БОКОВ
(1914-2009)
На
снимке: Виктор Боков и Юрий Кувалдин (2001).
Что-то
в рифму, несомненно. Зыкина поёт в кустах сирени на стихи Бокова: "На
побывку едет молодой моряк..." А ещё Боков издал около сорока книг стихов,
и вороха песен, вроде «Оренбургского пухового платка». Под горою дом дощатый,
вроде дачи, у ручья. Боков проводит для меня экскурсию по своему огороду, где
растет петрушка, где чеснок, где смородина. Время сравнивают с чем угодно, а я
сравню с ручьем. Он такой тихий, незаметный. Боков берет балалайку и поёт мне
свое посвящение мне. Я млею на солнышке, как рыжий кот Аська на своем высоком
московском балконе в Сумском проезде.
Виктор
Боков
ЗА
ПРЕДЕЛАМИ
Юрию
Кувалдину
Ни
разу я не умирал!
Хотя умерших обнимал,
Когда их провожал в свой путь последний,
Как родственник и как наследник.
Хотя умерших обнимал,
Когда их провожал в свой путь последний,
Как родственник и как наследник.
Я
заходил на мавзолей,
Я жалился земному богу:
- Оставь меня! И пожалей,
Мне рано в дальнюю дорогу!
Я жалился земному богу:
- Оставь меня! И пожалей,
Мне рано в дальнюю дорогу!
Я
слышал голос: - Поживи
Годок-другой, а затоскуешь,
Жить на земле запротестуешь,
Бери ковчег, греби, плыви,
И похоронщиков зови!
Звенят печальные шаги,
Передо мной пустыня Гоби,
Вчера я отдал все долги,
Как хорошо-то мне во гробе!
Я умер! Я - земля, я - труп,
Я не трублю и не бряцаю,
Оделся я теперь в тулуп,
Мой мавзолей непроницаем!
Годок-другой, а затоскуешь,
Жить на земле запротестуешь,
Бери ковчег, греби, плыви,
И похоронщиков зови!
Звенят печальные шаги,
Передо мной пустыня Гоби,
Вчера я отдал все долги,
Как хорошо-то мне во гробе!
Я умер! Я - земля, я - труп,
Я не трублю и не бряцаю,
Оделся я теперь в тулуп,
Мой мавзолей непроницаем!
Растет
великий мой погост,
Мир мертвых тоже очень тесен,
Никто не носит сапогов
И не поет бывалых песен!
Мир мертвых тоже очень тесен,
Никто не носит сапогов
И не поет бывалых песен!
Грачи
кричат, вороны каркают,
А рядом высится Москва.
И воцаряется над парками
Международная тоска!
А рядом высится Москва.
И воцаряется над парками
Международная тоска!
14
марта 2001 года, утром, на даче
Боков меня стихами к стенке чуть не прибил, а его на прозу, на прозу перевожу, как стрелочник состав. Он мне достает фотографию с Пришвиным. Потом показывает автографы Андрея Платонова, с которым Боков дружил. Я падаю, как говорится, с печки на лавку от восторга и пожимаю Бокову руку. Писатель пишет для того, чтобы обрести бессмертие в Слове, и чтобы другой писатель стал с детства писать, потому что узнает, что тоже умрет, как и все, поэтому все время будет писать, чтобы в Слове обрести бессмертие. Я сижу тихо, смотрю на юного Бокова, на зрелого Пришвина, на гениального Андрея Платонова и думаю, что исподволь многому научился у этих замечательных природных русских сказителей. Да именно сказителей, потому что они вышли на простор Слова прямо из лесу, с веночками одуванчиков, с букетами из пижмы, крапивы и репейника - лучших русских цветов.
Юрий КУВАЛДИН
Боков меня стихами к стенке чуть не прибил, а его на прозу, на прозу перевожу, как стрелочник состав. Он мне достает фотографию с Пришвиным. Потом показывает автографы Андрея Платонова, с которым Боков дружил. Я падаю, как говорится, с печки на лавку от восторга и пожимаю Бокову руку. Писатель пишет для того, чтобы обрести бессмертие в Слове, и чтобы другой писатель стал с детства писать, потому что узнает, что тоже умрет, как и все, поэтому все время будет писать, чтобы в Слове обрести бессмертие. Я сижу тихо, смотрю на юного Бокова, на зрелого Пришвина, на гениального Андрея Платонова и думаю, что исподволь многому научился у этих замечательных природных русских сказителей. Да именно сказителей, потому что они вышли на простор Слова прямо из лесу, с веночками одуванчиков, с букетами из пижмы, крапивы и репейника - лучших русских цветов.
Юрий КУВАЛДИН
