Борис Георгиевич Мирза родился 27 февраля 1971 года в Москве. Окончил режиссерский факультет ВГИКа (мастерская Г. И. Полоки). Снял художественные фильмы: "Мертвое тело" (1996), "Курорт особого назначения" (четыре серии). В перерывах между работой над игровыми картинами сделал несколько документальных фильмов. Как писатель дебютировал в "НАШЕЙ УЛИЦЕ" рассказом "Аристотель" (№ 3-2004).
Борис Мирза
ГДЕ-ТО ТАМ, ДАЛЕКО...
повесть
1.
Прошло много лет с тех пор, как я уехал оттуда и сейчас мне кажется, что наш городок, похожий на тысячи других таких же, разбросанных тут и там по всей России, растворился в пространстве и времени. Его как будто нет больше. Все связи с ним мною утеряны, те люди, которых я знал, любил и ненавидел, остались далеко в прошлом. Их отсутствие не беспокоит меня. Новые заботы, новые друзья заполнили мою жизнь без остатка. Только иногда, мне снятся сны. В них я все еще брожу по тем улицам. В них на меня смотрят чьи-то холодные глаза. Чей-то угрожающий шепот требует, чтобы я убирался. Я согласен, мне нечего делать здесь и я пытаюсь уйти. Но кривые улицы вновь приводят меня на то же место, откуда я хотел убежать. И тогда серые тени надвигаются на меня. Я кричу, зову на помощь единственного друга, верю, что он может прийти и спасти меня, но через мгновенья вспоминаю, что он мертв. Он там, на берегу пруда, лежит по пояс в воде, в волосах его застряли водоросли, правый глаз, щека и рот залеплены глиной. Левый глаз страшно выпучен и смотрит на меня, будто удивляясь: "Зачем ты пришел?!" А серые тени приближаются, я чувствую их у себя за спиной. Но не могу повернуться к ним и дать бой: мой друг неотрывно смотрит на меня: "Зачем ты пришел?" - спрашивает он. И я не знаю что ответить.
Летом в нашем городе хорошо, особенно вечером, когда спадает жара и солнце опускается за крыши двухэтажных домов, отражаясь в окнах, потом погружается в темный лес, и, наконец, тонет в реке. В этот час, когда уходит день и наступает ночь, зыбкая тишина обволакивает улицу. Я сижу на скамейке с тлеющей сигаретой в руке, и слышу, как где-то далеко за городом мычат коровы, и кричит пастух. Это ощущение полного покоя, мирной тишины, догорающего дня, не может длиться вечно. Жаль. Скоро сумерки сменятся темнотой, город заживет ночной жизнью. У Косой Верки в квартире начнется гулянка. Магнитофон "Весна", словно простуженный, будет хрипеть неразборчивые песни, а гости - подвыпившие мужики станут громко подвывать им. Ближе к полуночи, одурманенные дешевой водкой, они выскочат на улицу и устроят драку. Кто-нибудь из соседей вызовет милицию, а утром пенсионеры отыщут в уличной пыли черные лужицы крови. Этот ритуал повторяется каждый раз. День за днем, ночь за ночью. Когда-нибудь это все выльется во что-то ужасное. Это неизбежно. Солнце пропало. Я бросаю бычок, и ухожу домой.
У нас дома везде тусклые лампочки. Я понимаю, бабка экономит на всем. Но по мне, лучше сидеть в темноте, чем плавать в этом тусклом желтоватом бульоне.
Бабка слышит, что я пришел, но из комнаты не выходит. Она так и будет сидеть с вязаньем в руках до десяти вечера, а потом ляжет спать. Она вяжет крючком коврики из старых чулок и колготок, которые ей отдают соседи. Этими ковриками заполнена вся ее квартира - комната и кухня. Свой чулан я отвоевал - даже представить себе не могу, как бы я сидел на этой круглой гадости сделанной из рваного чулка Косой Верки.
Бабка тихо напевает бесконечную, заунывную песню. Я не знаю, быть может, она сама ее придумала, во всяком случае, по радио я никогда такой не слышал. Содержание песни совершенно не доходит до меня, хотя слышу ее каждый день. Этот набор слов мучает меня своей бессмысленностью, я пытаюсь запомнить строки, мысленно проанализировать их, но не могу. Это злит, и спасение я нахожу только в книгах. Беру их в городской библиотеке и, пожалуй, я там единственный постоянный клиент. Я люблю читать, читаю все подряд, все, что дает мне библиотекарша Наташа. Захожу в маленький чуланчик за кухней, включаю свет и плотно прикрываю за собой дверь. Не раздеваясь, я плюхаюсь на раскладушку и уже лежа стаскиваю с ног тяжелые пыльные ботинки. Они со стуком падают на пол. Мой взгляд привычно скользит по фотографиям родителей на стене. Отец внимательно смотрит в объектив, он строг и напряжен. Волосы аккуратно зачесаны назад, на лацкане пиджака институтский ромбик. Фотографироваться он не любил, наверняка - мать заставила.
Я помню его другим. Помню, как он азартно играл в футбол со мной и своими заводскими друзьями, мокрая челка то и дело падала на лоб, и он отбрасывал ее мгновенным движением руки. "В касание пасуй, в касание" кричал он мне. И я пасовал, как мог.
Помню, как после смены он молча сидел за столом на кухне и рассматривал свои руки. Я был тогда маленьким, но все же понимал, что отец смертельно устал. Отчего? Ведь его друзья работали не меньше чем он.
Помню, как он заболел, и его отправили в районную больницу. Была зима, и я долго трясся в холодной электричке, чтобы навестить его. Врач сказала мне, что нужно купить дорогое лекарство у спекулянта. Быть может, это средство поможет отцу выжить. Дала взаймы денег и написала на тетрадном листе адрес. Я шел по незнакомым улицам райцентра, ежеминутно разворачивал и читал адрес на измятом клетчатом листе. Название улицы я никак не мог запомнить. В комнате у тетки, торговавшей редкими лекарствами, поразил меня стол, накрытый двумя скатертями: одной - тяжелой, сшитой из двух кусков красного бархата с веревочной бахромой по краям, другой - легкой из белого почти прозрачного тюля. На нее спекулянтка высыпала десятка два ампул. Они так и лежали кучкой рядом с заварочным чайником, накрытым ватной "бабой", которая смотрела на меня пуговичными глазами, ехидно улыбалась и сама походила на эту толстую сальную торговку. Та тоже скалилась, еще в коридоре заметив, что под ботинками у меня нет носков.
- Ампулы морозить нельзя. Испортятся. Ты их в шапку заверни и так неси, - сказала она, пересчитывая и разглаживая мои помятые рубли.
Когда я пришел обратно в больницу и протянул врачихе шапку с ампулами, она, не глядя на меня, взяла их, пересчитала и убрала в стеклянный шкаф.
- Замерз? - спросила она. - Иди к отцу.
Я конечно замерз. Болели уши, и с тех пор они всегда болят, когда холодно и дует ветер. Отец умирал. Я понял это, стоило только взглянуть на него. Его рот странно вытянулся, и между белыми губами видны были зубы. Этот оскал напугал меня. Я присел на край кровати и взял его за руку. Страшное ощущение, что держу я холодные кости, заставило отпустить его ладонь.
Он открыл глаза и посмотрел на меня. В его взгляде я не увидел ни боли, ни радости - одно равнодушие. Через секунду его глаза закрылись. А я заплакал. Подошла врач, и, положив мне руки на плечи, велела уйти.
- Завтра придешь, - сказала она.
Живым отца я больше не видел. Остальные воспоминания о нем стерлись и исчезли куда-то...
...мама на фотографии улыбается. Прядь волос, чуть тронутых сединой, выбилась из прически и упала на щеку. Кажется, что она сейчас дунет, чтобы отогнать непослушные волосы. Даже на похоронах отца она улыбалась. Приветливо улыбалась гостям на поминках, робко священнику в церкви, заискивающе чиновнику, оформлявшему смерть... Я любил эту улыбку, до того момента, когда она улыбнулась и попрощалась со мной. Она ушла в другую семью, оставив меня с бабкой. Нет, я не разлюбил ее за это, просто мне перестала нравиться эта улыбка. Ее новая семья не раздражала меня, но я всегда сознавал, что я чужой в их доме и лишний человек, даже когда просто прихожу к ним в гости... Однажды, еще до второго ее замужества, я без предупреждения пришел к ней. Я скучал и не понимал, почему меня отправили жить к бабке, которую я терпеть не мог. Поэтому и пришел. Позвонил в дверь. Мама быстро открыла и не смогла сразу скрыть досаду, видно ждала кого-то другого. Мы прошли в комнату. Она села в кресло, я на диван напротив.
- Как дела? - Спросила она.
Я стал рассказывать. Я видел, что ее заботит что-то другое, но продолжал. Быть может, на зло ей. Все, более воодушевляясь, я пересказывал ей содержание Илиады, которую только что одолел. Сначала книга не нравилась мне, но потом когда я вчитался и привык к ритму стихов, то уже не мог оторваться. Я пересказывал подробно, с деталями и характеристиками героев, как я их понимал.
- На щите у одного там было нарисовано вот что...
И вдруг мать прервала меня:
- Ты сейчас иди, домой... к бабушке... завтра с утра выходной, с утра мне расскажешь...
На пальцах у нее были кольца. И даже перстень один. Никогда она их не носила. Раньше всегда в вазочке лежали. Утром я к ней не пришел.
Бабка оборвала свою тягомотную песнь, в комнате заскрипели паркетные половицы, щелкнул выключатель. Где-то вдалеке заиграл магнитофон. Опять советская эстрада, которую я так не люблю. Привычным движением я залез рукой под раскладушку, там всегда лежали мои любимые книги, каждую из них я мог читать с любого места. Сложенные в две аккуратные стопки, они подпирали дно моей кровати. На ощупь я нашел одну из них и выволок на свет. К моему удивлению этой книги у меня никогда не было. Маленький потрепанный томик без обложки, с оборванными углами пожелтевших страниц. Начало вместе с предисловием, если таковое и было, оказалось вырвано предыдущим хозяином. Возможно, книгу бабка нашла где-нибудь и положила ко мне под раскладушку. Что ж, спасибо. Я перевернулся на бок и стал читать...
2.
...он ехал через огромное поле, по направлению к деревне. Его гнедая лошадь медленно шла, понурив голову. Он не подгонял ее. Солнце садилось, и заночевать ему придется в доме на дальнем краю поля. Эта лачуга стояла на отшибе деревни, которую рыцарь недавно проезжал. Вероятно, там жил, лесник, или просто крестьянин, занимающийся заготовкой сена, для деревенского скота. Что ж и это неплохо. Наверняка этот человек будет рад пустить к себе в дом столь благородного господина, каким рыцарь и являлся на самом деле.
Этой дорогой мимо избушки иногда проезжают рыцари умирать. Редко, ведь Рыцарей мало, и не каждый из них доживает до Последних Лет.
Но ему повезло, он дожил и теперь, когда срок пришел, и немногочисленные друзья проводили Рыцаря с почетом, можно не торопиться, добираясь в Долину Сна. Там он умрет, или, точнее, заснет, осталось немного проехать лес, перейти речку и... Но сначала он переночует в доме у этого крестьянина.
Рыцарь спрыгнул на землю и привязал коня к ограде, вошел во двор. На пороге дома сидел паренек, совсем еще молодой. Он точил косу, напевал, что-то невнятное и время от времени прикладывался к большому кувшину с пивом. Он был так увлечен этой работой, что не заметил благородного гостя. А тот, между тем, стоял в двух шагах и улыбался.
Делая очередной глоток из кувшина, парень, наконец, увидел незнакомца. Сразу сообразил, что перед ним рыцарь. Вскочив, бросил косу в сторону и улыбнулся щербатым ртом:
- Чего изволит господин? - спросил он и поклонился.
Рыцарь подошел поближе к пареньку и сказал:
- Господин изволит, выпить с тобой пива и хорошо заплатить за ночлег в твоем доме, перед тем как отправиться в последнюю дорогу.
Парень потер рукой лоб. Он смотрел на рыцаря, не отрываясь, ему явно казалось, что над ним подшучивают. Конечно, когда-то бабка рассказывала ему про извечное правило Рыцарей отправляться на ядовитые болота, или как они говорили, в Долину Снов. Но раньше ему не доводилось даже просто посмотреть на рыцаря издалека, а уж разговаривать с одним из таких, да еще и столь важным, остановившимся у него за день до Вечного Сна вовсе не приходилось.
- Что же ты молчишь? - спросил рыцарь. - Могу я отстегнуть оружие, снять доспехи и присесть?
- Спрашиваете! - Опомнился парень. - Конечно. Только угостить нечем. Пиво плохое... Зато его много. И еда. Только кукуруза, но ее тоже завались. А потом это... вы ведь, наверное, на тканях спите, а у меня таких отродясь нету, сено брошу и сплю.
- Ничего, - ответил Рыцарь и улыбнулся. - Посплю на сене, выпью пива и закушу кукурузой. У меня есть табак и золото. Я отдам их тебе, когда буду уезжать, идет?
- Да что вы, пейте, ешьте на здоровье, я сейчас в дом сбегаю! За пивом. У меня, его, ну, прямо, море. А моря я не видел, но все же... ну, озеро, прямо, этого пива... я сейчас...
И он убежал в дом, а Рыцарь, снял доспехи и, положив их у крыльца, сел на ступеньки и достал трубку.
Из дома молча вышел парень. Кажется, он осознал, что произошло. Он уже не болтал, а просто поставил новый кувшин пива перед рыцарем и, сбегав к сараю, принес дров. Разводя костер, он то и дело оглядывался на сидящего на крыльце Рыцаря. Ему казалось, что у него временно помутился разум, вот сейчас он оглянется, а никого нет. Но рыцарь не исчезал. Он потягивал пиво из кувшина и дымил трубкой. Загорелся костер, и солнце исчезло за лесом.
- Вот так! - сказал парень и улыбнулся Рыцарю из темноты. - Сейчас кукурузу сварим. Поедим...
- Хорошо, - сказал рыцарь и глянул в сторону леса.
Парень проследил за его взглядом.
- Туда едете? - спросил он осторожно, боясь рассердить господина какой-нибудь бестактностью.
- Туда, - ответил Рыцарь.
Парень еще секунду смотрел ему в глаза, но не выдержал и отвернулся. Огонь медленно поедал дрова, превращая их в угли.
- Пива много, - сказал парень, сам не зная зачем. - Я его столько пью, жуть. Кажется пальцем на щеку нажмешь, и пиво брызнет, прям, из-под кожи. Во сколько! Рыцарь внимательно смотрел на него сквозь всполохи огня. И даже когда поднимал кувшин и отхлебывал пиво, все равно смотрел.
- Мне бабка в детстве сказывала, что много у вас, Лыцарей, всякого волшебства...
- Не Лыцарей, а Рыцарей. Так правильно.
- Ну да, Рыцарей, - повторил парень и смутился. - Я не того, не в обиду вам, господин.
- Я понимаю, - сказал Рыцарь.
- Я не в обиду, но вы так смотрите на меня, что я чую, или ну, как это, ощущаю, что вы того, колдуете на меня... смотрите, так. Страшно. Я ведь парень простой, траву там покосить, дров нарубить... Пиво пью, но тоже не того, спокойно, не безобразничаю. Пожалуйста, вы в случае чего, не это... как бы сказать, ну, в лягушек там меня превращать не надо!
Рыцарь захохотал. Да так громко, что парню показалось - сейчас он своим дыханием задует костер. Но через секунду он понял, что смеется Рыцарь не зло, а так, может, потому, что парень сказал какую-то несуразность, а он принял за шутку. Ну, и хорошо. Парень тоже захохотал, и некоторое время они смеялись вместе. И парень расходился все больше, смеясь, сам, не зная над чем, и почему. Он и не заметил, что Рыцарь уже не смеется и опять все так же пристально смотрит на него.
- Может, еще пива принести? - спросил парень.
- Не надо, - ответил Рыцарь, - у меня еще есть.
- Понятно, - сказал парень.
О чем говорить дальше он не знал.
Огонь весело размахивал ярко желтыми щупальцами и раскидывал звездочки искр.
- Моя жизнь подошла к концу. И все в своей жизни я делал сознательно, - Рыцарь говорил медленно, казалось, он хотел, чтобы парень сосредоточился и не пропустил его слова. - Я знаю, ты последний человек, которого я вижу. Так получилось. Завтра я засну. А ты останешься на этой земле. И не случайно я встретил именно тебя. Я постараюсь тебе помочь. Но для этого ты должен рассказать мне, как ты живешь, чего ты хочешь... ну давай, расскажи мне...
3.
С утра я иду на работу. Солнце только встает, на улице еще прохладно и городок наш обычно пыльный, сейчас чист - ночью прошел дождь. Я уже успел проснуться по-настоящему, и мне хорошо. Хорошо, несмотря на то, что скоро придется много и тяжело работать.
Я тружусь в рабочей столовой, при оптическом заводе. Сейчас наше предприятие, пережив постперестроечный кризис, опять вернулось к жизни, благодаря новому директору и заказчикам с запада. Невиданная удача. Страшно даже подумать: что бы было с нашим городком, если бы завод закрылся? Ведь половина жителей зарабатывает деньги здесь. Остальные либо на пенсии, либо в сфере обслуживания - в двух магазинах, трех коммерческих ларьках, прачечной и библиотеке. Да, еще есть отделение милиции и поликлиника. Вот и все.
В столовой на проходной я сталкиваюсь с поварихой Зоей. Она быстро мажет губы ярко красной помадой и, убрав ее в карман белого халата, заправляет пергидритные локоны под платок. Ей кажется, что так лучше. Увидев меня, она заговорщицки улыбается.
- У нас новый мясник пришел... - говорит она.
Видно, что для нее эта новость не рядовая. Когда-то Зоя нравилась мне, но недолго. Я быстро понял, что ее интересуют только мясники. Отчего это происходит, я не знал. Но она, упорно ждет своего принца, и принц этот должен разделывать туши, с одного удара, пить водку в воскресенье, и быть похожим на не большой трехстворчатый шкаф.
- Мясник? - переспрашиваю я. - В смысле болеет за "Спартак"?
- Нет, - обижается Зоя, - не знаю я, за кого он болеет! Надо узнать, кстати, новый пришел... Такой! Весь в наколках. Здоровый как бык. Говорит, сидел по хулиганке, а сейчас, мол, успокоился. Батя у него шишка. Я спрашиваю почему, мол, не вытащил тебя отец? А он: жизни, говорит, учил. Я спрашиваю, научил? Он, говорит, там научат. Отличный мужик! Батя, видать, к нам и пристроил.
- Здорово, - говорю я Зойке, - опытный тебе достался...
- Ладно, мне бежать надо, и ты не спи, а то тебе Клавдия шею намылит...
Зоя убегает, а я иду в комнатку, где все переодеваются, складывая свои вещи в шкафчик и надевая халаты и головные уборы.
Я бреду мимо кипящих котлов с супами, мимо огромной пароварки с пловом, мимо квадратной духовки. Мне нужно попасть к раздаче. Там мое рабочее место. Пока не начался обеденный перерыв, я должен осторожно подтащить туда две огромных кастрюли с компотом и киселем. Потом, когда рабочие пойдут есть, я буду заполнять подносы с напитками и следить, чтобы их всегда было достаточно. Я действую как автомат, как робот. Наливаю, ставлю, иду за пустыми стаканами. Опять наливаю, ставлю и так по кругу, до конца рабочего дня. Еще я должен буду помочь посудомойке, доброй старухе тете Глаше, собрать посуду и составить ее в посудомоечную машину. Если потребуется - отнести продукты из грузовика на склад.
Поначалу я разглядывал лица рабочих в очереди, пытался представить себе их жизнь, их семью, заботы. Но потом это наскучило, и я решил, что буду думать вообще о чем-нибудь отвлеченном, не связанным с работой. Сосредотачиваться только надо, когда тащишь котел с кипящим компотом или киселем. Я не раз видел следы ожогов на руках у работников нашей столовой. Зойка шутит, называя эти шрамы профессиональными отметинами.
Больше всего я думал о книгах, вспоминал прочитанное, считал происходящее в них чем-то не менее важным, нежели сама жизнь.
Я смотрел на плавающие в компоте кусочки яблок и представлял себе пиратские корабли из книги про капитана Блада. Тарелки приземлялись на прилавок, как летающие объекты из "Войны миров". А сам я возвышался над расставленными на подносе стаканами, как Гулливер над войском лилипутов.
Таким способом я преодолевал нудную механическую работу. Половник ныряет в котел, компот выливается в стакан, час за часом, поднос за подносом...
Повара, мясники, и прочий мужской персонал меня недолюбливал. Я долго не мог осознать причины, отчего так происходит, но сегодня, случайно услышал разговор шофера, завозившего к нам продукты и Мироныча-хлебореза по кличке Шеф, понял все. Кличка эта пошла оттого, что раньше он был шеф-поваром в приличном ресторане в районном центре. Но, оказавшись на такой выгодной должности, Мироныч не выдержал испытания богатством и властью. Он начал "гулять", то есть, реализовав очередные украденные продукты, он принимался пить, и запои его становились все длиннее. Вскоре от него устали все и подчиненные и начальство. В результате его подставили. Очень ловко на него повесили все грехи, а потом поставили перед естественным выбором, либо под суд, либо заявление об уходе по собственному желанию. И Мироныч ушел, освободив место для сынка начальника треста, который как раз к этому времени окончил кулинарное училище. Пропьянствовав еще какое-то время, Мироныч сумел остановиться. Он добровольно пошел лечиться и превозмог зависимость от алкоголя. Именно в это время он и приехал в наш городок. Говорят, когда-то он был хорошим парнем, весельчаком, душой компании. Но я таким его не видел. Маленького роста. Остреньким лицом он напоминал хорька, суетливого и вместе с тем злобного. Его тонкая белая ладонь сжимала нож для резки хлеба. Широкое острое лезвие быстро ездило по желтой доске, издавая неприятный скрип.
Губы его были всегда плотно сжаты, а в глазах, на что бы он ни смотрел, блестели острые холодные льдинки. Вся его широта и бесшабашность, точнее, ее остатки выражались в жестоких шутках над более слабыми сослуживцами. Он мог подсыпать соли в котел с салатом, подложить в сумку кому-нибудь из рабочих украденный огурец, а потом долго смеяться над озадаченной поварихой, и оправдывающимся на проходной рабочим.
В перерыве он обычно курил, болтая с шоферней. В хорошую погоду я тоже выходил во двор, чтобы, усевшись на солнышке, отдохнуть от запахов кухни, покурить и почитать книгу.
В тот раз я задержался, доделывая какую-то срочную работу. Подходя к двери ведущей во двор, снаружи я услышал разговор. Это был Шеф. Он стоял, облокотившись на большое дерево, и объяснял что-то шоферу. Не знаю почему, но я притормозил, не стал выходить на улицу, задержавшись в темном дверном проеме.
- Он отмороженный, - говорил Шеф. - Ходит, как спящая царевна, когда его спросишь о чем-нибудь, переспрашивать приходиться, он с первого раза не понимает...
- Надо бы его оживить, Мироныч, - усмехнулся шофер.
- Надо бы, - ответил тот. - Да больно вежливый, не придерешься. "Здравствуйте Владимир Миронович, до свидания Владимир Миронович".
Мироныч так здорово изобразил мою манеру здороваться и прощаться, что сомнений не осталось - речь шла обо мне.
В глазах у меня потемнело. Я выскочил на улицу, подошел вплотную к Шефу и вскричал:
- А ты сам меня оживи!
Глаза Шефа побелели. Он отбросил сигарету, и едва уловимым движением схватив меня за волосы, потянул вниз. Этого я не ожидал. Резкая боль заставила меня пошатнуться и упасть на колени. Шеф склонился надо мной.
- Ах ты культурный, ты...- бормотал он и тянул мою голову за волосы к земле.
У меня на глазах выступили слезы. Было больно, но неожиданно боль словно исчезла, уступив место черной волне гнева. Я сжал кулак и ударил его в живот. Он закричал и отпустил меня. Не успев опомниться, я ударил его еще и еще раз. Шеф упал и попытался отползти к грузовику, который стоял рядом. Шофер замер в нерешительности, все это длилось секунды, и он просто не успел сообразить, что нужно сделать, так неожиданно было мое нападение. Где-то вдалеке я слышал крик Зойки, она звала кого-то. Потом чьи-то сильные руки обхватили меня и оттащили от Шефа. Я еще пытался вырваться, я видел только моего врага, лежащего в пыли у огромного колеса грузовика. Но человек, удерживающий меня, был значительно сильнее, и вскоре я бессильно повис на его руках.
- Ну, что успокоился? - спросил он, все еще крепко держа меня.
Я кивнул. Он отпустил. Я наблюдал, как поднялся Шеф, к нему подошла Зойка и его приятель шофер. Он стер кровь с губы, что-то тихо сказал шоферу и, отодвинув Зойку, поплелся на кухню. Я ждал, что он повернется и посмотрит на меня, но он просто ушел.
И только теперь я разглядел того, кто вовремя остановил драку. Передо мной стоял огромного роста человек в халате, заляпанном жирными мясными пятнами. Он был коротко стрижен, над его крупными мясистыми губами нависала щеточка усов. Он почесал висок широкой лапищей, и я увидел на тыльной стороне ладони татуировку. Это была роза, стеблем своим она оплетала нож, а вместо корней расходилась в разные стороны, образуя рамку, колючая проволока. Но больше всего меня поразили его глаза. Он смотрел как будто в глубь меня, будто бы изучая, обследуя мою душу. Я невольно отвел глаза в сторону и увидел брошенную мною перед дракой книгу.
Она валялась на асфальте, в пыли. Первая страница оборвалась и болталась на ветру. Я поднял и сунул книгу под мышку.
- Ты б на зоне не пропал? - cказал мужчина и протянул мне руку. Я пожал ее. - Жора. Мясник я. Новый, - представился он.
Я назвал свое имя.
- Почему это не пропал бы, а Жор? - спросила Зойка, которая незаметно подошла к нам и встала рядом Жорой. - Он ведь вроде мелкий.
- В мелкого попасть труднее. - Жора улыбнулся и опять внимательно посмотрел на меня. - И есть им меньше хочется. Но дело не в этом, видала - он Шефа-то чуть до смерти не прибил? Только такие и выживают. Кто убить готов.
- Я, - говорю, - не хотел убивать. Просто злоба взяла...
- Я знаю, друг, - сказал Жора и это простое слово, "друг" оставило след, где- то глубоко внутри меня.
Да, мне нужен был друг. Я долгое время жил в полном одиночестве, которого, казалось бы, не заслуживал. Просто весь мир, окружавший меня, был чужд мне. Я не принимал его, заменяя тоскливую действительность выдуманной. Я выдумывал девушек, в которых потом влюблялся, выдумывал друзей, с которыми потом делился печалями и радостями. Реальными были только книги.
Зойка смотрела на меня. В ее взгляде читалась смесь удивления с уважением.
- Шеф этого так не оставит, - сказала она.
- Оставит, - сказал Жора. - А если не оставит, то я с ним поговорю. - Потом он обернулся ко мне. - А это чего у тебя за книга? Интересная?
- Интересная, - говорю, - как называется, не знаю, первых страниц нету. Только начал читать. Пока, кажется такая, что не оторвешься.
- Почитаем? - спросил Жора.
Я удивился. В его вопросе я разглядел неподдельный интерес. Он стоял и смотрел на меня. Он ждал, что я отвечу. Зойка поправила косынку на голове и улыбнулась. Видно ей тоже хотелось послушать. Теплый летний ветерок трепал полы ее халата.
- Ладно, - сказал я, - только тут не сначала. И я уже вперед ушел.
- А ты расскажи, что там было. Своими словами. И пойдем дальше.
- Хорошо.
Мы отошли и уселись на газон перед производственным корпусом. Оставалось еще сорок минут перерыва. Я стал рассказывать то, что успел прочитать...
4.
Рыцарь держал в руках горячую кукурузу и не обжигался. Это было странно, потому что парень только что достал ее из кипящего котла. Самому ему приходилось перекидывать раскаленный початок с ладони на ладонь.
Костер догорал. Отложив кукурузу, парень подкинул в него сухих веток. Голодное пламя с удовольствием стало поедать их.
- Понятно, - сказал Рыцарь, выслушав рассказ паренька о его простой жизни. - А для чего все это?
- Ну, понимаете, я не очень знаю... сено - для деревенских коров... если вы про это. Только сдается мне, вы не про то. Ну, я вот пиво люблю. И могу его, сколько хочешь купить, - похвастался паренек.
- И все? Тебя ничего не тревожит?
Рыцарь внимательно посмотрел на парня. Тот задумался над вопросом, повертел в руках недоеденную кукурузу и бросил ее в огонь.
- Вы про это... про тоску? - спросил парень тихо.
- Именно, про нее...
- Бывает так, что выть хочется. И пиво не помогает. Лежу ночью, слушаю, как дождь барабанит по крыше, и заснуть не могу. А в голове все одна мысль вертится: "Что же будет дальше?" Ну, не могу заснуть и все. Хочется собрать мешок, и уйти отсюда, как рассветет. Только куда? Ну а на утро встанешь, косить надо. Я тогда специально работаю много и долго. И не пью ничего. Солнце жарит, с меня пот градом, а я все равно не пью. А когда выбьюсь из сил окончательно, схожу на речку окунусь и иду в деревню. И вот только там, в трактире возьму пару пива ледяного и пью, пью. И весело бывает. Но только дня через три опять все снова. Особенно если дождь.
Выслушав, Рыцарь тихо сказал:
- А дальше будет просто. Ты будешь косить сено для деревенских коров. Напиваться каждый третий день. А потом умрешь.
Парень опустил голову и задумался. Лицо его покрыла тень, только волосы освещались всполохами огня. Ему перестал нравиться этот вечер. С тем же успехом он мог провести его в трактире, правда, там бы ему пришлось сидеть одному - крестьяне почему-то не любили его, но зато не было бы этих докучливых разговоров.
- Может, я еще женюсь. На девчонке какой. Возьму завтра и приду к дочке трактирщика, правда, она толстуха, но ничего, даже хорошо, приду и скажу, мол, выходи за меня, я работник хоть куда! А пиво заброшу. Детишек родим.
- Вот смотри, у тебя уже возник план, - улыбнулся Рыцарь. - Это неплохо. Во всяком случае, понятно, что нужно сделать. Для начала купить одежду поприличней, потом пойти к трактирщику и попросить руки его дочери, заранее заручившись ее согласием. Видишь как просто?
Рыцарь поднял с земли кувшин с пивом и сделал большой глоток. Но парень хоть и был простоват, все же почувствовал в его словах какой-то подвох.
- Да просто, - сказал он. - Мы построим дом, лучше этого раз в сто. Трактирщик наверняка даст приданое. Или я перееду к ним. И буду работать в трактире. К тому же бесплатное пиво.
- Пиво ты собирался бросить, - откликнулся Рыцарь.
- Ну, да. Брошу. Только... вот уложу я детей. Ну, с женой там, то се... извините. Ну, выкурим с трактирщиком по трубочке. И так далее. Я только боюсь, что когда пойдет дождь, - он запнулся, но взял себя в руки и продолжил: - Когда опять пойдет дождь, мне будет трудно заснуть. Будто ничего не изменилось.
- Да, с дождем ты ничего поделать не сможешь, - сказал Рыцарь серьезно.
- И что же делать? - спросил парень.
Он чувствовал себя беспомощным. Его снова охватила тоска, хотя на дворе было сухо, никакого дождя, и пиво стояло перед ним в кувшине, и пар исходил от котелка с кукурузой.
- Видимо, я остановился здесь в эту ночь специально, чтобы ответить на этот твой вопрос, - сказал Рыцарь и замолчал.
Где-то далеко закричала ночная птица. Подул тихий ветерок, щелкнула ветка в костре.
- Ты счастливей меня. Ты можешь встать и уйти завтра утром. Ничто не связывает тебя. Ты можешь просто посмотреть мир. Попробовать понять, как он устроен, попытаться постичь его таким, какой он есть на самом деле, - сказал Рыцарь и парень поднял голову.
Дело в том, что голос его собеседника совершенно изменился. Будто другой человек говорил с ним. И человек ли это был? Парень не знал, но понял: нужно слушать каждое слово.
- Там за деревней начинается дорога, она ведет через лес к городу. Даже в этом лесу есть много примечательного. Но останавливаться в нем не стоит. Ты пройдешь мимо. Переночуешь в городской гостинице, купишь немного еды и флягу для воды. А потом пойдешь дальше. На восток. Ты будешь идти и идти. Что там за городом? Ты увидишь, узнаешь других людей, их обычаи, так не похожие на наши, но и там ты не остановишься. Ты пойдешь к центру мира. Это длинный путь. По дороге ты обретешь все то, чего тебе не хватает сейчас. Остальное дам тебе я, - сказал Рыцарь и вынул из-под рубахи кожаный мешочек, который висел на шнурке у него на груди. Из него на ладонь Рыцаря выпали две стеклянные капли. Вероятно, они были отделаны замечательным ювелиром. В их гранях отражались языки пламени. Но пареньку показалось, что они светятся изнутри.
- Что это? - спросил парень.
- Это капли дождя, - ответил Рыцарь, - две капли. Ничего особенного. Просто память.
- Память, о чем? - спросил парень, явно не понимая, что это такое.
Для чего человеку заказывать у ювелира стеклянные капли? Для чего носить их с собой в мешочке на груди? И для чего Рыцарь показал их ему?
- Это моя память. И тебе не надо знать, откуда они у меня и почему я хранил их до сегодняшнего дня. Придет время, и ты поймешь. Придет время, и у тебя будут свои такие же. Быть может одна, или несколько, неважно. Тот, кто идет к Центру Мира, обязательно найдет их в пути.
- Но, вы же, я извиняюсь, едете, того, ну... спать. А не к Центру Мира... - парень смутился, не зная как задать вопрос, но вскоре собрался и решительно заговорил: - Вы-то не ищите Центр Мира, а капли эти стеклянные у вас есть. Откуда тогда? И вообще что это за Центр Мира?
- Я тоже иду туда и буду там быстрее, чем ты. Знаешь, у меня к тебе будет одно поручение. Возьми одну из них... и положи там. Вместе со своими. Но сначала ты должен найти их. Там на горе, в Центре Мира, все люди, кто нашел правильную дорогу, складывают найденные в пути капли дождя. Там у корней огромного дерева их уже много. Когда ты дойдешь туда, ты сможешь узнать историю каждой. В том числе и моей.
- А как я найду этот Центр, эту гору с деревом? И почему ты сам не можешь отнести ее туда?
- Найдешь как-нибудь. Моя частичка дождя - помощь тебе, чтобы у тебя была цель. Сначала ты понесешь мою, а потом обзаведешься своими. На первых порах тебе будет легче идти, зная, что ты обещал донести тот груз, что дал тебе я. Обещаешь?
Рыцарь посмотрел на парня, словно проверяя, сможет ли он? Способен ли?
- Обещаю, - твердо сказал парень взял в руки стеклянную каплю. Положил на ладонь и поднес к глазам. - Очень похоже на слезу, - сказал он.
- Да, - кивнул Рыцарь, - похоже, очень. Может это она и есть?
Костер потух, но из-за леса, прогоняя ночную тьму, появилось солнце.
5.
Со времени нашего знакомства с Жорой прошло много времени. Каждый день мы встречались на работе в столовой. В перерывах я читал вслух книги, и постепенно к нам присоединялись другие работники столовой. По выходным с Жорой ездили на реку удить рыбу. С его помощью я быстро пристрастился к этому развлечению, благо рыбы у нас в реке было много. Однажды на рыбалке мы попали под сильный дождь, и я слег с воспалением легких. Бабка вызвала врача, он прописал мне пенициллин и еще какие-то лекарства. В первый же день моей болезни Жора появился у нас дома, совершенно очаровав мою бабку. Как он этого добился, навсегда останется для меня загадкой, но стоит сказать только, что к его приходу она пекла пирожки. А приходил он каждый день. До этого я ел ее выпечку раз в год на ее же день рождения. Кроме того, в нашем меню появилось мясо, и я догадывался о его происхождении. Зойка, видимо, желая угодить Жоре, передавала нам с бабкой столовскую еду в бидонах, от чего бабка тоже была в восторге. "Научился ты жить", - сказала она и водворила в мой чулан стул "специально для Жоры", а потом вообще совершила небывалый акт щедрости, накрыв этот стул ковриком, который связала из собственных, почти новых колготок.
Жора приходил вечером после работы. Теперь уже он читал мне в слух, и когда книга без обложки была дочитана, я отдал ему мой читательский билет, и он отправился в библиотеку. На следующий день Жора пришел ко мне с новой книгой, но читать ее не стал. Он сел рядом с моей раскладушкой, не глядя на меня, в задумчивости произнес:
- Я там, - он имел в виду библиотеку, - познакомился с Наташей...
Я не сразу понял, о чем он хочет говорить со мной.
- Да она ничего, понравилась тебе что ль? А как же Зойка?
Но Жора не принял моего шутливого тона.
- Да при чем тут... понравилась... я про другое. Она говорит, тебе надо в Москву.
Я понял, о чем речь. Дело в том что, библиотекарша Наташа пыталась иногда заводить со мной разговоры о том, что я должен ехать в Москву учиться. Я отнекивался, ссылался на отсутствие денег, что, в общем-то, было правдой. Но главное, я боялся этого чужого города и новой жизни в нем.
- Мало ли, что она говорит... где деньги-то взять, в Москву без денег ехать глупо? На вокзале там жить?
- А я тоже думаю тебе надо уехать. Хочешь до старости компоты разливать? Там освоишься, выучишься, другая жизнь...
Мне надоел этот разговор:
- Георгий, послушай, я не собираюсь никуда ехать. Мне нравиться здесь. Разливать компоты. Ловить рыбу. Читать.
Он улыбнулся.
- На каникулах приедешь, порыбачим. А в столовку на раздачу всегда успеешь.
- Ладно, - сказал я, чтобы остановить эти мечты. - Вот заработаю денег на год и поеду. Как-нибудь.
Жора опять улыбнулся и посмотрел на внушительную стопку книг у кровати.
- Деньги - не проблема, - сказал он.
- Ладно, - ответил я, - поживем, увидим.
- Да, - сказал Жора, открывая книгу. - И поживем. И увидим. Смотри, это старинная книга, это как его реп... реп...
- Репринтное издание? - подсказал я.
- Ага, точно. - Он посмотрел на меня и широко улыбнулся. - Наташа сказала, это из обязательной программы, к поступлению... Она говорит, ты этот гуманоид...
- Гуманитарий. - Поправил я, усмехнувшись.
- Во-во. Гуманитарий. А это не одно и тоже? - Спросил Жора и, не дожидаясь ответа, начал читать.
Я смотрел на него и думал, что я никогда не уеду из нашего города, ведь только здесь у меня есть такой друг. Это был последний раз, когда я видел Жору живым.
6.
На следующий день Жора не пришел меня навестить, не пришел он и через день. Рядом с моей раскладушкой лежала библиотечная книга, репринтное издание. Читать ее без Жоры я не собирался. На третий день я поднялся и, несмотря на слабость, побрел в столовую, узнать, что такое случилось с Жоркой, что он перестал бывать у меня в гостях.
Во дворе столовой меня встретил Шеф. Он курил как всегда у большого дерева.
- Эй, боевой, - сказал он не зло. - Дружка своего ищешь?
- Ага, - говорю, - ищу Жорку.
-Так иди... - он назвал адрес, печально известный в нашем городке как морг.
Я остановился и посмотрел на Шефа:
- Плохо ты шутишь, - говорю. - Еще захотел?
- Не выпендривайся, - сказал Шеф. - Убили твоего Жору. - Он помолчал, глядя на меня. И вдруг добавил тихо: - Мне самому его жаль. Единственный нормальный мужик среди нас всех.
Я все еще ничего не понимал. Мир вокруг меня будто застыл, я видел как медленно, очень медленно трепещут листья на ветру, как столовская кошка лениво моет лапой морду, как двое рабочих тащат куда-то котел...
- Эй, ты чего, плачешь? Перестань, - сказал Шеф, - пойдем ко мне в хлеборезку, у меня там есть...
И он потащил меня к себе в комнату, обняв за плечи, и столовские повара, рабочие, грузчики, попадавшиеся нам по дороге, отводили глаза, чтобы ни встречаться со мной взглядом.
В коморке непьющий Шеф, достал из-за батареи пол-литра, и мутный граненый стакан. Я выпил, и он протянул мне черную горбушку, занюхать. Водка подействовала сразу, движения окружающего мира опять пришли в норму, но от этого было только хуже. Шеф смотрел на меня.
- А ты все не пьешь? - спросил я почему-то.
- Все не пью, - ответил Шеф мне в тон, и болезненно поморщился.
Я попытался собраться с мыслями.
- Кто его убил? За что? - вопросы один за другим возникали у меня в мозгу и лопались, как мыльные пузыри.
Шеф взял со стола бутылку и налил еще полстакана.
- Сторож его убил, в магазине который... дядя Сережа-ветеран, знаешь его?
- Знаю... а за что? Почему?
- А ты думаешь, твой Жорка, он кто? Мясник? По хулиганке сидел? Да, скокарь он... только в завязе.
- Кто? - переспросил я.
- Скокарь, про то, что он за хулиганку сел - это телега. Скокарь - грабитель значит.
Я молчал, пытаясь понять, о чем он, что значат все эти звонкие слова?
- Грабитель он. И сидел за это. Потом, видно, завязал. А сейчас опять за старое. Зачем ему? Здесь что ль не мог наворовать? Мясом бы приторговывал, как все до него. Не знаю. Может, опять потянуло. Это как водка, навсегда.
Шеф рассказал мне, что Жора, попытался ограбить единственный частный магазин в нашем городке. Этот павильон располагался рядом с шоссе, ведущим в райцентр. Он выбрал момент, когда в магазине остался один сторож, ветеран дядя Сережа. Правда, у того было охотничье ружье, но Жора вряд ли опасался полуслепого старика. Вообще, с точки зрения безопасности, план был разработан неплохо. Жора подкараулил ветерана, когда тот пошел за чем-то в сарай рядом с магазином, и запер старика там. Благодаря этому, ему не пришлось применять силы. Ветеран, естественно, не видел того, кто так с ним обошелся, и пока он, матерясь, стучал в дверь сарая кулаками, Жора прошел в магазин через оставленную стариком открытой дверь. Там он спокойно собрал из кассы дневную выручку, и быстро пошел через дорогу в сторону пруда. Вероятно, он собирался спрыгнуть с обрыва, обойти пруд и скрыться в лесу. Но так случилось, что дяде Сереже удалось вырваться из заточения. Двери сарая прогнили, и замок вылетел. Стрелял дядя Сережа для очистки совести, попасть с такого расстояния он мог лет пятьдесят назад, когда вернулся с фронта, но сейчас он практически ослеп. Так или иначе, но патрон "Спутник", рассчитанный для охоты на кабана, попал Жоре в спину и пробил сердце, как раз в тот момент, когда он собирался спуститься с обрыва. До спасения ему оставался один шаг. От сильного толчка Жора рухнул вниз с обрыва и остался лежать по пояс в воде. Рядом с ним милиция нашла деньги, украденные из магазина.
"Деньги - не проблема", - вспомнил я слова Жоры.
- Не понимаю, - повторил Шеф, - зачем именно так-то?
- Жора бы не стал мясо проносить под одеждой через проходную, а потом торговать с рук...
- Не понимаю, - опять сказал Шеф.
А я просто пожал плечами и допил оставшуюся в стакане водку.
В этот вечер я зашел к Зойке домой и выпил с ней еще, потом пошел в библиотеку и разговаривал с Наташей. Даже пытался обвинять ее в том, что именно она толкнула Жору на ограбление, хотя это и было неправдой. Наташа рассказала, что тело Жоры забрал отец и увез в райцентр. После этого я заглянул в тот самый магазин, где нашел дядю Сережу, он тоже пил и плакал, что отбило у меня первоначальное желание с ним посчитаться.
- Я семь сталинских грамот получил, - говорил дядя Сережа сквозь пьяные слезы, - я немцев перебил сколько, не сосчитать, а этого... этого Бог не простит.
- Когда это ты в Бога поверил? - спрашиваю.
- Доживешь до моих лет, поверишь... - отвечал дядя Сережа и разливал дешевую водку в граненые стаканы. - Ты прости меня...
- Вот твой Бог и простит, - зло ответил я, и мы не чокаясь, выпили.
Когда дядя Сережа уснул на пустых ящиках из-под стеклотары, я вышел на шоссе. Был летний вечер с теплым небольшим ветерком, раньше я любил такие вечера. А теперь я стоял над обрывом и смотрел на черную гладь озера, за которым начинался город, живший собственной жизнью, будто ничего и не произошло. И я вдруг почувствовал, что мне действительно нужно уезжать, неважно, что нет денег. Я уволюсь из столовой, получу расчет и уеду в Москву. Жоры больше нет и не с кем здесь, разговаривать, ловить рыбу, читать книги...
7.
Рыцарь ехал на болота, где ядовитые испарения усыпляли таких же благородных воинов как он. Для простых людей, эта топь была закрытым местом. Постепенно мирские заботы отступали перед новым, еще не изведанным чувством покоя, умиротворения. Он последний раз обернулся и посмотрел на паренька, машущего ему вслед. Посмотрел и отвернулся. С этим делом было покончено.
Когда рыцарь скрылся из виду, парень вытер слезы, перекинул дорожную сумку на другое плечо и пошел в сторону города. Только дойдя до деревни, он осознал, что покидает свой дом, быть может, навсегда. И хотя он понимал, что поступает правильно, все же ему было грустно. Здесь он прожил всю жизнь, плохую ли, хорошую ли, неважно, это была его жизнь, и какой бы она ни была, ее все-таки немного жаль. Жаль, покидать этот домик в поле у леса, жаль эту дорогу, которой он частенько хаживал в трактир. Да, и трактира тоже, верно, будет не хватать. Парень остановился и посмотрел на двери трактира. "А неплохо было бы зайти и выпить кружечку пива перед дорогой", - подумал он и, хотя понимал, что как раз перед дорогой пива пить нельзя, но все же решился, твердо пообещав себе выпить не более одной кружки.
И действительно, у них в деревне замечательный трактир. С высоким потолком и внутренним балконом, на котором, как и внизу, стояли небольшие круглые столики. Паренек зашел в трактир и к его удивлению был с восторгом принят отдыхающими фермерами. Несмотря на утро, их было довольно много. Никогда раньше они не проявляли столько радости по поводу скромного косаря. Сейчас же они тянули его, каждый в свою компанию, и после недолгой борьбы решено было составить столы вместе, организовав один, общий.
В деревне оказалась куча новостей, про которые паренек не слышал и теперь узнавал их постепенно. Кто счастливо женился, кто к несчастью помер. У кого новая телега, а кому к старой приделали новое колесо. Кружка за кружкой, компания становилась все веселее, и тут парень решил объявить о своем уходе, ожидая, что эта новость вызовет такой же восторг, как и начало строительства общей деревенской бани.
- Я ухожу к Центру Мира! - сказал он, поднявшись.
Его немного пошатывало от выпитого, но он уперся руками о стол. Шум разговоров разом затих. Стало слышно как на внутреннем дворе хозяин тяжелым топором колит дрова.
Фермеры смотрели на парня в недоумении.
- Куда ты собрался? - спрашивали они.
- К центру мира, - отвечал парень, уже не так уверено.
Опять тишина и звуки топора на дворе.
- Отличная шутка, - сказал бородатый фермер, сидящий как раз напротив паренька.
- Отличная, - согласился другой и захохотал, и к нему присоединились остальные.
Вскоре хохотал весь трактир. Даже хозяин бросил рубить дрова и, войдя, встал в проеме двери. Он улыбался, ему нравилось, когда гости веселятся.
- Каждому по кружке, за счет заведения! - выкрикнул он, конечно, ничем не рискуя - фермеры уже выпили и съели так много, что их плата с лихвой окупит этот гостеприимный жест.
-Ура хозяину! Ура! - закричали фермеры.
Они тут же забыли про парня. Когда закончилась раздача бесплатного пива, и фермеры чуть успокоились, парень опять взял слово:
- Но я, правда, собираюсь уйти, - сказал он. - У меня был рыцарь, он ехал спать на болота...
Фермеры слушали его молча. В их глазах, казавшихся парню одинаковыми, не отражалось ничего.
- Не верите? - спросил их парень. - Он дал мне вот это. - На ладони его вытянутой руки появилась стеклянная капля. - Вот! - почти кричал он. - Вот какая красота.
Капля, казалось, светилась изнутри.
- Ну-ка, дай-ка глянуть, - робко попросил фермер, сидевший рядом.
Парень протянул ему драгоценность.
- Д-а-а... - протянул фермер. - Красота. Это Рыцарь дал тебе ее?
- Точно, - ответил гордый собой парень.
- Дайте и мне посмотреть!
- И мне!
- И мне!
Всем хотелось подержать в руках, поближе рассмотреть сокровище, неожиданно доставшееся простому косарю.
- Всем еще по кружке, теперь за мой счет! - крикнул парень, и пьянка, набирая обороты, продолжилась.
Он очнулся после долгого тяжелого сна. Трактир был пуст.
- Закрываем, - сказал ему хозяин.
- Да и мне пора, - сказал парень, встал и, вдруг вспомнив о чем-то, стал ощупывать карманы, выворачивая их наизнанку.
- Потерял что-то? - вежливо спросил хозяин.
- Да, вот капля такая стеклянная. У меня была. А сейчас нет. Найти не могу, - в его голосе послышались отчаянные нотки. - Потерял!
- Может, найдется... хотя вряд ли... может, того, прихватил кто? Ценная она была?
- Не знаю.
- Если ценная, то вряд ли отыщется. У нас народ, сам знаешь...
Парень стоял в растерянности, не зная, что делать.
- Ты сейчас домой иди. Завтра я фермеров расспрошу. Может, взял кто. Может, здесь где завалилась... иди выспись нормально и приходи.
Парень вышел на улицу. Несмотря на уверения трактирщика, стеклянная капля не найдется. Один раз, покинув своего хозяина, такие вещи не возвращаются. Он пришел домой. Посидел на пороге, тупо глядя на угли от вчерашнего костра. Потом зашел в комнату. Болела голова, и он решил выпить пива, достал кувшин, отхлебнул. Пиво показалось ему не вкусным, почти горьким. "Ничего, вот посплю и, быть может, все проясниться", - подумал парень, укладываясь на охапку соломы. Но сон никак не приходил. В окно начал барабанить мелкий дождик.
8.
Я уезжаю. В плацкартном вагоне жарко и душно. Соседи мои молчаливые угрюмые люди. Муж с женой и их маленькая дочка. Они тихо переговариваются и не обращают на меня внимания. Но это не беспокоит меня. Все хорошо. Я попрощался с матерью и бабкой. Попрощался со всем своим городком, где родился и вырос. Я уезжаю в новую жизнь и, хотя я знаю, что прошлое будет преследовать меня во сне, я счастлив. Я еду в огромный прекрасный город, который надеюсь, примет меня и сделает своим жителем. Я еду в Москву. В Центр Мира.
"НАША УЛИЦА", № 1-2005
