Юрий Кувалдин Штангель рассказ

Юрий Кувалдин

Штангель

рассказ

Теперь он вернулся в Москву из Караганды, то есть как бы из-за границы, из другого государства, из Казахстана: ему - государству этому - свой стул в ООН дали. Начальник исправительного учреждения Симаков, полковник, вернулся, одним словом, в Москву. С большими трудами. Дочь помогла деньгами, купила отцу с матерью квартиру в Бутово, в новом доме, кухня - 10 метров и две комнаты с холлом.

Сухощавый, с впалыми щеками, Симаков ходил теперь по Москве и умилялся памятникам архитектуры и новому строительству, с удовольствием закусывал в “Макдоналдсе”, пил пиво в ирландских барах и постоянно вспоминал детство и юность. Родился Симаков в Останкино, на Кашенкином лугу. Сразу съездил туда. Конечно, бараков нет уже, и место изменилось, но дух уловил. Вспомнил, как играл в расшибалочку у серого дома, потом вспомнил, как копали котлован под фундамент Останкинской телебашни в конце пятидесятых годов.

Симаков походил у пруда, полюбовался башней и корпусами телецентра. Отвык, конечно, он от Москвы, ходил, как экскурсант по музею, сдерживался от критики, разговаривал в транспорте и в магазинах вежливо, не как с заключенными. Хотя никак не мог отказаться от мысли, что все вокруг заключенные.

Потом на автобусе доехал до метро “Алексеевская” на проспекте Мира. И сердце забилось от волнения. Но и здесь все изменилось. Вместо низких домов стояли высокие. Симаков постоял у магазина “Океан” и пошел на улицу Годовикова, где раньше помещался кинотеатр “Титан”, а у линии железной дороги располагался завод “Калибр”. В 1961 году Симаков после семилетки поступил в ремесленное училище при этом заводе.

Поглядывая острыми глазами по сторонам, Симаков шел по улице Годовикова и ничего не узнавал: справа торцами стояли из красного кирпича жилые дома (прежде их не было). Симаков вышел к перпендикулярной улице, хорошо заасфальтированной, с новыми бортовыми камнями, с молоденькой травкой на газонах. Это была Большая Марьинская улица. И тут Симаков ничего не узнавал, как ни напрягал память. Столько лет прошло. И здания училища не находил.

Подумав, Симаков перешел на другую сторону и взял немного левее. Вышел к производственному зданию новой планировки, а за ним - ликуя - увидел родное серое старое здание ремеслухи. Симаков даже остановился. Ногу занес для другого шага, но остановил шаг, не поставил ногу. Перенесся на тридцать с лишком лет назад, на без малого сорок лет назад. Справа шел бетонный забор с воротами. В глубине у дверей грузилась машина. Симаков догадался, что там склад, сдали, видимо, в аренду какой-нибудь фирме. А раньше там была учебная мастерская, стояли станки, зеленые, скрипящие, старые, немецкие, на которых учился работе Симаков.

Он перевел взгляд на вход и обомлел: над входом висел транспарант: Международный славянский университет им. Г. Р. Державина.

- Ничего себе! - прошептал восторженно Симаков и подумал: разве он мог знать тогда, в юности, что в его ремеслухе разместится университет, да еще международный, да еще славянский, да еще имени Державина!

Очень славян любил Симаков, особенно теперь, когда славян уж совсем заобижали и вытеснили из телевизора и от всех денег оттеснили. С политруком, бывало, выпив, разговорятся, и Симаков ему скажет знающе: “Вот смотри, как нужно определять, где деньги”. “Как?” - заинтересованно спрашивал политрук, майор. “А так, - говорил раскрасневшийся Симаков, - деньги крутятся там, где евреи! Вот как увидишь, где евреи, там, значит, и деньги”.

Теперь Симаков понял, что тут денег нет, в этом международном, в этом славянском, коли в нищенском здании бывшей ремеслухи расположился. Двери были распахнуты, поскольку светило солнце и было жарко. Симаков нерешительно двинулся в подъезд. Справа сидел за стеклом вахтер, что-то читал и на Симакова не обратил никакого внимания.

Прямо и направо был цех раньше. А сейчас туда прохода не было, стояла железная стена и замок амбарный на воротцах. Симаков, разглядывая ступени, поднялся на второй этаж. Ступени были теми же, старыми, стершимися, родными, почти что тюремными, какими-то засаленными, цементными, от которых пахло то ли сортиром, то ли столовой. Хотелось зажать нос и бежать на свежий воздух. За перила держаться было неприятно, они были такими же сальными, как ступени. По этой лестнице давным-давно бегали подростки, такие же, как Симаков.

Он вошел в коридор второго этажа. Тут было более или менее подкрашено. Краска, конечно, не понравилась Симакову сразу: то ли желтая, то ли зеленая, не поймешь. Смесь какая-то. Коридор неуютный. Но раньше было еще мрачнее. Тут располагались классы. Чего уж учил Симаков? Помнится - технологию металлов и еще что-то. Прямо перед входом Симаков увидел стенд с объявлениями. Мелькнуло: актерский факультет. Зачем актерский? Потом: юридический. Зачем юридический? Повернул голову налево Симаков, увидел двух женщин за двумя столами. Подошел к ним, спросил:

- А что, извините, дипломы государственного образца здесь выдаются?

Женщины взглянули на седовласого невысокого человека в тенниске, одна из них сказала:

- Мы аттестацию сейчас проходим.

Симаков не совсем понял. Посопел, оглядывая столы, на которых лежала наглядная агитация.

- Значит, не государственные дипломы, - сказал он.

- Пока нет, - сказала толстощекая, моложавая.

Симаков потрогал целлофанированные проспекты. Все походило на какую-то клубную агитацию.

- А почему “международный”? - спросил Симаков.

- Не знаю, - сказала женщина. - Это у учредителей нужно спросить.

- А кто у вас учредители? - спросил Симаков.

Женщина пальчиком с маникюром указала на стену сзади себя, где была приклеена бумажка с компьютерным набором: земская община.

- Что, земская община учредитель?

- Да.

Симаков опять помялся, полистал справочник, посмотрел на стенд, где были выставлены образцы дипломных корок, походящие на какие-то самодельные корки, которые теперь может делать каждый.

Розовая, с будто бы водяными знаками бумага внутренностей корок походила на почетные грамоты того исправительного учреждения, начальником которого был Симаков. Он посопел своим длинным острым носом, опять подошел к столу, посмотрел другие бумаги. На одной сообщалось, что аккредитацию университет будет проходить в Министерстве общего и профессионального образования, а не высшего.

- Почему общего? - пожимая плечами, спросил Симаков.

- Молчим, - сказала женщина и замолчала.

И другая замолчала.

Помолчали. По их лицам Симаков догадался, что они сами толком не знали, где работали. Но во всем чувствовалась если не липа, то какая-то махровая художественная самодеятельность.

- А вы хотите кого-то к нам устроить? - спросила одна.

Симаков взглядом, смешанным с презрительной усмешкой, оглядел женщину и неспеша сказал:

- Мои дети уже давно с высшим образованием.

И прошелся от стенда с дипломами к двери и обратно.

- Так что же вы хотите?

Симаков шумно вздохнул, усмехнулся и промолвил:

- Да так. Учился я здесь в начале шестидесятых годов. Тут ремесленное училище помещалось при заводе “Калибр”.

- Хорошие кадры училище, значит, готовило! - воскликнула одна из сидящих.

Симаков некоторое время помолчал, подошел к объявлениям на стене, прочитал среди прочего, что за семестр здесь берут со студентов 4238 рублей.

- Это что же, - только тут сообразил Симаков, - у вас университет коммерческий?

- Конечно.

Заложив руки за спину, Симаков пошел в даль коридора строевым шагом, как по бараку в зоне. В конце коридора он развернулся, пошел назад. Женщины с некоторым недоумением смотрели на непонятного посетителя.

- Что вы, собственно, хотите? - спросили.

- Воспоминания нахлынули, - сказал нервно Симаков, и один глаз у него дернулся. - Вы знаете, что такое ремеслуха тех лет?

- Кадры готовили.

- Бандитов! - выкрикнул визгливо Симаков. - Какие кадры! Шпана. Весь район здесь трепетал, когда мы кодлой шли по улице! В черных гимнастерках, подпоясанные широкими ремнями с бляхами, в черных фуражках, в бутсах из кирзы. Водку пили прямо из горла! Это в пятнадцать-то лет. Мы били всех встречных-поперечных. Останкино и Сокольники трепетали, когда мы всем училищем, а это кодла рыл в сто, приезжали на танцплощадку.

Женщины переглянулись. Лица их посерьезнели.

- И я был главарем. Удар с правой у меня был нокаутирующий, несмотря на то, что я выступал в полулегком весе. “Трудовые резервы”.

- Ну и что?

- Да позакрывать нужно было эти рассадники уголовщины.

- А вы уголовником стали?

- Я-то как раз не стал. Я стал полковником. Закончил военное училище, потом академию. После ремеслухи поработал год на заводе, и меня взяли в армию. Попал в роту охраны. Тюрьму охранял. В ужасе выводил заключенных: разных душегубов, воров, насильников. И все думал, как меня пронесло, как я на их месте не оказался. Ведь я же убил, наверно, человек десять, а то и больше.

Женщины совсем побледнели, съежились. А Симаков ходил перед столами, корчил жуткую физиономию, размахивал руками и распространялся:

- С правой по сусалам, с левой финкой в пах - и готово дело! И ногой так это в кусты затолкаешь, и идешь дальше. Бычок в углу рта дымит, кепочка на брови сдвинута, брюки клеш, походочка морская, и сзади кодла моя, банда моя ремесленная человек в пятьдесят! Вот как было.

- Страшно!

- Не то слово! - поддержал Симаков. - Душил бы таких, как я, собственными руками. Не нужны эти РУ, ПТУ! Нужно давать обязательное среднее образование и только!

Одна из женщин шевельнулась, увидев в дверях робкую девушку. Та подошла к столу. Симаков заметил у нее в руках аттестат зрелости. Девушка пришла поступать. Присела возле одной из женщин на стул. А Симаков, не обращая на нее внимания, продолжал:

- Все эти ПТУ позакрывал бы!

- А как же готовить кадры? - спросила свободная женщина.

- Не нужны такие кадры! У всех кроме меня - страшная судьба. Наверно, и в живых-то уже никого нет. Спились, подохли, некоторых поубивали.

Он остановился, исподлобья оглядывая коридор, столы, сидящих. Походил некоторое время. Потом как крикнет:

- Встать, сволочи! Какое вы имеете право деньги брать с людей, а?!

Женщины и абитуриентка испуганно вжались в стулья.

- Вы же не университет, а хуже, чем наша ремеслуха! Где у вас тут славянские дисциплины? Кто учредитель? Какое еще такое земство?

- Но Дума же есть? - робко возразила одна.

- Дума записана в конституции. А земства никакого нет. Кто ваш учредитель?

- Не знаем.

- А я знаю, кто! - воскликнул Симаков, и вены синие надулись у него на шее. - Это мне известно, кто вокруг денег крутится! Я вас всех закрою!

Он размахнулся и ударил кулаком по столу, так что некоторые предметы попадали на пол. Женщины в страхе вскочили и вместе с абитуриенткой побежали по коридору, и скрылись в конце в одной из комнат.

Негодующий Симаков, сжимая кулаки, пошел к лестнице. Пока спускался, негодование все больше охватывало его: ну надо же, аферисты устроились в моем родном училище! В деньги играют. Клуб сельский университетом называется. Проходимцы. Раньше хоть честно было - ремеслуха так ремеслуха. А теперь ремеслуха университетом назвалась. Да еще славянским, да еще имени Г. Р. Державина. А факультеты юридический, менеджерский и актерский. Почему актерский-то? Это просто невыносимо! Клуб!

Симаков шел к метро, вспоминал ужас своей молодости, черную форму, пьянки, драки, убийства, и ему хотелось навести порядок во всей стране, чтобы покончить со всеми этими деньгодралами, аферистами, монетаристами, но Симаков не знал, с чего начать.

Ненависть его была абстрактна и быстро гасла. Около метро он купил мороженое и с удовольствием его съел.

Когда уже спускался по лестнице, вспомнил, что кличка у него в то время была - Штангель. Симаков все любил измерять, оценивать. И сразу хорошо освоил штангенциркуль, с нониусом работал, с микрометром. Ребята подносили к Симакову болванки, а он их измерял с умным видом. Ребята были настолько тупы, что так и не научились работе с измерительными инструментами, которые, собственно, ребят и готовили делать на заводе “Калибр”.

Симаков от этих воспоминаний улыбнулся. И ему послышалось, что кто-то закричал на всю станцию:

- Атас, Штангель идет с кодлой!

И станция “Алексеевская” тут же опустела.

«Знамя», №3, 1999