Людмила Чутко родилась в Москве. Окончила Московский институт электронного машиностроения. Занималась в поэтическом семинаре при ЦК ВЛКСМ. Сценарист радиопередачи “Дом 7, подъезд 4” (совместное производство корпорации “Би-би-си” и радиостанции “Эхо Москвы”). Автор стихов для спектаклей театра Советской Армии “Приключение Чиполлино”, “Волшебник страны Оз” и др. С прозой дебютировала в "НАШЕЙ УЛИЦЕ", где опубликовано: “Туда и обратно”, рассказ, № 2-2000; “Избранное”, рассказ, № 11-2000; “А.Пелекунин. “Черный маклер””, повесть-пародия на В. Пелевина, № 9-2001.
Людмила Чутко
БЕЗЫМЯННАЯ БАБОЧКА
рассказ
Телефонный звонок был странным:
- Привет, жена Гоцци! Это Дурандарте...
Кто так шутит? Этот голос она где-то слышала... Нет, не вспомнить. Почему Дурандарте? Она хорошо знала это имя. "Пять лет назад от мага Дурандарте я в подарок великие две тайны получил..."
- Я слушаю. Кто это?
- Тот, кто носит это имя.
- По праву? Я, как жена Гоцци, могу утверждать, что этого права нет ни у одного из живущих. Кто вы? Я вижу, вам известны некоторые факты моей биографии...
- Я знал, что вы не положите трубку. И это не будет простым любопытством. Вы любите загадки...
Да. Это была загадка. Она размышляла, что лучше - решать или оставить ее неразгаданной? Похоже на продуманное заигрывание... Но кто это? Почему - Дурандарте? С этим именем многое связано...
- У меня есть для вас две тайны...
- Дурандарте вручал свои тайны только королям!
- Королей уже нет.
- А вы? Вы, значит, есть?
- Доказательства я пришлю по электронной почте.
- Что?
Связь прервалась. Она удивленно вслушивалась в частые гудки, а потом растерянно положила трубку... Что это? Может быть, ей это только приснилось?
"Снег... А в Китае сейчас, наверно, тепло... Там, говорят, на одной горе есть высоченная лестница... И китайцы... Особые китайцы... Кули называются. Они по этой лестнице тащат на себе тюки на самую вершину... Что интересно, там есть какие-то приспособления, чтобы груз поднимать... А они идут... Каждый день доходят до вершины, изо дня в день... Какая форма! Жест! Иероглиф... Сколько в нем скрыто? Вся культура... Знаки... Они притягивают... Что тут объяснять? Знаки! Ты вглядись! Надо вглядеться... Колышутся лодки, над ними паруса... Тростник... Ветер гонит песок, плывут облака... Бездна! Жили себе люди и оставили знаки... Это память! Наследство! Сфинксы, колоссы... Да что там! Здороваемся, снимая шляпу. Это мы с тобой придумали? Нет. Больше скажу - тут есть одна собака... Идем мы с ней как-то утром, и вдруг побежала, побежала... Подняла ногу и... Я думаю, что такое? Вроде, пустое место... А потом вспомнил - здесь же статуя стояла...
Я знаю тайну... Одну великую тайну... Ты представь - вижу тебя на улице. И забыл, как тебя зовут... Забыл и все. Перебираю имена... Ты есть, ты идешь себе, как ни в чем не бывало, и тебя нет... Или вот, допустим, читаешь ты книгу, а название забыл... Спроси тебя, что читаешь? Сюжет мне рассказывать будешь? Опять получается - есть книга, и нет ее... И собака эта, хоть и дворняжка, ни на что, кроме Лорда не отзывается... А не позовешь - и нет друга... Тайна в том, что все оживает, все откликается только тогда, когда названо своим именем... Надо только точно знать всему имя...
Это еще что! А если сказать себе - я Сократ... Или там - Александр Македонский... А? Было дело, один сказал - я бильярдист, и выиграл партию на бильярде, хотя до этого и кия в руках не держал... А почему? Отозвалось... Потому что все в этих знаках... Вся история! Вся культура. Время - в них. Ведь бывало с тобой, что идешь, говоришь с кем-то, и вдруг, как пронзает - а это уже было! И по улице этой ты шел, и руку вот так поднял... Что это значит? По кругу ходим... Ходим... Стоим! И любая собачка может поднять на нас ногу..."
Знаки... Что тут объяснять? Пять месяцев тому назад она написала этот текст к "Королю-оленю" Гоцци. Он родился в театре, а, значит, изо всего - морозной зимы, холодного репетиционного зала, согретого только вдохновенной режиссерской фантазией, его слов, миропонимания, обрывочных мыслей артистов, Арбата, который был родным - когда-то они с мужем снимали здесь комнатенку, старого стихотворения о снах:
Иду по старому Арбату
И тихо жалуюсь ему:
Все нами прожито когда-то...
Но где? Когда? И почему?
И даже собачка, пробегавшая когда-то по Питеру мимо Бродского, подняла тут ножку... Текст этот в спектакле говорил некто Чиголотти, по Гоцци - слуга мага Дурандарте, подарившего королю Дерамо две тайны: статую, отличавшую ложь, и заклинание для переселения душ... Артисты шутливо называли ее женой Гоцци. Она помнила все голоса. Это не они. Кто же мог так шутить? И зачем?
День брал свое. Радийный сериал, в котором она давно работала, предоставлял огромную перспективу для творчества. И тема была очень интересная: синодром Дауна. И сюжет замечательный: жила-была девочка с этим синдромом, у которой были сводные старшие брат и сестра, а в это время объявился их родной отец и запил, брат ушел с ним, мама и отчим волновались из-за сына, ехали на своей шикарной машине, да и попали в аварию... А бедная девочка никак не могла понять, что случилось, скучала по маме, представляла, что мама спит, и рвалась ее разбудить... Cоседка Варя Климова пришла ее успокоить... Варвара Васильевна, добрая душа... Кто, как она, еще приходит по первому зову, чтобы согреть и успокоить?
Рвется сердце... Это из Гоцци. Привет звонившему. Режиссер тоже позвонил ей неожиданно, а она в это время дописывала сценарий, нет, не про синдром дауна, а про кондоминиум, а, может быть, не про кондоминиум вовсе, а про огород на крыше, который пытались организовать жильцы дома посредством разведения особых калифорнийских червей в подвале, в общем, это проблема требовала полной отдачи, и поэтому она сказала Режиссеру, что освободится только через неделю. Через неделю он снова позвонил, и они никак не могли встретиться, он не был москвичом, не знал метро, договорились, что он оставит ей текст пьесы прямо в театре, и она поехала за ним рано утром... Ей было неудобно - выбирая между червями и Гоцци, она, конечно же, сразу выбрала Гоцци, но сначала надо было раздавить червей. Да она с самого начала знала, что Гоцци - это ее работа...
Трезвый с утра отчим вместо того, чтобы обхаживать девочку-дауна, берет у соседки деньги на молоко для детей, и исчезает. Сын с трудом находит его на следующий день на вокзале... Пьяный отец бьет его, чуть не попадает в милицию, но мальчик отдает последние деньги, чтобы спасти алкаша, и милиция отступает...
"Зачем, Дерамо? Не мучайте меня! О, дайте мне скорее тот отказ", - так молила в пьесе Гоцци любящая Анжела... И у сценариста, когда он подступает к хорошей пьесе, написанной несколько веков назад, холодок в душе - сложится ли? Сойдется? При первой встрече она сказала: "Я представляю, что надо делать", - на что Режиссер среагировал мгновенно и довольно резко: "Неужели?" Но она имела в виду только объем, глубины работы еще не представляла да и представить не могла. В его душе будущий спектакль проступал давно, возможно, не всеми гранями, но уже звучали точные колокольчики Гоцци, он, Режиссер, уже был камертоном, отмечающим малейшую фальшь в дописанном ею тексте. И ей важно было понять, услышать эти колокольчики... Она ловила его интонации, вслушивалась в его речь, понимала, что не дотягивает - тон, полтона... Он говорил, рассказывал... Потом прервал разговор и повел ее по коридорам старого театра, по его бесчисленным внутренним лестницам и переходам, вытекавшим один из другого, переходящим с мужской половины на женскую. Внезапно они нырнули куда-то вбок, в маленькую темную комнату, где стоял макет оформления... Она замерла... Легкие параболы выгнутых реек тянулись в бесконечность... На металлическом занавесе проступали странные иероглифы... Она вбирала это пространство... И не могла вобрать - таков был масштаб... И он не пугал - грел...
Мама умирает. Алкаш трезвеет и немедленно устраивается на работу в Думу. Отец выходит из больницы...
"Но я же знала, что душа Дерамо в его обличьи больше не живет..." Нет, сказать, что ее душа больше в ней не жила - это было бы неверно. Но то, что эта душа временами парила теперь в ином, внезапно открывшемся мире, прекрасном и высоком, где ничего не надо объяснять - объяснить это невозможно - было ясно. Колокольчики зазвенели... И она полетела туда, где можно забыть себя, оторваться от плоти, возраста, воспоминаний, жить интуицией, одной ею... Как в детстве...
Все. Дауны кончились. Нет, в интернете только новости. Ни звонка, ни сообщения. Вероятно, это была шутка... Но она снова увела ее в тот мир... Воспоминания были ясны, теплы, а, значит, живы...
"Я знаю одно - тщетны усилия противиться необоримой власти времени. Оно уносит... уносит все в вечном разрушительном потоке... Но от жизни, погруженной в глубокую тьму, остаются зыбкие тени, что обитают у нас в душе и часто манят и дразнят нас, словно призрачные видения.
Может быть, я безумец... Но я все еще хочу найти то, что живет в моем сознании, в моем собственном Я. Найти где-то вне себя, на земле, в цветении нетленной юности... Возлюбленную, которую я покинул, друга, с которым пришлось расстаться..."
Эти слова Гофмана они тоже отдали Чиголотти. Теперь она снова и снова гонялась за тенью... И странный телефонный звонок "оттуда" все больше будоражил воображение... Было во всей истории, связанной с Гоцци, нечто истинное - как во всем, что происходит как будто случайно, а потом понимаешь, что это совсем не так... Она знала, что в жизни все совсем не так. Трудно сказать уверенно - многие не поймут. Но можно ничего не говорить. Слова ставят точку, а так волшебство продолжается...
Что это был за звонок? И без него она, выбираясь из сутолоки событий - проблем с детьми, бесконечной череды мелких и крупных работ, готовки и ремонта, болезней родителей, собственного продвижения к той черте, за которой время стареть, возвращалась туда, с легкостью перелетая промчавшиеся месяцы... Ночью, за день свернув горы, она падала на подушку. Именно в это тихое время между явью и сном, можно было закрыть глаза и увидеть тянущиеся в бесконечность фантастические деревья, символы деревьев, вобравшие в себя форму всех земных растений, да что там - всего живого, тянущегося, ищущего, ждущего, и, став между ними, одним из них, тоже тянуться туда, к солнцу, звездам, туда, в то время... Она тянулась, а все женское - тертое-перетертое, давленое, да, видно, недодавленное, - вдруг распахивалось в ней... "Наша куколка стала бабочкой!" - как говорил Чиполлино в детской пьеске... И эта бабочка раскрывала крылья неимоверной красоты... Ее никто не видел темной ночью... И только она, чье несовершенное тело оставалось в несовершенном мире, она, знавшая, что всему есть имя, могла назвать эту невиданную бабочку... Бабочка танцевала перед ней, заглядывала в глаза: Выпусти меня... Выпусти! Назови... Ты знаешь мое имя...
Нет. Никогда... Но что может быть прекраснее этой бабочки? Выше? Вот подарок от истинного Дурандарте, и других ей не надо. Да и что может предложить некто, снявший трубку телефонного аппарата? Конфеты? Духи? Две тайны... Но есть ли на свете тайна, сравнимая с этим тайным, радужным полетом души?..
Бабочка билась в ней и тогда, когда она открывала белый компьютерный лист.
Они с Режиссером сидели в актерском кафе после очередной репетиции. На сцене все было пока скомкано, смято. Артисты потерялись. А в Режиссере проступали усталость и отчаянье, которое он гнал от себя. Она пыталась ему помочь - это начало, это пройдет... Все встанет на свои места. "А что вы будете делать, когда это закончится?" - внезапно спросил он. "Напишу пьесу о нас с вами... Она будет называться "Не поговорили..." - полушуткой ответила она. Да, не поговорили, потому что он не позволял себе отвлечений. Только Гоцци... Но его вопрос о будущем был финалом давно начатого разговора, маленького, редкого шага в сторону, на которое он позволил себя склонить... Эта тема возникла вполне естественно - в самом начале их общения. И вовсе не потому, что он хотел узнать, что она успела в жизни, а потому что ей захотелось, чтобы он знал. Глупо, но она не смогла тогда с собой справиться. Рассказывала о радиосериале, о детских пьесках... Зачем? Поскольку она начала, он спросил - а почему не пишете больших пьес? Она остановилась. Поняла, что загнала себя в тупик, но ответила ему честно - не доросла...
Теперь, когда она ощущала легкое движение крыльев бабочки, работа давалась ей легко. Она летела по белым страницам, смело, сочно, оставляя пыльцу... Заказной работы прибавилось. Но у нее была тайна. "Белые ночи" - так в шутку она называла свое времяпрепровождение, когда в доме все спали, а она снова открывала белый лист, на котором был ее сюжет, ее собственный... Возможно, он никогда не увидит свет, этот сюжет без героя. История трех одиночеств, непересекающихся параллельных. Явной и скрытой боли. И любви. Не выговоренной, не случившейся...
У нее была своя теория: люди делятся на деятелей и наблюдателей. Деятели ставят цель и идут к ней, кто как может, кому как позволяет совесть. Добиваются своего - счастливы, нет - не сыскать людей несчастней. Эти люди поступали, как хотели - болела ли у них голова, или наоборот - здоровье давало уверенность в своих силах, они поступали, подчиняясь задаче, которая часто была просто минутной слабостью, сражаясь за свое место под солнцем. Такой она видела в сценарии Ленку. Себя же, вернее ту, которая была ей в сюжете, она относила себя ко второму, меньшему по численности отряду двуногих, бредущих по просторам родины чудесной. Наблюдатель! Нет, это вовсе не значит, что она сидит с биноклем у окна. Просто ей никогда не приходило в голову ставить перед собой цель и идти к ней до окончательной победы. Делай то, что предлагает тебе жизнь! Радуйся своим маленьким радостям. Ни на кого не надейся и ни о чем не проси.
А Он? Он был просто любимым человеком. Всеми любимыми, прошедшими мимо...
Но после этого звонка она никак не могла сосредоточиться. Думала о раздвоенности, появившейся в ней после Гоцци, этом странном существование здесь и там, под розовато-желтыми облаками. Она знала это состояние и раньше, но всегда легко возвращалась - маленькие дети требовали заботы. Теперь они подросли... Да и кто смог бы отказаться от разлитой там, в той фантазии, невыразимой поэтической чувственности? Она представляла, что так же змей соблазнил Еву, нарисовав ей волшебную картину земной жизни, и - брызнул сок надкушенного яблока. Но Ева не могла уже вернуться. А она? Нет, нет. Она-то в любой момент может это остановить - слава богу, четко понимает грань между вымыслом и реальностью.
Она почти цинично размышляла - а не превратить ли этот странный телефонный звонок в поворот сюжета, и проверяла электронную почту...
"В этом письме два приложения.
Открыв первое и прочтя заклинание, вы сможете попасть в свое прошлое или будущее, в зависимости от года, дня, часа, который назовете.
Открыв второе, вы перенесетесь в мир ваших фантазий. Искренне ваш Дурандарте"
Она испугалась и выключила компьютер. Нет, к такому она не была готова... Это мистификация... Этого не может быть! - успокаивала она свое вздыбившееся сердце, а, главное, свою голову, отчаянно пытавшуюся связать прочитанные слова с действительностью. Что это? Стереть из памяти, забыть и никогда не прикасаться! Это провокация. Или... Ее ... разыгрывают! Кто? Кто мог? Уф-ф... Она сразу успокоилась. Вот дураки... Да кто бы ни был - за такой трюк полагается бутылка коньяка! Куплю маленький коньячок, положу в сумку. Проявятся, голубчики! Обязательно проявятся! А она - раз! - и достанет из сумки бутылку. Вот вам! Хотя вы и держали меня в напряжении, но, все же, я могу оценить эту шутку. Ха-ха-ха... нет, ну смешно же, ей богу! Попасть в прошлое или будущее в зависимости от года, дня и часа... Надо же такое придумать! Зачем ей прошлое? Читайте Бредбери, господа! В прошлом можно случайно раздавить бабочку... А в будущее она попадет и без вашего заклинания - мы все движется в том направлении... Туда торопиться вовсе не хочется. Вы вот попробуйте свое дожить достойно!
Она вспомнила, как они сидели с Режиссером в пустом репетиционном зале, в пустом театре... Он после целого дня репетиций, она - вырвавшись из редакции, где заканчивала очередной номер детского журнала, они сидели, мерзли - зима в Москве удалась - и переставляли, переставляли слова, совмещая три сцены в одну. Он поднял глаза: "Чем я занимаюсь? Сочиняю новую пьесу... Это тяжело..." - "Тяжело? - переспросила она, - не-ет... Вы бы попробовали поставить старую без изменений..." Они рассмеялись и пошли по домам... Нет, у подъезда остановились. Она сказала, что подарки Дурандарте в пьесе - статуя, отличающая правду от лжи, возможность переселения душ - это, по большому счету, провокация. Не привели они ни к чему хорошему. Но как без них? - возразил Режиссер...
Провокация! Провокация... В мире ее фантазий... Она и так живет в мире фантазий. Иначе не выжить в этом... Господа! Оглянитесь! Тут же все - фантазия! Разошлись слова и дела... Сместились понятия. Странно, но все, имеющее отрицательную окраску, осталось верным смыслу. Подлость, предательство, война... Но в эту сторону фантазировать совсем не хочется.
А если брать иные сферы... Что привязались? Хитрецы... Но они ведь не придут и не скажут первые. А если и скажут, то не просто так, мол, ну как тебе шутка? Если такое сотворили, то, конечно, и разоблачаться предпочтут по-театральному. С шиком! Но как?
Хотя глаза уже слипались, она снова включила компьютер. Интересно, какую белиберду они написали в качестве заклинания? Вот... Путешествие по времени... Аспората мемори... Попробуй выучи... Аспората мемори... кунита орио... Смешно... Но к этому нужно еще добавить год, дату... Она улыбнулась. А если проще - на час назад?.. Ну? Ах, Дурандарте, Дурандарте! Ничего-то у тебя... Внезапно у нее чуть закружилась голова. Она прислушалась. Появился какой-то звук. Будто где-то играла музыка. Неужели девочки еще не спят? Она вышла в коридор. Так и есть. Что с ними делать? Ведь завтра рано вставать!
- Мама! Что ты?
- Почему вы не спите?
- Нам завтра можно встать попозже.
- Вы мне говорили это час тому назад!
- Нет...
- Что - нет?
- Ты к нам не заходила...
- Перестаньте меня разыгрывать!
- Нет, мам. Ты действительно к нам еще не заходила...
- Девочки, милые, не шутите так, пожалуйста. Уже час ночи!
- Да что ты! Только полдвенадцатого...
Она замерла. Взглянула на часы. Эти врут, у меня в компьютере точные. Медленно подплыла к компьютеру... 23.30... Но этого не может быть! Оглянулась - на кровати должен был сопеть муж... В дверь позвонили. Она бросилась открывать. Он пришел с работы...
- Что с тобой? Я могу войти?
Она молча развернулась и пошла по коридору...
- Что происходит, в самом деле?
Она смотрела на экран. Искала послание от Дурандарте. Его не было... Может быть, она сходит с ума? В мире своих фантазий... Муж ворчал за спиной, потом, совсем обидевшись, ушел пить чай... Через полчаса она снова проверила почту. "В этом письме два приложения..." - вот оно... Никогда... Нет!
Она стояла по колено в снегу. Вечерний лес молчал. Только сверху глядели на нее еще подсвеченные уходящим солнцем два облачка. И ранние звезды...
Зима... Деревья какие странные... Будто сон их застал в движении туда, вверх... Тянутся из последних сил, а линия оборвалась... Может, нет надежды, что весной проснутся... Небо, звезды... Мы стоим, и звезды стоят... Висят над нами неподвижно и думают - что за люди? Может, им некуда идти? Или шаг сделать боятся? Конечно, боятся... Куда их приведет дорога?
Вдруг за деревьями заскрипел снег. Она оглянулась - на поляну выбежал олень. Нет, совсем олененок, мальчик, аккуратно сложивший свои школьные брюки и белую рубашку, повязавший на голову косыночку, два хвостика которой торчали, будто маленькие рожки... Глаза... Огромные, бездонные оленьи глаза... Непреодолимое желание протянуть руку... Он смотрел, как ее рука тянется к его тонкой шее... Вдруг в его глазах промелькнуло удивление, и он отскочил. "Имеешь право, - подумала она, вспомнив Режиссера. - Ты же не моя фантазия..."
Олененок еще раз оглянулся, а потом грациозно помчался куда-то вдаль... Ей стало холодно от напрасных чувств. Она не за тем здесь... Снег театрально скрипел под ногами, она не выбирала дороги, дорога сама вела ее за олененком, туда, чтоб насладиться видом, открывшимся с холма... Одна... Но ведь все мы одиноки в этом мире...
Она и не заметила, как под ногами у нее зазеленела трава. И с холма действительно открылся удивительный вид: аллея, усаженная рядами кедров и рододендронов. Она замерла... Дорога из ее сценария... Та, на которой ее героиня была счастлива...
Из-за ближайшего кедра вдруг высунул морду Козел и показал ей язык. Его подталкивали, выпихивали, очевидно, остальные герои ее недавнего детского сценария. Сверху ухнула Сова. Будто по сигналу, Козел вышел, театрально поклонился, уселся на пенек и прочитал похабный стишок. Вместо аплодисментов, раздался топот копыт.
- Скорее на елку, в Битцу! - кричал знакомый актер на черном, как смоль, коне. - Дед Мороз уже там!
Она мотнула головой. Кони исчезли. Но Козел исчезать не спешил.
- Ты куда собралась? - спросил Козел.
- Не твое дело...
- Грубо. Я тебе так скажу: пока своих детей не выучишь - никуда не пойдешь. С нами будешь, с козлами. А чем не компания? И сказочку расскажем, и песенку... проблеем. Сиди себе, отсчитывай зеленые, что в шапку заказчики побросают. А там чего? Вы знаете, что такое Гоцци, фьяба, мировая культура? Тьфу... А козлиха моя говорит - перепихнуться тебе надо. Так это пожалуйста! Я готов. Завсегда... Враз от фантазий своих избавишься. Ну?
- Пошел вон!
- Дура! Тебя ж заедает... И, между прочим, тебя никто не ждет! Да кому ты, кроме какого-нибудь Козла нужна? Да и мне-то... я молоденьких больше люблю...
Под гром барабана на поляну строевым шагом вышло целое семейство, квартировавшее в детском журнале, который она редактировала.
"Меж августом и сентябрем лежит ее граница! В той стране мы все живем, когда идем учиться!" - это была речевка с обложки сентябрьского номера. Семейство выстроилось перед Козлом.
- Учи нас, Козел! - сказала девочка, сделав шаг вперед. - А то заедает...
- Вот такие у нас дети сейчас пошли, - возмущенно проговорила ей прямо в ухо невесть откуда появившаяся мыльнооперная добрая душа Варвара Васильевна Климова, - как внука воспитывать - ума не приложу.
- Бросьте, Варвара Васильевна. Это только наша фантазия...
- Ну уж нет! Это реальность! Я, вон, у Сережки, внука, сигарету в портфеле нашла. Это что, по-вашему - фантазия? А дальше что?
- Извините, а дорога... Вот здесь была дорога!
- Какая дорога? К нашим дачам? Так вон она! Мы сейчас по ней и пойдем. Ой, вы чувствуете запах? Аж сюда долетел! Это Юра шашлыки готовит. Мы ведь вас ждали...
- Бросьте...
- Ну не вас конкретно, но к нам каждый вечер кто-нибудь приезжает. У нас же сказочно хорошо!
- Извините, но я...
- Ничего не хочу слышать! К нам - и все. Иначе Юра обидится.
- Варвара Васильевна!
- Не пущу! Он мне так сказал - без грибов из леса можешь придти, но без гостя... Как знал! Идемте, идемте!
"Они сговорились!" - мелькнуло у нее в голове. Но дороги уже не было видно, из леса надо было выбираться, и волей-неволей ей пришлось плестись за Варей...
С семейством Климовых она была знакома давно - десять лет, с тех пор, как работала в радиосериале. Все авторы помогали им строить эту дачу, и она тоже приложила тут руку. Поэтому не удивилась, увидев аккуратный домик, на участке - небольшой бассейн для внука Сережи, который освятил своим погружением сосед Климовых по дому - Иван Соломонович Ковбасюк, за что приговорен был Юрой к полному вычерпыванию воды и, как следствие, к радикулиту. Сам Соломоныч, герой Гражданской, Финской, Великой Отечественной, Халхин-гола, сталинских лагерей, Чернобыля, ярый коммунист-ленинец, ныне с коммунистической прямотой пытающийся вписаться в капиталистический пейзаж, был тут же. Опять с ведром, но на этот раз самогона, он стоял рядом с костром и внимательно следил, чтобы самогон не испарился. Он просто гипнотизировал его взглядом. Она поняла, что простые, хлебосольные Климовы устроят сейчас грандиозный ужин, который добром, при наличии Ковбасюка, не кончится, и осматривалась - как бы улизнуть... Но не тут-то было! Ей вручили вертел с шашлыком, налили стакан. "Гори все огнем!" - подумала она, взяла стакан, и веселье началось... Она плохо помнила, что было потом. Кажется, Соломонычу показалось, что из леса на него смотрят волки, хотя она уверяла, что там сплошные козлы. Он стал поджигать сухие палки, сложенные для поддержания костра, и метать их в сторону леса. Одна попала на крышу климовской дачи, загорелись сухие листья, потом в панике искали лестницу, Юра героически взбирался наверх, несколько раз падал, Варя орала на Соломоныча, тот подавал Юрке ведра с водой, потом перепутал, схватил ведро с самогоном... Всполохи она видела, уютно устроившись между грядками с морковью и укропом...
Очнулась почему-то в поле... Вокруг лежала выжженная земля. И только где-то далеко тарахтел невидимый трактор. "Вот и все, - подумала она, - распрощались навек, - трактор приближался. - Так и надо. Нет, дорогие мои, меня не остановить!" - трактор приближался. Когда он тарахтел почти над ухом, она подняла голову.
- Вон она! Вижу! - орал надтреснутый голос Ковбасюка, - вижу! Мы нашли! Мы сделали это! - вопил потрепанный судьбой любитель американских мультиков.
Через полчаса она лежала лицом к стене в доме Климовых, а рядом с ней сидела Варя.
- Не плачь, - успокаивала Варвара-добрая душа, - не плачь! У тебя же все хорошо. Вон девочки какие выросли... Квартира, работа... Что еще тебе надо? Муж не пьет.
- Отвяжитесь от меня! Все! Видеть вас не могу!
- Ишь, истерики она тут закатывать будет! Кому? - возмутилась Варвара. - Десять лет на нас деньги гребла в своей мыльной опере! Кто тебя спас, а? Это ты вчера про козлов тут орала? Вон и накаркала! Они лес подожгли! А мы... Тьфу! Искали ее, бегали! Истеричка! Ты жизни не видела! Я каждую копейку считаю! Кофточку новую в прошлом году купила и радовалась! А в этом не куплю - внука в школу вести! Ну и лежи себе, реви! Дура!
Варя хлопнула дверью. По стене пополз таракан. Слезы полились ручьем, когда он, детектив Некто Т из ее детского журнала, снял свой цилиндр, и стал им обмахиваться.
- Душно сегодня, - проскрипел он, - но я все разведал. Впрочем, ты сама уже все поняла. Нет дороги...
- Есть... Есть! - она с силой ударила кулаком по стене...
Никто не мог понять, что с ней происходит. Она лежала, уткнувшись носом в стену, и вдруг поймала себя на том, что ждет, когда по розоватым обоям поползет таракан. "Я схожу с ума", - думала она, уткнувшись носом в стену. Странно... У нее есть все - дом, семья, муж, дети, но она как будто потеряла с ними реальную связь. Почему? Ведь все это она строила сама... И считала, что это ее удержит на грани между вымыслом и реальностью. Но то, что казалось крепким, незыблемым, распадается от одного дуновения ветерка оттуда... Значит, все это было неправильно? Непрочно? Ничем не скреплено? Кто он, Дурандарте? Где она слышала этот голос?
Она судорожно перебирала даты. Аспората мемори...
Грязный потолок, серые стены, пол, покрытый рваным линолеумом... Длинный, темный, страшный коридор... Коридор, которому, кажется, не будет конца. Скрип половиц похож на гнусное чавканье. Нечем дышать. Его не пройти - он бесконечен! Она ждала. Знала, что он должен сейчас появиться.
Вот он! Идет к ней... Странная улыбка... Он подходит и кладет ей руки на плечи, заглядывает в глаза...
- Ленка...
- Что?
- Ленка выходит замуж!
- За кого?
- За меня! За меня-я-я!
Он кружит ее... Да, да, это слезы радости...
Он великий мистификатор. Он бы мог... Но причем здесь я? И голос... Нет, не он... Раньше, раньше!.. кунита орио...
Огромный театр... Она знала, что он в зале... Привел дочку на ее спектакль. Она ходила по фойе и ждала... Зал за дверью смеялся и аплодировал, и она представляла себе, что и Он смеется и аплодирует вместе со всеми, радуясь ее удаче. Наконец, двери открылись. Народ побежал в раздевалку... Он вышел...
Запели ангелы. Белокожая, почти прозрачная девочка склонила кудрявую головку ему на плечо. Их лица сияли, как лица мадонны и младенца... Что он говорил, она уже не помнит. Это было несущественно. Но общность отца и дочки была нерасторжима, свята, и она, она не имеет права... Ты не мой, и я немею...
Проехали... А зачем этот? Нет, ему она была нужна. Когда он понял, что она сдуру впустила его, бывшего одноклассника, в пустую квартиру...
Жизнь мелькала перед ней, обнажая старые незаживающие рубцы.
Ее и еще одного мальчика из старшей группы ведут по территории детского сада, вокруг клумбы...
- Пусть все на вас смотрят! - шипит воспитательница. - Позор!
И все смотрят на них. Ей хочется кричать от ужаса, бежать, но воспитательница крепко держит за руку. Она только что вытащила их из маленького домика, где они наивно решили выяснить, чем отличаются друг от друга...
Потом она лежит, наказанная, на скрипучей кровати. Смотрит на досчатый потолок... Сдерживает рыдания, чтобы не вошла воспитательница. А голос шепчет ей в ухо:
- Это фантазия...
Что?
- Воспитательница - твоя фантазия... То, что произошло - фантазия... Ты хорошая... Ты очень хорошая девочка. Тебя все будут любить...
Она снова стояла в театральном снегу.
- Дурандарте! Так это ты мне в детстве нашептывал, как ее зовут, эту бабочку? "Она прилетит, если будешь хорошей девочкой, кто-нибудь это оценит, поднимет алые паруса..." Вранье! И не для того ли ты теперь подсовываешь мне свой первый подарок, это путешествие по времени, чтобы вернуться в детство и стереть из памяти твой рассказ? Но я прекрасно знаю тех, кому ты не пел в ухо свои сладкие бредни. Они ловят бабочек большим сачком и загоняют на охоте оленя!.. Ты знал, как жестока жизнь. Но ты еще страшнее. Ты будил во мне чувственность, а она никому не была нужна! На пустяки я ее разменивать не хотела. Да, есть имена, которые я повторяла в сумеречном бреду в разные периоды моей жизни. Но они искали не меня... Я не могу назвать эту бабочку по имени. Не имею на это права! Ее не называют в одиночку...
Деревья сплетись ветками, образуя коридор. Грязный потолок, серые стены, пол, покрытый рваным линолеумом... Длинный, темный, страшный коридор... Коридор, которому, кажется, не будет конца. Скрип половиц был похож на гнусное чавканье. Нечем дышать. Его не пройти - он бесконечен! Ее сценарий...
- Теперь я понимаю, почему написала - коридор, - подумала она, - Пустой коридор - это ожидание... Я всю жизнь ждала...
Он действительно появился, вышел из-за угла. Приближается... К ней... Нет. Не к ней... Он согнулся под тяжестью неудачи... Боль, волной бегущая перед ним, уже накрывает ее... Ему надо выговориться, его надо остановить!
- Кофе, чай, коньяк? Что ты молчишь? Значит, коньяк!
Он залпом выпил рюмку коньяка. Она смотрела на его руки... Они дрожали...
- Говори... Будет легче...
- Не будет! Он перечеркнул все, понимаешь? Все, что мы с Ленкой придумали! Сидеть, пахать полгода - и все собакам под хвост? Сволочь... Я не думал, что до такой степени! Он же все знает... Как мы живем... Ленка мечется там в четырех стенах... С ее-то головой... А из-за кого она без работы? Гад... Гоним всякую туфту, а тут... Это же гениальная идея! Она полгода над этим работала! Убил бы...
- Успокойся!..
- Да? Ах, как все просто - успокойся! А мы с Ленкой только этим жили! Что ты на меня смотришь? Успокаивает она меня... Черт... Все рухнуло! Все! Все наши планы! И ты, ты говоришь мне - успокойся! Как? У нас не копейки, понимаешь? Ленка с Ксюшей все лето дома...
- Оставь мне сценарий.
- А что ты можешь сделать? Что? Я знаю, что ему нужно...
- Ты о чем?
- Он успокоиться не может, что Ленка дала ему по морде! Это ультиматум, понимаешь? Или она ляжет под него, или...
- Дай сценарий!
- На! Дарю! Все прахом...
Он вскочил и как безумный начал мотаться по комнате. Конечно, его мучило одно - ощущение своего проигрыша, о котором он должен рассказать Ленке...
- Скажи ей, что он еще не прочел...
- Да какая разница - сегодня или через неделю?
- Через месяц...
- Что? И ты считаешь, что сможешь?.. Сможешь пробить этого мудака? Нет, ты серьезно? Ты... Можешь что-нибудь сделать?
- Не знаю. Нет, могу... Вот, держи.
- Что это? Что это за ключи?
- От дачи. Я все равно там не бываю...
- Гори все огнем...
Он взял ключи и вышел.
Она схватила сигарету... Налила себе коньяка, выпила... И у нее руки дрожали... Тогда она накрасила губы, взяла сценарий и пошла, пошла по этому бесконечному коридору... А где-то за окном уже слышится рокот налетающей электрички...
Электричка летит, летит... Стучат колеса. Дремлет старушка, не отрывая рук от сумки на колесиках - там запас еды на неделю, а то, глядишь, и на две. Пока будет уничтожать это, вырастет новое, то, что нужно будет закручивать в банки, солить, парить, варить... Еда ради будущей еды... По ее усталым натруженным рукам можно понять, что этот процесс и есть ее жизнь... Режутся в карты рабочие... Смотрит в окно молодая девушка... Жужжит залетевшая в вагон пчела, и все лениво отмахиваются от нее... А вот на лавочках семейство - мужчина, женщина и девочка... Девочка спит, положив белую головку на колени женщины. Ленка... Она смотрит на пролетающие мимо пейзажи, но в самом повороте головы читается что-то отчаянное, а когда она поворачивает голову, в карих глазах видится тоска и еще некое брезгливое отношение к мужчине, сидящему перед ней. Как бы боясь показать это, женщина тут же отводит глаза. К его ногам прижалась рыжая дворняжка. Ее тоже усыпило мерное покачивание электрички. Но на руки ее не берут, и ей осталось только полностью довериться хозяину, положив свою голову с острыми ушами на ботинок мужчины.
- Ты смотри - деревья, оказывается, еще растут, солнышко светит... Он сказал - месяц... Отдохнем, наконец! Пусть читает... Видел - на рынке грибов полно... Когда мы с тобой последний раз за грибами ходили? Мечта! Бросим манатки - и в лес... А вечером у камина... А? Благодать! Господи! Как люди живут? Строят свои домики, разводят огороды... Сидят у огня...
Мужчина говорил, говорил, а женщина смотрела в окно и молчала. Он начал сердится, ерничать... Из вагона они вышли, рассорившись. Она - впереди, поддерживая еще не проснувшуюся дочку, а он тащил на себе сумку с вещами. Под ногами путалась спущенная с поводка дворняжка. Вся эта группа существовала в диссонансе с буйной зеленью, в которой уже проявились розовеющие бока яблок, с небесной, чистой голубизной, пятнами яркой желтой солнечной краски на поселковой дороге, по обеим сторонам которой стояли старые липы. Но дорога повела их - куда ей деваться? И вывела на те же рельсы. Нагретый воздух стоял над дорогой, а сами рельсы, кажется, еще дрожали после только что пролетевшей электрички. Рельсы вели через небольшой мост. Конечно, можно было сделать крюк, но мужчина повел всех коротким путем - настроение не то. На мосту девочка окончательно проснулась, побежала вперед, туда, где за мостом, под насыпью, раскинулось поле. Собака ринулась за ней. Мужчина обогнал женщину, она почти гневно посмотрела ему в спину. Замерла, и вдруг широко раскинув руки, ступила на рельс, и пошла, пошла, как канатаходец, сосредоточенно и обреченно...
Мужчина перешел мост, спустился по насыпи, опустил сумку и сел, закурив и глядя на девочку, которая вместе с рыжим псом летела по полю. Как раскинула руки женщина на мосту, он не видел, он видел девочку, которая, как и мать, раскинув руки, бежала по невысокой траве, почти летела, задыхаясь от восторга и свободы...
Где-то в отдалении послышался шум надвигающегося поезда. Когда он вырос в неотвратимый рокот, мужчина вдруг вспомнил о женщине, оглянулся - она все еще шла по рельсу, а сзади из леса, уже вынырнул состав... Мгновение, чтобы понять, что происходит... Еще мгновение - бешеный рывок. Они покатились по насыпи, а сверху возмущенно застучали колеса поезда, и, вероятно, стер пот со лба испуганный машинист...
Поезд умчался, а мужчина все прикрывал собой женщину...
Потом они лежали рядом, по лицу женщины прокатилась одинокая слезинка.
- Ничего уже не будет, ничего... Здесь ничего не будет. Я не прошла мост... Я загадала...
А девочка с собакой, не заметив случившегося, летели по лугу, одна смеясь, другая - лая от восторга.
На старенькой даче молча распаковывали нехитрый скарб. О чем говорить? Вот как будто и предлог: мужчина нашел удочки - они действительно стояли на прежнем месте. Но женщина не разделила его радости. Они тихо сказала:
- Я не смогу ходить на рыбалку... Я устроилась на работу...
- Что? Какую работу?
- Прошла конкурс...
- Куда?
- В английское посольство... Уборщицей...
Солнце светило недолго. Начались дожди. Каждый вечер мужчина встречал женщину на станции. И сейчас он ждет. Вот появилась ее электричка, вышли люди. Но женщины нет... Он постоял еще, проверил расписание - электричка была последней... На даче спала дочка, оставлять ее одну нельзя... Он повернулся и пошел... Ушел в темноту, сгорбившись, скользя по размытой дороге...
Ленка появилась неожиданно, когда он только стряхнул свой зонт... А, может, она уже была в доме... Нет, появилась неожиданно, в мокром платье, с сумками... Мужчина, с трудом взяв себя в руки, пытался пошутить:
- Неужели в посольстве столько грязи?
Сумки упали, она посмотрела на него, мокрая, замерзшая, в платье, которое облепило ее фигуру:
- Согрей меня, пожалуйста...
На следующий день вновь светит солнце - будто не было этих долгих ливней, ожидания, непонимания, не было ничего - только лето, только солнце! У нее выходной! В лес, в лес, о котором она так мечтала! Капли дождя во мху, грибы... Вот она - радость! Ленка, запрокинув голову, смеется, когда мужчина пытается снова ее обнять...
- Я совсем забыла! - уже дома, за обедом вспоминает она, - тебе звонили с работы. Пока я с Ксюшей - поезжай...
Группа встречает мужчину радостными криками и поздравлениями - заявка принята! Есть работа! Делаем программу! В углу стоит маленькая женщина, та, что ждала его в коридоре.
- Чай, кофе? Коньяк? Значит, коньяк... - говорит Он, глядя Ей в глаза. Потом оборачивается. - Слушайте все! Значит, так. Сейчас идем ко мне! Это дело надо отметить!
В его бедной квартирке - дым коромыслом. Неожиданный праздник - великая вещь! Кто-то уже нарезал бутерброды, кто-то уже выпил сверх положенного, и все говорят, говорят... И мало, кто видел, как он схватил свою старенькую домашнюю любительскую кинокамеру, приобретенную давным-давно для семейных съемок, и, хитро улыбаясь - мол, я вас сейчас сниму, голубчики! - стал перематывать пленку, посматривая в глазок...
Сначала он не понял, что увидел в обратной перемотке. Вроде бы мелькала Ленка... Он решил просмотреть все еще раз. На пленке была Ленка. Но не одна. Она позировала перед объективом, а рядом с ней стоял некто Седой... Мужчина замер. Оглянулся - никто из собравшихся не обратил на него никакого внимания. Тогда он положил камеру и кинулся в соседнюю комнату. Открыл шкаф, где висели Ленкины вещи... Шкаф был пуст...
Мужчина выскочил в темноте на железнодорожный мост и остановился. Он вспомнил, как Ленка загадывала - перейдет мост по рельсу - все сбудется. Он раскинул руки и пошел... Только бы она была здесь, только бы... Вдруг, с другой стороны моста, к нему кинулся молодой солдатик:
- Немедленно уйдите с дороги! Запрещено!
Но мужчина продолжал идти, пока из темноты, вслед за пацаном, не выскочила его дворняжка. Мужчина замер, глядя, как она бежит к нему, захлебываясь радостным лаем, и все понял. Соскользнул с рельса...
- Откуда собака, солдат?
- Да... Женщина тут одна уезжала с дочкой... Говорит - погляди... А мне что? Поставили, вот, мост сторожить... Ходят тут все... Машинистов пугают... Скучно одному. Вот и взял...
А Седой действительно несет чемоданы. Международный аэропорт сияет чистыми полами, по которым за ним следуют три пары ног - женские, девчоночьи и мужские. Потом крупный план - мы видим Ленку, ее дочь и худого высокого длинношеего англичанина в очках. Англичанин командует - Седой ставит чемоданы возле служащей, регистрирующей пассажиров. Англичанин вынимает билеты.
Мужчина уже у английского посольства. Он ждет, вглядывается в лица... Мимо него в открытые ворота въезжает машина, за рулем которой - Седой. Мужчина кричит, размахивает руками, к нему подходит охранник. Мужчина утверждает, что он немедленно должен поговорить с человеком, который только что въехал во двор посольства. Его не хотят слушать. Он устраивает скандал. В здание проходной входит Седой... Мужчина бросается к нему - где моя жена? При этом переходит на английский... Но выясняется, что Седой прекрасно говорит по-русски - он только шофер. Да, он отвез эту даму в аэропорт. Она улетела с советником посольства...
Небритый, с воспаленными глазами мужчина входит в комнату телецентра, где сидит его группа. В этот момент молодой парень, один из его ассистентов, с возмущением рассказывает, что его хотели послать в Сербию. У них ведь новая программа! И почему, собственно, его? Корреспондентов не хватает, что ли? Мужчина молча слушает этот монолог. В тот момент, когда все замечают его присутствие и бросаются с расспросами - куда он исчез с вечеринки? Почему никого не предупредил? - он резко разворачивается и выходит.
В чинном английском домике, в красивой благоустроенной кухне - легкий завтрак. Ленка выглядит счастливой. Худой англичанин и девочка, перешучиваясь, доедают свои булочки с джемом. Худой торопится, торопит девочку, та хватает рюкзачок, курточку и бежит за ним к машине. Он галантно открывает перед ней дверь. Всем понятно, что он отвозит ребенка в школу. Ленка стоит на пороге, смотрит на эту милую картину. Замечает на другой стороне улицы человека, вглядывается... Это Он... Мужчина... Ленка бросается в дом, и сползает по закрывшейся за ней двери... Потом, с трудом взяв себя в руки, подходит к окну, осторожно приоткрывает занавеску - никого...
Ленка ошиблась, потому что Он давным-давно в Сербии. Едет в машине с шофером-оператором на очередные съемки. Чуть осунулся, но загорел, вобщем, выглядит неплохо. Оператор говорит о скором возвращении, но мужчину это не радует. Он не поддерживает разговора. Машина останавливается у пропускного пункта. Перед ними - автобус. Мужчина вглядывается в лица за стеклом и застывает - он видит ее, свою Ленку... А рядом - беленькую девочку... Ксюха! Он выскакивает из машины, бежит к автобусу... Нарастает странный воющий звук... Он переходит в свист... Взрыв...
В английский дом входит немолодая, но очень молодо выглядящая женщина. Она кричит - есть ли кто-нибудь дома? О, как бодра и весела эта английская пенсионерка! Она полна энергии. Прибыла познакомиться с новой подругой ее сына. Нет, она не глупа. Она видит и красоту женщины, и странную грусть в ее глазах. Ну-ка, быстро, милочка, собирайся! Шопинг - это замечательная релаксация, тем более что надо подготовиться к рауту, который устраивает ее сын в честь приезда русской...
А в далекой Сербии в это время горит автобус. Тут и там после взрыва разбросаны какие-то вещи. Паника, суета, крики и плач... Мужчину несут на носилках к скорой помощи. Никаких документов у него при себе нет. Кто-то подбегает со старым аккордеоном, решив, что это ЕГО инструмент. Рядом - разбитая горящая машина, около которой - мертвый оператор. Аккордеон забрасывают в машину скорой помощи вслед за ЕГО носилками. И на поворотах дороги в неотложке раздувает меха красный аккордеон, как бы выдыхая, приходя в себя после испуга... Он жив...
Ах, какая прелесть - эта английская теща! Она всех построила в шикарном магазине, она все организовала. О! У нее отличная школа - она одевала мужа и сына! Вот кто капризничал так капризничал. А Ленка - нет. Как в полусне, надевает и снимает дорогие шмотки, подходит к зеркалу, смотрится... Она еще ничего. Она еще... За ее спиной проходит кто-то... Она смотрит в зеркало, видит Его глаза... Оборачивается - где он? Теща не понимает... Где мужчина, что только что прошел здесь? Но в магазине никого не было... Ленка берет первое попавшееся платье - это подходит! - и бежит. Домой... Скорей домой...
Мужчина в больнице. Он приходит в сознание. Видит медсестру... Но странная тишина... Медсестра что-то говорит, улыбается... А он понимает, что не слышит, ничего не слышит... Нет, он даже не ранен, только контужен... Медсестра пишет на бумажке, что сейчас приедут из посольства. Но когда представитель действительно появляется в его палате, мужчины нет. Он исчез вместе с аккордеоном...
Да, он исчез, но появился в небольшом сербском селе.
Он идет по сельской улице, растягивая меха аккордеона... Аккордеон - его голос, больной, прерывающийся, срывающийся на фальшь, как будто болью перехвачено горло... Людей в селе мало. Вот смотрят из-за ограды старики, худой и босой мальчишка, средних лет сербка в черном платке... Он не видит никого. Но сербка смотрит внимательно, будто что-то для себя решает. Потом догоняет его, останавливает, и ведет к себе в дом...
А в английском доме счастливая девочка, сидя с новой бабушкой, рассказывает о том, как хорошо в школе. Хочет ли она домой? - Нет! Здесь все отлично! Ленка слышит это, и боль, боль на ее лице.
Вечером на приеме в ее честь Ленка пытается улыбаться, но у нее это плохо выходит. Каждый звонок в дверь может означать Его приход. Наступает момент, когда она не выдерживает и уходит в спальню. Англичанин бросается за ней.
- Ты очень хороший, - говорит она по-русски, - но я не могу... Я не могу здесь жить!
Англичанин смотрит, пытаясь понять...
Сербка в это время глядит из окна, как мужчина рубит дрова. Так рубил ее убитый муж... Так делал это ее убитый сын... Она подходит и кладет руку на его блестящее от пота плечо...
Потом они лежат в деревенской комнате, на деревенской лежанке... Она молча вытирает пот с его лба... Двинув рукой, он случайно толкает аккордеон... И слышит... Слышит его голос! И сразу - свое имя. Забытое имя! Кто-то кричит, кто-то зовет его. Он с трудом поднимается... Удерживает его Сербка или нет, сейчас трудно сказать, потому что я вижу его уже на улице... А вдали - пыль от проехавшей машины...
На смену солдатику, который охранял мост, приходит другой - здоровый амбал. Уходя, пацан идет по рельсу - пусть они встретятся! За ним бежит собака... Но прошел или нет - кто знает?
Ленка в это время бредет под дождем по английскому городу. Вся вымокла. За ней человек с зонтом. Но она твердит - это призрак... Бежит от него. Человек ее догоняет. Это ОН... Резкий звук раскрывшегося аккордеона... Наплыв - это только сон. На самом деле мужчина спит в машине. Рядом - та, маленькая... Та, которая ждала его в длинном коридоре и теперь примчалась, чтобы найти. Глаза ее - невыразимое счастье... И в них отражаются плывущие вдоль дороги кедры и рододендроны.
Мужчина идет по дачной улице, видит домик, где они жили, заходит... Там - Ленка бросается ему навстречу... Наплыв - это только сон. Нет, даже не сон, а видение. Это видится Ленке в чинной английской клинике, куда ее поместил заботливый англичанин.
А в это время мужчина и та, из коридора, уже в аэропорту. Скоро посадка... Но что-то не так, что-то не так... Что читает эта маленькая женщина в его глазах? Видит ли она там свое счастье? Или видит ту, что в далекой Англии? К какому самолету ведет она его?
Ленка отвечает врачу разумно, но в какой-то момент глядит в окно. Он... Вот он! Ее пытаются успокоить, прибегают санитары, но она заставляет врача и англичанина посмотреть в окно. И теперь оба видят мужчину. Он стоит на противоположной стороне улицы. Но ни врач, ни Худой не верят, что это Он. Она всех принимала за Него! Санитары уводят Ленку... Когда она замирает после укола, то перед глазами у нее - мост... Она видит картинку чуть сверху, в дымке наркотического тумана... Они оба идут навстречу друг другу... Но по разным рельсам. И проходят мимо...
А та, что ждала в коридоре, стоит на мосту... Она смотрит на свое отражение в далекой темной воде. Это ты, Дурандарте... Ты, ее второе Я. Она называла тебя просто чипом в подсознании, пока не было сказочных деревьев, олененка, Гоцци... И, похоже, готова стремительно кинуться тебе навстречу, чтобы соединить несоединимое и окончательно покончить с раздвоенностью... Но к ней подходит амбал.
- Здесь нельзя! Уходите с моста! Я только собаку похоронил. Бегала тут, понимаешь, дура... И под поезд попала. Что вас всех тянет на этот мост?
А над полем, где нет ни души, летает с цветка на цветок яркая бабочка...
Она спустилась с моста. Стояла над рекой, вглядываясь в свое отражение.
- Ты знаешь выход - скажи! Дурандарте! Я жду! Дурандарте!
- Это фантазия... Если ты будешь хорошей...
- Я была хорошей!
- Если ты будешь хорошей девочкой...
- Я не девочка!
- Это фантазия...
- Не хочу тебя слушать! Не хочу! Замолчи! Замолчи!
Светило яркое солнце. Она вместе с братьями бегала по полю, ловила бабочек. А потом, построившись, все вместе пошли с речевкой в лес: "Меж августом и сентябрем лежит ее граница! В той стране мы все живем, когда идем учиться!".
На поляне их ждал Козел. Она сделала два шага вперед:
- Учи нас, Козел! А то заедает...
