“В жизни раз бывает восемнадцать лет”, а семьдесят пять лет у человека тоже бывает раз в жизни, да и то не у каждого, при том, что “день рожденья” у каждого бывает каждый год, хотя, “к сожаленью”, “только раз в году”, как поется в популярной песне Александра Тимофеевского.
Поэт Александр Тимофеевский родился 13 ноября 1933 года, в Москве, окончил сценарный факультет ВГИКа (мастерская Алексея Каплера).
“Шестидесятник, опоздавший к разбору лавровых венков” в 60-е годы XX века, когда эти венки носили на своих головах все его знаменитые ровесники, которые не считали, что “быть знаменитым некрасиво”, он свою первую большую книгу стихов – “Песня скорбных душой” - издал в 65 лет, в 1998 году, с предисловием Юрия Кувалдина, действуя “как можно медленнее”, по принципу Ницше, и подтверждая теорию о том, что в России надо жить долго, чтобы дожить до чего-то хорошего. В 2003 году у него вышла вторая книга - “Опоздавший стрелок”, с предисловием Евгения Рейна, в 2004-м – третья – “Сто восьмистиший и наивный Гамлет”. А в последнее время – целых три книги, как если бы в серии “книга за книгой”: “Размышления на берегу моря”, “Краш-тест” и “Пусть бегут неуклюжи”.
2 декабря 2008 года в Малом зале ЦДЛ состоялась презентация этих книг, посвященная юбилею поэта, который прошел огонь и воду, а теперь проходит медные трубы и ходит с символическим золотым венцом на голове и не так давно стал лауреатом премии “Венец”, и за которым Слава неуклюже бежит по пятам вместе с его поклонниками, которые и явились к нему на вечер в ЦДЛ, в Малый зал, при том, что и Большой зал был бы для них тесен.
На вечере выступили друзья юбиляра – поэт и прозаик Алексей СМИРНОВ, композитор Алексей КАРЕЛИН, исполнительница песен Наталья ИВАНОВА из Санкт-Петербурга, писатель, издатель и главный редактор журнала “Наша улица” Юрий КУВАЛДИН, поэтесса Нина КРАСНОВА, художница Наталья ПЕТРОВА, народный артист России Александр ЧУТКО из Театра Армии, исполнитель песен Вадим КОЗЛОВ, и, разумеется, сам Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ. А вела вечер поэтесса Татьяна КУЗОВЛЕВА, которая сидела с ним рядом в президиуме, за круглым столом 60-х годов, около еще не наряженной искусственной елки в углу.
Татьяна КУЗОВЛЕВА:
Александр Тимофеевский – один из лучших поэтов нашего времени. В последнее время он издал три книги. И мне очень приятно говорить о нем.
По-моему, лучше, чем он сам сказал о себе в своем стихотворении “Автобиография”, сказать нельзя, о том, кто он есть в этой жизни.
(Татьяна Кузовлева читает стихотворение Александра Тимофеевского по книге “Опоздавший стрелок”.)
Александр Тимофеевский
АВТОБИОГРАФИЯ
Я обыватель, обличитель, расхожих песен сочинитель, мальчишка, юноша, отец, толкач, редактор, испытатель, в навозе жемчуга искатель и пошлостей банальных чтец. Чиновник, зачумленный службой, из крепостных невольных душ. Друг, оправдать не смогший дружбы, себя не оправдавший муж. Игрок, растратчик, мелкий шкодник, уроки прогулявший школьник, гуляка, бабник и притом тот самый путник запоздалый, от недосыпа злой, усталый, не пущенный хозяйкой в дом. Иду сквозь улицы глухие, куда, бог весть, ответа нет. В закрытое окно России не достучавшийся поэт.
Вот так сказать о поэтах и так сказать о себе и обо всех нас – это великое искусство. Кто из всех из нас может сказать о себе, что он поэт, “не достучавшийся” “в окно России”?
(Аплодисменты.)
Я хочу сказать о стихах Александра Павловича Тимофеевского и начать с его ранних стихов, в которых удивительно точно спрессовано время. Он одну из своих книг назвал “Запоздалый стрелок”, то есть “Опоздавший стрелок”. Но время показало, что он был стрелок, абсолютно не запоздалый, не опоздавший, поскольку он в 1959 году написал стихи, которые очень точно охарактеризовали наше время, то есть то время.
(Татьяна Кузовлева читает стихотворение Александра Тимофеевского по книге “Опоздавший стрелок”.)
Александр Тимофеевский
***
Мысль бьется рыбою об лёд
И впрямь, и вкривь, в обход, в облёт.
И что ж? Живой воды журчанье
Сковало льдом повсюду сплошь,
Мысль изреченная - есть ложь,
Примета времени – молчанье.
Вот из этого молчанья, из этого времени пришли, дошли дозами до нас стихи Александра Тимофеевского. Дело в том, что у него в общем-то судьба драматичная, но в чем-то уберегшая поэта от того, чтобы оказаться под гнетом демагогии, под гнетом идеологии. Он сохранил ощущение внутренней свободы и оставался независимым все эти годы. Он писал стихи, он оставался верен самому себе. Я так думаю: это огромное мужество и огромное достоинство поэта. И, если говорить о том ряду, в котором он стоит, я бы назвала поэтов очень значимых для русской поэзии. Это те, во-первых, кого он знал и с кем он общался: Мария Петровых, Иосиф Бродский, Арсений Тарковский. И я бы сказала, что по чувству собственного достоинства, по достоинству поэта он стоит в ряду с Окуджавой. Он стоит в ряду с лучшими поэтами ХХ века. И независимо от того, когда он начал писать и когда он продолжил, он останется в ряду с лучшими поэтами навсегда. И слава Богу, что в 60-е годы, верней, что в последние годы к нам пришло несколько книг Александра Тимофеевского. И, наверное, к нему, к его поэзии применимо выражение Марины Цветаевой о том, что всем его стихам, как драгоценным винам, настанет свой черёд:
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.
Действительно, всем стихам его приходит свой срок, и пришел он не сегодня, а два десятилетия назад. И сохраняется эта высокая цена, этот вкус драгоценных вин... сохраняется у него в его стихах и поныне. И, как всякому поэту, ему свойственно, конечно, чувство упущенного мгновения. Каждый поэт, прозаик знает, что это чувство мучительное, чувство того, что ты столько упустил в этой жизни и о чем-то не успел сказать. И когда он пишет:
Я снова пропустил мгновение,
Когда рождается звезда...
Вот эта вот тревога и вот эта вот обнаженность боли, эта рана... она чувствуется у него в стихах. И дальше он пишет, что он упустил:
Ту звездочку нежней печали
И месяц тонкий, как порез.
И все-таки - успеть схватить эту звездочку, успеть почувствовать этот порез тонкого месяца - вот это и есть, наверное, судьба поэта, когда ощущение потери перерастает в ощущение победы... ну, не победы, может быть, а в ощущение удовлетворения оттого, что ты успел все-таки запечатлеть это в своих стихах.
Я знаю, что поэты, критики, читатели говорят о дерзости, о свободе, о раскованности стиха Тимофеевского. Это действительно так. Он очень раскован в своих стихах. Критики ставят его в один ряд с Пушкиным по раскованности. А я бы поставила его еще в один ряд с лучшими стихами Маяковского, с его любовными стихами, во всяком случае его цикл, который называется...
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ:
“Песни восточных славян”...
Татьяна КУЗОВЛЕВА:
“Поговорим о сущности любви...” - “Письма в Париж о сущности любви”: “Я б ради Вас взял штурмом Моссовет, чтоб всех мерзавцев наших офранцузить”.
Стихи о любви Александра Тимофеевского - это особая статья. Они страстны и при этом очень раскованны и свободны. И в этих стихах всегда присутствует женщина, о которой он сказал: “моей судьбы единственный подарок”. Судьба мужчины бывает трагична без такой женщины. И это знает каждый мужчина, сидящий в этом зале. И дай Бог, чтобы у каждого мужчины была своя такая женщина - “единственный” “подарок судьбы”, дай Бог, чтобы этот подарок был, чтобы он состоялся.
Я говорю несколько сумбурно, потому что мне не дано говорить о поэзии академическим языком и, может быть, не дано говорить как-то так очень связно.
Александру Тимофеевскому удалось очень просто и точно выразить некоторые трагические события нашего времени двадцатилетней давности, более, чем двадцатилетней давности. Евгений Рейн назвал Александра Тимофеевского “поэтом катастрофы”. Я не согласна с этим и разделяю мнение Галины Корниловой, которая тоже сомневается в том, что суть поэзии Александра Тимофеевского можно свести к поэзии катастрофы. Да, если говорить о личной жизни, то катастрофы... они всегда есть у всех у нас в личной жизни, но это - не мировые катастрофы. Заслуга Тимофеевского в том, что он умеет удивительно легко воспарить над этими – личными, бытовыми - катастрофами и сказать о них простым человеческим языком, не замутненным никакими... такими вот... отягчающими деталями. Хотя и трагические события нашего времени угадывается в стихах Тимофеевского очень пронзительно и очень точно. Вот он пишет о Чернобыле, практически о российской Хиросиме:
И по чернобыльскому полю
Идет, задумавшись, Христос,
Чтобы взглянуть, стоит ли в поле
Чета белеющих берез.
Удивительно чисто сказано и удивительно емко о катастрофе нашего времени...
И еще в его книге меня поражают строки о том, что в наше время многие наши соотечественники, может быть, в какие-то минуты отчаяния, уезжают из России от нашей российской действительности. И поэт осознает эту российскую действительность, но никуда не может уехать из России.
Уехать, уехать, уехать!
Но только уехать нельзя.
Нельзя никуда уехать. Куда можно уехать от отчизны, от отечества русского языка, от русской поэзии, от русской литературы? Куда мы уедем друг от друга? Никогда никуда мы не уедем. Мы - всегда вместе. И это вот ощущение единства, единство поэта и читателя и людей, которые наполняют этот зал, удивительно точно передано стихах Александра Тимофеевского.
Сегодня мы говорим о трех книгах. Но я сказала только вот об одной книжке, “Размышления на берегу моря”. Там есть замечательный раздел – “Письма режиссеру Н.” Там проза перемежается со стихами. И проза читается тоже как стихи. Я готова еще повторить и хочу повторить, что Александр Тимофеевский - самый замечательный поэт нашего времени.
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ:
Спасибо. Мне ужасно неловко слышать такие слова.
Вот у меня в руках моя книжка, которая называется “Пусть бегут неуклюжи”. И я сейчас буду читать стихи из нее. Я - не то, не другое и не третье, я просто - главный неуклюж. А где тут “моей судьбы единственный подарок”? Моя жена Наташа? Наташа, где ты? Где ты?
ЗРИТЕЛИ из зала:
Где Наташа? Наташа, явись миру! Здесь Наташа! Здесь!
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ:
Ой, как она далеко! Но лишь бы ты была здесь, в зале. Тогда я спокоен...
Алеша Смирнов пришел!
Я хочу пригласить выступить поэта Алексея Смирнова, талантливого поэта и прозаика и кроме того – человека, который невероятно предан творчеству, судьбе Владимира Ивановича Даля и у которого есть замечательная книга о Дале. Пожалуйста! Алексей Смирнов!
(Аплодисменты.)
Алексей СМИРНОВ:
Некоторое время назад возникла такая ситуация, которая у нас с Сашей возникала довольно часто и прежде, и потом... Такая ситуация, когда при взаимном большом желании встретиться друг с другом мы по разным причинам никак не могли это осуществить. И вот я иногда тогда еще, в некую раннюю пору, написал такой экспромтик. И сегодня нашел его и сегодня Саше на его юбилее первый раз и прочитаю.
(Алексей Смирнов читает наизусть свое стихотворение, посвященное Александру Тимофеевскому.)
Алексей Смирнов
***
Когда соскучусь по Сашку,
Звоню ему: “Сашок!
Давай навстречу по шажку
Мы сделаем, дружок!”
“Давай, хотя я только лег.
Сейчас стишок загну
И напрямик, через порог
Немедленно шагну!”
Но по рассеянности ног
Не дозагнуть стишок.
Сашок шагнул куда-то вбок,
На то он и Сашок.
Чтоб не напрасно по шажку
Орудовать пришлось,
Я тоже вынужден к Сашку
Ходить немного вкось.
(Смех в зале, аплодисменты.)
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ:
Спасибо.
Алексей СМИРНОВ:
Книжка, которая только что вышла у Сашка, это книжка детского поэта.
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ:
Леш, я хочу подарить ее тебе.
(Александр Тимофеевский протягивает свою книгу “Пусть бегут неуклюжи” Алексею Смирнову.)
Алексей СМИРНОВ (берет у Александра Тимофеевского книгу Александра Тимофеевского “Пусть бегут неуклюжи”):
Я хочу тебя поздравить с ней...
Татьяна КУЗОВЛЕВА (Алексею Смирнову):
У тебя на левом плече, на пилжаке, перышко беленькое... (Хочет снять с него перышко.)
Алексей СМИРНОВ (Татьяне Кузовлевой):
Не убирай его...
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ:
Это перышко ангела!
(Смех и аплодисменты зала.)
Татьяна КУЗОВЛЕВА:
Та-а-к, дальше у нас по списку идет поэтесса Маша Степанова.
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ:
Марии Степановой нет.
Татьяна КУЗОВЛЕВА:
Марии Степановой нет.
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ:
А может быть, она здесь?
Скажите, пожалуйста, Маша Степанова здесь или ее нет?
КРИКИ зрителей:
Ее нет!
Татьяна КУЗОВЛЕВА:
Если ее нет, то я предоставляю слово Александру Тимофеевскому. Пожалуйста, Саша.
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ:
Значит, господа!.. меня слышно?.. (Крики из зала: “Да!”) Поскольку у нас в зале есть маленькие дети, то я начну с маленькой книжки... Буду читать стихи из своей маленькой книжки для детей “Пусть бегут неуклюжи”. Мне судьба неожиданно подарила такой подарок... Встречу с замечательной художницей Наташей Петровой. Не было ни гроша, да вдруг алтын. Мы с Наташей сделали эту мою первую книгу для детей. Прошу всех вас взглянуть на нее... на книгу и на художницу Наташу... и отдать ей должное...
КРИКИ зрителей из первого ряда:
Она очень красивая!
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ:
Она очень красивая (смотрит на книгу, потом на Наташу). И она (продолжает смотреть на Наташу) замечательный художница. Это не пустые слова. Дело в том, что рисунок одного стихотворения соединяется со строками другого стихотворения, выбегает, перебегает с одной страницы на другую и на строки другого стихотворения. Мне было так занимательно видеть это, что хотелось про каждую страницу, созданную карандашом художницы, рассказать новую историю. Поэтому я очень благодарен Наташе Петровой. И, конечно, очень благодарен издательству, которое соединило меня с такой вот замечательной художницей.
Наталья ПЕТРОВА (со своего места в президиуме, где она сидит с Татьяной Кузовлевой и Александром Тимофеевским, чуть поодаль от них, на некоторой вежливой дистанции):
Спасибо, Александр, спасибо!
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ:
Наташа, спасибо! Надо еще сказать, что это не все, что я хочу сказать. Дело в том, что когда была первая презентация этой книги на “Нон фикшен”, Наташа принесла туда во-о-от такой каравай, который она испекла сама. Каравай с изображением первой страницы этой книги и крокодила Гены, вот!
(Аплодисменты.)
Теперь вот я немножко почитаю стихи из этой книжечки. Да. Первое стихотворение будет связано с ее названием. (Обращается к залу.) Я не попадаю в микрофон. Меня слышно или не слышно?
КРИКИ из зала:
Слы-ы-шно!
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ (переходит к другому микрофону, более громкому):
Однажды ко мне подошла молодая женщина. Она была тележурналистом. Она посмотрела на меня загадочным взглядом и сказала: “Когда я была маленькой девочкой и слышала вашу песню “Пусть бегут неуклюЖИ пешеходы по лужам...”, я думала, что “неуклюжи” - это такое племя людей...
(Смех в зале.)
Вот... Я был этим озадачен и решил написать стихотворение об этом племени.
(Александр Тимофеевский читает по книге свое стихотворение про “неуклюж”.)
НЕУКЛЮЖИ
В Москве, в домах, что похуже,
Жили себе Неуклюжи:
Один Неуклюж был длинненький,
Другой Неуклюж был кривенький,
А третий носил ботиночки,
Похожие на корзиночки.
Они в разбитую чашку
Клали овсяную кашку,
На завтрак, обед и ужин
Ели ее Неуклюжи.
Длинный брал ложку в руки
И кашку ронял на брюки.
Кривой тыкал вилкой в кашку
И кашку ронял на рубашку,
А третий сыпал в ботиночки,
Похожие на корзиночки.
Неуклюжи плавать любили
И летом на пруд ходили:
Они в любую погоду
С мосточка прыгали в воду,
Один Неуклюж перепрыгивал
Другой Неуклюж недопрыгивал,
А третий всегда, ребятки,
В воду вступал по пятки,
Так и не сняв ботиночки,
Похожие на корзиночки.
Они, получив получку,
Возле дома кормили Жучку:
Один ей давал колбаску,
Другой - сосисочек связку,
А третий - погрызть ботиночки,
Похожие на корзиночки.
Когда зима наступала,
Неуклюжам тепла не хватало:
Они у настольной лампочки
Спасались от зимней стужи
И пели - такие лапочки, -
“Пусть бегут неуклюже...”
Господа! Спасибо! Дело в том, что вот там стоят люди... Я не вижу, кто там, у дверей, стоит... Проходите сюда, тут есть еще места впереди.
Читаю дальше.
(Александр Тимофеевский читает дальше стихи из своей книги для детей.)
ДВА СЛОНА
Гуляли как-то два слона
Среди высоких трав,
И слон один сказал: “Хрю-хрю!”
Другой сказал: “Гав-гав!..”
Но приключилась вдруг беда -
И замер свет луны,
И все увидели тогда,
Что это не слоны.
НЕСЧАСТНАЯ МУХА
Медведь поехал по малину,
С собою пригласил в машину
Мартышку, муху, мышь с мешком...
В машине было очень тесно,
Там не нашлось для мухи места,
И муха поплелась пешком.
СТРЕКОЗА
Стрекоза с прозрачными крылами,
Над прудом застывшая в полете...
Муравей на ушко шепчет маме:
“Покатай меня на вертолете”.
УДАЛОЙ ТАРАКАН
Как взлетел таракан над лесами,
Как повел он геройски усами,
Как запел таракан удалой -
“Ты не вейся, черный ворон,
Черный ворон, я не твой!”
(Смех и аплодисменты в зале после каждого стихотворения.)
Дорогие друзья! Не вам мне говорить, что Шекспир любил писать сонеты. Я сумел в малодоступных архивах откопать совершенно недоступный сонет Шекспира, который был им написан, когда писателю было 11 лет и когда он учился в школе. Вот этот сонет. Я в нем заменил только английские имена на русские и немножко... что-то в нем исправил... вот... ну почти ничего не исправил.
(Александр Тимофеевский читает свое стихотворение.)
СОНЕТ
Директора мне видеть невтерпеж -
Его глаза похожи на удавку.
Я говорю, что я болел. Он: “Врешь!” -
И от врача велит представить справку.
Фома Фомич твердит, что я балбес,
И мне влепил за четверть единицу,
А сам пятерки ставит Таньке С.
И вечно хвалит глупую девицу.
Математичка стонет, как в бреду,
Велит, чтоб в среду приводил я предков.
И это все за что? За ерунду!
За то, что школу посещаю редко.
Я в школу бы не стал ходить и дня,
Да Лешке будет скучно без меня.
(Смех в зале.)
“Семилетние мужчины!. Это из фильма, который был сделан по мотивам сказки Сергея Владимировича Михалкова. Праздник непослушания семилетнего мужчины. Ну вы помните, как все родители бросали своих этих, таких не очень хорошо воспитанных детей.
СЕМИЛЕТНИЕ МУЖЧИНЫ
От нас уходят папы,
От нас уходят мамы,
Слезами заливаются и машут нам рукой.
Простите, папы-мамы,
Мы не видим в этом драмы,
Не видим в этом драмы совершенно никакой.
Мы взрослые мужчины –
Нам плакать нет причины,
Мы взрослые мужчины по росту и уму.
Желаем обязательно
Мы жить самостоятельно,
А папочки и мамочки нам вовсе ни к чему.
....Я должен сказать, что в первоначальном замысле эта моя книга “Пусть бегут неуклюжи” должна была называться “Стихи для Ани”. Книга эта у нас была большая-пребольшая и начиналась со стихов типа тех, которые я читал в начале вечера, для дошкольников. Она была на вырост. Дальше она была уже не для дошкольников, а для школьннков первого класса, а потом и постарше, а потом уже как бы и для юношества. Частично этот план сохранился, но в последней части книги вы видите, что это стихи для тинейджеров и для детей более старшего возраста. Одно из них называется “Голицынская осень”.
(Александр Тимофеевский читает стихотворение “Голицинская осень”.)
ГОЛИЦИНСКАЯ ОСЕНЬ
Голицинская осень
Одета в желтый пояс,
В семнадцать сорок восемь
Встречала дачный поезд.
Голицинская осень
Гуляет между линий
И над собою носит
Огромный зонтик синий.
В вагонах вдоль перрона
Бегут со страшным гулом.
Румяную гулену
Как будто ветром сдуло.
Ах, осень, что случилось,
Что вдруг с тобою сталось?
Ты в небе растворилась
Иль с поездом умчалась?
Метнулась к электричке,
Растаяла в толкучке...
Плывут, как три сестрички,
Три розовые тучки.
Три розовые рыбки
В аквариуме неба.
Охота встать на цыпки
И накрошить им хлеба.
Вот.
(Аплодисменты.)
Дело в том, что, когда мы выступали в школах, в клубах или читали стихи где-нибудь в Голицыне, стихи которые вошли в эту книгу, то со мной вместе был композитор, который написал песни на некоторые мои стихи. Это Леша Карелин. Мне хотелось бы представить его. Леш, я что-то не вижу тебя в зале. Где ты? (Алексей Карелин встает со своего места и идет с гитарой к Александру Карелину и к микрофону.) А! Вот Леша! Тогда мы переходим к песням. Наверно, надо спеть песни по мотивам стихов из этой книжки - “Пусть бегут неуклюжи”.
Татьяна КУЗОВЛЕВА:
Я хочу, я хотела бы сказать несколько слов о композиторе Алексее Карелине. Алексей Карелин предан современной поэзии и написал песни на стихи многих хороших поэтов, в том числе на стихи... не только Александра Павловича Тифмофеевского, но и Риммы Казаковой, и других поэтов. Я очень рада, что он сегодня выступает на этом вечере.
Алексей КАРЕЛИН:
Александр Павлович, мы здесь сегодня только детское поем или все-таки и взрослое споем? И новое?
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ:
Это к Татьяне Витальевне обращайтесь, у нее спрашивайте, что мы сегодня поем здесь.
Татьяна КУЗОВЛЕВА:
И то, и другое...
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ:
И то, и другое. Хорошо. Нас же еще ждет фуршет...
Алексей КАРЕЛИН:
А, регламент... Я понимаю, надо соблюдать регламент...
Когда мне Александр Павлович Тимофеевский показал это стихотворение, я, конечно, очень проникся темой и содержанием этого стихотворения. Знаете, это песня сегодняшнего дня. Я пока еще не выучил ее и поэтому, видимо, буду подглядывать в текст, с вашего разрешения.
(Алексей Карелин кладет лист бумаги на пол, около своих ног и поет песню Александра Тимофеевского.)
Я РОССИЮ ЛЮБЛЮ,
А ОНА МЕНЯ НЕТ
Стихи Александра Тимофеевского
Музыка Алексея Карелина
Эти сосны в снегу и дубы вековые,
Этот зыбкий закат и холодный рассвет.
Все, что вижу вокруг, что зовется Россией...
Я ее полюбил,
А она меня нет.
Я ее полюбил,
А она меня нет.
Трупный запах войны,
Ад теплушек солдатских,
Скорбный список утрат и болезней и бед, -
Все мне шепчет вокруг,
Что пора нам расстаться:
Ты ее полюбил,
А она тебя нет.
Ты ее полюбил,
А она тебя нет.
Непонятно, за что
Мы так любим Россию,
Всё мечтаем увидеть в окошечке свет.
Жду хороших вестей,
А приходят плохие.
Я Россию люблю
А она меня нет.
Я Россию люблю,
А она меня нет.
(Аплодисменты!)
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ:
Дело в том, что все-таки не эту песню мы пели с ним по яслям и по детским садам...
(Смех в зале.)
Мы пели немножко другое. Эта песня вообще-то предназначается для фильма Владимира Яковлевича Мотыля. Во всяком случае – текст. Я не знаю, как там... что там будет с фильмом... И называется она – “Песня Ксении”. Ксения - это героиня первой волны эмиграции. Отсюда “ад теплушек солдатских”.
Алексей КАРЕЛИН:
Ну вот видите. А сейчас будет именно та песня, с которой мы выступали и выступаем перед детьми.
(Алексей Карелин поет свою песню “Шарики” на стихи Александра Тимофеевского.)
ШАРИКИ
Стихи Александра Тимофеевского
Музыка Алексея Карелина
Шарики, шарики,
Ловите радугу мою.
Шарики, шарики,
Какой понравится, дарю.
Мальчики, девочки
Бегут за шариками вслед.
Лопнули шарики,
Были шарики, и – нет.
Без шумных игр я с детства рос,
Но от зари и до зари
Испачкав в мыле длинный нос,
Пускал с балкона пузыри.
Отец ворчал: “Какой позор!
Берись за книги поскорей”.
Но называл меня весь двор:
“Маэстро мыльных пузырей”.
Шарики, шарики,
Ловите радугу мою.
Шарики, шарики,
Какой понравится, дарю.
Мальчики, девочки
Бегут за шариками вслед.
Лопнули шарики,
Лопнули шарики, и – нет.
Мне школьных не решать задач,
Забыл я игры прежних дней.
Я взрослым стал, но я циркач,
Маэстро мыльных пузырей.
Вновь перед вами я стою,
Держа соломинку во рту,
И на мгновенье создаю
Из мыльной пены красоту.
Шарики, шарики,
Ловите радугу мою.
Шарики, шарики,
Какой понравится, дарю.
Мальчики, девочки
Бегут за шариками вслед.
Шарики, шарики,
Лопнули шарики, и...
(Алексей Карелин делает паузу.)
ЗРИТЕЛИ (хором заканчивают песню):
...нет!
Алексей КАРЕЛИН:
Ну, вот это я и хотел услышать. Спасибо вам большое!
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ:
Леш, спасибо большое...
(Аплодисменты.)
(Александр Тимофеевский обращается к Татьяне Кузовлевой.) Что будем дальше делать, Тань?
Татьяна КУЗОВЛЕВА:
Сейчас я скажу. Я сначала расскажу один эпизод, который я вспомнила, а потом вы будете читать свои стихи. (Обращается к зрителям в зале.) Вы знаете, когда мы с Алексеем Карелиным собирались идти сюда и выясняли, какие песни ему петь на этом вечере, и решили, что он будет петь - одну детскую, а одну взрослую, я вспомнила советские времена и один эпизод тех времен. Одна моя подруга уговаривала меня пойти на курсы автоводителей. Тогда это было сложно - попасть на эти курсы. И я говорю ей: “Ну хорошо, ну мы с тобой пойдем туда... но вот как же так мы с тобой туда пойдем?.. Как-то так неудобно же...” Она говорит: “Все удобно. Директор курсов – это мой знакомый”. И я ей говорю: “Ну хорошо, ну мы с тобой пойдем к нему. А как мы будем с ним расплачиваться?.. Неудобно же как-то так...” Она говорит: “Он интеллигентный человек. Ему нужны только книги”. – Я говорю: “А какие книги мы можем ему подарить?” Она так подумала и сказала: “Ну, одну хорошую, а одну – свою”.
(Смех а зале. Аплодисменты.)
Так и тут получается: мы решили петь одну хорошую песню, а одну...
(Смех в зале. Аплодисменты.)
Я с удовольствием передаю микрофон Александру Павловичу Тимофеевскому.
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ:
Я считаю, мне очень посчастливилось в том, что я могу сегодня здесь, на этом вечере, представить три свои книги. И вот сейчас я прочту несколько стихотворений из своей второй книги, книги поэм. Там восемь поэм. Книга называется “Краш-тест”.
Ну, автомобилисты знают, что такое краш-тест. А кто не автомобилист, тому я скажу, что это... в общем-то... испытание на аварийность. Вот в этом и смысл этой моей книги. И я начну с “Маленькой поэмы без названия”, которой открывается эта книга, и прочту из нее три маленьких стихотворения.
Первое стихотворение – о времени, об этой странной такой, загадочной субстанции, с которой мы все время соприкасаемся и которую ощущаем в разное время по-разному. Сейчас я увидел глаза своих друзей – друзей, которые замечательно поставили спектакль по Бродскому. Это невиданная вещь, невероятно прекрасная – спектакль по поэме Бродского. А поставил этот спектакль режиссер Леша Хлодин, и его жена Ирочка. Они вот приготовили такой подарок москвичам необыкновенный. Я почему это вспомнил сейчас, глядя на них? Потому что потрясающее эссе о времени написал Бродский. Это эссе было напечатано в журнале, верней в альманахе других моих друзей “Мир Паустовского”, там я впервые прочитал это удивительное эссе.
И вот мое маленькое стихотворение о времени.
СТИХИ ИЗ ПОЭМЫ
“МАЛЕНЬКАЯ ПОЭМА БЕЗ НАЗВАНИЯ”
2
Я был в зазеркалье,
Я видел его -
Холодная плоскость,
Где нет ничего,
И я это понял,
И стал я нищей,
Ведь мир это поле,
Где нету вещей.
Лишь поле, лишь плато,
Лишь плоскость скольженья,
Где время есть плата
За воображенье.
Второе.
4
Конечно, наш Господь безбожник,
Поскольку Бога нет над Ним.
Он беспощаден, как художник,
К произведениям своим.
И, одержимый, словно Врубель,
Он сам не знает, что творит:
Нечаянно шедевр погубит
И вновь уже не повторит.
И последнее из этой поэмы.
5
Не повторяются мгновенья,
И не научена рука
Запоминать прикосновенья,
Куда уносит нас река -
Недолговечных, как растенья,
Бесформенных, как облака.
Вот. Я обращаюсь к любителям поэзии и к тем, кто заинтересуется этой моей книгой... вот просто я вам советую читать ее не так, как я сейчас читаю ее вам. Я пытаюсь представить вам свою книгу, но я не могу читать ее вслух всю целиком и вырываю оттуда стихи. А вам надо хотя бы одну поэму прочесть до конца, чтобы получить какое-то представление и о поэме, и о книге. А так я даже сам не знаю, что делаю, но иного пути у меня нет.
Вот два стихотворения из большой-большой поэмы, которую я писал много лет. Она называется “Песни восточных славян”. Это поэма о любви. И поэма, может быть, о том, как опасен конформизм, и как страшен он не только в плане социальном, но и в глубоко личном, и в самых интимных моментах нашей жизни. Конформизм... он губителен и приводит к тому, что мы умираем, духовно, во всяком случае, умираем. Вот два стихотворения из этой поэмы.
Первое.
СТИХИ ИЗ ПОЭМЫ
“ПЕСНИ ВОСТОЧЕЫХ СЛАВЯН”
IV
Осажденному городу ржанье коней
Обещает счастливый исход.
Перевязанный шарфом полячки своей,
Вылетает Андрий из ворот.
Он не знает, врезаясь в атаку и дым,
Где чужие и кто там свои,
И, как кречет ослепший, летит перед ним
Сумасшедшая птица любви.
Нет друзей и врагов. Он избранник богов,
Очарован одной красотой.
И осталось ему ровно сорок шагов,
Чтоб услышать Тарасово: - Стой!
Второе.
VI
Там, где свалил меня запой,
На Трубной или Самотечной,
Я, непотребный и тупой,
Лежал в канавке водосточной,
Шел от меня блевотный дух,
И мне явился некий дух,
И он в меня свой взор вперил,
И крылья огненны расправил,
И полдуши он мне спалил,
А полдуши он мне оставил.
И было небо надо мной.
И в небе вился тучный рой,
Подобный рою тлей и мушек,
Душ, половинчатых душой,
И четверть душ, и душ-осьмушек,
И легионы душ, чью суть
Очерчивали лишь пунктиры,
Где от души осталось чуть,
Где вместо душ зияли дыры.
И плыли надо мной стада
Стыдящихся на треть стыда,
Познавших честь на четверть чести,
А я желал быть с ними вместе.
И ангел их хлестал бичом
И жег кипящим сургучом,
И пламень тек по этой моли,
Но пламень был им нипочем, -
Они не чувствовали боли.
И он сказал мне: - Воспари!
Ты – их певец. Они – твои. –
И разразился странным смехом.
Подобный грохоту громов,
Тот смех гремел среди домов
И в стеклах отдавался эхом.
(Аплодисменты.)
Спасибо.
Из поэмы “Азия”. Это тоже очень большая поэма. И тоже очень много лет жизни с ней у меня связано. Собственно, эти восемь поэм... в них - и вся моя биография. Или... ну... все то, что я прожил, скажем, с двадцати семи лет до зрелой поры и до той, в какой я нахожусь сейчас.
“Пушкин и Рудаки”!
Тут, знаете... существует источник поэзии. Это удивительная вещь, об этом можно говорить и рассказывать бесконечно. Но я просто хочу сказать, что он существует. Я подумал: звуково совпадает - “Бу-у-ря мгло-о-ю не-е-бо кро-ет” у Пушкина и “Бу-у-и джу-и Мулиё-о-н” у Рудаки. “Плещет, блещет Мулиён”. Не правда ли, здесь один источник поэзии подавал двум поэтам эти звуки?
СТИХИ ИЗ ПОЭМЫ “АЗИЯ”
ПУШКИН И РУДАКИ
Буря мглою небо кроет...
А. С. Пушкин
Буи джуи Мулиён...
А. Рудаки
Вихрем пены, снеговала
Первобытное родство -
Плач гиены, вой шакала
Уй-я, ой-я, у-о-о!
Стонут ведьмы, лают черти,
Совершая ведовство,
И звучит из круговерти
Уй-я, ой-я, у-о-о!
Чуть поодаль друг от дружки,
Ухом вещие чутки, -
Буря мглою - слышит Пушкин,
Буи джуи – Рудаки.
Изнывая, мрево злое
Застилает небосклон:
Буря мглою небо кроет,
Буи джуи Мулиён!
Второе стихотворение из этой поэмы.
***
Такой обычный город -
Как тыща городов,
Лишь только в небо горы
Торчат до облаков,
Да мутные арыки
Мне душу бередят,
Да сонные таджики
На корточках сидят.
(Аплодисменты.)
Еще у меня осталось три поэмы из восьми. Я каждую представляю одним стихотворением. Поэма “Письма в Париж о сущности любви”. “Письмо шестое” из этой поэмы.
Это - вы помните? - 1991 год, это наша последняя революция, последствия которой мы до сих пор все ощущаем на себе.
СТИХИ ИЗ ПОЭМЫ
“ПИСЬМА В ПАРИЖ О СУЩНОСТИ ЛЮБВИ”
ПИСЬМО ШЕСТОЕ
У нас все слава Богу. Июнь, цветут сады. В жару мы пьем немного, поскольку нет воды. А мухи есть. Но в меру. И столько же клопов. Одна беда: из мэров на днях ушел Попов. Спросили мы Гаврилу:
- “Что делаешь, нахал?”
Он улыбнулся мило и ручкой помахал. Как и предвидел Глоба, случились чудеса: не уродилась обувь, а с ней и колбаса. На бутерброд без масла повысилась цена, а у трудящей массы нет денег ни хрена. Троллейбусы не ходют, и птички не поют, а женщины не родют и даже не дают.
Супруге в день рождения я, как Сарданапал, устроил угощение, а мне в ответ скандал. Не говоря спасибо, кричит мне:
- Идиот! – Мол, видите ли, рыба ей в горло не идет.
Так из-за этой мойвы и разошлись с женой. Как говорил Самойлов: любимая, не ной.
(Июнь 1992)
(Аплодисменты. Смех.)
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ:
Из другой поэмы. Это лирическая поэма “Море”. Там вся фабула этой поэмы сводится к тому, что автор смотрит на море то с одной стороны, то с другой, то так, то сяк, а в конце он просто смотрит изнутри, уже сам ставши морем.
Последнее стихотворение из этой поэмы.
СТИХИ ИЗ ПОЭМЫ “МОРЕ”
***
Я умру и стану морем,
Ну а ты – повремени
И живи себе без горя
Годы долгие и дни.
Я ж, охвачен нежной целью,
Став стихией голубой,
У Армянского ущелья
Буду встречи ждать с тобой.
Слышишь моря рокотанье,
Волн гремящую гряду –
Это ропот ожиданья,
Это я тебя так жду!
Вот ты входишь постепенно
В мой ликующий прибой,
Чтоб омыл я страстью пенной
Ножку с узкою стопой.
Чтоб волной тебя взмывало
Вверх и вниз и вновь на круть,
Чтоб, как прежде, как бывало, -
Руки в руки, грудь на грудь.
Чтобы я ласкал прилежно
Губ родные уголки
И, покусывая нежно,
Целовал твои соски.
А уставши, со свиданья
Ты когда пойдешь домой,
Снова рокот ожиданья
Будет слышен за тобой.
(2002)
(Аплодисменты.)
Спасибо. Спасибо.
И последнее стихотворение из этой книги, которую я сейчас представляю, это стихотворение из поэмы “Тридцать седьмой трамвай”. Это поэма о наших днях, о том, как мы сегодня живем. Ну, в общем, тут добавить нечего, наверное.
Там двенадцать стихотворений входит в эту поэму. Я прочитаю одиннадцатое.
СТИХИ ИЗ ПОЭМЫ
“ТРИДЦАТЬ СЕДЬМОЙ ТРАМВАЙ”
XI
И тот окликает Каштанку,
Чья ласка была столь крута,
Кто вывернуть мог наизнанку,
Чтоб выдрать кусок изо рта.
И мигом Каштанка забыла,
Что было теплом и добром,
И то, что вчера веселило,
Сегодня ей кажется сном.
Хозяин пустое бормочет,
И падает крупный снежок,
И ноздри Каштанки щекочет
Знакомый сивушный душок.
Фонариков света косые
Не могут пробить снегопад.
Каштанка, Каштанка, Россия,
Зачем ты вернулась назад?
Я должен поблагодарить Татьяну Викторовну...
Татьяна КУЗОВЛЕВА:
Витальевну...
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ:
...Витальевну... Я оговорился. Ради Бога, простите. Это все потому, что я волнуюсь. Ну и потом привык называть вас Таня, а не Татьяна Витальевна. Дело в том, что журнал “Кольцо А” сделал для меня очень важную для меня вещь - опубликовал всю целиком мою поэму “Тридцать седьмой трамвай”.
Татьяна КУЗОВЛЕВА:
И не только “Кольцо А”... В Соединенных Штатах Америки еженедельник “Панорама” тоже опубликовал эту поэму.
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ:
Тоже благодаря Татьяне Витальевне...
Татьяна КУЗОВЛЕВА:
У нас сейчас идет Наталья Иванова. Она споет две песни...
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ:
Сейчас я хочу сказать два слова о Наташечке Ивановой, с которой меня тоже, как и в Наташей Петровой, совсем недавно свела судьба. Мы с Наташей оказались на какой-то такой телевизионной программе, где показывали молодых поэтов. И мы с ней были как бы... как сейчас говорят... мы были типа жюри...
Наталья ИВАНОВА:
Я приехала сюда из Петербуга, где я живу. Мне дозволено спеть песни Александра Тимофеевского. Первая песенка называется “Песенка о весне”.
У меня в заначке есть еще одна песня. Но это потом...
Только я попрошу фотокорреспондентов: пока я пою, не фотографируйте меня, а то я слова забуду.
ПЕСЕНКА О ВЕСНЕ
Стихи Александра Тимофеевского
Музыка Натальи Ивановой
Не надо больше думать о простуде,
Мы так удачно справились с зимой,
И, как всегда, моление о чуде
Закончилось весенней кутерьмой.
Трава растет, и нету ей запретов,
Она желает видеть белый свет,
Сквозь толстый слой троллейбусных билетов,
Огрызков и окурков сигарет.
Вслед за травою тянемся мы сами
И ждем, чтоб луч прорезал облака,
И все, что не железо и не камень,
Спешит подставить солнышку бока.
Нагие ветви выпятив неловко,
Стоят, балдея, лысые леса,
Там в маленьких ребристых упаковках
Таинственные скрыты чудеса.
Мы эти штуки можем брать у Бога,
Их мять в руках, глядеть на них и дуть,
И пальцами восторженными трогать
Их клейкую оранжевую суть.
Простите, что я немножко позабывала слова этой песни. (Хотя фотокорреспонденты не фотографировали ее, когда она пела.) Надо было бы мне шпаргалку написать. Я бы тогда подглядывала в нее.
И еще одна песенка, которую я спою Вам. Она называется “Песенка о дружбе”. Вы знаете, я могу сказать, что у меня здесь сегодня как бы премьера и той, и другой песни. Но премьера “Песенки о дружбе” уже состоялась на Ленинградской радио, потому что я ее записала вместе с детским хором Ленинградского радио и телевидения. Сегодня я спою ее под гитару, а вообще она прозвучит и, я надеюсь, будет звучать по радио с оркестром.
ПЕСЕНКА О ДРУЖБЕ
Стихи Александра Тимофеевского
Музыка Натальи Петровой
Солнце к нам в окно стучится,
Значит, нам вставать пора.
Встали звери, встали птицы,
Начинается игра.
До чего же сладко, братцы,
Петь и бегать и кружить.
Мы не будем больше драться,
Интереснее дружить.
Мы стали все друзьями,
И ты, и ты, и ты.
В одной команде с нами
И звери, и цветы,
И взрослые, и дети,
И слон, и носорог.
Теперь никто на свете
Не будет одинок.
Ля-ля, ля-ля-ля,
Ля-ля-ля-ля-ля...
Ля-ля, ля-ля-ля,
Ля-ля-ля-ля-ля!
Мы когда-нибудь уедем
В неизвестные края
Через чащи, через дебри,
Через реки и моря.
Пусть нас ждут плохие вести,
Мы поборемся со злом.
Если мы с друзьями вместе,
Нам все беды нипочем.
Мы стали все друзьями,
И ты, и ты, и ты...
В одной команде с нами
И звери, и цветы,
И взрослые, и дети,
И слон, и носорог.
Теперь никто на свете
Не будет одинок.
Да что такое со мной сегодня? Я забываю слова...
Мы станем все друзьями,
И ты, и ты, и ты...
В одной команде с нами
И звери, и цветы,
И взрослые, и дети,
И слон, и носорог.
Теперь никто на свете
Не будет одинок.
Пойте все со мной, пожалуйста...
Ля-ля, ля-ля-ля,
Ля-ля-ля-ля-ля...
Ля-ля, ля-ля-ля,
Ля-ля-ля-ля-ля!
(Все подпевают Наталье Ивановой. Потом аплодируют.)
Татьяна КУЗОВЛЕВА:
Слово следующему участнику вечера... Здесь присутствует главный редактор популярного журнала “Наша улица”, известный прозаик Юрий Кувалдин.
Я хочу сделать небольшую паузу. Знаете, когда Наталья Иванова сказала, что она из Петербурга, я вспомнила, как на одном ученом совете один гость представился: “Я физик Иванов”. А другой встал и сказал: “А я – Петров”. А третий встал и сказал: “А я Сидоров из Санкт-Петербурга”. А председатель сказал: “Ну зачем же так сразу... И Иванов, и Петров, и Сидоров...”
(Смех в зале.)
Юрий Кувалдин!
(Аплодисменты.)
Юрий КУВАЛДИН (выходит к микрофону с книгой самиздата советского времени):
Высшая оценка поэта в советское время была такая, когда про него говорили: он ходит в списках. Впервые я о Тимофеевском услышал в 1967 году. Я тогда прочитал его стихи на листочках без имени автора на них. Могу назвать журнал, в котором я тогда прочитал его стихи. Журнал назывался "Политический дневник" под редакцией Жореса Медведева, номер 28, январь 1967 года.
Потом все это появилось еще и вот в этой (в той, которую Ю. Кувалдин держит в руках. - Н. К.) замечательной книге в 1975 году. Тогда Тимофеевский - без имени - опять напомнил о себе. Это Амстердам, 1975 год, фонд имени Герцена.
Все это тамиздат и самиздат советского времени. Все это подпольное.
Позволю себе некоторые цитаты из этой замечательной, выдающейся публикации. Пока я ищу их здесь, скажу, что Тимофеевский - поэт колоссальной концентрации и стремительного взлета. До 1997 года его никто не знал, кроме меня. Глезер еще знал, Саша Глезер, коллекционер живописи. Он мне сказал: "Юр, ты знаешь Тимофеевского?" - Я говорю: "Тимофеевского? Да. Знаю. Он в самиздате выходил". Глезер говорит мне: "Приходи на его вечер в литмузее..." Я пришел. И вот тогда я впервые увидел его. Не помню точно, когда именно, но помню, что мы пришли туда с Глезером, это точно.
Позволю себе небольшие цитаты из этой книги, которую я держу в руках. Они достойны возвышения нашего выдающегося поэта Александра Тимофеевского. Мне посчастливилось издать ему в сущности первую настоящую книгу стихов. До меня он издал брошюрку... "Привет птицам"?
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ:
"Привет зимующим птицам".
Юрий КУВАЛДИН:
"Привет зимующим птицам". Я издал ему книгу стихов в переплете - 1000 копий (экземпляров) - "Песня скорбных душой". Некоторые стихи из этой книги Александр Павлович сегодня читал здесь.
За самиздат и тамиздат в советское время сажали за решетку, по 70-й статье, за этот журнал семь лет тюрьмы давали с ходу.
Читаю цитаты:
"В Москве в списках распространяется множество стихотворений. Большинство этих стихотворений принадлежит перу известных поэтов. Стихи эти при этом отличаются большими художественными достоинствами. Они не публикуются, однако, в наших журналах и газетах потому, что в этих стихах идет речь о критике культа Сталина и тяжелых последствиях этого культа. Ниже мы приводим несколько лучших стихотворений этого цикла".
Позволю себе цитату из первого поэта, который идет в этой книге, наверняка он всем вам знаком... великий поэт, он недавно ушел от нас, недавно, но поэты не уходят, душа поэта живет в его текстах. Борис Чичибабин. Харьков.
Борис Чичибабин
***
Клянусь на знамени веселом,
Однако радоваться рано,
И пусть орет иной оракул,
Что не болеть зажившим ранам,
Что не воскреснуть злым оравам,
Что труп врага уже не знамя,
Что я рискую быть отсталым,
Пусть он орет. А я-то знаю:
Не умер Сталин...
Пока у нас неукротимы,
Сидят холеные, как ханы,
Антисемитские кретины
И государственные хамы,
Покуда взяточник заносчив
И волокитчик беспечален,
Пока добычи ждет доносчик -
Не умер Сталин...
Следом за Борисом Чичибабиным идет Тимофеевский. Я тут приписал рукой: А. П., а потом, уже в последующие годы: Тимофеевский. Я могу все стихотворение прочитать, а могу фрагмент.
КРИКИ из зала:
Всё!
Татьяна КУЗОВЛЕВА:
Можно всё...
Юрий КУВАЛДИН (читает по книге стихотворение Александра Тимофеевского):
Александр Тимофеевский
ПРИМЕТА ВРЕМЕНИ - МОЛЧАНЬЕ
Примета времени - молчанье
Глубоких рек, земли мельканье,
Ночей кромешных пустота
И дел сердечных простота.
Как обесценены слова,
Когда-то громкие звучанья
Не выдержали развенчанья.
Примета времени - молчанье.
Примета времени - молчанье,
Предпраздничная кутерьма,
Ноябрьский ветер, злой и хлесткий,
Бесчинствует на перекрестке,
Стоят, с тоски оцепенев,
И не мигают светофоры,
По главным улицам страны
Проходят бронетранспортеры,
Проходят танки по Москве,
И только стекол дребезжанье,
Прохожий ежится в тоске.
Примета времени - молчанье.
Мысль бьется рыбою об лед
И впрямь, и вкось, в обход, в облет.
И что ж? Живой воды журчанье
Сковало льдом повсюду, сплошь.
Мысль изреченная есть ложь.
Примета времени - молчанье.
Я думаю, гениальнее в то время было написать совершенно невозможно.
(Аплодисменты.)
В завершении своего выступления хочу сказать, что Александр Тимофеевский - поэт настоящий, поэт совестливый, поэт большой филологической культуры. Это поэт, который в совершенстве знает русскую поэзию. Только обогатившись поэзией, он и мог стартовать, не говоря о том, что он - ученик Алексея Каплера, никто сегодня не сказал этого, и что он окончил во ВГИКе сценарный факультет и работал на первой картине с Владимиром Мотылем, тогда еще неизвестным, но потом ставшим известным режиссером, они оба были тогда безвестны. Александр Павлович еще подкупает меня тем, что все годы до официального выхода из подполья он нес в себе огонь поэзии. Он писал для себя. Как каждый поэт и писатель должен писать для себя, невзирая на ситуацию в стране. Я поздравляю Александра Павловича с 75-летием. Желаю ему новых книг, новых высоких поэм.
(Аплодисменты.)
Татьяна КУЗОВЛЕВА:
Сейчас Нина Краснова будет выступать. Она прочтет одно стихотворение. А потом будет выступать Александр Чутко. Нина Краснова...
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ (встает со своего места):
Я почему встал? Дело в том, что у меня есть стихи, которые называются “Ответ Юрию Кувалдину”.
(Смех в зале.)
Дело в том, что этот замечательный писатель... у меня много есть его любимейших вещей... а себя он называет пишущий издатель - правильно я говорю?
Юрий КУВАЛДИН:
Да.
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ:
Он испугался того, что я сижу а президиуме. (Смех в зале.) Кувалдин все время пишет в Интернете, что Тимофеевский всегда был старым. Но поверьте, это неправда!
(Смех в зале.)
Если бы я родился старым (смех в зале), то все мирное медицинское общество назначило бы мне огромную пенсию. Это же уникально - родиться сразу старым... понимаете?.. как утверждает Кувалдин. И у меня тогда было бы много денег, и я тогда дарил бы их ему, и он бы свой журнал выпускал. И всем моим любимым поэтам я бы денежку отдавал. Я бы мог кормить массу людей. И вот ответ на этот счет Юрию Кувалдину.
Александр Тимофеевский
ОТВЕТ ЮРИЮ КУВАЛДИНУ
Когда я умру от гриппа,
Истлеет чернильный труд,
Меня деловые типы
Полюбят и издадут.
Я буду стоять томиться
На полках библиотек
И вряд ли смогу напиться
С друзьями, как человек.
Забудь про мои печали
И прочую мутотень,
Запомни, как я случайным
Встречным дарил сирень,
Запомни меня веселым
Гулякою чудаком,
Как я ходил для прикола
По Невскому босиком,
Как рвал я с флагштоков флаги
Под праздничек в ноябре,
А после глотал из фляги
И говорил “харе”.
Не надо, наморщась хмуро,
Поэту считать года.
Запомни, Кувалдин Юра,
Я был молодым всегда!
(Смех. Аплодисменты. Крики “Браво!”)
Татьяна КУЗОВЛЕВА:
Поэт Нина Краснова!
(Аплодисменты.)
Нина КРАСНОВА:
Татьяна Кузовлева очень хорошо здесь говорила о поэзии Александра Тимофеевского. И сказала, что это... лучший поэт...
Татьяна КУЗОВЛЕВА:
Один из лучших...
Нина КРАСНОВА:
Один из лучших поэтов нашего времени и вообще русской поэзии... И поставила его рядом с Пушкиным...
(Смех в зале.)
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ:
Нина, не унывай!
(Смех в зале.)
Нина КРАСНОВА:
Она поставила его рядом с Пушкиным, и правильно сделала. И еще она поставила его рядом с Маяковским... (Смех в зале.) А я бы еще поставила его рядом с моим великим земляком Есениным! Саша мне говорил, что Есенин - это один из самых любимых его поэтов. И если внимательно читать стихи Александра Тимофеевского, то мы увидим там сильное влияние Есенина. Оно сказывается и в лирической откровенности и открытости стихов Александра Тимофеевского, и в их предельной искренности и пронзительности, и в хулиганистости, которую мы сегодня уже почувствовали здесь.
Я с Сашей Тимофеевским знакома и дружу уже больше десяти лет...
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ (как бы от лица Нины Красновой):
Только в дом к нему не прихожу никогда! (Он говорит это со смехом и укоризной.)
Нина КРАСНОВА:
Вот об этом я тоже хочу сказать и попросить прощения у Саши... И с его семьей я тоже дружу...
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ:
Виртуально!
Нина КРАСНОВА:
И с его женой Наташей я дружу... которую он называет “единственным подарком” своей судьбы. (Смех в зале.) Только я редко в гости к нему и Наташе хожу. И он обижается на меня за это и говорит мне: “Нина, ты, наверное, придешь ко мне только на мои похороны”. Саш, вот я пришла сегодня сюда к тебе в гости... “Я пришла к поэту в гости”. (Александр Тимофеевский и зал: ха-ха-ха!) Я пришла к тебе, можно сказать, на твой день рожденья. День рожденья у всех “только раз году” бывает, как поется в твоей песне. А 75 лет вообще раз в жизни, и то не у всех... (Смех в зале.)
Саше 75 лет. Но это возраст на самом деле очень маленький... особенно если смотреть на него с позиций вечности. (Александр Тимофеевский и зал: ха-ха-ха!) Большие и великие поэты... они в вечности остаются, принадлежат вечности. И как раз Александр Тимофеевский - такой поэт, который будет жить в веках!
Поскольку я редко в гости к нему... к ним с Наташей... хожу...
(Смех в зале.)
Да притом несколько раз получалось так, что я прихожу к нему домой, а там - Наташа, а его нет. Потом опять прихожу – а там Наташа, а его нет. Это когда у него дома редакция “Нашей улицы” находилась и я ходила туда за журналами, в которых были мои публикации. И вот я один раз пришла к нему – его нет, другой раз пришла – его нет. Он потом сказал мне: “Нин, ты нарочно, что ли, приходишь ко мне домой, когда меня дома нет?” Но худа без добра не бывает. И Саша зато потом сочинил про меня вот такую частушку:
Ходит ко мне Ниночка,
Моя ягодиночка,
Утром и средь бела дня,
Когда дома нет меня.
(Смех в зале.)
Я могу даже и спеть эту частушку, поскольку я иногда частушки пою на сцене. (Нина Краснова поет частушку Александра Тимофеевского, всухую, без музыки, а капелла.)
Ходит ко мне Ниночка,
Моя ягодиночка,
Утром и средь бела дня,
Когда дома нет меня.
(Саша Тимофеевский и все зрители запритоптывали ногами на месте, в такт частушке, стали как бы приплясывать, сидя на стульях, и подпевать Нине Красновой в тон и в терцию: а-а-а, ля-ля-ля-ля, ля-ля-ля. Смех и оживление в зале и аплодисменты.)
Я очень рада, что я вдохновила Александра Тимофеевского на частушку. И даже теперь считаю, что я оказала некоторое свое – частушечное - влияние на его творчество.
У Саши в его творчестве есть еще одна грань, про которую здесь никто не говорил. Саша очень хорошо пишет слоганы, экспромтом. Он написал мне такой, например, слоган, на книге “Опоздавший стрелок”:
Твои стихи – как именины!
И мой слоган – ни дня без Нины!
(Смех в зале.)
Я горжусь этим двустишием! И написала в ответ Саше Тимофеевскому вот такое стихотворение, которое есть в моей новой книге “Четыре стены” и которое я прочитаю сейчас. У нас сегодня все друг другу стихи посвящают. Вот я посвятила Саше такое стихотворение.
Нина Краснова
АЛЕКСАНДРУ ТИМОФЕЕВСКОМУ
Слуги Аполлоновы, слуганы,
Очень любят сочинять слоганы.
Но никто из Аполлоновых слуганов
Не умеет сочинять таких слоганов,
Ты какие сочинять умеешь.
Ты на это свой талант имеешь.
Я смотрю на Сашу снизу вверх и вверх,
В честь него хочу устроить фейерверк!
(Смех. Аплодисменты.)
Я хочу устроить в честь Саши фейерверк своих хороших чувств, фейерверк любви! Сашечка, я тебе желаю всегда оставаться молодым, желаю тебе всего самого лучшего и много-много новых твоих дней рожденья (на первое время не меньше ста). А чтобы мне сейчас не затягивать программу вечера, я просто сейчас тебя поцелую!
(Нина Краснова – под аплодисменты зала - подходит к Александру Тимофеевскому и обнимает его и целует в щеку.)
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ:
Спасибо, спасибо, Нина!
(Смех. Аплодисменты.)
Татьяна КУЗОВЛЕВА:
Умение сочинять слуганы (делает ударение на “о”) – это большое умение. Я знаю, что здесь сидит мастер слуганов, замечательный поэт Сергей Белорусец, и я думаю, что он оценил Нинины стихи.
А сейчас выступит чудесная девочка, замечательный художник Наташа Петрова. Она скажет несколько слов просто. И давайте поприветствуем ее.
(Аплодисменты.)
Наталья ПЕТРОВА:
Добрый вечер. Я не умею ничего говорить, совсем не умею. Потому что я – художник и плохо говорю. Я только скажу просто, что мне безумно повезло в том, что судьба свела меня с Александром Тимофеевским и что мне удалось поработать с ним над его книгой “Пусть бегут неуклюжи”. Такого непосредственного человека, как он, в котором столько веселого хулиганства, трудно найти. Я таких не встречала. Когда мы с ним только-только начали работать над этой книжкой, я ужасно боялась и волновалась. Я принесла ему в сумке свои рисунки к ней и думала, что сейчас мне будут говорить, что это все плохо, что это все не так и никуда не годится, и что это все вообще надо переделать. А он сказал мне: “Я, Наташа, поэт, в вы художгик. А я вас боюсь”. Я тогда тоже тут же сказала ему, что я вас тоже боюсь...
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ и ЗРИТЕЛИ:
Ха-ха-ха!..
Наталья ПЕТРОВА:
И у нас с ним пошла работа. И он говорил мне: “Наташ, вы не нервничайте, не волнуйтесь и вообще не напрягайтесь и все делайте спокойно, в основном лежите на диване и так иногда что-то такое рисуйте...” (Наталья Петрова обращается к зрителям.) Я надеюсь, что наша с Александром Тимофеевским такая... хулиганская работа вам понравится.
(Аплодисменты.)
Татьяна КУЗОВЛЕВА:
А сейчас я с удовольствием предоставлю слово замечательному актеру, заслуженному артисту России Александру Чутко. Саша, пожалуйста! Он великолепно читает стихи и вообще...
(Аплодисменты.)
Александр ЧУТКО (выходит к микрофону и начинает читать стихи Александра Тимофеевского):
Александр Тимофеевский
***
Рождественские шлю вам поздравления!
Дальнейшее известно вам заранее,
Что я поэт безвестный поколения,
Сошедшего на нет без покаяния,
Что стал принадлежать к сословью рвани я
Во дни, когда страна моя в агонии,
Вот почему с державным миром ранее
Я не был никогда в такой гармонии.
(Аплодисменты.)
КОММЕНТАРИИ К ШКОЛЬНОЙ ХРИСТОМАТИИ
Он ничего не ищет. Он иной.
И бури все равны ему, и мели
Портов соударения с волной,
И больше никакой особой цели.
***
С утра Лаура не одета, (Смех в зале.)
В квартире у нее бедлам.
Она петрарковским сонетом
Петрарку хлещет по губам:
“Зачем ко мне, Петрарка, ходишь?
Зачем ты глаз с меня не сводишь?
Во мне нашел ты колорит,
А я живу с плешивым мужем,
А у меня треска на ужин,
И у детей моих колит”.
И вот идет домой Петрарка,
От прозы мысли далеки.
Он думает о том, как ярко
Опишет взмах ее руки.
(Аплодисменты. Крики “Браво”.)
***
Что может быть смешней мужчины,
Когда в печали и тоске
Сидит он, теребя морщины,
В кальсонах и в одном носке?
Он все хитрит и половинит,
Носок наденет, снова сымет,
И взять никак не может в толк:
Что выше - чувства или долг?
***
Быть может, не во сне, а наяву
Я с поезда сойду напропалую
И в чистом поле упаду в траву
И зареву и землю поцелую.
Конечно же, ты прав, хоть на луну,
Хоть к черту на кулички, но не ближе...
Чем я сильней люблю свою страну,
Тем больше государство ненавижу.
(Аплодисменты и крики “Браво!”)
***
Я разминулся со временем.
Такой анекдот, господа!
Я в правильном шел направлении,
А время пошло не туда.
***
Мы по-прежнему в говне.
Обошла нас Божья милость.
В нашей трехнутой стране
Ничего не изменилось.
Возле Спаса на крови
Волки щелкают зубами,
Вышли в люди холуи,
И остались мы рабами.
Только под стеной Кремля,
Там, где черти хороводят,
Можно крикнуть: “Ленин, бля!”
И никто нас не посодит.
(Аплодисменты. Смех.)
***
Мы живы, а глядишь – помрем,
Свободе гимн недопиликав,
Наш август смотрит сентябрем,
Как некогда сказал Языков.
Что ж делать, раз такой расклад,
Раз не укрыться от судьбины?
Не приготовить ли аршад
Или наливку из рябины?
Аршад - из миндаля питье,
Я это, братцы, помню четко,
Но для того, кто не дите,
Нужна рябиновая водка.
Так, стало быть, о ней и речь.
И коль назвался ты мужчиной,
Рябину ставь на досках в печь,
Чтоб ягода пошла морщиной.
И для спасения души
Бутыль заполни на две трети,
Залей водярой и глуши
И позабудешь все на свете.
(Аплодисменты.)
***
Он ищет читателя, ищет
Сквозь толщу столетий, и вот -
Один сумасшедший - напишет,
Другой сумасшедший - прочтет.
Сквозь сотни веков, через тыщи,
А может, всего через год -
Один сумасшедший напишет,
Другой сумасшедший прочтет.
Ты скажешь: “Он нужен народу...”
Помилуй, какой там народ?
Всего одному лишь уроду
Он нужен, который прочтет.
И сразу окажется лишним -
Овация, слава, почет!
Один сумасшедший - напишет,
Другой сумасшедший - прочтет.
(Аплодисменты и крики “Браво!”)
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ:
Господа! Я не вижу тех, кто сидит или стоит в конце зала, у дверей. Мне ужасно неловко, что вы стоите. Может быть, в зале есть еще места, куда вы могли бы сесть?
Козлов есть здесь или нет?
Вадим КОЗЛОВ:
Есть!
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ (Вадиму Козлову):
Будешь петь?
Вадим КОЗЛОВ:
Да! Потом!
Татьяна КУЗОВЛЕВА:
Пользуясь паузой, я хотела бы прочитать несколько стихотворений Александра Тимофеевского. Конечно, очень трудно чмтать после Чутко.
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ:
Всем трудно. Мне тоже трудно...
(Смех в зале.)
Татьяна КУЗОВЛЕВА:
Я постараюсь прочитать так, как я это чувствую... Сделаю такой переход от Чутко к Тимофеевскому.
(Татьяна Кузовлева берет книгу Александра Тимофеевского, читает его стихи вслух.)
Александр Тимофеевский
В НАЧАЛЕ ЖИЗНИ
Часть жизни занимали споры
И нетрескучие слова,
Часть жизни занимали горы,
На них растущая трава.
Часть жизни занимало поле
И запах леса и лугов,
Часть жизни занимало море,
А остальное все – любовь.
(Аплодисменты.)
***
Как судьба ни корила,
Я писал, что хочу,
Я катил по перилам,
Как школяр по лучу,
И про то, и про это,
Сам себе господин,
И о чем из поэтов
Не писал ни один.
Да, писал я красиво,
А теперь завяжу,
Выпью кружечку пива,
И конец кутежу.
Я заеду к Алехе
По пути из пивной,
К равнодушной эпохе
Повернувшись спиной.
***
Я думал, что душа убита,
Забита, загнана в тартар,
Что прокатилось войско быта
По ней, как полчище татар,
Что стало тленом, сором, вещью,
Что превратилось в грязи ком,
А вышло, что еще трепещет,
Еще поводит плавником.
(Аплодисменты.)
Вот замечательное стихотворение. “Ангел” называется.
АНГЕЛ
Весной в березовой роще,
Где луч пробивает листву,
Ангел крылом полощет
Апрельскую синеву.
Он весь из солнца волокон,
Он весь меж ветвей просвет.
Взглянул ненароком - вот он,
Вгляделся пристальней - нет!
(Аплодисменты.)
***
Как труден путь к вершинам мастерства,
А сделать надо в сущности так мало –
Облечь воспоминания в слова,
Которых прежде не существовало.
(Аплодисменты.)
***
Ты мне как-то сказал: “Опиши
Этот самый процесс написанья”.
В упаковке не стало души,
Что осталась на грани скисанья.
Я иду по дороге. Метель
Прекратила все в мире просветы.
Вижу снегом покрытую ель,
Но не чувствую дерево это.
Что-то кончилось. Нет куража.
Безразлично мне: чет или нечет.
Вот пичужка щебечет, кружа.
Мне до фени, что птичка щебечет,
Словно чаша полна до краев
И кому-то дает утешенье,
Но не мне, не моя, не мое,
Не имеет ко мне отношенья.
(Аплодисменты.)
***
Не жить, не чувствовать, уснуть,
Ко всем чертям куда-то деться,
Чтоб чей-то воздух не вдохнуть
И чьим-то солнцем не согреться,
Кого-то не толкнуть локтём,
В свою уткнувши миску рыло.
О, это место за столом!
О, как же мне оно постыло!
И вот одно из последних стихотворений. А, вот, замечательные стихи!
***
О, как мы к женщине глухи,
Ее себе считая ровней,
Мы посвящаем ей стихи,
Мы говорим: ты помнишь, помнишь?
Мы говорим: ты не забыла
Тот пляж, тот сад и то авто?
А женщина не то любила
И помнила совсем не то.
(Смех. Аплодисменты.)
И два еще стихотворения я прочитаю. А потом с удовольствием передам микрофон Александру Павловичу.
***
На проспектах твоих запыленных,
На свету, если свет, и впотьмах,
В грязно-серых и грязно-зеленых,
Просто в грязных и серых домах,
И в огромном квартирном закуте
Здесь, на третьем моем этаже,
Как-то странно мне думать до жути,
Что со мной все случилось уже.
И еще одно коротенькое стихотворение, которым мне хотелось бы закончить свое выступление. Саш, а где такое стихотворение “А что такое старость?” А, вот. Вот этим стихотворением я и хотела бы закончить...
***
Знаешь, что такое старость?
Старость, когда в сердце лед.
Водка с праздников осталась,
Но ее никто не пьет.
(Смех. Аплодисменты.)
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ:
Спасибо дорогим Саше Чутко и Танечке Кузовлевой! Каждый по-своему, они прочитали мои стихи. И так странно сидеть и со стороны слышать их, какое-то необычное у меня от этого ощущение.
Это стихи все из моей третьей книги, которая на самом деле была первой. Эту книгу издал замечательный поэт, Саша Переверзев, и издатель, с которым меня счастливо свела судьба. Я очень хотел, чтобы Саша пришел сюда, на мой вечер, и так волновался, что он не придет, и думал: придет Саша или не придет? Он пришел. И я этому очень рад. И продолжаю читать стихи из этой книги, которая тоже была сделана издателями с удивительной любовью. В этой книге стихи чувствуют себя просторно, легко. Они расположены на страницах точно так, как мне хотелось бы их видеть там.
Ну, поехали... Да, книга эта называется “Размышления на берегу моря”. Да, Саш? Так, по-моему, она называется: И вот Татьяна Витальевна... она читала всё стихи из этой книги. А Саша Чутко страшно боялся, что вдруг те стихи, которые будет читать он, совпадут с теми стихами, которые будет читать кто-то еще, и что кто-нибудь, кроме него, либо я, либо Таня, тоже прочтет те же самые стихи, которые он так блистательно читает. Я-то этого не боюсь. Но удивительно то, что я отобрал из этой книги одни стихи, а Таня другие, и они не совпадают с теми, которые отобрал Саша.
СТИХИ ИЗ КНИГИ
“РАЗМЫШЛЕНИЯ НА БЕРЕГУ МОРЯ”
***
Пока цепляешься за сонм
Шутейных дел, пока блажится,
Реальность, драпируясь сном,
Нечаянно не обнажится.
И ты блажной, и все блажны,
И важен пьяный треп без связи,
И четко не обнажены
Несуществующие связи.
Но обнажатся в тот момент,
Когда, в сердцах воскликнув: “Боже!” -
Не в силах удержать предмет,
Застынешь ты в нелепой позе.
И станет ясен твой расклад:
Быть сразу в роли истукана,
А также в роли со стола
На пол летящего стакана!
РЕМЕЙК
Ночевала тучка золотая
На груди утеса-великана,
Надлежало быть ей утром рано
Где-то там, в предгорьях Алатау.
Целовала каменное тело,
Оплела его дождинок сетью,
И остаться тучке захотелось
На вторую ночь, потом на третью.
Загуляла тучка золотая,
Поломала все метеосводки,
Прогнозист вопит и выдирает
Волосы седые из бородки.
ТЕЛЕФОННЫЙ РАЗГОВОР
ПАСТЕРНАКА СО СТАЛИНЫМ
“Мы друга в беде не бросим,
И ты за него борись.
Вот так!! - говорил Иосиф.
“Да, но...” - возразил Борис.
“Живот положить за друга –
Прекрасней поступка нет.
А участь живого трупа...”
“Да, но... - возразил поэт,
Товарищ, скорей, по цеху,
А это не то, что друг”.
“Испуг, - отвечал со смехом
Диктатор, - всегда испуг!”
“Да, но... от событий грозных
Тень ляжет на вас со мной.
Нам надо, пока не поздно,
Про вечность...” - Гудки, отбой.
Диктатор при этом слове
Почувствовал вдруг озноб
И свой увидал в сосновых
Венках и знаменах гроб.
Себя ощутил, как камень,
Летящий стремглав. Да, но...
Летящий стремглав веками,
Все падающим на дно.
(Аплодисменты.)
...Меня без конца мучает загадка времени. И об этом у меня очень много стихов. И в этой книге у меня лежит закладка на стихотворении, которое так и называется – “Время”.
Это стихотворение посвящается Боре Владимирскому. Тоже не знаю, есть ли он здесь, в зале. Нет его? Да? Вот. Он удивительный совершенно человек, друг прекрасного нашего, ушедшего от нас “времениста”, если можно так сказать, ученого Козырева, и друг другого физика и диссидента... И сам блистательный отважный и дерзкого ума человек.
ВРЕМЯ
Поговорим с тобой о времени.
Ему назначено, однако,
В физической системе не
Иметь минусового знака.
Латинским бесом нарисовано,
И задано идеей вражьей.
Я видел, как оно спрессовано
Под глыбами в памирском кряже.
До времени, пока не ожило
Для управленья миром, мило
Хранится в ящичках, уложено
В них, как хозяйственное мыло.
С ужасным “бременем” рифмуется,
Имеет дьявольский эпитет,
Взорвавшись, снова не спрессуется
В уютный параллелепипед.
Причина обгоняет следствие,
За хвост схватив его игриво,
Мы все здесь - терпящие бедствие,
Последствия большого взрыва.
Желтеют листики зеленые,
И вешняя вода спадает.
Мы мчимся, ветром унесенные,
Естественно, спросить: куда я?
Где вы, где вы, буфетные слоники,
И в трусах по колено борцы?
Вся эпоха - как кадр кинохроники,
Где гуляют одни мертвецы.
Поговорим с тобой о времени,
Все, что ни скажем, будет мимо.
Ты лучше как-нибудь соври мне,
Что время, мол, неощутимо.
Предмет не взвесить, не пощупать,
На завтрак с булочкой не схрупать,
Нет запаха, нельзя измерить,
Попробуем в него не верить.
У синя-моря в Партените
На берег сядем в голом виде,
Стихи любимые читая,
Считая за волной волну
И постепенно забывая,
Что мы у времени в плену.
***
Вот море темное, немое,
Урчит, немое, камни моя,
То срочно скалы огибая,
То прочь устало убегая.
(Аплодисменты.)
Стихотворение “Воскресение”. В нем описывается история, которая, действительно, почти совершенно как в стихах, произошла с автором.
ВОСКРЕСЕНИЕ
Смотрел я на восход малиновый
И голову назад закидывал,
Такого сине-сине-синего
Еще никто из вас не видывал.
Идет толпа многомилльонная,
Идут себе и не толкаются,
И все до одного влюбленные,
И все друг другу улыбаются.
От встречного не надо пятиться,
Раз настроение весеннее.
Я говорю, - сегодня пятница?
Мне отвечают, - воскресение!
И вдруг я вижу, что у дверочки,
Ведущего в неясность входа,
Стоят мои друзья и девочки
Из пятьдесят восьмого года.
Стоит Борис и Танька с Дашею,
С кем целовались мы и пили,
От времени не пострадавшие,
Такие в точности, как были.
Они смеются, корчат рожицы
И делают глазами знаки,
Башка в жару, и мне не можется,
Я думаю: все бред и враки.
Но что-то мне сказать торопятся
Сюда пришедшие оттуда.
А сердце бьется и колотится
И все никак не верит в чудо
(2005)
(Аплодисменты.)
А теперь я прочитаю экспромты из моих “Писем режиссеру Н.”, то есть Юрию Норштейну. Действительно, были такие письма, со стихами-экспромтами, с игрой, и все, о чем я говорю и рассказываю в этих стихах, было на самом деле.
Главное - мы с Юрием Норштейном оказались в Париже, в Париже я был когда-то в другой жизни, и все там было совершенно легко, весело, и наша игра с Юрием Норштейном, которая заключалась в том, чтобы каждое стихотворение написать не более, чем за сорок секунд. У меня таких стихотворений-экспромтов было тридцать, я прочту три.
Но сначала сделаю еще один комментарий к ним. Даже еще два, но второй я делать, пожалуй, не буду...
В первом экспромте идет речь о переводчице Софи... Софи - это совершенно реальный человек, это переводчица Людмилы Улицкой. И, кстати сказать, это мы Люсю, как утверждает моя жена, у меня память слабая и голова хромая, познакомили вот с этой самой переводчицей Софи, и эта Софи стала переводить Люсю и зарабатывать бешеные деньги на ее романах, а стихов она не любит, вот так же, как любимый мной Юрий Кувалдин, она их терпеть не может, но нас она приняла, мы принесли ей водку, мы пили водку, все было очень хорошо!
ПИСЬМА РЕЖИССЕРУ Н.
1
Переводчица Софи,
Как-то глаз скосивши узкий,
Мне кривясь сказала: “Фи!
Формы нет у вас, у русских!”
Я подумал: неспроста!
И на всякий случай руки
Опустил вдоль живота -
Не расстегнуты ли брюки?
(Смех в зале.)
Второе.
2
Как дядя Пушкина, обижен
На православную Москву,
Я крикнул: “Братцы, я в Париже!
Не существую, а живу!”
Но в номере был сломан кран,
Свисала с потолка короста.
Оно, конечно: вив ля Франс!
Однако все не так уж просто.
(Смех. Аплодисменты.)
Третье.
3
Я над Нотр-Дамом де Пари
В ночи увидел Люцифера.
Злодей над храмом воспарил
И вжался в стенку, как химера,
Приятность придавал глазам
Из адской преисподней идол
И палец прижимал к губам,
Затем, чтоб я его не выдал.
Вот клянусь, все, что в этом стихотворении, это тоже правда, хотя все могут подумать, что я страшный враль, но я все это, и Нотр-Дам де Пари ночью, и Люцифера над ним, видел своими глазами, и тому есть свидетели, которые могут подтвердить, что это все правда, то, что чем я рассказываю в стихотворении.
(Аплодисменты. Смех.)
И последнее стихотворение, которое я хотел бы прочесть, это стихотворение из цикла, который, по-моему, называется “Стихи на песке”. Оно посвящается Татьяне Витальевне Кузовлевой. Вот.
ПРОЩАНЬЕ С МОРЕМ
Татьяне Кузовлевой
Оно всегда являлось вдруг,
Когда его почти не ждали -
Огромный синий полукруг
И с небом слившиеся дали.
Соединенная без шва,
Переливалась и сияла
Небес и моря синева,
И это сердце потрясало.
И я по серпантину вниз
Все ускоряю бег летящий,
Но вдруг открывшийся сюрприз
Внезапно исчезал за чащей.
Исчезнет и опять мелькнет
Всего на миг полоской тонкой.
А если вовсе не придет,
Как на свидание девчонка?..
Стоять у моря под окном,
Страдать и изнывать часами,
Кому-то там кричать: “Мокнём!”
Куда-то плыть под парусами.
Не будет этого. Конец.
Всё! Я выбрасываю ласты.
До возвращения колец!
Приходит час разлуки. Баста.
Прощай, зеленая волна!
Ах, море, море, ты ли, ты ли...
Прочти записочку. Она
Тебе отправлена в бутыли.
Прочти записочку, прочти,
Ведь ты такое голубое.
Прощанье с морем – что почти
Прощание с самим собою.
В разрезе море, как змея -
Извилистые волн барашки,
Где каждый гребень – это я,
И волны дней ушедших Сашки.
Я в прошлом, позапрошлом дне,
И это всё мои фантомы,
Бегущие к морской волне
Изгибы голубого тона.
Фантомы, шелуха, лузга,
Уже не я, а пена, накипь
Накатятся на берега,
Потом уйдут в песок и... на фиг!
Вадим Козлов аккомпанирует на гитаре Александру Тимофеевскому, поющему свои стихи.
(Здесь 90-минутная пленка в кассетном диктофоне, на который Нина Краснова записывала вечер Александра Тимофеевского, кончилась... Да и сам вечер кончился через несколько минут. Вадим Козлов спел под гитару несколько песен на стихи Александра Тимофеевского. Потом маэстро поэзии Александр Тимофеевский давал присутствующим автографы на свои книги. А потом все гости и участники вечера пошли в нижнее кафе – на фуршет, пить кто что (кто водку, кто вино, кто персиковый сок, кто “минералку”) - за “день рожденья” и за здоровье дорогого юбиляра - и произносить тосты в честь этого исключительно замечательного поэта, человека и, слава Богу, пока не парохода и не памятника, и говорить ему слова хорошие, которые кто-то не смог сказать на вечере.)
Стенограмму подготовила
поэтесса Нина КРАСНОВА
3–4 и 6–9 декабря 2008 г.,
Москва
