Татьяна Озерова
С ЛЮБОВЬЮ ПРОЖИТЫЕ ДНИ
эссе
«Как беззащитна история, - не расскажешь, и нет её».
И. Гурская
И. Гурская
Мелодия
Я стою у окна, слушаю вечернюю передачу радиостанции «Юность» и жду свою любимую песню.
Он уехал. Идти гулять с девчонками не хочется. Без него все вдруг сразу стало скучным и неинтересным. Я грущу и жду свою песню. И вот уже Мария Пахоменко поет, что кому-то долго снится Карелия, а Марк Бернес в следующей песне просит чью-то маму написать письмо в Египет. А я жду свою…
И вот она долгожданная: «Ночной разговор», где « на 12 этаже все не гаснет твое окно», и я вижу все это и растворяюсь в песне…
Он уехал. Идти гулять с девчонками не хочется. Без него все вдруг сразу стало скучным и неинтересным. Я грущу и жду свою песню. И вот уже Мария Пахоменко поет, что кому-то долго снится Карелия, а Марк Бернес в следующей песне просит чью-то маму написать письмо в Египет. А я жду свою…
И вот она долгожданная: «Ночной разговор», где « на 12 этаже все не гаснет твое окно», и я вижу все это и растворяюсь в песне…
Мальчик
Шестой класс, и ты еще не проснулась для чувств. Но каждое утро тебе навстречу идет в другую школу мальчик, которого ты уже видишь издалека.
Он старше тебя, и на плече у него висит спортивная сумка с учебниками, а у тебя в руках старенький портфель, который ты носишь еще с первого класса.
Однажды он улыбнулся тебе, а ты застеснялась и покраснела.
И все с тех пор изменилось…
Он старше тебя, и на плече у него висит спортивная сумка с учебниками, а у тебя в руках старенький портфель, который ты носишь еще с первого класса.
Однажды он улыбнулся тебе, а ты застеснялась и покраснела.
И все с тех пор изменилось…
Я буду долго гнать велосипед…
На перекрестке улиц мы собираемся стайкой кататься на велосипедах. Нас человек 5-6. Носимся по дорогам, звеним звонками, включаем в сумерках фары (благо, что в ту пору не было так много машин), гоняем наперегонки, останавливаемся в скверике поболтать ни о чем, кричим, как грачи, и смеемся от беззаботной юности. У меня мужской велосипед старшего брата. Но когда он нужен ему самому, я выбываю из компании.
Юрке это не нравится, и он предлагает мне покататься с ним на раме. Так в ту пору ребята катали девчонок. Я смело сажусь к нему на велосипед, и мы мчимся по неровной дороге, подпрыгиваем на ухабах, трясемся на выбоинах и камнях.
Безграничная радость движения заполняет наши души. Летний теплый вечер, легкий ветерок, волнение от соприкосновения рук, горячее дыхание и полет…
Юрке это не нравится, и он предлагает мне покататься с ним на раме. Так в ту пору ребята катали девчонок. Я смело сажусь к нему на велосипед, и мы мчимся по неровной дороге, подпрыгиваем на ухабах, трясемся на выбоинах и камнях.
Безграничная радость движения заполняет наши души. Летний теплый вечер, легкий ветерок, волнение от соприкосновения рук, горячее дыхание и полет…
Я шагаю по Москве
Наше поколение любит фильм Георгия Данелия " Я шагаю по Москве". Но каждый из нас, шестидесятников двадцатого века, прошагал свою Москву со своими приключениями, своей любовью и своей песней.
Я говорю сыну, что такого легкого и светлого фильма уже никто и никогда не сделает, потому что время и герои уже другие. А как же мне довелось прошагать по своей Москве?
Провинциальная девочка в коротком пальтишке и модном полосатом шарфике бесстрашно вышла из электрички на Курском вокзале и «разинула рот» перед огромным потоком людей. Она совсем не знала, как ей добраться до военной академии имени В. Куйбышева, где ее муж второй месяц (после их свадьбы) учился на курсах переводчиков. Она очень скучала без него, и ей так хотелось увидеться и уехать вместе с ним на ноябрьские праздники к родителям в Костромскую глубинку.
Сейчас бы не решилась на такую поездку, а тогда… Юность все может!
Голосую - останавливается такси. Шофер, молодой парень, сам не знает, как доехать (ни навигаторов, ни мобильников нет и в помине), но участливо говорит:
- Садись, поехали, у кого-нибудь по пути спросим!
Едем, тормозим, увидев какого-то военного в большом чине, и спрашиваем у него, как добраться. И опять счастливые 60-е годы. Без подозрений и опасений он запросто садится с нами в машину.
- Хорошо, поеду с вами, так и быть покажу. И не только показал, а прошел через КПП, позвонил куда-то и вызвал мне с занятий слушателя военной академии, моего любимого мужа. И все это он проделал с улыбкой, с желанием помочь.
Выходит мой Гена, удивленный, взволнованный, не понимающий, как по чьему-то звонку его отпустили с занятий. Он в военной форме, погоны длиннее его узких плеч, и что-то беззащитно - чаплинское видится в этом образе. А на КПП стоит и ждет его молодая жена и улыбается от счастья и радости…
Я действительно могла в то время пройти, как писал его тезка Гена Шпаликов, « соленый Тихий океан, и тундру, и тайгу» ...
Я говорю сыну, что такого легкого и светлого фильма уже никто и никогда не сделает, потому что время и герои уже другие. А как же мне довелось прошагать по своей Москве?
Провинциальная девочка в коротком пальтишке и модном полосатом шарфике бесстрашно вышла из электрички на Курском вокзале и «разинула рот» перед огромным потоком людей. Она совсем не знала, как ей добраться до военной академии имени В. Куйбышева, где ее муж второй месяц (после их свадьбы) учился на курсах переводчиков. Она очень скучала без него, и ей так хотелось увидеться и уехать вместе с ним на ноябрьские праздники к родителям в Костромскую глубинку.
Сейчас бы не решилась на такую поездку, а тогда… Юность все может!
Голосую - останавливается такси. Шофер, молодой парень, сам не знает, как доехать (ни навигаторов, ни мобильников нет и в помине), но участливо говорит:
- Садись, поехали, у кого-нибудь по пути спросим!
Едем, тормозим, увидев какого-то военного в большом чине, и спрашиваем у него, как добраться. И опять счастливые 60-е годы. Без подозрений и опасений он запросто садится с нами в машину.
- Хорошо, поеду с вами, так и быть покажу. И не только показал, а прошел через КПП, позвонил куда-то и вызвал мне с занятий слушателя военной академии, моего любимого мужа. И все это он проделал с улыбкой, с желанием помочь.
Выходит мой Гена, удивленный, взволнованный, не понимающий, как по чьему-то звонку его отпустили с занятий. Он в военной форме, погоны длиннее его узких плеч, и что-то беззащитно - чаплинское видится в этом образе. А на КПП стоит и ждет его молодая жена и улыбается от счастья и радости…
Я действительно могла в то время пройти, как писал его тезка Гена Шпаликов, « соленый Тихий океан, и тундру, и тайгу» ...
В городском саду играет…
У каждого в наше время была своя история свиданий, и как в песне на стихи Алексея Фатьянова, духовой оркестр зазывал всех на танцплощадку, где было не протолкнуться.
Парни и девушки кругами ходили по дорожкам среди огромных берез. Вечерние ароматы цветов: душистого табака и флоксов перемешивались с женскими духами «Красная Москва» и « Быть может».
Кто-то кружился на карусели, кто-то замирал высоко в небе на качелях, а ты ждала своей встречи.
И вот уже настойчивая рука молодого человека берет тебя под локоток и ведет на танцплощадку.
Ты знаешь, что в этот вечер «для него нет тебя прекрасней». На твоих ногах первые туфельки на тонкой шпильке, на голове большая копна волос - «Бабетта», как у блистательной героини Бриджит Бардо в зарубежном фильме. И он навсегда запомнит тебя в этой красной кофточке и темной юбочке, облегающих твою стройную фигурку.
Мы молоды и беспечны, и кажется, что жизнь будет бесконечна и радостна, как этот вечер.
Парни и девушки кругами ходили по дорожкам среди огромных берез. Вечерние ароматы цветов: душистого табака и флоксов перемешивались с женскими духами «Красная Москва» и « Быть может».
Кто-то кружился на карусели, кто-то замирал высоко в небе на качелях, а ты ждала своей встречи.
И вот уже настойчивая рука молодого человека берет тебя под локоток и ведет на танцплощадку.
Ты знаешь, что в этот вечер «для него нет тебя прекрасней». На твоих ногах первые туфельки на тонкой шпильке, на голове большая копна волос - «Бабетта», как у блистательной героини Бриджит Бардо в зарубежном фильме. И он навсегда запомнит тебя в этой красной кофточке и темной юбочке, облегающих твою стройную фигурку.
Мы молоды и беспечны, и кажется, что жизнь будет бесконечна и радостна, как этот вечер.
Я хочу, чтобы ты вспоминала
- Я хочу, чтобы ты вспоминала меня! - просил он, расставаясь со мной. И это у меня так хорошо получается до сих пор. Я настраиваюсь, как компьютер¸ на год и час, и память рисует картины нашего счастья.
Помню все запахи и мелодии нашей молодости, разлуки и встречи, стихи и песни, поездки и приключения.
Помню все запахи и мелодии нашей молодости, разлуки и встречи, стихи и песни, поездки и приключения.
Ты помнишь озеро, Светичку,
И ветер, и шальную птичку?
Ты помнишь Балчуг и ромашки,
И первые слова Наташки?
Ты помнишь розовый платочек
И писем наших нежный почерк?
Все это было, будет нашим,
Бег времени любви не страшен!
И ветер, и шальную птичку?
Ты помнишь Балчуг и ромашки,
И первые слова Наташки?
Ты помнишь розовый платочек
И писем наших нежный почерк?
Все это было, будет нашим,
Бег времени любви не страшен!
Помню все до мельчайших подробностей. Вот незабываемая зимняя поездка в село Понизье глухой Чухломской глубинки Костромского края. Старая сельская школа, расположенная в бывшей барской усадьбе, рядом полуразрушенная церковь Преображения Господня, дремучий хвойный лес и костер на снегу.
Я несу до дома горящую головешку, чтобы не было так страшно, кручу ее, и в кромешной темноте горят огненные круги и зигзаги, трещат и сыплются в разные стороны искры.
Около дома гасим наш «факел» в огромном сугробе и идем греться к горящей печке и самовару.
А там опять стихи и задушевные тихие песни.
Заря догорает малиновым цветом в окошке,
Тончайшим узором покрыто оно изо льда.
Споем Окуджаву и печку растопим, и выпьем немножко,
И душу наполним мелодией песни до дна.
Как в сумерках свечи горят, и угли в печурке сверкают,
Наверно так нужно душе живое свеченье огня,
А песни его, как огонь нам растопят печали,
Согреют, утешат и вылечат душу до дна.
Тончайшим узором покрыто оно изо льда.
Споем Окуджаву и печку растопим, и выпьем немножко,
И душу наполним мелодией песни до дна.
Как в сумерках свечи горят, и угли в печурке сверкают,
Наверно так нужно душе живое свеченье огня,
А песни его, как огонь нам растопят печали,
Согреют, утешат и вылечат душу до дна.
Помню летние ночные купания и качающиеся звезды в волнах озера.
Помню на скамейке уютного дворика горящий зеленый глазок магнитофона. Наши друзья слушают песни, поют и танцуют…
Помню на скамейке уютного дворика горящий зеленый глазок магнитофона. Наши друзья слушают песни, поют и танцуют…
Когда затоскует душа,
Включи Окуджаву.
Он нам пропоет не спеша
Все песни о главном.
И будет капель за окном-
Весеннею трелью,
Наш сын, а не кто-то другой –
Дежурным в апреле.
Почудится, будто о нас
Та девочка плачет,
Хоть целое лето в траве
Кузнечики скачут.
А вот живописцы его
Берутся за кисти.
Смотри: уж опять в октябре
Раскрашены листья.
И в мой день рождения ель
На праздник вернется.
И тихой судьбы моей тень
С той елью сольется…
Когда затоскует душа,
Когда затоскует душа …
Включи Окуджаву.
Он нам пропоет не спеша
Все песни о главном.
И будет капель за окном-
Весеннею трелью,
Наш сын, а не кто-то другой –
Дежурным в апреле.
Почудится, будто о нас
Та девочка плачет,
Хоть целое лето в траве
Кузнечики скачут.
А вот живописцы его
Берутся за кисти.
Смотри: уж опять в октябре
Раскрашены листья.
И в мой день рождения ель
На праздник вернется.
И тихой судьбы моей тень
С той елью сольется…
Когда затоскует душа,
Когда затоскует душа …
Луночка
Маленькой девчонкой я любила играть у подножия огромных берез на средневековом валу. Живое дерево дышит, и вокруг ствола среди ровной поверхности снега образуется глубокая луночка, в которой торчит выцветшими стебельками прошлогодняя трава.
Присядешь на корточки и тихонько разглядываешь высохшие посеребренные травинки, придумываешь разные истории о паучках и муравьях, которые спрятались от суровой зимы в глубокие норки-домики под корни моей березы. И все кругом видится реальным и сказочным одновременно.
Присядешь на корточки и тихонько разглядываешь высохшие посеребренные травинки, придумываешь разные истории о паучках и муравьях, которые спрятались от суровой зимы в глубокие норки-домики под корни моей березы. И все кругом видится реальным и сказочным одновременно.
Люблю
Люблю монотипию - неповторимый единственный оттиск разноцветных красок на бумаге. Рассматриваешь, что подарил тебе случай, ищешь в рисунке свои ассоциации, видения, мечты и отгадки бытия. Хорошо, что этот оттиск единственный, как и все бывает в жизни (мы-то думаем, что все повторяется), хорошо, что этот рисунок - отражение. Ведь и человек, старается отразить себя в любом творчестве: живописи, музыке, движении, слове - отразить свое понимание времени и происходящих в нем событий. А другой кто-то расскажет об этом миге по-своему, увидит его с другой стороны, в другом освещении, с другим биением сердца.
Люблю октябрь с первыми заморозками и тонким ледком на лужах, первыми белыми мухами на темном вечернем небе. Люблю его серые дни с короткими алыми закатами.
Люблю сырой мартовский снег. Помню памятью детства, как наполняешь им доверху синее ведерко, прихлопываешь по нему совочком и опрокидываешь снежный куличик на завалинку. Потом он постепенно стекает с нее прозрачными струйками и оставляет темный мокрый след на деревянной поверхности.
Люблю холодные дни мая, когда цветет черемуха. Помню один такой день в ранней юности, когда после концерта симфонического оркестра, который приехал в наш город по случаю праздника, я летела домой, почти не касаясь земли, переполненная звуками русской классической музыки. И это ощущение полета особенно часто вспоминается сейчас, когда ноги мои уже тяжело ступают по земле.
Люблю грозу, ее приближение, порывы ветра и раскаты далекого грома, напряженную предгрозовую духоту, свежесть и холодок после ливня, когда все словно промыто и проветрено, словно раскрыты все окна неба и солнца и великолепная радуга протянулась сказочным мостом прямо в космос.
Неужели со всем этим придется скоро расстаться?
Люблю октябрь с первыми заморозками и тонким ледком на лужах, первыми белыми мухами на темном вечернем небе. Люблю его серые дни с короткими алыми закатами.
Люблю сырой мартовский снег. Помню памятью детства, как наполняешь им доверху синее ведерко, прихлопываешь по нему совочком и опрокидываешь снежный куличик на завалинку. Потом он постепенно стекает с нее прозрачными струйками и оставляет темный мокрый след на деревянной поверхности.
Люблю холодные дни мая, когда цветет черемуха. Помню один такой день в ранней юности, когда после концерта симфонического оркестра, который приехал в наш город по случаю праздника, я летела домой, почти не касаясь земли, переполненная звуками русской классической музыки. И это ощущение полета особенно часто вспоминается сейчас, когда ноги мои уже тяжело ступают по земле.
Люблю грозу, ее приближение, порывы ветра и раскаты далекого грома, напряженную предгрозовую духоту, свежесть и холодок после ливня, когда все словно промыто и проветрено, словно раскрыты все окна неба и солнца и великолепная радуга протянулась сказочным мостом прямо в космос.
Неужели со всем этим придется скоро расстаться?
Мгновения красоты
Небо сегодня над Владимиром было мое любимое – ультрамарин. Ярко- синие тучи над городом подсинили снега, а полоски леса за Клязьмой стали черны. Голые ветки деревьев, словно кружева вологодские, а лучик солнца, пробившийся рядом с колокольней, сделал ее золотой шпиль розовым. Все вокруг родное, все русское, все - восторг души!
Ходили к художнику Коле Владимирову, смотрели его новые работы. Особенно запомнилась рыба, выброшенная на берегу - экологический портрет нашей жизни.
Обошли с друзьями Николо-Галейскую церковь. В темноте зимнего вечера сияли звезды в небе и белый «ствол» колокольни. Рядом с ней распростерлось черным силуэтом старое «дерево-молния», а вдали движущиеся огоньки машин по мосту через Клязьму виделись по величине такими же, как и звезды. Красота - дух захватывает. С крыши церкви свешивается огромный снежный пласт, как край пухового одеяла в белоснежном пододеяльнике. Опять русское чудо!
Сегодня листала свою рабочую тетрадь, куда записывала оценки работ студентов, пометки и замечания к ним, наброски и зарисовки для объяснений их ошибок. Той тетради почти 10 лет. И вдруг на одном листе написано в рамочке: «День хорошего настроения!» А что за этими словами, не помню…Может просто был такой день, а может придумывала что-то.
Утром в цветочном ларьке купила ветку хризантемы и выпросила у продавщицы несколько бросовых, замерзших бело-розовых гвоздик и зеленых веточек для рисования. А они от любви и внимания к ним, а может просто от тепла в аудитории, возьми да и оживи. Распустились, раскрылись, похорошели! И вот уже яркие сиреневые, розовые и красные пятнышки цветов «перелетели» на бумагу, и теперь в памяти студентов сохранится весна 2000 года! Может быть, некоторые из девчонок больше уже никогда не возьмутся за кисти, никогда больше уже не будут рисовать. Но я им хотела показать, как это прекрасно оживить или остановить мгновение красоты.
Ходили к художнику Коле Владимирову, смотрели его новые работы. Особенно запомнилась рыба, выброшенная на берегу - экологический портрет нашей жизни.
Обошли с друзьями Николо-Галейскую церковь. В темноте зимнего вечера сияли звезды в небе и белый «ствол» колокольни. Рядом с ней распростерлось черным силуэтом старое «дерево-молния», а вдали движущиеся огоньки машин по мосту через Клязьму виделись по величине такими же, как и звезды. Красота - дух захватывает. С крыши церкви свешивается огромный снежный пласт, как край пухового одеяла в белоснежном пододеяльнике. Опять русское чудо!
Сегодня листала свою рабочую тетрадь, куда записывала оценки работ студентов, пометки и замечания к ним, наброски и зарисовки для объяснений их ошибок. Той тетради почти 10 лет. И вдруг на одном листе написано в рамочке: «День хорошего настроения!» А что за этими словами, не помню…Может просто был такой день, а может придумывала что-то.
Утром в цветочном ларьке купила ветку хризантемы и выпросила у продавщицы несколько бросовых, замерзших бело-розовых гвоздик и зеленых веточек для рисования. А они от любви и внимания к ним, а может просто от тепла в аудитории, возьми да и оживи. Распустились, раскрылись, похорошели! И вот уже яркие сиреневые, розовые и красные пятнышки цветов «перелетели» на бумагу, и теперь в памяти студентов сохранится весна 2000 года! Может быть, некоторые из девчонок больше уже никогда не возьмутся за кисти, никогда больше уже не будут рисовать. Но я им хотела показать, как это прекрасно оживить или остановить мгновение красоты.
Ботиночки
Вспоминая брата Леню, я вспоминаю о своем первом детском глубоком ощущении радости и волнения от встречи с любимым человеком после долгой разлуки.
Он приехал домой из военного училища на зимние каникулы. Поздним вечером, уже засыпая, я вдруг услышала гул взволнованных голосов, восклицаний, звон расставляемой посуды. Разве можно было уснуть и пропустить такое событие!
Мне надо было самостоятельно обуться и одеться, Старые шнурки с мохнатыми концами, никак не хотели пропихиваться в дырочки. Движимая радостной встречей с любимым братом, я приложила столько усилий для шнуровки, завязывания узлов и бантиков, что вышла из спальни к ним довольная и гордая своей победой и самостоятельностью. Но вместо ожидаемой похвалы - смех: ботинки были надеты не на ту ногу. Я не успеваю обидеться, так как брат, который кажется громадным, подкидывает меня вверх, почти под потолок, я обнимаю его и люблю до самозабвения.
Он приехал домой из военного училища на зимние каникулы. Поздним вечером, уже засыпая, я вдруг услышала гул взволнованных голосов, восклицаний, звон расставляемой посуды. Разве можно было уснуть и пропустить такое событие!
Мне надо было самостоятельно обуться и одеться, Старые шнурки с мохнатыми концами, никак не хотели пропихиваться в дырочки. Движимая радостной встречей с любимым братом, я приложила столько усилий для шнуровки, завязывания узлов и бантиков, что вышла из спальни к ним довольная и гордая своей победой и самостоятельностью. Но вместо ожидаемой похвалы - смех: ботинки были надеты не на ту ногу. Я не успеваю обидеться, так как брат, который кажется громадным, подкидывает меня вверх, почти под потолок, я обнимаю его и люблю до самозабвения.
Тут я у себя
Нашла чудесные слова у известной художницы Татьяны Мавриной, которая путешествовала по Блоковским местам в Шахматове и написала: «Тут я у себя». А я сразу представила берег нашего галичского озера, Балчуг, пруды и валы – тут я у себя. Потом бабушкин двор, полный цветов, свой кабинет изобразительного искусства в пединституте, и опять - тут я у себя!
Помню один осенний день серого октября. Галки и вороны деловито ходили по полю, словно измеряя его своими «огромными» шагами. Одна из них с наслаждением клевала в луже кем-то брошенное яблоко.
Какая это была живописная картинка осени: серо-голубая лужа, ярко-зеленая с белым боком антоновка и черная галка!
Идем дальше по владимирскому лугу, цвет земли и неба сливается между собой, а в середине этого пространства белым пятнышком сияет храм Покрова на Нерли.
Жемчужины русских храмов хранятся в сердце, и у каждого свой родной храм. У многих галичан - это храм Умиленье на берегу галичского озера.
Вспоминаю и галичские овраги за Балчугом, по которым бегала маленькой девочкой в школу из Рыбной слободы, чтобы дорога была короче. Было не страшно, единственным чувством, заполнявшим мою душу, было только одно - любование прекрасной природой.
Это чувство любопытства, рассматривания и размышления над жизнью осталось во мне до сих пор. Как у Ксении Некрасовой: «Почему смотреть не устаешь миг, и час, и жизнь одно и то же?»...
Детство, прошедшее на фоне такой природы действительно воспринимаешь «как первый день создания».
Т.Маврина восхищается названиями деревень: Гудино, Трехденево, Лутосня, речкой Дурочкой , а в моем детстве «жили» речки: Светичка, Вёкса, Средняя, Кешма и Челсма. А названия деревень звучали еще поэтичнее: Умиленье, Быки, Туровское. И уже совсем сказочные названия – Лисья горка, Балчуг, Шокша ! Какие это дорогие слова для каждого жителя древнего города Галича.
Помню один осенний день серого октября. Галки и вороны деловито ходили по полю, словно измеряя его своими «огромными» шагами. Одна из них с наслаждением клевала в луже кем-то брошенное яблоко.
Какая это была живописная картинка осени: серо-голубая лужа, ярко-зеленая с белым боком антоновка и черная галка!
Идем дальше по владимирскому лугу, цвет земли и неба сливается между собой, а в середине этого пространства белым пятнышком сияет храм Покрова на Нерли.
Жемчужины русских храмов хранятся в сердце, и у каждого свой родной храм. У многих галичан - это храм Умиленье на берегу галичского озера.
Вспоминаю и галичские овраги за Балчугом, по которым бегала маленькой девочкой в школу из Рыбной слободы, чтобы дорога была короче. Было не страшно, единственным чувством, заполнявшим мою душу, было только одно - любование прекрасной природой.
Это чувство любопытства, рассматривания и размышления над жизнью осталось во мне до сих пор. Как у Ксении Некрасовой: «Почему смотреть не устаешь миг, и час, и жизнь одно и то же?»...
Детство, прошедшее на фоне такой природы действительно воспринимаешь «как первый день создания».
Т.Маврина восхищается названиями деревень: Гудино, Трехденево, Лутосня, речкой Дурочкой , а в моем детстве «жили» речки: Светичка, Вёкса, Средняя, Кешма и Челсма. А названия деревень звучали еще поэтичнее: Умиленье, Быки, Туровское. И уже совсем сказочные названия – Лисья горка, Балчуг, Шокша ! Какие это дорогие слова для каждого жителя древнего города Галича.
Разговор в книжной лавке.
- Здравствуйте! У Вас есть Паустовский?
- Нет!
- Какой у Вас злой взгляд! А еще книги продаёте !
- Нет!
- Какой у Вас злой взгляд! А еще книги продаёте !
Пойду к Зине
От большой бабушкиной семьи остались только две дочери: Соня и Зина. Когда Соне было плохо и тяжело на душе, она отправлялась пешком до родового гнезда к младшей сестре и говорила нам, своим деткам: «Пойду к Зине!»
Потом сестры долго сидели за столом, пили чай, обсуждали жизнь, горевали, что им выпала такая тяжелая бабья доля, ссорились и мирились.
Выговорившись и успокоившись, мама возвращалась домой.
А мне в большом городе (где много друзей и подруг) сходить не к кому. Некому выплакать свою душу. Я включаю компьютер, набираю по скайпу свою сестру Светлану в Питере и мысленно говорю: «Пойду к Зине!»
Потом сестры долго сидели за столом, пили чай, обсуждали жизнь, горевали, что им выпала такая тяжелая бабья доля, ссорились и мирились.
Выговорившись и успокоившись, мама возвращалась домой.
А мне в большом городе (где много друзей и подруг) сходить не к кому. Некому выплакать свою душу. Я включаю компьютер, набираю по скайпу свою сестру Светлану в Питере и мысленно говорю: «Пойду к Зине!»
«Что делает он там, где нет его?»
(О. Седакова)
(О. Седакова)
Когда сын был маленький, он очень боялся темноты. Его игрушки были в большой коробке в спальне, а выключенный свет не позволял ему туда свободно входить. Тогда он просил кого-нибудь из взрослых принести ему любимую игрушку.
Я была занята и сказала: «Сходи сам и принеси все, что тебе надо!» На что сын грустно с глубоким вздохом мне ответил:
«Там темно, там сидит волк, он съест меня, и не будет Саши дома!»
Он так ярко представлял себе, что его не будет дома, но где-то он обязательно должен быть всегда…
Я была занята и сказала: «Сходи сам и принеси все, что тебе надо!» На что сын грустно с глубоким вздохом мне ответил:
«Там темно, там сидит волк, он съест меня, и не будет Саши дома!»
Он так ярко представлял себе, что его не будет дома, но где-то он обязательно должен быть всегда…
Краски
Отец принес мне для рисования стопку желтой бумаги. С одной стороны лист был гладким и даже поблескивал, а с другой был матовый и казался шероховатым. Я уселась за большой обеденный стол и с упоением, забыв обо всем вокруг, рисовала, рисовала, рисовала.
Что могут рисовать девочки в пять лет? Конечно, домики с дымящейся трубой, стаи летящих птиц на небе, елки и березы, цветы и ягоды, сказочных принцесс…
Рисунки «разлетелись» по всему столу и, когда я подняла глаза, то вдруг увидела упаковку сахара в темно-синей бумаге, перевязанную белой нитяной веревочкой. Желтые листы как будто «зажглись» на фоне «ночного неба»…
Я от удивления открыла рот и застыла.
Что могут рисовать девочки в пять лет? Конечно, домики с дымящейся трубой, стаи летящих птиц на небе, елки и березы, цветы и ягоды, сказочных принцесс…
Рисунки «разлетелись» по всему столу и, когда я подняла глаза, то вдруг увидела упаковку сахара в темно-синей бумаге, перевязанную белой нитяной веревочкой. Желтые листы как будто «зажглись» на фоне «ночного неба»…
Я от удивления открыла рот и застыла.
А ну-ка покажи свой чемоданчик!
Любимые 60-е годы нашей молодости. Оттепель. Студентам факультета иностранных языков открылась дорога за границу. Отличники-комсомольцы поехали на неделю в Австрию с ознакомительной поездкой по стране, с экскурсиями по музеям, остановками в отелях и гостиницах. Постепенно их чемоданы покрывались яркими наклейками, какие мы видели раньше только в книгах С.Маршака о Мистере-Твистере.
В Москве на вокзале на их чемоданы никто не обращал внимания, а вот в провинции Гену стали смущать пристальные, изучающие взгляды прохожих: откуда, мол, взялся такой пижон? Поэтому он оставил свой чемодан у матери под кроватью, а в Москву возвратился налегке с портфелем.
Старший брат Володя уже учительствовал в сельской школе Костромского края и был там даже директором. Добираться до нее надо было сначала на поезде, а потом в санях на лошади.
Его чемодан был заполнен бельем и продуктами. А куда девать учебники и книги? Пришлось доставать заграничный чемодан брата. Сначала ярким наклейкам на чемодане он не придал никакого значения, но, проехав несколько станций, он устал от взглядов и невольных восклицаний.
Чертыхаясь про себя, он спрятал злополучный чемодан под сиденье и, глубоко вздохнув, успокоился. Но все повторилось еще дважды: при выходе из поезда на вокзале и прибытии в школу.
Дети «бестелевизорного» времени представляли иностранцев и их экипировку (опять повторюсь) только по Мистеру-Твистеру, и выбежав на улицу, с удивлением разглядывали своего директора.
- А Вы откуда?
- Вы что ли там были?
- А кто Вам дал такой чемодан?
- А что там написано и нарисовано?
- Ну, братец, и удружил ты мне своей заграничной «славой», - думал он про себя, - ну, и достал же меня твой чемоданчик!
В Москве на вокзале на их чемоданы никто не обращал внимания, а вот в провинции Гену стали смущать пристальные, изучающие взгляды прохожих: откуда, мол, взялся такой пижон? Поэтому он оставил свой чемодан у матери под кроватью, а в Москву возвратился налегке с портфелем.
Старший брат Володя уже учительствовал в сельской школе Костромского края и был там даже директором. Добираться до нее надо было сначала на поезде, а потом в санях на лошади.
Его чемодан был заполнен бельем и продуктами. А куда девать учебники и книги? Пришлось доставать заграничный чемодан брата. Сначала ярким наклейкам на чемодане он не придал никакого значения, но, проехав несколько станций, он устал от взглядов и невольных восклицаний.
Чертыхаясь про себя, он спрятал злополучный чемодан под сиденье и, глубоко вздохнув, успокоился. Но все повторилось еще дважды: при выходе из поезда на вокзале и прибытии в школу.
Дети «бестелевизорного» времени представляли иностранцев и их экипировку (опять повторюсь) только по Мистеру-Твистеру, и выбежав на улицу, с удивлением разглядывали своего директора.
- А Вы откуда?
- Вы что ли там были?
- А кто Вам дал такой чемодан?
- А что там написано и нарисовано?
- Ну, братец, и удружил ты мне своей заграничной «славой», - думал он про себя, - ну, и достал же меня твой чемоданчик!
Владимир
"Наша улица” №220 (3) март 2018
