Поэт Евгений Эдуардович Лесин родился 15 декабря 1965 года в Москве. Окончил Литературный институт им. М.Горького. Ответственный редактор приложения "Экслибрис" "Независимой газеты". Член Союза писателей Москвы. В “Нашей улице” публикуется с 1-го пилотного 1999 года номера.
Евгений Лесин
Где мы, капитан?
Заметки русского путешественника, или М. - СПб.: Абрамыч, 2004.
1. Начало.
На дне, или Как Лев Васильевич Пирогов на летучку ходил.
Началось все, как всегда, с губошлепа Вознесенского. Он в отпуск ушел. Уйти-то ушел, да от скуки и трезвости, каждый день на службу захаживал.
- Чего, - спрашивает, - слышно? Не скучно ли вам без меня? Может, поработать что найдете?
- Иди, - кричу, - сволочь, домой. Ты же, гадина, в отпуске. Не маячь здесь своей рожею.
Ну, он погундосит-погундосит и бросит. И идет в казинах взятки проигрывать.
Так все было ровно до тех пор, пока ему на службу не пришлось выходить. Тут он вдруг отдыхать захотел. А я уже в отпуск ушел! А он возвращаться на службу не хочет, гадина.
- Не могу, говорит, - работать. - Умру или зрения с разумом лишусь.
А какого ему, спрашивается, зрения и разума лишаться, если он с двух метров не может спирт "Экстра" от спирта "Люкс" отличить, и вообще дурак?
Но делать нечего. Пришлось мне за полчаса до отъезда в Ленинград (корабль, натурально, назывался "Абрамыч", путевки в подвале Лубянки продавали), на службу бежать, всякую сволочь типа Пирогова-Шаргунова (русский поэт Дмитрий Кузьмин остроумно называет их "опизденевшими") мобилизовывать.
Шаргунов говорит:
- Я на даче, жену из запоя вывожу: лью ей между грудями лимонад и танцую лезгинку. Завтра, может быть, буду.
А Пирогова я в канаве по мобильному застал. Он спал с проституткой, поэтому готов был хоть куда, лишь бы не любить русскую женщину.
Приходит, весь томный, подстриженный, в глаза заглядывает:
- А тебе кто больше нравится - Лука или Сатин?
- Мне, - говорю злобно, - больше нравится Пепел.
- Потому что вор?
- Нет. Потому что так называется книга стихов Андрея Белого.
Ничего не сказал Лев Васильевич, только глазами завращал: он Белого лютой ненавистью ненавидит. А все из-за того, что по-настоящему Андрея Белого звали Борис Николаич Бугаев. Ну а раз Борис Николаич, то, рассуждал Пирогов, значит и грабительская приватизация, расстрел Белого дома и все такое.
Налил я Льву Васильевичу водки - чтобы хоть немного в себя пришел и по сторонам не глядел. Ему по сторонам опасно глядеть было - за компьютером Шенкман прятался. Увы, при всей любви к Льву Васильевичу, надо признать, что работник он никакой - говно работник. Говна, я бы даже сказал, пирога, извините за каламбур.
Вот и приходится звать порой Яна Стивовича Шенкмана, чтоб хоть что-то в газете делалось. А Пирогов и так ни на что не способен, но еще и антисемит: увидет еврея и сразу впадает в спячку, ступор и эпилепсию.
Кричит: "Я - чайка. Я чайка по имени Нина Заречная. Целая стая чаек, и сейчас буду разлетаться". Ну и разлетается, то есть падает без сил на пол, как амеба какая-нибудь.
Так вот. Шенкмана я от Пирогова спрятал. Говорю:
- Газету мы уже с чисто русскими людьми, отчасти даже скинхедами, сделали. Тебе надо только завтра с утра на летучку общегазетную сходить. Явить, так сказать, лик нашего отдела пред светлые очи руководящего нами высокого начальства.
- А если, - паникует Пирогов, - меня спросят о чем-нибудь?
- Говори, что все будет обязательно, как вы и просили, точно в срок, мы все помним и уже сделали в лучшем виде.
Отправился я на корабль - прямо с бала. Время отплытия уже давно прошло, но корабля все равно еще не было, к тому же когда он подошел, то встал не туда, куда было объявлено, а чуть ли не на самую середину канала имени Москвы. Пассажиров везли туда на лодках и штабелями сбрасывали на палубу. Для меня подобное обращение привычно - так у нас посетителей пивных по вытрезвителям обычно развозят. Так что я спокойно смежил очи и предался речной стихии.
Хрен там! Начали звонить все сто три моих мобильных телефона. И отовсюду два типа воплей: "Где Пирогов? Летучка вовсю идет!" и "Я - Пирогов, почему летучка не начинается?". Или кто-то из нас всех сошел с ума, - думаю, - или летучка идет в одном месте, а Пирогов сидит в другом. Зная Льва Васильевича, успокаиваю в первую голову его:
- Все в порядке, Лева. Сиди, где сидишь, только никуда не уходи.
Потом звоню руководству: так, мол, и так, ищите Льва Васильевича и, если согласится, ведите его в летучечную...
- А если не согласится?
- Ну...
Так оно и вышло. Нашли его в бытовке, распивающего крепкий чай с какими-то бомжами. В принципе, там охранники должны отдыхать, переодеваться, но Пирогов выгнал их, заявив:
- Здесь же сейчас летучка будет. И главный редактор придет, и генеральный директор, и первый заместитель главного редактора, и второй, и все прочие.
После чего налил в стакан кипятку, разбавил спиртом, коньяком и молоком.
- Молоко - чтобы не опьянеть, - пояснил он бомжам, - все же летучка.
Откуда бомжи взялись, сейчас сказать трудно, но они всегда вокруг Пирогова крутятся, за их счет он, кстати, и живет.
Заходят в бытовку главный редактор, генеральный директор, первый заместитель главного редактора, второй заместитель и все прочие, глядят с укоризной, а Левушка уже спит. Сморило его, перенервничал.
Провели летучку в ускоренном режиме, без воплей и мордобоя, как обычно, накрыли Пирогова свежей газетою и ушли восвояси - кто лгать, кто клеветать, кто грамматические ошибки в заголовках ошибать.
Ну и, разумеется, теперь Пирогова всегда на летучки зовут. Только он не ходит, потому что якобы, когда проснулся, то не обнаружил в кармане последних ста двадцати тысяч долларов, которые ему любовница сестры брата его жены дала на пиво и конфеты.
На меня он с тех пор не глядит, а Шенкману вообще грозится погромом и обрезанием (причем, по мусульманскому, особо зверскому, обряду). Одно утешает. Я вспомнил, кто мне больше всего в пьесе "На дне" нравится. То ли Барон его звали, то ли Артист - короче, был там ведь и алкоголик. Имени точно не помню или путаю с кем. Главное, что не Лука, не Сатин, и не вор Васька Пепел.
Объявление на Речном вокзале:
"Граждане пассажиры! Теплоход "Иван Кулибин" прибывает ориентировочно в 16 часов 32 минуты".
Они бы еще до секунд уточнили - "ориентировочно".
2. Первый день. Углич.
Церковь царевича Димитрия "на крови".
Экскурсовод:
- А когда царевича убили, началась смута... Э... из Тушино кто-нибудь есть?
- А что? - спрашиваю.
- Нет, ничего, - испуганно. - Кровавого злодея Лжедмитрия первого сменил гениальный русский полководец и политический деятель... его тоже иногда называют Лжедмитрием... вторым... ну, видимо, по аналогии. Хотя мы до сих пор зовем его тушинским... царем. Он сокрушил оборону Углича... разрушил - увы, тогда времена были дикие, даже великие полководцы не могли порой сдержать солдат. Тем более, среди них были - ПОЛЯКИ!
Слово "поляки" экскурсовод, уроженка Углича, произнесла с искренней ненавистью, с опаской поглядела на меня, мирно и дружелюбно ковыряющего в носу, и продолжила речь, добротно пересказав библейскую историю падения Адама и Евы и, слегка смущаясь, объяснила причину того, почему весь храм полон изображениями голых мужиков и девок...
Я, впрочем, уже не слушал. Гордость - не гордость, а звериное, варварское чувство дикаря-завоевателя - захватили меня. Потом мы долго шлялись по Угличу - пьяные и наглые.
А картина "Озверевшие тушинцы избивают покоренный Углич" до сих пор стоит перед глазами, вызывая слезы счастья, стыда (все-таки...) и умиления (все-таки!).
Музей тюремного искусства.
Михаил Круг из магнитофона. Из посетителей - только мы с Листиком. Женщина-экскурсовод. Заливается соловьем:
- Кто не был, тот будет, кто был - не забудет.
Причем, абсолютно по-советски, только вместо рабочих и удоев-надоев теперь говорит с придыханием о том, как тоскует по воле израненная душа каждого отбывающего наказание.
- А теперь наша изюминка: камера и двое заключенных. Все настоящее, только сами заключенные - муляжи. За плату можно сфотографироваться - на нарах. За отдельную плату могу запереть вас в камере, здесь и окошко есть для баланды, и параша. Водка, чифирок оплачиваются особо...
- Нет. Уж лучше - вы к нам.
Музей-библиотека русской водки.
Продегустировали. Я плакал, Листик напилась и бушевала. Ругалась с музейными работниками, пыталась бухать из экспонатов, целовалась с бутылками, пела и свистела.
Просто Углич. Путь к теплоходу.
Улица Ольги Берггольц. Пьяный предменструальный Листик закатывает истерику, плача, матерясь, - пытается разбить мне очки.
- Завоеватель! Чудак! Кого ты на хер послал?
Пиво успокаивает разбушевавшуюся девку, жительницу Щукино. Я, подвыпив, в который раз признаюсь, что и сам родился в Москве, возле Рижского вокзала, а в Тушино переехал в 1973-м году. Но - патриот и горжусь Тушиным. На корабле Листик бросается в тренажерный зал и оттуда долго еще доносятся ее стоны, вздохи, матерщина и вопли:
- У-у! Рожа тушинская, очки-то я тебе разобью, псина смердящая!
Еле угомонил разбушевавшуюся девку водкой и медовухой...
А вообще город - хороший.
Нет ежедневных газет. Вообще. Никаких. Ни в одном из киосков Союзпечати. С тех пор как убитого царевича канонизировали, видимо, считают себя святыми.
Ночь на корабле. Проститутский колледж.
Короток век лебедей. И живем мы всю жизнь утятами гадкими. И разрыв меж поколеньями - несколько лет. Несколько лет и - пропасть. Вместе с нами оказался в круизе какой-то проститутский колледж. Сутенер Сергей Николаевич, бандерша, пара вышибал и целый выводок девок. Лебедушек.
Ночью устроили они дискотеку. Плясали девахи - всем колледжом, плюс Листик и девочка-подросток. И бандерша зажигала. Три поколения: девушки, женщины и девочка. Как же короток век лебедей. Девки как на подбор: и выше, и моложе, и груди больше, и ягодицы толще, и ноги длиннее. А у моей все равно: и лобок кудрявее, и лицо смешнее, и пляшет босиком, пятки аж почернели.
Короток век лебедей. Короток, блядь, век лебединый. Ну и насрать! Жизнь живем все мы утятами гадкими. И девочка - угловатая, напряженная - как только куртку сняла, под которой майка и груди видны, сразу лучше стала. Раскраснелась, заулыбалась, как будто выебли.
Потому что в трех словах все их лебединое озеро звучит так: ебаные, неебаные и совсем неебаные. Женщины, девушки, женщины. Короток век лебедей. И груди, и жопы, и выше, и длиннее, а все равно - неебаные. Короток век лебедей. Ну и хуй с ними!
Кстати, в Угличе
есть забавный обычай. Если в группе туристов, пришедших полюбоваться на Церковь Димитрия "на крови" есть 9-летний мальчик, его наряжают царевичем...
Дальше, наверное, не стоит рассказывать, а то вы в Углич не поедете.
3. Второй день. Ярославль.
Посвящается Владиславу Кротову
Утро. Корабль "Абрамыч". Попытка любви.
От природы и относительного спокойствия утром ударила эрекция. А каюта у нас двухярусная! А Листик-то наверху! Взял себя в руки (частично, конечно, только фаллос придерживаю - чтоб эрекция не рухнула), лезу наверх. То есть одной рукой за поручни держусь, другой скипетром помахиваю: мол, держись, девка, я уже иду. Ору, ясное дело, от страха во всю глотку. Корабль качается - вот-вот упаду. А мне и себя удержать надо, и эрекцию, да еще и галантность проявить, поговорить о погоде, спросить о чем-нибудь.
Качнуло первый раз - я лбом в листикову койку въехал. Качнуло второй - на нее навалился. Фаллос отпустил, поручни тоже уже не держу: просто руками машу в ужасе. Листик проснулась и хохочет, подлая, спрашивает ехидно: куда, дескать, лезешь и зачем?
Открываю рот, чтоб ответить матерно, не удерживаюсь и лечу на пол, на бутылку и ноутбук. Из бутылки водка "Золотой плес" льется (в музее среди прочих сувениров прикупили), из ноутбука - мечты и звуки. В смысле, слова и буквы. А сверху еще и Листик издевается: пердит, свистит, груди свешивает.
Я умираю на полу, у меня не то, что эрекции - рук, ног и правосознания уже нет. Из радиорубки капитан что-то гомосексуальное шепчет, девка ногами пинает, водку мою хлещет, сморкается прямо в иллюминатор.
А шофер, в смысле капитан, пьяный совсем, рулит, как попало. Его от одного берега к другому сносит. Ну и мне, разумеется, сносит башню. А Владислав Кротов, русская свинья, трубку телефонную не берет. Гад. А ведь он из Ярославля родом, мог бы и подсказать: куда идти бухать.
Сволочи. Кругом одни сволочи. Как будто и не уезжал из Непутевой газеты.
Книжный мир на улице Кирова.
Вы уж и не помните, наверное, а было именно так: магазин "Книжный мир" на улице Кирова. Теперь какая-то гадость Мясницкая и "Библио-Глобус". А в Ярославле все, как встарь. И улица Кирова, и магазин - "Книгомир". Через несколько метров - "Дом книги". Потом "Букинист" и "Книжная лавка". А улицы, улицы! Улица Свободы, как в Тушино, Красная площадь, как в Москве, улица Нахимсона... Не знаю кто такой Нахимсон, но, где, кроме Израиля, может еще быть улица Нахимсона? Правильно, в Ярославле. Милый город.
И ходят все - медленно-медленно.
9 утра. Мужик с портфельчиком,
явно на службу идет. Подошел к перекрестку, стоит. На лице КРУПНЫМ ШРИФТОМ написано: пойти, что ли на службу? а может, домой вернуться? или вот, в "Кулинарию", там водочка "ЯВЗ" по 12 рублей...
По ярославским кабакам.
Данила Давыдов, поэт, алкаш и (поговаривают) чуть ли не гетеросексуал намекал, бухая в баре "Мицва" (Мясницкая, то ли 11, то ли 15, в арку от "Опенкафе"):
- До чего ж хорошо у вас в баре "Мицва". Как в Ярославле...
Теперь могу засвидетельствовать: ни единой буквой не лгал ДД. Есть в Ярославле, конечно, например, заведение "До упаду", есть "Кулинария" на Андропова, есть кафетерий - то ли на Советской, то ли на Флотской (все же, по-моему, Советская). Есть "Комбат" в доме офицеров...
Много чего есть, но везде - хорошо. А вот, к примеру, "Полина" - чистый бар "Мицва". Днем - столовая с водкой, по ночам просто барец. И еще. Они такие стыдливые. На улице обычно лишь указатель - "Кафе", а сам кабачок в тихом дворике. Недалеко, но и прохожих не пугает.
А цены! В заведении для местных олигархов "До упаду" самая дорогая водка - 17 рублей. 50 граммов. Мы бухали на улице, на нас смотрели в панике. Местные бандюганы подъехали на четырех иномарках через пять минут (может, даже меньше), взяли четыре кофе, послушали о чем мы калякаем (Листик что-то увлеченно говорила про вульву и месячные, типа: по-моему, уже течет по ногам, позырь - на землю кровища не капает?), успокоились и разъехались дальше по своим бандитским делам.
А в доме офицеров. Взяли два по 50. Листик восхищается: БЛЯДЬ (громко, с восторгом и вызовом, потому что кровища отовсюду хлещет), дешево-то, мол, как.
А тут и девочка:
- Извините, я вам как два по 100 посчитала.
Про кафетерий я уж и не говорю. Березовый сок - как при большевиках (вода, конечно, сплошная, но как же, БЛЯДЬ, вкусно), 6 рублей. Водка, не помню названия, но "ЯВЗ" (Ярославский водочный завод, видимо) - 18 рублей. 100 граммов.
Еле до корабля добрались.
Вечер. Корабль. Концерт.
Вечером позвали на концерт. Скучный певец, похожий на поэта и кинолога Константина Уткина, русская певица Лидия Красносельская (вроде). Зрителей - проститутский колледж в полном составе (по-моему, их взяли в качестве эскорт-услуг, во всяком случае, когда я шел просто мимо них, они отрешенно улыбались, а когда с водкой в стакане, - приветливо, маняще, дико похохатывая, поводя грудями и бедрами), две-три старушки, две-три семьи, ну и мы с Листиком. Совершенно советское зрелище. Пансионат для ветеранов бессмысленного труда и инвалидов транспорта образца 1983 года. Странно, грустно, глупо и напрасно. Надувное веселье - очень тяжелое впечатление.
Подпевает певцу лишь Листик. Громко, фальшиво, свистя, хохоча, не в такт и кусая меня за очки.
- Ну что, - говорю громко, - пошли любовью заниматься?
Листик падает, глупо смеясь, роняя бухло. Уходим, провожаемые дружелюбными взорами пассажиров и экипажа. По-моему, хорошо разбавили атмосферу.
Кстати, только мы все время пьяные на корабле.
Порой и разговоры слышны:
- О, водку пили... Наверное, опять - тушинцы из трюма! И главный алкаш у них - баба! Та, что в майке "Красное омерзение".
(На майке написано "Книжное обозрение", майка моя, а главный алкаш у нас - природа добра и зла, река Волга и мысли о вечности).
Ночь. Корабль. Филология.
Сижу на унитазе. Пью "Ярпиво ледяное" (холодное). Листик вокруг вертится, пердя и рыгая.
- А у тебя крусы трасные потому что струменация?
- Совсем сашню бносит? - машинально комментирует Листик и сама шалеет от филологии.
4. Третий день. Горицы.
Ночь-утро. Пытаемся спать в одной кровати.
- А вдруг утром, - высказывает соображение Листик, - опять эрекция грянет?
- Два дня подряд? - сомневаюсь. - К тому же мы и не поместимся, ты растолстела, а меня укачивает, могу случайно бутылкой стукнуть.
Заговариваю ей зубы, а сам в панике: тумбочка и холодильник, где алкоголь и сгнившие абрикосы, стоят на полу. Явно баба не к утренней эрекции пробирается, а к бухлу.
Конечно, всю ночь не спал! Водку стерег! Ну, какая тут, господа, эрекция по утрам? Паника, тоска и тремор от жадности. Причем бухла - как грязи, но натуру тушинскую куда ж девать?
Город Кириллов. Кирилло-Белозерский монастырь.
Картина. Неизвестный художник. Портрет неизвестного архимандрита. Экскурсовод говорит, абсолютно серьезно:
- А вот вышивка монахинь "Иисус Христос и его друзья".
Хорошо, хоть не "Приключения Христа и его друзей!"
Местный лимонад. Водка всех сортов - в любой церковной лавке. Нас везде принимают за обслуживающий персонал - сидим бухаем, как люди.
- А вы, наверное, музыканты? - спрашивает бармен с корабля (он тоже поехал на экскурсию).
- Да нет, - говорим, - писатели.
И заказываем водки. Надо сказать, что в каждом пункте, где мы хоть на секунду останавливались - будь то пешая, автобусная или какая другая экскурсия - всегда были лотки с однообразными сувенирами и места для покупки и распития всевозможных водок.
А за музыкантов нас приняли понятно почему. Живем в трюме, как простые (как та же Людмила Краснопольская), из каюты все время песни раздаются. Листик любит ведь пьяная голосить. Громко, надрывно, немузыкально, со слезами, конечно же. Ревет и стонет, ревет и стонет, прямо как Днепр какой-нибудь.
Сиверское озеро. Тевтоны.
Природа, конечно, на реке Шексне хорошая. Выкупались там, я голый, девка в трусах, чтоб речку кровью не испачкать. Ели огурцы малосольные, трогали собачек и лошадей руками. Сиверское озеро тоже красивое...
Если б не фашисты. Деревня Горицы - маленькая. Два дома и причал. И десять тысяч кораблей, как при осаде Трои. И отовсюду тевтоны, туристы немецкие. Недовоевали, видимо, во Вторую мировую.
А вокруг все - игрушечное. Монастырь - якобы самый большой в России. И всего три монаха. Вообще-то к людям не выходят, но если хорошо попросить...
Если хорошо попросить, так они и мужской стриптиз покажут! Деревня, а цены на все в евро указаны. Как тут на нажраться до свинского оскотинения, вспоминая Сталинград и проклиная фашистов, которые... все равно победили. И взяли таки и Ленинград, и все, что хотели. Агрессоры. Тевтоны.
Обшары.
А между Кирилловым и Горицами - настоящая, живая деревня. Четыре колодца и все вокруг экологически чисто. Потому что ни одного жителя нет. Все уехали - кто в Кириллов, объяснил экскурсовод, кто в Вологду, а кто в Москву (тут меня передернуло).
А еще там есть мост. Под ним купцов пьяных обшаривали, вот и называется местечко - Обшары.
Жителей 50 лет как нет, а из автобуса выйти не позволили. Обшары!
Вечер. Новоселье.
Менструируя и обжираясь, Листик совсем обленилась. Лежит, бывало, на верхней койке, орет:
- Ссать хочу, прямо сил нет!
- Спускайся, - говорю, - милая, туалет рядом.
А сам, наученный горьким опытом - быстренько в коридор. Знаю: сейчас начнет струю в иллюминатор пускать. А попасть в него, даже если он и открыт, все равно не может. Летят брызги во все стороны, а она хохочет:
- Хорошо тебе - в горячий душ тащиться не надо.
А тут - случайно, право - зашла в каюту уборщица. А у Листика вся кровать мокрая, и сама она - тоже.
Стыдно ей, плачет:
- А у вас потолок протекает. Смотрите, какая я вся мокрая.
И трясет мочой на тетеньку. А той деваться некуда. А вдруг, думает, и правда, протекает, да еще и мочой, судя по всему. Хорошо хоть они, пьяные, не заметили, что моча...
Короче, переселили нас. Из грязи в князи. Из самой дешевой (все-таки экономия, да и жадность) в самую дорогую - сверхэкстрасуперлюкс. Она единственная оказалась незанятой (дорогая потому что!).
Размер - хоть в футбол играй. Сначала думал: абзац. Сейчас бить меня будут. Но повезло. Каюта шикарная, окна во всю стену, с занавесочками. Листик занавески сразу в сторону и - как давай переодеваться! Пассажиры в обмороке, а с берега кричат: давай! давай!
А Листик и рада, занимается себе эксгибиционизмом. А узнав, что сэкономили бешеную кучу деньжищ возопила, как сестры из Чехова:
- В кабак! В кабак! Пошли разницу пропивать! Мы же такое выгодное дельце обтяпали, поднажились хорошенько и провернули шикарный гешефт...
Ебли удалось избежать.
5. Четвертый день. Кижи.
Утро. Заблудились.
Листик хоть и на полу спала (до кровати не добралась), но, видимо, эротику еще с вечера затаила. Утром вопит истошно:
- Лесин, бери меня!
Что делать? С ней по утрам лучше не спорить. Выползаю из-под своей койки (я ж не алкаш, чтоб на полу спать, впрочем, и не самурай, чтобы без посторонней помощи на кровать вскарабкаться), лезу к бабе. Ползти до нее - метров двести. Очки неизвестно где, предметы различаю смутно. У девки, видать, те же проблемы.
- Бог с нею, с любовью, - молит, - как хоть куда-нибудь добраться? Завтрак же прозеваем.
Хорошо, что бутылки мы заранее всюду раскидали (они, положим, сами отовсюду сыпались, но в нашем мире случайностей нет). Кое-как привели себя в чувство. Нашли стеклышки, побрызгались в ванной - она сама, как Белое озеро.
На завтрак хоть и опоздали, но пришли из такой каюты, что нас чуть не на руках к столам несли. Листика, впрочем, несли на руках вполне реально: каждому (даже бабам) хотелось потрогать то, что они вчера лицезрели.
Попытка дневной любви.
Кижи, как выяснилось, должны быть только вечером.
- А давай, - говорит баба, - любить друг друга прямо днем.
- Спятила? - паникую. - У нас же здесь холодильника нет. Надо срочно все сжирать, а то испортится. Да и номер слишком большой для нас - пока не растолстеем, как следует, неуютно будет.
А в каюте нашей супершикарной и впрямь почему-то не было холодильника. Видимо, миллиардерам, для которых он предназначен, холодильник ни к чему. Все только свежее, гады, кушают.
Но мы же - публика снизу. Все недоеденное к себе тащили. С других столов, когда никто не видел, честно говоря, тоже.
Жадность взяла верх над телесным низом.
Еле с корабля вышли, когда к Кижам подошли.
Радио "Тишина".
Давно пора уже такое радио сделать. А теперь передаем музыку - и тишина. Теперь новости - и ни звука. Вот и у нас в каждой каюте радио на кораблике было. Только оно что-то беззвучно шипело, иногда трескало. Мы уж били его, колотили, к самому уху подносили: без толку. Один раз чуть трагедия не произошла - могли обед прозевать. Хорошо, в столовой паника поднялась: где мол, вечно пьяные, что с других столов всегда доедают (оказывается, только мы думали, что доедаем незаметно)?
Когда нас переселили в каюту сверхультрасуперлюкс, выяснилось, что радио такое везде. Мы, разумеется, в крик: ничего не слышно.
- Что-нибудь придумаем, - говорят.
И придумали. Поутру раздался крик! Правильно: зачем чинить сложную и непонятную технику, если проще заставить радиобабу орать громче! Она, правда (очевидно, за вредность), явно попросила увеличить себе алкогольный паек. Потому что речь ее стала абсурдной и сюрреалистичной. Она стала рыгать и заикаться, постоянно мы слышали стаканный звон и глупый смех.
- А теперь мы подплываем к старинному русскому городу, о, уже проплыли. Он был от вас по левую сторону вашего правого борта, а теперь - сзади. То есть на корме. Корма находится в передней части судна. Судно - только в больнице, здесь же у нас комфортабельные унитазы...
И так до бесконечности, с тостами и сальными анекдотами.
Кстати, в тот день, когда мы чуть обед не прозевали, Листик долго не хотела в каюту идти.
- Будем, - говорит, - сидеть здесь. До ужина. Чтобы уж точно не прозевать. Заманил шуйской водкой, что прела у нас в номере.
Паровозики. Игротэка.
Новая каюта такая смешная оказалась. Можно играть в паровозики. Если на воду не обращать внимания, то вид - как из окна поезда. Сидим, играемся, по очереди объявляем станции. Вдруг Листик заплакала: хочу, дескать, в игротэку (именно такое почему-то произношение).
А за завтраком пшенную кашу еле ковыряла, роняла в нее колбасу и помидоры.
- Какая же, - говорю, - игротэка, если ты плохо позавтракала?
Листик бежит жаловаться морякам:
- Хотите, берите меня прямо здесь, но откройте игротэку.
Те видят: сумасшедшая допилась, открыли гладильную, посадили на доску, договариваются, кто каким по счету ее ебет. А тут - девочки из кулинарного колледжа. Листика не трогают, боятся: она ведь чуть что - за топор (в первый же день красный пожарный топор где-то умыкнула "на всякий случай"). А на мужиков с кулаками, тампаксами и фаллопротезами. Ну и пошла оргия!
Одностороннее зеркало.
Оказывается, окна в каюте нашей - одностороннее зеркало. То есть снаружи зеркало, а нам - окно. Специально для извращенцев. Сижу, гляжу в окошко на Листика (после гладильной от себя велел не отходить, да она и сама боялась: во время оргии начала менструировать, а девки и мужики в обмороки попадали, думали, что поранили; так и не поеблась), мимо девка идет в купальнике. Загорала или просто красовалась. Но перед окном встала, стала лифчик то снимать, то надевать, трусы то спустит, то поднимет. Может, сия услуга входит в комплект для тех, кто в кабинах суперэкстралюкс, а может, и впрямь - одностороннее зеркало.
Я Листику на всякий случай не стал рассказывать. Тем более что, по-моему, никакое не зеркало: пока я не подрочил, девка от окна не отошла. А как вздрочнул, сразу разулыбалась, язык показала и сдристнула.
Как там говорил Пачкуля Пестренький?
Что такое тигр? Большая кошка. Что такое море? Большое озеро. Что такое теплоход? Большая лодка.
Так и здесь. Онежское озеро очень большое, но Химкинское водохранилище больше.
А Сходня даже в ширину больше, чем Волга в длину. Немного, но больше.
Остров Кижи. Настоящая русская изба.
Приехали на остров вечером. Трезвые (оттого, что днем, после водки, сон сморил). Ведут нас на экскурсию. Вокруг - трава, деревья, а нас только - по специальным деревянным дорожкам водят. Как у Бредбери - "И грянул гром" (напоминать не буду, кто не читал - пошел к черту). Церковь деревянная, 22-главая, "самая красивая на русском Севере", "настоящая", "древняя". Только покосилась, как пизанская башня, а внутри железный каркас. То есть - чистая скульптура и ничего больше. Рядом другая, туда пускают. Экскурсовод опять Библию рассказывает:
- Вместе с Христом как бы распяли еще двух разбойников...
Я понимаю - прямая речь. Но: вместе с Христом КАК БЫ распяли ЕЩЕ двух разбойников.
Ну и, конечно, "соблюдение традиций". Все девки в шортах типа "трусы", в юбках выше пупка зато, входя в храм, надевают платки и истово крестятся.
А потом нас еще в русскую избу повели, настоящую. А там в красном углу - баба сидит. В народном костюме, прядет что-то. Почти как в музее тюремного искусства, только не манекен, а живая. То, что живая мы поняли, когда она по мобильному телефону о баксах заговорила.
Такая вот подлинная русская народная жизнь и атмосфера. И - группы туристов, как в фильме "Бумбараш" (смешной момент, когда красные сменяют белых, зеленые - красных, и так далее).
Если б не выкупались с одной девкой из проститутского колледжа да не бухнули возле кораблей - совсем плохо было бы.
Финская оккупация.
Об одном только хорошо сказал экскурсовод: о финской оккупации. С такой ненавистью, почти как жительница Углича о тушинцах говорила. Только смотрел финоненавистник не на меня, а на группу немецких туристов. Хотел даже подойти да руку ему пожать, но он трезвый был. Такой хорошенький, щупловский мальчик. Лгал, правда, беззастенчиво: купаться, дескать, здесь нельзя. В траве - змеи, в воде - милиция. Или наоборот, сейчас уже дословно не вспомнить. Не было ни змей, ни милиции, только голый Листик на фоне древнего деревянного зодчества.
Абрамыч.
Кстати, теплоход наш не зря называется "Абрамыч". Главный сутенер оказался еще и хозяином корабля - Сергеем Николаевичем Абрамычем. И девки - не просто бляди, а фотомодели, поехали в реалити-шоу участвовать. Только что-то не сложилось, телеоператор забухал, у Абрамыча, ярославского воротилы, разборки важные случились и т.д. и т.п.
Вот девки без дела и остались, разбрелись по морякам, по пожилым семейным лесбиянкам, а одна (потому что москвичка, на Бабушкинской живет), к нам прибилась.
Хотели мы ее даже утопить, да пожалели.
А зря! За наш стол, сволочь солитерная, бегать, когда никто не видит, повадилась. Теперь не еда, а сплошной морской бой. Один ест, а другой вилкой от девки отбивается. Потом ест второй... вторая... если останется, конечно...
6. Пятый день. Мандроги. Зеленая стоянка.
Утро. Корабль. Лучше бы не ебались.
Лучше бы не ебались, честное слово. Еще с вечера кошмары начались апокалиптические: обе кровати сдвинули, какие-то кресла-кровати к ним присовокупили - не ложе, а аэродром.
Расставляя и сдвигая, сдвигая и расставляя, так умаялся, что повалился спать без сил. Проснулся: меня уже ебут.
Начал нежно, аккуратно вошкаться, советы дельные советовать - баба в крик и истерику. Злобно так, с угрозами:
- Не могу я левую руку себе в жопу по локоть засунуть, правую в окно вытащить и, изображая "Марсельезу", черпать речную воду, ногами же не только разливать водку, но и нарезать малосольные огурцы в виде шестиконечных звезд-могиндугиных!
Ну не сдурела ли? Ну не подлая ли баба? Какие еще к черту в матку могиндугины? Могиндовидами всегда русские люди огурцы малосольные режут. И "Марсельезу" я не просил - все равно орет девка так немузыкально, что отличить в ее исполнении оперу Шнитке "Слава Путину" от балета Губайдуллиной "Путину слава" практически невозможно.
Ебемся, короче, орем на весь теплоход друг на друга матом, надрываемся. А время 6 утра. А глотки у нас луженые, а окна настежь (эксгибиционизмом вчера занимались) - переполошили туристов и экипаж. Они к окну подходят, а мы в них - плюем, а Листик еще норовит бутылкой ударить...
Ну, короче, как я уже говорил - лучше б и не ебались.
Ключи от рая.
Выяснилось: у нас все время путешествия был ключ от каюты. После жестокого изнурительного допроса с применением лжи, хитрости и коварства узнал еще одну шокирующую подробность: ключ был и от предыдущей камеры... пардон, каюты. И Листик о ключах знала! Мало того - она ими регулярно пользовалась! Вы, наивные и бесхитростные души, наверняка думаете, что с невиннейшей целью: подрочить. Нет. Она ключом запирала и отпирала каюты. Только сам ключ всегда оставляла снаружи.
- Зачем? - спрашиваю.
- А вдруг кому-нибудь станет скучно и грустно. Он подойдет к нашему номеру и запрет его в шутку. И сразу повеселей ему станет, одинокому.
Добрая девочка. С юмором.
Маньяк и эксгибиционисты.
У нас на теплоходе был маньяк! Нет, не я, и не Листик даже. Настоящий маньяк-вуайерист, миллиардер. Нас, как выяснила Листик за пару минетов у капитана, и переселили, чтобы маньяку сподручней подглядывать было. Мы же все время то бухаем голые, то ссым в холодильник - на точность. Вот он и заинтересовался. В трюм подглядывать ему было трудно: его на специальных троссах к нашему иллюминатору спускали, ну он и возбуждался, глядучи. А тут комфорта захотелось. Поэтому тетенька и ворвалась именно тогда, когда Листик мочилась в постельку.
Так вот нас и переселили. И по ночам, когда у нас и свет горит, и окна настежь открыты, маньяк, оказывается, за нами наблюдает страстно. А чтобы прочие пассажиры не мешали, полкоманды теплохода на шухере стоит.
А мы еще удивлялись: почему странный одинокий мужчина с лицом маньяка всегда точно отвечает на самые сложные и животрепещущие вопросы. Например:
- Любимая! Где мои трусы и стакан? - спрашиваю у Листика. Та молчит, сопя и пердя. И вдруг ангел-хранитель:
- Трусы ваша дама использовала в качестве лифчика, а стакан у вас в руке... Ваше здоровье.
Так мы разоблачили еще одного маньяка на территории Российской Федерации.
Пьяный капитан. Теплоход "Казань". "Зеленая стоянка".
На теплоходе "Казань" плывут немцы. А мы все время за ними следом.
- Да просто капитан у нас - запойный, - объяснила наша фотомоделиха, - и дороги не знает. Вот и пристроился за фашистами.
А что? Очень удобно. Кстати, повели нас на экскурсию в рубку капитана. Фамилия у него Коган, по-моему. Он все равно спал все время экскурсии, изредка выкрикивая что-то морское. Ну, мы и покинули его. Пошли в Мандроги, на "зеленую стоянку".
- Здесь, - объяснила нам радиобаба, - вы можете отведать русского чая и даже... водки.
Ну, не сказал бы.
Кабаки там были только для фашистов - с пирогами, малиной и, конечно, за еврики.
- Да вы лучше бутылку возьмите, - сказала баба, - и стаканчики. Не с бундесами же рядом сидеть.
Ну, искупались, поели малины с куста. Так себе стояночка. Трижды звонил на мобильный мудак Вознесенский. Только я в воду - он трезвонит. Только стаканчик поднимаю - опять. А мы даже и не знаем какой сегодня день недели. А он все со своими глупостями - газета, полосы, верстальщица снова все потеряла... К черту.
7. Шестой день. Валаам.
Вечер-ночь. Лодейное поле, а не Валаам.
На Ладожском озере шторм, поэтому пришли мы к городу Лодейное поле. До утра. А дальше - как выйдет. Или в Ленинград, или стоим здесь и только потом в Ленинград.
Жаль, что к лодейнополякам прибыли мы только вечером: город-то хороший. Не Ярославль, конечно, но: и проспект Ленина есть, и кабаки, и драматический театр, и магазин молочных и колбасных изделий "Шанс". Почему "Шанс"? А потому, объяснила нам местная девочка-алкоголик, что всегда есть шанс купить там или молочные, или колбасные изделия. А проспект Ленина - единственная улица. Ее, правда, пересекает улица Карла Маркса, но какая именно из тропинок и есть улица основоположника марксизма мы так и не выяснили. А театр - и впрямь театр. Там и кино крутят, и спектакли. Фестиваль театров глубинки...
Пидоры против натуралов. Троя.
Кабаки в Лодейном поле неплохие. Бухнули. Пошли в кино. Троя. Замечательный фильм. Про то, как пидоры и атеисты уничтожили город натуралов и язычников.
Короче, так. Главпидор - Ахилл. Его любовник - Патрокл. Плюс пидоры и атеисты Менелай, Агамемнон и мудак Аякс.
Единственный гетеросексуалист в греческом войске - Одиссей. Но он мне и раньше нравился.
Троянцы. Все - религиозные маньяки. Но гетерики. Парис - так и вообще бабник. Гектор - семейный парняга, но атеист. Если б слушали его, не просрали бы Трою. А так - понадеялись на богов, ну и сели в калошу. Листик смотрела и плакала навзрыд, причем, почему-то именно в мою бутылку пива, а не в свою.
Билет - 50 рублей. А сколько, интересно, в Москве "Троя" стоит?
На корабль нас, естественно, пускать уже не хотели - зашли во все ночные бары и кафе по дороге. У причала местные проститутки всех полов просились к нам в каюту: ебите за так, дайте только на кровати с настоящей простыней поваляться. Матросня, сально ухмыляясь, их к нам не пустила. Ночью Листик долго еще рыдала и вскрикивала: Патрокл, Патрокл...
Ночь-утро. Если б не фотомоделиха.
Если б не фотомоделиха, совокупляться бы - точно! - пришлось. А так - за водкой, разговорами, невинными эротесками и лесбийскими штучками - скоротали ночку. Девка нам, кстати, и объяснила про шторм, Валаам и прочее. Оказывается, капитан просто так забухал вместе со своими ганимедами, что никто не мог управлять кораблем. Вот и встали в Лодейном поле. Потом он очнулся, захотел покататься, и пришлось пассажиров собирать по кабакам. Одного парнягу (Листик почему-то в подробностях рассказывала, что у него яйца смешные) мы приволокли лично. Из кафе "Свирь" (Листик прочла название как "Ебись"). Народ долго еще колобродил по пароходу. У нас, например, ночевали две девки. Листик еще ее (вторую то есть, новую) утром долго мучила
- Ну ты же не фотомодель! Ты же не с ними!
- Почему ж я не фотомодель? Я с ними.
- А у тебя жопа толстая и волосы, как у писательницы Надежды Горловой.
- У тебя тоже жопа толстая... и ноги волосатые! А у меня просто лицо умное, поэтому я на наших девочек непохожа. И вообще я из Серпухова.
На что-то, видать, обиделась серпуховская девка. Скорей всего мы уснули, не полизав ей ниже пупка с серьгой, по старинному серпуховскому обычаю. А у них подобное невнимание - страшное оскорбление.
Замочили Абрамыча.
Новая фотомоделька - девка из Серпухова - поведала другую версию насчет того, почему не попали на Валаам.
- Замочили Абрамыча! В Ярославле. И мы просто обязаны были сделать траурный круг по Ладоге. А в Лодейное поле заходили поминать...
Очень похоже на правду.
Ладога. Поговорим об одеколоне.
- А ты пил одеколон? - спрашивает романтично Листик.
В панике бросаюсь к закромам - бухла как грязи. Ну, значит, просто экзотики захотелось. Пускай.
- Одеколон, - предаюсь ностальгии, - скорее десерт, чем бухло. Бухло - лосьон огуречный, розовая вода. Их брали специально на пьянку. А одеколон или в качестве утреннего декохта использовали или как вечерний десерт. Когда спиртное кончалось, все шли не в ларек, как сейчас, во времена изобилия, а в ванную - за одеколоном. Самое главное (кричу, потому что Листик вдруг быстро засобиралась: видимо, матросня или пожилые лесбиянки из туристов позвали на одеколон)... самое главное: ОДЕКОЛОН ТРАДИЦИОННО ЗАКУСЫВАЕТСЯ САХАРНЫМ ПЕСКОМ.
Благодарно вильнув задом, девка скрывается в глубинах машинного отделения.
8. Седьмой-восьмой дни. Ленинград.
Королевская ночь. Мажем зубной пастой ленинградцев.
А ленинградцы-то все сдристнули! Еще в Мандрогах. Мазали друг друга, притворяясь, что спим (мазать надо только спящих). Весело было, по-пионерски. Утром ударил Питер. С последней каплей менструальной крови кончилась наша поездка, кончилась веселая трезвость, наступил... Ленинград, город на Неве.
Борис Аркадьевич Б. (не чета шлемазлу Вознесенскому) позвонил: по делу. Рассказал, куда идти бухать. Куда не идти. Согласился, что лучше Ярославля люди ничего еще не придумали (о Москве речь, разумеется, не идет). Помянули Абрамыча.
Третья версия.
Утром Листик нажимает себе пальцами на соски
- Стимулируешь? Перед дрочкой?
- Проверяю - все ли на месте. Вчера с мотористом и еще двумя морячками ходили в якорную, могли соски-то и пооборвать. Зато выяснила: у капитана нет морского теодолита, поэтому и в самом деле рулил за Казанью.
Все - бомжи, или ПИТЕР АСТ.
Так, поговаривают, Александр Михайлович Р., бывший обозреватель газеты "Книжное обозрение", называет ленинградское отделение издательства АСТ. Питер АСТ. А мы, как в Ленинград приехали, сразу к библиофилам. Вышли к гостинице Дома ученых, орем:
- Рус-библиофил! Выходи! Питер-библиофил! Выходи! Ужо бороды вам книжные повыдерем.
Те затаились, конечно, а бомжи местные смеются:
- Не выйдут они. Их тут частенько бьют, гадов, библиофильскую сволочь. Вот они и прячутся. А что там у вас в сумочке так забавно булькает?
Выпили шампанского и текилы, бомжи показали место заветное. Там надпись на стене: "ВСЕ - БОМЖИ!".
Увы, в Ленинграде и в самом деле как-то бомжатно...
Петергоф. Питерское Тушино.
Знающие люди, чуть ли не ленинградцы, уверяли: Петергоф - питерское Тушино. Только аэродрома там нет и кафе "Салон красоты" напротив завода. А в остальном...
А в остальном - никакое, к черту, не Тушино. Море, фонтаны какие-то. Море - как в Юрмале, пока дойдешь до глубин, уснешь. Мы и уснули. Выходим - не то что фонтаны не работают, весь парк вообще - закрыт. Бродили там, показывали язык дворцам, сквозь дырку в заборе кое-как выбрались. А там - в кабак и на маршрутное такси. Петергоф если и похож на что, то на Кунцево.
МЕСТО, ГДЕ ГОСПОДА ДАЧИ ИМЕЛИ.
А Тушино...
А Тушино там везде. Ленинград и есть маленькое Тушино. Заводы, рюмочные, реки, каналы, поговаривают, даже аэродром есть.
Ленинград не резиновый.
Вот-вот. Ленинград - маленькое Тушино, и приезжих там - море. Финский залив плюс Химкинское водохранилище. Едем на моторе, бранимся:
- Понаехали тут. Из Лодейного поля.
- Точно! Хотя Лодейное поле город-то неплохой, пусть и уголовнички там сплошняком, - шофер соглашается, - а то ведь всякая гопота из Барнаула к нам ломанулась.
- А Ленинград - не резиновый, - заканчиваем хором.
А потом долго, по-питерски, ругаемся с шофером: что ж мы, мол, не знаем "скока стоит до Пролетарки"...
Бретельки.
Даже в Москве такое бывает. Идет баба - в майке, с обнаженным плечом, и - огромная, грязная бретелька от лифчика. Через все ее как бы обнаженное плечо. Ясно: она не москвичка, а приехала из Барнаула помидорами торговать. И на корабле у нас, в круизе, целый выводок был проституток-фотомоделей. 16-17 лет, ноги, груди, косметика на 2500 $, а бретельки... как у базарных баб из Барнаула.
В Питере такого не увидишь. Не такие высокие, не такие богатые, постарше, может быть, даже филологи, но, обнажив плечи, не выставляют прилюдно бретельки советские. Чувство вкуса, извините за пошлость.
Надо бы съездить в Смоленск. Тогда и с ним примирюсь.
По ленинградским кабакам.
Итак, Москва - Санкт-Петербург, август 2004 года.
Хорошее кафе "Кафе" (Пестеля, 14). Не помню сколько чего стоит, помню, что дешево и утютно.
"Сан Саныч" на Чернышевского - говно.
Рюмочная "Рюмочная" (Чайковского, 36) - хлопнули "Старки" по 14 рублей.
"Чуланчик" на той же улице Чайковского - срань господня.
Пирожковая "Пирожковая" (Литейный, 47) - понравилось, "Зверобой" по 10 рублей.
Кафе "Эльф" (у метро "Автово"). Дороговато, но неплохо, 25 рублей водка. В Москве, в баре "Мицва", впрочем, не дешевле.
Петергоф, кафе "Двойка", 15 рублей. И никаких фонтанов не надо.
"Магриб" на Невском - заглянули, плюнули. В Домжур на том же Невском и заглядывать не стали: стояли и плевали.
Рюмочная "Рюмочная" (Кронверкская, 8, не путать с кабаком-говно "Марафон"). 2 по 50, салат, пиво и сок: 58 рублей. Поругали с посетителями "понаехавших", особенно ленинградцы не любят уроженцев Смоленска. Рядом (ул. Мира 2/11) - кафе "Акварель", водка по 20 рублей. Ушли, шокированные дороговизной, хотя по московским меркам...
Кафе "Берлога" (Торжковская, 6). Набрали еды всех сортов (самое заковыристое выбирали - чтоб подороже), бухла, пивища, соков, десертов - ну, думаю, тысячи на две. 430 рублей. Оставил 450, так они полкилометра за нами бежали, сиськами трясли.
- Заходите еще! Вы ведь недалеко живете?
- Ну да, в Тушино.
- Знаем-знаем, рукой подать...
Странное у них представление о географии. Или они совсем охуели от счастья.
Вагон-ресторан в поезде. Даже вспоминать не хочется.
Последний день и вся жизнь. В Москву! в Москву!
В город, где Яуза, Сходня и Москва. Где река Химка (на ней стоит Самый Красивый Водопад В Мире), канал имени Москвы и Химкинское водохранилище. В город, где с улицы Свободы можно доехать на троллейбусе до улицы Правды. В город, где путинофашисты и их предшественники уничтожили: улицу Горького, улицу Герцена, улицу Мархлевского, улицу Кирова, улицу Воровского. Город, где нет станции метро "Лермонтовская" и станции метро "Горьковская", город, где раньше встречались "у головы Ноги" (памятник революционеру Ногину на станции метро "Площадь Ногина"). Теперь выходят на улицу, где по четным дням недели собираются пидоры, по нечетным - гомофобы. И те, и другие предельно брутальны, трезвы и неласковы.
И все равно. Маяковский хотел жить и умереть в Париже - если б не Москва. Не уверен, стоит ли вообще жить, если не Москва. Если не Москва, то что? Кто, зачем и почему? Если не Москва, то все позволено и ничего не надо. Если не Москва, то дайте мне лучше другую Вселенную - где обязательно будет Сретенка, Цветочный проезд, улица Вишневая и Западный мост. И Восточный мост, и Крестовский, и Крымский. И Три вокзала, и Комсомолка (обе), и Поля, и Щучка, и Железка, и Самый Красивый Водопад В Мире (пересечение Волоколамки и Свободы), и Трикотажка...
Букв не хватает, знаки препинания не в силах препинаться, в каждом слове только точки. После буквы М...
P.S.
В метро. Уже в Москве. Стою, жду, когда двери, пускающие на перрон, откроются. По-ленинградски. Понаехали тут из Лодейного поля...
P.P.S.
В Тушино. Ходил на Сходню, измерял. И впрямь. Сходня даже в ширину больше, чем Волга в длину. Немного, но больше.
"НАША УЛИЦА", № 6-2005
|
