - помыли! Это же представить невозможно! А она рассказывала, да ещё хвалилась при этом.
Спустя какое-то время она уволилась от нас, и ушла на выгодную работу, связанную с торговлей. По этому поводу мы устроили праздник, на котором объявили её не просто хищницей, а настоящей акулой.

“Наша улица” №165 (8) август 2013

ВИРТУАЛЬНАЯ ИННА ИОХВИДОВИЧ

Инна Иохвидович родилась в Харькове. Окончила Литературный институт им. Горького. Прозаик, также пишет эссе и критические статьи. Публикуется в русскоязычной журнальной периодике России, Украины, Австрии, Великобритании, Германии, Дании, Израиля, Италии, Финляндии, Чехии, США . Публикации в литературных сборниках , альманахах и в интернете. Отдельные рассказы опубликованы в переводе на украинский и немецкий языки. Автор пятнадцати книг прозы и одной аудиокниги. Лауреат международной литературной премии «Серебряная пуля» издательства «Franc-TireurUSA», лауреат газеты «Литературные известия» 2010 года, лауреат журнала «Дети Ра» за 2010. В "Нашей улице" публикуется с №162 (5) май 2013.
Живёт в Штутгарте (Германия). 

Инна Иохвидович

АХ, ВИРТУАЛ, АХ, ВИРТУАЛ...

 

рассказ

Жила-была девушка. Звали её Надеждой. На работе, в редакции глянцевого журнала все называли её Наденькой. Она была исполнительной, на лету схватывавшей чего от неё требуется, сотрудницей. Все были благорасположены к ней.
Но девушка страдала, её не замечали мужчины. И это, при том, что некрасивой или малосимпатичной её никто бы не нашёл. Разве что незаметной. Иногда ей чудилось, что мужчины, да и люди вообще, смотрят словно бы сквозь неё, как через стекло. Это девушку не возмущало, а обижало.
Хоть и не первой молодости, но было ж ей только двадцать восемь лет?! И были у неё условия, чтоб дружка завести, (от бабушки, ту забрали к себе родители, досталась ей двухкомнатная изолированная квартира), да не получалось.
Наденька никому и рассказать не могла, что у неё не только никакого мужчины не было, но что и целоваться-обниматься ей, к её годам, не привелось.
Да вот на Наденькин день рождения подарили ей родители компьютер. Не такой большой, за которым приходилось сидеть ей на службе, а маленький, плоский, похожий на сложенную папку, ноутбук.
Не очень-то радовалась девушка этому подарку, думала: «Зачем он ей?!»
Ан, нет, не только пригодился, но необходимым, как позже оказалось, стал. Обнаружилось это случайно.
Наденька не просто не любила, но почти ненавидела, а оттого и избегала фотографироваться. А родители ещё к ноутбуку да дигитальный фотоаппарат приложили. Она от скуки несколько раз и сфотографировала себя. Да и перенесла в свой маленький компьютер эти фотки.
Неожиданно, увидала себя! Поначалу не поверила. Разве это она? Неужели эта прекрасная девушка, само совершенство - она?! Этого не могло быть? Ведь девушка на фото была бы идеальной моделью для художников и фотографов. Она была удивительно красивой, бесспорной КРАСАВИЦЕЙ? Как такое могло произойти? Наверняка что-то было не так.
И она стала фотографироваться и фотографироваться, без конца, до бесконечности...
И сотни собственных фотографий убедили Наденьку, что это не привиделось ей, не примерещилось, не причудилось... Это была она, она, она...
Тогда до неё дошло, что она, незаметная и невзрачная на вид девушка, потрясающе фотогенична!
Сомневающаяся в себе Наденька всё же решилась проверить своё чудесное открытие. Она зарегистрировалась пользователем во всех известных ей социальных сетях: и в «Одноклассниках», и «В контакте», и в «Фейсбуке»... одним словом, всюду.
Успех был оглушительным! Везде она была нарасхват, тысячи виртуальных «друзей», тьмы поклонников, королева конкурсов красоты сетей... Бывшие одноклассники не переставали удивляться произошедшему с нею, почти волшебному превращению... «Это же триумф, настоящий триумф!» думалось иногда Наденьке. Но это длилось мгновение, а в голове снова крутились строчки из «Некрасивой девочки Заболоцкого: «... что есть красота // И, почему её обожествляют люди?».
На улице, в транспорте, на службе, по-прежнему мужские взгляды скользили, не останавливаясь на ней, мимо. Обескураженная она понимала, что ничего-то и не произошло, а тем более триумфа и быть не могло
Тогда решилась она на авантюру. В конкурирующем издании был фотоконкурс «девушка месяца», а из тех выбиралась позже «девушка года».
И Наденька, взяла себе псевдоним и стала «девушкой года»!
После этого она послала свои фото в журналы типа «Пентхауз» или «Плейбой». И там тоже стала «звездой»! Она не соглашалась на студийные съёмки, фото делала сама, и сама же отсылала.
Благодаря своим фото стала Наденька обеспеченной женщиной. Теперь она пользовалась дорогой косметикой, да и вещи её, и даже аксессуары стали от домов высокой моды. В ней происходили изменения, она словно бы расправлялась, становясь стильной и необычной. Иногда, глядя на себя в зеркало, она удовлетворённо улыбалась своему отражению: «Дорогая штучка!»
А как-то произошло то, чего она страстно ждала.. Пришедший к ним в редакцию модный фотохудожник увидал её, как два года назад она сама себя.
От неожиданности происходящего хотела она отвернуться, но он не давал ей ни малейшей возможность сбежать, он фотографировал и фотографировал её...
- Вы - моё открытие! - почти кричал он, показывая всей редакции Наденькины фото в своей дигитальной камере.
И все девушкины сослуживцы не могли ни насмотреться, ни надивиться, ни как-то осознать, что вот эта прекрасная женщина на фото - их незаметная, невидная Наденька. А той хотелось рыдать, но стыдно ж было, и она лишь неизвестно к чему повторяла и повторяла: «Но это ж виртуальная реальность...»

Штутгарт

“Наша улица” №165 (8) август 2013

Центр мира или другой?

ДРУГОЙ

Весь изумительный по философской глубине роман Ивана Гончарова «Обломов» пронизан, испещрён словом «другой». Кажется, что сам Гончаров пытается выяснить, кто он на самом деле? Центр мира или другой? Прямо об этом он нигде не говорит, но весь роман проясняет это. Да, Илья Ильич Обломов - центр мира. Остальные люди для него - другие. Да и сам Гончаров в авторской речи пишет, что все эти Алексеевы, Васильевы, Андреевы, и прочие «другие» «есть какой-то неполный, безличный намек на людскую массу, глухое отзвучие, неясный ее отблеск». Превосходна полемика Обломова с Захаром о других:
«Захар повернулся, как медведь в берлоге, и вздохнул на всю комнату.
 - Другой - кого ты разумеешь - есть голь окаянная, грубый, необразованный человек, живет грязно, бедно, на чердаке; он и выспится себе на войлоке где-нибудь на дворе. Что этакому сделается? Ничего. Трескает-то он картофель да селедку. Нужда мечет его из угла в угол, он и бегает день-деньской. Он, пожалуй, и переедет на новую квартиру. Вон, Лягаев, возьмет линейку под мышку да две рубашки в носовой платок и идет... "Куда, мол, ты?" - "Переезжаю", - говорит. Вот это так "другой"! А я, по-твоему, "другой" - а?
Захар взглянул на барина, переступил с ноги на ногу и молчал.
- Что такое другой? - продолжал Обломов. - Другой есть такой человек, который сам себе сапоги чистит, одевается сам, хоть иногда и барином смотрит, да врет, он и не знает, что такое прислуга; послать некого - сам сбегает за чем нужно; и дрова в печке сам помешает, иногда и пыль оботрет...
 - Из немцев много этаких, - угрюмо сказал Захар.
 - То-то же! А я? Как ты думаешь, я "другой"?»

Гончаров почти понимает, что человек по рождению есть просто компьютер, ещё не загруженный Словом, человек, вылезший на свет божий из лона матери, есть животное, но наделенный сознанием, которое и делит мир на Себя (центр мира) и других. Но не был бы гением Иван Гончаров, если бы не бросил фразу:
«- Это Обломов какой-то, - небрежно отвечал другой».

Обломов для другого такой же ноль, как другой для Обломова.

Юрий КУВАЛДИН

Александр Бывшев “На грани сознания”

Александр Михайлович Бывшев родился 18 апреля 1972 года в посёлке Кромы Орловской области. Окончил факультет иностранных языков Орловского государственного педагогического института.
В настоящее время работает преподавателем иностранного языка. Печатается с 1991 года. Является автором 2 поэтических сборников: "С думой о России" (1998 г.) и "Солнечный зайчик" (2007 г.).
Стихи публиковались во многих центральных и региональных российских изданиях, а также стран ближнего и дальнего зарубежья. Печатался в журналах "Вольный лист", ""Жемчужина"(Австралия), "Кольцо А", "Литературный Башкортостан", "Луч", "Мы здесь"(США-Израиль), "Нива"(Казахстан), "Новая литература", "Новые облака"(Эстония), "Парус", "Приокские зори", ""Русский глобус"(США), "Эрфольг", "Южная звезда", "Юность" и другие. В "Нашей улице" публикуется с №158 (1) январь 2013. 


 

Александр Бывшев

НА ГРАНИ СОЗНАНИЯ

пародии на стихи поэтов

"УКРОЩЕНИЕ СТРОПТИВОГО"

Безумная культура
Крылатого коня.
Виват, литература,
Сожравшая меня!

Александр Бабушкин


Такая я натура -
Мечтал, чтоб стар и млад
Кричали: "Браво, Шура!
Виват, поэт, виват!"

Я за стихи уселся.
(Мне мнился пьедестал.)
В волненье билось сердце.
И я часы считал

До славных тех моментов,
Когда - судьбы венец! -
Я от аплодисментов
Оглохну, наконец.

Решил взнуздать я, братцы,
Крылатого коня...
Но стал Пегас брыкаться
И сбросил, гад, меня.




НЕТ КОНТАКТА!

И ты - студент, гуляка и нескромник -
Рукой рассеешь дыма пелену,
Чтоб трепетные груди, как приёмник,
Настроить на безумную волну...

Евгений Блажеевский


Студент, поэт, гуляка и нескромник -
К грудастым дамам руки я тяну.
Как хочется настроить их "приёмник"
На старую иль новую волну!

Я связь ищу (мой пол всему виною.)
К тому же я бездомный холостяк.
Решил в контакт вступить тут я с одною -
Поймать "радиостанцию "Маяк"".

Но был в ответ я на смех поднят Леной:
"Умерь, малыш, свою лихую прыть!
Сам погляди - такой твоей "антенной"
Лишь "Зорьку пионерскую" ловить".




ПАСТОРАЛЬНОЕ

Загоготали где-то кони...
И по душе проходит гул, - ...
Юрий Влодов


Мой лоб массируют ладони -
Гул в голове такой, хоть плачь!
Загоготали где-то кони.
Залаял им в ответ секач.

Не спал вчера до полвторого,
Хожу сегодня, как во сне.
В хлеву закаркала корова,
Петух заблеял на плетне.

Душа тревогою объята.
Вновь подступила боль к виску.
Мычат в сарае поросята,
Гусь закричал "кукареку!"

Всё стало мне в селе не мило.
Приелось кваканье собак.
И вдруг - меня как осенило:
Нет, братцы, что-то здесь не так.

Спросил в больнице: "Вы ответьте,
Что происходит? Не пойму..."
И врач в десятом кабинете
Всё объяснил мне - что к чему.

Потом я долго удивлялся:
"Вот чудеса, ёж твою мать! -
Что я с утра не похмелялся,
Откуда доктор мог узнать?"
 




НОВАЯ УНДИНА

Расслабляясь в нежной пене ванны,
Бросив кости - невесомый груз,
Вижу в бездне белоокеанной
Блёстки соли и глаза медуз.
Вижу ноготков своих кораллы
Под водой и вспоминаю риф.
Кира Грозная


Сбросив всё с себя, разлягусь в ванне.
Отверну изящно "тёплый" кран
И под лёгкий плеск к восторгу Вани
Погружаюсь в пенный океан.

Исчезаю медленно из виду.
Зрелищу супруг такому рад. -
Я напоминаю Атлантиду
Или легендарный Китеж-град.

Среди волн и булек сладко млею.
Обожаю южные моря.
Милою русалочкой своею
Называет муж меня не зря.

Словно кит, пускаю кверху струйки.
Остров-грудь торчит из-под воды.
Ногти ног блестят, как рыб чешуйки.
Бёдра сохраняют цвет слюды.

Наготы манящая картина.
А внизу - прелестная, как сон,
Водорослей зыбится щетина.
(Их так любит мой "усатый сом".)

 


ТАК ВЫШЛО...

выходит осень из загула,
и сад встаёт из-за стола.
-----------------------------------------
Стоит Венера без трусов.

Александр Ерёменко


Не выхожу я из запоя,
Как русский истинный поэт.
Мне "зелье" по душе любое -
Ведь печени износу нет.

С утра хлебнул для вдохновенья,
Стряхнул две капельки с усов.
И вот - о, чудное мгновенье! -
Гляжу, а Муза - без трусов.

И вдаль зовёт меня рукою.
От чувств чуть не разбил бокал -
(К себе внимание такое
Лишь только Пушкин привлекал).

Не мешкая, без предисловья
Встаю хмельной из-за стола:
"Пойдём, уже давно готов я.
Нас ждут великие дела!.."

Её я обнял хорошенько.
Вдруг, пелена упала с глаз:
Да это ж мой приятель Женька!
Как я ошибся - вот те раз!




ЗАПИСКИ СТИХОТВОРЦА

И торопливо рифмами звеня,
Я рад писать стихи. Пустяк, как будто.
А, может быть, они - чем чёрт не шутит? -
Переживут и грешного меня?

Кирилл Ковальджи

Рождаются легко в моём мозгу
Ещё со школы рифмы и куплеты.
Я покорил надменную Москву.
Надеюсь, мне не плавать в водах Леты.

Я тщательный веду стихам учёт.
И день, и ночь пишу-строчу "нетленку".
Быть может, превзойду я Евтушенку?
А там и Блока? (Чем не шутит чёрт?)

Я знаю, обо мне что говорят.
Я тоже грешен (и на солнце пятна).
А здорово - встать с Гёте в один ряд.
Простой пустяк, а всё-таки приятно.

Уже хотел явить свой новый труд
Читателям в четверг, но вот досада -
Сказал мне критик: "Нет, Кирилл, не надо!
Они такого не переживут!"




"ЗАЛОЖНИКИ"

Заложи бухло за ворот.
Вот тебе моя рука.
Если Тушино не город,
То и Волга не река.

Евгений Лесин


Разливай "водяру", кореш.
И ты "клюкнуть" не дурак.
Правды от меня не скроешь -
Я всё вижу: что и как.

Заложи за ворот "горькой",
И я тоже заложу.
Коль не свалимся за стойкой,
То удав не брат ужу.

Нанесём удар по мозгу -
Литр добьём наверняка...
Ты, смотрю, свой парень в доску.
Вот тебе моя рука.

Организму спирт полезен. -
Это знал ещё мой дед.
Если не в запое Лесин,
То и Пушкин не поэт.




НЕ ФОНТАН

Вот и мне сегодня нужно
Не словечко, а фонтан!
Балаклавский поздний ужин,
Дном играющий стакан.

Татьяна Осинцева


Со стаканом целый день я.
Сделаю вина глоток
И в порыве вдохновенья
Извергаю строк поток.

На баллады и поэмы
Не одна ушла тетрадь.
Королевою богемы
Я давно мечтала стать,

Жить в божественном Париже:
"Chateau rose", Монмартр, пажи.
Чем Ахматовой я ниже
Иль Цветаевой, скажи?!..

Балаклава, поздний ужин.
На эстраду я иду.
Мне поклонник очень нужен.
Пусть забудет про еду

И внимает каждой фразе,
Очаровываясь мной.
У меня ещё в запасе
Цикл про вздохи под Луной...

Надушилась я обильно.
В шляпу вдеты два пера. -
Выглядеть стараюсь стильно.
Всё должно быть на ура.

Рифм напором, право слово,
Покорю кафешантан...
Но в ответ я слышу снова:
"Да заткнёшь ты свой фонтан!"

 


НА ПОЭТИЧЕСКОЙ КУХНЕ

С кофе я, во сне ли, наяву ли,
Постигаю этой жизни суть.
Только вот пойму ль её, пойму ли?
Кофе - это путь.

Людмила Осокина


С кофе за столом стихи читаю.
Тяжело глотаю эту муть.
Может быть, сюда добавить чаю,
Дабы вникнуть в суть?

Пробую, но помогает мало.
И с души воротит всё равно.
Мне от виршей никудышно стало.
Взяться ль за вино?!

Что здесь наварганил автор хитро,
Ведомо ему лишь одному.
Думаю, такое без "поллитра"
Вряд ли я пойму.




НЕДЕТСКИЕ МЫСЛИ

Всё льнёт ко мне, и я льну ко всему,
На птиц и бабочек и на цветы похожа.
Нектар любви я ощущаю кожей.
И я дрожу. Не знаю, почему...

Татьяна Сергеева-Андриевская


Куда ни кинь - соития кругом.
И воздух полон плотоядных стонов.
Весь Божий мир в томленье половом
От крохотных микробов до тритонов.

Желанья всех живых существ просты:
Оргазма достигать, не зная лени.
Вон полетели бабочки в кусты -
У них там предстоит совокупленье.

Эротика царит на всей Земле.
Здесь сексом птица каждая согрета.
По-женски я завидую пчеле,
Что всласть сосёт нектар любви всё лето.

Дрожу от вожделения весь год.
Лишь позови - приду я без заминки.
В природе всё друг к другу жадно льнёт.
Так повелось: где пестик, там тычинки.

Как я мечтаю всех прижать к груди!
Огонь телесный ощущаю кожей.
Ты на меня вниманье обрати!
Ну что ты опустил глаза, прохожий?

Согласна я отдаться хоть кому
На речке ль, в поле, в роще ли под ивой.
Но, глядя на меня, как конь ретивый,
Читатель ржёт. Не знаю, почему.





НА ГРАНИ СОЗНАНИЯ

Вошёл - к живой, а вышел - из портрета,
слова простые - очередь из пуль.
Был приговор в её сознанье где-то,
суд бастовал, мой адвокат - уснул.

Григорий Сухман


По праву и мужчины, и поэта
Я к ней вошёл, не помня ничего.
Она, видать, всю ночь гостила где-то.
(Наверное, у Рейна самого.)

В рифмовке я ведь удержу не знаю.
С пером в руке готов встречать зарю.
"Ты не дремли, не спи, моя родная", -
Я сонной Музе нежно говорю.

Гляжу: а из портрета вышел классик.
И, до смерти речь русскую любя,
Я в её славу "хлопну" ещё разик
И начинаю выход из себя.

Я голову теряю от восторга.
Я избран небом, как ты не крути.
Меня шедевров ожидает столько,
Что здесь немудрено с ума сойти.

Суд критиков - о нём давно забыл я.
Недюжинный мой ум для них уснул.
Я ангелов всё время слышу крылья
И громкий звёзд трассирующих гул.

У творческих людей свои заскоки.
Пусть шепчут обыватели "шу-шу".
А я им всем назло вот эти строки,
Не приходя в сознание пишу.




СУПЕРСТАР

А я, летя в пустой Вселенной,
Как невозвратный метеор,
Пойму себя как дар нетленный,
Как Слово, павшее в упор.

Евгений Рейн


Лечу-парю в пустой Вселенной,
Не зная грусти и тревог.
Непревзойдённый и нетленный,
Я сам себе и царь, и Бог.

Кумир для всех я поколений -
Столь уникален мой геном.
Я здесь и гений, и Ев-гений,
Как говорится, два в одном.

Стоять на звёздном пьедестале
Я заслужил давным-давно.
Не зря ж в Германии назвали
Моей фамилией вино

И восхитительную реку
Как символ горней красоты.
Что ещё нужно Человеку,
Который с вечностью на «ты»?!

И мысль меня пронзила снова,
Когда я к Лире делал крен:
"Вначале если было Слово,
То это слово было - Рейн!"



Орловская область, пос.Кромы
 
"Наша улица” №165 (8) август 2013