Анатолий Алексеевич Капустин родился в 1937 году в г. Куровское Московской области. Окончил Всесоюзный заочный машиностроительный институт (ВЗМИ). Работал корреспондентом городской газеты «Лобня», главным режиссёром Управления культуры г. Долгопрудный и ведущим эстрадных программ ансамбля «Русский сувенир». Академик Международной Академии наук экологии, безопасности человека и природы (МАНЭБ). Лауреат премий: «Золотое перо Московии», имени Николая Гумилёва, Московской областной имени Роберта Рождественского и Всероссийской литературной премии имени Николая Рубцова. Отмечен Почётным дипломом имени Кондратия Рылеева. Кавалер золотой Есенинской медали, юбилейные медали: 50 лет МГО СП, 70 лет Союзу писателей СССР и его правопреемнику МСПС. Член Союза писателей России, член Союза журналистов России, Академик Международной Академии наук экологии, безопасности человека и природы (МАНЭБ). Все свои прозаические произведения напечатал в журнале Юрия Кувалдина "Наша улица". Книгу рассказов Анатолия Капустина "Куровское-Лобня" издал Юрий Кувалдин в своём издательстве "Книжный сад" в 2003 году.
Предисловие
Юрий Кувалдин
СВАРЩИК СЛОВ
Все великое в литературе делается экспромтом. Этого принципа придерживался не только Федор Достоевский, но, судя по всему, его придерживается и подмосковный писатель Анатолий Капустин. Он пришел в литературу прямо с улицы. Как будто он специально ждал того момента, когда я создам журнал “Наша улица”. Хотя до этого, как и положено самодеятельно развивающемуся таланту, он сочинял стихи. Он принес в редакцию, конечно, кучу стихов и несколько прозаических миниатюр. Стихи я отложил в сторону. А вот проза заинтересовала меня своей лапидарностью, точностью жизненных ситуаций, оригинальностью авторского взгляда. Как будто сама жизнь в данном случае была изъята из законов тления и превращена в литературу. Мы же знаем, что только литература не признает смерти.
Капустин в одном из рассказов пишет, что они, малыши, таскали с собой в связанных мамами сеточках чернильницы-непроливашки и фуксиновые чернила. Почему так называли, “фуксиновые”, эти чернила? Сейчас даже слов таких нет. Аромат непонятного слова является составной частью русского писательства. Лесков на этом целую эстетику выстраивал.
Многое в произведениях Капустина выражено отрывочно и, может быть, недостаточно ясно. Зато любовь Капустина к человеку проступает абсолютно определенно в его рассказах, несмотря на разнообразие их тем и сюжетов. Хотя сюжетными трудно назвать его вещи. Это картинки из жизни. Настроения, положения, угол взгляда. Одним словом, короткие рассказы. Они хороши для газеты, где постоянно не достает места.
Вот маленький этюд о голоде, который заставлял Капустина-ребенка в ожидании мамы бродить по комнате, толкал из угла в угол и, помотав, вновь и вновь подводил к закопченной сковородке, где сохранились противные, спекшиеся кусочки отрубей. Мать вошла неожиданно, уставшая и замерзшая, такая же, как дети, голодная, и Капустин не заметил того привычного движения рукой, каким она обычно доставала из кармана хлеб или картошку, завернутую в тряпочку. Капустин понял все. В то время многие жители Куровского шли к воинским эшелонам просить оставшуюся от раздачи солдатам пищу. Поезда двигались часто, бойцы спешили набрать воды. Посторонним запрещалось приближаться к составу. Внимание Толи Капустина сосредоточилось только на еде, которую по очереди уносили домой счастливые руки. Запах борща бил в нос, выделяя во рту обильную слюну. Тщетно он пытался пробиться то с одного, то с другого конца вагона. Люди сплелись плотным жгутом. Вот и дверь. Толя вытянулся, как струна, на носках, выше приподнял свой бидон. Вдруг один из поваров виновато проговорил: “Все, товарищи, расходитесь”. Земля как будто провалилась под ногами Толи. В сознании промелькнула картина сидящего на печи умирающего брата. Пробежав глазами эшелон, Капустин заметил, как из вагона напротив с затаенной грустью внимательно смотрит пожилой солдат. Толя застыл перед ним, не в силах что-либо сказать. Язык отяжелел, горло перехватили ожесточенные спазмы, а дремавшие слезы брызнули густым потоком по щекам... Боец сунул ему под мышку буханку хлеба, переложил из котелка в бидончик кашу и молча удалился...
Есть у нас в стране много маленьких городов. В прежние времена их называли захолустными - все эти Шатуры, Талдомы, Клины и Куровские. Отзывались о них пренебрежительно (“медвежьи углы”, “сонное царство”, “стоячее болото”) или, в лучшем случае, с некоторым снисходительным умилением перед их живописной провинциальностью - перед домишками с пылающей на окнах геранью, водовозами, церквушками, вековыми плакучими березами и заглохшими садами, где буйно разрастались крапива и лебеда. Жизнь в этих городах была большей частью действительно сонная, скопидомная и незаметная. Трудно было подчас понять, чем занимаются и как прозябают их обитатели. Сейчас почти все эти города объявлены районными и стали центрами промышленной и сельскохозяйственной жизни прилегающей к ним округи. Но несколько пренебрежительное отношение к ним существует и поныне.
Анатолий Алексеевич Капустин родился в 1937 году в одном из таких “медвежьих углов” - в городе Куровское (от этого - первый город названия книги) Московской области. Да, действительно, неудобное какое-то слово среднего рода, к которому обязательно нужно приваривать, как это постоянно делает Капустин, слово “город”. Иначе не поверят. Спросят, что это еще за “курва” такая? В энциклопедическом словаре вообще говорится одной строкой: “Куровское, г. (с 1952) в Моск. обл. Ж.-д. уз. Текст. пром-сть”.
Иллюстрацией к определению “текст. пром-сть” приведу замечательную цитату из Капустина, много говорящую о его неподдельном мастерстве: “Край-то наш текстильный. Комбинат именитый. Девчонок много. А тут еще по разнарядке студенточек из техникума на практику прислали. Общежития забиты. Размещали их группами по частным домам. На одном только конце нашей улицы факультет расселился. И начались посиделки, танцы под гармошку, песни под гитару, гулянья до петухов. Девушки работали посменно. Бывало, прибегут домой и под душ; кабинка такая, устроенная на задворках из четырех столбов, обшитых фанерой, наверху - огромная бочка. Вода за день нагревалась солнцем. Вот девчата и освежались от жары фабричной, стоя на деревянном поддоне. Видны были только ножки до колен. Чтобы увидеть большее, что делали пацаны? Пробирались огородами, вытаскивали высокую подставку, вместо нее бросали лист фанеры и прятались, ожидая очередную жертву. Она заскакивала козочкой шустрой, скидывала халатик, не понимая, что теперь с улицы ее видно до пояса, как на ладони, и плескалась в свое удовольствие, поворачиваясь то “шоколадницей”, то “проказницей”. Этот телевизор закрылся после сумасшедшего визга, когда один из мальчишек похлопал купальщицу по попе. Я подобными делами не занимался. Уже женихался с ними. Помню, на очередную встречу надел светлый костюм старшого, своего-то не было. Великоват, конечно; но так хотелось выглядеть солидным мужчиной. Ох, и пообжимался же я в тот вечер! Девчонка-то оказалась знойная. Все темные углы бараков пообтирал. В пылу любовной страсти не заметил, что стены накануне покрасили. Гардероб брата испачкал основательно. Правда, об этом я узнал только утром, вешая одежду в шкаф. Вот когда челюсть отвисла”. Такая вот проза жизни у писателя Капустина.
Анатолий Капустин родился в многодетной семье: четверо братьев и четыре сестры. Отец, Алексей Устинович, много лет работал лесником. Мать, Анастасия Сергеевна, была ткачихой. Часто отец брал маленького Анатолия в лес и на покос. В одну из прозаических миниатюр Капустин вставил такое, на мой взгляд, свое совершенное стихотворение, которое вполне могло бы украсить антологию классической русской лирики:
На листьях золотых
Ножом сверкает солнце.
Такой звенящий цвет
Волнительно колюч.
И ветер не утих -
Стучит в мое оконце.
В полнеба - жизни свет!
Полнеба - смертных туч!
В природе перекос:
И солнца нож, и дождь льет!
Такая красота
Покоя не дает.
Встаю - и на покос.
Ведь я работать должен.
Пол-луга - сухота,
В пол-луга ливень льет.
Трава шумит волной,
Как море. Стонут птицы.
Ложится синий вечер
В совхозную межу.
А слева - дождь стеной,
А справа - луг искрится,
И я с косой - навстречу
Небесному ножу!
Куровское. Что за название! За что, кажется, можно полюбить этот то ли городок, то ли поселок, то ли село? Теперь-то мне понятно, за что Куровское полюбил я и читатели “Нашей улицы”, за то, что в Куровском родился замечательный писатель Анатолий Капустин. О детских годах им написаны такие простые строки:
Нас было восемь человек,
И мать, чтоб счастье в дом вселилось,
Как монахиня целый век
Перед иконами молилась.
И замечательно здесь даже то, что сдвинуто ударение в слове “монахиня” на последний слог. Все замечательно в произведении бывает тогда, когда оно движется любовью. Мать молилась, а счастья не было. Жили, как и все советские люди, трудно. После школы Капустин работал машинистом электрокозлового крана до призыва в армию с 1956-1959 гг. Одно название крана чего стоит - “электрокозловый”! Это такой подъёмный кран в виде моста на жестких опорах (козлах), передвигающийся по рельсовому пути или бетонному основанию, а на мосту устанавливается грузовая тележка или таль. Этот кран применяют для обслуживания открытых складов и в строительстве. Грузоподъемность огромная, до 800 тонн, пролет до 170 метров. Управлял этой “козловой” махиной Капустин и одновременно сочинял стихи, которые начал писать со школьных лет. Впервые опубликовался в газете группы советских войск в Германии, где проходил срочную службу, - “Советской Армии”.
В 1964 году Капустин окончил Московский машиностроительный техникум. В период учебы выступал со своими стихами вместе с Беллой Ахмадулиной, Виктором Боковым, Евгением Евтушенко. Читал стихи на многих студенческих вечерах.
Будущий прозаик Капустин работал на крупных авиационных и машиностроительных заводах Москвы и одновременно учился на вечернем отделении ВЗМИ. Получил диплом инженера по оборудованию и технологии сварочного производства. Прошел все этапы его вплоть до главного сварщика, главного технолога завода.
Конечно, поэзия для Капустина - первое его увлечение. Стихи публиковал в районных Мытищинской, Павлово-Посадской, Лобненской городской и заводских газетах. От общества “Знание” часто выступал с авторскими вечерами поэзии в школах, пансионатах, домах отдыха, заводах и различных учреждениях Лобни. Его басней “Свинья и Кошка” однажды заинтересовался главный редактор журнала “Юность” Борис Полевой, но когда дошло дело до выполнения его поручения по подготовке подборки Капустина к публикации, дело это погубили сотрудники отдела поэзии Латынин и Злотников (называю их здесь не для рекламы, а для заклеймения, потому что они сами, являясь серыми личностями, посредственностями, из чувства зависти к талантам “с улицы”, погубили не одно дарование). Пробиться в то время на страницы литературных изданий, практически, было невозможно. Кстати, это одна из главных причин гибели Советского Союза. Не может существовать страна, наложившая запрет на свободное движение Логоса.
Есть очень верное суждение, что в настоящей литературе нет мелочей. Вот и здесь каждое, даже, на первый взгляд, ничтожное слово Капустина, каждая запятая и точка нужны, характерны, определяют целое и помогают наиболее резкому выражению идеи. Хорошо известно, какое потрясающее впечатление производит точка, поставленная вовремя. Капустин умеет это делать, не растекается мыслью по древу.
Я говорю это к тому, что как в прозе Капустина, так и в его жизни нет мелочей. Каждый, даже как будто бы пустяковый, поступок героев Капустина или его самого, или вскользь брошенная Капустиным фраза раскрывают перед нами его облик еще в одном каком-нибудь качестве.
Писатель Анатолий Капустин должен раздваиваться в своей любви к двум подмосковным городам: Куровскому и Лобне. В Куровском он родился, в Лобне давно живет. Каждому городу нужен свой летописец, не только в области исторических событий, но и летописец быта и уклада. Таким летописцем, только не буквалистическим, а художественным, ибо писатель работает в жанре художественной прозы, и становится Анатолий Капустин. Летопись быта с особой резкостью и зримостью приближает к нам людей, быт и нравы Лобни и Куровского. Творчество Капустина я бы сравнил отчасти с творчеством знаменитого москвича - Владимира Гиляровского. Чтобы до конца понять хотя бы Льва Толстого или Чехова, мы должны знать быт того времени. Даже поэзия Пушкина приобретает свой полный блеск лишь для того, кто знает быт пушкинского времени. Поэтому так ценны для нас рассказы Гиляровского. Его можно назвать “комментатором своего времени”. Я сказал, что могу лишь “отчасти” сравнить творчество Капустина с Гиляровским. Это “отчасти” заключается в том, что Капустин не привязан абсолютно к факту, как был привязан Гиляровский. Гиляровскому, как газетчику, был важен факт, а Капустину важна картина, как художнику-импрессионисту, положим, важен образ времени, поэтическая метафора в прозе. Капустин сваривает, как бывший сварщик высочайшей квалификации, слова в образы своего времени.
Часто от неопытных авторов я слышу сетование на то, что вот, мол, они пишут-пишут, а отклика не получают, хотя раздаривают свои публикации многим друзьям и знакомым. По мере сил и опыта я успокаиваю их, говоря, что литература безответна по своему характеру и структуре. Кто ждет ответа от нее (особенно в денежном выражении, как ждали все поголовно члены Союза писателей СССР - оттого он и погиб вместе с СССР), тот рано в ней разочаровывается. Прежде всего и всегда нужно помнить, что нет пророка в своем отечестве. К этому библейскому выражению я, с иронией, добавляю еще, что нет пророка в своей семье, на своей лестничной клетке, в своей редакции, и в своей пивной. Какой ответ нужен Чехову, когда я плачу над его гениальным рассказом “Архиерей”? Чехов биологический давно истлел. Но Чехов метафизический, литературный - бессмертен. Бессмертная реальность получает мой ответ Чехову, и только. Как это предисловие к книге рассказов “Куровское” - мой ответ Капустину, и только.
