Глаз режиссера позволяет ему увидеть себя в актёре. И в этом прекрасном художественном раздвоении неукротимая сила писателя Ваграма Кеворкова. Он с завидной свободой режиссирует собственное поведение в образе третьего лица, трансформирующегося в лицо четвёртое, седьмое, двадцать первое. После сильного накала страстей режиссер Кеворков делает нейтральную как бы музыкальную прокладку, чтобы читатель не спеша переварил предыдущую сцену. В рассказе «Пуговка» среди многочисленных коммерческих драм, взлетов и падений, вдруг возникают сцены (о тех же пуговках, но как, с какими яркими красками и лексическим разнообразием), достойные пера Владимира Набокова:
«А мода все крутила и крутила свои фуэте! Докрутила до «ретро».
Теперь, как когда-то, возник спрос на пластмассовые пуговицы негромких расцветок, с металлической ножкой, а то и без нее, - прокольные подавай, прокольные на два, на четыре отверстия, прокольные - самый писк!
Италия, Греция - бон джорно, Росси, Яссу! - первыми отозвались на веяние времени и их пуговицы - дорогущие! - поперли на российский рынок, а ведь еще недавно пластмассовые пуговицы «клепали» наши фабрики! Пока спохватились, возобновили производство, - магазинные полки уже завалены «итальянками» и «гречанками»!
О, конкуренция, жестокая дамочка!
О, рынок, свирепый ревнивец!»
Читатель бессознательно возражает против разнотемья и разностилья писателей, против всевозможного многознайства в одном его лице. Читатель просит постоянного имиджа, как Чехов в пенсне, четкого лица почти с застывшими чертами. В таком случае он запомнит писателя, привыкнет к нему, и даже полюбит. Я многим авторам говорю об этом, и Кеворкову говорил, и он, как послушный актер понял меня, запомнил и воплотил в тексты своих произведений. Так и надо. Герои его южане, горцы, даже когда работают в столице от них пахнет мандаринами и виноградом. Тема гор - мейнстрим в творчестве Ваграма Кеворкова. И читатель его с ходу отличит от других писателей по любым фрагментам его произведений. Своё лицо, своё стиль, свои краски, свои метафоры. Всё своё у Ваграма Кеворкова.
В рассказе «Бочкин, «Гриша» и др. товарищи», вскрывающем всю подноготную центрального телевидения времён тоталитарного социализма, в художественную паузу писатель вставляет превосходный эскиз:
«Когда спадает бензиновая гарь и в город прорывается пряный южный ветер, в центре Москвы пробуждается саванна: аж до Кремля доносится из зоопарка львиный рык, взволнованно трубят слоны, ржут зебры - победное тепло будоражит живое, и у стен ЦМШ с огромных деревьев ночью обрушивается звукопад соловьиных трелей, враз побеждая подражательные дневные пассажи скрипок и фортепиано, флейт и кларнетов! Природа - промысел самого Творца, город – создание человека, подобное муравейникам, термитникам и осиным гнездам».
Столь же прекрасно исполнены рассказы «У скал Бермамыта», «Неосторожность», «Цирк» и другие. Но особенно сияюще вспыхнул талант Кеворкова в кратком, как стихотворение в прозе, равном Тургеневу, рассказе «Арчил». О, это пляска на ножах, прыжки в огненное кольцо, хождение по канату над пропастью. Здесь фейерверк красок, острота ума, водопад чувств.
«- Арчил! Арчил! - стонали зрители в финале спектакля, вызывая и вызывая артиста аплодисментами.
Арчил - молодой, сильный, страстный, мятущийся в поисках лучшей доли для своей семьи, своего села, своего народа - потрясал!
Особенно в сцене пленения и казни, когда мучился, бился, подобно раненой диковинной птице, - в иссиня-черной черкеске с кроваво-красным башлыком!»
И это был в образе Арчила - Кеворков и блестяще искрился на сцене жизни под руководством режиссера Ваграма Борисовича Кеворкова.
Юрий КУВАЛДИН
