ПОЁТ АНАТОЛИЙ ШАМАРДИН

Окончание

Нина Краснова

РУССКОЕ БЕЛЬКАНТО АНАТОЛИЯ ШАМАРДИНА

- Вы считаете, что певец должен уметь подражать другим певцам?

- Конечно. Подражая другим, он сам учится петь, нарабатывает свое мастерство. Но, конечно, подражать надо в первую очередь мастерам своего дела, у которых есть чему поучиться. А иначе можно испортить себя.

- У вас такое искусство пения, которым сейчас мало кто владеет из эстрадных певцов… Оно утрачено… и недоступно новым певцам.

- У меня были хорошие учителя, в том числе и косвенные. И мое искусство пения идет от них. Я у них этому учился.

- Соловьята и скворчата учатся петь у самых лучших соловьев и скворцов. Говорят, что сейчас перевелись курские соловьи (то ли их всех переловили и поели за границей, на западе, когда они улетали туда зимовать, то ли сами по себе выродились). И сейчас новым соловьям не у кого учиться. И они стали петь хуже. Может быть, и у нас в эстраде случилось что-то подобное. Ушли из жизни или уехали за границу многие хорошие певцы, мастера своего дела. И новым певцам стало не у кого учиться…

- Но на западе сейчас в эстраде тоже засилье безголосых певцов. Даже в Италии. Как будто там, в Италии-то (!), на родине бельканто, молодым певцам не у кого поучиться петь! У них там были Карло Бути, Беньямино Джильи, Тито Руфо, Марио Ланца... Жалко, что и там настоящих певцов, мирового класса, задвинули на задний план, а на передний вышли безголосые, и они стали образцами для подражания и предметами поклонения. Тот же Челентано, современный кумир публики. Он поющий актёр, а не певец. Когда я узнал, что в 1969 году на конкурсе певцов первое место занял не Клаудио Вилла, певец с божественным, обольстительным голосом редчайшей красоты, а совершенно безголосый Адриано Челентано, я был не просто удивлён – я испытал шок… Челентано затмил… кого?! – Клаудио Виллу! Это конец света. Я понимаю, чем Челентано нравится публике. Тем, что он как бы человек из толпы, такой же, как все. Он выражает психологию толпы. Он поет простенькие мотивчики, которые может спеть каждый прохожий. Это считается признаком демократичности «искусства» Челентано. Но нельзя же сравнить его ни с Карло Бутти, ни с Клаудио Вилла, ни с Беньямино Джильи, ни с Марио Ланца, ни с Франко Корелли, был в Италии такой певец с божественным голосом, там много было певцов с божественными голосами. И как могут сами итальянцы восхищаться таким посредственным певцом, когда у них есть выдающиеся мастера, и не замечать этих выдающихся. Я даже разочаровался в итальянцах, которые возвели на пьедестал того, кто этого не заслуживает. Итальянцы разучились понимать, что такое хорошо и что такое плохо. Хуже Челентано только Тото Кутуньо.

- А почему народ в целом как бы перестал ценить голосовых певцов и предпочитает им безголосых?

- А потому что народу навязывают, насаждают этих плохих певцов, а хороших как бы прячут от них. И народу не с кем сравнивать плохого певца, только с таким же плохим. И не с чем сравнить некрасивое пение, а только с таким же некрасивым.

- А с чем бы вы могли сравнить пение рядового певца или певицы, которых возносят за то, что они более менее правильно поют, и за это им хотят воздать особый почет?

- Я сравнил бы пение такого певца или такой певицы с работой рядовой водительницы троллейбуса. Если симпатичная девушка работает водительницей троллейбуса и водит троллейбус так, что ни разу не наехала на столб и ни разу никого не задавила… Это хорошо. Но в этом нет ничего уникального, так и должно быть. И этого недостаточно, чтобы, например, дать ей Нобелевскую премию.

- А с чем бы вы могли сравнить талант и уникальность каждого таланта?

- С красотой красивой девушки, которая если есть, то есть, а если ее нет, то ее нет. И если девушка родилась некрасивой, горбатой, кривоногой и хромой, с длинным носом, то как ты ее ни одевай, во что ее ни ряди, она останется такой, какая есть. И если ты назовешь ее королевой красоты, она все равно ею не станет.

- Анатолий, вы, можно сказать, универсальный певец, широкого профиля. А есть певцы узкого профиля. Которые, например, поют только народные песни, и ничего другого уже не воспринимают и знать не хотят, ни эстрадные песни, ни тем более иностранные, на иностранных языках. Или есть певцы, которые поют только эстрадные песни, в том числе иногда и иностранные, а народные терпеть не могут. А вы поете всё! В том числе и иностранные песни.

- У нас раньше, в советское время, в 60-70-х годах был такой певец – Эмиль Горовец, прекрасный тенор. Он пел иностранные эстрадные песни, что тогда в общем-то не приветствовалось.

- Но он пел их на русском языке. Я помню. «Ла лели», то есть «Тюльпаны»:

Ла лели, ла лели,

Вот слово придумать сумели.

В школе-интернате, где я училась, ребята в радиорубке все время заводили эту песню во время школьных перемен, и мы с подружками танцевали под эту песню или просто стояли у стеночки и слушали ее.

- А до Эмиля Горовца у нас был певец Глеб Романов. Он тоже пел иностранные песни.

- А кого из них вы знали лично?

- Глеба Романова я боготворил на расстоянии. А с Эмилем Горовцом виделся и разговаривал однажды. Но я был такой робкий, такой стеснительный и застенчивый, что не мог выразить ему свой восторг, который он вызывал во мне своими песнями. Мне очень нравился его красивый голос, его тембр. Я записывал на магнитофон его песни, магнитофон был на батарейках, я везде таскал с собой этот музыкальный ящичек, даже брал его с собой на речку, приходил туда, ставил его на берегу рядом с собой, включал и наслаждался прекрасным пением Эмиля Горовца. Кроме того я бывал на его концертах.

- А как вы познакомились с Эмилем Горовцом?

- Я познакомился с ним случайно, в Москве, на Садовой Кудринской улице, около музыкального комиссионного магазина, где тусовались разные музыканты. Он уже собрался уезжать из нашей страны в Америку и хотел кому-то продать свою аппаратуру, чтобы не везти ее с собой. Мы стояли (случайно оказались) с ним рядом, и он спросил у меня, кому бы продать аппаратуру. И мы разговорились с ним. Но я был такой стеснительный, что даже тогда не сказал ему, как я люблю его голос и его пение. И сейчас очень жалею об этом.

- Чтобы петь песни на иностранных языках, певцу обязательно знать эти языки или не обязательно?

- В общем-то любой профессиональный певец может спеть любую иностранную песню, даже если не знает языка, на котором она написана. Это не трудно… Но все же лучше, если ты знаешь тот язык, на котором поешь, если ты владеешь им, как своим родным. В этом смысле для меня образец певица Катарина Валенте. Она была наполовину испанка, наполовину немка, на четверть француженка… И знала все языки, на которых пела. И если пела на французском, то в это время была француженкой, если пела на немецком, то в это время была немкой, а если пела на испанском, то в это время была испанкой…

- Вас в свое время оценили такие выдающиеся дирижеры эстрадных оркестров, как Олег Лундстрем и Эдди Рознер… еще до того, как это сделал Леонид Утесов. Они приглашали вас работать в свои оркестры…

- Когда мне было 20 лет или 21 год, я приехал к своей тете в Киев, погостить. А в Киеве в это время выступал с гастролями оркестр Эдди Рознера, тогда самого популярного эстрадного оркестра в нашей стране. Я пришел к Эдди Рознеру и, что называется, показал ему себя. Спел песни из своего репертуара, русские и иностранные. Он проявил ко мне искренний интерес и хотел взять меня в свой оркестр. Но я тогда учился в инязе и не решился бросить свой институт. Я помню, Эдди Рознер свободно говорил на немецком языке, и я разговаривал с ним не только по-русски, но и по-немецки. Кстати, вторым дирижером и аранжировщиком в оркестре Эдди Рознера тогда был замечательный музыкант, композитор Алексей Мажуков, с которым я до сих пор поддерживаю отношения.

Через год я познакомился с Олегом Лундстремом. И тоже вызвал у него большой интерес. И он тоже предложил мне работать у него в оркестре. Сказал, что я мог бы там петь. Но я тогда заканчивал уже 4-й курс иняза. И подумал, что мне надо сначала закончить институт… и как-то не подумал о том, что я мог бы закончить его и заочно. Если бы я раньше ушел на эстраду, не в 30, а в 20 лет, и поработал в таких оркестрах, у Эдди Рознера или у Олега Лундстрема, я бы набрался опыта, я прошел бы хорошую школу… И моя творческая судьба сложилась бы иначе. Но что теперь говорить об этом? Как говорится, каждый сам делает свою судьбу, и у каждого своя планида.

- Когда прекрасному певцу не дают пробиться к слушателям, затирают и зажимают его, то таким образом обижают не только этого певца, но и слушателей. Их лишают радости слушать красивый голос, красивое пение. Им навязывают совсем других – часто плохих - певцов с дурными голосами и не понимают, что таким образом не только портят у них вкус, но и лишают их радости слышать прекрасного певца, отнимают у них эту радость, у большого, широкого круга людей.

- Голос действует на подсознание. И когда люди слушают плохих певцов, которых им навязывают средства массовой информации, то они постепенно привыкают к ним, и у них перепрограммируется сознание, и они перестают воспринимать хороших певцов как хороших. И этим певцам требуются определенные усилия, чтобы достучаться до их сердец.

- Расскажите, пожалуйста, какой-нибудь показательный случай из своей артистической практики.

- Был такой случай… Я приехал в Саратов в составе большого коллектива артистов. Он назывался «Брянские петухи». Мы выступали в Доме офицеров, на праздник 9 Мая. А кто-то перепутал афиши и повесил на двери Дома офицеров не ту, какую следовало повесить, и в этой не той афише был объявлен «эстрадный концерт», и люди пришли на эстрадный концерт. В зале собралось много подвыпившей, в основном молодежной публики, которая ждала развлекательной программы. И когда ведущий выпустил на сцену первым номером певицу с филармоническим голосом и с камерным репертуаром и она тоненько-тоненько запела, затянула песню Алябьева «Соловей мой, соловей…», с душой, с чувством, с коленцами, с трепетными переливами, публика в зале затопала ногами, стала свистеть, выкрикивать в адрес певицы обидные, похабные слова и орать: «Кончай бодягу! Кончай бодягу!» Певица была вынуждена уйти со сцены. Ведущий выпустил другого артиста, с оперными ариями… Его тоже освистали. И третьего, и четвертого… Концерт был на грани срыва. У меня появился какой-то хулиганский азарт. Я говорю ведущему: «Витя, я хочу, чтобы меня тоже освистали. Выпусти меня на сцену». Я выхожу на середину сцены, и прошу музыкантов убрать микрофоны и уйти за кулисы, а осветителя прошу направить на меня красный свет. И как бы для смеха начинаю своим тенором петь народную песню «Однозвучно гремит колокольчик». Акапелла. В зале воцарилась тишина. Я спел один куплет. Полная тишина. Пьяные не кричат. Я пою второй куплет и тихонько даю знак музыкантам, чтобы они принесли мне микрофон и тихонько подыграли. Мне потихоньку ставят микрофон и тихонько начинают подыгрывать на своих инструментах в ритме басановы. Я пою песню дальше, в ритме басановы. И когда песня кончается, зал устраивает мне овации. А зал огромный, на тысячу мест. Я тогда молод был. И голос у меня тогда звучал… как колокольчик. И от него, наверное, очень хорошая и сильная энергетика шла в зал и она переборола плохую энергетику зала.

- Вас очень ценил танцор Владимир Шубарин. Когда вы выступали на вечере памяти гитариста Сергея Орехова в Политехническом музее, он представил вас своему кругу друзей и сказал: «Это единственный в Москве певец, у которого такой полётный голос!»

- Владимир Шубарин последние годы жил за границей, но умер в Москве, недавно. Это был великолепный танцор, самый лучший из всех наших танцоров, и, кстати сказать, великолепный музыкант, который (об этом мало кто знает) сам сочинял песни и сам пел их. Да как! Он был удивительно музыкален и обладал колоссальным музыкальным чутьем и талантом. Кстати, он первый сказал мне когда-то, что от моего голоса идет хорошая положительная энергетика.

- Анатолий, что должен делать певец, чтобы не потерять свой голос, чтобы сохранять его как можно дольше?

- Прежде всего он должен вести здоровый образ жизни, особенно это касается теноров, у которых очень нежное устройство гортани и связок. Он ни в коем случае не должен пить и курить. Тогда и сохранит свой голос до глубокой старости, как Иван Козловский, как Михаил Александрович.

- Вы сами не пьете и не курите. И когда вы поете песню «Я не пью и не курю», на стихи Нины Красновой, от женского лица лирической героини, то вы вполне можете сказать и от своего собственного лица: я не пью и не курю…

- Совершенно верно. Клавдия Шульженко пела: «Давай закурим, товарищ мой», Марк Бернес пел: «Закурю-ка, что ли, папироску я», другие певцы пели: «Налей, дружок, по чарочке», «Заздравную чашу до края нальем»… Я принципиально не пою таких песен. Я считаю, что в этом есть скрытая пропаганда или реклама нездорового образа жизни. А я бы, наоборот, будь моя воля, ввел бы разнузданную пропаганду здорового образа жизни, без дурных привычек. Чтобы люди не пили и не курили. И умели находить удовольствие в чем-то другом, более полезном.

- Может ли певец нравиться всем?

- Всем нравиться нельзя. Потому что сколько людей, столько вкусов, а на вкус на цвет товарищей нет. И когда про кого-то говорят: он нравится всем, это неправда. Потому что обязательно в мире есть кто-то, кому он не нравится - даже самый лучший и самый признанный во всем мире певец. Он может элементарно не нравиться не только какому-нибудь далекому от искусства человеку, но и своему же коллеге, который завидует ему. Очень часто коллеги не любят своих коллег как своих конкурентов в мире жестокой конкуренции. Мне в жизни часто приходилось сталкиваться с этим. Только очень талантливый человек, который знает цену сам себе и не боится никакой конкуренции, может искренне восхищаться своим коллегой и радоваться его успехам.

- Я знаю, что вами искренне восхищались и восхищаются многие ваши коллеги, и певцы, и музыканты, например, известная в свое время певица Алла Соленкова, замечательный певец, а позже педагог по классу вокала, профессор Сергей Давидян, или, например, джазист мирового класса Александр Сухих… и многие представители мира музыки, о ком мы говорили и будем говорить в этом интервью и с кем судьба связала вас каким-то образом… А кроме того вас очень любят представители смежных областей искусства, поэты, писатели. Виктор Боков считает, что «лучше Толи Шамардина никто не поет». Николай Старшинов считал, что вы поете даже лучше кумира 60-х – 70-х годов Муслима Магомаева… Новелла Матвеева обожает вас голос и ваше пение…

- Мне особенно важно мнение обо мне тех людей, с мнением которых я особенно считаюсь.

- Ваши слушатели говорят и пишут, что вы греческие песни поете как грек, немецкие – как немец, английские – как англичанин, японские – как японец, итальянские как итальянец. То есть вы в этом смысле – как Катарина Валенте. А вам приходилось встречаться с кем-то из зарубежных певцов мирового класса?

- Приходилось. С моим кумиром Клаудио Вилла. Много лет назад он приезжал на гастроли в Ленинград, где я тогда жил и учился в аспирантуре. Я пошел на его концерт. И после концерта познакомился с ним. Я зашел к нему за кулисы. Выразил ему свои чувства, свое отношение к нему, свое преклонение перед ним. Он пригласил меня в свою гримёрную комнату. Я говорил с ним на итальянском языке. И напел ему один куплет песни из его репертуара. Он очень хорошо отозвался о моем голосе. Сказал, что я пою как настоящий итальянец и владею стилем бельканто как далеко не каждый итальянец.

- Многие слушатели сравнивают вас с Клаудио Вилла. А некоторые – с Карелом Готом. То есть все ставят вас в один ряд с самыми лучшими не только нашими отечественными, но и мировыми певцами.

- Да. Поэтому я, будучи от природы человеком не тщеславным и не амбициозным, могу считать себя счастливым и считать, что моя судьба сложилась нормально.

- А Вы можете вспомнить и рассказать какой-нибудь особый случай, когда вы испытали на себе любовь ваших слушателей к вам?

- В 1976 году я выступал перед зэками, в одном поселке, где они жили на вольном поселении, во Владимирской или в Ивановской области. Я приехал туда на своем стареньком автомобиле, на «Жигулях». Выступал в местном клубе. Он был переполнен народом. Многих туда не пустили, и они стояли у открытых дверей и на улице и слушали меня, разинув рты. Дело было летом. После концерта я выхожу из клуба, иду к своей машине, а она – вся-вся, сверху донизу, в цветах, в ромашках. Зэки, пока я пел, могли выбить стекла у моей машины, помять бампер, нахулиганить, а они… украсили мою машину ромашками, всю-всю… В знак благодарности мне за мой концерт. И сказали мне: «Молодец, мужик! Хорошо поешь!» Это было так трогательно. Я этого никогда не забуду.

Или был еще такой эпизод в моей практике. Я приехал с группой артистов в Подольск. Выступал там в общем концерте, номером. Спел несколько песен. И после концерта ко мне подходит одна женщина со своим маленьким - лет семи-восьми - сыном и говорит мне: «Мой сын Володя послушал вас и сказал: «Нет такой оценки, которую можно было бы поставить этому певцу за его голос…».

Из таких случаев и эпизодов складывается отношение людей ко мне. И их хорошее отношение ко мне для меня значит больше, чем плохое отношение ко мне каких-то худсоветов, на которое я смотрю как на издержки моей профессии.

- А это правда, что для того, чтобы народ запомнил какую-то песню и запел ее, она должна звучать по радио и телевидению минимум четыреста раз в год в течение многих лет? А если она прозвучит в год два-три раза или даже десять раз, ее никто не будет знать?

- Не секрет, что существует определенная частотность, с которой песня должна звучать в эфире, чтобы люди запомнили ее. Даже чтобы люди запомнили название шампуня «Нивея» или молока «Милая Мила», оно должно мелькать в телерекламе каждый день десятки раз… Всему нужна раскрутка. Само по себе ничто не становится известным и знаменитым и популярным. Ничто и никто.

- А мне кажется, что талантливому человеку не нужна слишком уж большая раскрутка, чтобы люди заметили его и запомнили и полюбили. Ему хватит и маленькой раскрутки. Это бездарным и бесталанным нужна большая, потому что они никому не нужны, поэтому спонсоры вынуждены вкладывать в них огромные деньги, сотни тысяч долларов, чтобы насильно навязать их публике, заставить публику хотя бы имя их запомнить, чтобы оно хоть кому-то запало на экран мозга, а потом вложить в них еще миллионы долларов, чтобы заставить публику считать этих бесталанных звездами первой величины. Вы выступите где-то в Костроме один раз, и вас публика даже через двадцать пять лет будет помнить, потому что вы талантливы и неповторимы. А бесталанные будут каждый день по нескольку раз выступать по радио и по телевизору в течение большого периода времени, а стоит им исчезнуть на месяц по технической причине, и все тут же забудут их, как будто их и не было.

- Я тоже считаю, что талантливого человека поддержать легче, чем бесталанного, стоит хоть немного поддержать его и хоть немного помочь ему, и будет толк. А бесталанного сколько ни поддерживай, сколько ему ни помогай, это всё бестолку, он все равно не станет тем, кем ему не дано стать. И вкладывать деньги в раскрутку бесталанного человека – это всё равно, что сыпать их в худой карман. Хотя бог его знает, я не спец в шоу-бизнесе.

- Анатолий, а вы не пробовали во время своих выступлений по радио, в открытом эфире, бросить клич менеджерам и спонсорам, чтобы они помогли вам организовать платные концерты и выпустить диск или кассету?

- Бросил я как-то такой клич по программе «Москва и москвичи», которую вел Павел Морозов. Я представлял там в открытом эфире свой музыкальный альбом «Время нежности» и сообщал слушателям, что его можно приобрести в японском ресторане «Саппоро» на проспекте Мира, 16, где я тогда пел иногда по вечерам. И что же? Вечером того же дня, когда я пел в ресторане, на четвертом этаже, японские и прочие иностранные песни, ко мне подошел метрдотель и сказал, что меня спрашивает и ждет внизу посетительница, которая слышала меня по радио. Я подумал: «Вот на ловца и зверь прибежал! Может быть, эта женщина менеджер или спонсор, которая хочет предложить мне свои услуги? Или это, на худой конец, какая-нибудь моя поклонница, которая хочет купить мою компакт-кассету? Может быть, даже оптом?» Я спустился вниз, рассчитывая увидеть приличную даму из бальзаковского романа, из высшего света, милостивую покровительницу. И увидел какую-то немолодую, обтрепанную бомжиху с котомкой за плечами, а рядом с ней молодую бомжиху, точную внешнюю копию этой немолодой, ее дочку, как потом выяснилось. Они сказали: «Ой, вы знаете, мы услышали вас по радио и поняли по вашему голосу, что вы очень добрый человек. И мы решили прийти к вам в ресторан, по адресу, который вы назвали. Мы сами не тутошние, мы приехали в Москву издалека, из Хабаровска… Нас по пути обворовали. Нам не на что жить. И негде ночевать. Мы хотели попроситься к Кобзону, переночевать у него, но нас к нему не пустили. Мы хотели попроситься к Пугачевой, но и к ней нас не пустили. И мы пришли к вам. Можно нам у вас переночевать? А еще лучше пожить несколько дней, пока мы не найдем себе пристанища и работу?» Я говорю: «Да у меня негде ночевать. У меня в однокомнатной квартире живут сын с женой и ребенком… У меня у самого угла нет, я снимаю комнату…» Не знаю, поверили они мне или не поверили, но они сказали: «Тогда, может быть, вы поможете нам деньгами? Дадите нам на первый случай хотя бы тыщу рублей?» Вот такой казус произошел. Некоторые думают, что все певцы - богатые люди, что у них денег куры не клюют, что если Кабзон и Пугачева обеспеченные, то и Шамардин такой же.

И еще одна смешная история произошла у меня в связи с этим. После того, как я по радио обратился к своим потенциальным спонсорам. Мне позвонила некая дама и сказала, что ей и ее мужу очень понравился мой голос, и что у них есть своя фирма, и они готовы стать моими спонсорами, и пообещала: мы всё-всё для вас сделаем, и поможем записать вам песни в хороших студиях, и поможем вам выпустить новые кассеты… давайте встретимся с вами и обсудим всё это. Мы договорились встретиться с ней в метро на станции «Сухаревская». Встретились. Она была в поношенном пальто и не произвела на меня впечатления преуспевающей предпринимательницы, этакой «новой русской», но я подумал, что, может быть, она маскируется под небогатую женщину, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Или просто не любит одеваться с шиком, не любит пускать кому-то пыль в глаза, выпендриваться. В Германии все богатые люди одеваются более чем скромно. Наши бедные одеваются намного лучше. Я подарил ей свою кассету. А она и говорит мне: «Вы знаете, случилось несчастье - нашу фирму подожгли, и она сгорела. И нам с мужем нужно время, чтобы восстановить ее и подняться на ноги. Не дадите ли вы мне рубль на метро или жетон, на обратную дорогу?»

Вот такие «спонсоры» у меня объявляются. А другие пока не попадались. Ау, благодетели, где вы?

- Анатолий, вы знаете все языки, на которых поете. И японский – тоже?

- Японского языка я не знаю, за исключением каких-то отдельных слов. Например, «хай», что значит – да. Мне пришлось несколько лет работать в японском ресторане «Саппоро» в Москве. Туда меня пригласил сам президент фирмы «Ниссо Бойки», Ташибана-сан, после того, как услышал меня на одном из концертов в ЦДЛ. И я на слух разучил японские песни и пел их для гостей. А гостями «Саппоро» были разные «новые русские», крутые ребята, бандиты, бизнесмены, предприниматели, известные политики, артисты, певцы, дикторы телевидения... Например, Дмитрий Дибров, Евгений Киселев с канала НТВ, девушки телевидения, которые объявляют погоду, Валерия Новодворская и Константин Боровой, Лев Лещенко, Олег Газманов с сыном, уже не маленьким мальчиком, а взрослым юношей… Со всеми я общался. И все с удовольствием слушали экзотические для России песни в моем исполнении. Японцы думали, что я знаю японский язык, настолько чисто я на нем пел, и подходили ко мне, улыбаясь, и жали мне руки и долго-долго что-то говорили, уверенные в том, что я понимаю их. А я только время от времени кивал головой, как японский болванчик, и говорил: «Хай, хай». А вообще, я считаю, песни народов мира обогащают певца, не в материальном, а в моральном и духовном плане.

- Раньше, в советское время, одним из условий успешной карьеры певца было наличие советских гражданских песен в его репертуаре. А сейчас – наличие блатных и матерных.

- Я никогда не пел гражданских песен, чтобы снискать этим расположение ко мне официальных лиц, и не пою блатных и матерных, чтобы снискать себе этим расположение каких-нибудь «новых русских» или толпы. Ни гражданские, ни блатные песни мне не по голосу, не по вкусу и не по характеру. Они не в моем стиле. Бывали случаи, когда в японском ресторане подвыпившие крутые ребята заказывали мне блатные песни и обещали хорошо заплатить, если я спою их, а в противном случае побить меня. Но я все равно не пел таких песен. И ни за какие деньги не буду петь то, что не хочу, то, что мне не нравится.

- Вы по натуре оптимист? Никогда не жалуетесь на судьбу и на жизнь.

- Да. И я всегда и всем на вопрос: «Как идут твои дела?» - отвечаю: «Хорошо!» Даже когда они идут у меня плохо. И недавно я вычитал в одной газете, что тибецкая медицина основана как раз на этом принципе и считает, что надо всегда говорить себе и людям: «У меня всё хорошо!» - И тогда всё и правда будет хорошо. Ты создашь своими словами светлую, положительную ауру вокруг себя, сквозь которую к тебе не сможет проникнуть извне черная аура. Ты сам себе придашь сил и защитишь сам себя от всего плохого. И ни в коем случае никогда не надо говорить: «У меня всё плохо…». Иначе всё и правда будет плохо. Не зря говорится: «Не говори, что у тебя всё плохо или что у тебя всё будет плохо, а то накаркаешь это сам себе». Поэтому я надеялся, надеюсь и буду надеяться на лучшее. Чего и всем желаю.

- В чем, по вашему мнению, вред бездарных певцов, то есть занимающихся не своим делом?

- В том, что они портят вкус у слушателей, приучают их к своему бездарному пению, перепрограммируют их сознание, действуя на их подсознание, и превращают всех слушателей в бездарных слушателей. Которые не могут отличить хорошее от плохого и которым плохое начинает казаться хорошим, а хорошее плохим. Когда-то портной сшил мне штаны. И сшил их неправильно, так, что ширинка располагалась ниже, чем нужно. И эти штаны было невозможно носить. Как в частушке:

Эх, мать, моя мать,

Как же хрен-то вынимать?

Их можно было надеть только до половины бедер. Конечно, если ввести моду на штаны такого покроя, то они будут казаться криком моды и будут нравиться кому-то… Но все же это не штаны.

- Иногда бездарные люди бывают очень трудолюбивы и достигают в какой-то сфере, в том числе и в сфере искусства или науки того, чего хотят.

- Бездарный человек иногда компенсирует отсутствие у себя таланта невероятным трудолюбием и усердием. И в результате пробивается из пешек в дамки. Таких очень много и в искусстве, и в науке, поэтому там и возник бездарный электорат, которому нравится все бездарное, а даровитое они не приемлют. У Василия Шукшина есть рассказ «Врезал» как раз на эту тему. Там мужик-недоумок издевается над профессором, талантливейшим человеком, пытаясь унизить его. А тот взял и врезал ему, чтобы не издевался.

- Раскрутка и навязывание серости средствами массовой информации влияет больше всего на наивных молодых людей, у которых еще не сложился свой вкус и которые доверяют средствам массовой информации и всякой рекламе…

- Да, и на них это больше всего и рассчитано, и именно на них это влияет особенно сильно, особенно если талантливое замалчивать или представлять как нечто устаревшее, неинтересное и ненужное.

- Вы не любите гражданские песни…

- Только в том смысле, в каком у нас принято считать их таковыми. Я считаю, что гражданские песни должны способствовать гражданскому миру, а не наоборот, - если они призывают всех к воинственности и агрессивности, то это антигражданские песни, и вот их-то я и не люблю. Такие песни, после которых человеку хочется схватить палку и ударить кого-нибудь палкой по голове или схватить автомат Калашникова и кого-нибудь убить… Песни о любви я тоже далеко не все люблю. Есть среди них очень пошлые, с пошлыми словами и пошлой музыкой, звучащие в пошлом исполнении. Я люблю такие песни, как, например, «Песнь моя летит с мольбою», – это гениальная серенада Шуберта, слова которой гениально переведены с немецкого языка на русский и одинаково прекрасны и на немецком языке, и на русском.

- А как вы считаете, должны быть певцы с посредственными голосами?

- Конечно, должны. Чтобы «оттенять совершенство» своих коллег. Но посредственных певцов не должно быть чересчур много. Или они должны быть равномерно рассредоточены по разным точкам страны, не скучиваясь в одном месте. Тогда они могут очень выразительно прозвучать даже на фоне блестящих певцов. А вообще каждый должен занимать свое место под солнцем. Плачидо Доминго не должен мотаться по колхозам, для этого есть другие певцы, не обязательно плохие, а даже и очень хорошие, но не такие, как Плачидо Доминго, который должен выступать в лучших залах мира. Как говорится, не всем певцам петь в Ла Скала и в Большом театре, и не всем балеринам там танцевать.

- Вы назвали своих косвенных учителей – певцов, которые служили для вас некими образцами, эталонами и у которых вы учились петь. А можете вы назвать какого-нибудь не косвенного, а конкретного педагога, который чему-то научил вас? Допустим, в училище имени Шнитке? Кто там обучал вас вокалу? Не Клаудио Вилла? Не Карел Гоот? Не Мария Каллас? Не Катарина Валенте?

- В училище меня обучала вокалу педагог Валерия Алексеевна Пагосова. Правда, я пришел в училище уже в зрелом возрасте, после пятнадцати с лишним лет работы на эстраде, и меня вроде бы уже нечему было учить, я был уже готовый, сложившийся певец, то есть уже ученый в своем деле, а ученого учить – только портить. Но все же она открыла мне кое-какие секреты, приемы и тонкости искусства вокала: как лучше распеваться перед выступлением, как правильно брать дыхание, как разогревать и не надсаживать связки, как беречь голос, какой режим соблюдать. И до сих пор я поддерживаю с ней отношения, перезваниваюсь с ней, советуюсь в чем-то, она что-то подсказывает мне. Певческое дело такое – в нем нет предела совершенствованию. Кстати, она высказала когда-то удивительную и очень ценную мысль о том, что певец, особенно тенор, не должен слишком много увлекаться женским полом и предаваться любовным утехам, проще говоря, он должен как можно меньше заниматься сексом, а перед выступлениями вообще не заниматься этим, чтобы не расплескивать свою энергию и чтобы голос у него звучал лучше, сильнее, наполненнее, звонче, ярче, эмоциональнее, чувственнее и темпераментнее. Она гордится, что я – ее ученик. Есть у нее и еще один ученик, которым она гордится, он учился у нее до меня. Это известнейший ныне певец, солист Большого театра Владимир Редькин.

- Вам приходилось встречаться и еще с одним итальянским певцом – Гуальтиеро Мизиано. Расскажите об этом.

- Итальянский певец Гуальтиеро Мизиано жил у нас в стране в советское время. Он обладал удивительным голосом и был очень популярен, но при этом был так скромен, что, наверное, сам не сознавал, какой он певец. Я познакомился с ним в конце 70-х годов, в Кунцеве, недалеко от Олимпийской деревни, в ресторане. Он пришел туда перекусить. И я пришел туда поужинать. Я сказал ему, что я его поклонник. Он показал мне пластинку певца Бруно Вентурини со своей аннотацией к ней. Я сказал ему: «Гуальтиеро, я слышал этого певца, в Ленинграде, в 1970 году. Вы преклоняетесь перед ним. Но перед вами он - просто начинающий, ничего собой не представляющий и банальный певец с банальным голосом. А у вас голос редчайший. Такого второго певца, как вы, даже в Италии не встретишь. Там есть Карло Бутти, Клаудио Вилла… и вы. К ним же я отношу и вас». Он страшно удивился. Он не считал себя выдающимся певцом. И не сознавал, какое место он занимает в искусстве. У Мизиано было очень много поклонников в СССР, по всей стране. Тогда у нас не было такого большого наплыва певцов, как теперь. Я многое взял из его репертуара. И с удовольствием пел и пою его песни… У меня есть его записи.

Он был инвалидом, у него не было кистей рук, и что-то такое неблагополучное было с ногами. Но об этом, пожалуй, не надо говорить. При всем этом он был очень жизнелюбивый и оптимистичный, то есть очень сильный и мужественный человек. Сейчас уже мало кто помнит его. Но я помню.

- Вас ценил такой прекрасный певец и композитор, как Евгений Мартынов… Вы были хорошо знакомы с ним?

- Да. Мы были очень хорошо знакомы с ним. Встречались то на радио, то на каких-нибудь концертах. Вместе сидели в зале и слушали разных певцов, которые пели его песни. Софию Ротару, эстонского певца Яка Йолу. Делились своими впечатлениями о них…

- И что вы можете сказать о Евгении Мартынове?

- Он был очень светлый и очень искренний человек. И чрезвычайно талантливый. И не только как композитор, но и как певец, он был настоящий голосовой певец. И хотя считался композитором, по своей профессии, а не певцом, но у нас даже среди очень хороших певцов нет таких, каким был Евгений Мартынов. Он был лирик в высочайшем понимании слова. Я так любил его песни, что пел их в своих концертах. Ему нравилось, как я пою…

Один раз он сказал мне: «Тухманов написал замечательную песню для Софии Ротару. «Я, ты, он, она – вместе целая страна». А я сказал: «А по-моему, эта песня проходная, так себе. Другие у него намного лучше». А он сказал: «Толя, ты ничего не понимаешь. Это песня – паровозик, которая тащит за собой все другие песни, как вагоны, весь состав». Так я узнал от него, что у певца должны быть песни-паровозики, на которых он может далеко уехать.

- Когда в моду стала входить попса, и у него начался как бы спад популярности, он сильно переживал это?

- Да. Он был очень раним и очень тяжело переживал, когда на эстраду полезла попса, а его песни стали как бы не в моде, стали отодвигаться на задний план и уже не пользовались у молодежи такой популярностью, как раньше. Он воспринимал это драматически и даже трагически. Хотя разве какая-то попса может конкурировать с песнями Евгения Мартынова и вообще с настоящим искусством? Моды приходят и уходят. А настоящее искусство остается. И если бы он пожил подольше, он бы понял, что никакая попса его не забьет.

- А правда, что он выпивал в последние годы?

- По-моему, это слухи, которые ничем не подтверждаются или сильно преувеличены. По крайней мере я видел его всегда трезвым. И если человек так много записывается на радио, на телевидении и так много выступает везде, как он, то ему просто некогда пить. И если человек пьет, он не может так прекрасно петь, так свежо и хорошо звучать, так цветуще выглядеть и так много работать, как он.

- С кем из певиц советского времени вы поддерживаете отношения?

- Со Светланой Рязановой, например, которая когда-то прославилась песнями «Цветочница Анюта» и «Белый танец». Мы иногда перезваниваемся с ней. Я говорю ей: «Послушай меня по радио, я буду выступать там-то во столько-то часов». А она говорит мне: «Послушай меня по радио…» Мы делимся с ней какой-то полезной для артистов информацией. Приглашаем друг друга на концерты. Она была на моем концерте в Комитете Мира и Согласия.

А с некоторыми певицами я не то чтобы поддерживаю отношения, но встречаюсь иногда на каких-то вечерах, и мы приятно общаемся. С Зинаидой Кирилловой, которая раньше часто выступала по радио и которую иногда даже принимали за Людмилу Зыкину. С кем еще? С Маргаритой Суворовой… С ней мы когда-то вместе записали мою пластинку-миньон с греческими песнями «Текилла» и другими. Я пел, а она подпевала мне вторым голосом. Обычно я сам себе подпеваю всеми голосами, накладываю один голос на другой, а на той пластинке она помогает мне. Из новых певиц я поддерживаю отношения с Еленой Калашниковой, которая поет песни Бокова. Я надеюсь, что когда-нибудь она споет и мои песни, написанные от женского лица, например, на стихи Нины Красновой.

- Певцы без голосов, в том числе и барды сейчас вытеснили со сцены настоящих певцов и заполонили собой эстраду, и публика смотри на них и думает: вот настоящие кумиры! У публики изменился вкус, изменилась ориентация.

- Многие современные слушатели обращают внимание на певца не по тому, насколько он талантлив, а потому, насколько он раскручен, смотрят: ага, раз он раскрученный, значит он хороший, а если не раскрученный, значит – плохой. И идут на концерт, например, какого-нибудь раскрученного барда, и слушают его с удовольствием, даже если у него нет красивого льющегося голоса и даже если он поет не в тон и у него все ноты – идут мимо, и ни одна не попадает куда надо. Но зато вокруг него поднят такой шум, такой ажиотаж... Певцам с настоящими голосами это, по меньшей мере, странно – странно такое внимание публики к этим бардам.

- Многие наши барды подражают Высоцкому и думают, что станут такими же, как он: мол, у нас нет голосов, но и у Высоцкого не было голоса, одна хрипота, а он вон какой знаменитый и популярный, вот и мы такими можем стать…

- Пример Высоцкого многих вдохновляет. Но примитивно считать, что Высоцкому легко подражать. У него была хрипота, но какая… Можно сказать, фирменная. И нельзя сказать, что у него не было голоса. У него был глубокий бас, данный от природы бас с хрипотой, уникальный на самом деле голос, которым он виртуозно владел. И если такой голос дан от природы, то его очень трудно пропить и прокурить. Тем более басу для его голоса пить и курить не так вредно, как тенору, даже, говорят, что полезно пропустить рюмку-другую, связки от этого удлиняются, и голос становится крепче, круче и гуще. Вообще настоящий большой талант самому в себе очень трудно погубить, для этого надо очень сильно постараться, и для этого нужно время. Но, правда, богемный образ жизни сокращает обладателю таланта жизнь. И певец, как и поэт, может погубить себя, чисто физически, раньше, чем свой талант, то есть может рано умереть. Высоцкий к сорока годам превратился в старика, в развалину, как, собственно говоря, и Есенин, и умер, не успев лишиться своего таланта и успев много сделать на своем творческом поприще, и в песне, и в театре, и в кино.

Высоцкий был очень артистичен. И у него был не просто особенный голос, который называется «гвардейским», но он был у него поставлен, вот что важно. Если бы он не был у него поставлен и если бы Высоцкий не умел правильно брать дыхание, давать опору голосу, он бы просто сорвал его, напрягая свои связки, работая на рыке и на крике. Это только со стороны казалось, что он бренчит на гитаре и поет, как придется. Не-ет. Он очень искусно владел своим голосом. И его хрипота – тоже была искусна. Да и слух у него был отменный. И подражать Высоцкому очень сложно, хотя кому-то кажется, что легко. Джигурда похож на него голосом и манерой исполнения, но все же он – не Высоцкий. И масштаб личности у него не тот. Жалко, что Высоцкий погиб раньше времени. Как говорится, «сгорел на ветру». Но люди такого типа не рассчитаны на долгожитие.

- Высоцкий считался опальным бардом. Но был ли он на самом деле таким уж опальным, если ему было позволено выступать по всей стране со своими песнями и все до единой они были записаны и сохранены для современников и потомков (ни одна песня из его репертуара не пропала) и если его никуда за них не выслали и не услали и если ему еще было позволено играть в театре на Таганке самые главные роли и сыграть много таких ролей и еще позволено было сниматься в кино и сняться в огромном количестве фильмов… И если в сорок лет он был знаменит на всю страну… Если бы он был на самом деле опальным, ему никто не дал бы раскрутиться, его бы тихо заткнули, и всё. А имидж опального барда был ему только на руку и привлекал к нему особое внимание и особые симпатии советских граждан.

- Я думаю, что Высоцкий на самом деле не был таким уж опальным. Да и ни одной антисоветской песни у него, если разобраться, не было. А советские были, например, песни о войне… «Друг, оставь покурить…» Чем это не советская песня-паровозик, которая везет за собой весь состав.

- Как говорил Евгений Долматовский: «И Андрей Белый был не такой уж Белый. И Демьян Бедный был не такой уж Бедный…»… Так и про Высоцкого можно сказать, что он не был такой уж опальный, каким считается.

- Скорее наоборот, если сравнивать его с другими, не менее талантливыми творческими личностями. И сами наши органы безопасности любили его. И приглашали к себе на закрытые концерты, специально, чтобы послушать этого «опального» и получить удовольствие. И он с удовольствием пел для них. И в Кремль его приглашали, сам Брежнев его приглашал со своими членами правительства, и для них он пел. Они, можно сказать, покровительствовали ему…

- …как царь Николай 1 со своими придворными - Пушкину. Но, конечно, они и присматривали за ним, по-отечески.

- Сам, один, в одиночку, без помощи властей, человек не смог бы себя так раскрутить на всю страну, на весь СССР, как Высоцкий, да еще при своем безалаберном, богемном образе жизни. Ему, конечно, друзья помогали.

- Но значит у него были очень влиятельные друзья.

- И слава богу.

- А что вы можете сказать вообще о бардах?

- Вообще-то, я не люблю бардов и отношусь к ним скептически. Потому что по большому счету они – и не певцы, и не поэты, и не композиторы, и не музыканты, хотя могут немножко петь, немножко писать стихи, немножко сочинять мотивчики, немножко играть на гитаре. Они дилетанты от искусства, и рядом с настоящими профессионалами смотрятся как члены художественной самодеятельности, но претендуют на роль профессионалов, и на роль певцов, и на роль поэтов, и на роль музыкантов, и на роль композиторов и вообще – кумиров публики. Они занимают на сцене места, которые должны занимать профессионалы своего дела. И, как правило, барды все безголосы. Из бардов я признаю только Владимира Высоцкого. Он - настоящий артист. И еще я признаю Евгения Бачурина. Он – один из многих – голосовой бард. У него вокальный голос, очень гибкий, со своим тембром и с верхами. Да и сами песни у него с довольно изобретательными, не примитивными мелодиями и не с текстами, похожими на «рыбу», а с настоящей поэзией, не с какими-то ложно глубокомысленными, а глубокими стихами… Булат Окуджава, на мой взгляд, слишком унылый, минорный и однообразный, и от него исходит больная энергетика. Он был заядлый курильщик, то есть человек с больными связками. Какая же еще энергетика могла исходить от него?

- Вы могли бы сказать, что бардовская песня – это в основном прибежище полуталантов?

- Да. Если бы барды пели свои песни в своих компаниях, дома на кухне или у туристских костров и не лезли все поголовно на сцену, стремясь занять место настоящих профессиональных певцов, тогда пусть бы себе пели, это хорошо. Но они же лезут на сцену и хотят выступать на большой сцене как певцы… и стать кумирами миллионов, как Высоцкий. Не понимают, что Высоцкий – это феномен, особое явление, особый случай.

- Мне вообще-то кажется вполне естественным и даже вполне обычным и нормальным делом, если поэт умеет сам петь свои стихи, как песни. Я сама все свои стихи пою и напеваю под какую-то свою музыку, когда сочиняю их, но при этом я не считаю себя певицей и не собираюсь выходить на сцену и петь их как певица. Разве что частушки – для юмора, для оживления публики. И каждый профессиональный поэт должен понимать, что он поэт, а не певец, а если он не профессиональный поэт, тогда ему тем более нечего делать на профессиональной сцене.

- Я согласен с вами.

- Анатолий, вам приходилось общаться с Шифутинским?

- Да. В 70-е годы, когда он еще не был известным певцом, а был только музыкантом и руководителем ансамбля «Лейся, песня». И один раз он сильно выручил меня. Он тогда работал в Тульской филармонии. И я там работал. И по просьбе министерства я должен быть пройти переаттестацию и доказать худсовету, что я заслуживаю ставку певца, которую я имел. Для этого я должен был выступить перед худсоветом, спеть несколько песен. Я обратился к Михаилу Шифутинскому и его ребятам с просьбой саккомпанировать мне во время моего «концерта». Они согласились. Я раздал им ноты своих песен, «Гитары любви» и др., с партиями для каждого инструмента, чтобы они могли порепетировать. А они сказали: «Мы не будем репетировать. Будем играть прямо с листа». Поставили перед собой пюпитры, положили на них ноты. Шифутинский сел за рояль, махнул рукой музыкантам, они крикнули барабанщику: «Володя, давай молоти!». И от начала до конца сыграли по нотам мои песни, без всякой предварительной подготовки… И сделали это блестяще! Шифутинский играл на рояле. Я еще отметил про себя и удивился: «Какой великолепный музыкант! Изумительный музыкант!» Худсовет утвердил мою ставку. А потом уже, через несколько лет, Шифутинский уехал в Америку… Стал выступать как певец. В новом качестве. А я знал его еще тогда, когда он не был певцом, а был музыкантом, руководителем ансамбля «Лейся, песня».

- А об Эдуарде Хиле вы что можете сказать? Который когда-то дал вам хороший совет, как надо добиваться расположения слушателей?

- Хиль - настоящий голосовой певец. Профессионал…

- Анатолий, вы не принадлежите к тем певцам, которые где-то тусуюся… и, так сказать, группами входят в эстраду, как поэты, которые группами входят в литературу.

- Я певец-одиночка, дикий. Я не числюсь ни в каких обоймах и ни в каких союзах и концертных организациях. И существую отдельно от всех, сам по себе. Я и в Германию, и в Грецию ездил сам по себе. Без помощи Москонцерта или какой-то другой организации. В частном порядке. По линии собственной лавочки. Я люблю быть независимым и самостоятельным. И никому и ничем не обязанным.

- Анатолий, вам некоторое время приходилось работать певцом в ресторанах Москвы, вынужденно, не от хорошей жизни, конечно. И вот что интересно: вы могли бы пристраститься к вину и водке и вообще спиться, как многие певцы и музыканты, которые работали в ресторанах. Но оказались очень сильным человеком, хотя внешне не производите впечатление такового. Чем вы сами объясняете то, что вы оказались сильным по отношению к спиртному?

- Да просто я всю жизнь воспринимал спиртное как нечто невкусное. Водка – горькая, вино – кислое, тьфу… А раз все это для меня не вкусное, то меня к нему никогда не тянуло и не тянет. И оно меня не радует и не веселит, как кого-то, меня радует что-то другое в жизни.

- Спиртное приводит человека в состояние опьянения. И некоторым нравится само это состояние.

- Мне оно не нравится, как и само спиртное. Я не нахожу в нем ничего хорошего, никакого кайфа. Оно мне даже мешает. Я люблю испытывать все ощущения в их чистом, естественном виде. И я совершенно равнодушен и к вину, и к водке. Как и к папиросам и сигаретам. Я даже никогда не пробовал курить. И мне не приходилось преодолевать себя, чтобы не закурить и не выпить. Мне просто никогда этого не хотелось и не хочется. Мне это всё неинтересно. К тому же для певца всё это и вредно. Не только для певца, но для певца – особенно. Я понаблюдал за певцами и могу сказать, что за всю свою жизнь я не встречал ни одного курящего певца с красивым голосом и ни одной певицы. Если даже голос у певца или певицы от природы был красивым, то потом быстро терял свои красивые качества, если не пропадал совсем, и тому есть немало примеров, которые нет надобности приводить. Их все знают. Стоит человеку неделю покурить, войти во вкус, и голос у него уже не тот. А если курить регулярно в течение многих лет, голос становится плоским и грубым, без обертонов, без нюансов и оттенков, без красивого тембра, голосовые связки становятся больными, а больные связки не могут издавать красивых, а тем более божественных звуков.

- Каким должен быть голос певца, кроме того, что красивым?

- Он должен быть не просто красивым, а сексуальным, сексуально окрашенным, волнительным, охмурительным, с верхами, с низами и с плотной серединой. И у певца, и у певицы. Такими у мужчин бывают тенора, лирические баритоны, а у женщин - меццо сопрано, грудные голоса, а, например, писклявые женские голоса, да еще выхолощенные, бестембровые, как у Жанны Агузаровой, на мой взгляд, объективно не могут быть такими. Голос не должен резать слух, бить по барабанным перепонкам, оглушать слушателей, он должен как бы охмурять… Такой голос был, например, у Карло Бути. Тенор, переходящий в баритон, с высокими верхами, с низкими низами и плотной серединой, голос, состоящий как бы из трех голосов.

- У вас очень разнообразный голос, при разнообразном же репертуаре. Когда слушаешь ваш концерт, возникает ощущение, будто там участвуют разные певцы, а не один. Каждый ваш концерт похож на парад разных певцов, парад звезд.

- Мне говорили такое. Бывают хорошие певцы, но однообразные… Их нельзя долго слушать. Слушатели могут заскучать или задремать.

- А какие из песен о любви вы считаете самыми охмурительными?

- Танго. Я люблю танго. И слушать в исполнении первоклассных певцов, и петь сам. Танго, если кто понимает, – самый охмурительный вид песни, он требует обволакивающего тембра голоса и позволяет певцу показать себя в полном блеске… Я когда-то очень любил заводить пластинку Рашида Бейбутова… Вот кто умел охмурять слушателей своим голосом. А потом на смену таким певцам пришли попсисты, с грубым проявлением сексуального начала, без всяких нюансов: бум-бум-бум… трах-тарарах!

- А у кого из современных певцов самый охмурительный голос? По вашему мнению?

- У Хулио Эглесиаса. И не только по моему мнению. У него голос небольшой, но «приятности необычайной», в отличие от голосов необычайной «противности». У него тенорок с баритончиком. Божественного тембра. И в голосе чувствуется сексуальная окраска, очень благородная. Хулио Эглесиас – бабоукладчик. Так его называют в мире музыкального искусства. Он любую женщину, образно говоря, может уложить своим голосом.

Из наших певцов очень охмурительный голос был и есть у Владимира Трошина. Лирический баритон. С потрясающе красивым тембром. Такой располагающий к себе голос. Интимный голос, даже в песнях не о любви. Я еще в школе с удовольствием слушал его.

Певцам с такими голосами не надо прыгать и бегать по сцене и кувыркаться через голову, чтобы понравиться публике. Они этого и не делают.

- Анатолий, а в какой аудитории вам лучше выступается? В мужской или в женской?

- Конечно, в женской. Все тенора любят женскую аудиторию. И я подозреваю, что не только тенора, но и баритоны. Но особенно тенора. Я сужу об этом по себе. Если певец выходит на сцену и видит, что в зале нет дам, то у него всё вдохновение выступать пропадает, и даже голос может сесть и потерять свою полетность или станет постным.

- Певец как бы должен соблазнять дам своим голосом, как итальянцы, когда они поют серенады под окнами своих дам сердца, или как весенние соловьи, когда они пытаются покорить соловьих?

- Да. Примерно так. Обязательно в зале, где он выступает, должны присутствовать дамы. И он должен как бы охмурять их своим голосом, своим искусством и чувствовать их положительную реакцию. Тогда у него поднимается настроение, и появляется вдохновение, и голос начинает приобретать особую силу воздействия на зал, подобную гипнотическому воздействию. Вообще-то, не на сцене, а в жизни, певцам соблазнять дам, чисто физически, вредно для голоса, особенно тенорам. Певец не должен расходовать свою энергию до концерта, она должна вся выливаться на присутствующих, он не должен выходить на сцену опустошенным, как бурдюк, сексуально разряженным, иначе ему будет не интересно «соблазнять» своих слушательниц, сидящих в зале. У него будет притуплено это желание. Он должен быть наполненным и заряженным. Как правильно говорила мой музыкальный педагог Валерия Пагосова, певец может держать зал только тогда, когда он держит свой голос в яйцах. На сцену надо выходить с нерастраченной энергией. Тогда голос у тебя будет звучать намного лучше. И тебе самому будет приятнее выступать. Помню, я пел в одном зале песню на стихи Бокова «Луговая рань». В женской аудитории. Песня не шлягерная, но такая светлая и трогательная, и я так впелся в нее и такие рулады выдавал и так вошел в образ героя песни, который любит свою девушку, и с такой искренностью пел, обращаясь к своей героине:

Не грусти, не вянь,

Я тебя люблю. -

Что некоторые девушки, сидящие передо мной, заплакали. Я смотрю, у них по щекам слезы текут. Так же было и с песней на стихи Бокова «Вишенья, орешенья»… Эта песня доводила слушательниц до слёз. Но чтобы песня произвела такое действие, нужна была именно такая аудитория. Например, в мужской я не смог бы спеть ее так, как в женской. Перед мужиками я не смог бы спеть хорошо ни «Луговую рань», ни «Вишенья-орешенья». Например, в какой-нибудь воинской части. Там может хорошо выступить Евгений Винокур, но не я. На меня и на мой голос хорошо влияет именно женская аудитория.

- А что еще?

- Еще на меня, как и на всякого певца, хорошо влияет не только наличие дам на концерте, но и наполненность зала. Если в зале на восемьсот человек сидят только пять, то у меня сразу пропадает настроение и вдохновение выступать, и падает эмоциональный накал. И я не могу в пустом зале хорошо петь, не могу войти в образ. Конечно, есть мастера, которые могут великолепно петь и в пустом зале, но я не обладаю такой способностью. Это уж лучше сидеть дома, один на один с самим собой и петь самому себе.

- Артисты часто чувствуют неудовлетворенность. И причины этой неудовлетворенности могут быть самые разные…

- Одной из главных причин может быть сознание того, что он занимает не ту нишу, которую должен занимать. Образно говоря, если человек играет на скрипке как Давид Ойстрах, его нельзя использовать в качестве учителя музыки в детском саду или в школе для дебилов или в качестве участника концерта художественной самодеятельности. Талант должен соответствовать тому месту, на котором он находится, он должен соответствовать своему пьедесталу. Его нельзя низводить до рядовых людей, ставить на одну доску с ними и уравнивать во всем. Советская система любила всех уравнивать. Допустим, ты гений, а будешь стоять в очереди на квартиру вместе с каким-нибудь слесарем дядей Васей, пьяницей, и он получит квартиру раньше тебя, а ты, пожалуй, и совсем не получишь. Хотя твой вклад в развитие страны и ее культуры не сравнить с вкладом дяди Васи.

Сейчас, когда открыт железный занавес, музыкант может уехать за границу и там найти место, достойное его. Но плохо, когда он вынужден делать это потому, что его не оценили в своей стране.

- Анатолий, в советское время непременным условием успешной карьеры певца, при прочих условиях, было наличие у него в репертуаре песен так называемого гражданского звучания, «Хотят ли русские войны», «Бухенвальдский набат» и т. д. или песен о партии…

- Не то чтобы кто-то подлетал к тебе с пистолетом в руке и ставил перед тобой такое условие и требовал от тебя таких песен… этого, естественно, не было, но так получалось, что без песен гражданского звучания певец не мог сделать хорошей карьеры. Как и поэт без гражданских стихов.

- Может быть, потому и вам не удалось (то есть вам не дали) сделать такой карьеры, что вы не выполняли это негласное условие и не пели песен гражданского звучания, потому что они не подходили под ваш характер и под ваш голос, были чужды вашей лирической сущности?

- Я раньше как-то не задумывался над этим. А теперь думаю, что да, отсутствие таких песен в моем репертуаре в какой-то степени помешало моей карьере. Но я никогда ничего не делал из карьерных соображений, никогда не подлаживался под политику и советскую систему. Я любил петь только то, что мне нравилось, как птица, которую не заставишь петь то, что ей не хочется. Я не исключаю, что кому-то нравилось петь гражданские песни, и он делал это искренне. Но я любил только лирические песни с красивой мелодией. И у меня весь репертуар был лирический. Вообще-то я не замечал, чтобы кто-то сильно придирался к моему репертуару. Чаще всего многих не устраивала моя нерусская, «кавказская внешность»… Больше всего всем не нравился мой нос. Некоторые даже советовали мне сделать пластическую операцию, укоротить нос и изменить его форму.

- Но ваш нос подходит к вашей внешности. Как, допустим, орлу - его орлиный нос, а попугаю - его попугайский нос и никакой другой не подошел бы. И может быть, у певца с таким голосом, как у вас, и должен быть именно такой нос, как у вас, он – часть вашего вокального устройства, некий инструмент, через который идет воздух и звук. И если бы у вас была другая форма носа, то и голос был бы другим и само пение. Саксофон должен иметь форму саксофона, чтобы издавать именно такой звук, какой он издает. Недаром ухо – горло – нос считается у медиков взаимосвязанной системой. Природа ведала, что творила, когда давала вам ваш нос.

- А еще моей карьере мешало неправильное представление некоторых людей о возрасте. Помню, я пришел определяться на работу в Москонцерт. Меня там спрашивают: а сколько вам лет, молодой человек? Я отвечаю: тридцать три года. Они ужасаются: ой, вы уже старый для певца! В тридцать три года – старый?! Да тридцать три года – это для певца детский, зеленый возраст, несовершеннолетие. В двадцать лет человек вообще не может хорошо петь. Он еще не прошел школу жизни, не освоил вокальную технику, не обрел нужное мастерство, творческий ум и опыт, силу и глубину чувств, не развил свой вкус… в двадцать лет он не может составить себе хороший репертуар и не может выразить в своих песнях то, что человек тридцати трех лет…

И вообще – у певца и у музыканта, как и у поэта, и вообще у человека творческой профессии – нет возраста. Кто может сказать, что Плачидо Доминго старый или некрасивый и что у него не такой нос? Главное – он поет так, как никто не может петь! Главное – что он непревзойденный певец! Кто мог сказать о Давиде Ойстрахе, что он старый или у него внешность (и национальность) не та? Главное – он великий скрипач!

- Анатолий, ваш отец во время войны был в плену?

- Да. Он был тяжело ранен во время финской войны и раненым попал в плен. Потом бежал оттуда. В Россию, домой. Ему пришлось бежать три раза. Первый раз он бежал – его поймали. Второй раз бежал – его поймали. А третий раз убежал - и его не поймали. А здесь, в России, его, как и всех, кто был в плену, посадили в тюрьму, для «профильтровки». И моя мать, горская партизанка, красная кавалеристка, комсомольская активистка, смелая, отчаянная женщина, возмущенная этим, ездила в Москву к самому Хрущеву и писала ему письмо с просьбой освободить ее мужа. И его освободили. Но какие-то жизненные каналы ему перекрыли. Он был изобретателем, автором сотен рацпредложений… которыми все пользовались. Но при этом все время был официально недооценен.

- Может быть, из-за отца и вам перекрыли какие-то жизненные каналы? Только никто вам об этом не сказал. Когда это делают, то не говорят об этом. Это делается тихо, без шума.

- Вполне может быть. Вначале я не ощущал этого. А потом стал ощущать. И понял, что я весь насквозь просвечен некой невидимой силой, как рентгеном. И эта некая сила все время мешает мне на всех моих путях. Я начинал как филолог. Я великолепно знал языки, лучше самих профессоров. Но никак не мог продвинуться в области филологии. Кто-то все время ставил мне палки в колеса. Меня никто не преследовал, но мне не давали подняться и продвинуться и делали это незаметно, молча, тихо, так, что я ни к кому не мог предъявить претензий. Просто мне тотально не везло ни в чем. Потом я вступил на стезю певца. И там тоже кто-то все время как будто ставил мне подножки.

- Но может быть, вам мешали просто какие-нибудь ваши завистники. У талантливого человека всегда много явных и тайных завистников. Особенно среди посредственностей.

- Я раньше не догадывался об этом. А теперь думаю, да, конечно, у меня было много завистников и недоброжелателей. Иначе ничем нельзя объяснить кое-каких вещей, хотя бы того, что тебя, специалиста своего дела, все время держали в тени и оттирали на задние планы. А на первый план вылезали те, кому лучше было бы сидеть на задних планах и не высовываться.

- Вы – талант, индивидуальность. Вы – не такой, как все. А у нас не терпят таких, особенно те, кого природа чем-то обидела.

- В Германии, если видят, что ты талант, за тебя ухватятся и будут тебе помогать, там это всем выгодно. А у нас если, например, директор филармонии даже видит, что ты можешь приносить ему доход, выступая перед публикой, он лучше откажется от этого дохода, только бы не дать тебе выйти в люди. Будет держать тебя как в мешке, чтобы никто тебя не знал.

- У вас есть книга с автографом Тимура Аркадьевича Гайдара и всего семейства Голиковых: «Талантливому певцу Анатолию Шамардину – с восхищением. Тимур Гайдар и его семья. 1962 год. Арзамас». Откуда у вас взялся этот автограф? Какова его история?

- В 1962 году в Арзамасе состоялось торжественное открытие памятника Аркадию Гайдару. Я тогда жил в Арзамасе, я попал туда по распределению после окончания Горьковского иняза и преподавал там в пединституте иностранные языки – английский и немецкий. И вместе с гостями из Москвы, писателями и артистами, а также родственниками Аркадия Гайдара, участвовал в открытии памятника. А вечером во Дворце культуры состоялся большой праздничный концерт в честь этого события. И я пел там разные песни из своего репертуара. После концерта ко мне подошел Тимур Гайдар со своей семьей и подписал мне книгу... И даже дал мне свой московский адрес и телефон и приглашал меня к себе в гости: «Когда окажетесь в Москве, приезжайте к нам гости». Но я ни разу не осмелился позвонить ему и приехать к нему домой. А книгу с его автографом я храню.

Кстати, на концерте в честь открытия памятника Аркадию Гайдару впервые в жизни присутствовала моя мама, инкогнито. Она видела, как хорошо меня принимает публика, и про себя гордилась мной, но не говорила никому, что она моя мама. И когда ее соседки по партеру, молодые девушки, хлопали мне особенно сильно, она спросила их: «А почему вы так сильно хлопаете?» Они удивленно посмотрели на нее и ответили: «Неужели вы не понимаете? Да потому что он очень хорошо поет! И его можно слушать до бесконечности…» Мама потом передала мне их слова, радуясь за меня.

- У каждого таланта есть свои поклонники, как говорил драматург Островский, и, конечно же, поклонницы. Что вы можете сказать о них?

- У меня их много, как и у каждого артиста. Но когда я был молодым, у меня были в основном молодые поклонницы. В каждом городе, куда ни приедешь. Причем были даже такие, которым неважно, как ты поешь. Важно, что ты – артист и молодой человек. Они готовы были преследовать тебя днем и ночью и рвать волоски с твоей головы. У меня раньше были очень густые волосы, а теперь они у меня редкие, с «лысыватостью». И когда кто-то спрашивает, почему у меня осталось мало волос на голове, я отвечаю шуткой: «Мои поклонницы оборвали их себе на сувениры». Сейчас мои главные поклонницы – дамы бальзаковского возраста, дамы средних лет от пятидесяти и выше. Как правило, не только с богатым жизненным опытом, но и с большим культурным багажом и с хорошим, развитым вкусом и с постоянными, неизменчивыми чувствами, благородные дамы. Причем их количество не убывает, а прибывает. Что меня очень радует. А особенно меня почему-то любят старушки, у которых «Отцвели уж давно хризантемы в саду» и глядя на которых я могу сказать словами одного поэта:

Быть может, стар я для девчат,

А для старушек молод.

- Но и молодые девушки любят ваши песни и здорово танцуют под них в ритмах ламбады, диско, рока, биг-бит и в медленных ритмах, так же, как и все ваши менее молодые почитательницы.

- Я люблю всех своих поклонниц, всех возрастов. И вообще всех своих зрителей и слушателей.

- А еще вас очень любят маленькие дети. Я сама видела, как они танцевали и плясали на ваших концертах под ваши песни и подпевали вам… Например, на Новом Арбате, около ресторана «Сбарра», и на Манежной площади, около греческой таверны «Миконос»… что они вытворяли! Мне и всем было так весело смотреть на них!

- Издательница Галина Рой, главный редактор альманаха «Истоки», на вечерах которого я иногда выступаю в ЦДЛ, сказала мне, что ее маленькая внучка, которой всего один годик, обожает мою песню «Сон под пятницу» на стихи Нины Красновой, в моем исполнении, другие мои песни тоже, но эту – почему-то особенно. И когда слышит ее, у нее на лице сразу появляется лирическое выражение, и она начинает плавно, в такт музыке, двигать своими ручками и ножками и склонять свою головку то на одно плечо, то на другое… Маленькие дети, еще не испорченные средствами массовой информации, как-то по-особому чувствуют и воспринимают музыку и голоса певцов, воспринимают всё на инстинктивном уровне.

- Маленькие дети безошибочно чувствуют хороших людей, как и животные. И я думаю, что так же безошибочно они чувствуют и хорошую музыку и голоса. И может быть, не взрослые, у многих из которых испорчен вкус, должны прививать детям хороший вкус к музыке, к песне, а дети взрослым?

- Я думаю, ваша мысль заслуживает внимания.

- А как вы относитесь к понятию дефицита в чем бы то ни было? В жизни, в искусстве, в любви, в еде…

- Дефицит - это хорошая штука. Дефицит во всем. Даже дефицит в продуктах имеет свою прелесть. Продукт который редко встречается и которого мало – вкусней, чем тот, который встречается часто и которого так много, что, как говорится, ешь – не хочу. Если каждый день кушать шоколадки, то на них глаза смотреть не будут. А если их кушать редко - это совсем другое дело, это особое удовольствие.

- А какую еду, какие продукты вы больше всего любите?

- Я ем все подряд, что попало. Я – всеядный. Но, допустим, мяса ем мало. Не люблю мясо, по чисто нравственным и психологическим причинам. Я, как Брижит Бордо, жалею животных, которых убили ради того, чтобы их съесть. Я больше люблю овощи и фрукты, вегетарианскую пищу. Для пополнения запаса биоэнергии люблю курагу, изюм, черносливы. Для лучшего звучания голоса и для смягчения связок - чай с медом. Не люблю тяжелую пищу. Она вредна для голоса, для пения и вообще для самочувствия.

- Виктор Боков очень ценит вас как певца и композитора, говорит, что у вас очень красивый голос и очень красивые песни, которые лучше вас никто не поет, и даже посвятил вам свои стихи «Моему композитору Анатолию Шамардину»…

- И даже напечатал их в своей книге «Жизнь – радость моя»:

Я нашел тебя не в крапиве,

В окруженьи серьезных дел.

Был при встрече такой ты красивый,

Потому что красиво пел.

Я дружу с Боковым больше тридцати лет. Написал более тридцати песен на его стихи. Выступаю на его авторских вечерах. В свое время объездил с ним всю Россию, выступал с ним в разных городах. Я часто перезваниваюсь с ним, бываю у него в Переделкине. Вхож в его дом, в его семью. Люблю посидеть с ним за столом, послушать его мудрые речи, веселые байки и каламбуры, его новые стихи, прямо из-под пера с непросохшими чернилами.

- Вы целых тридцать лет дружили с выдающимся русским гитаристом Сергеем Ореховым. Скажите немного об этом, хотя бы репризно, коротко, в общих чертах…

- Я познакомился с ним в 1970 году, на каком-то концерте. Он играл там на гитаре, и мне очень понравилось, как он играет. На нем не было ярлычка или бейжа: «выдающийся гитарист». И мало кто тогда понимал, что это выдающийся музыкант. Но мне очень понравилось, как он играет, а ему понравилось, как я пою. И мы обменялись с ним телефонами и стали перезваниваться и потом подружились. И он стал мне аккомпанировать на концертах. Я пел русские песни и романсы и свои авторские песни, а он мне аккомпанировал. Мы выступали вместе с ним. И делали в студиях студийные записи моих песен. И рабочие записи, прямо у него дома, уникальные, как я теперь понимаю, записи. Причем он играл всегда экспромпом, был мастер экспромтов, и никогда ни в чем не повторял сам себя.

- Вы собирались поехать с ним в Германию, на гастроли… Но так и не съездили…

- Когда во время перестройки открылось «окно в Европу» и исчез «железный занавес», я стал ездить выступать за границу, в Германию. Съездил туда несколько раз с владимирским гитаристом Андреем Лебедевым - так сказать, проторил и накатал туда дорогу, и в 1994 году решил прихватить с собой Сергея Орехова, повыступать с ним в Германии. Предварительно показал там немцам его пластинку. И они проявили громадный интерес к нему как к выдающемуся музыканту. И прислали нам с ним вызов на гастроли и принялись заранее готовить афиши для наших концертов. Он, как и я, оформил себе загранпаспорт… Я купил билеты на самолет, ему и себе. Мы приехали в аэропорт. Началась посадка на самолет. И тут выяснилось, что у него в каком-то документе не хватает какой-то подписи, какой-то малосущественной закорючки. Сотрудники нашего немецкого посольства в Москве то ли не углядели этого, когда давали ему визу, то ли, из вредности, из такого немецкого садизма, нарочно умолчали, что у него не хватает одной подписи, которую он легко, без всяких проблем, мог пойти и взять вовремя, где следует, если бы он знал, что она нужна. Если бы они предупредили его об этом. А они не предупредили, хотя он подарил им свою пластинку (которая теперь считается уникальной реликвией), они только поулыбались: «данке шон, данке шон, бите…». И вручили ему визу. А о том, что у него на какой-то бумаге не хватает какой-то подписи, умолчали. Они любят тайно поиздеваться над нашими людьми, немецкие бюрократы, которые хуже наших советских бюрократов. И вот мы с ним приехали в аэропорт. Началась посадка на самолет. У меня с документами было всё в порядке. И меня пропустили через контроль на посадку. А его задержали и не пропустили, сказали ему: «Ой, у вас тут одной подписи нет... Вам нельзя лететь». Тогда я тоже не полетел в Германию, не полетел один, без него. Вернулся к нему, с посадочной площадки. И наши гастроли сорвались. И билеты наши пропали. Очень дорогие билеты, которые стоили больших денег. Я уж не помню, сколько они стоили, помню, что очень дорогие были билеты. Но главное – наши гастроли сорвались, наши творческие планы. И это, естественно, был большой удар для нас обоих, и для меня, и для него. Он с горя запил, надолго замутился и вышел из строя. Мне тогда подумалось о том, как плохо, когда человек с уникальным творческим даром должен подчиняться каким-то общим инструкциям и законам, писанным для всех. Мне подумалось, что для такого человека не должно существовать никаких границ, что его должны пускать на все самолеты и во все страны мира без всяких виз и паспортов… Он должен свободно передвигаться по миру, как Мстислав Ростропович. Он должен только сказать, например: «Я – Сергей Орехов», – только назвать свое имя, и все границы и все двери должны открываться перед ним сами собой, автоматически. Потому что он уникальный человек, гений… Сергей Орехов был гений гитары… И его не пустили в Германию. Кто только туда не ездит, и совсем случайные люди, которым там делать нечего, и бандиты, и террористы, всех туда пускают, а его не пустили. Из-за какой-то закорючки. И Германия не услышала такого выдающегося гитариста, русского Пако де Люсия. Через несколько месяцев я опять поехал в Германию, но уже без Сергея Орехова. И выступал там без него, с Андреем Лебедевым, который к тому времени уже перебрался туда жить со всей своей семьей.

- Анатолий, а вы не мечтали остаться в Германии жить?..

- Нет. Хотя у меня были шансы остаться там. Я мечтал только ездить туда выступать. В России я не могу заработать денег, чтобы записывать свои песни. Потому что у меня здесь мало концертов, и все они в основном благотворительные или с чисто символической оплатой. Я не востребован в России, потому что широкая публика не знает меня и мне трудно собрать на свой концерт большой зал с дорогими билетами. Востребованы те, кого публика знает. А она знает только тех, кто раскручен средствами массовой информации. А я не вхожу в число раскрученных, потому широкая публика меня не знает, потому я и не востребован.

- Анатолий, вы уже много лет не были в Германии…

- В 1995 году я должен был ехать в Германию работать по контракту. Но наше немецкое посольство в Москве почему-то не пустило меня в Германию, не объяснив никакой причины.

- А когда и где состоялся ваш последний концерт с Сергеем Ореховым?

- Наш последний с ним концерт состоялся незадолго до того, как он умер. Мы захотели подзаработать денег. И искали, где бы выступить. Еле-еле нашли при каком-то мебельном павильоне маленький ресторанчик на ВДНХ, кафе-ресторан, убыточный, малопосещаемый, как сказал нам хозяин этого заведения. И целый вечер выступали там, при слабых настенных фонарях, в полупустом зальчике, по полной программе, с полной выкладкой, так, будто на сцене престижного зала гостиницы «Россия». Нашими слушателями были в основном официантки, бармен, повара, метрдотель и несколько гостей за столиками, влюбленные пары. Они очень эмоционально реагировали на наше искусство. Я пел русские романсы и песни и свои авторские и играл на гитаре. А он аккомпанировал мне и играл свои сочинения, пьесы и вариации на темы русских песен и романсов в своей интерпретации. Он тогда только что вышел из большого запоя и из больницы, был очень слабый и бледный после болезни, и такой грустный, смиренный и как бы виноватый, такой, будто его подобрали на помойке или под забором, как брошенную дворовую собаку, помыли, почистили, принарядили и вытащили, выпустили с гитарой в свет, пред очи почтенной публики. Он сидел в парадном костюме, в белой рубашке, с нашейным бантиком-бабочкой, очень опрятный и очень трогательный. И играл, несмотря на свое физическое недомогание, даже лучше, чем всегда. Старался не ударить лицом в грязь. Когда я спел песню «Улетела пташечка», у людей на глазах появились слезы.

Улетела пташечка в дальние края,

Улетела молодость, молодость моя.

Воротится пташечка в свой зеленый сад,

Только не воротится молодость назад.

Хозяин обещал заплатить нам деньги через несколько дней. Но тянул, тянул резину и в результате ничего не заплатил.

- Он даже не понял, кого он тем самым обидел: выдающегося музыканта и выдающегося певца, которые на дороге не валяются… Он, видно, подумал про вас: а, пришли ко мне с улицы какие-то два никому не нужных, никому неизвестных бродячих артиста в годах… Никто их не знает, и я их не знаю… Если бы они были выдающиеся, их все знали бы и они выступали бы в зале гостиницы «Россия», а не у меня, а раз никто их не знает… значит они – так себе… И зачем я буду им платить? Пусть радуются, что я разрешил им выступить на публике.

- Вскоре после этого Сергей Орехов умер. Он при жизни был недовостребован в мире искусства и недооценен. Ему не хватало любви и внимания широкой публики и выходов на эту публику. Не хватало концертов на хороших площадках, за хорошие деньги. Он иногда выступал бог знает где, бог знает с кем, бог знает перед кем, за гроши. Может быть, поэтому он и пил, как многие выдающиеся, но недовостребованные и недооцененные творческие личности, страдал такой «редкой» болезнью, как алкоголизм. Ему надо было выступать в лучших залах и быть всё время при деле… И - больше записываться в студиях, для дисков и компакт-кассет. Он, правда, не любил записываться в студиях. Его было трудно затащить туда, но я все же затаскивал его... И я счастлив, что успел записать с ним, и в студии и прямо у него дома, много песен, в том числе все песни на ваши, Нина, стихи, целый блок. И некоторые русские романсы и песни. И таким образом запечатлеть для людей искусство этого гитариста.

- Сейчас в лучших залах Москвы каждый год проводятся вечера памяти Сергея Орехова…

- Я участвовал в самом первом вечере памяти Сергея Орехова, в Политехническом музее. Вместе с его женой – певицей Надеждой Тишининовой, которой, как и мне, он когда-то аккомпанировал в концертах. На этом вечере мы с ней выступали перед зрителями целых три часа, целых два отделения, пели песни из его репертуара и рассказывали о нем. …Сейчас уже все, в том числе и самые крупные музыкальные специалисты, называют его гением, пытаются воздать ему должное, правда, с опозданием, как это всегда бывает. И к каждому вечеру памяти в издательствах выпускаются буклеты и книги с воспоминаниями о нем и со стихами, посвященными ему.

- Но некоторые люди и организации, которые не признавали его при жизни и от которых зависела его судьба, раскрутка, популяризация, заработок, психологическое состояние, до сих пор не желают признавать его и делают вид, что его не было и нет...

- Да. Они и при жизни относились к нему воинственно-негативно, по-хамски или совершенно равнодушно и индеферентно, и сейчас.

Он в свое время сильно натерпелся от таких ценителей искусства, которые не ценят талант не только из зависти, но и из-за своего низкого уровня развития, из-за своей недоразвитости, и потому, что у них не хватает таланта оценить настоящий талант, оценить гения… Не дай бог, когда во главе какой-то творческой организации стоит посредственность. Она будет душить и давить таланты и окружать себя посредственностями и поддерживать их, искренне считая, что они и есть то, что надо, и выдавать их за таланты и тем самым вводить многих в заблуждение и портить у них вкус и переворачивать систему ценностей сверху вниз.

- В том, что в Москве устраиваются вечера памяти Сергея Орехова, нет заслуги, например, Москонцерта?

- К сожалению, нет. Этим занимаются какие-то совсем другие организации и другие люди, его почитатели. Много сил для этого прилагает его жена, теперь уже вдова, Надежда Тишининова… певец и ведущий концертов Надир Ширинский… и так далее…

Слава богу, что есть у нас люди, которые понимают, что уникальное дарование надо замечать и поддерживать, чтобы все знали о нем. Если о нем никто не знает, это все равно, что его нет. И если артист хочет, чтобы о нем знали, и старается пробиться куда-то, это происходит не из-за каких-то его амбиций, а просто без этого артист не существует… Он не существует без публики, без зрителей.

- Артист рожден для того, чтобы выступать перед людьми, и гитарист, и певец. Не для одного же себя гитаристу сидеть и бренчать на гитаре, а певцу петь. Ему хочется, чтобы и люди слушали его и получали от этого удовольствие…

- Талант – народное достояние. И если ему не дают стать достоянием народных масс, пробиться к широкой публике, а вместо него подсовывают людям всякую дешевку, искусственный заменитель, то этим самым не просто обижают людей, лишая их удовольствия услышать прекрасного музыканта или певца, а совершают преступление против них и портят у них вкус. И переворачивают систему ценностей с ног на голову. Плохое оказывается наверху, на самом виду, в поле зрения, в центре внимания, в лучах славы, а хорошее – где-то внизу… Конечно, золото и в грязи блестит. Но лучше когда оно находится не в грязи.

- У вас в жизни было много веселых историй, связанных с вашей работой в филармониях? Припомните и расскажите читателям какую-нибудь одну из них.

- В семидесятые годы мне приходилось ездить выступать от Владимирской филармонии по заводам и фабрикам, по колхозам и совхозам Владимирской области, с сольными концертами или сольными отделениями. Иногда приходилось участвовать в так называемых «гарантийных» концертах, вместе с лекторием, с какой-нибудь группой. И вот я приехал с лекторием в город Вязники и пошел в местное управление культуры, чтобы сказать там кому надо, что мы приехали, и чтобы узнать, куда нас всех пошлют выступать. А нас должны были послать на животноводческую ферму. Ну, прихожу я в управление, говорю сотрудницам: «Вот мы приехали выступать». - Они говорят мне: «А вы кто такой будете?» - Я говорю им: «Я вокалист, певец, моя фамилия Шамардин». – «А что за группа приехала с вами?» - «Ну, это самое, - я говорю, - артисты… они у вас уже были…». – «Ну давайте перечислите их фамилии, мы запишем…». – Я говорю: «Запишите, - и диктую фамилии. – Гитарист… Запишите, - говорю, - фамилия Жеребилов, он на гитаре играет… Певица, - говорю, - Коровина… - Они так несколько удивились чему-то, я не понял, чему, и поясняю: - Коровина поет песню «Над полями да над чистыми»… - И продолжаю перечислять фамилии: - Жеребилов, Коровина… Потом, значит, запишите… Копытов - тенор… Ну и я, Шамардин…». Они говорят: «Скажите, а у вас там что – все, что ли, с такими вот… животноводческими фамилиями, с животноводческим уклоном?» - Я говорю: «Да нет, это просто случайное совпадение… Подбор такой вышел…» - «А может, это псевдонимы?» – «Ну какой же артист возьмет себе псевдоним – Копытов или Жеребилов?»

- А работницы фермы как всё это восприняли? Как юмор? Или никак?

- Когда им объявляли фамилии артистов, они улыбались и говорили: «Все свои к нам приехали, все свои».

- Анатолий, в Москве есть Греческое общество, Греческий культурный центр. Я знаю, что вы выступаете там иногда.

- Да. Я пою там греческие песни. На сборных благотворительных концертах, посвященных разным историческим датам. В этих концертах участвуют и другие певцы греческого происхождения – Ксения Георгиади, Мила Романиди, Сергей Чичмели… Как-то и Елена Камбурова выступала.

- Я помню, на вашем авторском вечере в Комитете Мира и Согласия заслуженный работник культуры России Валерий Сафошкин сказал про вас: «В Греции все есть. Но там нет такого прекрасного певца, как Анатолий Шамардин».

- Это точно. Точно, что Сафошкин говорил это. И точно, что в Греции нет певца Анатолия Шамардина. Там есть Даларас и другие.

- Песни на стихи каких поэтов вы сочиняете и поете?

- На стихи Виктора Бокова, Новеллы Матвеевой и ее мужа Ивана Киуру, на стихи Алима Кешокова, Геннадия Георгиева, Николая Старшинова… В последние годы я сочинил целый букет песен на стихи поэтессы Нины Красновой, Принцессы Поэзии «Московского комсомольца»… Сейчас подготовил эксклюзивный вариант компакт-кассеты «Сон под пятницу», куда включил тринадцать своих песен на ее стихи, а также два десятка ее прикольных частушек на мой мотив, всё – в моем исполнении. Осталось найти фирму, которая выпустила бы эту компакт-кассету.

- А вам приходилось видеть живого Сергея Лемешева?

- Да. Я видел его в конце семидесятых годов, два раза. В радиокомитете на улице Качалова. Один раз прихожу туда записываться для какой-то передачи. Иду по коридору. Смотрю, из кабинета, на двери которого тогда висела табличка «Вокальное отделение», выходит такой пожилой, очень пожилой мужчина, который показался мне старым стариком. Такой маленький, толстый, какой-то никакой, неприметного облика, серой внешности, совсем не похожий на выдающегося человека, а похожий на простого человека, причем на слесаря-сантехника… Я узнал в нем великого певца Сергея Лемешева, своего кумира. Ему тогда было семьдесят два года. То есть он был не такой уж и старый, как я сейчас понимаю, а тогда он показался мне, по молодости моих лет, старым. А через несколько месяцев, я опять увидел его, и опять там же. Он опять выходил из кабинета, на котором висела табличка «Вокальное отделение»… На экране он такой красавец-сердцеед с зажигательными глазами, а в жизни был очень невзрачный, такой, что если пройдет по улице, на него и внимания не обратишь.

- …Как самым лучшим певчим птицам – например, соловьям – природа дает скромную, в отличие от каких-нибудь петухов и фазанов, внешность, так часто и самым лучшим певцам.

- Потому что для певцов, как и для певчих птиц, самое главное – не внешность, а голос.

- Анатолий, у вас хватает времени читать книги, газеты и журналы? У многих людей не хватает на это времени.

- Я очень люблю читать и очень много всего читаю, и не от случая к случаю, а каждый день. Я без этого не могу жить. Даже иногда не успеваю какие-то важные дела сделать. Всё читаю. И в метро, и дома. Особенно люблю читать перед сном.

- Кого из писателей, например, из русских и зарубежных классиков, вы больше всего любите?

- Зощенко, Хармса, Чехова, Нушича, Гашека. Я перечитываю их по многу раз. Они мне не надоедают. И я могу каждое жизненное событие, явление, ситуацию подкрепить каким-нибудь аналогичным литературным примером из их книг. Еще я люблю философские книги, Монтеня, Толстого, недавно открыл для себя Розанова… Люблю следить за движением мыслей великих людей и находить у них мысли, созвучные моим.

- А книги на немецком языке вы читаете, чтобы не забыть немецкий язык?

- Само собой. Обязательно. Так же, как русские. Люблю читать книги немецких писателей в подлиннике и, для своего собственного развлечения, китайские анекдоты, переведенные на немецкий язык.

- А какие газеты и журналы вы читаете?

- Самые разные. Из газет - «Московский комсомолец», «Новую газету», «Аргументы и факты», «Вечернюю Москву», «Литературную газету», «Слово»… Сейчас стал еще читать «Экспресс газету», потому что там появилась частушечная рубрика Нины Красновой «Залёточки», очень смешная, веселая, прикольная, остроумная и очень нужная людям. Из литературно-художественных журналов, кроме некоторых старых, таких, как «Юность», регулярно читаю журнал Юрия Кувалдина «Наша улица». Всегда нахожу там что-нибудь интересное для себя, то, чего нельзя найти в наших академических литературных журналах. И даже печатаюсь там иногда.

- Анатолий, как вы считаете, чего вам не хватило в жизни, чтобы полнее реализовать себя и осуществить свою некую программу-максимум?

- Да много чего. И, наверное, счастливого стечения обстоятельств.

- А вам не кажется, что плюс ко всему вам, как артисту, не хватило хорошего режиссера, который оценил бы вас, понял, на что вы способны, увидел бы ваши потенциальные возможности и перспективы и подсказал бы вам, что делать и в каком направлении идти?

- Да, мне всегда не хватало такого человека, который подсказал бы мне, как мне действовать, что мне делать на разных этапах моей жизни… в каком направлении идти. Поэтому я много сил потратил, распылил не на то, на что надо, наделал много ошибок и сделал много не тех шагов, какие надо. «Как много пройдено дорог, как много сделано ошибок», говорю я, перефразируя Есенина на свой лад. Но моя жизнь не кончена. И я думаю, что главное и лучшее у меня не позади, а впереди. В данное время мне не хватает не столько режиссера, сколько менеджеров, которые устраивали бы мои платные концерты, и такого спонсоров, которые спонсировали бы меня, чтобы я имел возможность записать в хороших студиях весь свой репертуар и выпустить новые лазерные диски и компакт-кассеты с песнями в своем исполнении. Выпускать свои лазерные диски и компакт-кассеты – это для певца все равно, что для поэта издавать книги. А держать свои песни в столе это все равно, что писателю писать в стол. И пока они не вышли в свет, это все равно, что их нет. Но главное – творить. Если у тебя есть что издавать, это когда-нибудь издастся и найдет своих почитателей.

- Анатолий, у вас такая редкая для певца фамилия, что вам не надо брать себе артистический псевдоним… У нас в России нет второго такого певца с такой фамилией. И, наверное, не только в России, но и во всем мире.

- Как сказал один мой приятель:

В мире есть такой один

Анатолий Шамардин.

- Между прочим, у Толстого в романе «Война и мир» упоминается шамардинский редут. А в Оптиной пустыни, куда Толстой бежал из своего графского поместья, был Шамардинский монастырь...

- Это в Калужской области. Толстой в своем дневнике писал про этот древний монастырь: в Шамардинском монастыре проживают шестьдесят монахинь, шестьдесят шамардинских дур… Так что моя фамилия – старинная и вообще-то не такая уж неизвестная.

- А как вы думаете, что означает ваша фамилия, от какого слова она происходит?

- Один мой приятель утверждает, что она состоит из слов: шамар эддин. Что значит – шах шахов. Но я не шах и не ощущаю себя шахом. Скорее – временами – бомжом. В моей жизни бывали казусы, связанные с моей фамилией, которую многие почему-то плохо запоминают и часто искажают. Одна ведущая концерта когда-то назвала меня – ШамОрдин, от слова «морда», торжественно, с хорошо отработанной дикторской выразительностью объявила на весь зал: выступает Анатолий Шамордин! Кое-кто называл меня и ШамЫрдин, почти как Черномырдин. А в Татарстане когда-то повесили афишу, на которой написали крупными буквами: в концерте участвует Анатолий ШАРАМУДИНОВ, как будто моя фамилия происходит от слова, связанного с мужскими гениталиями, что само по себе, может быть, и неплохо.

- Под конец нашей беседы вы, может быть, вспомните какой-нибудь экстравагантный и веселый эпизод из вашей артистической жизни?

- Когда я жил и работал в городе Шадринске, преподавал в местном институте иностранные языки, я был приглашен в город Курган выступить на телевидении, спеть, люди хотели меня послушать. Но ехать туда нужно было срочно, чтобы не опоздать к намеченному дню и часу, а ехать было не на чем, ни одной машины при институте не оказалось. И шадринцы предоставили в мое распоряжение ПАРОВОЗ, целый паровоз, но, естественно, без прицепленных к нему вагонов. И я ехал в нем один, вернее - вдвоем с машинистом, и с гитарой. И приехал в Курган на паровозе, как Ленин на броневике. И сотрудники телевидения и зрители встречали меня на перроне, среди зимы, цветами.

Беседу провела и записала

Нина КРАСНОВА

Беседа Нины Красновой с Анатолием Шамардиным печаталась в сокращенном виде, фрагментами:

в журнале «Наша улица» (№ 3-2003),

в газете «Сенеж» (№ 2, 13 января 2003 г., под псевдонимом Александр Кузнецов),

в газете «Слово» (№ 4, 31 января – 6 февраля 2003 г., и № 48 – 49, 5 – 18 декабря 2003 г.),

в газете АИФ «Долгожитель» (№ 20, октябрь 2004 г.)

и т.д.