Нина Краснова
ОН ПОХОЖ НА САМОГО СЕБЯ
о творчестве художника Александра Трифонова
эссе
Я помню, как в феврале 1999 года первый раз в жизни попала на выставку молодого московского художника Александра Трифонова, на вернисаж, который состоялся в галерее "На Каширке". Выставка называлась "Конец идеологий", и в этом было что-то от футуристической "Пощечины общественному вкусу", а вернее - пощечина официозному искусству, выпад против него и предрекание ему конца, как и официозной идеологии.
Выставка потрясла и ошеломила меня сильнее, чем если бы явление нового Пикассо, Малевича, Кандинского народу. На ней было выставлено для обозрения около ста картин, и все они говорили о том, что в мир пришел новый художник, не похожий ни на кого из всех, которые были до него. Художник со своим собственным, нестандартным взглядом на мир, со своим собственным видением, чувствованием, осмыслением и отображением этого мира, и со своим собственным миром, который он создал, сотворил сам, как Бог, кистями и красками.
"Самое главное для художника - создать свой мир", - сказал потом Александр Трифонов, выступая на страницах самого первого - "пилотного" - номера журнала "Наша улица".
Что мне бросилось в глаза на картинах Трифонова в первую очередь и что больше всего привлекло меня в них?
Любимые мной цвета картин - яркие, насыщенные, чистые, как на иконах, отчего картины кажутся выполненными не маслом, а темперой. Любимые мной сочетания этих цветов и вариации этих сочетаний - красный с черным, желтым и синим, черный с коричневым и салатовым или изумрудным... Чистое, без мазни, наложение этих цветов на грунтованный холст, чистая и лаконичная манера письма, без излишеств, четкость и красота линий и форм. Отступление от фотографичности, антифотографичность и некая "неправильность" изображения людей и предметов, с отклонением от нормы. Элементы любимого мной примитивизма, дадаизма и импрессионизма. Поиск чего-то своего, нового в искусстве. Авангардность Трифонова. Индивидуальная авторская печать, свое клеймо на всех его картинах.
Мир Трифонова - это не старательная, подслащенная, подретушированная, как бы улучшенная (а на самом деле ухудшенная) фотокопия реального мира, окружающей нас реальности, а это совершенно иная, новая - вторая, высшая - реальность, которая для художника и есть главная, настоящая и более реальная, чем та, которая считается таковой.
- Как условен реальный мир! Как реален мой мир! - говорит Александр Трифонов всеми своими картинами.
У Трифонова есть целая серия картин, на которых у людей нет лиц или есть люди с "лица ...общим выраженьем", с какими-то общими, схематичными, условными чертами.
Швея без лица, сидящая за швейной машинкой, как призрак, похожая на Парку, вплетающую свои нити в "шитво".
Генерал без лица, в мундире и фуражке, фантом с красными погонами на плечах и с граненым стаканом в руке...
От этих образов веет чем-то мистическим, жутковатым. Это люди - не люди, а социальные функции, зомбированные люди-роботы, автоматически выполняющие свои обязанности, свои социальные функции.
Или вот зрители в театре, в партере, с лицами, похожими на одинаковые маски с пустыми прорезями вместо глаз и с пустыми прорезями вместо губ, слившиеся со своими креслами и превратившиеся в голые конструкции кресел...
Но ведь и в жизни у многих людей нет своего лица или "необщего выраженья" лица и нет своего внутреннего содержания. А как сказать об этом средствами живописи? Как показать это? Так, как это делает Трифонов. Лучше, пожалуй, и нельзя, потому что он делает это гениально.
Одна из его картин (1998) называется "Новое поколение будет жить при коммунизме". На ней молодые люди нового поколения, все - словно вырезанные ножницами по одному трафарету, из бумаги, свернутой в несколько слоев, или отлитые по одной форме в одной доменной печи, или отштампованные на одном станке, по госстандарту, и все похожи один на другого, все на одно "лицо", то есть все до одного без своего лица, и маленькие, и большие, с остовами вместо тел, механические куклы, и все со вскрытыми топором головами, в которых нет ничего, ни одной мозговой извилины.
Страшная картина, с прогнозом страшного будущего, далеко не светлого.
Лев Аннинский воспринимает отсутствие "человеческих лиц" на картинах Трифонова как "протест художника" против натуралистичности, свойственной "слащавым портретам Шилова". И подобных ему художников.
То есть как протест против метода копирования в живописи.
Некоторые художники дошли в этом до того, что берут фотографию человека или природы или какого-то городского пейзажа, вставляют ее в проектор, выводят ее изображение на стену с прикрепленным к ней листом бумаги или куском холста и начинают обводить карандашом контуры фотографии и потом по этим контурам пишут картину... Так работает, например, один рязанский художник, который любит рисовать грибы, но не умеет рисовать их без помощи проектора.
У Трифонова есть целая серия картин с людьми, головы которых разрублены топорами, но не от темечка до плеч, а слегка, конусообразно. Словно художник хотел посмотреть, что у людей в головах, взять пробу (как это делают с арбузами, например, продавцы арбузов) и показать это зрителям. В головах ничего нет, они похожи на чурбаны.
Трифонов - этакий Раскольников в живописи, который проводит некий эксперимент над гомосапиенсами, некое социологическое исследование их голов. Как некий любознательный ребенок, который ломает игрушку, чтобы посмотреть, что там у нее внутри, он думает, что там что-то есть, а там ничего нет, и он испытывает разочарование от этого и берется за следующую игрушку и ее ломает, чтобы посмотреть, что там у нее внутри... неужели и там ничего нет?
...Через эти картины Трифонов показывает свой пессимистический взгляд на современного человека.
Но, может быть, этот взгляд слишком уж пессимистический...
Когда я была маленькая и слушала по радио голоса людей, я думала, что внутри радиокоробки сидят маленькие человечки, лилипутики, маленькие куколки, и выступают, как на сцене, и говорят каждый своим голосом, кто взрослым, кто детским, кто мужским, кто женским. И я всегда спрашивала своего старшего брата Вячеслава: "А там, внутри этого радио, человечки сидят? И это они там говорят и поют?" И очень удивлялась, когда он отвечал мне, что там нет никаких человечков, и не верила ему, думала, что он меня обманывает или смеется надо мной, и уличительно спрашивала: "А кто же там тогда говорит и поет?" - "Никто". - "Как никто?" - "Так, никто. Там никого нет". - "Ну да?..". А когда он однажды вскрыл радиокоробку и показал мне, что там, внутри, - я увидела, что там и правда никого нет, одни провода и контакты, и испытала сильное разочарование... Но значит ли это, что там пусто, если там нет человечков, которых я ожидала увидеть?
И когда нейрохирурги вскрывают или просматривают через компьютеры череп человека и не видят там мыслей, которые бегали бы, как маленькие букашки, или катались бы по коробке черепа, как шарики, это не значит, что их там нет... и это не значит, что в голове у человека ничего нет - пусто.
...Когда Гагарин поднялся в космос, он не увидел там Бога на облаке, но значит ли это, что Бога нет, или не Бога, но какого-то Высшего Разума?
Но это я говорю к слову. Только к тому, что пессимистический взгляд художника Трифонова нельзя распространять на всех людей, на самого Трифонова, например.
На картине Трифонова "Царь я или не царь?!" - герой, который и есть царь царей, сидит на дощатой сцене жизни, с остроконечной короной на голове, а голова у него рассечена топором, как и у многих других героев Трифонова, так, что между короной и головой виднеется треугольная дырка от топора. Глаза у царя царей сумасшедшие, смотрят влево, за кулисы, где, должно быть, находятся его подданные... а может быть, их там и нет... может быть, они все разбежались от него... и он остался совсем один, сам себе царь, и больше никому. Задник у сцены - черный, и вся картина воспринимается как черный квадрат Малевича, в котором, на фоне черной темноты, сидит царь царей, как один в поле воин.
Александр Глезер дал стилю Трифонова такое определение - "фигуративный экспрессионизм".
Сам Трифонов дал своему стилю такое определение - "нонконформизм". Искусствоведы разберутся, что за стиль у Трифонова, и дадут ему свои определения. Главное, что у него есть свой стиль.
"Портрет писателя Кувалдина" (1996) в исполнении Трифонова похож на самого писателя Кувалдина, но не на его внешнее зеркальное отражение, а на его внутреннюю суть, которую не может передать ни одно зеркальное отражение, ни одна самая точная фотография. Разве могут они передать эту суть, которая состоит из хаоса литературных замыслов, из нагромождения образов, из фантазий и галлюцинаций, наплывающих одна на другую, из инстинктов и медитаций, из сейсмических разломов, из распада одних миров и рождения других, из смены вех, из неосознанных порывов, из противоречий между небесным и земным началом, из фосфоресцирующих биоволн, из сильной психомоторики, из железной воли, из всплеска эмоций и импульсов, из ярких вспышек интеллекта, из озарений и прозрений... а из всего этого хаоса и возникает гармония, воплощающаяся в Слове, и возникает образ Кувалдина.
Как бы нарисовали Кувалдина художники ХУШ века Левицкий, Боровиковский, Рокотов? В напудренном парике и в белых панталонах-лосинах? А художники Х1Х века Тропинин, Кипренский, Крамской, Перов, Репин? Они сделали бы точный его портрет, один в один. И сохранили бы его для потомков, как фотографию, как сохранили они для потомков портреты Пушкина, Некрасова, Салтыкова-Щедрина, Островского, Достоевского, Толстого... Тогда не было фотографии, не было цифровых фотоаппаратов. Поэтому искусство живописи заменяло людям фотографию, и художники играли роль фотографов и копировали людей, пейзажи, реальную действительность, проецировали все это на бумагу, как если бы через проектор: Крамской копировал писателей, Шишкин копировал русскую природу, лес, ели и сосны, дубы, ржаное поле, Айвазовский копировал море, Федотов - копировал быт, нравы, уклад русской жизни. И каждый из них делал это лучше всякого фотографа. Но с появлением фотографии надобность в искусстве художников-фотографов, художников-реалистов стала отпадать. Их сменили художники импрессионисты, экспрессионисты, кубисты, конструктивисты, дадаисты, абстракционисты, авангардисты... главным творческим принципом, творческим кредо которых было - не копировать мир таким, какой он есть, а создавать свой собственный мир, свой особый стиль в живописи. Александр Трифонов - ученик и последователь таких художников.
Он - художник со своим стилем.
В его живописи есть влияние Пикассо, Кандинского, Малевича, Филонова и других художников-авангардистов (как в живописи каждого художника есть влияние других художников). Но он не похож ни на кого из них. У него - свой собственный стиль, который не спутаешь ни с каким другим, его картины отличишь из тысяч других.
Если у художника нет своего стиля - нет и самого художника, и тогда и говорить не о чем.
Сколько на свете, и в той же Третьяковской галерее, и в том же Русском музее, хороших картин, и очень хороших. Но смотришь на одну из них и думаешь: ее нарисовал этот художник, а мог бы нарисовать и другой... Она хорошая, она мне нравится, но на ней нет печати автора, его клейма. Она - в стиле многих других художников, то есть без своего стиля. Как и другие его картины. Если их смешать с другими картинами, то, пожалуй, и не определишь, какие из них - его, а какие не его.
Если я не вижу оригинального стиля у художника и не могу отличить его от других, то я и не могу сказать, что я люблю или не люблю этого художника. Я могу любить или не любить какую-то конкретную его картину, и только, но не творчество в целом, а значит и не самого художника.
Я только тогда могу сказать, что я люблю или не люблю такого-то художника (а не какую-то из его картин), если я люблю или не люблю его стиль и могу отличить его стиль от стиля других художников.
Об Александре Трифонове я могу сказать, что я люблю его стиль, и поэтому я могу сказать, что я люблю этого художника, его творчество в целом.
Если взять и провести такой эксперимент: сложить в одну кучу-малу картины разных художников, без фамилий авторов под картинами, как если бы книжки разных поэтов-писателей без обложек, и поместить в эту кучу картины Трифонова, и смешать их со всеми другими, а потом попробовать разобрать эту кучу и рассортировать картины... определить, где чьи, и отделить одни от других... как овнов от козлищ или как зерна от плевел... то даже самый некомпетентный в живописи человек, даже ребенок, сможет безошибочно найти и выбрать из всей кучи картин картины Трифонова и сказать: это картины Трифонова, а не кого-то еще. Настолько они отличаемы от всех других по своему стилю, настолько они узнаваемы.
Кто-то может и не любить их (на вкус на цвет товарищей нет). Но спутать с другими никак не сможет.
Поэтому я могу сказать, что я люблю не только какие-то конкретные картины художника Трифонова, а люблю его искусство в целом.
Александр Трифонов - коренной москвич, сын известного писателя Юрия Кувалдина, первого частного издателя в нашей стране и основателя журнала "Наша улица". Родился в Москве 8 сентября 1975 года. В 1996 году окончил Международную академию маркетинга и менеджмента (МАМАРМЕН).
Начал рисовать карандашами и акварелью чуть ли не с пеленок, благодаря своему отцу, который сидел дома за столом и писал книги, а своему ребенку, чтобы чем-то занять его и чтобы тому не было скучно, давал в руки карандаши и краски и говорил: рисуй, пока я сижу пишу. Сохранились папки с детскими рисунками Саши Трифонова, сделанные им в 1976 году. В ранние школьные годы он очень любил рисовать на асфальте цветными мелками. И в 1988-м стал победителем в конкурсе "Рисунки на асфальте". После этого он серьезно занялся живописью. И перешел с карандашей, акварельных красок и цветных мелков на масляные краски и с бумаги на холст.
У Александра Трифонова всегда был свой взгляд на мир. И когда кто-то фотографировал его маленького, ему казалось, что фотоаппарат как-то искажает реальность, воспроизводит, "рисует" совсем не то, что видит и рисует он сам. Мир реальности казался ему условным, а свой мир, каким он его видел и рисовал, казался ему настоящим, более настоящим, чем настоящий. И он пришел к убеждению, что "живопись - это не копирование природы, не человеком созданной, а выплеск на холст собственного мира", созданного тобой.
Так родился новый художник Александр Трифонов, который стремится к "выражению высшей, абсолютной реальности в простых формах", существующих в жизни, и который вносит "свой яркий вклад" в искусство русского авангарда.
Работы Александра Трифонова известны не только в Москве, но и за рубежом, в Париже, Нью-Йорке, Джерси-Сити.
Они выставлялись на десяти выставках: "Фигуративный экспрессионизм" (1996), "Молодая Россия" (1997), "Антисоветская выставка, посвященная 80-летию Великого Октября" (1997), "Современная Россия" (1998), "Современный русский авангард 1958-1998" (1998), "Конец идеологий" (1999), "Любовь к бутылке" (2000), "Наша улица" (2001), "Ботлфлай" (2002), "Болеро" (2003). И везде привлекали к себе внимание любителей живописи и пользовались огромным успехом. О чем говорят и книги отзывов посетителей выставок.
Я бывала на выставках разных современных художников, и молодых, и немолодых, в разных галереях, и на Кузнецком мосту, и на Крымском валу, и в "Кентавре", и в галере А-З, и в той же галерее "На Каширке"... И видела много хороших картин... Но если меня разбудить среди ночи и спросить, кого из современных молодых художников я люблю больше всех, я сразу же отвечу: художника Александра Трифонова.
Любой самый обычный предмет может стать произведением искусства, а не только нечто необычное, не образ Спасителя, не икона Владимирской Божьей матери. Им может стать обыкновенный стул, не музейный, на котором сидел Пушкин или Достоевский, а простой домашний или театральный стул.
У Александра Трифонова есть целая серия картин со стульями на них: "Белый стул", "Красный стул", стул с полусломанной спинкой в виде буквы "А" - "Ахматова", стул без сидельца - "Поэма без героя", стул около стола, который ждет хозяина, и т. д., выполненные не в стиле реализма, а в стиле авангардной живописи, то есть далекие от похожести на свои прототипы.
Александр Трифонов написал в предисловии к своей выставке в пилотном номере журнала "Наша улица" 1999 года:
"Никто не требует от икон похожести, реализма. А ведь это авангардная живопись! За доской спрятан Бог. А я поставил на сцену... стул. Хотите, поклоняйтесь ему".
У многих художников на картинах есть стулья со столами.
Я когда-то обратила свое особое внимание на красные стулья художника Янсенса, на его картине "Комната в голландском доме" (ХУП в.), потому что они напоминали мне мои шатурские стулья в моей новой рязанской квартире, которые я купила в магазине на улице Весенней. И я любовалась ими не меньше, чем фигурами Микеланджело в Сикстинской капелле. Так же любовалась я и картиной Дерена "Стол и стулья", и картиной Матисса "Красная комната" со столом и двумя стульями, которые сливаются с декором комнаты... Но там они везде - часть интерьера, а у Трифонова они - главные герои картин. И если смотреть на них долго, то каждый стул начинает рассказывать тебе свою историю, какие-то сюжеты из своей жизни... и обретает ореол таинственности, значительности и самодостаточности и начинает волновать твою фантазию. И тебе не кажется, что картине не хватает еще чего-то, каких-то других предметов или людей и животных. Наоборот, они кажутся ненужными и лишними. Они присутствуют незримо, за кулисами сцены.
Жюль Ренар написал когда-то в своем дневнике: "Я мог бы описать психологию ножки стула". Александр Трифонов великолепно делает это своими кистями и красками.
Одна поэтесса, которой я сказала про него, какой он хороший художник, спросила меня:
- Это не тот, что рисует мебель?
"Сама ты - мебель, - подумала я. - Он рисует не мебель, а образы второй реальности, которую он же и создает".
На весь мир знамениты портреты мадонн великих художников: "Мадонна Литта" Леонардо да Винчи (нежная) и его же "Мадонна (Бенуа) с цветком" (веселая), "Мадонна Конестабиле" Рафаэля (задумчивая) и "Сикстинская мадонна" (трепетно-возвышенная), или мадонны Моралеса и Эль Греко, а из русских - мадонна Петрова-Водкина, "Мать", с ребенком (крепкая духом и телом).
У Александра Трифонова - своя мадонна с младенцем, на картине "Право на репродукцию". И она не похожа ни на одну из знаменитых мадонн, и ни с одной из них ее не спутаешь, как и все образы Трифонова.
Это мадонна трагическая, 1997 года. Она, как и все, держит у себя на руках младенца, обнимает его рукой с утонченными длинными пальцами. Сидит прямо, гордо, осанисто, как белая "богородица с длинной шеей", с высоким покатым лбом, и смотрит на зрителей серьезным голубым глазом. Но у нее голова разрублена топором, а вместо второго глаза - черная сквозная дыра, а волосы - красные от крови, они льются, стекают по ее голове и плечу красным потоком. И у младенца голова разрублена топором, но он улыбается и тянет руку к ее груди, как ни в чем не бывало. У мадонны нет губ, и она не может сказать, что случилось с ней и с ее младенцем, кто, какой Раскольников разрубил им головы топором, чтобы проверить, что у них там, в головах.
Она так притягательна, что от нее нельзя глаз оторвать.
Когда я смотрю на нее, мне хочется спросить у нее: "Кто это так разделал тебя и твоего младенца? Художник Трифонов? А как же ты теперь будешь жить? А почему ты не плачешь и не жалуешься зрителям на своего обидчика и убивца? Потому что он сделал тебя бессмертной? И ты теперь будешь жить вечно?"
В галерее портретов мадонн всего мира эта - не только самая трагическая, но и самая загадочная. Она загадочнее Моны Лизы с ее "улыбкой портняжки" и загадочнее египетского сфинкса.
Трифонов и Кувалдин посадили ее на обложку книги Кирилла Ковальджи "Невидимый порог", и она стала частью этой книги.
...Младенец на руках у Сикстинской мадонны похож на маленького Ленина, а младенец на руках у Трифоновской мадонны похож на маленького Кувалдина.
Я наблюдаю некую внутреннюю связь творчества Трифонова с поэзией моего земляка Есенина и некую их перекличку, похожую на легкий стеклянный звон. - В цикле картин Трифонова "Бутылки".
Почти все художники рисовали бутылки. Почти на всех натюрмортах эта посуда - непременный атрибут сервировки и украшения стола. У Пикассо есть "Зеленая миска и черная бутылка" и есть "Любительница абсента" с голубой бутылкой. У Маджани на "Натюрморте с куском сырого мяса" - зеленая бутылка со светло-коричневым вином, заткнутая пробкой. Точно такая же бутылка, но изумрудная, со стеклянной пробкой, у Сезанна на натюрморте "Фрукты".
Но до Трифонова ни у кого в живописи бутылка не являлась аллегорическим образом человека, как у Есенина в его поэзии человек являлся аллегорическим образом бутылки.
Я собираю пробки
Душу свою затыкать. -
Говорил Есенин, представляя себя и свою душу бутылкой без пробки.
Пускай ты выпита другим,
Но мне осталось, мне осталось...
Твоих волос стеклянный дым
И глаз осенняя усталость. -
Говорил Есенин любимой женщине, представляя ее бутылкой с божественным напитком, выпитой другим, в которой что-то осталось и для него, глоток-другой.
Потом бы меня вы бросили,
Как выпитую бутыль... -
Говорит Анна Снегина своему лирическому герою, представляя себя бутылкой.
По теории Фрейда, бутылка, как и любой флакон и любая рюмка и любая ваза или кувшин, это и есть образ женщины с ее формами, с ее сексуальной привлекательностью, воплощенный изобретателем в стеклянном варианте. Но у Трифонова бутылка - это образ вообще человека. И все его бутылки - это люди со своими индивидуальными качествами, со своими характерами, темпераментами (градусами, от маленьких до больших), со своими лицами, со своими слабостями и пороками, со своими достоинствами и недостатками, со своими судьбами, хрупкие, тонкостенные, или грубоватые, толстостенные, существа с опьяняющим содержимым, у кого - с марочным вином из винограда изабелла или с семизвездочным коньяком или с водкой высшего сорта, а у кого - с бормотухой, бутылки, которые могут кому-то доставить удовольствие и высшее наслаждение и открыть дорогу в чудесные параллельные миры, а кому-то принести беду и горе, изломать и испортить всю жизнь, кого-то подвигнуть на подвиги, а кого-то довести до преступления, кого-то вознести, поднять в импереи, а кого-то низвергнуть вниз, ударить лицом в грязь, довести до белой горячки и до гроба и свести на тот свет, и которые могут разбиться, если с ними обращаться неосторожно.
Рисуя бутылки, он играет в них, как маленький мальчик играет в куклы, в театр, представляя, что они - живые люди.
У него есть бутылки самых разных и не повторяющих одна другую форм и цветов. С портвейном "Массандра", с русской водкой "Анисовка", с "Советским шампанским", с красивыми этикетками и без них. Есть бутылки, наполненные напитками, как наполненные люди, а есть пустые, опустошенные, содержимое которых выпито кем-то или выплеснуто, вылито, пролито на пол, оно и по усам ни у кого не текло и в рот никому не попало. Есть у него пьяная бутылка, которая стоит с наклоном, как в песне "Шумел камыш, деревья гнулись". Есть у него не целая бутылка, а полбутылки, половина бутылки, причем не в том смысле, что в ней осталось половина налитого в нее вина, а в том смысле, что бутылка имеет всего одну левую половину своей формы, а правой у нее нет, полбутылки, как полчеловека, у которой нет правой или левой стороны тела или нет своей символической половины. Тут художник открыл новый смысл привычного слова, услышал его как филолог с обостренным слухом и как поэт и нарисовал как художник - привычное в непривычном смысле и ракурсе. С юмором, а может быть, и с печалью. И, конечно, с эпатажем.
Есть у него одинокие бутылки, как одинокие люди. А есть бутылки, похожие на влюбленные пары, застенчиво стоящие рядом друг с другом и не докасающиеся друг до друга или сплетающиеся между собой в объятиях. Есть бутылки строгие, как военные командиры. А есть веселые, вольные и фривольные, как участники танцевального ансамбля на сцене, - танцующие сегидилью, фанданго, пассакалью. Есть бутылки дорогостоящие, блестящие, сверкающие, торжественные, знающие себе цену, а есть дешевые, мутные, с оббитыми горлышками, залапанные сальными пальцами и стыдящиеся сами себя. Есть бутылки, похожие на группу бомжей. Пустые и никому не нужные. Или нужные только таким же бомжам, как они, которые сдадут их в палатку пустой посуды и получат за них какие-то гроши на хлеб или на водку.
Эти работы Трифонова выставлялись в галерее "А3" в 2000 году, на "На Каширке" в 2001 году и опять в галерее "А3" в 2002 году, на выставках "Любовь к бутылке", "Наша улица" и "Ботлфлай". И произвели на меня и на других посетителей изумительно-блистательное впечатление. Как нечто совершенно новое в искусстве живописи.
Когда я смотрю на них, я вспоминаю "Москву кабацкую" Есенина, но это и не "Москва кабацкая", а что-то иное. К тому же автор "Бутылок" в отличие от Есенина - не богемный, не пьющий художник, но с фантазией, которая не придет никому в голову даже после нескольких выпитых бутылок и которой позавидует каждый истинный художник.
"Завтрак московского комсомольца" (2000) - картина с юмором. На ней зрители видят обрывки газеты "Московский комсомолец", селедку, бутылку русской водки, рюмку и сигарету... Никаких комментариев эта картина не требует. Она перекликается с "Завтраком аристократа" П. А. Федотова (Х1Х в.). Но там у бедного аристократа на столе только кусок хлеба... Герой стеснительно прикрывает его книгой, чтобы неожиданные гости не увидели, какой у него завтрак. А у московского комсомольца - стол побогаче, хотя тоже не ахти какой, это не столы голландских натюрмористов Снейдерса или Кальфа и не столы грузинских князей на картинах Пиросмани. Любоваться тут вроде бы и не на что, но картина так и притягивает к себе внимание зрителей своей композицией, ракурсами и формами предметов и сочетанием контрастных тонов, в которых она выполнена, - черного с желтым, белым и светло-коричневым... и своим чистым искусством.
"С малых лет я очень любил русские залы Третьяковки: Саврасов, Поленов, Левитан... И понимал, рассматривая их холсты, что так рисовать больше нельзя", - говорит Александр Трифонов.
И он стал рисовать по-своему. Не так, как рисовали до него. И поэтому и стал оригинальным, ни на кого не похожим, отличающимся от всех художником. А другие стараются подражать великим художникам, которых они любят, стараются быть похожими на них, и поэтому из них и не получаются оригинальные художники.
Это как в поэзии. Кто любит, например, Есенина или Блока или Мандельштама и хочет стать такими, как они, похожими на них, вторым Есениным, вторым Блоком или вторым Мандельштамом, и начинает подражать им, тот не становится никем из них и не становится самим собой, каким он мог бы стать, единственным и неповторимым, то есть эксклюзивным. Так всю жизнь и подражает им, не понимая, почему их признают и считают великими, а его нет. Хотя ему кажется, что он пишет не хуже, а даже и лучше их.
Мне всегда был по-особому симпатичен один забавный герой на картинах Трифонова, представитель мира животных, собака, похожая на реально существующую собаку художника, которую зовут Пит, и в то же время похожая на человека. На одной картине она коричневая, на другой - красная, на третьей - зеленая, а точнее - салатово-изумрудная... У нее очень выразительные и, я бы сказала, интеллектуальные глаза, острые уши, похожие на рожки... а фигура - как у человека, на двух ногах.
Эта собака есть на картине "Египетские ночи", на картине "Анубис"... Издали она похожа на чудесный цветок.
И именно ее - в красном варианте - Александр Трифонов посадил на обложку моей книги "Цветы запоздалые", которая вышла в издательстве Кувалдина "Книжный сад" в 2003 году.
И только тогда я заинтересовалась, почему собаку зовут Анубис, и узнала, что Анубис - это, оказывается, один из богов египетской мифологии, бог, сопровождающий умерших в подземный мир и определяющий грехи умерших и взвешивающий эти грехи на чашах весов... Скажу честно, у меня мурашки побежали по телу, когда я узнала, кто сидит на обложке моей книги. И я подумала: какая связь между ним и моей книгой? Я как бы забыла, что в ней напечатаны стихи, посвященные моим умершим литературным учителям.
В египетской мифологии - 2000 богов. Есть боги и богини с львиными головами или в виде львов, есть - с бычьими головами или в виде быков, есть - с коровьими головами или в виде коров, есть - с кошачьими головами или в виде кошек, есть - с рыбьими головами или в виде рыб, есть - с гиппопотамовыми головами или в виде гиппопотамов, есть с птичьими головами или в виде птиц... И вот - есть бог с собачьей головой или в виде собаки, а по другим источникам - в виде шакала. Это бог Анубис...
На Пасху, 27 апреля 2003 года, моя мама держала мою книгу с Анубисом на обложке в своих руках, и сказала: "Толстая какая книга..." А через месяц мама ушла в подземный мир... И кто был сопровождающим ее туда? Неужели этот самый Анубис?
После этого я стала бояться его. И он перестал казаться мне забавным.
С академической точки зрения живопись Трифонова - неправильная. Но ее нельзя рассматривать с академической точки зрения. С этой точки зрения неправильна и живопись Пикассо... и Матисса... и всех авангардистов. И иконописная живопись - тоже.
У каждого настоящего художника свои творческие законы, своя творческая система. И его произведения надо рассматривать с точки зрения его собственных законов, с точки зрения той системы, в которой он работает.
Таких картин, как у Александра Трифонова, конечно, нет ни у кого из художников.
В той же Третьяковке в одном из залов висят пейзажи разных художников, выполненные по всем правилам реализма: березки, елки, церковки, речка с зелеными берегами, синее небо с серебристыми облаками... Но все эти картины так похожи друг на друга, как будто их рисовал один и тот же человек. Когда смотришь на них, они даже не вызывают желания записать и запомнить фамилии авторов. Потому что все авторы - на одно лицо, их всех как одна мать родила.
Я бывала на многих выставках Александра Трифонова. И могу сказать, что от выставки к выставке этот художник растет и развивается. У него меняются гаммы цветов, на некоторых картинах появился сиреневый цвет. У него меняются сюжеты картин и сами их герои. Бутылки из статичных, холодных, не эмоциональных или нейтральных превращаются во все более динамичные и лиричные, извивающиеся в объятиях друг друга, плавящиеся от высокого градуса страсти и любви и соединяющиеся друг с другом в экстазе. На некоторых картинах кроме мифологического египетского бога Анубиса в виде собаки появился мифологический египетский бог Тот, или Ибис, в виде экстравагантной птицы с большим, загнутым вниз клювом и с желтой витиеватой короной на голове, появились и другие несуществующие в природе птицы, очень яркие и нарядные, как кокетливые дамы, в шляпах, блузках и юбках... Появилась и нетрадиционная красная ворона в треуголке, как Наполеон, на фоне Театра Армии, родственница черной вороны и белой вороны...
У Есенина в стихах есть "розовый конь", на котором поэт "проскакал весенней гулкой ранью". У Мандельштама есть "черное солнце". Почему же у художника Трифонова не может быть "красная ворона" и "красный" и "зеленый" пес или шакал Анубис?
В картинах Трифонова стало больше юмора, шутки, маскарадности, игры. Но в некоторых стало больше и драматизма.
Некоторые картины Трифонова, на первый взгляд, кажутся серьезными, и только. Пока в них не вникнешь получше. А когда в них вникнешь получше, то видишь, что они не просто серьезные, но еще и ироничные и прикольные.
Например, картина 1997 года "Пасхальный серп и молот", название которой уже само по себе ироничное и прикольное.
На картине - стоит стул, стоит стол, на столе - лежит серп, а рядом с ним лежит молот. Еще на столе стоит кружка и лежит яйцо.
Все. Больше на картине ничего нет. Предметы нарисованы почти в реалистической манере. Зритель может подумать: для чего все это нарисовано, что все это означает? Что хотел сказать художник этими предметами и их сочетанием? Или он ничего не хотел сказать, а просто, рисуя все это, упражнялся в мастерстве, чтобы не терять рабочую форму?
Но, во-первых, серп и молот - это символы советской системы, атрибуты советского герба, говорящие о союзе рабочих и крестьян. А пасхальных праздников в советское время не было, они были запрещены и отмечались, справлялись, праздновались людьми в неофициальном порядке.
Так что же означает "пасхальный" серп и молот?
Это означает то, что наступило новое время, что пасхальный праздник уже не запрещен и рабочие и крестьяне могут справлять его в свое удовольствие, как официальный, легализированный. И что серп может отдыхать в этот день, и молот может отдыхать в этот день, хотя в советское время пасхальный день считался рабочим, а не выходным. Что еще могут делать серп и молот? Они могут, как люди, не соблюдать пост, могут скрещиваться между собой, как люди. Это - во-вторых.
Вознесенский когда-то усмотрел в союзе серпа и молота эротическую суть, олицетворяя молот с мужским началом, а серп - с женским. И в одном своем стихотворении написал, что герб РСФСР очень эротичен, и в этом же стихотворении срифмовал слова "русский ЭРОС - эРэСэФэСэРос"...
Если исходить из этого, то название "Пасхальный серп и молот" - означает любовно-эротическую связь между серпом и молотом. А кружка здесь - символ опьянения друг другом, а яйцо - символ интимности, символ зарождения новой жизни.
Так я смотрю на эту картину Александра Трифонова и так воспринимаю ее, как прикольную картину.
А если помнить о том, что отец художника - Кувалдин, что его фамилия происходит от кувалды, а кувалда - это большой молот, то картина обретает дополнительный подтекст и становится еще более прикольной и веселой.
Один из самых любимых художников Трифонова - Малевич, он же и его заочный учитель. А одна из самых любимых картин Малевича у Трифонова - "Черный квадрат", который он вводит во многие свои картины.
Малевич предвосхитил своим "Черным квадратом" экран телевизора и экран компьютера... В этом квадрате - заключен целый мир.
У Трифонова есть картины со своими интерпретациями "Черного квадрата". Одна картина - "Квадратный портвейн Казимира Малевича" (2002) - с этим самым "квадратом" на мольберте и с классической бутылкой портвейна, выполненной в стиле реализма, которая стоит напротив него, на столе, как человек, как зритель, как почитатель авангардного искусства, и разглядывает шедевр Малевича и сравнивает его с собой и как бы ищет себе место внутри "квадрата". А вторая картина - "Конец реализма" (2003), с той же самой композицией предметов, но с бутылкой, выполненной уже не в стиле реализма, а в авангардном стиле, как стеклянные вазы в галерее станции метро "Багратионовская". Эта бутылка еще больше похожа на человека, но на очень странного, каких в жизни не бывает.
А третья картина, с добавленным в нее красным шаром, находится в Фонде социально-культурных программ Сергея Филатова. Она нравится мне больше всех.
Осенью 2003 года в Театре на Таганке шел спектакль с участием Валерия Золотухина "До и после". На сцене стоял большой черный квадрат (в виде панно), и на фоне этого черного квадрата (как бы из глубины его) появлялись участники спектакля, рыжий Иосиф Бродский в исполнении Золотухина, клоуны, арлекины... яркие характерные персонажи. Они висели в воздухе, стояли и сидели на железных конструкциях, на поручнях, двигались внутри квадрата, внося в него жизнь своим искусством.
Вот что потом сказал Кувалдин в беседе с Золотухиным ("Наша улица" № 10 2003 г.): "Я обомлел, когда, только войдя в зал, увидел на сцене "Черный квадрат" Малевича. Я давно всем говорю, что Малевич в 1913 году поставил точку своим квадратом на старом искусстве копировщиков природы, не ими созданной, и открыл эру авангардного искусства, то есть создания художниками новой, другой реальности. Таганка Любимова - это другая реальность. "Черный квадрат" - это экран компьютера, который сейчас засветится, и мы нырнем в интернет. И "Черный квадрат" в интерпретации художника Александра Трифонова - "Квадратный портвейн Казимира Малевича" - на обложке моей книги "Кувалдин-Критик", и в "Литературке" (см. № 21 от 3 июня) обо мне анонс был с этим "Черным квадратом".
Художник Александр Трифонов проходил военную службу не где-нибудь, а в Театре Армии. Работал там художником, "ходил по его выдающейся... сцене", и однажды, как он сам пишет о себе в "пилотном" номере журнала "Наша улица", к нему вдруг "пришла идея композиционного (да и смыслового) решения" многих его картин. Он увидел, что сцена - это "наша земная жизнь", "свет с колосников падает на помост (сцены), а сзади (нее) находится черный задник".
И он стал писать картины так, что передний их план был сценой жизни, которая освещается колосниками, юпитерами, прожекторами, а задний план - был черным задником, черным фоном сцены.
Большинство картин Трифонова написаны на черном фоне, и воспринимаются лично мною, как квадраты Малевича, черные квадратные дыры, в которые художник внес жизнь, как вносят стул на сцену. Я бы сказала, что картины Трифонова - это не выключенные, как у Малевича, а включенные экраны мониторов, в которых виден мир Трифонова, созданный этим художником, и называемый - вторая реальность.
Александр Трифонов написал уже примерно четыреста картин. Он не только сам пишет их, но и сам делает к ним подрамники и сам натягивает на них холсты. То есть он сделал уже примерно четыреста подрамников и натянул на них четыреста холстов! Это - само по себе уже огромная и тяжелая (и, кстати, никем не оплачиваемая) работа... Если начинающим художникам сказать, что они должны будут делать еще и эту работу "столяров и плотников", а не только писать картины, многие сразу расхотят становиться художниками, побросают свои кисти и краски и уйдут от живописи куда подальше, туда, где полегче.
- Главное в живописи - это самому делать подрамники. И самому натягивать на них холсты, - говорит Александр Трифонов, как бы шутя.
Собранные вместе, на выставке, в какой-нибудь галерее, в одном зале, картины Трифонова взаимодействуют между собой и создают атмосферу яркого, красивого праздника живописи.
Глядя на них, хочется, чтобы вся экспозиция этих картин постоянно находилась в этой галерее, чтобы туда можно было ходить, как в Третьяковку, и смотреть на них, в любой день, в любое время.
Такая экспозиция - но небольшая - есть в редакции журнала "Наша улица", которая, со стеклянным потолком вместо обычного потолка, похожа на мастерскую художника и на художественную мини-галерею.
Одна из выставок Александра Трифонова в галерее "На Каширке" (3 - 21 октября 2001 г.) называлась "Наша улица". Специально для этой выставки он нарисовал картину "Наша улица". Это одна из моих самых любимых его картин, которую я хотела бы повесить у себя дома и смотреть на нее каждый день.
Посередине картины, у самого ее переднего края - охристый квадрат, площадь, похожая и на помост сцены, и на крышку стола. В центре квадрата возвышается, как памятник, как стела, как Зигмунтова колонна в Варшаве, как памятник Маяковскому на Триумфальной площади, недопитая бутылка водки, в левой стороне от нее стоит или едет белый легковой автомобиль (наедет или не наедет он на бутылку? авось не наедет, если водитель автомобиля - трезвый), а на некоторой дистанции от белого автомобиля - еще один, светло-салатовый. По обеим сторонам картины идут и уходят вдаль, образуя заманчивую перспективу, многоэтажные дома московского типа, между которыми на горизонте, на фоне черного неба, красуется Театр.
А на первом плане картины, в ее левой стороне, стоит - повернувшись своим римским профилем к зрителям - сам основатель, сам Создатель "Нашей улицы", в пальто и кепке, и смотрит на всю эту картину, со всеми ее атрибутами, как Бог с неба.
У Александра Трифонова - мало пейзажей. Их у него почти и нет. И этот городской московский пейзаж - просто очарователен. И сделан автором с присущим ему тонким, интеллигентным юмором, который чувствуется во всем стиле картины, со всем ее антиакадемизмом. Да к тому же это не просто пейзаж, а как бы художественная вывеска, визитная карточка "Нашей улицы", своеобразный герб журнала.
Мне странно, что эта картина еще ни разу не печаталась в "Нашей улице", ни на одной из ее обложек.
Трифонов - не просто талантливый, но и высокообразованный художник, прекрасно знающий и любящий не только русскую и мировую живопись, но и литературу, причем воспитанный на ее лучших образцах. Он еще в детстве, ребенком, прочитал всего Достоевского и Чехова, а также Ницше, и Канта... И каждый день читает книги, находит для этого время, живет с девизом: ни дня без книги.
И он не любит картин, в которых нет литературы. "Что значит нарисовать березку или веточку сирени? Или церковь?", если за этим больше ничего не стоит?
Сюжеты многих картин Трифонова идут от литературы.
Его искусство - прекрасный пример благотворного воздействия литературы на живопись.
У Александра Трифонова есть серия картин под названием "Несение креста", связанных с темой Христа, которые он написал под влиянием Библии, но они - вовсе не иллюстрации к ней, как у Гюстава Доре, а самостоятельные работы, в которых он пересматривает Библию под своим углом зрения и создает свой образ Христа, не похожий ни на один из всех, какие были в русской и мировой живописи, и как бы не похожий и на самого Христа, непривычный образ.
Тема Христа - одна из самых магических в искусстве и не обошла ни одного великого художника, как и поэта и писателя. На весь мир знамениты работы Рубенса и Рембрандта "Снятие с креста", "Оплакивание Христа" Микеланджело, "Распятие Христа" Доре, "Положение во гроб" и т.д.
Но картин с сюжетом "Несение креста" в русской и мировой живописи не так-то и много, и не они считаются самыми знаменитыми из серии картин с Христом.
В чешском городе Брно, в Моравской галерее искусств есть картина безымянного автора начала ХУ века "Несение креста", в стиле чешской готики. Очень яркая, праздничная по своим цветам, среди которых преобладают насыщенные пурпурные, розовые, белые, с оттенками, желтые и темно-коричневые цвета, но трагическая по содержанию. Христос там, в своем терновом венце, в фиолетовой хламиде, с желтым нимбом вокруг головы, в неестественно согнутой позе, выглядит униженным... Кто-то на картине стоит в стороне и смотрит на него с сочувствием, в том числе сама Богоматерь, кто-то, маленький рыжий зритель трагической мистерии, помогает ему нести крест, кто-то с силой тянет его за завязки пояса, как осла за веревки, чтобы он двигался и шел на свою Голгофу быстрее, а какой-то карлик в красном шутовском колпаке с загибами размахнулся своей короткой толстой рукой и хочет ударить Христа кулаком...
На картине итальянского художника конца ХУ века Майнери из Феррары Христос с крестом на плече выглядит благочестивым, смирным, покорным, но чересчур импозантным, похожим на артиста, который играет роль Христа и который, прежде чем выйти на сцену, искупался в ванне, подстриг и покрыл розовым лаком ногти, навил себе феном золотые "мокрые" кудри, аккуратно нарисовал себе на лбу кисточкой, красной краской кровь от тернового венца, надел этот венец себе на голову, как модный берет, облачился в нарядный темно-сиреневый атласный хитон с "орнаментальной филигранью", купленный в супермаркете, взял в руки бутафорский, картонный, пустой внутри и совсем не тяжелый, не имеющий веса крест и легко несет его на плече, пытаясь изобразить перед зрителями, что этот крест очень тяжелый, и что нести его очень нелегко, и идет с ним не на Голгофу, а на сцену Театра на Таганке или Театра Армии, и по пути еще сочиняет лирические стихи о своей возлюбленной Марии Магдалине и вспоминает связанные с ней приятные постельные сцены.
На картине итальянского художника середины Х1У века Пьеро Делла Франческа Христос похож на крестьянина и на муравья, который тащит на себе крест, как огромное квадратное бревно, как потолочную балку размером с большое обструганное дерево без веток, будто собирается строить себе дом.
А на картине Тициана, которая хранится в Мадриде, в музее Прадо, Христос похож на силача и на грузчика с накаченными мышцами, который привык таскать на себе столбы и прочие неподъемные грузы и которому все нипочем, он косит своими очесами на зрителей и будто бы спрашивает всех: ну как я, произвожу на вас впечатлением своей силой?
На некоторых других картинах с сюжетом "Несение креста" Христы по своему характеру напоминают Ленина на субботнике.
А у наших русских художников почему-то вообще нет картин с таким сюжетом. Да и вообще картин с Христом почти нет, кроме как на древнерусских иконах, допустим, Кирилло-Белозерского монастыря или на Новгородских Х1У века, которые я видела в музее Андрея Рублева, или на иконах самого Андрея Рублева. Почему этих сюжетов нет у советских художников - это ясно. Но почему их нет и у дореволюционных - это мне неясно. Есть только в Третьяковской галерее знаменитая картина Иванова "Явление Христа народу" (1837-1857) и "Христос в пустыне" Крамского (1872)... Да еще эскиз Врубеля "Воскресение" (1887)...
Странно. Казалось бы, у русского народа, который считается самым терпеливым и самым религиозным народом на свете и который несет на себе вечный тяжелый крест своей жизни и истории, как у Репина "Бурлаки на Волге", которые везут на себе свой аллегорический крест - пароход, или как у Перова "Тройка" учеников-мастеровых, которые везут на себе воду, должно было бы быть таких картин больше, чем где еще. А уж каноническое "Несение креста" должно бы быть в обязательной программе каждого русского художника. Увы - нет, ни у кого. А у молодых, современных, постсоветских - не церковных - художников и подавно их нет. Им вообще сюжеты из Библии кажутся анахроническими, не связанными с конкретной современной жизнью, а потому и ненужными, как компьютерщику - гусиное перо и папирус, а козе - баян.
Александр Трифонов - единственный на всю Россию и на всю планету молодой художник, у которого есть картины с сюжетом из Библии "Несение креста" и который увидел в этом сюжете вечный, не устаревающий великий символ, современный для любого времени и для нового тысячелетия.
Причем Трифонов написал эти картины в своем собственном авангардном, новаторском стиле, не подделываясь под художников прошлого. И совершил революционный переворот в вечной теме - сделав своим героем не привычного Христа в привычном образе Христа, а Человека, в котором есть Бог и который выполняет на земле свою особую высокую миссию, как Христос, но который внешне не похож на всеми узнаваемого Христа и у которого нет никаких специальных опознавательных знаков сына Божьего, ни нимба над головой, ни тернового венца на голове. Этот Человек - художник, писатель, который подобно Богу сотворяет свой мир и населяет его своими героями. Он, как Христос, обречен на непонимание и насмешки окружающих его людей, на Иудины поцелуи близких, на муки мученические во имя искусства, но несет и несет свой крест, который под силу только ему. Собственно говоря, это - символический портрет Кувалдина, нарисованный его сыном, знающим его лучше всех.
Одна такая картина (1998) висит в редакции журнала "Дружба народов" у Александра Эбаноиздзе. Там современный Христос похож чуть ли не на дебила, который в глазах зрителей и выглядит дебилом, придурком, с головой без мозгов... Он идет один по своей дороге и зачем-то волочет на себе большой и тяжелый крест, который этого героя никто не просит нести и который любой нормальный человек давно бросил бы или разрубил бы на дрова и истопил бы ими печку, чтобы получить от этого какую-то прагматическую пользу для себя.
Вторая картина (2000) есть в одном из альбомов Трифонова. Там этот крест несут все, и нельзя разобрать, кто Христос, а кто не Христос. Христос есть в каждом человеке, во всех людях, даже в таких, которые вообще на людей не похожи.
А третья картина стала обложкой книги Юрия Кувалдина "Родина" (М., "Книжный сад", 2004). Тут Христос - с бутылкой, как простой смертный, он держится за свой большой и тяжелый крест, как за соломинку, и плывет на нем, как на плоту, как на некоем Ноевом ковчеге, в потоке людей из одной реальности в другую, и люди стараются ухватиться за этот крест, чтобы не утонуть в реке Лете, не кануть на дно. В картине много динамики, много лиц, окрашенных каждое в свой цвет, белых, серых, красных, желтых, коричневых, с переливами эмоций от радостных и блаженных до испуганных и отчаянных и до философски-спокойных, уверенных в том, что Бог не оставит их и они не пропадут с ним и за ним и спасутся для вечной жизни.
В редакции журнала Юрия Кувалдина "Наша улица", которая одновременно является и художественной мини-галерей Александра Трифонова, с постоянной экспозицией там его картин, недавно появилась новая его картина "Несение креста" (2004), но Христос там выступает не в облике человека, а в облике священной египетской птицы Тот, или Ибис, изобретателя письменности, языка, магии, который символизирует собой писателя, летающего птицей в небесах, витающего в облаках, то есть человека, окрыленного мечтами и творческими планами, о котором можно сказать, что он - птица высокого полета и о котором не скажешь, что эта "птичка Божия не знает ни заботы, ни труда". Изумителен небесный фон картины и сочетание его с охристым цветом птицы и с коричневым крестом...
До такого решения темы "Несения креста" - до изображения художника в свободном полете, который и в полете, представляющемся кому-то с земли легким, несет свой тяжелый, неподъемный для других крест, не додумался ни один художник мира, кроме Трифонова.
Собственно говоря, это - новый символический портрет Кувалдина, выполненный в авангардном стиле. Да и портрет самого художника. А крест ему может пригодиться для использования его в качестве мольберта или для изготовления подрамника.
Перед тем как начать писать свое эссе о художнике Трифонове, я сходила в Третьяковскую галерею, посмотрела знакомые мне картины разных художников, среди которых у меня много любимых, а кроме того я повытаскивала из своих шкафов все имеющиеся у меня открытки и альбомы с репродукциями картин - Русского Музея, Эрмитажа, Музея изобразительных искусств им. Пушкина, Исторического музея, провинциальных музеев, включая Рязанский, Одесский, Ставропольский, Архангельский, Костромской, американского музея Метрополитен, Дрезденской галереи, Венгерской национальной галереи, чешского музея в Опочно, и той же Третьяковской галереи, и отдельных художников, Микеланджело, Рембрандта, Ренуара, Гогена, Матисса, Модильяни, Брюллова, Венецианова, Куинджи, Саврасова, Серова, Врубеля, Пиросмани, Пикассо и т.д. и все свои книги об искусстве живописи и о художниках, и буклеты самого Александра Трифонова. И пересмотрела все это. Я хотела уяснить для себя, на кого похож художник Александр Трифонов. И уяснила: ОН ПОХОЖ НА САМОГО СЕБЯ, И НИ НА КОГО БОЛЬШЕ.
Александр Трифонов - вольный художник, вольный по своим творческим принципам, вольный в выборе своих тем и сюжетов и в стиле письма, не скованный никакими условными творческими рамками, не зажатый идеологией. Он пишет что хочет и как хочет. Но он не из тех вольных художников, которые напишут одну картину в год, с горем пополам, и сидят ждут вдохновения, как у моря погоды, чтобы написать следующий шедевр века. А когда дождутся вдохновения, оказывается, что они утратили свои навыки и мастерство и уже не владеют ни карандашом, ни кистью и не знают, с какого конца взяться за орудие своего труда.
Александр Трифонов - не только большой талант, но и большой труженик. Сам делает себе подрамники, сам натягивает холсты на рамы... и пишет, пишет и пишет свои картины. Занимается этим не от случая к случаю, а каждый день, как спортсмен аутотренингом, и поэтому всегда находится в прекрасной творческой форме и всегда готов к новым творческим свершениям.
Кроме того, он является художником сразу двух журналов - "Архидом" и "Наша улица". Занимается их внешним и внутренним оформлением, дизайном... и делает это на высшем уровне. Кто видел "Архидом" и "Нашу улицу", тот понимает, о чем я говорю.
А какие обложки он делает к книгам издательства "Книжный сад"! Залюбуешься. Он делал обложки к книгам Лазаря Лазарева, Владлена Бахнова, Игоря Меламеда, Александра Тимофеевского, Евгения Бачурина, Сергея Овчинникова. В последние два года он сделал обложки к восьми книгам авторов этого издательства, к книгам Юрия Кувалдина, Кирилла Ковальджи, Валерия Поздеева, Эдуарда Клыгуля, Анатолия Капустина, Александра Трофимова, Сергея Михайлина-Плавского, Всеволода Мальцева и к моей книге - "Цветы запоздалые". Он создал новый стиль оформления обложек - на каждую из них помещает репродукцию какой-нибудь своей картины, и таким образом несет свое искусство в массы.
В 2005 году Александру Трифонову исполняется 30 лет, всего-то 30... Многие его ровесники в эти годы еще пребывают в стадии эмбрионального развития и ходят в коротких штанишках, если не в ползунках, и не знают, куда пойти учиться и куда пойти работать, и вообще, чем заняться в этой жизни, и сидят на шее своих родителей. А он сколько всего уже успел сделать за свои молодые годы! И сколько еще сделает! Я желаю ему не терять своего темпо-ритма, идти в искусстве своим путем, которым он и идет, и достигнуть таких вершин, чтобы никто ему в макушку плюнуть не достал! И чтобы он поднялся на Олимп с самыми великими художниками всех времен и народов и чтобы античная Богиня Слава осыпала его своими цветами не запоздалыми и сыграла ему в свои медные и золотые трубы!
Анубис - это, оказывается, один из богов египетской мифологии, бог, сопровождающий умерших в подземный мир и определяющий грехи умерших и взвешивающий эти грехи на чашах весов... Скажу честно, у меня мурашки побежали по телу, когда я узнала, кто сидит на обложке моей книги. И я подумала: какая связь между ним и моей книгой? Я как бы забыла, что в ней напечатаны стихи, посвященные моим умершим литературным учителям.
В египетской мифологии - 2000 богов. Есть боги и богини с львиными головами или в виде львов, есть - с бычьими головами или в виде быков, есть - с коровьими головами или в виде коров, есть - с кошачьими головами или в виде кошек, есть - с рыбьими головами или в виде рыб, есть - с гиппопотамовыми головами или в виде гиппопотамов, есть с птичьими головами или в виде птиц... И вот - есть бог с собачьей головой или в виде собаки, а по другим источникам - в виде шакала. Это бог Анубис...
На Пасху, 27 апреля 2003 года, моя мама держала мою книгу с Анубисом на обложке в своих руках, и сказала: "Толстая какая книга..." А через месяц мама ушла в подземный мир... И кто был сопровождающим ее туда? Неужели этот самый Анубис?
После этого я стала бояться его. И он перестал казаться мне забавным.
С академической точки зрения живопись Трифонова - неправильная. Но ее нельзя рассматривать с академической точки зрения. С этой точки зрения неправильна и живопись Пикассо... и Матисса... и всех авангардистов. И иконописная живопись - тоже.
У каждого настоящего художника свои творческие законы, своя творческая система. И его произведения надо рассматривать с точки зрения его собственных законов, с точки зрения той системы, в которой он работает.
Таких картин, как у Александра Трифонова, конечно, нет ни у кого из художников.
В той же Третьяковке в одном из залов висят пейзажи разных художников, выполненные по всем правилам реализма: березки, елки, церковки, речка с зелеными берегами, синее небо с серебристыми облаками... Но все эти картины так похожи друг на друга, как будто их рисовал один и тот же человек. Когда смотришь на них, они даже не вызывают желания записать и запомнить фамилии авторов. Потому что все авторы - на одно лицо, их всех как одна мать родила.
Я бывала на многих выставках Александра Трифонова. И могу сказать, что от выставки к выставке этот художник растет и развивается. У него меняются гаммы цветов, на некоторых картинах появился сиреневый цвет. У него меняются сюжеты картин и сами их герои. Бутылки из статичных, холодных, не эмоциональных или нейтральных превращаются во все более динамичные и лиричные, извивающиеся в объятиях друг друга, плавящиеся от высокого градуса страсти и любви и соединяющиеся друг с другом в экстазе. На некоторых картинах кроме мифологического египетского бога Анубиса в виде собаки появился мифологический египетский бог Тот, или Ибис, в виде экстравагантной птицы с большим, загнутым вниз клювом и с желтой витиеватой короной на голове, появились и другие несуществующие в природе птицы, очень яркие и нарядные, как кокетливые дамы, в шляпах, блузках и юбках... Появилась и нетрадиционная красная ворона в треуголке, как Наполеон, на фоне Театра Армии, родственница черной вороны и белой вороны...
У Есенина в стихах есть "розовый конь", на котором поэт "проскакал весенней гулкой ранью". У Мандельштама есть "черное солнце". Почему же у художника Трифонова не может быть "красная ворона" и "красный" и "зеленый" пес или шакал Анубис?
В картинах Трифонова стало больше юмора, шутки, маскарадности, игры. Но в некоторых стало больше и драматизма.
Некоторые картины Трифонова, на первый взгляд, кажутся серьезными, и только. Пока в них не вникнешь получше. А когда в них вникнешь получше, то видишь, что они не просто серьезные, но еще и ироничные и прикольные.
Например, картина 1997 года "Пасхальный серп и молот", название которой уже само по себе ироничное и прикольное.
На картине - стоит стул, стоит стол, на столе - лежит серп, а рядом с ним лежит молот. Еще на столе стоит кружка и лежит яйцо.
Все. Больше на картине ничего нет. Предметы нарисованы почти в реалистической манере. Зритель может подумать: для чего все это нарисовано, что все это означает? Что хотел сказать художник этими предметами и их сочетанием? Или он ничего не хотел сказать, а просто, рисуя все это, упражнялся в мастерстве, чтобы не терять рабочую форму?
Но, во-первых, серп и молот - это символы советской системы, атрибуты советского герба, говорящие о союзе рабочих и крестьян. А пасхальных праздников в советское время не было, они были запрещены и отмечались, справлялись, праздновались людьми в неофициальном порядке.
Так что же означает "пасхальный" серп и молот?
Это означает то, что наступило новое время, что пасхальный праздник уже не запрещен и рабочие и крестьяне могут справлять его в свое удовольствие, как официальный, легализированный. И что серп может отдыхать в этот день, и молот может отдыхать в этот день, хотя в советское время пасхальный день считался рабочим, а не выходным. Что еще могут делать серп и молот? Они могут, как люди, не соблюдать пост, могут скрещиваться между собой, как люди. Это - во-вторых.
Вознесенский когда-то усмотрел в союзе серпа и молота эротическую суть, олицетворяя молот с мужским началом, а серп - с женским. И в одном своем стихотворении написал, что герб РСФСР очень эротичен, и в этом же стихотворении срифмовал слова "русский ЭРОС - эРэСэФэСэРос"...
Если исходить из этого, то название "Пасхальный серп и молот" - означает любовно-эротическую связь между серпом и молотом. А кружка здесь - символ опьянения друг другом, а яйцо - символ интимности, символ зарождения новой жизни.
Так я смотрю на эту картину Александра Трифонова и так воспринимаю ее, как прикольную картину.
А если помнить о том, что отец художника - Кувалдин, что его фамилия происходит от кувалды, а кувалда - это большой молот, то картина обретает дополнительный подтекст и становится еще более прикольной и веселой.
Один из самых любимых художников Трифонова - Малевич, он же и его заочный учитель. А одна из самых любимых картин Малевича у Трифонова - "Черный квадрат", который он вводит во многие свои картины.
Малевич предвосхитил своим "Черным квадратом" экран телевизора и экран компьютера... В этом квадрате - заключен целый мир.
У Трифонова есть картины со своими интерпретациями "Черного квадрата". Одна картина - "Квадратный портвейн Казимира Малевича" (2002) - с этим самым "квадратом" на мольберте и с классической бутылкой портвейна, выполненной в стиле реализма, которая стоит напротив него, на столе, как человек, как зритель, как почитатель авангардного искусства, и разглядывает шедевр Малевича и сравнивает его с собой и как бы ищет себе место внутри "квадрата". А вторая картина - "Конец реализма" (2003), с той же самой композицией предметов, но с бутылкой, выполненной уже не в стиле реализма, а в авангардном стиле, как стеклянные вазы в галерее станции метро "Багратионовская". Эта бутылка еще больше похожа на человека, но на очень странного, каких в жизни не бывает.
А третья картина, с добавленным в нее красным шаром, находится в Фонде социально-культурных программ Сергея Филатова. Она нравится мне больше всех.
Осенью 2003 года в Театре на Таганке шел спектакль с участием Валерия Золотухина "До и после". На сцене стоял большой черный квадрат (в виде панно), и на фоне этого черного квадрата (как бы из глубины его) появлялись участники спектакля, рыжий Иосиф Бродский в исполнении Золотухина, клоуны, арлекины... яркие характерные персонажи. Они висели в воздухе, стояли и сидели на железных конструкциях, на поручнях, двигались внутри квадрата, внося в него жизнь своим искусством.
Вот что потом сказал Кувалдин в беседе с Золотухиным ("Наша улица" № 10 2003 г.): "Я обомлел, когда, только войдя в зал, увидел на сцене "Черный квадрат" Малевича. Я давно всем говорю, что Малевич в 1913 году поставил точку своим квадратом на старом искусстве копировщиков природы, не ими созданной, и открыл эру авангардного искусства, то есть создания художниками новой, другой реальности. Таганка Любимова - это другая реальность. "Черный квадрат" - это экран компьютера, который сейчас засветится, и мы нырнем в интернет. И "Черный квадрат" в интерпретации художника Александра Трифонова - "Квадратный портвейн Казимира Малевича" - на обложке моей книги "Кувалдин-Критик", и в "Литературке" (см. № 21 от 3 июня) обо мне анонс был с этим "Черным квадратом".
Художник Александр Трифонов проходил военную службу не где-нибудь, а в Театре Армии. Работал там художником, "ходил по его выдающейся... сцене", и однажды, как он сам пишет о себе в "пилотном" номере журнала "Наша улица", к нему вдруг "пришла идея композиционного (да и смыслового) решения" многих его картин. Он увидел, что сцена - это "наша земная жизнь", "свет с колосников падает на помост (сцены), а сзади (нее) находится черный задник".
И он стал писать картины так, что передний их план был сценой жизни, которая освещается колосниками, юпитерами, прожекторами, а задний план - был черным задником, черным фоном сцены.
Большинство картин Трифонова написаны на черном фоне, и воспринимаются лично мною, как квадраты Малевича, черные квадратные дыры, в которые художник внес жизнь, как вносят стул на сцену. Я бы сказала, что картины Трифонова - это не выключенные, как у Малевича, а включенные экраны мониторов, в которых виден мир Трифонова, созданный этим художником, и называемый - вторая реальность.
Александр Трифонов написал уже примерно четыреста картин. Он не только сам пишет их, но и сам делает к ним подрамники и сам натягивает на них холсты. То есть он сделал уже примерно четыреста подрамников и натянул на них четыреста холстов! Это - само по себе уже огромная и тяжелая (и, кстати, никем не оплачиваемая) работа... Если начинающим художникам сказать, что они должны будут делать еще и эту работу "столяров и плотников", а не только писать картины, многие сразу расхотят становиться художниками, побросают свои кисти и краски и уйдут от живописи куда подальше, туда, где полегче.
- Главное в живописи - это самому делать подрамники. И самому натягивать на них холсты, - говорит Александр Трифонов, как бы шутя.
Собранные вместе, на выставке, в какой-нибудь галерее, в одном зале, картины Трифонова взаимодействуют между собой и создают атмосферу яркого, красивого праздника живописи.
Глядя на них, хочется, чтобы вся экспозиция этих картин постоянно находилась в этой галерее, чтобы туда можно было ходить, как в Третьяковку, и смотреть на них, в любой день, в любое время.
Такая экспозиция - но небольшая - есть в редакции журнала "Наша улица", которая, со стеклянным потолком вместо обычного потолка, похожа на мастерскую художника и на художественную мини-галерею.
Одна из выставок Александра Трифонова в галерее "На Каширке" (3 - 21 октября 2001 г.) называлась "Наша улица". Специально для этой выставки он нарисовал картину "Наша улица". Это одна из моих самых любимых его картин, которую я хотела бы повесить у себя дома и смотреть на нее каждый день.
Посередине картины, у самого ее переднего края - охристый квадрат, площадь, похожая и на помост сцены, и на крышку стола. В центре квадрата возвышается, как памятник, как стела, как Зигмунтова колонна в Варшаве, как памятник Маяковскому на Триумфальной площади, недопитая бутылка водки, в левой стороне от нее стоит или едет белый легковой автомобиль (наедет или не наедет он на бутылку? авось не наедет, если водитель автомобиля - трезвый), а на некоторой дистанции от белого автомобиля - еще один, светло-салатовый. По обеим сторонам картины идут и уходят вдаль, образуя заманчивую перспективу, многоэтажные дома московского типа, между которыми на горизонте, на фоне черного неба, красуется Театр.
А на первом плане картины, в ее левой стороне, стоит - повернувшись своим римским профилем к зрителям - сам основатель, сам Создатель "Нашей улицы", в пальто и кепке, и смотрит на всю эту картину, со всеми ее атрибутами, как Бог с неба.
У Александра Трифонова - мало пейзажей. Их у него почти и нет. И этот городской московский пейзаж - просто очарователен. И сделан автором с присущим ему тонким, интеллигентным юмором, который чувствуется во всем стиле картины, со всем ее антиакадемизмом. Да к тому же это не просто пейзаж, а как бы художественная вывеска, визитная карточка "Нашей улицы", своеобразный герб журнала.
Мне странно, что эта картина еще ни разу не печаталась в "Нашей улице", ни на одной из ее обложек.
Трифонов - не просто талантливый, но и высокообразованный художник, прекрасно знающий и любящий не только русскую и мировую живопись, но и литературу, причем воспитанный на ее лучших образцах. Он еще в детстве, ребенком, прочитал всего Достоевского и Чехова, а также Ницше, и Канта... И каждый день читает книги, находит для этого время, живет с девизом: ни дня без книги.
И он не любит картин, в которых нет литературы. "Что значит нарисовать березку или веточку сирени? Или церковь?", если за этим больше ничего не стоит?
Сюжеты многих картин Трифонова идут от литературы.
Его искусство - прекрасный пример благотворного воздействия литературы на живопись.
У Александра Трифонова есть серия картин под названием "Несение креста", связанных с темой Христа, которые он написал под влиянием Библии, но они - вовсе не иллюстрации к ней, как у Гюстава Доре, а самостоятельные работы, в которых он пересматривает Библию под своим углом зрения и создает свой образ Христа, не похожий ни на один из всех, какие были в русской и мировой живописи, и как бы не похожий и на самого Христа, непривычный образ.
Тема Христа - одна из самых магических в искусстве и не обошла ни одного великого художника, как и поэта и писателя. На весь мир знамениты работы Рубенса и Рембрандта "Снятие с креста", "Оплакивание Христа" Микеланджело, "Распятие Христа" Доре, "Положение во гроб" и т.д.
Но картин с сюжетом "Несение креста" в русской и мировой живописи не так-то и много, и не они считаются самыми знаменитыми из серии картин с Христом.
В чешском городе Брно, в Моравской галерее искусств есть картина безымянного автора начала ХУ века "Несение креста", в стиле чешской готики. Очень яркая, праздничная по своим цветам, среди которых преобладают насыщенные пурпурные, розовые, белые, с оттенками, желтые и темно-коричневые цвета, но трагическая по содержанию. Христос там, в своем терновом венце, в фиолетовой хламиде, с желтым нимбом вокруг головы, в неестественно согнутой позе, выглядит униженным... Кто-то на картине стоит в стороне и смотрит на него с сочувствием, в том числе сама Богоматерь, кто-то, маленький рыжий зритель трагической мистерии, помогает ему нести крест, кто-то с силой тянет его за завязки пояса, как осла за веревки, чтобы он двигался и шел на свою Голгофу быстрее, а какой-то карлик в красном шутовском колпаке с загибами размахнулся своей короткой толстой рукой и хочет ударить Христа кулаком...
На картине итальянского художника конца ХV века Майнери из Феррары Христос с крестом на плече выглядит благочестивым, смирным, покорным, но чересчур импозантным, похожим на артиста, который играет роль Христа и который, прежде чем выйти на сцену, искупался в ванне, подстриг и покрыл розовым лаком ногти, навил себе феном золотые "мокрые" кудри, аккуратно нарисовал себе на лбу кисточкой, красной краской кровь от тернового венца, надел этот венец себе на голову, как модный берет, облачился в нарядный темно-сиреневый атласный хитон с "орнаментальной филигранью", купленный в супермаркете, взял в руки бутафорский, картонный, пустой внутри и совсем не тяжелый, не имеющий веса крест и легко несет его на плече, пытаясь изобразить перед зрителями, что этот крест очень тяжелый, и что нести его очень нелегко, и идет с ним не на Голгофу, а на сцену Театра на Таганке или Театра Армии, и по пути еще сочиняет лирические стихи о своей возлюбленной Марии Магдалине и вспоминает связанные с ней приятные постельные сцены.
На картине итальянского художника середины ХIV века Пьеро Делла Франческа Христос похож на крестьянина и на муравья, который тащит на себе крест, как огромное квадратное бревно, как потолочную балку размером с большое обструганное дерево без веток, будто собирается строить себе дом.
А на картине Тициана, которая хранится в Мадриде, в музее Прадо, Христос похож на силача и на грузчика с накаченными мышцами, который привык таскать на себе столбы и прочие неподъемные грузы и которому все нипочем, он косит своими очесами на зрителей и будто бы спрашивает всех: ну как я, произвожу на вас впечатлением своей силой?
На некоторых других картинах с сюжетом "Несение креста" Христы по своему характеру напоминают Ленина на субботнике.
А у наших русских художников почему-то вообще нет картин с таким сюжетом. Да и вообще картин с Христом почти нет, кроме как на древнерусских иконах, допустим, Кирилло-Белозерского монастыря или на Новгородских ХIV века, которые я видела в музее Андрея Рублева, или на иконах самого Андрея Рублева. Почему этих сюжетов нет у советских художников - это ясно. Но почему их нет и у дореволюционных - это мне неясно. Есть только в Третьяковской галерее знаменитая картина Иванова "Явление Христа народу" (1837-1857) и "Христос в пустыне" Крамского (1872)... Да еще эскиз Врубеля "Воскресение" (1887)...
Странно. Казалось бы, у русского народа, который считается самым терпеливым и самым религиозным народом на свете и который несет на себе вечный тяжелый крест своей жизни и истории, как у Репина "Бурлаки на Волге", которые везут на себе свой аллегорический крест - пароход, или как у Перова "Тройка" учеников-мастеровых, которые везут на себе воду, должно было бы быть таких картин больше, чем где еще. А уж каноническое "Несение креста" должно бы быть в обязательной программе каждого русского художника. Увы - нет, ни у кого. А у молодых, современных, постсоветских - не церковных - художников и подавно их нет. Им вообще сюжеты из Библии кажутся анахроническими, не связанными с конкретной современной жизнью, а потому и ненужными, как компьютерщику - гусиное перо и папирус, а козе - баян.
Александр Трифонов - единственный на всю Россию и на всю планету молодой художник, у которого есть картины с сюжетом из Библии "Несение креста" и который увидел в этом сюжете вечный, не устаревающий великий символ, современный для любого времени и для нового тысячелетия.
Причем Трифонов написал эти картины в своем собственном авангардном, новаторском стиле, не подделываясь под художников прошлого. И совершил революционный переворот в вечной теме - сделав своим героем не привычного Христа в привычном образе Христа, а Человека, в котором есть Бог и который выполняет на земле свою особую высокую миссию, как Христос, но который внешне не похож на всеми узнаваемого Христа и у которого нет никаких специальных опознавательных знаков сына Божьего, ни нимба над головой, ни тернового венца на голове. Этот Человек - художник, писатель, который подобно Богу сотворяет свой мир и населяет его своими героями. Он, как Христос, обречен на непонимание и насмешки окружающих его людей, на Иудины поцелуи близких, на муки мученические во имя искусства, но несет и несет свой крест, который под силу только ему. Собственно говоря, это - символический портрет Кувалдина, нарисованный его сыном, знающим его лучше всех.
Одна такая картина (1998) висит в редакции журнала "Дружба народов" у Александра Эбаноиздзе. Там современный Христос похож чуть ли не на дебила, который в глазах зрителей и выглядит дебилом, придурком, с головой без мозгов... Он идет один по своей дороге и зачем-то волочет на себе большой и тяжелый крест, который этого героя никто не просит нести и который любой нормальный человек давно бросил бы или разрубил бы на дрова и истопил бы ими печку, чтобы получить от этого какую-то прагматическую пользу для себя.
Вторая картина (2000) есть в одном из альбомов Трифонова. Там этот крест несут все, и нельзя разобрать, кто Христос, а кто не Христос. Христос есть в каждом человеке, во всех людях, даже в таких, которые вообще на людей не похожи.
А третья картина стала обложкой книги Юрия Кувалдина "Родина" (М., "Книжный сад", 2004). Тут Христос - с бутылкой, как простой смертный, он держится за свой большой и тяжелый крест, как за соломинку, и плывет на нем, как на плоту, как на некоем Ноевом ковчеге, в потоке людей из одной реальности в другую, и люди стараются ухватиться за этот крест, чтобы не утонуть в реке Лете, не кануть на дно. В картине много динамики, много лиц, окрашенных каждое в свой цвет, белых, серых, красных, желтых, коричневых, с переливами эмоций от радостных и блаженных до испуганных и отчаянных и до философски-спокойных, уверенных в том, что Бог не оставит их и они не пропадут с ним и за ним и спасутся для вечной жизни.
В редакции журнала Юрия Кувалдина "Наша улица", которая одновременно является и художественной мини-галерей Александра Трифонова, с постоянной экспозицией там его картин, недавно появилась новая его картина "Несение креста" (2004), но Христос там выступает не в облике человека, а в облике священной египетской птицы Тот, или Ибис, изобретателя письменности, языка, магии, который символизирует собой писателя, летающего птицей в небесах, витающего в облаках, то есть человека, окрыленного мечтами и творческими планами, о котором можно сказать, что он - птица высокого полета и о котором не скажешь, что эта "птичка Божия не знает ни заботы, ни труда". Изумителен небесный фон картины и сочетание его с охристым цветом птицы и с коричневым крестом...
До такого решения темы "Несения креста" - до изображения художника в свободном полете, который и в полете, представляющемся кому-то с земли легким, несет свой тяжелый, неподъемный для других крест, не додумался ни один художник мира, кроме Трифонова.
Собственно говоря, это - новый символический портрет Кувалдина, выполненный в авангардном стиле. Да и портрет самого художника. А крест ему может пригодиться для использования его в качестве мольберта или для изготовления подрамника.
Перед тем как начать писать свое эссе о художнике Трифонове, я сходила в Третьяковскую галерею, посмотрела знакомые мне картины разных художников, среди которых у меня много любимых, а кроме того я повытаскивала из своих шкафов все имеющиеся у меня открытки и альбомы с репродукциями картин - Русского Музея, Эрмитажа, Музея изобразительных искусств им. Пушкина, Исторического музея, провинциальных музеев, включая Рязанский, Одесский, Ставропольский, Архангельский, Костромской, американского музея Метрополитен, Дрезденской галереи, Венгерской национальной галереи, чешского музея в Опочно, и той же Третьяковской галереи, и отдельных художников, Микеланджело, Рембрандта, Ренуара, Гогена, Матисса, Модильяни, Брюллова, Венецианова, Куинджи, Саврасова, Серова, Врубеля, Пиросмани, Пикассо и т.д. и все свои книги об искусстве живописи и о художниках, и буклеты самого Александра Трифонова. И пересмотрела все это. Я хотела уяснить для себя, на кого похож художник Александр Трифонов. И уяснила: ОН ПОХОЖ НА САМОГО СЕБЯ, И НИ НА КОГО БОЛЬШЕ.
Александр Трифонов - вольный художник, вольный по своим творческим принципам, вольный в выборе своих тем и сюжетов и в стиле письма, не скованный никакими условными творческими рамками, не зажатый идеологией. Он пишет что хочет и как хочет. Но он не из тех вольных художников, которые напишут одну картину в год, с горем пополам, и сидят ждут вдохновения, как у моря погоды, чтобы написать следующий шедевр века. А когда дождутся вдохновения, оказывается, что они утратили свои навыки и мастерство и уже не владеют ни карандашом, ни кистью и не знают, с какого конца взяться за орудие своего труда.
Александр Трифонов - не только большой талант, но и большой труженик. Сам делает себе подрамники, сам натягивает холсты на рамы... и пишет, пишет и пишет свои картины. Занимается этим не от случая к случаю, а каждый день, как спортсмен аутотренингом, и поэтому всегда находится в прекрасной творческой форме и всегда готов к новым творческим свершениям.
Кроме того, он является художником сразу двух журналов - "Архидом" и "Наша улица". Занимается их внешним и внутренним оформлением, дизайном... и делает это на высшем уровне. Кто видел "Архидом" и "Нашу улицу", тот понимает, о чем я говорю.
А какие обложки он делает к книгам издательства "Книжный сад"! Залюбуешься. Он делал обложки к книгам Лазаря Лазарева, Владлена Бахнова, Игоря Меламеда, Александра Тимофеевского, Евгения Бачурина, Сергея Овчинникова. В последние два года он сделал обложки к восьми книгам авторов этого издательства, к книгам Юрия Кувалдина, Кирилла Ковальджи, Валерия Поздеева, Эдуарда Клыгуля, Анатолия Капустина, Александра Трофимова, Сергея Михайлина-Плавского, Всеволода Мальцева и к моей книге - "Цветы запоздалые". Он создал новый стиль оформления обложек - на каждую из них помещает репродукцию какой-нибудь своей картины, и таким образом несет свое искусство в массы.
В 2005 году Александру Трифонову исполняется 30 лет, всего-то 30... Многие его ровесники в эти годы еще пребывают в стадии эмбрионального развития и ходят в коротких штанишках, если не в ползунках, и не знают, куда пойти учиться и куда пойти работать, и вообще, чем заняться в этой жизни, и сидят на шее своих родителей. А он сколько всего уже успел сделать за свои молодые годы! И сколько еще сделает! Я желаю ему не терять своего темпо-ритма, идти в искусстве своим путем, которым он и идет, и достигнуть таких вершин, чтобы никто ему в макушку плюнуть не достал! И чтобы он поднялся на Олимп с самыми великими художниками всех времен и народов и чтобы античная Богиня Слава осыпала его своими цветами не запоздалыми и сыграла ему в свои медные и золотые трубы!
"НАША УЛИЦА", № 9-2005,
а также в книге-альбоме "ХУДОЖНИК АЛЕКСАНДР ТРИФОНОВ", Москва, Издательство "Книжный сад", 2005, 256 с.
