Виктор Крамаренко
НЕОБРАТИМОСТЬ, или СЛУЧАЙ С ИСАЕВЫМ
рассказ
Валерий Исаев уже и не помышлял о Питере. Мотала жизнь его по гарнизонам-округам, забрасывала и за ближнюю, и за дальнюю границу, то приближая, то отдаляя от родного города. Даже когда, уйдя на гражданку, обосновался в Москве, семья и работа так пригвоздили к месту, что мысли о поездке в Питер были не то что неуместными, а даже смешными. Можно, конечно, рвануть самолётом, побродить по Невскому и к вечеру прилететь обратно, можно разыскать в старых блокнотах телефоны друзей и закатиться к ним на длинные новогодние праздники… Но зачем? Ради чего? Да и не тянуло его больше туда.
Но тут неожиданно свалилась командировка. Начальник, такой же отставник только из другой конторы, не особый любитель куда-то ездить, пристал как банный лист. Хватит, говорит, бумажки перекладывать, езжай в Питер, разберись в порту с нашими поставками. И пришлось ехать, пришлось жене объяснять, что это просто командировка, а не попойка с друзьями молодости.
Всю ночь Валерий не спал: ворочался, выходил курить, разговаривал с проводником. Только под утро, когда «Красная стрела» вонзилась в туман и бледные огни за окном растворились в мареве, его скрутил сон. Он забылся, как когда-то забывался студентом, погружаясь в дрёму неожиданно и отстранённо, как в перекурах между дежурствами в госпитале мог высыпаться за пару часов и быть бодрым весь последующий день. Вот и сейчас, проснувшись от гомона в вагоне, Валерий быстро собрался, подмигнул на прощанье проводнику и вышел на перрон.
На привокзальной площади, видя столпившихся у остановки пассажиров, он не стал останавливаться, а решил пройтись по вымытому туманом городу: время раннее, не хотелось бесцельно торчать в порту, лучше лишние два-три часа побродить, подышать, поглазеть, может быть, что-то и вспомнится хорошее. Здесь прошла его молодость, а значит лучшие годы, здесь он встретил первую любовь.
Валерий был не из тех ленинградцев, которые превозносили свой город до небес, ревностно доказывали какое-то особое превосходство жителей Северной Пальмиры над другими гражданами страны, особенно москвичами. Да и не был никогда ленинградцем, просто учился когда-то, немного работал, пока не завербовался через дружка своего в мобильный военный госпиталь. За Речкой, правда, не был, но в горячих точках довелось побывать перед тем, как надолго осесть в Германии.
Но сегодня какое-то необыкновенное чувство охватило его, словно через много-много лет он возвратился в родительский дом, и всё ему радовалось и прощало. Он шёл по просыпающемуся городу, вглядывался в лица прохожих и мысленно говорил им, что тоже ленинградец и испытывает те же чувства, что и они. И прохожие отвечали ему тем же, светло и приветливо улыбались, будто знали, что творилось в его душе.
Миновав несколько кварталов, он остановился. Когда-то здесь был сквер, открытая пивнушка, где можно было в любое время, и в дождь, и в жару, выпить кружечку неразбавленного пивка, подшутить над пышногрудой Дорой, неизменно недоливавшей и не скрывавшей этого, и получить в ответ солёную, но незлобивую шутку. В этом сквере Валерий сидел до рассвета с девушкой, обнимая её вздрагивающие от холода плечи, и боялся пошевелиться. Он настолько был заворожен счастьем, одурманен близостью, что не решался даже подумать о нежной ладошке, что согревалась под его курткой, о щеке, прижатой к его груди. Они вскоре расстались, не говоря друг другу о причине, расстались тихо, буднично, будто перешли на другую сторону улицы и разошлись. То ли ему стало невмоготу, то ли ей надоела его нерешительность...
Каменные ворота с барельефом летящих ангелов убрали, вдоль аллеи вместо скамеек и массивных урн протянулась череда однотипных закрытых ещё ларьков, исчезла и пивнушка. Валерию показалось, что и лохматые деревья также стали плоскими, какими-то куцыми, с прозрачной кроной, где ни птицы, ни тени прятаться уже не смогли бы.
Валерий решил всё же пройти сквозь эту тихую гавань торговли и выйти к трамвайной остановке, где когда-то расстался с девушкой, которую даже не поцеловал.
Стена из алюминия и стекла отражала его неторопливые шаги, где-то в недрах её звенели ключами, лязгали выдвижными витринами. Валерий шёл навстречу воспоминаниям и ничего не замечал: ни появлявшихся в проёмах торговок, ни бесстрашных голубей, кружащих над его головой. Он находился там, в далёкой молодости, и ощущал на своей груди маленькую холодную ладошку.
Выйдя из сквера, Валерий огляделся - всё та же улица, мостовая, и трамвай, уходящий на круг, так же звенит, как и тогда. Ничего не изменилось: и дома с низкими окнами, и булочная, и афишный столб, раздувшийся от наклеенных друг на дружку объявлений, и тополя… Здесь, да, именно здесь они расстались и не посмотрели друг другу вслед. Не захотели ждать трамвая, ушли в разные стороны: он - к другой, она - в неизвестность. Это потом он узнал, что её больше нет, что колёса пьяного водителя оборвали её юную жизнь, не познавшую ни мужчины, ни материнства. А тогда обиделся или хотел показать, что обиделся, развернулся и ушёл. Как оказалось, навсегда. Удивительно, он забыл её имя, память сохранила только робкое дыхание и прикосновение руки.
Валерий неспешно подошёл к остановке, купил билет, расстегнул плащ (жена заставила взять его в промозглый от дождей город) и принялся рассматривать журналы в киоске. Не найдя ничего интересного, стал прохаживаться в ожидании трамвая, - он знал этот маршрут, если, конечно, его не изменили, на нём он спокойно доедет до порта. Народу в такое время ещё мало, воздух чист, настроение, несмотря на грустные воспоминания, бодрое, не пройдёт и получаса, как он окажется в порту, сделает свои дела и - домой.
Вдруг его внимание привлёк парень, одиноко стоящий у афишного столба. Время от времени тот отвлекался от чтения газеты, чтоб посмотреть, не идёт ли трамвай. Так и он тогда стоял у этого столба, ждал девушку и не дождался. Они договорились встретиться на остановке, он накупил пирожков с капустой и все, горячие и ароматные, незаметно съел.
Валерий подошёл поближе. Что-то неуловимое, знакомое угадывалось в этом парне: и взгляд, и движение рта, и пирожки, и отстранённость. Причёска, рост, изгиб газеты - всё казалось настолько родным, что невольно подумалось о машине времени, которая, отмахнув тридцать лет, вернула его в те годы. На парне была такая же куртка, как у него, с застёжкой у горла, и свитер, тот самый свитер, исландский, что подарил отец на день рожденья. На свитере зелёным узором вышит вулкан.
Трамвай задерживался, подходил народ. Парень развернул газету, снова сложил её в расплющенную трубочку и посмотрел на часы. Таким же способом и Валерий любил читать газеты - от общежития по дороге в институт в транспортной давке по-другому и не почитаешь. И перекусывал так же на ходу.
Парень поправил свалившийся на глаза чуб, развернулся к солнцу, снова взглянул на часы.
«Ну точно, как я в молодости, - удивился Валерий. - И оттопыренные уши, безнадёжно прикрытые шевелюрой, и плохое зрение, ведь до сих пор стесняюсь ходить по улице в очках… Скорее, родственник какой-нибудь, может быть, даже сын?»
Прозвенел, наконец, трамвай, Валерий поспешил за парнем, пробил билет и сел напротив него. Тот продолжал читать замасленную от пирожков газету, изредка поглядывал в окно и совсем не замечал пристального взгляда, изучающего каждую клетку на лице, каждую складку на одежде.
«Боже мой, это же - я, - чуть не вскрикнул Валерий, увидев раздувшийся указательный палец на правой руке и шрам от выведенной татуировки в виде перстня. Он несколько раз прижигал её, но палец после кислоты обрастал какими-то волдырями, только в Анголе какой-то местный шаман заговорил её. - Это определенно я, - повторил Валерий, - но как такое может быть?»
О переселении душ, перемещениях во времени и пространстве он, конечно же, слыхал, жена в отпуске постоянно подсовывала всякие брошюры на эту тему, дочка даже однажды затащила на сеанс какой-то заезжей ведуньи, и он, как дурак, торчал там, пока голова не закружилась. Что-то читал и про прошлые, и про будущие жизни. Один был монахом в Тибете, другой - конюхом при Папе Римском, третий - вообще животным. Но чтоб так, при живом-то человеке?! Всё это выдумки, медику в подобную ахинею не пристало верить, тем более, по всем мыслимым и немыслимым законам человек не может повторяться, уж он-то знает. Даже у сиамских близнецов есть различия.
«Причём тут сиамские близнецы? - пресёк свои мысли Валерий. - Они-то появляются в одно время и от одной матери… А тут!.. И почему он не обращает на меня внимания, совсем не чувствует во мне родственную душу?»
Объявили следующую остановку - «Мединститут». Валерий чувствовал, что парень на ней сойдёт, и если он сейчас что-то не предпримет, то потеряет его навсегда. Мысли забегали с утроенной скоростью: с чего начать, как заговорить, не примет ли его за сумасшедшего? Но всё равно надо же парня предупредить, посоветовать, чтоб не совершил те дикие ошибки, которые были у него в течение долгой жизни. Не будет мотаться по гарнизонам, не свяжется с конторой и не женится на толстушке. Даже если не поверит, то будет хотя бы осторожен. Многое Валерий изменил бы в своей жизни, очень многое… Может быть, с того самого дня, когда расставался у сквера с девушкой.
Трамвай притормозил. Так и есть, парень направился к выходу. Валерий уже не верил в различные совпадения, он был убеждён, что это он, только каким-то образом проживающий свою жизнь заново. Видно, Господь не ограничился одной жизнью Валерия Исаева, видимо, в одну жизнь не уложилось то полезное, что он должен сделать на земле. Что ж Ему мало спасённых жизней в Анголе и в Германии, мало, что посадил дерево, построил дом и имеет дочку и сына? Нет, наверное, Богу нужны иные поступки, не связанные с жизнью.
«Не связанные с жизнью», - повторил Валерий и вышел вслед за парнем. Он уже знал, какое предназначение должен выполнить, понял, зачем судьба отправила его в Питер и усадила в этот трамвай. Только для перестраховки, чтоб душа потом не болела, он последовал за парнем в институт, убедился в деканате, что есть такой студент второго курса Валерий Исаев, что именно сегодня после «картошки» у него начались занятия.
Валерий рассчитал всё правильно, как раз тогда закончилась так называемая производственная практика, а проще говоря, вкалывание в колхозе, возобновились лекции, и именно в тот день вечером он встретился с девушкой, которая погибла. Они не виделись всё лето и не знали, сохранилась ли любовь между ними. Она была кроткой, а он нерешительным. Валерий вспомнил, что заехал за ней в библиотеку, где она работала, повёл в кафе, и только потом они оказались в сквере.
Значит, нужно ехать в библиотеку.
В порту, как ни странно, всё легко прояснилось - просто загнали их невостребованный груз на дальние склады и забыли, как не представляющий особой ценности. При нём вскрыли контейнер, пересчитали ящики с колбами, растворителями и другой медицинской утварью, таможенник быстро оштамповал документы и снова запломбировал контейнер. В конторе женщина, оформляющая накладные на доставку железной дорогой, что-то доказывала, объясняла, но Валерий не старался особо вникать, его мысли были поглощены только одним - разыскать девушку и предотвратить её гибель. Он ещё не придумал, что предпримет, как будет объяснять свой поступок, но это и не важно. Главное - не допустить встречу, чуть изменить ход её жизни, и тогда не будет той роковой аварии. Всё равно ведь они скоро расстанутся, их судьбы разойдутся в разные стороны. Если уж позволили ему встретиться с самим собой, то разрешат и с девушкой поступить, как того требуют обстоятельства.
Валерий без труда нашёл массивное здание библиотеки, расплатился с таксистом и надел очки. Тут ошибиться нельзя - за тридцать лет её образ редко всплывал в памяти, только холодная ладошка и дрожь в плечах время от времени возвращали его в Питер, и то мимолётно, случайно, когда припирало одиночество. Где-то в глубине сознания ещё таилось сомнение, где-то там, в недрах памяти, ещё возникала скамейка и продрогший сквер, но Валерий был решителен в своём устремлении. Может быть, это единственный поступок, за который не надо будет перед Ним отвечать.
Поднявшись на второй этаж, он сразу узнал её. Как и тогда, она стояла у телефона-автомата и ждала очереди позвонить. На ней была всё та же розовая блузка и широкая чуть ниже колен чёрная юбка. Короткая причёска подчёркивала её маленькую головку…
- Лена, - вырвалось из Валерия, - ты ли это?
Девушка подняла глаза.
- Лена… Тебя ведь Леной зовут?
Еле заметно кивнув, она продолжала смотреть на Валерия. Огромные глаза застыли в недоумении. Наверное, они и покорили его тогда, тридцать лет назад.
- Не смотри - не узнaешь. Пойдём, мне надо многое тебе рассказать. Это очень важно, что я тебя нашёл, очень важно для тебя! - Он как ни старался говорить тише, но каждое произнесённое слово эхом разносилось по просторному холлу. Люди в очереди стали на них обращать внимание, Лена покраснела от неловкости.
- Кто вы? - наконец произнесла она чуть ли не шёпотом. - Я вас не знаю.
- Конечно, не знаешь, вернее, мы давно знакомы, только ты об этом не догадываешься. Я тебе всё объясню, но сейчас нужно торопиться, у нас мало времени. Давай отойдём.
Как ни странно, девушка согласилась, покорно отошла от очереди. Валерий обрадовался, он думал, что придётся уговаривать, выдумывать всякие небылицы, может быть, даже применить силу, а тут всё произошло естественно. Верно же говорят: лучше правду-матку резать, какой бы она ни была, чем врать, - сам запутаешься и человека запутаешь.
Они спустились вниз и расположились у безлюдного гардероба.
- Понимаешь, тебе не следует встречаться с Валеркой. Он не тот мужчина, который тебе нужен. Уж поверь мне, я его очень хорошо знаю. Мне известно, что он должен за тобой заехать, что ты отказалась с подружкой пойти в кино и хотела сейчас позвонить маме, предупредить… Я даже знаю телефон твоей мамы, если он не изменился за тридцать лет…
- Откуда? Это он вам сказал?
- Послушай, Леночка, ничего он мне не говорил. Я просто знаю, и чем меньше ты будешь задавать вопросов, тем лучше. Тебе только нужно поверить в то, что я скажу, как бы невероятным это не показалось.
- Хорошо, - кивнула она.
- Дело в том, что мне известно наше будущее. Как бы тебе объяснить… я тот, которого ты ждёшь, только сильно повзрослевший. - Валерий чуть смутился от нелепости произнесённой фразы. - И если ты меня дождёшься, то случится несчастье. Тебя уже не будет на свете. Совсем не будет, понимаешь? А знать и не предотвратить беду - это грех. Вот почему я оказался здесь. Тем более, тебе не о чем жалеть - у вас ничего ещё не было, да и не будет.
Лицо девушки чуть покраснело, опустились глаза, но тут стукнула входная дверь, и они одновременно посмотрели в её сторону.
- Уф…- Валерий перевёл дыхание. Основное он сказал и теперь, как ему казалось, будет намного легче. - И вообще, зачем он тебе нужен - слюнтяй, тряпка… Ты такая молодая, красивая… ты ещё найдёшь себе спутника жизни. Я помню, у вас где-то дача за городом. Поезжай туда, отсидись хотя бы пару дней.
- Я поняла: вы его отец и хотите, чтоб мы не встречались, - резко, прикусив губу, прервала его Лена. - Как вас зовут?
- Валерий, - улыбнулся он. - И фамилия - Исаев. Но я не отец. Пойми: я - это он, а он - это я. Конечно, бред, конечно, в это невозможно поверить, но ты должна. Я не знаю, когда случится с тобой несчастье, но оно скоро случится, если вы сегодня встретитесь. Я тебя прошу, я тебя умоляю, забудь его. Иначе ты погибнешь!
Снова хлопнула дверь, снова они вместе обернулись.
- Ты погибнешь, - продолжал Валерий, переходя на хрип. Его руки уже схватили бедную девушку за плечи, стали сжимать и трясти, словно каждая последующая минута становилась последней. - Тебя собьёт машина!
Эх, Валерий, Валерий, наивная душа, он думал, что своим убийственным признанием ошарашил девушку, и она, испугавшись, убежит из города куда глаза глядят, лишь бы остаться живой. А оказался сам ошарашенным. Он, глупый, и не помышлял, что в этой девочке, в этом ребёнке, клокочет гордое, смелое сердце, что оно пропитано настоящей любовью, которая способно на безумство и жертвоприношение.
Лена, надув по-детски губы, оттолкнула его и закричала:
- Я люблю его и жить без него не смогу! Слышите, не смогу!
Это было так неожиданно, так странно слышать - ещё никто не говорил ему этих слов так проникновенно: ни студентки в общаге, ни холодные немки, ни жена. И что-то горячее взорвалось в груди, что-то режущее полоснуло по сердцу, будто скальпель, без анестезии и кислорода. Он готов провалиться сквозь землю, броситься вместо этой девочки под колёса пьяного водителя, лишь бы вернуть свою жизнь обратно.
Валерий не помнил, как убежал из библиотеки, как добрался до вокзала и сел в поезд. Крик Лены громыхал в голове, хлестал по щекам, насквозь пронизывал его сознание. Он преследовал его всюду и только в купе утихомирился, когда проводник, тот самый, с кем накануне полночи болтал, принёс чаю.
Послушала его Лена, поверила ли? Переждёт на даче роковые для себя дни, или нет? Может, надо было как-то по-другому действовать: позвонить матери, пойти к начальству, увезти, наконец, с собой? Но вряд ли это помогло бы… Её любовь слепа, как всякая настоящая любовь, бесстрашна и безумна, как всё истинное, неподдельное, разрывающее без сожаления паутины расчётливости, фальши и лицедейства. Как он мог так ошибиться в молодости?! Найти любовь и упустить... Рядом, совсем рядом пылал живой костёр, чистый, светлый, творящий каждой искрой своей тепло и надежду. А он по этому пламени…
Валерий смотрел на мелькающий за окном лес, на серые нависшие тучи, бегущие назад огни. Ему не хотелось верить, что там, куда устремились эти огни, того костра уже никогда не будет. Она, конечно же, побежит на свидание и будет сидеть со своим любимым до утра на скамейке. А все его предупреждения ровным счётом ничего не значат. Если любишь, какие к чёрту препятствия могут помешать, даже если заранее ведомы последствия! Наоборот, всё сделаешь, чтоб быть рядом, чтоб все козни и облачения лукавого сбросить с себя как старую изношенную одежду. Того огня, которого не сберег тридцать лет назад, который полыхал сегодня в библиотеке, увы, наверное, больше не будет.
«Я без него жить не смогу! Слышите, не смогу! » - кричало за стеклом, виделось в небе, стучало по рельсам колёсами. Снова Валерий тормошил хрупкие девичьи плечи, снова перед ним возникали удивительно красивые, застывшие от негодования глаза, вновь и вновь в темноте появлялся жующий пирожки парень.
Как дальше жить Валерию, сможет ли простить себя и понять истинный смысл произошедшего? Возможно, не раз ещё вернётся в Питер или, посмеявшись над собой, продолжит пресную семейную жизнь, которой был вполне доволен до командировки? Кто ж его знает…
Но единственное, в чём я уверен, то, что пролетит ночь, и Лена снова появится в его жизни, теперь уже до конца. Она откроет ему дверь, уставшая, постаревшая, уберёт из ванной замоченное бельё, принесёт чистое полотенце. Затем, пока он будет принимать душ, приготовит завтрак, достанет свежую рубашку, галстук, и повесит их на стул. Перед уходом поцелует и пожелает удачи. Всё как всегда, по давно устоявшейся традиции: муж идёт на службу, заботливая жена провожает. И нет никаких потрясений, недоверия и обид. Ни у них, ни у детей. У детей своя жизнь начинается.
"Наша улица” №149 (4) апрель 2012
