Писатель Юрий Александрович Кувалдин родился 19 ноября 1946 года в Москве, на улице 25-го Октября (ныне и прежде - Никольской) в доме № 17 (бывшем "Славянском базаре"). Учился в школе, в которой в прежние времена помещалась Славяно-греко-латинская академия, где учились Ломоносов, Тредиаковский, Кантемир. Работал фрезеровщиком, шофером такси, ассистентом телеоператора, младшим научным сотрудником, корреспондентом газет и журналов. Окончил филологический факультет МГПИ им. В.И.Ленина. В начале 60-х годов Юрий Кувалдин вместе с Александром Чутко занимался в театральной студии при Московском Экспериментальном Театре, основанном Владимиром Высоцким и Геннадием Яловичем. После снятия Хрущева с окончанием оттепели театр прекратил свое существование. Проходил срочную службу в рядах Вооруженных сил СССР в течение трех лет (ВВС). Автор книг: “Улица Мандельштама”, повести (“Московский рабочий”, 1989), “Философия печали”, повести и рассказы (“Новелла”, 1990), “Избушка на елке”, роман и повести (“Советский писатель”, 1993), “Так говорил Заратустра”, роман (“Книжный сад”, 1994.), “Кувалдин-Критик”, выступления в периодике (“Книжный сад”, 2003), "Родина", повести и роман (“Книжный сад”, 2004), "Сирень", рассказы ("Книжный сад", 2009), "Ветер", повести и рассказы ("Книжный сад", 2009), "Жизнь в тексте", эссе ("Книжный сад", 2010), "Дневник: kuvaldinur.livejournal.com" ("Книжный сад", 2010), "Море искусства", рассказы ("Книжный сад", 2011), "Счастье", повести ("Книжный сад", 2011). Печатался в журналах “Наша улица”, “Новая Россия”, “Время и мы”, “Стрелец”, “Грани”, “Юность”, “Знамя”, “Литературная учёба”, “Континент”, “Новый мир”, “Дружба народов” и др. Выступал со статьями, очерками, эссе, репортажами, интервью в газетех: “День литературы”, “Московский комсомолец”, “Вечерняя Москва”, “Ленинское знамя”, “Социалистическая индустрия”, “Литературная Россия”, “Невское время”, “Слово”, “Российские вести”, “Вечерний клуб”, “Литературная газета”, “Московские новости”, “Гудок”, “Сегодня”, “Книжное обозрение”, “Независимая газета”, “Ex Libris”, “Труд”, “Московская правда” и др. Основатель и главный редактор журнала современной русской литературы “Наша улица” (1999). Первый в СССР (1988) частный издатель. Основатель и директор Издательства “Книжный сад”. Им издано более 100 книг общим тиражом более 15 млн. экз. Среди них книги Евгения Бачурина, Фазиля Искандера, Евгения Блажеевского, Кирилла Ковальджи, Льва Копелева, Семена Липкина, А. и Б. Стругацких, Юрия Нагибина, Вл. Новикова, Льва Разгона, Ирины Роднянской, Александра Тимофеевского, Л.Лазарева, Льва Аннинского, Ст. Рассадина, Нины Красновой и др. Член Союза писателей и Союза журналистов Москвы. В 2006 году в Издательстве «Книжный сад» вышло Собрание сочинений
в 10 томах।
Юрий Кувалдин
"ЖУРАВЛИ" ЕВГЕНИЯ ДОЛМАТОВСКОГО
эссе
На вечере поэтессы Нины Красновой я запел песню "Журавли", автором слов которой я считал всегда Евгения Долматовского, на музыку Марка Фрадкина.
Здесь под небом чужим я, как гость нежеланный
Слышу крик журавлей, улетающих в даль.
Сердцу больно в груди видеть птиц караваны,
В дорогие края провожаю их я...
Сидящий со мной рядом за столом президиума Валерий Золотухин подтянул своим звонким голосом:
Пронесутся они мимо скорбных распятий,
Мимо старых церквей и больших городов.
А вернутся они - им раскроют объятья
Дорогие края и отчизна моя...
Кирилл Ковальджи сказал мне тут же на вечере, что он тоже, как и Нина Краснова, учился у Евгения Долматовского, но, разумеется, значительно раньше. Любопытно отметить, что Кирилл Ковальджи родился 14 марта, а Нина Краснова - 15 марта, но Ковальджи в 1930 году в Бессарабии, а Нина Краснова в 1950 году в Рязани.
На другой день мне в редакцию "Нашей улицы" звонит Кирилл Владимирович и довольно в категорической форме заявляет, что автором этих "Журавлей" является Петр Лещенко. На что я тут же возразил, что Петр Лещенко текстов не писал. Тогда Кирилл Владимирович поправился, уточнил, что песня эта написана на стихи Алексея Жемчужникова, одного из создателей Козьмы Пруткова... Еще в отводе от авторства "Журавлей" Евгения Долматовского я услышал некую нелюбовь Ковальджи к своему учителю. Конечно, я понимаю, чем это вызвано - брезгливостью к открытому конформизму Евгения Долматовского, в излишнем его стремлении угодить ЦК КПСС, в неприкрытой сервильности... В то время часто повторялась строчка поэта Николая Глазкова о нем со товарищи: "Долмато-Матусовская Ошань!" Поэтому я группирую всевозможные сведения о песне "Журавли" и предлагаю познакомиться с ними читателям.
Евгений Аронович Долматовский родился 22 апреля 1915 в Москве. Сын адвоката; учился в педагогическом техникуме, с 1929 - детский корреспондент пионерской периодики ("Дружные ребята", "Пионер", "Пионерская правда", где в 1930 состоялась его первая публикация). В 1932-1934 по комсомольскому призыву работал на строительстве 1-й очереди московского метрополитена. В 1933-1937 учился в Литературном институте им. М. Горького. Начал с маленькой книги стихов Лирика (1934), затем, постоянно расширяя объем и проблематику, выпустил сборник Дальневосточные стихи (1939), отразившие впечатления Долматовского о командировке в 1938 на Дальний Восток (в 1939 награжден редким в те времена орденом "Знак Почета"), Московские рассветы (1941), Степная тетрадь (1943), Вера в победу (1944), Стихи издалека (1945), Слово о завтрашнем дне (1949; Гос. премия СССР, 1950), Сталинградские стихи (1952), О мужестве, о дружбе, о любви (1954), Годы и песни (1963), Стихи о нас (1964), И песня и стих (1975), Надежды, тревоги... (1977), Я вам должен сказать (1984). Поэзия Долматовского, с 1939 в качестве военного корреспондента участвовавшего в походе Красной Армии в Западную Белоруссию и в войне с Финляндией, а с 1941 - в боях с гитлеровцами, во многом питалась фронтовыми впечатлениями, как и его прозаические произведения - повесть Зеленая брама. Документальная легенда об одном из первых сражений Великой Отечественной войны (1979-1989), в которой - одной из первых в отечественной литературе - рассказана основанная на личном опыте автора, попавшего в 1941 в окружение и бежавшего из плена снова на фронт, правда о первых страшных месяцах войны и жестокой несправедливости сталинского государства, обвинявшего в предательстве всех советских "окруженцев" и пленников; воспоминания Было (кн. 1-2, 1973-1979; окончат. вариант - Записки поэта), рассказы и очерки. Настоящую известность Долматовскому принесли песни на его стихи, задушевные и лиричные, отмеченные близостью к традиционному русскому городскому романсу и в то же время оживленные свежей образностью, всегда чутко улавливающие боли и радости, ход мыслей и чувств современника - будь то старик-патриот, вступающий в неравную схватку с диверсантами (Дальняя сторожка, 1939), влюбленный, переполненный весенней радостью бытия ("Все стало вокруг голубым и зеленым...", 1941), Песня о Днепре, Журавли (за которых проработали, поэтому песня ушла в подполье, в зону, 1941), солдат, уходящий на фронт (Моя любимая - Я уходил тогда в поход... 1941), офицер, очарованный кусочком мирной жизни в горниле войны (Офицерский вальс, др. назв. - Случайный вальс, 1943), первый парень на деревне, едущий в город на учебу ("Провожают гармониста в институт..." 1948), или рабочий паренек, ждущий любимую на свидание (Сормовская лирическая, 1949). Многие песни на стихи Долматовского вошли в популярные кинофильмы (Любимый город - фильм Истребители; "Эх, как бы дожить бы до свадьбы-женитьбы" - фильм Пархоменко; Тоска по родине и Песня мира - фильм Встреча на Эльбе; "Я Земля! Я своих провожаю питомцев..." и "И на Марсе будут яблони цвести" - фильм Мечте навстречу, и др.); многие воспринимаются как неотторжимый знак времени и даже как народные (Песня о Днепре - "У прибрежных лоз, у высоких круч...", Журавли "Здесь под небом чужим я, как гость нежеланный..."), Ленинские горы, "За фабричной заставой...", "Мы жили по соседству", Школьные годы). Даже там, где импульсом для создания текста служила явная или неявная идеологическая установка, сила и искренность поэтического языка, сюжетная изобретательность, версификационная гибкость сообщают текстам поэта художественную выразительность, подкрепляемую нежной или мощной красотой мелодии многих видных отечественных композиторов (в т.ч. Н. В. Богословского, В. П. Соловьева-Седого), работавших с Долматовским ("Родина слышит, родина знает...", Воспоминание об эскадрилье "Нормандия-Неман" - "Я волнуюсь, заслышав французскую речь...", "Если бы парни всей Земли...", Венок Дуная. Неподдельным пафосом проникнуты и публицистические, и лирические, и "жизнеописательные" поэмы Долматовского (Феликс Дзержинский, 1938; Последний поцелуй, 1967; Руки Гевары, 1972, о латино-американском революционере Э. Че Геваре; Чили в сердце, 1973, о свергнутом военным переворотом демократическом президенте Чили С. Альенде; Побег, 1974; Хождение в Рязань, связанная с есенинскими реминисценциями, 1975; Письма сына, 1977; У деревни "Богатырь", 1981) - как и во многом автобиографический стихотворный роман Добровольцы (1956, о первых строителях метро), и поэтическая трилогия Одна судьба (1947). Долматовский занимался также литературной критикой (книги Из жизни поэзии, 1965; Молодым поэтам, 1981), переводами, редакторской и составительской работой. Умер Долматовский в Москве 10 сентября 1994.
ПЕСНЯ О ДНЕПРЕ
Автор слов - Долматовский Е., композитор - Фрадкин М.
У прибрежных лоз, у высоких круч
И любили мы и росли.
Ой, Днепро, Днепро, ты широк, могуч,
Над тобой летят журавли.
Ты увидел бой, Днепр-отец река,
Мы в атаку шли под горой.
Кто погиб за Днепр, будет жить века,
Коль сражался он как герой.
Враг напал на нас, мы с Днепра ушли.
Смертный бой гремел, как гроза.
Ой, Днепро, Днепро, ты течешь вдали,
И волна твоя как слеза.
Из твоих стремнин ворог воду пьет,
Захлебнется он той водой.
Славный день настал, мы идем вперед
И увидимся вновь с тобой.
Кровь фашистских псов пусть рекой течет,
Враг советский край не возьмет.
Как весенний Днепр, всех врагов сметет
Наша армия, наш народ.
1941
ЖУРАВЛИ
Автор слов - Долматовский Е., композитор - Фрадкин М.
Здесь под небом чужим я, как гость нежеланный
Слышу крик журавлей, улетающих в даль.
Сердцу больно в груди видеть птиц караваны,
В дорогие края провожаю их я.
Сердцу больно в груди видеть птиц караваны,
В дорогие края провожаю их я.
Пронесутся они мимо скорбных распятий,
Мимо старых церквей и больших городов.
А вернутся они - им раскроют объятья
Дорогие края и отчизна моя.
А вернутся они - им раскроют объятья
Дорогие края и отчизна моя.
Дождь и осень, туман, непогода и слякоть,
Вид усталых людей мне они принесли.
Ах, как сердце болит, сердцу хочется плакать,
Перестаньте рыдать надо мной, журавли.
Ах, как сердце болит, сердцу хочется плакать,
Перестаньте рыдать надо мной, журавли.
Вот все ближе они, я все громче рыдаю,
Словно скорбную весть они мне принесли.
Так откуда же вы, из какого же края
Возвратились сюда на ночлег, журавли.
Так откуда же вы, из какого же края
Возвратились сюда на ночлег, журавли.
Но не быть чудесам - журавлем я не буду,
Здесь под небом чужим остаюсь навсегда.
Так летите ж быстрей на мою Украину,
Передайте привет, журавли, от меня.
Журавли, мой привет передайте прощальный
Украине-земле и родной стороне.
1941
Караоке музыка и тексты песен на KARAOKE.Ru
ОРИГИНАЛЬНОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
ОСЕННИЕ ЖУРАВЛИ
А. М. Жемчужников
Сквозь вечерний туман мне, под небом стемневшим,
Слышен крик журавлей все ясней и ясней...
Сердце к ним понеслось, издалека летевшим,
Из холодной страны, с обнаженных степей.
Вот уж близко летят и, все громче рыдая,
Словно скорбную весть мне они принесли...
Из какого же вы неприветного края
Прилетели сюда на ночлег, журавли?..
Я ту знаю страну, где уж солнце без силы,
Где уж савана ждет, холодея, земля
И где в голых лесах воет ветер унылый, -
То родимый мой край, то отчизна моя.
Сумрак, бедность, тоска, непогода и слякоть,
Вид угрюмый людей, вид печальный земли...
О, как больно душе, как мне хочется плакать!
Перестаньте рыдать надо мной, журавли!..
28 октября 1871
Югенгейм, близ Рейна
Русская поэзия XIX - начала XX в. - М.: Худож. лит., 1987. - (Б-ка учителя).
Алексей Михайлович Жемчужников, поэт, из старинной дворянской семьи, родился 10 февраля 1821 г. в местечке Почеп Черниговской губернии. Окончил Петербургское училище правоведения, а затем служил чиновником в Cенате. В 1858 г. вышел в отставку и посвятил себя литературной деятельности. В 50-е-60-е гг. сотрудничал в "Современнике", печатался в "Искре" (1859-1873) и некрасовских "Отечественных записках". Один из создателей образа Козьмы Пруткова. Умер в Тамбове 25 марта 1908 г.
А теперь обращусь к советскому фольклору.
ЖУРАВЛИ НАД КОЛЫМОЙ
Здесь на русской земле я чужой и далекий.
Здесь на русской земле я лишен очага.
Между мною - рабом, и тобой - синеокой,
Вечно сопки стоят, мерзлота и снега.
Я писать перестал, письма плохо доходят.
Не дождусь от тебя я желанных вестей.
Утомленным полетом на юг птицы уходят.
Я гляжу на счастливых друзей - журавлей.
Пролетят они там над полями, лугами,
Над садами, лесами, где я рос молодым.
И расскажут они голубыми ночами,
Что на русской земле стал я сыном чужим.
Рассветает сирень у тебя под окошком,
Здесь в предсмертном бреду будет только зима...
Расскажите вы всем, расскажите немножко,
Что на русской земле есть земля Колыма.
Расскажите вы там, как в морозы и слякоть,
Выбиваясь из сил, мы копали металл.
О, как больно в груди, как мне хочется плакать,
Только птицам известно в развалинах скал.
Я не стал узнавать той страны, где родился.
Мне не хочется жить, хватит больше рыдать.
В нищете вырастал, я с родными простился.
Я устал, журавли. Вас не в силах догнать.
Год за годом пройдет, старость к нам подкрадется.
И морщины в лице, не мечтать о любви.
Неужели пожить по-людски не придется?
Жду ответ, журавли, на обратном пути.
Пролетите вы вновь мимо скорбных распятий,
Мимо древних церквей и больших городов.
А прибудете вы, вам откроют объятья
Молодая весна и цветенье садов.
Пролетайте же вновь над Украиной милой,
Караваны гусей, лебедей, журавлей,
Над рязанской землей, над Москвою красивой,
Возвращайтесь скорей, жду желанных вестей.
Расшифровка фонограммы Киры Смирновой, CD "В нашу гавань заходили корабли" №2, 2001
Эта известная лагерная песня, несомненно, восходит к тексту Евгения Долматовского, который, благодаря своей филологической культуре, знал стихотворение Алексея Жемчужникова "Осенние журавли", 1871, и которое послужило для создания знаменитой песни. В ранних вариантах Колыма не упоминается, и песня называется просто "Журавли". А затем пошли целые косяки лагерных переделок.
ВАРИАНТЫ (6)
1. Журавли над Колымой
Здесь, на русской земле, я чужой и далекий,
Здесь, на русской земле, я лишен очага.
Между мною, рабом, и тобой, одинокой,
Вечно сопки стоят, мерзлота и снега.
Я писать перестал: письма плохо доходят.
Не дождусь от тебя я желанных вестей.
Утомленным полетом на юг птицы уходят.
Я гляжу на счастливых друзей - журавлей.
Пролетят они там над полями, лугами
Над садами, лесами, где я рос молодым.
И расскажут они голубыми ночами,
Что на русской земле стал я сыном чужим.
Рассветает сирень у тебя под окошком.
Здесь в предсмертном бреду будет только зима.
Расскажите вы всем, расскажите немножко,
Что на русской земле есть земля Колыма.
Расскажите вы там, как в морозы и слякоть,
Выбиваясь из сил, мы копали металл,
О, как больно в груди и как хочется плакать,
Только птицам известно в развалинах скал.
Я не стал узнавать той страны, где родился,
Мне не хочется жить. Хватит больше рыдать.
В нищете вырастал я, с родными простился.
Я устал, журавли. Вас не в силах догнать.
Год за годом пройдет. Старость к нам подкрадется,
И морщины в лице... Не мечтать о любви.
Неужели пожить по-людски не придется?
Жду ответ, журавли, на обратном пути.
В нашу гавань заходили корабли. Вып. 2. М., Стрекоза, 2000.
2. Вдали от дома
Здесь, под небом чужим, я как гость нежеланный,
Слышу крик журавлей, улетающих вдаль.
Я на нарах лежу, дом родной вспоминаю,
Поднимается в сердце моем невольно печаль.
И пройдут день за днем, старость к нам подкрадется,
Все морщинки лица будут петь о любви.
Неужели любить, как другим не придется.
Перестаньте рыдать надо мной, журавли.
Воля, ласка, покой от меня так далеки,
Ожидают меня впереди лагеря.
Так скажите, за что осужден так жестоко,
На подбитого в небе я похож журавля.
Мы построим канал, словно Волга, широкий.
По каналу пойдут в край родной корабли,
Если встретите вы где-нибудь заключенных,
Передайте привет от меня, журавли.
Российские вийоны. - М.: ООО "Издательство АСТ", ООО "Гея итэрум", 2001.
3. Здесь под небом чужим
Здесь под небом чужим я как гость нежеланный
Слышу крик журавлей, улетающих вдаль.
Сердце бьется сильней, слышу крик каравана
И в родные края провожаю их я.
Вот все ближе они, и все громче рыданье,
Будто скорбную весть мне они принесли.
Из какого же вы недалекого края
Прилетели сюда на ночлег, журавли?
Холод, дождь и туман, непогода и слякоть,
Вид угрюмых людей и угрюмой земли,
Ах, как больно в груди, как мне хочется плакать!
Перестаньте рыдать надо мной, журавли.
Пронесутся они мимо скорбных объятий,
Мимо древних церквей и больших городов.
А вернутся они, им раскроют объятья
Дорогая земля и отчизна моя.
А вернутся они, им раскроют объятья
Дорогая земля и отчизна моя.
Расшифровка фонограммы Саши Мандрика, CD "Наша гавань", "Граммофон рекордс", 2000.
4. Журавли
Здесь под небом чужим я как гость нежеланный
Слышу крик журавлей, улетающих вдаль.
Сердце бьется сильней, вижу птиц караваны,
В дорогие края провожаю их я.
Вот все ближе они, и все громче рыданья,
Словно скорбную весть мне они принесли.
Из какого же вы из далекого края
Прилетели сюда на ночлег, журавли?
Пронесутся они мимо скорбных объятий,
Мимо древних церквей и чужих городов.
А вернутся они, им раскроют объятья
Дорогие края и Россия моя.
Здесь под небом чужим я как гость нежеланный
Слышу крик журавлей, улетающих вдаль.
Сердце бьется сильней, вижу птиц караваны,
В дорогие края провожаю их я.
Две последние строки повторяются
С фонограммы ансамбля "Братья Жемчужные" 1970-х гг., кассета "Запрещенные блатные песни в СССР", Выпуск 1, Vincent Company Records, 1995
5. Журавли
Над осенней землей мне под небом стемневшим
Слышен крик журавлей все ясней и ясней.
Сердце просится к ним, издалека летевшим,
Из далекой страны, из далеких степей.
Вот все ближе они, и как будто рыдают,
Словно грустную весть они мне принесли.
Из какого же вы неприветного края
Прилетели сюда на ночлег, журавли?
Я ту знаю страну, где луч солнца бессилен,
Там, где савана ждет, холодея, земля,
По осенним полям бродит ветер унылый -
То родимый мой край, то отчизна моя.
Холод, голод, тоска, непогода и слякоть,
Вид усталых людей, вид усталой земли,
Как мне жаль мой народ, как мне хочется плакать!
Перестаньте ж рыдать надо мной, журавли.
Как мне жаль мой народ, как мне хочется плакать!..
С фонограммы Дмитрия Курилова и Сергея Одинокова, CD "В нашу гавань заходили корабли" № 5, "Восток", 2001.
Этот вариант почти не отличается от оригинала
6.
Здесь под небом чужим
Я как гость нежеланный.
Слышу крик журавлей, улетающих вдаль.
О, как больно в груди,
О, как хочется плакать!
Перестаньте рыдать надо мной, журавли.
Вот все ближе они, и все громче рыданья,
Словно скорбную весть нам они принесли.
Так откуда же вы, из какого вы края
Прилетели сюда на ночлег, журавли?
Я ту сторону знаю, где луч солнца играет,
Белым саваном там вся покрыта земля.
Где пурга и метели, ветры дуют уныло,
Там родимый мой край, там сторонка моя.
Запрещенные песни. Песенник. /Сост. А. И. Железный, Л. П. Шемета, А. Т. Шершунов. 2-е изд. М., "Современная музыка", 2004
Существует и множество других версий, вариантов, интерпретаций "Журавлей", как есть различные формы существования, допустим, "Коробейников" Н. А. Некрасова...
Журавли
текст песни (lyrics)
Исполнитель Дюмин Александр
Среди вечных дорог среди сопок и елей
Среди вечной тайги и угрюмых людей
Не слыхать мне теперь соловьиные трели
Не видать журавлей улетающих в даль
Не слыхать мне теперь соловьиные трели
Не видать журавлей улетающих в даль
Холод голод и зной гонят нас на работу
Нас угрюмых людей и бездомных детей
А на нарах в бараке громко плачет гитара
Она любит для нас исполнять журавлей
А на нарах в бараке громко плачет гитара
Она любит для нас исполнять журавлей
Мы с тобою в разлуке между нами граница
Много сопок и елей у меня впереди
Ах как хочется мне в журавля превратится
Прилететь и прижаться к твоей нежной груди
Ах как хочется мне в журавля превратится
Прилететь и прижаться к твоей нежной груди
Кто воздвигнул мосты кто построил границы
Кто создал индустрию современной страны
Это те журавли что сидят за решеткой
Все воздвигли они а потом уже вы
Это те журавли что сидят за решеткой
Все воздвигли они а потом уже вы
А начнется война поползут вражьи танки
Кровь польется рекою ваших жен матерей
Вы пошлете меня защищать эту землю
Вы пошлете меня а не ваших детей
Вы пошлете меня защищать эту землю
Вы пошлете меня а не ваших детей
Чаще всего "Журавлей" приписывали Петру Лещенко.
Лещенко Петр Константинович - эстрадный певец (баритон). Пел в солдатском церковном хоре (1906). В 1917 окончил пехотную школу прапорщиков в Киеве, был отправлен на румынский фронт. В августе того же года получил тяжелое ранение и после выхода из госпиталя непродолжительное время служил псаломщиком в кишиневской церкви. Осенью 1919 выступил в составе танцевальной группы в театре "Алягамбра" (Бухарест). В 1920 начал работу в румынском театральном обществе "Сцена", выступая в паре с балериной Розикой под псевдонимом Мартынович. С 1923 по 1925 обучался в парижской балетной школе, по окончании которой совместно со своей первой женой - балериной Жени-Иоханне Закит - подготовил несколько песенно-танцевальных номеров и отправился на гастроли по странам Ближнего Востока. Дебютное выступление в качестве исполнителя цыганских романсов состоялось в 1929 в ресторане "Лондра" (Кишинев). В 1930 пел в Белграде на семейном празднике короля Александра Карагеоргиевича. В том же году в рижском кафе "А. Т.", в сопровождении оркестра под управлением Г. Шмидта, представил большую сольную программу, в которую вошли песни, написанные специально для Лещенко Оскаром Строком: Черные глаза, Катя, Мусенька родная и др. В репертуаре певца появляются произведения различных жанров: танго, фокстроты, цыганские и бытовые романсы, а также песни неизвестных авторов, среди которых наибольшей популярностью пользовалась песня Чубчик. Исполняет песни Марка Марьяновского Татьяна; Ванька, спой; Марфуша и несколько песен собственного сочинения - Вернулась снова ты; Лошадки. Пишет аранжировки ко многим песням. В начале 30-х заключает контракт с румынским филиалом английской фирмы звукозаписи "Columbia" (записано около 80 песен). Помимо этого пластинки певца издают фирмы "Parlophon" (Германия), "Electrecord" (Румыния), "Bellacord" (Латвия). Переехав в 1933 в Бухарест, Лещенко становится совладельцем ресторана "Наш домик", а в 1935 открывает ресторан "Лещенко", в котором выступает вместе с ансамблем "ТРИО ЛЕЩЕНКО" (супруга певца и его младшие сестры - Валя и Катя) и начинающей эстрадной певицей Аллой Баяновой (Баянова Алла). Объявление о начале Великой Отечественной войны застает певца в Румынии. Будучи румынским подданным, Лещенко уклоняется от службы в рядах румынской армии и продолжает концертную деятельность. Летом 1942 в сопровождении оперного оркестра певец выступает в оккупированной фашистами Одессе. В сентябре 1944, после освобождения Бухареста, дает большой концерт для офицеров Советской Армии, исполняя собственные песни: Я тоскую по Родине; Наташа; Надя-Надечка, а также песни советских композиторов, в том числе Темную ночь Н. Богословского. В концертных программах послевоенных лет звучат песни Скажите, почему; Не покидай; Спи, мое бедное сердце О. Строка, Все, что было Д. Покрасса, Петрушка А. Альбина, Осенний мираж А. Суханова и др. 26 марта 1951 Петр Лещенко был арестован органами госбезопасности Румынии в антракте после первого отделения концерта. Вслед за этим в июле 1952 последовал арест его супруги Веры Белоусовой, которая, как и Лещенко, обвинялась в измене Родине (выступления в оккупированной Одессе). 5 августа 1952 Белоусова была осуждена сроком на 25 лет лишения свободы, но в 1953 освобождена за отсутствием состава преступления. Петр Лещенко умер в 1954 в тюремной больнице. За свою творческую жизнь певец записал свыше 180 граммофонных дисков, однако до конца 80-х ни одна из этих записей не была переиздана в СССР. Первая пластинка из серии "Поет Петр Лещенко" была выпущена фирмой "Мелодия" к 90-летию со дня рождения певца в 1988 и в том же году заняла первое место в хит-параде ТАСС.
И вот во всем этом замешана поэтесса из Рязани Нина Краснова, связана судьбою своею с Валерием Золотухиным, судьбою не биологической, а метафизической, ибо оба они, провинциалы, начитавшись "Трех сестер", воскликнули: одна в Рязани: В Москву, в Москву! Другой в селе Быстрый Исток на Алтае: В Москву! В Москву! И что же вы думаете? Прилетели журавлями в Москву, одержали победу и стали великими. Я писал в предисловии к изданной мною книге Нины Красновой "Цветы запоздалые", что ее творчество находится в постоянном развитии, что Краснова в течение многих лет работает системно, постоянно, напористо. Так работал Достоевский, так работал Булгаков, так работал Платонов. Я вижу, как она, подобно авиалайнеру, готовому перелететь через Тихий океан с континента на континент, набирает высоту. И. А. Бунин вспоминал о Чехове: "Один писатель жаловался: "До слез стыдно, как слабо, плохо начал я писать!" - "Ах, что вы, что вы! - воскликнул он. - Это же чудесно - плохо начать! Поймите же, что если у начинающего писателя сразу выходит все честь честью, ему крышка, пиши пропало! - И горячо стал доказывать, что рано и быстро созревают только люди способные, то есть неоригинальные, таланта, в сущности, лишенные, потому что способность равняется умению приспособляться и "живет она легко", а талант мучится, ища проявления себя". Чехов часто говорил: где ошибки, там и опыт, и, обращаясь к его жизни и творчеству, эти слова приходится помнить постоянно. Примечательно, что Краснова говорит нам всегда то, что хочет сказать. Например, она говорит, что когда она уезжала в Москву, поступать в Литературный институт, многие рязанские поэты пугали ее Литинститутом и вообще Москвой, как страшным китайским драконом или русским Змеем Горынычем или каким-то монстром: "Литинститут тебя испортит. Он научит тебя пить и курить и так далее... Москва тебя испортит". Но ее никакой Литинститут не испортил и никакая Москва не испортила. Она как до института не пила, не курила и так далее, так и после института, так и до сих... А те поэты, которые пугали ее, испортились и без всякого Литинститута и без всякой Москвы. Но, рассчитывая на читателя, Краснова должна была оставить для него какое-то пространство, создавая текст с пробелами между отдельными периодами, главками или частями, непривычный, отрывочный ("Почему то, а не это? Почему это, а не то?"); текст, удивлявший в свое время Виктора Астафьева как несомненный, но все же исполненный порядка и гармонии хаос (Краснова кладет краски без всякой связи, а впечатление получается цельным). Отсюда все ее концепции импрессионизма и случайности, отсюда же и самая удачная среди них - "техника блоков", о которой я много беседовал с Красновой. Приходится думать не о частях и частностях, но об особенных свойствах творчества Красновой, о ее "наивности", оставляющей простор для воображения и памяти, о "воздухе" между отдельными частями прозы или разными стихотворениями, позволяющем чувствовать связанность и единство мелодии, о безответных вопросах, как в "Москве рязанской", как в "Фатьянове", как в "Лирике последних лет", и - в прямой или косвенной форме - едва ли не везде; о стилевой простоте фразы Красновой, в которой всегда чувствуется "провинциальность" многократных повторов, неверие в то, что ее сразу поймут. Я вполне понимаю Краснову, каким было для нее счастьем, когда в 1972 году она поступила в Литературный институт. Вот какое стихотворение Нины Красновой с радостным пафосом, несколько нажимая эмоционально, слегка наигрывая, я прочитал в микрофон на освещаемом вечере в ЦДЛ:
Я студентка! Я живу в столице
И уже себя считаю здесь,
Нет, не чужеродною частицей,
А своею, самой что ни есть.
Только все же странно, я не скрою,
Привыкать (в Рязани - проще там)
К окруженным славой мировою
Достопримечательным местам.
Будто по открытке из альбома,
Я брожу по улице иной,
Прежде лишь заочно мне знакомой
И заочно так любимой мной.
Я к Москве привыкну, как к Рязани,
Но, наверно, не смогу и впредь
На нее привычными глазами
Пусто и пресыщенно смотреть.
Ах, Москва! Она неповторима -
Понимаю это все ясней
И, как сахар быстрорастворимый,
Растворяюсь, растворяюсь в ней.
В тот период, когда стартовала Краснова, в слово "народный" функционерами советской литературы вкладывалось свое понятие: простой, доступный по изложению и... терпеливый, покорный, как сам народ. Какая-то великая сила, которой принято бить поклоны, именем которой надлежит клясться, но которая никогда не взбунтуется, не загорится, не потребует своих прав, а все, что ей нужно (и что "позволено"), - это сентиментальные слезы по поводу овина, кузницы, ржаного поля, протяжной песни, белой березки. Твердить хозяевам, что они хозяева, тогда как их волей и трудом давно распоряжаются слуги, без ведома которых хозяин и пальцем не шевельнет... И государственность, понимаемая как крепость порядка, при котором одни управляют судьбами и благосостоянием других, призванных трудиться, кланяться и благодарить, что их допустили к краю общего государственного котла с кашей... Краснова в такие толкования народности и государственности не вписывалась, она вырывалась из них в силу огромной человеческой искренности и глубокого ума, поистине народного.
С песней "Журавли" в сердце и памяти я живу уже полвека. Впервые услышал ее в 1955 году с грампластинки "на ребрах". Хорошо помню, как сочувственно мы, продвинутые мальчишки центра Москвы, воспринимали тогда ностальгию по Родине, аж слеза прошибала... Причем ностальгия была глубинная - по России, которая существовала в нашем мироощущении только как старое название СССР. На грампластинке от руки было написано "Лещенко". О нем ходили тогда разные слухи - будто бы и на немцев работал (пел для них в ресторане) и тайно подпольщикам Одессы помогал. Время было переломное и тревожное. В марте 1953-го умер товарищ Сталин. Когда утром по радио объявили о трехдневном трауре и что школы работать не будут, я подпрыгнул от радости на кровати и закричал "Ура!". Отец и мама зашикали на меня, что-то объясняли. Взрослые везде были нахмуренными, а кое-кто, в том числе мои родители, плакали. И так продолжалось много дней. Я понял, что произошло очень серьезное событие. Уходило прошлое, а будущее вызывало тревогу - тревогу о завтрашнем дне. Как-то оно все сложится?.. Потом я увидел на улице растоптанный фотопортрет мужчины в рамочке с разбитым вдребезги стекольцем. Неподалеку ветер разносил обрывки полусгоревших бумажек с краями портрета. Дома я спросил у отца, что это за портрет был, кто на нем сфотографирован? Отец ответил: "Лаврентий Берия". "А что, он плохой был?" - "Страшный. Ты ни с кем об этом не говори..."
...Я не сразу просек, что пластинка с песней "Журавли" была подпольная. Ее и другие такие же, с ребрами на просвет, после проигрывания прятали. А она звучала и звучит в моей памяти и без патефона (обратите внимание на то, в каких местах "протягивает" исполнитель).
Здесь под небом чужиим // я как гость нежеланныый,
Слышу крик журавлеей, // улетающих вдааль.
Сердце бьется сильнеей, // летят птиц карава-аныы.
В дорогие краяа // провожааю их яаа.
.............Вот все ближе они // и все громче рыданьяя.
.............Словно скорбную весть // мне они принеслии.
.............Из какоого же выы // из далекого кра-аяаа
.............Прилетели сюдаа // на ночлег, журавлии?
Дождик, холод, туман, // непогода и слякооть,
Вид унылых людей // из угрюмой земли.
Ах, как больно душее, // как мне хочется плакаать...
Перестаньте рыдаать // надо мноой, журавлии!
..............Пронесутся они // мимо скорбных распятиий,
..............Мимо древних церквей // и больших городоов.
..............А прибудут онии, // им откроют объятьяаа
..............Молодая веснаа // и Росси-ияаа // мо-ояаа...
Я сам, будучи пацаном, живя на Никольской, в "Славянском Базаре", покупал у спекулянта в ГУМе, сразу после его открытия, значит, после смерти Сталина, гибкие пластинки "на ребрах". Так что, качество было соответственное. Потом это было переписано на советский магнитофон. Я был уверен, что песню Долматовского-Фрадкина "Журавли" записал Петр Лещенко, как и было написано на рентгенпластинке. Однако из книги Б. А. Савченко. Эстрада ретро. - М.: Искусство, 1996, стр. 220 узнал, что это не так. Цитирую: "Оказалось, в послевоенные годы в Москве на волне популярности Петра Лещенко успешно процветала целая подпольная фирма по выпуску и распространению пластинок "под Лещенко". Костяк фирмы составили так называемый "Джаз табачников" (там одно время работал и композитор Борис Фомин) и его солист Николай Марков, голос которого был почти идентичен голосу знаменитого певца. За короткое время было записано сорок произведений из репертуара Лещенко, в том числе и не имевшие к нему отношения "Журавли". Пластинки распространялись в основном на Украине, в Молдавии... Один музыкант из "Джаза табачников" говорил по этому поводу так: "Туда везем чемодан пластинок, обратно - чемодан денег"... Возникала полная неразбериха: официально пластинки Петра Константиновича Лещенко в магазинах не продавались, потому что и не выпускались, а голос певца звучал почти в каждом доме. Подлинник или подделка - поди догадайся". Лещенко, действительно, если верить отечественным коллекционерам, никогда не пел "Журавли". И Вертинский не пел. Тогда просто непонятно, откуда в сталинские годы у этого танго была такая популярность? Неужели только от двух записей на "ребрах"? Вопрос резонный. Я думаю, что запись Н. Марковым песни "Журавли" в числе сорока других из репертуара П. Лещенко, свидетельствует о том, что музыканты "Джаза табачников", как и неизвестные советские офицеры, освобождавшие Восточную Европу, были знакомы с "Журавлями" Долматовского-Фрадкина. И вот, наконец, долгожданная встреча с песней, переписанной моим сыном на CD-RW. Слушаю несколько раз. Да, это та самая запись - текст совпадает с тем, который у меня в памяти, с характерными "протягиваниями" безударных гласных. Но голос вовсе не семплер Петра Лещенко, он напоминает интонациями то В. Козина, то А. Вертинского. Мягкие переходы в piano - от Козина, а декламационная манера пропевания первых слов куплетов с легким грассированием похожа на манеру Вертинского. Но голос и мастерство исполнения самостоятельны и незаурядны. Скажем, запись "Журавлей" в исполнении ансамбля "Братья Жемчужные" из их первого альбома сравнения не выдерживает. А это значит, что имеют смысл поиск, реставрация и переиздание на современных звуконосителях записей Николая Маркова - самобытного московского певца послевоенных лет, причастного к русскому шансону.
В 50-е годы мы крутили мягкую грампластинку "на ребрах" с песней "Журавли" в исполнении, якобы, Петра Лещенко. Я долго не мог найти эту песню в его записях. Потом узнал из книги Б. Савченко, что это пел подпольный певец Николай Марков, солист Бориса Фомина (!), голос которого очень похож на голос короля русского танго. Петр Лещенко "Журавли" не записывал. А как сочувственно мы воспринимали тогда ностальгию по Родине - аж слеза прошибала...
Марк Григорьевич Фрадкин - композитор, "хозяин" песенных богатств, на которых выросло не одно поколение советских людей. Его песни "Комсомольцы-добровольцы", "Течет Волга", "А любовь всегда бывает первою", "За того парня" и многие другие стали символом времени. Фрадкин много работал для кино, он был автором музыки более чем к 30 кинофильмам. Также Марк Фрадкин создавал музыку к спектаклям драматического театра. Свое первое музыкальное образование Марк Фрадкин получил в Ленинградском институте театра, музыки и кинематографии. После окончания института в 1938 году он работал в Минском театре юного зрителя в качестве актера, режиссера и заведующего музыкальной частью. Одновременно с этим он учился в Белорусской консерватории по классу композиции. В годы Великой Отечественной войны Марк Фрадкин был дирижером фронтового ансамбля. Первые песни Марка Фрадкина - "Песня о Днепре", "Журавли" (за которых проработали, поэтому песня ушла в подполье, в зону), "Случайный вальс", "Брянская улица", "Песня о волжском богатыре", "Кружится, кружится вьюга над нами" зазвучали во время войны и стали очень популярны. Песням этого композитора свойственны многогранность тематики, проникновенный лиризм. В одной из своих самых популярных песен "Течет Волга" Марк Фрадкин, по словам музыковедов, воссоздает дух русской песенности.
В Урюпинске, на переформировании, дирижер ансамбля командир роты Марк Фрадкин встретил старого товарища - лейтенанта Евгения Долматовского, вышедшего из вражеского окружения. Друзья провели бессонную ночь. А утром Фрадкин принес в ансамбль новую песню, где тема "Журавлей" уже четко намечена:
У прибрежных скал,
У высоких круч,
Где любили мы и росли...
Ой, Днипро, Днипро,
Ты велик, могуч,
Над тобой летят журавли...
Музыкальный руководитель Е. Шейнин сыграл мелодию на расстроенном фортепьяно, солист О. Дарчук напел с листка строки, написанные поэтом от руки, припев подхватили все присутствующие. Петь мешали слезы.
Враг напал на нас,
Мы с Днепра ушли.
Грозный бой гремел над рекой.
Ой, Днипро, Днипро,
Ты течешь вдали.
Над тобой летят журавли...
И вот после этого-то композитор Марк Фрадкин организовал блуждающую по временам и зонам песню "Журавли" в музыкальную форму, а поэт Евгений Долматовский оформил ее лексически. Война, 1941-й год, Днепр, журавли...
Нине Красновой и Кириллу Ковальджи посчастливилось быть выпускниками семинара Евгения Долматовского Литературного института им. М. Горького (замечу, что я всегда пишу М. Горького, а не А. М. Горького, ибо псевдоним у Алексея Максимовича Пешкова был "Максим Горький").
Поздним вечером родился на черном московском небе ясный месяц, голубые сияли огни, позвякивали бутылки о стаканы, шел легкий снежок, мы стояли у черного памятника Александру Александровичу Блоку на Спиридоновке, в развилке Спиридоновки и Гранатного переулка, мы - толпа поклонников поэтессы Нины Красновой - наливали, чокались, еще и еще раз наливали и вопили на всю Ивановскую "Журавлей"!
ЖУРАВЛИ
Автор текста (слова) - Долматовский Е., композитор (музыка) - Фрадкин М.
Здесь под небом чужим я, как гость нежеланный
Слышу крик журавлей, улетающих в даль.
Сердцу больно в груди видеть птиц караваны,
В дорогие края провожаю их я.
Сердцу больно в груди видеть птиц караваны,
В дорогие края провожаю их я.
Пронесутся они мимо скорбных распятий,
Мимо старых церквей и больших городов.
А вернутся они - им раскроют объятья
Дорогие края и отчизна моя.
А вернутся они - им раскроют объятья
Дорогие края и отчизна моя.
Дождь и осень, туман, непогода и слякоть,
Вид усталых людей мне они принесли.
Ах, как сердце болит, сердцу хочется плакать,
Перестаньте рыдать надо мной, журавли.
Ах, как сердце болит, сердцу хочется плакать,
Перестаньте рыдать надо мной, журавли.
Вот все ближе они, я все громче рыдаю,
Словно скорбную весть они мне принесли.
Так откуда же вы, из какого же края
Возвратились сюда на ночлег, журавли.
Так откуда же вы, из какого же края
Возвратились сюда на ночлег, журавли.
Но не быть чудесам - журавлем я не буду,
Здесь под небом чужим остаюсь навсегда.
Так летите ж быстрей на мою Украину,
Передайте привет, журавли, от меня.
Журавли, мой привет передайте прощальный
Украине-земле и родной стороне.
1941
"НАША УЛИЦА" № 11-2005
Юрий Кувалдин. Собрание Сочинений в 10 томах. Издательство "Книжный сад", Москва, 2006. тираж 2000 экз. Том 10, стр. 441.