Сергей Федорович Каратов родился 26 января 1946 года в Миассе, Челябинской области। Окончил Литературный институт им. М. Горького, прозаик и поэт, член Союза писателей с 1983 г. Автор нескольких поэтических сборников: “Березовый лог”, 1977, “Снежная ягода”, 1982, “Клинопись птичьих следов”, 1988, “За-дам-с”, 1993. Печатался в журналах “Октябрь”, “Новый мир”, “Юность”, “Смена”, в “Литературной газете”, в альманахе “День поэзии” и др. В “Нашей улице” публикуется с № 2-2003.
Сергей Каратов
ТАЕЖНАЯ ЛЮБОВЬ
повесть
1.
В лодке из-за пробежек "река-берег" все время стояла вода, которая на целый день покрывалась мелкой рябью из-за работающего мотора. Полуденное солнце начало припекать так, что Корнеев стянул брезентовую куртку, сложил ее вчетверо и подсунул под себя: будет гасить вибрацию. Мторист Трофимов направил "казанку" к берегу, где среди помятого кустарника издалека виднелись красные флажки. Корнеев накинул на левое плечо широкий брезентовый ремень взрывной машинки, сунул под мышку мотовило с телефонным проводом и выпрыгнул на песчаную отмель. Он поставил машинку на сухой речной песок и подошел к первой вырезанной из небольшого ольхового деревца пикетной палочке, снял флажок и сунул его в карман. Разъединив зачищенные и скрученные концы всех отводников, идущих вглубь заряженных скважин, взрывник последовательно присоединил их к взрывной магистрали. В это время Трофимов окликнул Корнеева и показал на уплывающие вниз боны.
- Валяй, Трофимов! - запрыгивая в лодку, скомандовал Корнеев. - Поедем боны догонять.
Он отбросил в кусты мотовило с частично размотанной магистралью, схватил взрывную машинку и запрыгнул в лодку.
Взревел заведенный тридцатисильный "Вихрь", и дюралюминиевая "казанка" круто развернулась вниз по течению. За поворотом открылся вид на поселок Стожары, напротив которого река раздваивалась, обтекая долгий лесистый остров с двух сторон. В оба русла реки окунается солнце и отсвечивает в них золотистыми бликами, отчего остров напоминает корабль, бросивший якорь в узком фиорде. Привлеченные недавними взрывами, на берег выбежали десятка два местных жителей, явно не избалованных подобными зрелищами. Им впервые пришлось увидеть необычное плавсредство: сцепленные тросами одно за другим длинные ошкуренные бревна тянутся на полкилометра вдоль реки, а посередине к этой "кишке" присоединен плот с большой брезентовой палаткой. Река несет это странное сооружение, а сдерживают его или дают ему направление несколько моторных лодок с людьми.
Передняя моторка направила боны в левый приток. А моторка, что в конце бон, возьми да и заглохни. Двое парней с криками бежали вдоль берега, запинаясь на корягах и валунах, вскакивая и продолжая ненужную погоню. Они отвечали за чалку, которая втыкается возле нужной разметки. Оба были мокрыми с головы до пят, наверное, не один раз падали в воду, чтобы успеть схватить удирающий стальной стопор, привязанный к тросу. Около плота тоже была подряжена моторка, которая маневрирует этим плавсредством, всякий раз подгоняя плот к самой середине излучины. С плота бородатый геолог командует действиями мотористов. Его голос заглушают работающие на пределе лодочные моторы.
И оттого, что вторая половина бон поплыла вниз без всякого удержу по правому руслу, то вскоре связанные бревна с плотом захлестнули остров с двух сторон. И длинное бревенчато-палаточное плавсредство повисло на естественной преграде, словно связка сосисок на шее поварихи.
Когда моторка Трофимова приблизилась к станции, бородатый геолог, он же начальник партии, приказал взрывнику Корнееву, чтобы тот отпустил своего моториста с лодкой на помощь другим мотористам, которые взялись вытягивать "хвост" из правого русла, а самому велел взорвать пикет, поскольку тот все равно пропал даром. Теперь только мощный буксир мог бы возвратить на двести метров назад убежавшие боны по этой бурной реке.
Корнеев еще раз оглянулся на станцию, расположенную на плоту, который прибило к острову с небольшим креном. Трофимов подогнал лодку к не отстрелянному пока пикету. Корнеев снова повесил на плечо увесистую взрывную машинку, оснащенную кнопками и телефоном, оттолкнул "казанку" ногой и направился к заброшенному в кусты мотовилу. В каждой скважине заложено по одной тротиловой шашке, подумал Корнеев, так что десять килограммов взрывчатки на одном пикете опять наломают дров около самого уреза реки. Корнеев особенно жалел птиц, и старался перед нажатием кнопки отогнать их как можно дальше. Три предупредительных свистка тут не помогали: приходилось громко кричать и бросать шишки по всем ближним кустам. А тут кроме рыб в реке и птиц на деревьях добавились люди из села, прибежавшие посмотреть на взрывные работы. В основном это были ребятишки. Надо было ухо держать востро, чтобы кто-нибудь не оказался в зоне взрыва. Корнеев притянул свисток, висевший у него на веревочке, как ключ на шее у школьника, и трижды пронзительно свистнул в него, предупреждая об опасности. Затем сунул в карман один оставшийся флажок, поднял боевую магистраль и, отматывая с нее черный телефонный провод, стал отходить в безопасное место. По инструкции надо было удаляться на сто метров, чтобы случайный камень или глыба земли не настигли при взрыве. В этом бочаге полно рыбы, опять поплывут кверху пузом и добрый сиг и отменные хариусы, досадовал Корнеев. Буровики постоянно нарушали правила и бурили у самой кромки реки, где песок легче поддается давлению воды, которая и вымывает двухметровую скважину под напором тарахтящей бензиновой помпы. Если удавалось поймать руками пару-тройку крупных сигов или хариусов, то вечером геологи жарили у костра свежую рыбу, которой в геологическом рационе практически не было.
Корнеев не раз говорил, что надо завести сак, чтобы налавливать рыбы на всю партию. Но начальник был против, утверждая, что ловля рыбы будет отвлекать их от работы.
И вот Корнеев выбрал место на бугре, откуда хорошо просматривался весь пикет и близлежащие поляны вдоль этого участка реки. Ничто не мешало взорвать пикет: мотористы внизу возились с захлестнувшимися вокруг острова бонами. А детишки разбежались от строгих окриков и свистков Корнеева. Только две девчонки пристроились поблизости от него, на всякий случай присев на корточки. Они с любопытством разглядывали, как кучерявый парень в спортивном костюме, в тяжелых болотных сапогах, с лихо загнутыми голенищами, стал колдовать над кнопками взрывной машинки. Когда красная лампочка на панели стала быстро мигать, одна из девчонок спросила Корнеева:
- А что означает этот сигнал?
- Что машина зарядилась и готова к взрыву, - ответил Корнеев.
- Можно я взорву, - попросила белокурая девушка с серо-зелеными глазами. На вид ей было лет пятнадцать-шестнадцать.
- Ты же не знаешь, что я собираюсь взорвать.
- А что ты будешь взрывать?
- Вон тот холм с тремя соснами.
- Зачем, - изумленно и одновременно с испугом в голосе спросила блондинка.
- Так надо, - строгим голосом ответил Корнеев. - Работа у нас такая.
- Ничего себе работа.
- Да слушай ты его! - встряла в разговор подруга. - Человек шутит, а ты уши развесила. Не видишь разве, куда провод протянут?
- Ты по правде, или пошутил? - с надеждой в голосе спросила белокурая.
- Как тебя зовут, курносая? - в свою очередь с улыбкой спросил Корнеев.
- Наташа.
Наташина подруга, кареглазая и круглолицая девушка с темными прядями волос, высунувшихся из-под косынки, не пожелала называть своего имени. На что Корнеев не особенно и отреагировал: она была не в его вкусе. Кареглазая согласилась назваться только в том случае, если ей разрешат произвести взрыв. Корнеев подозвал ее к взрывной машинке и, приложив ее пухлую руку к красной кнопке, позволил нажать ее, но к досаде Тони, - так звали девушку, взрыва не получилось.
- Не умеешь нажимать, ничего не поделаешь, - сказал Корнеев и незаметно снова соединил разъем между боевой магистралью и машинкой.
Тоня обиженно надулась. Корнеев поднялся, оглядел опасную зону, свистнул еще раз и обратился к Наташе.
- Может, ты попробуешь?
- Я? А что если не откажусь?
- Тогда нажимай серую кнопку "подготовка".
Оба склонились над машинкой.
- Правильно, - сказал он и своей небритой щекой прикоснулся к щеке Наташи. Корнеева обдало такой приятной теплотой от этого случайного прикосновения, на которое девчонка, наверное, и не обратила внимания - настолько она выглядела неискушенной в амурных делах.
- Так, затаи дыхание. Вот заработала мигалка. Можно нажимать красную кнопку.
И вот рядом с урезом воды с грохотом поднялось несколько черных столбов взрыва, и, высоко в голубом небе закувыркались и замелькали комья земли, камни и вырванные корни.
Пользуясь случаем, Корнеев обнял и крепко прижал к себе Наташу, прикрывая ее собой от какого-нибудь случайно долетевшего до них камня.
- Ура! - закричали мальчишки, выбежавшие на поляну. Они словно бы почувствовали себя на настоящем поле боя, где рвутся вражеские снаряды.
- Вот это да! - воскликнула Тоня, поднимаясь с травы и отряхивая с платья растительный сор. - Впервые вижу настоящий взрыв.
- В нашем деле главное - это хороший контакт! - горделиво улыбаясь и выпуская из объятий слегка сконфуженную Наташу, воскликнул Корнеев.
Надо сказать, что в условиях тайги любая девушка на вес золота, тем более, если она еще лицом румяна и характером покладиста. Именно такой предстала новая знакомая Корнеева.
Наташа заинтересовалась, для чего нужны эти взрывы? Полюбопытствовала она и по поводу того, как долго геологи находятся на Весляне?
Сматывая магистраль и собирая свое взрывное хозяйство в одно место, Корнеев по ходу дела рассказал девчонкам, как они ранней весной прилетели на вертолете в верховья этой реки и стали готовиться к сплаву. Там поначалу заготавливали все эти боны с приборами, собирали станцию на плоту, кухню, походный палаточный лагерь, который походит цыганский табор, только не на кибитках, а на моторных лодках, и при этом постоянно спускается вниз по реке.
Возник у Наташи вопрос и о том, как долго они пробудут на Весляне, на что Корнеев ответил неопределенно "как дела пойдут". Он подумал о возможной встрече с девчонкой, но не представлял себе, как и когда он сможет вырваться к ней в Стожары. Но на всякий случай все же спросил, где ее можно будет найти, если вдруг, как он выразился, "подфартит" заглянуть в село.
- А у вас каждый день приключения бывают?
- Вчера на порогах моторист с поварихой лодку опрокинули и два часа термоса с обедом из реки доставали. Хорошо, что их на отмель выкатило. Иной раз взрывом дерево на реку упадет и движение перегородит. На той неделе мы подплыли к месту взрыва, а огромная поврежденная береза стояла-стояла и начала падать на нашу моторку. Мы с Трофимовым врассыпную, а прежнюю деревянную лодку раздавило комлем дерева. Пришлось начальнику запасную лодку для Трофимова выделять.
- Ничего себе! - удивилась Наташа. - Какие страсти-мордасти случаются!
- Пока наши мотористы с бонами чупахаются, можно искупаться. Вы как? - спросил Корнеев.
- Нет, вода еще холодная.
- А у нас в Калужской области в июне вовсю купаются.
- То у вас, а тут север, - внушительно протянула Тоня.
Корнеев быстро сбросил горячие сапоги, спортивную одежду и пошел к воде.
- А с разбегу нырнуть сможешь? - не без ехидства в голосе спросила Тоня.
- Мой друг Трофимов может. А я не люблю лихачить.
- Почему? Рыцари так не отвечали дамам.
- В незнакомом водоеме можно напороться на что угодно, на ту же корягу, например. У нас один парень нырнул в пруд и головой в ведро угодил. Еле сняли. А то этот смельчак и впрямь походил на рыцаря. Только с ржавым ведром на голове вместо шлема.
- Значит, ты не способен на безрассудство.
- Я как-то не думал об этом. Наверное, нет. Скажи, Тоня, разве вы, девушки, цените в мужчинах одно только безрассудство?
- Я лично - да!
- Тогда моторист Трофимов обязательно понравится тебе. А ты, Наташа, как относишься к подобным выкрутасам?
- Хватит вам задирать друг друга. Что касается безрассудства, то это еще не геройство.
- Вот умница. И я так думаю, - сказал Корнеев, и с разбегу погрузился в крутящиеся, холодные воды омута.
- Ну что, озорничаешь с девушками? - задрав заглушенный мотор, прибился к каменистому берегу Трофимов.
- А что, неплохо было. Подключайся. К тому же я тебя уже представил вот этой прекрасной девушке Тоне, и она, заинтригованная мной, ждет, не дождется твоего появления.
- Да, так вот и жду, - фыркнула Тоня.
- Ждет, ждет, это она просто капризничает. Прокати ее, Трофимов, на своей "манюне". У нас еще есть малек времени.
- От лодки не откажусь, - вызвалась Тоня и направилась к моторке.
- Эх, якуня-макуня, и прокачу же я тебя, красавица Тоня, - воскликнул
обрадованный моторист и, намотав на диск стартера промасленный шнур с узлом на конце, с силой дерганул его. Мотор взревел, сизые клубы дыма обволокли лодку и стали стелиться по воде. Затем лодка рванула и, накренившись, лихо развернулась на темной и бурливой поверхности воды.
Корнеев проводил глазами моторку, затем лег спиной на траву и стал смотреть на облака.
- Ты мохнатый, как гусеница, - положила ему ладонь на грудь Наташа.
- То исключительно для тепла.
- Скажи, а зачем тебе свисток? Ты, даже купаясь, не снял его?
- О, это для проверяющих нашу работу инспекторов госгортехнадзора. И еще на случай, если взрывник подорвется.
- Как подорвется?
- А так! Трах, и нет взрывника! Зато свисток цел. На нем именной номер, по которому можно определить, кто из взрывников подорвался. Обычно в таких случаях его посылают родственникам взрывника и пишут: вот все, что осталось от вашего, и приписывают имя.
- Ну, разве можно над этим шутить?
- Почему ты решила, что я шучу?
- Потому... - Наташа накуксилась, отчего ее лицо обрело детскость, придавшая ей особую привлекательность.
- Ну, хорошо, я больше не буду. Так скажи еще раз, где тебя искать, если я смогу с Трофимовым наведаться в эти дни?
- Я живу вон в том дебаркадере, там у нас летнее поселение, пока родители лес для сплава подготавливают, - сказала она с каким-то тайным придыханием.
- А зимой ты где?
- Зимой мы живем не здесь, а в Заозерске.
- Учишься? - глядя ей прямо в глаза, спросил Корнеев и улыбнулся.
- Какой ты любопытный!
Корнеев развернул Наташину ладонь и насыпал ей с пяток красивых сердоликов и агатов, которые, выходя из реки, набрал на песчаной отмели.
- Ты знаешь, я буду без тебя скучать.
- Небритый ты какой.
- Как-то не подумал, что в этой глухомани встречу такую классную девчонку.
- Ниже пойдут поселки, и там вы начнете бриться и ходить на танцы. Так?
- Я буду сбегать к тебе...
Не большая и не маленькая река, то округляясь на травянистых плесах, то хлопая лопухами и склоняя гибкие иглы хвощей, катилась себе в дальнюю даль и даже пошумливала. Вода в ней желтовато-серая с фиолетовыми разводами у берегов и возле осоки. И эта вот осока, шириной в два пальца, кинжально-торчащая и по-ужиному шипящая, поражала воображение Корнеева.
Опять причалил Трофимов, обдав берег накатной волной. Он первым спрыгнул на каменистую отмель и подал руку Тоне.
- Ну, ты, брат, сама учтивость. Не знал я, что ты такой обходительный, - захохотал Корнеев. И, обращаясь к Тоне: - Ладно, давай меняться местами; принимай Наташу в целости-сохранности. И помни, что наш "казанок" еще подрулит к вашим берегам. Наташа, сердце мое остается рядом с тобой. - И он положил на пенек кусок сосновой коры, которой перочинным ножом придал форму сердца. - Какая досада, что так быстро вы развернули эту кишку, - почти прокричал Корнеев, обращаясь сквозь гул мотора к Трофимову.
- Ничего не поделаешь, якуня-макуня, - пожал плечами моторист, вытягивая шею и высматривая в прибрежной полосе флажки нового пикета.
После очередного взрыва на высоком левом берегу показалась Наташа в своем заметном среди зеленых зарослей розовом платье, а рядом нарисовалась Тоня в кофейной кофте и темной юбке. Обе они махали геологам, наводящим порядок на пикете после его отстрела.
- Чем же ты так расположил к себе Тоню? Уж не усами ли своими? Успел, наверное, пощекотать, пока в лодке возил, - стал прикалываться Корнеев, собирая заляпанные грязью провода.
- Да не-е, - смущенно улыбнулся Трофимов, и его круглое лицо порозовело до кончиков ушей.
- Будет заливать. Знаю я, как ты повариху Нину тискаешь по ночам. Иначе, с какой стати она б тебе добавки давала? - продолжал язвить Корнеев.
- Она всем добавки дает, кто просит, - оправдывается незадачливый моторист. - Так что ж, выходит, все ее и тискают?
- Не знаю, как все, а ты, конечно, бабник у нас еще тот, - сделал заключение Корнеев.
- А то давай подскочим к девчатам, попрощаемся, - как-то нерешительно обратился Трофимов к напарнику. - Небось, до следующей стоянки не добегут уже.
- Вот, вот, одни девки у тебя на уме. Ладно, поворачивай, что с тобой поделаешь. Будешь потом говорить, что Корнеев деспот, не дает никакой возможности для устройства личной жизни в этих и без того суровых условиях северной тайги...
Так, от стоянки к стоянке, через каждые полкилометра, спускался вниз по реке весь кортеж сейсмостанции в сопровождении трех моторных лодок и лодки взрывника. А следом по берегу, то на одном открытом холме среди деревьев и буйных кустарников, то на другом, появлялись две подруги. Среди сплошной зелени Наташино розовое платье вдалеке смотрелось, как цветущий куст шиповника, отражающийся в спокойной заводи.
Оператор и он же начальник партии Юрий Иванович Семилетов, стоя на пятачке бревенчатого плота около двери своей плавучей станции, усмехался в солидную бороду и подшучивал над Корнеевым и Трофимовым, пролетающими на своей моторке к новому пикету:
- Эй, хлопцы, чем же вы так девчонок приманили, что они уже три километра за вами проскакали? Придется их вам на моторке домой отвозить.
- Мы так и сделаем, верно, Трофимов? - подмигивает своему напарнику Корнеев.
- Ох, лихачи! - восклицает начальник, вытряхивая крепким хлопком ладони пепел из трубки. Высунувшаяся из-за его спины камеральщица Маша делает парням ручкой.
Видно было, что настроение у Юрия Ивановича после инцидента с упущенным пикетом пошло на поправку. Его устраивал сегодняшний темп работы. Если не случится помех, то при такой погоде можно будет пройти еще с пяток пикетов. Обед запаздывал. Вероятно, далеко оторвались от лагеря. Пора перебираться на двадцать-двадцать пять километров ниже, размышлял начальник, облокотившись на деревянный каркас своей станционной палатки.
Вдруг изнутри послышался сигнал зуммера. Это Корнеев подключился к очередному пикету, наладил со станцией связь через проволочную косу и ждет команды оператора для проведения взрыва.
Семилетов пригнулся и вошел в просвечивающуюся желто-зеленым светом палатку.
- Ну, что, готов? - обратился он к Корнееву по вмонтированной в станцию селекторной связи.
- Так точно! - послышался бодрый голос взрывника.
- Включаю запись. - Медленно бежит время, отводимое на подготовку прибора к записи. И вскоре слышится в трубке командный голос оператора: - Огонь!
Среди склонившихся к воде ив, берез и зарослей черемушника поднимаются грязно-серые столбы взрыва, и снова летняя тишина таежной реки срывается с насиженных мест.
Вечером, продираясь к верховьям сквозь матовость тумана, Трофимов вытянулся вперед и, не выпуская рукоятку управления, толкнул в плечо задремавшего приятеля:
- Проснись, якуня-макуня, Стожары проезжаем. Может, завернем?
Корнеев машинально взглянул на часы и отрицательно покачал головой:
- Поздно уже, девчонки наверняка спать легли. На сегодня встреч хватит, не надо перебарщивать. Больше загадочности, девушкам это нравится.
2.
На другой день в лагере наметили переезд. Велено было весь походный скарб сложить в кучи и разобрать палатки. За подснежниками, или их еще называют ветреницами, был ярко-желтый луг из цветущих одуванчиков. А какой был душистый черемушник в цвету возле самых палаток!
Каждая стоянка, а это была уже четвертая, запоминалась Корнееву либо мшистой поляной среди вековых сосен, усыпанной шишками, либо лужайкой белых подснежников. Но здесь открывалось взору золотое поле необыкновенных купав, с их обворожительным запахом. Жалко было покидать этот уголок. К тому же рядом с этим лугом здесь по вечерам одни играли в волейбол, другие, яростно отмахиваясь от комаров, устраивали спевки под гитару или баян, а любители рыбалки поблизости сидели на берегу. Однажды Трофимов отличился, зацепив килограммового хариуса. Рыба долго боролась за свою свободу, но Трофимов упрямо вел силача к берегу. В воде кружились пенные шапки, и глубина была большая у самого берега. Хариус норовил то сигануть под корягу, то нырнуть под свалившееся дерево, но ловкий Трофимов все время выводил его из опасных мест. Все, кто был на поляне, кинулись смотреть, как управляется удилищем Трофимов, которому мешали кусты, мешало дерево, о свисающие ветви которого он то и дело цеплял свою леску. Хариус метался в реке, как пуля со смещенным центром тяжести: невозможно было предугадать, в каком месте он окажется в следующее мгновенье. Сбежавшиеся смотреть буквально свесились к воде, ожидая финала схватки. Наконец, трофей оказался в руках моториста: леска выдержала. Вот он серый, с розовато-перламутровым отливом чешуи с боков; потемнее со спины, посветлее от брюха, извивается в руке моториста. Всем даже показалось, что и рыбак, и сама виновница торжества ужасно устали и теперь учащенно дышат, разглядывая друг друга. Плавники серовато-розовые, кроме спинного, тот белесый. Пока рассматривали, хариус влепил мокрым хвостом пощечину Трофимову, как будто за нанесенную обиду. Незадачливый рыбак растерялся и выпустил трофей. Поскольку болельщики не дали Трофимову даже отойти от воды, то рыба и воспользовалась этим: хариуса только и видели. Хохот был такой, что растерявшийся поначалу рыбак, в конце концов, тоже поддержал своих болельщиков. Он тоже стал хохотать, хватаясь руками за бока: "Якуня-макуня, как же он мне по морде приложил!"
А хохочущий Решето пятился назад, угодил в ямку и свалился в одну из лодок, которые были вытянуты на берег. В ней он вымочил штаны и тут же побежал снимать их и сушить у костра.
Корнеев остановился около горки голубой золы на холме, где ближе к ночи сидели у высокого огня и пели песни под гитару. В этих краях сложно было определять вечер это, ночь, или раннее утро, поскольку на севере была в разгаре пора белых ночей. Ощущение нереальности остается от происходящего вокруг, и только усталость берет свое и гонит на нары в сыреющую к ночи палатку, где надо еще укрыться под марлевым пологом от ненасытных комаров.
Правда, на этой стоянке Корнеев окончательно разочаровался в Татьяне, студентке-практикантке, приехавшей из Ухты. Сначала все пошло хорошо: гуляли по лесу, подбрасывали сучья в огонь, встречались с ней на месте ее дежурства на аммональном складе, где Таня охраняла взрывчатку.
Но туда же повадился проверять посты старший взрывник Ковальчук. По первости он обхаживал Танину подругу Валю. Началось с увлечения модным в геологических партиях растворимым кофе и походными песнями. Потом к кофе Ковальчук стал подавать коньяк. И где только он доставал все это? Говорят, старый плут во всех геологических отрядах, где ему довелось поработать, девиц увлекал, устраивая эдакие "светские посиделки".
Высокий, с хитроватой улыбкой и длинным носом, за что его в любой партии, не сговариваясь, именовали Шнобелем, - Ковальчук в два-три вечера мог расположить любую мало-мальски смазливую женщину. Руки у него, как у золотого карманника, так и мелькали около гостьи, норовя то прикоснуться к ее запястью и локтю, то пробежаться по спинке, то погладить по бедру, то нежно ущипнуть в каком-нибудь интимном месте.
Ревнивый шофер Николай, приехавший в партию со своей молодой женой, тоже работавшей на дежурстве при аммональном складе, буквально извелся от своих подозрений. Бывало, "примет на грудь", обнимет женушку и бубнит себе под нос:
- Кинареечка ты моя, да никому-то я тебя в обиду не дам...
На что Корнеев потом не раз подтрунивал над Николаем:
- Коля, как там твоя кинареечка поживает? Не порхает ли она по ночам к попугаю Ковальчуку?..
Николай утробно рычал и грозил парню крупным мазутным кулаком.
- Чего грозишься, или я не прав? Недаром говорят в народе: "Пьян не свой - сам себе чуж. Баба пьяна - вся чужа".
Между тем Ковальчук продолжал свое дело по растлению партийной молодежи женского пола. Если он пошел проверять посты, то это означало, что опять на складе взрывчатых веществ, случится очередная гулянка. Одной женщины Шнобелю было мало. Говорят, в какой-то зимней партии, где и народу больше, и такой суматохи с переездами нет, Шнобель умудрился завести четырех любовниц. Чем толще стены, тем крепче тайны. А что можно скрыть в брезентовой палатке?
Так после очередной прогулки с Корнеевым, рослая, с крутыми бедрами и пышным бюстом Таня нырнула в свою девичью палатку, но ненадолго: повертелась, покрутилась в спальном мешке, да, видать, у Шнобеля мешок оказался уютнее...
Ну, что ж, быть по сему, отогнал свои мысли Корнеев. Каждый ищет то, что ему надо. Конечно же, зрелой девице нужны не одни только беседы при ясной луне или при матовом свете белых ночей. Надо было смелее обойтись с ней. Считай, что сам лопухнулся.
Купавы, желтые и душистые. Как они все-таки хороши! Круглые, похожие на барабанные палочки, а, скорее всего, на золотые бубенчики, которые Корнеев помнил с детского сада: ими украшали праздничные костюмы. Корнеева прельщал тонкий аромат цветов, их резные листья, их высокие стебли, благодаря которым густые островки купав издалека видны на заливных лугах и сырых солнечных полянах.
А еще купавы нравились за то, что цвели они в самом начале лета, когда впереди много тепла, света и каких-то мифических надежд. Цвели они обильно и просторно, благоденствуя и внушая уважение к себе: вот, мол, сколько нас, и как нам здесь вольготно живется.
Корнеев стоял возле края золотого луга и покусывал сладковатый стебель выдернутой травинки.
И что-то еще вошло в его сознание с этим запахом, подобно тому, как иная песня ассоциируется с отрезком жизни, в котором она прозвучала особенно яркой и запоминающейся. Как знать, когда еще доведется вдыхать запах целого луга цветов, слышать гудение насекомых и сквозь колеблющуюся испарину земли видеть тонкую фигуру девочки из обознавшейся юности.
- Корнеев, - послышался голос Семена. - Ты чего там забыл? Идем барахлишко собирать.
Корнеев еще раз оглядел луг до самого дальнего, заходящего за молодой березняк желтого клина и нехотя направился к своей палатке возле обрыва. Сенька уже разбирал составную жестяную трубу от походной печки-буржуйки. Рядом, на траве, рассыпалась сажа и железная окалина - содержимое разъединенной печной трубы.
- Опять загрустил. С лугом ходил прощаться? - спросил Семен.
Корнеев не отвечал. Не хотелось разрушать тонкую конструкцию сказочного замка, в которую вошла его душа, и никак не хотела возвращаться в обыденный мир забот и передряг. Сенька из каждого колена вытряхнул сажу и окалину, ударяя торцом жестяной трубы о сухой пень.
- А я тоже ходил на луг, пока вы с Трофимовым взрывчатку загружали на машину.
3.
Взрывы в зимних партиях не производили такого разора лесной живности, какую наносят они летом. Теперь здесь все обстояло по-другому. При первых же испытаниях сейсмостанции, после ее сборки на новом месте, взрывные работы проводились на болоте, которое примыкало к реке Весляне, только в ее верховьях. Тогда чувствительные приборы были прикреплены на полукилометровой проволочной косе, просто разложенной по земле. Семилетов указал, где надо закладывать взрывчатку при испытательных взрывах. Заряды Корнеев стал носить на болото. Взрыв за взрывом углубляли воронку, а из-за ледяного дна в болотной воде Корнеев поскользнулся и чуть не утонул в выбитой взрывами яме. Несколько шашек тротила, которые Корнеев нес, как дрова, утонули в этой воронке. На шестом и восьмом взрывах воронка стала такая большая, что тротиловая шашка с детонатором, тонула затягивая по два с лишним метра провода. Вода со всего болота устремлялась к воронке и тянула с собой разную живность. На десятом взрыве в образовавшееся озерцо течением затянуло ондатру. Корнеев не видел ее, и лишь при взрыве разглядел в небе бедного зверька, который упал не обратно в мутную воду, а на поляну перед ним. Красивый мех, жесткий хвост, погасшие зрачки. Корнеев с сочувствием смотрел на погибшего зверька, распластанного посреди забрызганной грязью поляны в яркий весенний день, которого это существо ждало всю долгую трудную северную зиму.
Когда работу по проверке приборов закончили, Юрий Иванович сказал, что теперь можно соединять проволочную косу с бонами.
А на этой первой стоянке вовсю бурлила весна: река начинала сбрасывать ледяной панцирь, пели птицы, расцветали вербы и первые весенние цветы. Среди них Корнеев увидел совершенно незнакомый цветок, на невысоком древовидном стебле, узкие длинные листочки на котором едва-едва пробились.
Семилетов подсказал, что это волчья ягода. Куст очень напоминал ветку сирени, и цвета такого же, только запах у цветка особенный, какой-то необыкновенно весенний, словно бы позаимствованный от зернистого талого снега.
Ледоход в верховьях прошел почти незаметно. Но мощные льдины все-таки оставили следы на елках и осинах, содрав куски коры и обнажив белизну древесины. По этим древесным ранам видно было, до какого уровня поднималось весеннее половодье. Некоторые деревца потоньше вообще повалило ледоходом. Проще всего перенесли напор льда кусты ив. Они пригибались под мощным напором, а когда распрямились, то на них клочьями повисли трава или охвостья мха.
Тем временем вертолеты из Ухты доставляли стройматериалы, оборудование, продукты, спецодежду, горючее, взрывчатку и почту. Их прилетов ждали с большим нетерпением: все-таки вести с большой земли, пусть даже и не так давно покинутой геологами.
Всюду на территории лагеря к надрезанным белым стволам была приставлена стеклянная тара, наполняемая местным лакомством. Можно было под любым деревом попить прямо из банки натуральный березовый сок. Разгоряченные мужики бензопилами спиливали ели и сосны, шкурили их, делали из них боны, на каждое бревно прибивая скобами общий стальной трос. Из берез и осин они мастерили вертолетную площадку, выкладывая из стволов прочный настил, плотно сбитый скобами. Нескольких "казанок" было недостаточно для работы. Три рассохшиеся деревянные лодки, дополнительно купленные у здешних рыбаков, смолили битумом, растопленным на костре. В чан с жидкой дымящейся смолой совали палки с намотанной ветошью и тщательно пропитывали днища перевернутых лодок. На этой стоянке мужчины универсально выполняли все подготовительные работы. Это потом каждый будет делать только то дело, на которое его подрядили в геофизическом тресте.
В конце первой недели Корнеев услышал кукушку, которая запела в этом диком лесу рано утром, когда все еще спали. Ее голос был таким громким и приятным, что он, выйдя из палатки и, увидев ее на толстом сосновом суку, даже улыбнулся полосатой вертихвостке, как своей старой знакомой. Утро было прохладным, небо ясным: солнце вот-вот начинает просовывать сквозь хвойные жалюзи свои робкие розоватые лучи. Но какая слышимость в лесу в этот час! Издалека доносится малейший хруст. И вдруг это многократное "ку-ку" над спящим брезентовым поселком!
4.
"Тормозящий" Петя на конце чалки лежит на высоком берегу, светло-зеленом от свежей бархатной травы. Лежит на спине, раскинув руки, подставив лицо солнцу, а на теле у него ватная телогрейка. Корнеев, проплывая на моторке, крикнул: "Боны пошли!"
Петя вскочил и испуганно вперился глазами в реку. Но металлический стопор, на котором крепился трос от бон, прочно стоял на месте.
Корнеев не ожидал такой реакции от Петра, и он крикнул сквозь гул мотора:
- Ты извини, брат, мне померещилось.
Петр показал проплывающему шутнику пальцем у виска и снова лег на траву. А Корнеев захохотал так, что с макушки скалы, нависшей над водой, поднялись в воздух два орлана-белохвоста. Корнеев стал смотреть на них, кружащихся в вышине, на фоне перистых облаков. Он смотрел на двух птиц и думал о том, что они тоже здесь, под северным небом, оказались вдвоем с другом.
Корнеев с Семеном вместе приехали в Коми республику, вместе отработали несколько партий, где зимние сменяются летними, а в промежутках, друзья получали деньги, скапливавшиеся у них на счетах, и уезжали в родные края, погулять месяц-полтора на воле. Можно было ходить в походы по озерам, съездить к морю, а то и просто пожить дома, почитать книги, помочь родителям.
Эти парни не подводили руководство, если надо было сделать план, то работали на всю катушку. При подведении итогов их могли обмануть в оплате, но они смотрели на это, как на некую данность: жулик он и при власти - жулик. Корнееву иногда казалось, что его подлинная жизнь еще не начиналась, что он живет в этом отрезке времени наметочно, а основательно он устроится только тогда, когда закончит институт, женится, обзаведется домом и положением в обществе. Данная мысль грела и вселяла уверенность. Но для этого нужна была подготовка. Потому он и не расставался с книгами, с тетрадями, куда постоянно записывал мысли, стихи, понравившиеся фразы из прочитанных классиков. Фиксировал свои наблюдения за происходящими изменениями в природе, собирал забавные истории, возникавшие в партиях. И даже гербарий из тундровых растений сохранил. Он исходил из китайской мудрости: записанное бледными чернилами надежнее, чем гениальная память.
Впереди ему рисовалась светлая дорога, по которой он однажды зашагает к своей мечте. Он не знал, конечно, где и как обоснуется рядом с ним и Сенька Семен, но верил, что ничто в жизни не сможет их разлучить.
Что касается историй в партиях, то они обыкновенно были связаны и со взрывными работами, и с тем, что случались несчастные случаи при этих работах. О них рассказывали и на курсах взрывников, просили не расслабляться, соблюдать технику безопасности. Из всего они по молодости лет высекали искру юмора, смеясь, прежде всего над собой. Корнеев с Семеном умели делать это особенно изысканно:
- Братцы, бытует мнение, что рожденный ползать летать не может, - Корнеев цитирует классику.
- Но работая здесь, - говорит Семен, - мы в любое время можем опровергнуть этот довод, поскольку имеем возможность, хоть один раз по-настоящему взлететь...
Шутки шутками, рассказы про разные случаи тоже казались чем-то далеким, пока прошлым летом... Впрочем, Семену еще повезло.
Случилось это во время подготовки особого сейсмического взрыва. Широкая скважина, глубина ее - километр. В нее взрывник и его помощник мешками засыпают списанный артиллерийский порох в гранулах серо-зеленого цвета.
Засыпав положенное количество пороха, Семен стал готовить электромагистраль с детонатором.
Оператор со станции на запрос взрывника ответил по телефону, что все в порядке, можно работать. А сам не посмотрел на тумблер, обесточивающий взрывную магистраль. Электродетонатор, болтавшийся на проводе на уровне коленей, при его присоединении к магистрали, взорвался. Семену осыпало осколками бедра и колени, а его помощнику достался самый главный - направленный взрыв, который с полутора метров до кости разодрал ему бедро. Оба угодили в больницу, где хирург одного зашивал, а у другого замучился доставать мелкие осколки жести. Потом, оставшиеся в теле, они еще долго досаждали молодому взрывнику.
Для отработки этой особой скважины нужна очень тихая погода. Ее пришлось ждать не одну неделю. Поначалу Семен, от нечего делать из жестяной трубы от буржуйки соорудил торпеду, набил гранулированным артиллерийским порохом, поджог и пустил ее резвиться по Печоре, где ширина реки до полутора километров. Дымящаяся и рассыпающая искры торпеда, с мощным ревом помчалась по реке, до смерти перепугав трех рыбаков в баркасе и рулевого на проходящей мимо барже, который заметался по реке, не зная как уйти от внезапной атаки неведомо откуда взявшегося противника.
После случая с детонатором у парня пропало желание играть со взрывчатыми материалами. Да и опыт взрывотехников им уже больше не пригодится: вот закончится последняя партия, и они навсегда покинут эти края.
5.
Когда Семен лежал в больнице села Усть Цильма, то вдалеке от этих мест, в Боровске, его сестра Тася переполошила всех родственников. Она вернулась с переговорного пункта и сообщила, что Сенька подорвался на работе и теперь лежит в сельской больнице в Коми. Родители и сбежавшиеся родичи поняли так, что Семен в коме.
Мать его запричитала:
- Я же говорила, что не надо было ему ехать на Север. Да еще работать там со взрывчаткой. Шутка ли? - Слезы она то и дело вытирала краем передника.
Косвенно обвинение падало на отца, поскольку он не был против поездки Семена "за туманом и за запахом тайги". Отец при этом известии сразу посуровел, на его скуластом лице заходили желваки: он-то знал, что если человек в коме, то очень велика вероятность летального исхода. Стали советоваться, как вывезти Семена на "большую землю" и поместить его в надежную клинику. Только при повторном телефонном разговоре с руководством сейсморазведочной экспедиции в Ухте отцу Семена удалось выяснить, что его сын отделался легким испугом.
6.
Корнеев опять вспомнил про Шнобеля, который устраивал гулянки с молодыми женщинами и девицами, учиняя проверки во время их дежурства.
Одна такая проверка постов развернулась неслыханной гульбой, на которую сбежались сразу все три молодые дамы из числа дежурных; Шнобель же привел одного друга-моториста, а следом за своей женой приплелся и увалень Николай. Началось с традиционного кофе с коньяком, а потом, как водится, пошла плясать губерния. Шнобель увел одну, потом приревновал к своему другу-мотористу и вторую студентку. Ее тоже увел, а когда все собрались снова, то случилась драка. Зачинщиком оказался моторист, который рассердился на Шнобеля из-за уведенной из-под носа девицы. Он орал на Кравчука:
- Гад носатый, я ее уже разогрел, она уже была готова, она, можно сказать, была моя, а ты, с нечистым рылом сунулся.
Масла в огонь подлил шофер Николай:
- Что ты раскудахтался Павло, твои упреки ему, что слону дробина! - У него были свои счеты с Кравчуком, и он решил не размениваться на пустой треп.
Николай с налету ударил Шнобеля в подбородок. Все были изрядно пьяны и били друг друга довольно бестолково. Кулаки вхолостую мелькали перед лицами разнимающих женщин. Когда угомонились, то почему-то не оказалось орудия главного калибра - полевого карабина, который выдавался охранникам аммонального склада. Главным ответственным лицом за оружие, конечно же, являлся старший взрывник партии Ковальчук. Остаток белой ночи все гуляки, они же и драчуны, были вынуждены искать потерянный карабин. Кто его брал, куда брал, зачем брал, вразумительного ответа дать не мог никто.
Начальника партии Семилетова поставили в известность только утром. Разразился скандал. Доселе невозмутимый бородач Юрий Иванович и тот не выдержал и сказал пару крепких слов в адрес Ковальчука. И, раскурив трубку вибрирующей в руке зажженной спичкой, добавил, что, если за пару дней карабин не будет найден, то виновный пойдет под суд. Дело приняло серьезный оборот.
Теперь временно отстраненный от работы Шнобель буквально рыл носом всю береговую линию и прилегающую к складу поляну в надежде вернуть потерю и вместе с ним доверие начальника.
Как показалось Корнееву, седых волос на висках у Шнобеля стало заметно больше. Корнеев после ужина подошел к своему шефу, который сидел на берегу и уныло ковырял палкой влажный песок. При приближении Корнеева старший взрывник засопел, заерзал, отвернулся от Корнеева, чтобы тот не видел фиолетового фингала под левым глазом. Поспешно роясь в карманах, Ковальчук достал пачку сигарет и предложил своему подчиненному:
- Пососи.
- Не леденцы, однако, - отмахнулся Корнеев.
Завязался разговор, в ходе которого Ковальчук высказал предположение о побеге, как он сказал "пока не замели". В реке резко и почти без брызг плеснулась крупная рыба. Ковальчук на это высказался тоже в русле своих раздумий: "Вот рыбе хорошо, занырнул поглубже, и ни один черт не изловит. Превратиться бы сейчас в хариуса и айда себе, куда глаза глядят".
Так и случилось: Шнобель из партии исчез. Наверное, в реку нырнул и обратился в хариуса.
7.
- Ну, что, брат Трофимов, труба зовет на обед?
Над рекой раздались привычные звуки: повариха Нина колотила поварешкой по огромной алюминиевой кастрюле.
- Значит, пора умывать руки, - бегло улыбнулся моторист и, круто развернув лодку, направил ее к плавучей станции.
Там уже подъехала бригада буровиков со своим заряжающим - Сенькой.
- Как идете, мужики? - бодрым голосом обратился Корнеев, выгребая из кармана брюк флажки и отдавая их взрывнику Семену. Потом разжился миской горячего супа у поварихи и пристроился среди растянувшихся на поляне буровиков.
- Нормалек! - щелкнув пальцами, сказал Решето.
Перед Солодковым торчит из травы опустошенная миска, на краю которой сидит муха и удовлетворенно потирает передними лапками.
- Эй, мужики, подходите за вторым, а то остынет! - кричит, восседая на старом пне, полная розовощекая повариха Нина. На ней белый ситцевый халат, на поясе серый шерстяной свитер, спереди подвязанный рукавами. На голове внушительных размеров белый поварской колпак. Нина из разных термосов накладывает второе: то достает густое картофельное пюре, то черпает поварешкой ароматный гуляш с подливом. В третьем термосе у нее наваристый компот, без которого Корнееву и обед не обед. Суповой термос Нина уже прополоскала в речной воде.
Около станции, где ребята отмывают свои чашки, на мелководье держится множество всевозможной рыбьей мелюзги, которая, сверкая серебристыми боками, стремительно кружится в каждом облаке пищевой мути, вылавливая уносящиеся течением крошки. Корнеев, не обращая ни на кого внимания, раздевается до пояса и идет к Нине за компотом. Солодков от третьего отказался и, повернувшись к Истомину, подмигнул ему:
- Ну, что, Банкир, срежемся?
Истомин, он же Банкир, отставляет посуду и лезет в грудной карман за рогаткой и банкой из-под бараньей тушенки. Решето докуривает "Приму", топчет ее ногой и идет к реке за камешками. Возвращается, берет у Банкира банку и вешает ее на место сломленной им ветки рябины. Решето дает по пригоршне камней Солодкову и Истомину. По условию игры надо сбить с куста банку. Первым берет рогатку Решето. Вставив камешек в кожинку, он натягивает рогатку и сквозь рогульки тщательно целится. Руки напряглись, вены вздулись, а по худощавому лицу буровика забегали желваки. Наконец он отпускает кожинку и камешек звонко ударяется об консервную банку. Та падает в траву. Решето обводит собравшихся победным взором: еще бы, с первого раза! Глаза его блестят. Он снова закуривает сигарету и выпускает из надутых щек большое ровное кольцо дыма. Вторым стал стрелять Банкир, прозванный так за хранение при себе рогатки и банки. Истомин тоже целится, но не попадает в цель ни одним камешком. Последним вспомнил детство буровик Солодков. Он произвел несколько неприцельных выстрелов и сбил-таки банку.
- Сколько раз говорил тебе, учись, Банкир, пока я живой! - Ехидно улыбаясь, Солодков отдает рогатку.
Истомин, ничего не говоря, сунул рогатку в нагрудный карман куртки и пошел в сосняк за сухим хворостом.
8.
Сенька обедать сел не сразу, а решил для начала искупаться. Поэтому с обедом у него затянулось. После супа он ушел к Нине и о чем-то говорил с ней, а когда стал подходить со вторым блюдом и застал своих буровиков за чифиром, тут же закричал возмущенно:
- Опять открыли харчевню трех пескарей!
- Лечимся, - неохотно пробасил Солодков. - А то давай поправь здоровье.
- Да ну вас в пим дырявый! Надоели вы со своим шнапсом. На каждом пикете по кружке всаживаете.
- Зато работается лучше, когда под кайфом, - вставил молчавший доселе Истомин.
Он, как проигравший в рогатку, развел огонь и на крохотном костерке варил очередную порцию зелья. Когда чифир вскипел, то Решето швырнул Истомину тряпицу. Тот поймал комок грязноватой салфетки и накрыл ею отставленную с огня кружку, чтобы чай хорошо настоялся. Помповый моторист Истомин, он же и лодочный, в случае чего, должен плеснуть бензина на кучу сложенных хворостин. Но день выдался сухой и жаркий, так что хворост загорелся и без бензина. Вот готова очередная кружка настоя, куда ушла пригоршня индийского чая, именуемая "слонами".
Пили мужики горячий черный напиток небольшими глотками, подолгу смакуя горький отвар. Потом все трое закурили, и их потянуло на разговоры.
- Хорошо бы сейчас с приятной девахой вон к тем кустам прошвырнуться, - мечтательно произнес Решето.
- Ишь, размечтался, - усмехнулся Солодков. - Нам с тобой к хорошеньким бабам дорога заказана.
- Ты не мороси, Рузвельт. Вот возьму да и женюсь на красавице. Только прифраерюсь малость, да фасад починю, а то, - Решето присвистнул прорехами между зубами, - зубы что-то подвыпали, в рот кило печенья. А так я парень, еще хоть куда! Любая красавица пойдет за меня.
- На красивой жениться нет смысла, - ввязался в разговор Банкир, - чуть что не так, она тут же к другому сиганет и оставит во-о-от с таким носом! - Он показал такой нос, какой был у Шнобеля.
- С носом, как у Сирано де Бержерака? - спросил Семен.
- Сам ты сирано, - не понял юмора Истомин.
- Вообще-то мужчину с таким носом, - не без иронии произнес Корнеев, - никакая женщина не оставит.
Солодков, он же Рузвельт, прозванный так за любовь к тридцать второму американскому президенту, настроился на серьезный разговор, тем более что не так часто всей бригаде в сборе доводилось говорить о насущных проблемах.
- Ну, вот ты, Банкир, - Солодков ткнул длинным прокуренным пальцем в плечо моториста Истомина, - отец двоих детей, оплешивел уже, а дома своего не имеешь, работы своей любимой - тоже, да и жены нет. Все у тебя не в коня корм. На одни "южные" и пашешь тут. А твоя разлюбезная получает там по два добрых куска на каждого малыша за здорово живешь, и похохатывает над тобою, дурнем.
- Чья бы корова мычала. Ты и сам дурень не меньше меня, - огрызнулся Истомин. Его веснушчатое лицо покрылось красными пятнами. - У самого такая же лихоманка. Только ты мотаешься, чтобы следы заметать, а от "южных" или попросту - алиментов - все равно не скроешься, пока твое дитя бриться не начнет.
Забавные мужики, думал о них Корнеев, и трудно порой понять, по какой причине с ними происходят вся эта житейская канитель. Послушать их, виноваты не они, а как оно на самом деле, кто это будет уточнять? Разве что в Судный день на небесах. Живут себе, пробавляясь временной работой, бросаясь с европейского севера - в Сибирь, из Сибири на Дальний восток, благо, страна у нас огромная...
Решето когда-то был летчиком, но небо разменял на водку. Правда, всерьез верит, что бросит пить и вернется за штурвал.
Все говорили о своих проблемах, только моторист Трофимов отполз в тень и задремал. Намаялся парень со своим "Вихрем": с самого утра все чихал и не заводился толком. Пришлось полмотора разложить на ветошь, пока причину устранял. К тому же винт пару раз цеплялся за топляк. Он посетовал Корнееву: "Сегодня считай пару шпонок, как корова языком слизнула". А шпонки у моториста - самая ходовая вещь в работе. С ее помощью винт на валу блокируется. Чуть где зацепил, опять новую ставь. День не задался. Вот и сейчас причиной долгого возлежания около обеденного дастархана заключалась в поломке на станции. Бригаду буровиков нельзя посылать с большим опережением, чтобы не оставлять заряженные скважины вне поля зрения геологов, иначе местные жители могут попытаться достать взрывчатку и подорвутся. Поэтому Семилетов строил работу так, чтобы заряжающий взрывник Семен шел впереди на расстоянии двух переходов от взрывающего их Корнеева. Вот они и оказались на одной поляне: впереди Корнеева с Трофимовым ждали два не отстрелянных пикета.
9.
Спустя три дня после побега старшего взрывника Ковальчука в партии появился местный кособокий мужик в ватнике и литых резиновых сапогах, который ловил рыбу и случайно нашел потерянный карабин. Оказалось, что тот лежал в воде, под обрывистым берегом, на котором случилась злополучная пирушка. Никому из ищущих и в голову не пришло, что оружие могло упасть в заводь.
А мужик, который принес находку, так объяснил Семилетову: "Стал рыбу выводить, а она - шасть под корягу, на глубину. Снасть там и запутлялась. Пришлось разуваться и в стылую воду босиком лезть, тут ведь с крючками дело швах. А когда поглубже вошел, чую на что-то гладкое наступил, нагнулся, а там ружье пятизарядное. Сначала обрадовался, что охотиться смогу, а потом подумал, что вещь эта не простая и ни с того, ни с сего здесь бы не оказалась. Наверное, геологи обронили... Вот и принес показать. Чай хозяева хватились, ищут".
Семилетов обрадовался и позвал к себе Корнеева с Семеном.
- Организуйте стол из того, что осталось у поварихи от ужина, а я схожу к снабженцу.
Вернулся он с Георгием и с сеткой в руке, где торчали банки с тушенкой и сгущенным молоком. Бутылку водки и бутылку коньяка Юрий Иванович поручил принести снабженцу, который припрятал стеклотару от любопытных глаз в широкополой брезентовой штормовке.
Вот, подумал про себя Корнеев, у нас и при горе - горькая, и при радости - она же. Но выпить в компании с начальником не отказался. Первый тост Юрий Иванович произнес за честного и благородного человека - Василия Павловича, дай тебе Бог долгих лет жизни! Гость был тронут таким вниманием к себе со стороны геологов, и уходил домой с авоськой консервов и в добром расположении духа.
Инцидент был исчерпан, только бы кто-нибудь руководству не доложил. Всегда ведь найдутся бдительные "доброжелатели"...
Девицы с того случая присмирели окончательно. Таня снова стала поглядывать на Корнеева, но он сделался непроницаемым. Все так же играли по вечерам в волейбол, слушали песни у костра, но провожать ее Корнееву уже не хотелось. Все перегорело в нем после ее разгулов со Шнобелем.
10.
- Да ни за что я не поеду туда, хоть застрелите меня из мясорубки! - возмущается водитель Николай, когда в выходной день молодежь попросила его свозить в отдаленное село на танцы. - Вот остановимся около села, там хоть утанцуйтесь!
Вредности Николаю было не занимать. Начальник партии не против, а Николай бережет свой "ГАЗ-66", а заодно и себя. Только с экспедитором они нашли общий язык, по-видимому, имея какой-то общий интерес.
Тогда на выручку приходит Маша-камеральщица.
- Подумаешь, беда какая, у себя танцы организуем, правда же, подмигивает она рослому молодцу Сеньке. - Что нам стоит! Вот сейчас принесем магнитофон, поставим кассету, и - понеслась пизда по кочкам.
Среди танцев, зардевшиеся от приятной усталости парни и девушки, садились на бревна и, отмахиваясь от комаров, устраивали перекур. Притащив баян из палатки начальника, Маша предлагает организовать спевку, что-то в роде конкурса на лучшую частушку. Ограничений никаких, лишь бы власть не бодали.
По праву - первое слово начальнику партии. Семилетов, хитро улыбаясь, вынимает изо рта трубку, разглаживает окладистую бороду, подстраивается под баянистку, растягивающую меха при одном аккорде, и запевает густым баритоном:
Моя милка спозаранок
Переплыла Енисей,
А в рейтузы к ней набилось
Больше пуда карасей.
По части частушек в отряде славился Решето. Ему не мешало отсутствие нескольких передних зубов, а слушателям даже нравилась его шепелявость, которая только добавляла шарма:
В небе полная луна,
девки ищут ебуна.
И за этим ебуном
Ходят девки табуном.
Алла, жена Николая, размахивая цветастой косынкой, берет слово от лица женщин:
Не ходите, девки, замуж,
Ничего хорошего;
Как проснешься - вся измята
И пизда взъерошена.
С места муж грозит ей кулаком, но Алла только улыбается. Подумаешь, правду сказать нельзя...
Солодков, отпив глоток чифира из прокопченной алюминиевой кружки, не просто выходит, он вылетает на середину с приплясом, да еще вприсядку, заложив длинные руки на затылок, и, делая круги около Маши с баяном, доходит до поварихи Нины. Продолжая приплясывать, буровик тянет ее на середину. Та упирается, но худощавый и пластичный Солодков одолевает толстушку Нину и запевает, хлопая в ладоши над своей выгоревшей шевелюрой:
Эх ты милая моя,
Жили б с тобой весело,
На руках тебя носил бы,
Кабы меньше весила.
- Ты куда меня повел
Такую молодую?
- На ту сторону реки,
Иди, не разговаривай!
Кабы в поле не цветы,
Поле не алело бы.
Кабы, милая, не ты,
Сердце не болело бы.
Вот включается и Нина. Раззадорил-таки ее буровик Солодков:
Вся в тумане на рассвете
Судоходная река.
Мне не надо вашей нефти,
Подавайте мужика.
Эй, поставьте-ка чекушку,
Я исполню вам частушку.
А за полчекушечки
Пусть поют лягушечки.
Аммональщица Валя решила не уступать поварихе. Студентка тоже не стесняется исполнить частушку. И тоже бодро прошагала на середину поляны:
Снова график будет плотным,
Говорят, мы ищем газ;
Эх, с инспектором залетным
Переспала только раз.
Сенька толкает в бок Корнеева, дескать, давай, парень, чего ты сидишь. Корнеев вразвалку выходит в круг и просит прощения за скабрезность его частушки. Все аплодируют, а Солодков кричит: давай, поэт, валяй.
Раскаляются моторы,
Покоряя севера.
Нам сулят златые горы,
А не платят ни хера!
Опять павой выходит в круг Алла:
Ой, от смеха упаду:
Милый взял ученую,
Мою белую манду
Променял на черную.
Любит милый целоваться
Разрази небесный гром!
Так бедняга присосался -
Отрывали вшестером.
Вернувшись к своему бревну, Корнеев стал выталкивать на круг Сеньку:
- Не сачкуй, взрывничок, покажи класс.
Сенька, смеясь, упирается, но все-таки идет на середину поляны:
Пошла девка за грибами,
Отыскала боровик;
Не заметила, что сзади
Примостился буровик.
И кому какое дело,
Если девка завертела,
Завертела хвостиком
За висячим мостиком.
Вытащили и Коткина. Женщины обольстили снабженца ласковыми словами, называя его "Гошенька", и добавляя: "кормилец ты наш, добытчик". А когда повариха Нина погладила ухажера по голове, то Коткин растаял, как эскимо. И вот розовый от повышенного внимания к своей персоне Георгий-обедоносец надвинул шляпу на затылок и запел тенором:
Наградили продавщицу
Турпутевкою в Милан:
Та по блядкам в эту зиму
перевыполнила план.
Маша с баяном и сама не удержалась, чтобы не спеть несколько частушек. После первой же сдержанный Семилетов схватился за голову. Зато у публики она вызвала шквал аплодисментов:
Нам на первое-второе
Подавали путассу.
До сих пор от этой рыбы
Почему-то криво ссу.
Меня милый полюбил
За косу за рыжую.
А когда нацеловался,
Обозвал бесстыжею.
Эй, спускайся, вертолетчик,
И "вертушку" заглуши,
Мы с тобою этой ночью
Навертимся от души.
Полюбила, полюбила
Молодого взрывника.
Брался он за энто дело
После третьего свистка.
С наигрышами, с припевками, с подначками в адрес друг друга исполняются частушки одна за одной. Но вот апофеоз мужских приколов, адресованный многим женщинам геологических отрядов, где судьбы людей как скоро соединяются, так скоро же и разъединяются. И не все расставания получаются гладкими. Запевая эту частушку, Солодков знал, какой она произведет фурор на впечатлительных дам:
Вот опять конец сезона,
Скоро партии капут,
Скоро временные жены,
Как коровы заревут.
11.
При очередном переезде, решено было остановиться на пустом катище. С него уже был сплавлен заготовленный за зиму строевой лес. К этому месту, покрытому толстым слоем коричневой древесной коры, лесорубы всю зиму подвозят лес с помощью трелевочных тракторов. Отсюда и ниже река становилась опасной для мотористов: можно нарваться на полузатонувшее бревно или по-местному - балан. В лучшем случае лодка заденет винтом и полетит шпонка. Мотор работает, а винт не тянет. Так и вышло с Трофимовым. Ладно бы пустая лодка, а то скарбом набитая: чуть не перевернулись. Тогда, чертыхаясь, моторист лезет в коробку с запчастями и ищет в ней крохотную стальную шпонку и заменяет ее, заякорившись около берега. Корнеев давно обратил внимание на то, что шпонка, эта малюсенькая, но очень ходовая деталь была сродни золотнику в велосипедной шине, а то и того важнее. Корнеев не раз слышал среди мотористов такой разговор:
- Да ладно, не свисти, Трофимов, что повариха с Коткиным ночь провела.
- Спорим на шпонку.
- Давай.
- Разнимай, Корнеев!
Корнеев ребром ладони разбивает спорное рукопожатие. Теперь Трофимов должен предъявить коллеге-мотористу доказательство. Если кто-то вечером на общем сборе подтвердит, что Георгий-обедоносец действительно минувшей ночью ночевал в палатке поварихи, то Трофимов получит свою заработанную шпонку.
Чтобы Трофимов не ошибся, Корнеев по пути на базу втихаря подговаривает Семена и вечером Трофимов уж точно заполучит свою шпонку. Это выгодно и взрывнику Корнееву, потому что не будет лишнего простоя из-за отсутствия важной детали.
Шпонки могли быть и предметом для выгодного обмена.
Моториста Истомина можно было легко подловить на его слабости:
- Ну, что, Витек, шухнем?
- Шухнем!
- А на что?
- На "слонов", конечно.
Нуждающийся отдавал пачку индийского чая за две шпонки. А остро нуждающийся, и за одну.
На шпонки играли в карты, резались в шашки. Словом, это была негласная валюта на реке Весляне. За шпонками к геологам шли местные рыбаки, отдавая половину артельного улова за две-три шпонки. А полученной в результате обмена рыбы хватало на полноценный обед на весь отряд. Самым главным держателем валюты был механик Рыжов, который выдавал шпонки по записи, причем требовал взамен ту, которую "сжевал" винт. А еще подрабатывал на них и снабженец Коткин. Но там велась подпольная подработка. В перечень распродаваемых товаров из-под полы помимо шпонок входили также дефицитный кофе, хороший чай и спиртное. У Георгия Коткина были свои должники, которые расплачивались за приобретенные дефицитные радости в день получки или аванса. Естественно, с наценкой за доставку.
Как на грех, у Трофимова разболелся зуб, и он, заглушив мотор, пошел к поварихе за таблеткой анальгина. Семен стал разгружать "манюню", на которой перевезли их скарб. Корнеев взялся таскать вещи на новое место. Он приглядел ровную, сухую площадку на краю широкой поляны, под большой березой. Когда все вещи уложили в одну кучу, то Семен с Корнеевым стали собирать палатку, с помощью алюминиевых трубок, а потом дружно взялись за печку и нары. Молча вдвоем внесли внутрь спальные мешки, натянули по пологу от комаров, сделали в переднем углу дощатый настил и уложили на него рюкзаки и одежду.
- Ну, вот, теперь можно и музыку заказывать, - сказал Семен.
На импровизированный столик Семен поставил транзисторный приемник "Юность" и выбрался из палатки, чтобы закинуть антенну. Он размотал длинный телефонный провод, взял конец с тяжелой гайкой и, раскрутив метровый конец с грузом, запустил его в крону высокой березы. Гайка с проводом взлетела метров на пятнадцать и зацепилась в ветвях. Зачищенный конец Корнеев сбоку протащил в палатку и заправил в гнездо для антенны. Приемник ожил, и вблизи их нового брезентового жилища зазвучала легкая музыка.
12.
За обедом Сенька, сбрасывая отсыревшую от пота одежду, стал рассказывать собравшимся мужикам, как он пошел в выходной день в лес, чтобы вырубить новый шест для заталкивания зарядов и забрел на красивую поляну, покрытую желтыми купавами. А на самом солнцепеке на этой поляне пришли отдыхать две наши студентки: Валя сидит и вяжет гипюром белую блузку, ну, там рюшечки всякие, а Таня лежит на спине, и, по всей видимости, дремлет, положив книгу на лицо. Валя увидела меня и замахала рукой, подзывая к себе. И показывает пальчиком на губы, дескать, молчи. Я стал тихонько подходить, не понимая ее намерений, а Валя вдруг возьми да и откинь с Тани край простыни. Я так и обомлел: оказывается, та загорала голышом и слегка прикрыла себя, чтобы не сгореть на первом недурственном солнце. Стою, смотрю на разметавшиеся ножки и все такое, а Валя закрывает ладонью рот, чтобы не расхохотаться и не разбудить ничего не подозревающую подругу. Но тут уж я не выдержал и тоже начал с трудом сдерживать хохот. Забавно было, как Валя подшутила над подругой. Наконец, нас прорвало, и Таня проснулась. Оценив ситуацию, она набросилась на Валю и стала тузить подругу за ее проделки, отчего та вскочила и бросилась бежать. Таня, набросила на себя простыню и тоже побежала, но накидка зацепилась за куст шиповника и слетела, а Таня продолжает бежать голенькая по красивой поляне, усыпанной золотыми шариками купав. Зрелище, я вам скажу, потрясное!
Буровики слушали, стараясь не упустить ни одного слова.
- Ну и как она? - полюбопытствовал Решето.
- Девица, что надо! - Сенька показал большой палец и присыпал на него щепотку перчика. Жаль, что она на моего друга заглядывается, все пытается склонить его к себе, а он ей Шнобеля простить не может.
- А что, у них со Шнобелем действительно что-то было? - не унимается Решето.
- Кто его знает? - развел руками Сенька. - Корнеев говорит, что было. Впрочем, это их дела.
- А вот у меня в позапрошлое лето такой случай был на работе, - вклинился в разговор Истомин. - Тогда я сантехником работал при одном жэке в Воронеже. При этом жэке на балансе числилась одна женская общага. Жара стояла. Мой напарник полез в подвал воду перекрыть, а я решил на чердак заглянуть. Дом высотный, с плоской крышей и внутренним водостоком, или, как его называют, ливневой канализацией. Крыша сделана так, что вода стекает в углубление в центре, где вмонтирована труба водостока. Дай, думаю, взгляну на город с верхотуры. Открыл чердачную дверь, вышел и - мать честная - целая дюжина голых девиц повскакивала и, сверкая ляжками, зашлепала по воде к другой чердачной будке с лазом. А я-то знаю, что та дверь закрыта. Визг, писк поднялся, все на меня зашикали с разных сторон. Кто прикрывается, а иные просто безо всего. У меня глаза разбегаются от такого малинника... Не сразу я сообразил, почему они здесь оказались, да еще нагишом.
Оказывается, во время дождя девицы приспособились затыкать трубу, и вода образовала на залитой битумом крыше настоящее море. Искусственный водоем, чистая и теплая водица, солнце печет, здание высокое, никто их тут не видит. Мужики в женское общежитие доступа не имеют. Это они только сантехников не учли. Вот и попал я в это райское местечко. Но моя задача слить воду, чтобы не получилось протечки, хоть крыша и прогудронена, но она не рассчитана на то, чтобы тут море устраивали. Девицы хоть и прячутся, но все тут же крутятся. Малость пообвыклись с моим вторжением, говорить начали. Стали упрашивать, чтобы я не портил им отдых. Но я снимаю ботинки, засучиваю штаны и иду к водостоку. Кое-как вытащил кусок телогрейки из трубы, и вода, образовав воронку, с хлюпаньем хлынула вниз. А я стою и отчитываю этих голых дурех. И пригрозил, что в другой раз коменданту сообщу о таких нарушениях.
А девки не унимаются. Эх, говорят, зря нам кайф испортил, воду выпустил. За город, говорят, далеко добираться, да и голышом там не полежишь, не позагораешь.
Вам, говорю, удовольствие, а нам втык будет, что не смотрим за порядком.
Но мы, говорят, загорать все равно будем здесь. Загорать, говорю, можно, а вот воду больше не оставляйте.
Одна девица, что посмелее, предлагает мне:
- А то приходи, вместе позагораем.
- В чем мать родила что ли? - спрашиваю.
- Ну конечно, как на голом пляже.
- Больно много вас, - смеюсь.
Пока я с этой гутарил, остальные через дверь начали вышмыгивать вниз. А эта халат свой подобрала, волосы распущенные отбросила с лица - красавица, да и только: - А с одной со мной не побоишься позагорать? - глаза свои большие прищурила вызывающе.
С одной-то, говорю, можно... Так вот и знакомство состоялось.
- Ну, что, мужики, по коням, - Отшвыривая окурок, встал буровик Солодков.
Расслабились мы что-то сегодня. Пора бы и работнуть, как надо.
- А кто его знает, как надо? - усмехнулся Решето. - Почему казак гладок, поел да набок.
Где-то громыхнул гром, и только тут все обратили внимание, что с запада начала надвигаться темная туча. Подул тревожный ветерок, и над краем лесного оврага зашелестел молодой осинник.
Семен довольно лениво, глядя по сторонам, проверил закоротку отводников, чтобы во время грозы каким-нибудь шальным разрядом молнии не подорвало скважину; а то и весь пикет сдетонировать может.
- Ну, что, Банкир, переворачивай свое корыто, будем от дождя прятаться, - хлопнул Истомина по плечу длиннорукий Солодков.
- Ничего, Рузвельт, человек, не глина, а дождь не дубина.
13.
У Корнеева не выходило из головы письмо, пришедшее с последней оказией. Женщина признается в том, что, даже лаская другого, она представляет себе его, Александра. Хорошенькое дело, думал Корнеев, какая подкупающая искренность. Можно расплакаться от нежности. Когда они встречались в его последний приезд на родину, женщина все пыталась удержать его около себя. Но Корнеев рвался в дорогу.
- Сколько можно мотаться? - вопрошала она. - Подумал бы об устройстве личной жизни. Ты же давно не юноша.
- Бог странника не старит, - отвечал ей Корнеев, хотя и понимал, что в словах женщины была своя сермяжная правда.
Но, почему все помыслы сытого и здорового человека сводятся к этому центру вселенной, именуемому полом? Какое-то вечное неугасаемое любопытство, толкающее одних на подвиги, других на безрассудство. В любой среде окажись человек, не связанный обязательствами или связанный с другим человеком большой любовью, он волей-неволей втягивается в какую-то местную, пусть даже мимолетную игру страстей. Уж куда, кажется, занесло, а все равно и здесь, в глухомани, нашлась та, которая то щекочет самолюбие, то красной тряпкой пошлятины дразнит быка, именуемого достоинством. А то попросту влечет изяществом жеста, чувственной улыбкой, какой-то врожденной способностью угадывать настроение и снова легко входить в душу. Умение очаровывать - есть великое искусство, которое заставляет прощать любые обиды. После того, как Семен рассказал ему об эпизоде с загорающими на поляне студентками, Корнеев и вовсе затосковал по острым ощущениям. Чертовка, маячит и маячит перед глазами, - сил никаких нет, не думать о ней!
14.
- У меня кроме кликухи еще и имя есть, - издалека услышал Корнеев голос Солодкова, который, сидя на бревнах, выговаривал повариху Нину, стоящую рядом с буровиком и ковыряющую носком кирзового сапога в груде древесной коры. - Тоже мне, снизошла. Знаю я вас, баб. Ваньку валяешь, что заботишься: рубашка, видите ли, не стираная. Надо будет и постираю. Вали отсюда, нечего обхаживать меня.
Нина покраснела до кончиков ушей. Наброшенная на плечи сиреневая кофта стала сползать с нее. Она подхватила полы и зашагала к кухонной палатке, около которой начала собираться молодежь на вечерние посиделки.
- Ты чего это, Солодков, девушку пугаешь. Она к тебе душевно подошла, рубашку собралась постирать, а ты сразу "обхаживать". Что ж ты, брат, дикий такой?
Солодков прикурил, закрывая большими ладонями огонек спички, пыхнул сигаретой и исподлобья посмотрел на Корнеева колючими серыми глазами.
- Мх, заступник нашелся.
- Не в том дело, что заступник, а может мне понять хочется, почему иной человек становится таким женоненавистником?
- Чего ты, парень, в чужом огороде сорняки дерешь? Тебе вон самому одна пизда на нос налезает, а ты мух ловишь.
- У меня для этого причины есть.
- Я тоже не пальцем деланный, и у меня по части баб свои соображения имеются.
Корнеев обратил внимание, как побагровел длинный шрам на щеке буровика.
- Слушай, Солодков, - строго сказал Корнеев. - Оставим эту тему. Я знаю, ты поешь неплохо. Давай что-нибудь для души!
Солодков даже посветлел то ли оттого, что его по имени назвали, то ли потому, что вокал его оценили.
- Спеть, говоришь? Оно, конечно можно, но сухая ложка рот дерет. Если бы смочить было чем. Хотя, хуй с ним. Можно и так. Вот только "струмент" приволоку.
Солодков нырнул в свою палатку, напомнив Корнееву сухопарого суслика, который сначала замер у своей норы, свесив передние лапки, а при появлении опасности, вильнул хвостом и скрылся под землей.
Через минуту Солодков уже снова сидел на толстом сосновом бревне и настраивал гитару, засучив рукава тельняшки и обнажив на жилистых волосатых руках грубые боевые татуировки.
15.
В семье водителя Николая возник спор, кто должен слетать в поселок, чтобы раздобыть снадобье от болей в пояснице. До поселка три километра, и женщина наотрез отказывается идти, а водитель не может сесть за руль, потому что поясница болит. - Хоть в выходной дала бы отдохнуть, отлежаться маненько, - просит Николай. Алла негодует, размахивает руками, отказывается идти пешком, шумит на мужа:
- Эта работа не по мне. Баба я слабая, так что с такими просьбами не приставай ко мне.
- Знаю я твое слабое место... Особенно ослабела, когда со Шнобелем путалась. А в остальном ты, вроде бы, и меня поздоровее будешь.
- Не собираюсь я выслушивать твои обвинения. Если ты такой умный, вот иди и сам добывай себе лекарство.
- Да будет вам бузу учинять, - вступилась в спор повариха Нина. - Я знаю одно хорошее средство от болей. Только нужен крепкий мужик, цепкий такой, чтобы с верхотуры не сверзился.
- Сеньку надо позвать, - навскидку предложила Алла. - Этот парень, хоть куда!
- Сенька-а! - зычным голосом позвала повариха.
- Чего-о? - отозвался с волейбольной площадки Семен.
- Дело есть!
- Иду-у.
Разгоряченный Семен легкой трусцой прибежал на зов поварихи, не очень обращая внимание на вечно спорящих Аллу и Николая. Щеки круглые, глаза веселые, челка на лбу разлохматилась от ветра, а мускулы так и играют на всем его крупном загорелом теле. За игрой он слегка взмок, отчего к устойчивому запаху хвои примешался запах пота.
- Чего звали?
- Да вот тут недалеко я кулигу земляничную надыбала, - пояснила повариха, - а заодно приметила гнездо пчелиное. Водила наш страдает радикулитом. Хотим тебя подрядить на добычу пчел. Накомарник есть, куртку набросишь, и флаг тебе в руки! На мед не претендуем. Каша наша, а щи поповы.
Семен хохотнул и огляделся недоверчиво, но согласился. Только сбегал в палатку за штормовкой и накомарником. И вот вся компания отправилась на охоту. Накомарник, длинную веревку, толстую проволоку, чтобы гнездо вытащить из дупла, и даже дымокурню соорудили из большой консервной банки, положив в нее древесные угли, смолу сосны и лиственницы. Разжигать угли решили на месте. Взяли и бидон на случай, если в сотах действительно окажется дикий мед.
И вот, пройдя с полкилометра, экспедиция остановилась около огромной раскидистой сосны, в стволе которой зияла черная дыра, а около нее так и роились пчелы.
- Ну, давай, Виннипух, оцени дерево, а мы пока смолокурню распалим.
- Только имей ввиду, что ты не должен выказывать страх. В результате организм вырабатывает "едреналин", а насекомые не любят этого, - сделал свой наказ знаток разных крестьянских дел Николай. Крехая от болей в пояснице, он встал на подстраховку Семена, перебросив с помощью большого камня конец веревки через высокий и толстый сук.
Семен прикинул, с какой стороны легче взобраться на высоту дупла, и с какого надежного сука можно будет подлезть к входу в дупло. На всякий случай, он обвязал себя толстой веревкой, предложенной Николаем, взял свои нехитрые приспособления и шагнул к могучему дереву. Когда он добрался по шершавому стволу до места назначения, новоявленный бортник сварганил из проволоки нечто подобное кочерге, чтобы основательно пошуровать в дупле. Пчелы с воем набросились на обидчика и стали яростно атаковать его накомарник. Сенька держался до тех пор, пока не получил укус в руку, которая оказалась оголенной по недосмотру организаторов.
Дымокурня, конечно, помогала сбивать пчел с толку, но не настолько, чтобы они не догадались жалить его в обнажившиеся места. Но отступать было не в его правилах, и Семен запустил кочергу в дупло, предварительно задымив пчелиный лаз. Не сразу удалось зацепить что-нибудь существенное, но, когда получилось, то что-то довольно увесистое полезло из глубины полуметрового дупла.
Только бы не сорвалось, думал Сенька. Он корячился, пытаясь прижать кочергу к стенке дупла. Но удача ускользнула у самого выхода. Обвал восковых сот вызвал еще больший гнев насекомых. Пришлось снова, не обращая внимания на все более сгущающийся рой, запускать кочергу вглубь дупла. Шелушащийся тонкими прозрачными пергаментными листками ствол сосны того гляди выскользнет из обхватившей его левой руки, которая хоть и не была шокирована укусом, но уже изрядно устала держаться в столь напряженном состоянии. Однако на этот раз изрядный кусок восковых сот с трудом пролез в дырку и грохнулся на землю вместе с облепившими его пчелами.
- Есть, - победно заорала повариха Нина, подбегая к трофею и накрывая его приготовленным для этой цели белым поварским фартуком.
- Пчелы есть у тебя? - кричит Семен с верхотуры.
- Кажется, есть, но немного. Может не хватить.
Тогда Семен небрежно сдергивает с себя накомарник правой свободной рукой и наотмашь, как сачком, ловит им растревоженных и роящихся перед дуплом пчел. Ему удалось загнать в сетку десятка два особей. Он резко смотал накомарник и швырнул его на землю:
- Ловите!
И тут же взвыл от боли: теперь его голова стала доступной для укусов, чем немедленно воспользовались сразу несколько пчел. Теперь главное было для Семена - это не грохнуться с высоты. Вдруг стоящий на страховке водила не удержит тяжеленного любителя меда. И он стал стоически выкарабкиваться из эпицентра стихийного бедствия. Преодолев метров пять-шесть по толстым сучьям, Семен не выдержал и на последних метрах попросил Николая отпустить конец страховочной веревки. Николай кинул веревку и, забыв про боли в спине, бросился наутек. Свесившись, Семен огляделся, куда прыгать, соскочил с раскидистой сосны на мягкую хвойную подстилку и тоже последовал за Николаем. За ним волочилась толстая веревка, а дымокурня, пристроенная к его поясу, на ветру разгорелась еще сильнее, и мощный дымовой шлейф потянулся за лихо улепетывающим Семеном. Он напоминал торпедный катер, который выпустил дымзавесу и лавировал туда-сюда, чтобы сбить с толку артиллеристов с вражеского эсминца.
Оказалось, что и Николай, когда стали подсчитывать количество пострадавших, тоже оказался в их числе. Одна пчела ударила его прямо в нос. Теперь все с хохотом возвращались в лагерь. Алла первому на помощь бросилась к Сеньке, а не к мужу. Он теперь был героем в ее глазах. Она тщательно осмотрела пострадавшего Семена и вынула с помощью булавки пчелиные жала, несколько штук сильно вонзившихся в шею и щеку Семена. Алла довольно сильно прижималась разгоряченным телом к пострадавшему, а в какой-то момент прикоснулась к плечу больного упругой грудью. Лечила Алла так заботливо, что Семен даже начал подумывать, а не подъехать ли к ней, когда Николай окажется в рейсе. Водитель Николай не заметил ничего подозрительного в поведении жены и весело хохотал над искусанным бортником. Семен тоже криво улыбался, потому что лицо у него перекосилось от опухолей.
И все-таки женщины смеялись громче мужиков, потому что они в этой схватке с опасными насекомыми никаких потерь не понесли. Зато в руках поварихи Нины был завернутый в чистый фартук внушительный шматок дырчатых сот с медом, а Алла держала накомарник с гудящими от досады плененными пчелами. На Семене насчитали девять укусов, на что жена Николая сказала, что Сеньке тоже досталось противорадикулитное лечение, но только впрок.
Семен пытался хохотнуть, но получалось у него это как-то криво и неубедительно.
Зато в лагере над новоиспеченными бортниками смеялись до упаду. Особенно досталось Николаю за его раздувшийся нос и Семену, лицо у которого перекосило, как выразился начальник Семилетов, "на все четыре стороны". Но результат тоже был оценен по достоинству. Во-первых, вылечили радикулит водителя, а, во-вторых, вечером к чаю был подан натуральный лесной мед, который к этому времени пчелы успели собрать со всех первоцветов: вереска, багульника, медуниц, подснежников, цветущих верб, одуванчиков, лютиков, купав; со всего, чем богата тайга в разгар весны и начала лета. Народ в лагере был в восторге от такой добычи, которую Семен пожертвовал коллективу. За едой, герой дня Семен балагурит:
- Хорошо бы сейчас скинуть лет по десять.
Камеральщица Маша отвечает не без женского задора:
- Ну да, тогда у меня бы осталось всего восемнадцать. А что в этом возрасте? Никакого толка. Начнут обжимать - пищишь, как дура! То ли дело, когда где-то лет двадцать восемь. Там уж ничего не боишься...
16.
Наводнение, вызванное сильными дождями, заставило начальника партии временно приостановить полевые работы. Все предались скуке, иные стали проситься поехать на "газике" в ближайшее село, чтобы прошвырнуться по магазинам, кино посмотреть. Мотористам было поручено плыть на последнюю стоянку и доставать затонувшую бензиновую помпу. От нечего делать Корнеев отправился с Трофимовым на эту операцию. Возглавляла кильватерную колонну моторная лодка буровиков, за ними шла лодка хвостового экипажа и замыкал спасательную бригаду Трофимов. Давление низкое, выхлопные газы стелятся по поверхности вздувшейся реки, а под моторками ходят огромные водовороты, готовые в любую минуту поглотить все, что опрокинется или упадет в эту пучину. Вода после дождей сделалась коричневатой, а крупные и мелкие буруны от завивающихся потоков вместе с грязновато-белыми шапками пены крутят всевозможный прибрежный мусор, сорванный наводнением. При приближении к месту последнего пикета, Корнеев смотрел, как лодка плыла над затонувшими желтыми фонариками купав, слегка покачивающихся и как бы светящих из-под воды...
Они колыхались вместе с потоками, до них можно было дотянуться и нарвать целый букет. Интересно было, сохранился ли их тонкий аромат.
Буровой станок нашли на глубине семидесяти сантиметров. Благодаря своему красному цвету, помпа оказалась заметным объектом на дне реки. Когда ее оставляли на последнем пикете, то, по словам Солодкова, ему пришлось мыть сапоги, болтая ими с крутого обрыва. Бросили якоря и стали обсуждать, где можно было бы разжиться водкой и закуской. Тут в разговор вмешался Корнеев. Хотя сама по себе выпивка взрывника не интересовала, но его предложение остальным парням показалась вполне разумным. Быстро скинулись, кто по трояку, кто по червонцу, всучили деньги Корнееву и их с Трофимовым командировали в Стожары. Через пять минут "манюня" рванула вверх по течению. Остальные решили, что справятся и без них. В хвостовую лодку "тормозилы" прихватили бензопилу. Хоть партия и не работала, а труд поварихи никто не отменял. "Мы дрова, мы дрова - всему делу - голова, жарим, парим и печем, а огонь тут не причем" - громко прочитал запомнившееся с детства стихотворение Корнеев.
Когда свернули за поворот, Корнеев вообще возликовал. Теперь они с Трофимовым вольные казаки, и могут, наконец, посетить Стожары, где попробуют найти "своих" девчонок.
17.
Утром, когда Корнеев увидел красные трелевочные трактора и тяжелые оранжевые бульдозеры на катище около эстакад, он понял, что леспромхоз решил отдать заготовленный лес реке Весляне. Это уже по ее воле сброшенные в воду бревна начнут свое путешествие, гонимые течением бурной воды до самой Выри, а по Выре доплывут эти кряжистые стволы елей и сосен до лесокомбината. В запани этот лес баграми с лодок будут подводить к бревнотаске - огромному зубчатому транспортеру, вытягивающему бревна на высокий берег, где их специально приставленные люди баграми будут раскатывать по разным штабелям. Когда лес подсохнет, его свезут на пилораму. А здесь, на катище, рабочие в грубых брезентовых костюмах начинают убирать упоры от стеллажей, и с эстакады, нависшей над крутым берегом, первые партии могучих бревен обрушиваются в бурлящий мутноватый поток. Веер брызг разлетается до другого берега, обдавая прибрежные кусты и мелкую поросль осин. Фонтанами воды сопровождается падение каждой партии бревен.
Грохот переполошил всю округу: застрекотали сороки, вороны взлетели шумной стаей, где-то на другой стороне взметнулись в небо остроклювые вальдшнепы. Вот она грохочущая лавина леса, плавно подхватываемая течением понеслась к низовьям, ударяясь о берега, задираясь и чуть не на треть высовываясь от наезда на подводные валуны, наваливаясь друг на друга, неуклюже разворачиваясь на быстрине и стараясь угодить вдоль стрежня, а не поперек. Эстакада пустеет, а трактора с надрывным ревом, окутанные сизым выхлопом, подтягивают новые гурты бревен к отвесному берегу. На треть высовывающиеся из воды золотисто-коричневые сосновые стволы ослепительно сверкают на солнце, мышиного цвета еловые кряжи тоже не желают уступать; они падают в реку, а потом, вращаясь и балансируя по оси, тоже образуют каскад воды цвета старого серебра. Все вокруг наполнено шумом от столкновения стихий. Иные стволы от ударов друг об друга обнажают белизну древесины, а содранная кора лентой тянется и наматывается на вращающийся в воде кряж. Все вокруг бурлит, пенится, и надо всем этим водоворотом в лучах солнца возникает невысокая радуга.
И вот река нагружена до основания. Она словно бы раздалась вширь от взятого веса. Теперь важно дотащить всю эту плавучую армаду к месту, в запань около деревокомбината, ничего по возможности не утопить, не растерять в пути, вышвыривая отдельные стволы на мелководья. Наводнение дало возможность леспромхозу продолжить сезонный молевой сплав.
18.
На станции случилась поломка, работу приостановили на час. Корнеев решил забраться на вершину скалы, нависшей над бурным потоком. Трофимов остался около взрывной машинки. На верху каменистого холма благоухали альпийские луга. Среди соцветий желтого кукушкиного льна, сиреневых ковриков тимьяна, синих колокольчиков, розовой гвоздики Корнеев нашел дикий чеснок - черемшу и, спустившись, предложил Трофимову:
- Съешь, очень полезное растение.
Трофимов пожевал, ему понравилось:
- Смотри-ка, смахивает на чеснок. А чем он полезен?
Корнеев не сразу собрался с ответом, давая возможность Трофимову подольше пожевать:
- От него шерсть хорошо растет.
- Якуня-макуня! - возмутился Трофимов. - Я тебе что, собака какая-нибудь, чтобы о шерстистости беспокоиться?
- Да ты что, парень. Шерсть на груди мужика очень привлекает женщин. Вот я свою вырастил, - Корнеев задрал безрукавку до подбородка, - исключительно за счет черемши. У нас ее растет немеряно.
Наглядная агитация подействовала безукоризненно. Трофимов достал из бардачка, пристроенного у кормы лодки, полотняный мешок, вернулся на мшистую скалу и стал набирать в него полезную черемшу, ровно укладывая зеленые с красноватым отливом стебли, чтобы побольше поместилось.
Вечером на базе он стал угощать черемшой повариху Нину. Корнеев после ужина находился поодаль, но, увидев, что Трофимов увивается около грудастой Нины, тайком подкрался поближе и спрятался за небольшим, темным кустом можжевельника. - Нина, возьми-ка вот это. - Трофимов подал круглолицей девице в белом халате и кирзовых сапогах пучок душистых стеблей.
- Что это? - приложив пучок к курносому носу и принюхиваясь к гостинцу, спрашивает Нина.
- Съешь, тебе понравится.
Нина берет пару мясистых стеблей и, отмахиваясь от комаров, жует их.
- На чеснок смахивает. А что за польза от этой зелени?
Трофимов не услышал вопроса и стал говорить свое:
- Я тут утку дикую на гнезде видел. Сидела на яйцах. Я вплотную подошел, а она смотрит на меня и не улетает.
- Она чай догадалась, что ты к женщинам боишься прикоснуться, вот и сидела себе спокойно, - съехидничала повариха. - Да ты мне не ответил, какая польза от твоего чеснока?
- Тебе только пользу видеть во всем, - ворчит Трофимов, покраснев от прикола поварихи. Потом простодушно заявляет:
- А вообще-то от этой черемши шерсть хорошо растет.
Нина при этих словах опешила и застыла в недоумении. Потом до нее дошло, и от испуга она выплюнула часть съеденного, после чего ее круглое лицо перекосилось от негодования. Мощная повариха решительно бросилась к Трофимову, схватила его за шиворот и стала толкать ему черемшу за ворот:
- Вот тебе, паразит, получи! Надо же такое выдумать: "Шерсть будет хорошо расти!.."
Корнеев, выйдя из-за укрытия, захохотал на весь лагерь. Рабочие, слышавшие этот разговор Трофимова с поварихой Ниной, тоже расхохотались, хотя и не очень поняли подоплеку случившегося. Наутро Трофимов пришел к лодке надутый и не разговаривал с Корнеевым до самого обеда.
Когда история облетела весь лагерь, то к поварихе нет-нет да кто-нибудь обратится с вопросом: "Ну, как там, Нина, шерсть растет?"
19.
Все отдыхающие договорились собраться в центре села около магазина и почты.
К Корнееву подходит Петя из "тормозил" и показывает флакон с жидкостью:
- Смотри, что купил, называется "Средство от потливости ног".
Корнеев посмотрел на волосатого длинноногого парня в серых брюках и просторной косоворотке и сказал: - С удачной покупкой, Петя. Теперь тебе есть, чем пятки смазывать, чтобы боны сподручней было догонять!
Парень понимающе улыбнулся. А в это время, отделившись от группы женщин, к Корнееву подошла студентка Таня. В руках у Корнеева дешевые шоколадные конфеты "Домино" без обертки. Корнеев предлагает весь кулек Тане. Та берет их, криво усмехаясь:
- Это, конечно, не "Кара-кум" и не "Рот-фронт"...
- Рот может быть и не "фронт", - обиделся Корнеев. - Но и губа у тебя не дура.
- А у меня две губы, и обе не дуры, - шутливо вытягивая губы для воздушного поцелуя, говорит Таня.
- Вообще-то, у тебя четыре губы, и все, похоже, не дуры.
- А зато ты дурак, - отвернулась девушка.
Подойдя к собравшимся у машины женщинам, шофер Николай чешет затылок, круглый, как тыква. Он только что подстригся в сельской парикмахерской, и от его лоснящейся физиономии далеко распространяется запах цветочного одеколона. В руке у него гостинцы для жены, а на шее гирлянда крупной вяленой сорожки, белесой от соли, которую он собирается погрызть вечером с пивом. Вино и водку не очень жалует, а пиво под рыбку он обожает, и купил его сразу целый ящик. Бутылки зазвенели в кузове, как только машина с отдыхающими геологами, переваливаясь по бугристому проселку, тронулась в обратный путь.
Семен, который отказался от поездки в село, с утра отправился на аммональный склад, где дежурила жена Николая. Алла обрадовалась гостю, тем более что Семен пришел не с пустыми руками. С предыдущей вылазки в село они с Корнеевым извлекли свою пользу: купили несколько бутылок хорошего румынского вина в широких приземистых бутылках. Душистое, пьется легко, без всякой закуски, и крепость есть. Но с сыром и шоколадными конфетами получилось самое то.
- Как твои боевые раны? - стала оглядывать гостя Алла. Семен дал осмотреть себя, а чернобровая, с лучистым взором женщина снова припала к нему, да так, что Семен не стал сдерживать себя. Нары дежурной палатки тут же заходили ходуном, явно не приспособленные для таких перегрузок.
- Ну, ты и кобель! - едва отдышавшись и придя в себя, сказала жена шофера. Но разбросанное нижнее белье натягивать на себя не спешила: вдруг повторить пожелает...
И надо же было такому случиться, что в дежурную палатку просунулась голова начальника партии! От нечего делать Юрий Иванович решил прогуляться по берегу реки, а заодно завернул к аммональному складу. Из-за музыки, звучавшей по транзистору, ни Алла ни Семен не услышали его шагов. Да и какой топот, если под ногами шелковистая трава?
- Так, так, - сказала бородатая голова начальника, увидев обнаженную Аллу и полуодетого Семена. - Стража, стало быть, не дремлет. В голосе его сквозили язвительные нотки.
Первым опомнился Семен:
- Юрий Иванович, присаживайтесь, мы тут немножко отмечаем наше знакомство.
- Хорошее знакомство. Вы оденьтесь сначала, а я пока покурю в сторонке, - едва сдерживая улыбку, сказала голова и скрылась за сомкнувшимся брезентовым пологом.
Семен по-быстрому облачился в свой спортивный костюм и вышел следом. Алла осталась одеться и навести порядок. Когда, наконец, мужчины вернулись и сели за складной стол, то Юрий Иванович сделал вид, что ничего не произошло. Говорили о скором конце летней партии, потому что Весляна все быстрее несла их боны к своему устью, где она впадает в просторную судоходную реку Вырю.
Расчувствовавшийся Семен промолвил не без грусти:
- Как быстро летит время, эх жизнь копейка!
- Ошибаешься, Семен, сейчас она для нас рублями попахивает. Это я вам обещаю, - потягивая душистый дым из трубки, заверил собеседников Юрий Иванович.
20.
Таня и Валя по приезду на базу решили примерить покупки. Хорошо застегнули на молнию вход в палатку и завесили сетчатые окошки: мало ли кто из ушлых мужиков подкрадется и решит за ними подглядывать. Такое здесь случалось не раз. Особенно в банные дни. Приходится сторожей выставлять, чтобы охранять помывочную шатровую палатку от посторонних глаз. Девушки разделись до нижнего белья и стали примерять кофты с юбками. Валя радовалась тому, что вернется домой и придет к родителям в своих вещах, купленных на первые заработанные деньги. Таня тоже хотела щегольнуть перед своими однокурсниками. Во всяком случае, она так сказала Вале. Зеркало было маленьким и полного представления о примеряемых вещах у них не сложилось. Решили перейти на купальники. Разделись донага и стали делить купальные костюмы. Купальники купили две пары разных размеров. У Вали были большие груди, но не очень широкие бедра. У Тани наоборот: широкие бедра, а груди небольшие. Перейдя на шепот, девушки обсудили проблему кустистости внизу живота. Не очень-то хорошо выходить на пляж в узком купальнике, за пределы которого выступают кучерявые пряди. Нужен бритвенный прибор, а поехать в село за покупками не каждый раз выпадает случай. Придется обратиться к парням.
Таня искала повод сблизиться с Корнеевым, а ту как раз хороший повод - попросить бритвенный прибор.
- А для чего? - решил уточнить Корнеев.
- Ну, так, - замялась Таня.
- Что значит так! Наверное, подбрить что-то надо.
- Надо, - сказала Таня, смелея.
- А где?
- Тебе-то какая разница?
- Есть разница. Ты же не умеешь пользоваться бритвой, порежешься чего доброго. Да еще в таком нежном месте... Давай уж я сам и побрею...
- Ишь ты какой! - Таня сопровождает улыбку игривым наклоном головы, кладя в карман цветастого платья поданный ей бритвенный прибор.
Корнеев провожает ее у выхода из своей палатки и смотрит, как ветер резко задирает подол девичьего платья, обнажая крутые бедра. Таня быстрыми хлопками, словно бы тушит на себе огонь, ловит край подола и прижимает его обеими руками к ногам.
21.
По пути на базу, Корнеев не может без книги в лодке. Прочитанные в детстве рассказы Чехова теперь обрели новое звучание. Мотор монотонно гудит, заглушая все лесные звуки. Сказывается усталость за огромный рабочий день. Он откладывает книгу, закрывает глаза, втягивает голову в плечи и заказывает желанный сон. В полудреме Корнеев видит приготовление к празднику, всеобщую суету, веселье. Новый год зимняя сейсмопартия встречала в натопленном клубе, составленном из двух балков на санных полозьях. Посреди просторного удлиненного зала красовалась пушистая елка, - благо этого добра здесь хватало. В тот день пиво брали бидонами, а буровики, так те закатили к себе в жилой балок целую бочку. Шампанское тащили ящиками. Литровые банки с шампанским разносили по всему залу, как говорится, гуляй, братва! До боя курантов оставалось еще два часа, так что главное торжество предстояло за общим столом, который готовили повариха с медичкой. А пока все вальсировали вокруг елки. Молодая жена одного буровика, распустив свои золотые волосы, танцует с главным механиком, легко ведет, улыбается, обнажая красивые зубы. Мужа в зале нет. Он напился вусмерть: для него Новый год уже наступил.
А женщина танцует, и все время глядит на Корнеева. На ней бархатистое платье вишневого цвета, зеленый кулон на шее и смешливые серые глаза. Посмотрит и усмехнется. И снова посмотрит и усмехнется, зазывно поводя головой, так что волосы пышной волной спадают с плеч и повторяют кружение, оставляя в воздухе размытое очертание улыбающегося лица, светящихся глаз и золотистой ауры мимолетного счастья. Мелькают пары, звучит музыка, отовсюду слышится смех. И снова женщина глядит на молодого взрывника - долго, озорно, вызывающе...
22.
- Хорошо ласточкам, летай себе с открытым ртом, а мошкара сама тебе набьется, - рассуждает вслух Семен.
- Но у ласточек есть враги: в городе кошки, в лесу ястребы, - возражает Корнеев. - Стоит ли завидовать?
- Так уж принято, что все кому-то завидуют. А ястребов и среди двуногих, хоть отбавляй. Каждый норовит согнать кого-то с насиженного места.
- Вот и не занимай чужой насест. - Корнеев отбрасывает марлевый полог, чтобы видеть собеседника. - Ищи свой, совершенно не похожий ни на чей.
- А тут все едино: займешь обвинять будут, не займешь - тоже найдут к чему придраться, - усмехается Семен. - Надо меньше оглядываться по сторонам и делать свое дело.
- Обидно будет, если мог, но не реализовался, - делает резюме Корнеев. - Но и достигнув высоты, не следует уподобляться людям с низменными взглядами. Древнеримский император Марк Аврелий учит полагаться на волю богов, заниматься искусством, сохранять независимость, при которой ты не должен быть ни рабом, ни тираном по отношению к другим людям.
- Жаль, что не все принимают подобное учение.
23.
Моторная лодка шла против течения, плавно огибая отмели, нагнувшиеся к воде деревья, выступающие со дна и подернутые мхом валуны. Сизый выхлопной газ извивался за кормой, образуя над бурлящей рекой устойчивую пелену. После дождей и половодья на прибрежных кустах задержался унесенный рекой всевозможный лесной мусор. День был серым, но по-летнему теплым. Корнеев, подбивший парней на выпивку, шел на заведомую авантюру. Никак он не мог знать, есть ли в Стожарах водка. Главное сказать убедительно. Второпях он не взял часы, да и солнца нет, чтобы определить время. От Стожар партия предположительно ушла ниже по реке километров на двадцать. Вот это расстояние и предстояло преодолеть "манюне" Трофимова. Монотонный звук двигателя, вибрация корпуса и просто хроническое недосыпание из-за ночных посиделок сморили Корнеева, и он тихо заснул, как привык на севере засыпать в пути, окажись он в ревущем тягаче, на моторной лодке или в грохочущем вертолете.
Даже сон приснился: большая группа студентов выехала на запад, но по пути их временно поселили в пансионате, который находился за ближними пределами страны: не то Венгрия, не то Румыния. Старинное здание пансионата расположилось в тенистом буковом лесу, внизу овраг, переходящий в прозрачное озеро. Все имеют возможность прогуливаться вдоль берега, любуясь закатами. Здесь отдыхающие должны были пройти беглое обучение французскому языку и адаптироваться к заграничным порядкам. Наконец-то, через неделю я увижу Париж, Сорбонну, побываю на Монмартре, схожу в Лувр...
- Кончай ночевать! - сквозь рев мотора окликает его Трофимов. - За поворотом будут Стожары.
Не желающий расстаться с таким заманчивым и многообещающим сном, Корнеев поначалу отмахивается от вторгающегося в его сон Трофимова. Но потом начал дико озираться по сторонам, пока окончательно не вернулся в суровую действительность. Оживился лишь тогда, когда вспомнил, куда они прибыли, и с какой целью. Только тут он стал удовлетворенно потирать руки:
- Это хорошо. Значит, скоро мы увидим наших юных обольстительниц. Сразу подруливай к первому дебаркадеру. - Показывает рукой Корнеев. - Девочки должны быть там.
Тяжелые лобастые волны, образовавшиеся от встречной моторки, раза три чувствительно боднули "манюню". Вот и берег. Волны стали досаждать стайке куличков, которые, быстро семеня длинными лапками, то отбегали от поднимающего муть нахлестов, то опять возвращались к кромке берега. Первым, разминая затекшие ноги, вышел Корнеев. Он собрался искать девчонок, толком не зная, как и спросить их; знал только имена: Наташа и Тоня.
Но точно где-то есть Бог! Наверное, девчонок привлек шум мотора. Первая появилась Наташа, следом шла Тоня по деревянному настилу длинного дебаркадера, который представлял из себя многоквартирный плавучий барак на воде. Наташа в теплой кофте, с рассыпавшимися на плечи волосами, улыбается парням, как старым знакомым. Тоня несколько нахмуренная, напоминала солнце, которое скрылось за тучей, но вот-вот должно выглянуть и просиять. Обрадованные парни тут же предложили им садиться в лодку. Но девчонки еще вернулись к себе, чтобы переодеться. Затем моторка переплыла вдоль берега ближе к магазину. Сомнения Корнеева относительно водки для пославших их парней оправдались: водку тут завозят редко, и она едва задерживается на прилавке день-два. Зато было сухое молдавское вино, которое тут почти не пользовалось спросом. Своим парням решили "сухаря" не брать, осмеют еще. Но для девчонок и для непьющего Корнеева это было то, что надо. Нашлись консервы, колбасы, компоты, печенье. Праздновать встречу отправились к старому заброшенному дому: когда-то село тянулось вдоль берега километра на два. И дом этот был почти самым крайним. Трофимов подрулил к берегу, все сошли с лодки и стали подниматься по пологому склону, на верху которого и доживала свой век покосившаяся и почерневшая от времени бревенчатая изба.
На поляне перед ней и устроили пикник, расстелив пару телогреек, газеты и выложив разную снедь и напитки. Для порядка было решено развести костер. Корнеев с Наташей вызвались принести дров, а Трофимов с Тоней стали "накрывать стол". Трофимов раскупоривал консервы и бутылки, Тоня резала хлеб и колбасу, раскладывала печенье и конфеты. Оставшись с Наташей наедине, Корнеев тут же притянул девушку к себе, вглядываясь в ее глаза:
- Ага, глаза серо-зеленые. Характер устойчивый, ровный, отзывчивый, склонный к веселости.
- Откуда ты знаешь все это?
- Разве я не прав?
- Я...
Но договорить Корнеев не дал. Наташа слегка откинула голову назад, и ее пухлые губы сделались такими желанными для гостя, что он не удержался, чтобы не поцеловать их. С Наташей все получалось легко и непринужденно. Корнеев понял, что это ЕГО девушка. Наметилась взаимность, которой так порой не хватает в других девчонках...
Корнеев и Наташа целовались у реки. Потом Наташа замолкала и некоторое время смотрела на Корнеева, повторяя изумленным тоном, будто видела его впервые:
- А ты красивый...
И отводила взгляд на воду, присев и приблизив лицо почти к самой воде, разглядывая речное дно. Сколько там было крупных и мелких песчинок, сколько камешков всевозможных оттенков, какой нежнейший зеленый пух покрывал крупные камни, сколько там было прозрачных мальков, то застывавших неподвижно, то разом брызгающих в сторону, и сколько вообще микроскопических предметов, видимых только глазами Наташи!
Вода в реке была столь прозрачна, что только синева неба и верхушки деревьев, отраженные в ней, делали ее видимой. Наташа, перевесившись через корень, зачерпнула со дна горсточку камешков. Облачко мельчайших песчинок образовалось возле дна и, подержавшись немного, опало. Наташа бросила камушки в воду, отражения деревьев заколебались.
Корнеев сел на поваленное дерево, а Наташа выбрала камень покрупнее, любовно оглядела его со всех сторон, подошла к самой воде и бросила его на середину. Взлетели брызги, окруженный волнистыми струями воздуха камень глухо пошел ко дну, а по воде пошли круги. Насладившись видом взволнованной воды, брызгами, стуком камня, плеском воды, Наташа дождалась, пока все успокоится, взяла еще камень и, как в первый раз, оглядев его, опять бросила...
Так Наташа бросала и бросала, любуясь всплесками и волнами, а мир вокруг был тих и прекрасен. На щеку Наташе сел комар, Корнеев это видел, а она долго не замечала его, потом согнала комара, сморщилась и подошла к Корнееву...
Принесенные дрова загорелись не сразу, проливные дожди изрядно постарались пропитать даже сухой валежник. Но искусный костровой, коим Корнеев являлся в любых походах, легко управился с огнем. В ход пошел мох-бородач, свисающий с деревьев и нарезанная береста с сухостоя.
Низкое давление еще сказывалось: дым стелился по бугру, словно бы молодежь специально устроила из этого костра дымовую завесу от чужих глаз. Корнеев разливает вино и, привстав над накрытой поляной, просит слово. Наташа постучала ножом по горлышку бутылки, все притихли и Корнеев, оглядывая всех, сказал:
- Татарская пословица так отзывается о сердечных муках, которые испытывают влюбленные: "От больного места не отнимешь руку, от любимого человека не отведешь глаз". Предлагаю тост за наше знакомство, за красоту этих двух замечательных девушек, от которых действительно невозможно отвести глаз!
Когда в компании нет гитары, тогда на помощь приходят тосты, забавные истории, озорные частушки. Вот и Трофимов не устоял, чтобы не спеть:
Населенье на селе
Каждый день навеселе.
Кабы жил в селе я,
Был бы веселее.
Если очень хочешь в Сочи,
Бей поклоны ловкачу,
Я же выеду в Изочу,
Всю Изочу изучу.
Корнеев стал читать свои полушутливые стихи:
И отправляясь по Руси,
считаю: жизнь еще прекрасна,
коль за нос водят караси...
и девушки целуют классно.
Корнеев с Наташей постоянно подыскивали повод, чтобы уединиться: поцелуи пьянили не слабее вина.
Тоня палкой шевелила угли в костре, все время уклоняясь от качающегося туда-сюда тяжелого столба дыма, а Трофимов, как глухарь на току, распушив бархатные крылья, все ходил около девушки, и так и эдак стараясь угодить ей.
- Тоня, хочешь фокус покажу? - Трофимов отворачивается, достает из кепки иголку с ниткой, вынимает нитку и втыкает иголку в тыльную сторону указательного пальца. Теперь он разворачивается к Тоне и демонстрирует раскрытые ладони, в которых нет ничего. Через мгновенье он сжимает пальцы и появляется иголка. Разжимает пальцы и иголка исчезает.
- А как это? - удивляется девушка.
Окрыленный удачей, Трофимов показывает фокус Наташе с Корнеевым. Они тоже удивлены ловкостью рук моториста. Трофимову аплодируют. Только Тоня отвернулась к воде, а мимо ее лица струится сизый дым костра, образуя плавные линии на небольшой высоте над поверхностью пригорка.
Трофимов лег на траву и стал пристально смотреть в костер. Удалившиеся в лес Корнеев с Наташей вскоре вернулись, кто с охапкой дров, кто с букетом цветов. Их появление внесло оживление. Тоня даже взялась свить венок из принесенных цветов. И когда венок свой она надела на голову Корнееву, то Трофимов встал и отправился к лодке. Корнеев попытался снять напряжение, удержать моториста, но тот сослался на карбюратор, который барахлит, и который надо перебрать и почистить. Спустя полчаса Трофимов неожиданно завел двигатель. Корнеев понял, что Трофимов настроился на возвращение. Корнеев спустился к берегу и не стал удерживать приятеля. Он только окликнул девчонок, чтобы всем вместе посовещаться.
Однако Тоня отказалась спуститься к лодке. Корнеев стал выяснять, есть ли дорога по берегу до их новой стоянки. Наташа сказала, что дорога тут одна, и по ней легко можно добраться до их лагеря. Когда она поняла, что Корнеев это выясняет, дабы ему остаться и, на ночь глядя, одному идти к себе пешком, то тут она сразу стала возражать. Но неумолимый Корнеев решил остаться. Тогда Трофимов, просто махнув рукой сидевшей на бугре Тоне, завел "манюню" и, как говорится, "вдарил по газам".
Корнеев, отрезав путь к отступлению, подхватил Наташу за плечи и направился к костру. Корнеев разлил вино, произнес вполне традиционный тост за дружбу, и веселье продолжилось. Правда, возникло еще одно неудобство: отлучаться от Тони было не очень этично, а целоваться в ее присутствии - тем более. Тогда Корнеев предложил пойти и обследовать старый дом. Повод был хороший, и укромных мест в нем нашлось немало.
Но Тоня тоже не была расположена долго оставаться в качестве третьей лишней. Корнеев не один раз ловил ее озорной и влекущий взгляд, который как бы говорил, что выбор он сделал не тот, что с ней ему было бы гораздо вольготнее, чем с пугливой Наташей, которая то и дело отводила от себя настойчивую руку своего друга. Но она была так обаятельна, так нежна, что целовать ее было верхом блаженства для Корнеева. Сначала он думал о том, что разница в возрасте явится помехой для этого союза душ, но, к счастью, ошибся. И теперь он стал расспрашивать Наташу о том, где ее надо будет искать, если вдруг новая встреча в Стожарах не состоится. И девушка решила дать ему адрес в Заозерске. Вот только записать его было некуда и нечем. Корнеев обычно не расставался с блокнотом, потому что готовился к поступлению в институт, и это была его последняя геологическая партия. А тут при суматошном сборе на короткую вылазку за утонувшей помпой он, конечно же, позабыл свою краснокожую книжицу. Хотя свисток взрывника неизменно висел на месте.
Наташа первой проявила смекалку: она взяла кусок бересты и уголек из костра. Для верности Корнеев сделал усиление надписи с помощью шила, вделанного в его наборный перочинный нож: вдруг уголь сотрется в кармане. Девчонка так сильно прониклась этой внезапной дружбой, что при расставании Корнеев заметил, как увлажнились ее серо-зеленые глаза. Она старалась скрыть набежавшую слезу, спрятаться за шутку, отгородиться смешком, но смех получился неестественный, подавленный... Она очень волновалась за Корнеева, потому что добираться до своего лагеря ему понадобится по глухой тайге, к тому же ночью. На что Корнеев парировал, что ночь эта необычная, белая; поводя при этом кончиками пальцев по щеке и шее девушки.
Дополнительное время, которое Корнеев отсудил для себя у строгого арбитра Тони, пролетело мгновенно. Девчонки засобирались домой.
Но вот о чем никто не додумался: между поселком и их стоянкой у заброшенного дома на отшибе, оказывается, в Весляну впадала небольшая речушка. В этой седловине дорога, пролегавшая вдоль Весляны, соединялась деревянным мостом. Мост через речушку, построенный на песчаных берегах, смыло половодьем, и толстые бревна с торчащими скобами плавали тут же в широко разлившейся калужине. Корнеев расправил бродовые сапоги, влез в образовавшееся озерцо и подогнал к берегу три бревна, потом срезал несколько ивовых прутьев, связал ими стволы, дал Тоне шест, чтобы можно было упираться о желтое песчаное дно озерца. Наташа отбросив стеснение, крепко обняла Корнеева и поцеловала. И вот Корнеев опять вошел далеко в воду, оттолкнул импровизированный плот и девушки, прощально махая руками, поплыли на свою сторону.
24.
Такого ощущения подъема Корнеев не испытывал давным-давно. Он шел по белой песчаной дороге среди гигантских елей и сосен, среди выворотней с облетевшей землей, среди водопадов, срывающихся с обрывистого склона к дороге, среди надвинувшегося тумана и шума реки, которая оставалась с правой стороны и периодически высвечивалась сквозь таежную чащу. На песчаной колее остался размытый след тяжелого грузовика, который ушел из Стожар еще до начала половодья. Корнеев не шел, а парил над этой дорогой, как дымка тумана, надвинувшегося с реки.
На базу он вернулся заполночь, но палатка, в которой они жили с Семеном, вовсе даже не безмолвствовала, как думал Корнеев. Над шатром курился дым из трубы походной буржуйки, полог был откинут, а изнутри доносились голоса, и звучала легкая музыка. Наверняка Сенька включил транзистор.
- Честно говоря, этой легкой музыке я предпочел бы легкий завтрак, - сказал с порога Корнеев. Но первым делом он скинул тяжелые сапоги и надел свои "домашние" калоши с шерстяными носками.
Компанией Корнеев встречен был, как герой: еще бы, не всякий отважится прошагать столько километров ради девушки. Таня и Валя, которые навестили Сеньку, выразили бурный восторг. Они уже были навеселе от принятого румынского вина. Сенька сказал, что собирался организовать вывоз, если Корнеев через час не вернется. Теперь он мог не беспокоиться за товарища. Девушки продолжали теребить Корнеева, задавать ему вопросы по поводу дамы сердца. Правда, Таня бросила упрек:
- Вот если бы ты ради меня на такое решился.
- Видишь ли, Танюша, это заслужить нужно, - ответил за друга Сенька.
- Заслужить, говоришь.
- Конечно. Вот в одной партии...
- А вот в одном дурдоме чулки по семь метров вяжут.
- Я хотел, чтобы ты нос не задирала, - обиделся Сенька.
- Хорошо, я учту. А пока предлагаю выпить за нашего донжуана, - сказала Таня, подавая стакан Корнееву.
- Ну и как твоя девочка? - опустошив чашку, спросила Валя.
- Самый сок! - улыбнулся Корнеев.
- А, говорят, у комячек влагалище не вдоль, как у вас, а поперек. Это правда? - Сенька адресовал свой вопрос Тане.
- Не знаю, это у Корнеева надо спросить, он с ними екшался, - указала ручкой в сторону Корнеева Таня.
- С чего ты взяла, что я с комячками екшался?
- А от кого же ты пешкодралом пришел?
- Наташа, с которой я подружился, немка. К тому же я ничего такого с ней не позволял.
- Вот и плохо, что не позволял. Все ждешь, когда тебе позволят.
- Да ну вас на фиг, с вашими разборками, - включилась в препирательство Тани и Корнеева слегка захмелевшая Валя. - Идите под первый куст и решите раз и навсегда вашу проблему. Тоже мне дискуссию устроили. - Валя налила всем вина и предложила тост:
- Давайте выпьем за молодость! Она так быстротечна, и надо успеть вдоволь повеселиться. Потом будет некогда, да и незачем...
25.
Семилетов наутро собрал всю партию около палатки, являющейся столовой и стал подводить итог проделанной работы. Он был немногословным, как всегда. Потягивая душистый дым из трубки, он сказал, что успехами их партии заинтересовались наверху, и сегодня должен прилететь вертолет с корреспондентом газеты и радио.
- А еще там будет начальство из треста и инспекция из государственного горно-технического надзора. Так что не вздумайте бурить близко от воды, а взрывникам надо строго соблюдать все инструкции при проведении взрывных работ.
К обеду над селом загудел обещанный вертолет и, выбрав площадку, сел около стоянки геологов, разметав по округе древесный мусор и не снятое с веревок сухое белье. Когда винт перестал мотаться и бессильно обвис над серебристой машиной, открылся люк, и по приставному трапу стали спускаться люди. Корреспондент заметно отличался от чиновников из треста: в яркой ветровке, в джинсах, на голове малиновый берет; на плечо он повесил тяжелый баул с записывающей аппаратурой, на шею - фотоаппарат, из кармана торчит желтый блокнот. Корнеев с интересом смотрел на человека, который должен был обрисовать их труд и рассказать про все увиденное и услышанное по республиканскому радио.
Началась суматоха по подготовке и проведению показательных взрывных работ. Пришлось носиться вокруг каждого пикета, расставляя с разных сторон свидетельствующие об опасности красные флажки, делать троекратные предупреждающие свистки, подальше от места взрыва отгонять моторную лодку. Хлопот было так много, что темп работы упал раза в три.
К концу дня все чертовски устали, и по случаю приезда высоких гостей был устроен шикарный ужин. Снабженец партии Георгий Коткин, по прозвищу Георгий-обедоносец, привез по такому случаю немалое количество бутылок коньяка, водки, шампанского, добыл у рыбаков местных деликатесов: сига, чира и хариуса, достал из своих запасников несколько банок икры, шоколадных конфет и кофе. Буровики и мотористы сколотили длинный стол и несколько длинных скамеек. Пиломатериалы в обмен на запчасти добыл в леспромхозе шофер Николай. На помощь поварихе Нине подключили аммональщиц Таню, Валю и жену Николая - Аллу.
Надо сказать, что начальство из треста любило приезжать или прилетать в геологические партии: во-первых, все они когда-то начинали с полевых работ, и с приездом в тайгу, окунались в года своей молодости, начинали вспоминать, воскрешая в памяти, все прелести вольной полевой жизни. Во-вторых, им надоедала бумажная возня в управленческих структурах, однообразие городской жизни, домашнего быта. А тут такой повод проехать к молодежи, ненавязчиво поделиться опытом, подсказать что-то, рассказать ту или иную историю, которые, передаваясь из уст в уста, постепенно становились легендами.
Одну из забавных историй поведал за общим столом заместитель начальника треста Геннадий Михайлович Уваров:
- В нашу экспедицию, тогда я еще работал в Красноярском крае, прилетел заместитель министра геологии СССР Лопатин. Когда все рутинные дела были закончены, мы решили устроить высокому гостю культурную программу, и забросили его на "вертушке" в одну партию, стоявшую на быстрой сибирской реке. Начальник этой партии предложил Лопатину поймать тайменя на спиннинг, но гость не был рыбаком и огромную рыбу выудил кто-то из рабочих. Лопатин только "болел", наблюдая, как мощная рыба делала "свечи" и никак не желала сдаваться. Мне показалось, что гость даже был бы рад, если бы рыба сорвалась. Когда ее, наконец, выловили, то тут же понесли разделывать и коптить. Тем временем была затоплена баня, которую геологи срубили прямо на берегу, чтобы выскакивать из парилки и сразу нырять в студеную реку. Но Лопатину не понравилось ради острых ощущений идти по острым камням, которые из-за обмеления на значительное расстояние отделили реку от бани. Гость шел по каменной россыпи и постоянно морщился от боли. Никто не догадался предложить ему хотя бы какие-нибудь калоши. Ледяная вода и вовсе не показалась приятной пожилому человеку, давно уже привыкшему к горячим ваннам и саунам.
Но вот накрывают походный стол и вносят царь-рыбу, золотистую от копчения и душистую от дыма, для которого жгли только ольховые ветки.
Разумеется, стол украшали напитки, достойные гостя такого ранга. Хорошо посидели, "уговорили" рыбу и прочие деликатесы. Выпили на славу, а ночью всех одолел жуткий понос. Оказалось, что тайменя плохо прокоптили из-за спешки: слишком крупным он оказался.
Надо было себе представить, как переживало наше руководство из-за такого казуса. Разумеется, всем на помощь пришла клизма в районной больнице, а виновникам происшествия вставили по дополнительной клизме, но уже от имени руководства треста. Позже, когда все рассосалось, то история эта обрела анекдотичный характер.
Когда застолье вдоволь похохотало над забавным случаем из жизни, Семилетов обратился к Коткину:
- Георгий, поставь-ка там нашу!
- Будет сделано! - выбираясь из-за стола, сказал бодрый раскрасневшийся от выпитого снабженец.
Он достал заранее приготовленную кассету и вставил в походный магнитофон, который работал от батареек, и включался по выходным или в каких-то исключительных случаях. "Наша" в устах Юрия Ивановича означала песню о геологах:
Ты уехала в знойные степи,
Я ушел на разведку в тайгу.
Над тобою лишь солнце палящее светит,
Надо мною лишь кедры в снегу...
Впервые Таня сама подошла к Корнееву и пригласила на танец. Площадка была не очень приспособленной, да еще и танцор из Корнеева был неважный. Он смущался, если нарушал ритм и сбивался. Но Таня не обращала внимания на его неловкость. А когда заиграла медленная мелодия, то смущенье сразу прошло, и Корнеев плотнее прижал к себе доверительно улыбающуюся партнершу. Инспектор Владимир Данилович пригласил Валю и под звуки танго стал что-то нашептывать ей на ушко. Повариха Нина без лишних слов пошла танцевать с заместителем начальника треста Геннадием Михайловичем. Еще один гость подхватил Аллу. Шофер сам не танцевал, но, сидя на сосновом бревне, строго следил за женой, задорно дергающейся рядом с рыжеволосым корреспондентом. Семилетова подозревали в связях с камеральщицей, которая постоянно находилась при операторе станции. Вот и сейчас он позвал на танец Машу, молодую и озорную женщину, умеющую работать с аппаратурой, устраивать веселые посиделки, петь и менять мужчин. Проходя мимо какого-нибудь юнца легко могла смутить его, царственным жестом касаясь разгоряченной щеки, а потом расхохотаться, откидывая голову назад и встряхивая пышной копной накрученных волос. Танцевала она самозабвенно, свободно проникаясь музыкой, алкогольными парами, белой ночью и обнимающим ее мужчиной.
Корнеев оставил танцплощадку и ушел в палатку, чтобы записать какие-то строки, пришедшие на ум. То ли рассказы за столом, то ли тосты под легкое вино, то ли танцы с Таней стали причиной воодушевления. Он ощутил взлет, его охватило веселье, в него вернулось вдохновение.
Танцы продолжались, но кто с кем кружился на лесной поляне, теперь уже не имело значения - Корнеев писал, а это было выше всего, ибо простого человека данное состояние хотя бы на какое-то время уподабливало Богу.
Когда он вернулся в круг веселящихся людей, Таня отвела в сторону Корнеева и спросила, не хочет ли он проводить ее до аммонального склада, который в это время охраняли парни, работавшие на торможении косы. Их надо было подменить, чтобы и они успели поужинать в теплой компании. Корнеев согласился и, состроив рожу недовольному поведением жены Николаю, подхватил Таню под ручку.
Рано утром, едва выспавшийся корреспондент завел разговор с Корнеевым по поводу очерка, который он хотел бы украсить страницей лирики.
- Поэт Виктор Кушманов, - представился он Корнееву. - Начальник партии сказал, что ты тоже пишешь стихи. Не мог бы ты что-нибудь прочитать или показать из написанного?
Корнеев принес тетрадь из своей палатки. Самое последнее стихотворение Кушманову понравилось больше всего. Корнеев его писал в лодке, по пути до места работы. А подчистил уже глубокой ночью, по возвращении с аммонального склада. Таня не хотела отпускать его. Вот ведь как странно все бывает, думал Корнеев. То предала, загуляв с Ковальчуком, то вдруг снова кадрится ко мне. Наверное, решила больше не отпускать от себя, чтобы я к Наташе не сбежал. Зато Наташа подвигла меня на написание стихотворения. Историю его возникновения Корнеев не стал раскрывать поэту Кушманову.
- Название интересное, - оценил корреспондент. - "Река подхватит отраженье".
- Зато у Вас стихи необыкновенные, - сказал Корнеев. - У меня в зимней партии хранятся два ваших сборника стихотворений. Все читают и любят их.
Округлое и веснушчатое лицо поэта раздвигается от улыбки:
- Значит, не зря бумагу перевожу. Скажи, я вчера не сильно перебрал?
- Да ну что Вы. Все было здорово!
- Ну, да ладно, только вот голова болит, - поэт двумя руками помассировал рыжую шевелюру, высовывающуюся из-под малинового берета. - Про тебя хочу сказать, что ты на правильном пути. Мне кажется, на тебя Бог глаз положил.
- Лишь бы не что-нибудь другое, - усмехнулся Корнеев.
Но похвала мастера ему пришлась по душе.
26.
Молодежь разбрелась, кто куда: одни гулять, другие спать. А начальник партии попросил Трофимова завести лодку и подогнать поближе к лагерю. Семилетов решил тряхнуть стариной и прокатить гостей по Весляне. Сославшись на то, что в лодке мало места, Юрий Иванович позвал только заместителя начальника треста и инспектора госгортехнадзора. В паре километров от лагеря Семилетов заглушил "Вихрь" и лодка с шуршанием вонзилась в прибрежный песок. Разговор возник по поводу старшего взрывника Ковальчука, который, как выяснилось, сам приехал в трест и доложил о потере карабина. Он не знал, что оружие было найдено, и теперь вокруг этого инцидента возникли разговоры наверху. К тому же партия не могла оставаться без старшего взрывника. Требовалось писать объяснительную записку, проводить опрос свидетелей, необходимо было наказать рублем виновников происшествия. Семилетов не любил всей этой казуистики, но с руководством спорить было бессмысленно. В разгар сезона найти нового человека, ответственного за взрывные работы было не так-то просто. Но Уваров обещал уладить это и в ближайшее время прислать нового старшего взрывника.
После прогулки по берегу и разговора с глазу на глаз Семилетов завел мотор, и гости чинно сели в лодку, чтобы тронуться в обратный путь. Но при развороте Юрий Иванович не заметил притопленное бревно, о которое задел винтом. Мотор бессмысленно ревел, а лодка, лишившись тяги, медленно поплыла вниз по течению.
- Шпонка полетела, - развел руками Семилетов. - Надо идти на веслах.
- Чудак ты на букву "м", - покачивая седой головой, сказал заместитель начальника треста Уваров. - Надо было плыть вверх по течению, а не вниз, хотя бы возвращаться было легко.
Семилетов, не зная где искать шпонку, достал весла и стал грести против течения. Видя, как он вскоре устал, ему на замену сел сначала один, потом второй гость.
Когда часа через полтора они добрались до базы, то инспектор вспомнил про историю с Лопатиным.
- Ну и удружил же ты нам, - похлопал по плечу своего подчиненного заместитель начальника треста. - Век не забуду! - Уваров развернул руки ладонями кверху и удрученно посмотрел на кровавые мозоли.
Чтобы сгладить вину, в своей палатке Юрий Иванович достал заначку и налил по стопочке коньяка. Выпили и вспомнили Джерома Джерома "Трое в лодке", похохотали вдоволь, но на этот раз не над чьим-то, а над своим неожиданным приключением.
Ночью в просторной палатке Семилетова, где на раскладушках расположились корреспондент и гость из Ухты, слышался страшный зубовный скрежет. Юрий Иванович знал про этот недуг у инспектора госгортехнадзора: сказалась контузия. В молодости Владимир Данилович прошел войну. Семилетов долго не решался беспокоить гостя, но жалко было его бедные зубы. Растормошенный инспектор с лохматой седой головой долго извинялся, что забыл про недуг, как он сказал "по пьяному делу". Он взял из рук Юрия Ивановича коробок спичек, вынул пару штук, отломил головки и подложил спички промеж коренных зубов. Скрежет прекратился, а утомленный начальник партии выкурил трубку на воздухе и заснул мертвецким сном.
27.
На вертолете вместе с новым руководителем взрывных работ в партию прибыла почта. Семилетов тоже получил пакет. Он наскоро познакомился с новичком и послал его отобедать. Корнеев отошел со своим письмом из дома, сел на бревно и вскрыл конверт. Не успел дочитать, как к нему подошел Семен и сказал, что его зовет начальник. Юрий Иванович подал ему газету: "Молодежь Севера". На первой полосе Корнеев прочитал название статьи "Река подхватит отраженье". Он удивился, что Кушманов название его стихотворения вывел в заголовок статьи об отряде геологов, работающих на Весляне.
- О нас пишут, - со значением сказал Семилетов. - Гордиться надо! А тут есть и твои стихи, - перевернул он страницу газеты.
В статью вмонтировали три фотоснимка: черный взрыв над матовой рекой, палаточный поселок с сидящими на бревнах геологами в накомарниках и сияющее лицо буровика Солодкова с брансбойдом, из которого струя воды вгрызается в грунт.
Статья заканчивалась на второй полосе и в самом конце шло стихотворение "Река подхватит отраженье" Корнеева, о котором автор статьи тоже сказал несколько слов.
- Теперь о тебе вся республика знает! - улыбнулся начальник и подарил ему второй экземпляр "Молодежки".
Корнеев поблагодарил начальника и пошел читать свою первую публикацию в серьезной газете.
28.
На базе было принято оставлять дежурного. На этот счет начальник партии говорил: "Места здесь тихие, но вещи надо прятать". Вот и выпало Корнееву в жаркий солнечный день дежурить около своих палаток. На отстреле пикетов его заменил новый начальник по взрывным работам. Корнеева радовали такие дни, когда он мог читать книги, сколько заблагорассудится. Он серьезно готовился к поступлению в институт. В его походном рюкзаке помещалась целая передвижная библиотека, состоящая из учебников и художественной литературы.
Но его планы на этот светлый день были нарушены появлением Тани, которая ушла со склада, чтобы позвать к себе Корнеева. Желание женщины сравнимо только с желанием Бога. Корнеев нарушил инструкцию и поплелся за девушкой. Его оправдывало только то, что лагерь снова откочевал вниз по реке. На этот раз попалась поляна, заросшая ромашками. Белое море ромашек! Таня срывала лепестки и ленивыми движениями отбрасывала их в сторону. Корнеев поинтересовался результатом девичьего гадания. Оказалось, что "любит", но Таня не прояснила, кто именно любит ее. Он даже подумал о формуле: "будет - не будет?" как более приемлемой для взрослой дамы.
Напротив аммонального склада, который представлял большую брезентовую палатку, полностью заставленную ящиками с тротилом, стояла кургузая палатка охранников. Вся территория была окружена веревкой, закрепленной на кольях. К веревке тут и там привязаны красные флажки. Внизу шумит река. В этом месте она делает изгиб и образует песчаную отмель. Место для купанья идеальное.
- Тут никого нет, может, искупаемся голышом? Устроим нудистский пляж...
Корнеев не ожидал такого предложения и пожал плечами: вдруг разыгрывает? Но когда Таня обнажилась, не дожидаясь его согласия, то он тоже долго ломаться не стал. Они спускались по пологому склону к воде. Корнеев шел сзади и не сводил глаз с ее загорелого тела, где только на месте плавок белел узкий треугольник не загоревшей кожи. Сложившаяся женщина, полная энергии, требующей выхода. Все было понятно, объяснимо, а потому и не выглядело бесцеремонностью, скорее вызовом. И вызов этот Корнеев принял. Купанье сопровождалось поцелуями, объятьями на траве, пробежками по отмели, где мягкий белый песок на дне, сложившийся в нечто подобное стиральной доске, приятно щекотал подошвы. Блики от воды бегали по ногам и животу девушки, и только теперь, когда прошло два месяца со дня их первого знакомства, Корнеев получил возможность наслаждаться плодами своей победы. Когда они, наигравшись, окончательно выбились из сил и лежали на одеяле, вынесенном из палатки, Таня спросила:
- Теперь ты не станешь кататься к своей маленькой блуднице?
- Нет, - категорично заявил Корнеев, - я сохраню верность большой блуднице.
- Вот и правильно, это ближе и... безотказней.
- Как жена, что ли?
- А хотя бы и жена. Или ты, орел, не мыслишь себя окольцованным?
- Я еще не думал об этом настолько серьезно, чтобы ответить навскидку.
Молодость полна неопределенностей из-за большого выбора, который предоставляет жизнь. Чем больше этих возможностей, тем сильнее разгораются страсти. Только способности опробовать все и окончательно убедиться в правильности выбора у человека почти нет. Он ограничен временем, силами; у него есть и другие проблемы, которые необходимо решить в эти же годы становления. Да и стоит ли бросаться друзьями, налаженными отношениями, выбранным окружением? И везенья подобного этому господь в другой раз может и не подбросить. Но молодость вольна, легкомысленна. Когда человек курит на улице, он не задумывается над тем, куда стряхнуть пепел.
29.
В субботу с утра было решено работу закончить пораньше. Семилетов сказал, что всех ожидает сюрприз. Люди думали-гадали, что бы это могло означать.
- Якуня-макуня, может, понижение цен в стране, а мы ничего не знаем, - высказал предположение Трофимов.
Корнеев только усмехнулся:
- Как же, дождешься! Скорее всего опять что-нибудь в космос запустили.
- А нам-то что с того?
- Вдруг какая-нибудь отработанная ступень в тайгу звезданется.
- Нам тут и своего грохота хватает.
Корнеев пытался выяснить по телефону, но Семилетов на станции уклонялся от ответа и только поторапливал с работой.
Ужинали раньше обычного, а Коткин тем временем вытащил походный транзистор и врубил его на полную катушку. Оказалось, что начальнику по рации сообщили о радиопередаче из Сыктывкара, где речь пойдет о вверенной ему партии. Коткин притащил и магнитофон, чтобы сделать запись передачи.
Сначала зазвучали позывные столицы республики Коми, а потом послышался голос Кушманова, недавно гостившего в отряде геологов. Музыкальное вступление, и вот ведущий говорит о геологической партии, которая развернула поисковые работы на реке Весляне. Похвала в адрес начальника партии Юрия Ивановича Семилетова, названы имена бурильщиков, взрывников, мотористов. И каждое имя вызывает у слушателей бурный восторг. Вот она магия собственного имени, произнесенного сверху и ставшего достоянием не одного десятка тысяч ушей, настроившихся на эту волну. А в конце передачи Кушманов, как и обещал, включил живой голос Корнеева: молодой поэт читал стихотворение "Река подхватит отраженье", давшее название всей передаче. Ведущий так и вступил: "У меня в руках адрес геологической партии, которую я разыскал с помощью вертолета в глухой тайге, на берегу реки Весляны, где вполне возможно будет найдена нефть. Там живут и работают интересные люди. Они приглашают к себе в гости наших радиослушателей.
РЕКА ПОДХВАТИТ ОТРАЖЕНЬЕ
Как волны шлепают игриво
и ударяют по бортам!
Девчонка тонкая с обрыва
сбегает к снившимся цветам.
Река подхватит отраженье.
Но жажду глаз не утолят
Тебе ни платьица круженье
и ни ее внезапный взгляд.
Пусть мир ее цветной и хрупкий.
С необозначенной судьбой,
она к тебе протянет руки,
она попросится с тобой.
И сядет в лодку без опаски,
Подаст букетик медуниц;
и для нее весь мир как сказка,
и ты в той сказке - добрый принц.
В кустах, обвитых повиликой,
моторку сникшую приткнешь,
и, выйдя первым, повелитель,
принцессу в замок поведешь.
И впустит вас такой давнишний
зеленый замок на заре.
И костерок, как третий лишний,
присядет рядом на бугре...
Вокруг над замком смолкнут птицы
и звезды выглянут вдали.
Извечно сказочные принцы
живут, не метят в короли.
Есть все у них: сапфир и злато,
что светят с каждого листа,
когда покинет лес, крылата,
подруга ночи - темнота.
Туман, сдвигаемый лучами,
сползает медленно с бугра.
И вот она - пора прощанья,
объятья крепкого пора.
Как летописец, мудрый старец, -
не авторучкой на листе -
она, найдясь, напишет адрес
углем на белой бересте...
Ты новой верой укрепился.
И адрес сказочный в горсти.
Но как бы ты ни торопился -
все ж оглянись на полпути!
Всплеснется тоненькая ива.
Здесь может болью сердце сжать.
Никто, очнувшись, вдоль обрыва
уже не будет так бежать.
И можно ей писать о чем-то.
Но лучше, если не с тобой,
а в сказке будет та девчонка,
с необозначенной судьбой.
Корнеев крутил между пальцами свисток взрывника, внимательно слушал стихи и почти не узнавал свой голос. Боковым зрением он ловил на себе восхищенные взгляды собравшихся на бревнах людей. Забавным показалось, что в передачу угодила синичка, которая во время записи стихотворения тенькала поблизости. Он думал, а вдруг случайно эту передачу слушает и Наташа у себя в Стожарах. И как она к этому отнесется? Ждет ли она его? И дождется ли когда-нибудь...
После общего ликования и поздравлений к Корнееву подошел и отвел его в сторонку Решето. На его губах застыла располагающая улыбка. Глядя на счастливчика по-собачьи доверчивыми глазами, Решето сказал:
- Молоток, Корнеев! Ради такого успеха я бы лягушку прутиком до Москвы пригнал.
30.
На этот раз поляну выбрали недалеко от села Мшары. Название наводило на мысль, что где-то поблизости от села есть сухие болота. Стоянку устроили на поляне, большая часть которой была покрыта желто-фиолетовыми цветами ивана-да-марьи. В Мшарах в воскресенье устроили достойный выходной. Юрий Иванович почувствовал, что пора людям дать отдохнуть хорошо и погулять от души. Для этого экспедитор Георгий-обедоносец по заданию начальника партии обеспечил мужикам ящик водки, и среди гуляющих оставлен был Юрием Ивановичем за старшего.
Давно никуда не выбиравшийся начальник вместе с нарядно одетой камеральщией Машей направился в Мшары и позвал с собой Корнеева с Семеном. Эти двое к водке были равнодушны, но от шампанского, которое нашлось в местном кафе, парни отказываться не стали. Когда выпили и закусили кто шоколадкой, кто засахаренной клюквой, Юрий Иванович закурил трубку. Редко можно было услышать от него больше пяти-шести предложений, а тут как-то вдруг подобрел, разговорился, чего с ним не случалось давненько. Он поведал парням о многих партиях, в которых успел поработать за пятнадцать лет, проведенных на севере.
- Много у меня побывало разного народа, а вот поэта, стихи которого передавали бы по республиканскому радио и публиковали в серьезной газете, еще не было. Ты первый, - сказал он Корнееву. - Хочу этот бокал поднять за твои успехи.
Корнеев в голосе Юрия Ивановича уловил нотки грусти, словно бы этот пожилой человек впервые осознал, что свои юношеские надежды он воплотил не в полной мере. Какие это были мечты и планы, оставалось только гадать. Давая напутствие молодому, Семилетов словно бы окончательно расставался с чем-то очень важным для себя, ради чего стоило пожертвовать многим, а он имел такую возможность, но не решился.
Корнеев понимал, что предстояло еще получить хорошее высшее образование, а за этим ему надо было ехать только в столицу. Поначалу он много читал, и даже в лодке, по пути на работу или с работы, не разлучался с книгами. Но, связавшись с девицами, он стал ловить себя на мысли о бесовских капканах и силках, которыми хотят изловить и закабалить его. Ум стремится к познанию, а душа тянется к соблазнам...
Маша первая чокнулась с Корнеевым, растроганным заботой и вниманием со стороны Юрия Ивановича. Семен широко улыбался, поднимая пенящееся шампанское. На старте равны все, и Сенька был искренне рад за друга.
Корнееву запомнились слова начальника: "Поставь парус, и тогда можешь дождаться попутного ветра".
31.
Вся партия осталась пировать на обжитой поляне. И буровики, и мотористы, и рабочие косы, и студентка Валя с механиком Рыжовым, и снабженец Коткин с поварихой Ниной, и шофер Николай со своей женой Аллой, - все чинно расположились на расстеленной палатке, и пили за успешно пройденные километры вдоль реки, за выполнение плана, за хорошего начальника, который сдержал слово и, как сказал Решето, "дал людям возможность оттянуться".
Когда начальник партии и два взрывника вернулись из села, то увидели картину яркую и запоминающуюся: кругом валялись пьяные буровики, Николай сидел в обнимку с Рыжовым. Они что-то пытались петь. Сапоги Коткина торчали из палатки поварихи, а моторист Трофимов заплетающимся языком спорил со студенткой Валей, что может из только что опорожненной бутылки накапать еще сорок капель водки.
Глядя на гуляющий народ, Корнеев подумал, что нигде людям не дано такой воли, как на равнине восточно-евро - пей сколько хочешь!
Корнеев подошел к расстеленной палатке, около которой валялось много пустых бутылок. Среди них же была и пара непочатых. Он подцепил их носком ботинка и, незаметно для спорящих, откатил бутылки на край поляны, в самую густую траву.
С утра ничто не предвещало перемены в погоде. Разве что вороны как-то втянули головы и угрюмо глядели на пир с верхушек сосен. Но к обеду вдруг полил дождь, да такой сильный, что даже самые пьяные начали подниматься с поляны и искать укрытия от ливня. Берег, на котором расположилась партия, был высоким, и когда начался разлив реки, то по предположению начальника вода до палаток геологов не должна была добраться. Пьяные мужики, кто в чем бросились спасать лодки, которые могло снести прибывающей водой. Дождь зарядил, и, кажется, надолго.
Корнееву нравились дни, когда работа замирала по каким-то непредвиденным обстоятельствам. Такие дни обычно актировали и платили за них по каким-то мизерным расценкам. Деньги его интересовали постольку поскольку, зато свободно полежать и почитать книги, послушать музыку или какую-нибудь любимую радиопередачу удавалось крайне редко. А эту возможность он ценил больше всего.
Сенька полежал без дела и куда-то ушел, оставив Корнеева одного. И тут вдруг вваливается в палатку мокрый, с посиневшими губами Решето. Оказалось, что с похмелья у него раскалывается голова, да и не только у него. Корнеев удивился и съязвил, что самогон в свободное от работы время он не гонит. Так что помочь ничем не может. Решето стал напирать на то, что выпивка у Корнеева вполне может быть, потому что недавно в село ходили. Корнеев посоветовал им самим сходить в село, благо тут не далеко. Но Решето пояснил, что они уже были, и там все закрыто. "А где бы я так вымок?", - аргументировал он свой довод.
- Хорошо. - Отложил книгу Корнеев. - Я постараюсь помочь, но для этого надо позвать сюда всех остро нуждающихся в лечении.
Решето беспрекословно бросился выполнить просьбу своего спасителя. Корнеев обул калоши, подбросил дров в прогоревшую печурку, достал из-под нар Сенькину смолокурню, с которой тот ходил бортничать и бросил в нее горящие угли. Сосновая и еловая смола стали издавать приятный дурманящий запах, который вскоре заполнил небольшую палатку. Когда в нее влезло человек пять страждущих мужиков, Корнеев начал сеанс магии. Он колотил палкой по доске, бормотал непонятные слова, закатывал глаза, вскакивал и снова падал на земляной пол. Недоумение на лицах похмельных приятелей становилось все заметнее. Но людей удерживала какая-то слабая надежда на успех и они, кто, сидя на нарах, кто, переминаясь с ноги на ногу, внимательно следили за комланием новоявленного таежного шамана.
Снаружи по палатке колошматил дождь, отчего эффект вызывания духов был еще внушительнее. Наконец, духи раскрыли секрет, и Корнеев, в чем был, в том и пошел следом за кем-то, кто указывал ему дорогу. Он шел, слегка откинув голову назад и вытянув руки перед собой. Дождь намочил его растрепанные волосы, рубашку, трикотажные штаны. Но Корнеев шел, а все пятеро мужиков следовали за ним. На поляне Корнеев остановился и стал крутиться на одной ноге. Потом резко показал рукой в траву и громко скомандовал: "Ищите!"
Радость мужиков была необыкновенная. Он никогда не видел их лица такими счастливыми, какими они были в эту минуту. Они схватили две бутылки водки и стали тискать их, как котят. Потом бросились благодарить Корнеева, потащили его в свою палатку, чтобы он тоже "пропустил стопарик", а то промок, не дай бог, простудится. К тому же, как можно пить водку без своего спасителя.
Корнеев пошел из уважения. А возвращался к себе в накидке, с сопровождающими его Ленькой Решето и Алексеем Солодковым. Там Корнеев не стал раскрывать своих магических секретов, но эти двое никак не могли успокоиться. Они шли и канючили:
- Корнеев, ну скажи, как ты научился водку находить?
- Я вам раскрою секрет, а кто работать станет? Вы только и будете магией заниматься, да водку пить.
Солодков расстроился и грустно сказал:
- Хороший ты мужик, Корнеев, но только местами...
Корнеев засмеялся:
- Я придерживаюсь такого мнения о женщинах.
32.
Корнеев вспомнил, как в детстве он тяготел к соленому.
Однажды он вернулся позднее обычного - заигрался с мальчишками в футбол.
Естественно, опоздал на ужин. Вымыл руки, смахнул челку слева направо, сел за стол. Сестра музицирует на фортепиано, бабушка вяжет в кресле у окна.
Мать приносит ужин. Садится напротив.
- Не нажимай на соль! - твердым голосом произносит она.
Сестра приняла команду матери на свой счет. Музыка меняется.
- Кому говорю, не нажимай на соль. - Мать отодвигает от Корнеева солонку.
Музыка меняется еще сильнее. Бабубушка хихикает:
- Какая диетическая музыка получилась...
Вот и у меня сейчас какая-то странная музыка получается: с одной стороны мне пишет женщина, которая уверяет, что помнит и любит. Очень ждет, когда я, наконец, вернусь из затянувшегося странствия. Моя одиссея и здесь полна любовных приключений. Но сердце мое должно принадлежать музе Эрато, ибо все земное преходяще, а искусство - вечно. Мы разъедемся, растворимся в миру, а эта река будет течь и течь по накатанному руслу до самого впадения в другую водную стихию, где ее роль заметно ослабеет, а ее бурление затмят другие воды. Моя дорога в большую жизнь взяла начало с этими водами, а продолжится в шуме больших волн, которыми славится океан. Но в отличие от человека, вода не боится раствориться в другой массе воды. Реке задает тон наклон к океану, а человеку - собственная устремленность. Корнеев смотрит на небольшую старицу с тихой водой и серебристой поверхностью, по которой носятся длинноногие водомерки и круглые жучки, напоминающие алюминиевые заклепки. В этом месте русло Весляны срезало этот небольшой зигзаг, и стоячая вода стала зарастать кустами и водорослями. А потом сделается болотом и вовсе перестанет быть водой. Не так ли и со мной случится, если я позволю той же Тане закабалить себя и навсегда утратить буйство и бегучесть. С женщинами часто сложно бывает завести отношения, а еще сложнее их прервать. К тому же в душе накапливается остаточный магнетизм, все еще возвращающий к той или иной особе порой во сне, а чаще наяву. Услышал музыку, связанную с одной, скрип качелей, связанных с другой, запах духов, связанных с третьей, чей-то силуэт, связанный с четвертой... А купанье с обнаженной девушкой! Когда и где это может повториться?
33.
В просторном кабинете заместителя начальника треста Уварова раздается телефонный звонок. Хозяин кабинета узнает старого приятеля - инспектора Владимира Даниловича, и между ними завязывается дружеская беседа. С другого конца провода сыплются слова благодарности за отличную вылазку на шумную таежную реку, за добрую рыбалку, а главное - за отличную девчонку. Приятель признался, что та студентка ему "дюже как понравилась".
- На красивых женщин в последние годы смотрю беспристрастно, как на произведения искусства, к которым прикасаться-то не следует, не то, чтобы красть... А ты, Михайлыч, праздник души устроил. Эта Валя такое проделывала, что даже меня, битого-перебитого, в краску бросало. Я так отлично оттянулся, такую бодрость ощутил, чего со мной давненько не случалось.
- Чаще надо встречаться, Данилыч. У нас еще в это лето на Печоре будет возможность разрядиться.
- Ты туда тоже студенточек засылал?
- Обижаешь, начальник. У меня в любой партии есть кого закадрить.
- Тогда сообщи мне заранее, чтобы я кое-чем запасся, а то в этот раз прокол получился. Не хотел бы с женой неприятностей нажить на старости лет.
- Ладно ты, "на старости". Старик тоже мне! Тебе сколько трубить до пенсии?
- Три года, Михайлыч. Но не будем о грустном. Лучше скажи, как тебе твоя студентка?
- После того, как все разошлись, предоставили мне место в палатке на плоту, там я и дождался эту самую Таню. Скажу тебе - взбитые сливки с шоколадом! Хороша девка! Осенью я тут ее у себя под боком пристрою. Кровь мне будет омолаживать.
Помолчали.
- А как тебе корреспондент показался?
- Поговорить нам из-за него не довелось. А так, вроде бы, нормальный парень, хорошо партию обрисовал, даже стихи того забавного взрывника в радиопередачу вставил.
- Тебе тоже взрывник забавным показался?
- Да такой же романтик, как мы с тобой. Вспомни, мы тоже стишки кропали, по девчонкам вздыхали, верили, что впереди уйма времени и что уж мы-то устроим свое будущее, как никто другой.
- Ладно, Михайлыч, на Печору соберешься, свистни.
- Не волнуйся, Данилыч. И свежую семгу обещаю, и свежачка подыщем тебе из молодух.
После разговора с приятелем Уваров откинулся в кресле и улыбнулся какой-то мысли. Вероятно, снова вспомнил в подробностях белую ночь, реку и покачивание плота в такт слияния двух разгоряченных в любовной схватке тел. Потом он включил магнитофон, где зазвучал ансамбль "Абба" со своим знаменитым шлягером "Победитель получает все".
34.
Дорогой в село Солодков сидел на тряской деревянной скамейке рядом с Корнеевым, который стал расспрашивать буровика о том, кто ему присвоил прозвище Рузвельт. Тот нехотя рассказал, что в одной партии года четыре назад зашел разговор про сухой закон и что он назвал имя президента, который этот закон отменил.
Вид у Солодкова был какой-то насупленный, недовольный. Так случается, когда копится черная энергетика, ищущая выхода.
Подспудно у Корнеева мелькнула мысль, что эта воскресная поездка не обойдется без приключений. Так и случилось.
Когда они с Сенькой вышли из продмага, набрав все необходимое для проведения дня рождения Семена, то увидели посреди площади драку: местные лесорубы схватились с геологами, которых было здесь в явном меньшинстве. Побросав сумки, Сенька и Корнеев кинулись, было, разнимать дерущихся, но куда там! Корнеев даже засвистел в свой свисток, надеясь, что его похожесть на милицейский, отрезвит дерущихся. Но видно было, что в этих местах милицейских свистков отродясь не слыхивали.
Длинный и худощавый Солодков оказался в эпицентре драки. Судя по всему, он ее и затеял, оскорбив кого-то из местных. Попытка разнять провалилась, и тогда Сенька нанес несколько боевых ударов, словно бы он бил по боксерским грушам, хаотично развешанным над пыльной площадью села. Лесорубы резко стали сдавать позиции, но им на помощь бежало подкрепление. У иных в руках были колья, вырванные из заборов.
Корнеев окликнул Сеньку, и они вдвоем приняли на себя удар свежих сил. Пока они разбирались с подкреплением, Николай завел свой "ГАЗ-66", в который иные парни уже заскочили на ходу, и без оглядки рванул из села. Когда лесорубы увидели, что здесь осталось только двое, и двинули на них всей ватагой, то парни решили спасаться бегством.
Но и убегая, они намеренно давали вырваться кому-то из преследователей и двумя-тремя ударами сбивали смельчака с ног. Если бы местные воспользовались каким-нибудь транспортом, то начальник партии точно бы не досчитался двух взрывников.
Около ручья парни присели отдохнуть. Сполоснулись, смыли кровавые подтеки, кто с лица, кто с тела. Оглядели друг друга - нет ли какой-то серьезной раны. Штормовка на Сеньке не подлежала ремонту: хоть и рваную, но ее надо было сдать на списание. У Корнеева шатались два передних зуба и на голове обнаружилась рана. Волосы вокруг нее слиплись от крови. Рана - бог с ней, а зубы его сильно огорчили. Вместо поступления на подготовительные курсы после завершения партии теперь ему предстояло задержаться в кабинете зубного врача.
- Собирались отмечать день рождения, и вот тебе, пожалуйста! - развел руками Сенька.
Только тут Корнеев вспомнил про оставленные около магазина сумки с вином и снедью.
- Не грусти, парень. Считай, что твое торжество загодя отметили.
- Отметили, да только суховато во рту.
- Видишь ли, не бывает в жизни одно только хорошее. Переспал с замужней женщиной, с "кинареечкой", наставил рога ее кенарю, получи и пинок под зад. Такая вот диалектика, - пошатывая зубы, сказал озадаченный Корнеев. Эти слова он мог бы адресовать и себе, но Сенька не знал о его удачном дежурстве с Таней: Корнеев больше предпочитал узнавать чужие тайны, чем делиться своими.
Добирались пешком. Сенька прихрамывал - кто-то из лесорубов здорово ударил его колом по бедру. Сначала выявился синяк, а потом, когда прошла боевая горячность, сказалась и боль в ноге. Сенька сломил себе сухую палку. Так и притащились они в лагерь. Об их исчезновении никто особенно и не переживал. Вероятно, за бурными рассказами о победном шествии забыли еще о двоих участниках, которые из вражеского окружения, как говорится, "уходили огородами".
В своей палатке друзья поклялись, что больше никогда не станут заступаться за таких ненадежных людей. Сбежали, бросили в беде.
Ну, что ж, легче будет расставаться с ними в конце Весляны, решили для себя парни. Корнеев тогда именно и оценил глубину фразы, запомнившейся из священной книги: "Блажен, кто не надеется, ибо не разочаруется".
Тишина в лагере их не удивила: ночь все-таки, и все давно завалились спать. Но когда они услышали рев мотора, то Корнеев через боковое сетчатое окошко увидел "ГАЗ-66", полный народа. Семилетов, вышел из кабины и направился к их палатке. Парни вскочили и в одних трусах вышли навстречу.
- Мы их ищем повсюду, а они дома чаи гоняют, - обнимая парней, улыбается Юрий Иванович. Все из кузова спрыгнули и кинулись к ним. Первым подбежал Коткин:
- Ну, вы как, целы-невридимы, ах, ты, боже мой, крепко вам досталось.
И остальные окружили героев, начали расспрашивать. Кто-то увидел синяк на ноге у Сеньки, кто-то разглядел "фингал" под глазом у Корнеева.
- Ничего, вы молодые, заживет, как на собаках, - подытожил вылазку Семилетов. Он еще раз с улыбкой оглядел двух "гвардейцев" и, попрощавшись со всеми, отправился спать.
- Получите свои саквояжи, - притащил сумки Решето. - Отбили с боями.
- А что, и Юрий Иванович дрался, - удивился Корнеев.
- Еще как! Он по двое валил. Оказывается, кулак у него будь здоров. Лучше не попадаться под горячую руку.
- Так как же вы вернулись? Мы в селе все обшарили, Рузвельт чуть ли не в каждом дворе колошматил по дощатым воротам и орал: "верните пленных!".
- Ничего себе, какой вы там шухер навели! - хохотнул Сенька и тут же схватился за разбитую губу.
- А мы поняли так, что нас кинули, - признался Корнеев. - Но, отступая, тоже отмахивались, как могли. Дорогой мы шли недолго: по песку ноги разъезжаются. Решили срезать по рыбацкой тропе. Мы же с Сенькой старые походники.
- Я на палку опирался, а тропа нам сэкономила, должно быть, километра три.
35.
Последняя поляна, украшенная цветущим кипреем, стала местом проведения завершающего семейного торжества: день рождения Сеньки. Решено было совместить Сенькино торжество с окончанием партии, до которого осталось полброска. А там и устье, финальные проверочные стрельбы, "вертушки", загрузка и возвращение в город.
Там уже некогда будет умиляться цветами, постепенно темнеющими белыми ночами, девушками, которых в суете можно и не увидеть, не то, что взять адресок "на всякий случай".
Все, что кому-то надо сказать, записать, договориться о чем-то; сделать это надо на праздничном вечере. Сенька больше всего сожалел о том, что Николая не отправили в рейс. Тогда бы его праздник был намного красочней. Видимо, Алла ему пришлась по душе. Правда, отбивать ее Сенька не собирался. Пусть "кинареечка" вдохновляет своего кенаря. А ему еще только предстоит найти свою голубку.
Таня не отходила от Корнеева, когда увидела его, пострадавшего в драке. Она то и дело меняла повязку на его голове, прикладывала марлевый томпон под глаз с настойкой бодяги, осматривала его шатающиеся зубы, в надежде, что они приживутся. Вот женщина, думал Корнеев; и красотой природа не обделила, и доброты немало, и ветер в голове никак не утихнет. Как говорится, у Бога всего много...
И вот вертолет взмывает над розовыми зарослями кипрея. Кто-то еще остается до окончательного сворачивания лагеря. Представляю, думает Корнеев, каково им там одним, после такого шумного и дружного, но навсегда рассыпавшегося коллектива. Машина молотит винтами, делает прощальный вираж над лугом с машущими людьми и уходит вверх по руслу Весляны, которая словно бы указывает летчикам направление к городу. А ему, Корнееву, река словно бы указала направление в какую-то иную жизнь, совершенно не похожую на обычную.
Минут через двадцать будут Стожары; возможно, Наташа выбежит на берег реки и станет махать пролетающему вертолету, и Корнеев еще раз увидит ее, но уже такую маленькую и такую далекую, какой она навсегда останется в его памяти. На дне его походного чемодана лежит исписанный стихами блокнот, с ее адресом в Заозерске. А она еще такая юная, наивная, да и у него все так неопределенно, так зыбко.
