Рыбаков
Леонид Александрович родился 30 октября 1941 года на Урале. С 1945 года
живет в Киеве. Три года служил в армии. Доктор технических наук,
работает ведущим научным сотрудником в Институте телекоммуникаций и
глобального информационного пространства НАН Украины. Сравнительно
недавно издал в Киеве две повести «Проверка гороскопа» и «Следы на
песке».
ДОМ
рассказ
В
четвертую послевоенную весну мать наконец-то получила от Октябрьского
райисполкома, в котором работала инспектором по кадрам, долгожданный
ордер на комнату в коммунальной квартире. Это было знаменательное
событие в нашей жизни. С момента приезда в Киев, в конце лета 1945
года, квартирный вопрос всегда стоял у нас на повестке дня. Последние
несколько лет мы ютились в темной клетушке - переоборудованной кладовке
в квартире директора гастронома, которая находилась на втором этаже
старого деревянного дома в конце тихой и уютной улицы Володарского.
Эта улица полого подымалась от Евбаза, так сокращенно назывался среди киевлян еврейский базар на Галицкой площади (сейчас это площадь Победы), до пересечения с улицей Павловской, а затем ровно тянулась к Воздухофлотскому шоссе, через улицы Речную и Полтавскую. Мощенная булыжником на всем протяжении и застроенная, главным образом, двух и одноэтажными домами с голубятнями в закрытых дворах, Володарского утопала в зелени каштанов и кленов. Освещалась электрическими лампочками под металлическими шляпками, висящими на деревянных столбах.
Переезжали на новое жилье в погожий апрельский день. Вещей было мало. Извозчик помог погрузить пожитки на подводу, запряженную битюгом. Ехать было недалеко. Наше новое жилище находилось на этой же улице в соседнем квартале, в четырехэтажном доме № 14.
Здание, в котором нам предстояло жить, возвели в начале двадцатого века, и его устройство было характерным для подобных жилых строений того времени. С толстенными в три четверти метра стенами из бледно-желтого киевского кирпича дом имел по центру две лестницы: «парадную» и «черную». Черная лестница, предназначенная для прислуги и хозяйственных нужд, выходила во двор и находилась в выступе основного блока здания. Прямоугольное в плане, оно напоминало букву «т» с коротенькой ножкой. Квартиры располагались по две на каждом этаже, симметрично парадной лестницы.
В целом внешний вид дома, построенного в эклектическом стиле, привлекал внимание эстетической выразительностью основных архитектурных элементов. На фасаде четко выделялись шесть пилястр с филенками и каннелюрами. Две пилястры оттеняли его края. Другая пара – делила фасад на три равные части. Еще две пилястры выделяли зону парадного входа. Прямоугольники окон на первых трех этажах украшал лепной орнамент. Четвертый этаж отделялся от третьего рядом дентикул или зубчиков. Окна на нем были арочные. Аркатурный фриз вдоль карниза крыши и скульптурный антефикс над ним гармонировали с округлостью окон. Акротерия в виде чаши над фронтоном, литые ажурные перила на четырех балконах и кованная узорчатая решетка ворот подворотни завершали архитектурное оформление здания. Всё это я разглядел и оценил не в день нашего заселения, а значительно позже, когда повзрослел.
В доме все квартиры были коммунальными, кроме двух - на третьем и четвертом этажах. В них жили директор завода и прокурор с семьями.
Коммунальные квартиры, в просторечии – коммуналки, появились в таких домах после Октябрьской революции, как результат репрессивной государственной политики, проводимой в отношении любой частной собственности, в том числе и владельцев отдельных больших многокомнатных квартир. Процесс образования коммуналок назывался уплотнением. Проводили его местные власти, добавляя в квартиру новых жильцов, где, по их мнению, была избыточная жилая площадь. В зависимости от размеров помещения подселить могли одного человек, а могли и несколько семей. Иногда, перед уплотнением делалась незначительная перестройка.
Так произошло и с квартирой на втором этаже, в которую мы заехали. После перепланировки все четыре смежные комнаты превратились в комнаты с раздельными входами. Еще в квартире были: прихожая, кухня, туалет и ванная. Квадратная прихожая, где вместо вешалки висели газовые и электрические счетчики, соединялась широким коридором с большой общей кухней. Там под стенкой рядом с единственным окном стояли две коричневые газовые плиты. Возле двери черного входа белела эмалированная раковина с латунным водопроводным краном над ней. Просторная ванная комната использовалась не по назначению. В ней жильцы устроили кладовку, в которой хранились громоздкие бытовые вещи: корзины, картонные ящики из-под американских посылок, выварки, тазики, ведра, портновский манекен.
Дверь в нашу комнату, была в начале коридора, напротив туалета. Пройдя через темный узенький (около метра) и короткий коридорчик, мы зашли в продолговатую комнату около пяти метров в длину и метра три в ширину. С высоким, украшенным лепным орнамент потолком, печкой голландкой, альковом во всю стену, высоким двухстворчатым окном на север, за которым виднелись высокие сараи и кусочек двора, комната показалась мне, восьмилетнему мальчишке, огромной и очень светлой. Оторопев от увиденного, я с восхищением тихо сказал: «Такая большая».
Ознакомившись с квартирой, захотели посмотреть двор. Спустились по черной лестнице. Двор матери понравился – чистый, достаточно просторный и закрытый со всех сторон. Справа - стена соседнего дома, возле которой росло два развесистых клена. Слева - ветхие с виду двухуровневые деревянные сараи с жилой пристройкой. В глубине двора, на всю его ширину, разместился кирпичный двухэтажный флигель. Когда-то построенный для прислуги, он имел посредине подворотню, ведущую на хозяйственный дворик, где находилась общественная уборная, возле которой стояли мусорные баки, и длинный с несколькими дверьми дощатый сарай с голубятней.
У нас началась другая, во многих отношениях отличная от прежней, жизнь. Подбор людей в коммуналки происходил стихийно и поэтому, нередко, образовывались удивительные сообщества индивидов, совершенно разных по культуре, мировоззрению и психологическому складу.
Примером тому была наша квартира. Комнаты в ней существенно отличались по площади и расположению. Самую большую комнату в три окна, которые смотрели на улицу, занимал прежний владелец квартиры - бывший директор гимназии Павел Иванович Галаган с женой и взрослой дочерью. В маленькой комнате с окном на парадный вход, где когда-то находился кабинет, проживала частная портниха Фаня Зиновьевна с сыном, студентом Киевского политехнического института. Её муж и старший сын погибли на фронте. Портниха работала дома и панически боялась фининспекторов. В комнате рядом с кухней с двумя окнами, выходящими во двор, жила переплетчица-надомница Ефросинья Степановна с мужем – разнорабочим, который во время немецкой оккупации служил в полиции, и сыном, выпускником ремесленного училища. При таком соседстве перманентно возникающие конфликты были обычным явлением, впрочем, как и взаимопомощь.
Район города, где находился дом, не был респектабельным и спокойным. Несмотря на то,что еврейский базар вскоре после войны исчез, это место продолжало оставаться пристанищем блатных и нищих. Сказывалась близость вокзала. На прилежащих к площади улицах и переулках обитали и «работали»: шулера и фармазоны, карманники и налетчики, домушники и барыги, спекулянты, босяки и прочая городская шпана. Но жить здесь было удобно, так как все необходимое для повседневной жизни находилось под боком, в пяти минутах ходьбы от дома. Продовольственный магазин (обосновано называемый аборигенами района – босяцким) находился в доме №1 на Дмитриевской. На этой же улице, на четной стороне, были аптека, хлебный и овощной магазины. В конце улицы Воровского работала почта, а на улице Чкалова – кинотеатр «Ударник». Рядом находились Галицкая баня и Новый базар.
За порядком во дворе и на улице возле дома следил дворник, который здесь же и жил на первом этаже. Звали его Иван Петрович. Коренастый мужик, еще не старый, он убирал снег и скалывал наледь, подметал, а летом в жаркие дни поливал тротуар и каштаны возле дома. На праздники дворник напивался, выходил во двор и начинал плакать, сморкаться, громко материться и жаловаться на судьбу: «Деньги есть - Иван Петрович. Денег нет – Иван гад и сволочь!», - разносилось по всему дому.
В этой коммуналке мы прожили пятнадцать лет, а потом получили отдельную двухкомнатную, со смежными ходами, квартиру на западной окраине Киева. С того времени, я изредка, когда выдавался удобный случай, не отказывал себе в удовольствии пройтись по Володарского, посмотреть на наш дом и заглянуть во двор.
До начала последнего десятилетия двадцатого века заметных перемен с домом не происходило. Он был все такой же, каким я его помнил с детства.
Эта улица полого подымалась от Евбаза, так сокращенно назывался среди киевлян еврейский базар на Галицкой площади (сейчас это площадь Победы), до пересечения с улицей Павловской, а затем ровно тянулась к Воздухофлотскому шоссе, через улицы Речную и Полтавскую. Мощенная булыжником на всем протяжении и застроенная, главным образом, двух и одноэтажными домами с голубятнями в закрытых дворах, Володарского утопала в зелени каштанов и кленов. Освещалась электрическими лампочками под металлическими шляпками, висящими на деревянных столбах.
Переезжали на новое жилье в погожий апрельский день. Вещей было мало. Извозчик помог погрузить пожитки на подводу, запряженную битюгом. Ехать было недалеко. Наше новое жилище находилось на этой же улице в соседнем квартале, в четырехэтажном доме № 14.
Здание, в котором нам предстояло жить, возвели в начале двадцатого века, и его устройство было характерным для подобных жилых строений того времени. С толстенными в три четверти метра стенами из бледно-желтого киевского кирпича дом имел по центру две лестницы: «парадную» и «черную». Черная лестница, предназначенная для прислуги и хозяйственных нужд, выходила во двор и находилась в выступе основного блока здания. Прямоугольное в плане, оно напоминало букву «т» с коротенькой ножкой. Квартиры располагались по две на каждом этаже, симметрично парадной лестницы.
В целом внешний вид дома, построенного в эклектическом стиле, привлекал внимание эстетической выразительностью основных архитектурных элементов. На фасаде четко выделялись шесть пилястр с филенками и каннелюрами. Две пилястры оттеняли его края. Другая пара – делила фасад на три равные части. Еще две пилястры выделяли зону парадного входа. Прямоугольники окон на первых трех этажах украшал лепной орнамент. Четвертый этаж отделялся от третьего рядом дентикул или зубчиков. Окна на нем были арочные. Аркатурный фриз вдоль карниза крыши и скульптурный антефикс над ним гармонировали с округлостью окон. Акротерия в виде чаши над фронтоном, литые ажурные перила на четырех балконах и кованная узорчатая решетка ворот подворотни завершали архитектурное оформление здания. Всё это я разглядел и оценил не в день нашего заселения, а значительно позже, когда повзрослел.
В доме все квартиры были коммунальными, кроме двух - на третьем и четвертом этажах. В них жили директор завода и прокурор с семьями.
Коммунальные квартиры, в просторечии – коммуналки, появились в таких домах после Октябрьской революции, как результат репрессивной государственной политики, проводимой в отношении любой частной собственности, в том числе и владельцев отдельных больших многокомнатных квартир. Процесс образования коммуналок назывался уплотнением. Проводили его местные власти, добавляя в квартиру новых жильцов, где, по их мнению, была избыточная жилая площадь. В зависимости от размеров помещения подселить могли одного человек, а могли и несколько семей. Иногда, перед уплотнением делалась незначительная перестройка.
Так произошло и с квартирой на втором этаже, в которую мы заехали. После перепланировки все четыре смежные комнаты превратились в комнаты с раздельными входами. Еще в квартире были: прихожая, кухня, туалет и ванная. Квадратная прихожая, где вместо вешалки висели газовые и электрические счетчики, соединялась широким коридором с большой общей кухней. Там под стенкой рядом с единственным окном стояли две коричневые газовые плиты. Возле двери черного входа белела эмалированная раковина с латунным водопроводным краном над ней. Просторная ванная комната использовалась не по назначению. В ней жильцы устроили кладовку, в которой хранились громоздкие бытовые вещи: корзины, картонные ящики из-под американских посылок, выварки, тазики, ведра, портновский манекен.
Дверь в нашу комнату, была в начале коридора, напротив туалета. Пройдя через темный узенький (около метра) и короткий коридорчик, мы зашли в продолговатую комнату около пяти метров в длину и метра три в ширину. С высоким, украшенным лепным орнамент потолком, печкой голландкой, альковом во всю стену, высоким двухстворчатым окном на север, за которым виднелись высокие сараи и кусочек двора, комната показалась мне, восьмилетнему мальчишке, огромной и очень светлой. Оторопев от увиденного, я с восхищением тихо сказал: «Такая большая».
Ознакомившись с квартирой, захотели посмотреть двор. Спустились по черной лестнице. Двор матери понравился – чистый, достаточно просторный и закрытый со всех сторон. Справа - стена соседнего дома, возле которой росло два развесистых клена. Слева - ветхие с виду двухуровневые деревянные сараи с жилой пристройкой. В глубине двора, на всю его ширину, разместился кирпичный двухэтажный флигель. Когда-то построенный для прислуги, он имел посредине подворотню, ведущую на хозяйственный дворик, где находилась общественная уборная, возле которой стояли мусорные баки, и длинный с несколькими дверьми дощатый сарай с голубятней.
У нас началась другая, во многих отношениях отличная от прежней, жизнь. Подбор людей в коммуналки происходил стихийно и поэтому, нередко, образовывались удивительные сообщества индивидов, совершенно разных по культуре, мировоззрению и психологическому складу.
Примером тому была наша квартира. Комнаты в ней существенно отличались по площади и расположению. Самую большую комнату в три окна, которые смотрели на улицу, занимал прежний владелец квартиры - бывший директор гимназии Павел Иванович Галаган с женой и взрослой дочерью. В маленькой комнате с окном на парадный вход, где когда-то находился кабинет, проживала частная портниха Фаня Зиновьевна с сыном, студентом Киевского политехнического института. Её муж и старший сын погибли на фронте. Портниха работала дома и панически боялась фининспекторов. В комнате рядом с кухней с двумя окнами, выходящими во двор, жила переплетчица-надомница Ефросинья Степановна с мужем – разнорабочим, который во время немецкой оккупации служил в полиции, и сыном, выпускником ремесленного училища. При таком соседстве перманентно возникающие конфликты были обычным явлением, впрочем, как и взаимопомощь.
Район города, где находился дом, не был респектабельным и спокойным. Несмотря на то,что еврейский базар вскоре после войны исчез, это место продолжало оставаться пристанищем блатных и нищих. Сказывалась близость вокзала. На прилежащих к площади улицах и переулках обитали и «работали»: шулера и фармазоны, карманники и налетчики, домушники и барыги, спекулянты, босяки и прочая городская шпана. Но жить здесь было удобно, так как все необходимое для повседневной жизни находилось под боком, в пяти минутах ходьбы от дома. Продовольственный магазин (обосновано называемый аборигенами района – босяцким) находился в доме №1 на Дмитриевской. На этой же улице, на четной стороне, были аптека, хлебный и овощной магазины. В конце улицы Воровского работала почта, а на улице Чкалова – кинотеатр «Ударник». Рядом находились Галицкая баня и Новый базар.
За порядком во дворе и на улице возле дома следил дворник, который здесь же и жил на первом этаже. Звали его Иван Петрович. Коренастый мужик, еще не старый, он убирал снег и скалывал наледь, подметал, а летом в жаркие дни поливал тротуар и каштаны возле дома. На праздники дворник напивался, выходил во двор и начинал плакать, сморкаться, громко материться и жаловаться на судьбу: «Деньги есть - Иван Петрович. Денег нет – Иван гад и сволочь!», - разносилось по всему дому.
В этой коммуналке мы прожили пятнадцать лет, а потом получили отдельную двухкомнатную, со смежными ходами, квартиру на западной окраине Киева. С того времени, я изредка, когда выдавался удобный случай, не отказывал себе в удовольствии пройтись по Володарского, посмотреть на наш дом и заглянуть во двор.
До начала последнего десятилетия двадцатого века заметных перемен с домом не происходило. Он был все такой же, каким я его помнил с детства.
***
В 2003 году институт, где я работал, перебрался в район метро «Лукьяновская», и появилась возможность чаще бывать у дома. Вскоре после переезда, в один из обеденных перерывов, я пошел на свою улицу, которой недавно вернули изначальное название – Златоустовская. Путь был близкий и знакомый. Пока шагал, вспомнил, как ходил туда года три назад, в пору золотой осени. Я был тогда поражен происшедшими изменениями:
«В общепринятом понимании улица, как проход между двумя рядами домов, на квартале между площадью Победы и ул. Павловской, перестала существовать. Одно и двухэтажные дома, которыми преимущественно был застроен квартал, снесли. На свободных площадках построили всего два новых здания – приземистое без архитектурных изысков немецкое консульство на углу квартала и шестнадцатиэтажный жилой дом из красного кирпича в начале улицы. Вместе со старыми домами исчезли и дворы. Слева на улицу надвинулись механизированные склады Киевской табачной фабрики, а справа, неприглядного вида, задворки ул. Дмитриевской. Однако дом с №14 сохранился и выглядел вполне прилично. Все окна были целые. На втором этаже, если судить по занавескам на окнах, кто-то еще жил. Я вошел в неопрятный подъезд и поднялся на площадку второго этажа. На дверях коммунальной квартиры, все также тускло поблескивала медная цифра четыре и белела кнопка звонка. Хотел было позвонить, да остановился, трезво оценив ситуацию - на что там смотреть, столько лет прошло. К тому же, явно здесь живут незнакомые люди».
От размышлений о состоянии дома меня отвлекли украинские граждане, столпившиеся у германского консульства. Когда я выбрался из толпы претендентов на немецкую визу, мысли вернулись в прежнее русло: «А как сейчас выглядит дом? – заволновался я. - Может, и его уже снесли».
Мои опасения не оправдались. В этом квартале мало чего изменилось: не появилось ни новых домов, ни новых сносов оставшихся считанных старых строений. Впереди, на другой стороне улицы, все также одиноко торчал родной дом с темным следом на боковой стороне, от когда-то впритык стоящего там здания, и толстым каштаном перед подъездом.
Однако то, что я увидел, через пару минут, подойдя вплотную к дому, сильно огорчило. Я не был готов к тому, что здание из фазы заброшенности, перешло в фазу разрушения. Лишившись ажурных балконных ограждений, с наглухо заколоченной накрест досками парадной дверью, с выбитыми стеклами, с толстыми решетками на темных проемах окон первых двух этажей и черного хода, с провалившейся во многих местах ржавой железной крышей, со следами копоти на фасадных украшениях третьего этажа, дом производил тягостное впечатление. В многолетней борьбе за выживание он явно проиграл мародерам и бомжам.
«По-видимому, сказалась близость вокзала», - наивно предположил я и не стал ничего больше рассматривать. Провел ладонью по шершавому стволу старого каштана и пошел через подворотню и пустырь, который образовался на месте когда-то уютного двора, к соседней улице.
В 2003 году институт, где я работал, перебрался в район метро «Лукьяновская», и появилась возможность чаще бывать у дома. Вскоре после переезда, в один из обеденных перерывов, я пошел на свою улицу, которой недавно вернули изначальное название – Златоустовская. Путь был близкий и знакомый. Пока шагал, вспомнил, как ходил туда года три назад, в пору золотой осени. Я был тогда поражен происшедшими изменениями:
«В общепринятом понимании улица, как проход между двумя рядами домов, на квартале между площадью Победы и ул. Павловской, перестала существовать. Одно и двухэтажные дома, которыми преимущественно был застроен квартал, снесли. На свободных площадках построили всего два новых здания – приземистое без архитектурных изысков немецкое консульство на углу квартала и шестнадцатиэтажный жилой дом из красного кирпича в начале улицы. Вместе со старыми домами исчезли и дворы. Слева на улицу надвинулись механизированные склады Киевской табачной фабрики, а справа, неприглядного вида, задворки ул. Дмитриевской. Однако дом с №14 сохранился и выглядел вполне прилично. Все окна были целые. На втором этаже, если судить по занавескам на окнах, кто-то еще жил. Я вошел в неопрятный подъезд и поднялся на площадку второго этажа. На дверях коммунальной квартиры, все также тускло поблескивала медная цифра четыре и белела кнопка звонка. Хотел было позвонить, да остановился, трезво оценив ситуацию - на что там смотреть, столько лет прошло. К тому же, явно здесь живут незнакомые люди».
От размышлений о состоянии дома меня отвлекли украинские граждане, столпившиеся у германского консульства. Когда я выбрался из толпы претендентов на немецкую визу, мысли вернулись в прежнее русло: «А как сейчас выглядит дом? – заволновался я. - Может, и его уже снесли».
Мои опасения не оправдались. В этом квартале мало чего изменилось: не появилось ни новых домов, ни новых сносов оставшихся считанных старых строений. Впереди, на другой стороне улицы, все также одиноко торчал родной дом с темным следом на боковой стороне, от когда-то впритык стоящего там здания, и толстым каштаном перед подъездом.
Однако то, что я увидел, через пару минут, подойдя вплотную к дому, сильно огорчило. Я не был готов к тому, что здание из фазы заброшенности, перешло в фазу разрушения. Лишившись ажурных балконных ограждений, с наглухо заколоченной накрест досками парадной дверью, с выбитыми стеклами, с толстыми решетками на темных проемах окон первых двух этажей и черного хода, с провалившейся во многих местах ржавой железной крышей, со следами копоти на фасадных украшениях третьего этажа, дом производил тягостное впечатление. В многолетней борьбе за выживание он явно проиграл мародерам и бомжам.
«По-видимому, сказалась близость вокзала», - наивно предположил я и не стал ничего больше рассматривать. Провел ладонью по шершавому стволу старого каштана и пошел через подворотню и пустырь, который образовался на месте когда-то уютного двора, к соседней улице.
***
Прошло еще восемь лет. За это время на улице Володарского снесли двухэтажное, еще крепкое кирпичное здание военкомата, из которого я когда-то ушел служить в Советскую Армию. В самом начале улицы Речной, на ее правой стороне, исчезло, вроде его никогда там и не было, массивное, серое четырехэтажное здание, бывшей средней школы, где я учился. Построенное в классическом стиле в конце 30-х годов прошлого века оно, в недалеком прошлом, доминировало над малоэтажной застройкой прилежащих улиц. Теперь на его месте находится покрытая гравием площадка платной автостоянки.
А наш дом, закопченный поджогами, уже без крыши, с пеньком от толстого каштана возле забитого досками парадного входа, с рисунком уличного художника, выполненного в абстрактной манере на боковой кирпичной стене, все стоял, как некий символ беспорядка и бездумных перемен, происходящих в городе.
Дому не повезло, в отличие от нескольких других подобных строений конца XIX - начала ХХ века, находящихся по другую сторону Евбаза, которые не так давно были отреставрированы. Теперь изысканная архитектура этих зданий обращает на себя внимание отдельных горожан и редких туристов.
Прошло еще восемь лет. За это время на улице Володарского снесли двухэтажное, еще крепкое кирпичное здание военкомата, из которого я когда-то ушел служить в Советскую Армию. В самом начале улицы Речной, на ее правой стороне, исчезло, вроде его никогда там и не было, массивное, серое четырехэтажное здание, бывшей средней школы, где я учился. Построенное в классическом стиле в конце 30-х годов прошлого века оно, в недалеком прошлом, доминировало над малоэтажной застройкой прилежащих улиц. Теперь на его месте находится покрытая гравием площадка платной автостоянки.
А наш дом, закопченный поджогами, уже без крыши, с пеньком от толстого каштана возле забитого досками парадного входа, с рисунком уличного художника, выполненного в абстрактной манере на боковой кирпичной стене, все стоял, как некий символ беспорядка и бездумных перемен, происходящих в городе.
Дому не повезло, в отличие от нескольких других подобных строений конца XIX - начала ХХ века, находящихся по другую сторону Евбаза, которые не так давно были отреставрированы. Теперь изысканная архитектура этих зданий обращает на себя внимание отдельных горожан и редких туристов.
Киев
“Наша улица” №162 (5) май
2013
