Ротный художник Алексей Горобец, изгнанный из рая Ленинской комнаты командиром роты, с отвращением шмыгал мочалом кисти по худо оштукатуренной стене.
При салагах капитан Горохов доволок упирающегося художника за шиворот до ворот и отвесил ему поджопник сапогом:
- На стройку, с-скотина! - сопроводил капитан принудительное отлучение лапидарным напутствием.
- Товарищ капитан, я ж еще "Памятку молодому воину-строителю" не до конца оформил! И Ленина рисовать не закончил на стенде "Соцобязательств"! Из политотдела приедут - а наглядной агитации не хватает. Товарищ капитан! - умолял Горобец.
- На стройку, гр-рю, с-скотина! В бригаду к младшему сержанту Нишанову! - прокричал Горохов и вновь занес для удара правую ногу.
Горобец рванул что было сил в сторону серой пятиэтажной коробки.
А повод-то был, по сути, пустяшный. Просто под горячую ногу попался. Ну, набил он Ваське Суворову ненавистную цвета незрелого баклажана физиономию. Но ведь за дело набил!
Позорил Василий доверенную ему отчизной высокую честь служить в военно-строительной роте. Писал в письмах родителям, друзьям и подругам, что служит летчиком-истребителем в составе боевой эскадрильи, и каждый день бороздит голубые просторы на конке-горбунке по кличке МИГ-22.
Однако имелся в этой безобидной на первый взгляд истории малоприглядный нюанс, из-за которого Леха Горобец, собственно, и сгорел. Вместе с почтарем Курдюком Горобец вскрывал и читал письма, которые молодые бойцы, еще не притершиеся к стройбатовскому подневолию, в изобилии писали во все концы СССР.
