Юрий Кувалдин "Генерал"

Юрий Кувалдин родился 19 ноября 1946 года прямо в литературу в «Славянском базаре» рядом с первопечатником Иваном Федоровым. Написал десять томов художественных произведений, создал свое издательство «Книжный сад», основал свой ежемесячный литературный журнал «Наша улица», создал свою литературную школу, свою Литературу. 

Юрий Кувалдин

ГЕНЕРАЛ

рассказ

Забытов не спеша надел старый генеральский мундир отца. Потом довольно хорошо сохранившиеся синие с широкими малиновыми лампасами брюки-галифе и хромовые сапоги со скрипом. Затем надвинул на самый лоб серую каракулевую папаху. 

Средь толпы - кем я любима,
Как узнать бы мне того?
По одежде ль пилигрима,
По сандалиям его?

Ведь он умер - вы не знали?
Ведь ушел, ведь умер он.
В головах все дерн настлали,
В ноги камень положен.

Саван бел, как снег нагорный,
Сам он убран весь в цветах;
Так он лег в могиле черной,
А любовь по нем в слезах.

Во дворе мальчишки сопровождали его хохотом и свистом. Но генерал - ноль внимания! На улице уже мало кто его замечал. Мало ли чудаков бродит по Москве.
Забытову все в это утро казалось чистым и новым.
Первозданным виделся и асфальт, отблескивающий фарфором. Как первозданные, сверкали вымытые стекла окон и зеркальные панели ресторанов и магазинов, в которых яркой палитрой отражались сияющие машины, среди которых Забытов хотел разглядеть хоть одну советско-российскую машину, вроде «волги» или «жигулей», но таковых не было. Сплошными рядами шли «фольксвагены», «бмв», «тойоты», «вольво», «мерседесы»... А ведь изобретали велосипед, строя огромные автомобильные заводы, вроде АЗЛК или ВАЗа, отгородившись от всего мира свинцовым занавесом вместе с ядерным щитом! Необычными в утренний час казались Забытову и пешеходы, заполнившие нескончаемым потоком улицы.
Люди торопились навстречу друг другу, и, казалось, что все они друзья, и вот-вот остановятся, пожмут руки, но они не останавливались и, тем более, не разговаривали, а, ловко лавируя, продолжали свой путь в прямо противоположных направлениях. Генерал Забытов шел по прямой, не отклоняясь и, странное дело, с ним никто не сталкивался, не задевал локтем или плечом. Прохожие плавно обтекали генерала в папахе, с широкими малиновыми полосами на брюках, специально сшитых когда-то под сапоги, называемые галифе. А хромовые сапоги Забытова чуть-чуть поскрипывали, придавая шарма всему его облику.
Забытов вошел в Таганский парк, напрямую соединенный с Покровским монастырем. Длинный женский хвост очереди начинался прямо от ворот.
Волнуешься. Предстоящее событие, которому ты придаешь большое значение, способно вызвать нешуточный страх. Большинство людей говорят, что причиной волнения является неизвестность. И это действительно так. Как побороть страх перед неизвестностью? 

День святого Валентина?
С раннею зарей
Этот день пришла девица
Праздновать с тобой.

Он проснулся и оделся,
Дверь ей отворил,
От себя ж ее девицей
Он не отпустил.

Ах, святая Катерина!
Дурно ведь оно.
Вот мужчины! все такие, -
Право, им грешно.

"Ты меня ведь обещался
Взять себе женой?"
Он отвечает:
"Я и взял бы, да напрасно
Ты спала со мной".

В борьбе со своим собственным страхом нужно помнить правило: всегда твои возможности должны соответствовать предъявляемым требованиям. Иначе есть большая вероятность недовольства самим собой, что еще больше способствует усугублению и так напряженной ситуации. Накапливайте уверенность в своих силах. 

В гробу его открыто проносили,
Гей но нонни! нонни, гей нонни!
И много слез в могилу уронили.

Волнение возникает от чувства неизвестности. А может, и запретности. То, что тебе не показывают, сладко. И то до тех пор, пока не показывают. 

Есть ива над потоком, что склоняет
Седые листья к зеркалу волны;
Туда она пришла, сплетя в гирлянды
Крапиву, лютик, ирис, орхидеи, -
У вольных пастухов грубей их кличка,
Для скромных дев они - персты умерших:
Она старалась по ветвям развесить
Свои венки; коварный сук сломался,
И травы и она сама упали
В рыдающий поток. Ее одежды,
Раскинувшись, несли ее, как нимфу;
Она меж тем обрывки песен пела,
Как если бы не чуяла беды
Или была созданием, рожденным
В стихии вод; так длиться не могло,
И одеянья, тяжело упившись,
Несчастную от звуков увлекли
В трясину смерти.

Но, главное, всегда переодеваться в кого-нибудь другого, костюмироваться, карнавализироваться. Вы только посмотрите на этот человеческий театр! Вот идет фифа в капроновых чулках со стрелкой по Никольской мимо дома, в котором в это время приставляют в подвале наган к затылку тому, кто плохо переодевался. Звезды на погонах ему, видите ли, понадобились. Не мог с кнутом в своей деревне "Косые заборы" за хвостами коров ходить босиком? Полез в город. Шинель ему понравилась. Ох, как же любят люди выстраиваться в пирамиду соподчинения. Ладно, побуду в военном училище, выпущусь лейтенантом, а там и до капитана недалеко. Вот и признан немецким шпионом, работающим сразу на четыре разведки: японскую, американскую и на управление НКВД Рязанской области. А фифа со стройными ножками проходит мимо, и ничего не боится. Почему? Да потому что голова у нее набита ватой. И она совершенно ничего не варит! А вы посмотрите на членов Политбюро в кителях без знаков различия?! Понимаете, делают вид, что они самые рядовые, простые, добрые, как токари и слесари с завода им. Серго Орджоникидзе!
Забытов это сразу уяснил. Главное вовремя переодеться. Он вообще всегда всё после отца донашивал. Отец его оберегал, не сдавал ни в армию, ни в военное училище. Сам отец сначала сам порубал шашкой сначала красных, потом, одумавшись, белых. На коне скакал в островерхом шлеме, и размахивал саблей направо и налево. Смелый очень был. Ну, его приметили эти в кителях без знаков различия, и направили сразу ловить врагов. Везде и всюду. Страшный, как смерть, смерш. Сначала, конечно, без погон. Шпалы были, кубики, ромбики. А в 43-м году ему сразу три звезды полковника за поимку целой секты диверсантов в радиокоманде пропагандистов. Немцами сами оказались. Кричали в громкоговоритель за сто метров от передовой: "Дорогие немецкие товарищи! Не поддерживайте диктатуру эксплуататоров и империалистов..." Вот отец им и пришил дело об антисоветской пропаганде и агитации. Кого - в расход. Кого - мостить дороги, лопатами сооружать насыпь железных дорог в районе вечной мерзлоты на 10 лет...
А всё из-за того, что не поняли карнавала жизни. Куда ты лезешь за дубовые двери без пропуска?!. Надевай генеральскую форму отца и ходи посмеивайся. Забытов так и посмеивался. Правда, про себя. Здесь-то он не совсем с круга сошел. Отец учил. Ходи по улицам смирно, никого не толкай, и не улыбайся. У нас, знаешь, что за улыбку давали? Минимум пять лет. Как издевательство над советской властью. Идет он, улыбается, лыбится. Ты на что это лыбишься?! Над вождем всех народных масс издеваешься?
А фифу в чулках со стрелками как раз и закадрил расстрельный исполнитель. Только что руки помыл, после того, как уложил троих матерых шпионов из Министерства иностранных дел. Вышел на Никольскую, то есть улицу 25-го Октября, а она тут как тут со своими стройными ножками в капроне. Он к ней, так мол и так. Понравились очень. Через два месяца вступили в законный брак. Через три - его самого в расход пустили, чтобы мама родная не узнала, кто кого стрелял, и кто кем командовал. А фифу - на десять лет исправительных работ в Магадан. А всё из-за чего? Из-за чулок со стрелками. Шла бы себе, дурёха, в ватных брюках, да с ведром краски и с кистью. Малярничала бы. И прожила бы свой век с каким-нибудь плотником без всяких забот. В гости бы ездила к его деревенским родственникам с мясокомбината…
А Забытову что за проблемы? Обрядился генералом и идет в ус не дует. Нигде не числится. Свободен, как воробей.
В половине шестого утра, когда еще не рассветало, буквально из воздуха стали появляться слова, которые соединялись в мысли. Даже хаотично, без всякой логики написанные слова рождают какую-то мысль. Если, конечно, приглядеться. Вот интересная мысль была у водителя 43-го трамвая. Он от самого Октябрьского своего депо объявлял: «Следующая остановка: «Абелтьмановская застава»», но останавливался то на «Малом Калитниковском проезде», то на «Воловьей улице», то на «Большой Калитниковской улице», а потом сразу протащил Забытова к кинотеатру «Победа», когда ему нужно было в Покровский монастырь, где веночки сплетают из белых цветов для моей любимой!

Ужель он не вернется?
Ужель он не вернется?
Нет! уж умер он,
Лег на долгий сон,
Он больше не вернется!

Был он с белой бородой,
Мягок локон завитой:
Он ушел в свой темный дом.
Что ж и плакать нам по нем?
Боже, душу упокой!

В женском Покровском монастыре, у Абельмановской заставы, когда в очень жаркий воскресный день стояла огромная очередь в Покровский храм к мощам святой Матроны из одних женщин, многие в кофточках белых, а Забытов вышел в монастырь прямо из Таганского парка, расположенного на месте бывшего Покровского кладбища, и шел вдоль очереди, рассматривая невиданное скопление женщин с цветами, услышал, как одна умная женщина объясняла другой женщине, что есть Бог, формулируя свое разъяснение примерно следующим образом:
«Ну что тут обсуждать вопрос о Боге, когда каждому ясно, что он главный во всем мире и сам сотворил весь этот мир, и всё вокруг него, всё, всё, всё».
Забытов не выдержал, подошел и сказал: «Бог есть всего-навсего эти три буквы. Замените их на другие любые, например, на слово «Нос» и для вас Бог исчезнет».
Они взглянули на него из-под косынок, а все женщины в этой очереди были покрыты, как на придурка, и тихо продолжили свою беседу. Забытов пошел дальше вдоль нескончаемой очереди, состоящей из одних женщин. Диво дивное! Сколько же в Москве женщин, верующих в свое исцеление от несчастной жизни! А Забытов шел и улыбался, зная, что и слово «Нос» есть Бог, что любое слово есть и любая буква есть Он, непроизносимый!
Генерал Забытов шагал дальше.
Без всякого вероятия, сохраняясь только в этом дне, оглядываясь назад, предчувствуя будущее, которое строится по аналогии с прошлым, пишешь новые строки, пробиваясь в неизвестность, которая потом становится известностью.
Здесь было то место, которое он предназначил для свидания. И генерал ожидал его с особым трепетом. Дело в том, что... Это...
А вот это произошло совсем недавно. Что? Вот что. Когда он с Надеждой лежал в своей спальне при свете дня и с усердием посетителя музея исследовал её лоно, прикрытое золотыми вьющимися волосами, то впервые с потрясением обнаружил небольшой росток, прижившийся в верхней части над входом, который, словно генеральская честь, встаёт и ложится до и после любовного трения. Сколько он имел женщин и никогда так пристально не рассматривал это влекущее место.
Он понял, что росток этот повелевает желанием женщины, а также ее самочувствием и характером. Делая из этого простой вывод, генерал Забытов понимал, что он, овладевая этим миниатюрным подобием мужского древа, всецело управляет чувством и умом женщины, потому что она держит себя с генералом, как единственная возлюбленная, без раздумий готовая исполнять все его страсти. Генерал полагал, что это мужское устройство, доставшееся и женщине, служит аккумулятором желания и услады женщины. Она как солдат беспрекословно подчиняется генералу, владеющему искусством ласкать этот женский член и находить его самые нежные точки - башенку и под ней треугольный парус.
Это открытие так поразило генерала, что он стал приводить к себе и изучать десятки женщин из Покровского монастыря. В совершенном обалдении от своего открытия, генерал опытным путем засвидетельствовал, что член, найденный им у Надежды, есть и у Веры, и у Софьи, и у Любови...
Под сладостные стоны женщины и его вдохновенный шёпот "птичка небесная" генерал частыми движениями пальцев поглаживал росточек, пока тот не вырастал на глазах и не трепетал, как горный тюльпанчик на ветру.
После этого перед генералом сами собой раскрывались врата сада, с жадностью принимая всего его.
Кто будет сегодня? Эта?
Но эта стояла в стороне от других, совершенно одна, не трогаясь с места. Там розовый куст еще чуть в сторонке. Солнце бросало свой свет на ее мертвенно-бледное лицо. Она выглядела, как монахиня, в ее черные волосы были вплетены розы, и розы были в обеих ее руках. Это была она, та, на груди которой только что покоилась его голова. Теперь же она стояла в стороне, а его голова лежала на паперти.

Разлучаясь с девой милой,
Друг, ты клялся мне любить!..
Уезжая в край постылый,
Клятву данную хранить!..

Там, за Данией счастливой,
Берега твои во мгле...
Вал сердитый, говорливый
Моет слезы на скале...

Милый воин не вернется,
Весь одетый в серебро...
В гробе тяжко всколыхнется
Бант и черное перо...

- Мы - твоё утро и твой век! - говорили ласково Забытову другие.
- Я - твоя смерть и твой рассказ! - говорила она.
- Я обовьюсь змейкой вокруг твоих ног, - говорила Надежда, а Софья бросала на него воздушные лепестки роз. И ото всех от них распространялся вокруг странный аромат, аромат, воспламеняющий желание, аромат белых женских тел.
Маленькая белокурая Вера целовала его глаза, а Надежда ласкала небритые щеки. А Софья пыталась своими тонкими пальчиками разгладить горькую морщину около его рта. Легким танцующим шагом, раскачивая  полными бедрами, а грудь при этом колыхалась, как волны, подошла Любовь. Надежда запела свою прелестную песню о белой голубке.
А он, не слушая песню, разглядывал ее грудь в вырезе платья и вздыхал.
Наконец и та, другая, бледная монахиня с розой в волосах, подошла к нему.
- Я - твоё бессмертие и твоя смерть! - сказала она.
И тут отпрянули все остальные. И медленно, без единого слова, она вложила в каждую из его открытых ладоней по большой красной розе. Затем встала на цыпочки и поцеловала его прямо в рот, так что с его головы упала папаха. Совершенно седые волосы упали ему на глаза.
Больше Забытов ничего не видел.
Но красные розы горели в его руках, и жгли его ладони, и как будто это были раскаленные гвозди, пробившие его ладони.
Красные раны, пылающие красные розы... Он взглянул на красавицу Любовь: грудь ее мерно вздымалась, девственный рот  был  полуоткрыт, словно  для поцелуев, распущенные волосы шевелил ветер,  и на плече темнела родинка.
Его голова молитвенно склонилась ей на грудь... как знать, может быть, он чувствовал ее дыхание, легкие подъемы и опускания ее груди.
- Я - твоя смерть и твоё бессмертие! - проговорила она с закрытым алым ртом.
Удивительное создание, ходящее на задних конечностях! На протяжении всего своего существования это прямоходящее нацепляет на себя маску, чтобы быть кем-то другим, но только не самим собой, чтобы ни при каких обстоятельствах не появляться среди таких же существ без этой личины. Но тайно он желает все-таки найти такое существо, которое узнает его таким, каков он есть в самом обнаженном виде.
Наступило новое утро.
Забытов направился на улицу. Сначала во двор. Разновозрастная ребятня тут же завопила на разные голоса:
- Сумасшедший генерал!
Забытов никакого внимания на ставшие уже привычными возгласы не обратил. Он был из другой оперы, и прошел двор, как кот, идущий ни на кого не глядя по своим важным делам.

"Наша улица” №161 (4) апрель 2013