Родился в 1961 году во Львове. Окончил Литературный институт им. М.Горького. Стихи печатались в “Литературной газете”, “Новом мире”, “Октябре”, “Юности”, “Огоньке”, “Дне поэзии”, “Континенте” и др. Книга “В черном раю” издана в 1998 году Юрием Кувалдиным.
Игорь Меламед
И циферблат
никак не
прояснится
* * *
В глухую ночь ты снилась мне больною.
И медсестрой прозрачной над тобою
стояла смерть... На Спасской било три.
На кладбище - деревьев исступленье.
И ствол березы с Моцартом внутри
всю ночь играл, и Реквиема пенье
меня не отпускало до зари.
Твой дом еще не думал об уроне:
там царствовали морфий и испуг.
И смерть стояла в нем, как посторонний
среди родных, метавшихся вокруг.
Но вскоре там тебя уже забыли.
И длился сон. И Реквием смолкал.
И ночи шли. И память слоем пыли
легла на пустоту твоих зеркал.
И сам я жил, почти уже не помня
тот миг, когда прощанье торопя,
те черные кладбищенские комья,
как вороны, упали на тебя.
Я позабыл деревьев исступленье,
и кладбище, и Реквиема стон.
Потом исчезли голос твой, колени,
глаза, ресницы, губы, имя, сон...
* * *
Я Блока утратил, а яблоко пало в траву.
О Блоке и облако белою пеною пело.
А утром, как помнится, не было в небе пробела,
И утро, как яблоко ветку, клонило строфу.
Клонило строфу, обретавшую спелость и вес.
Но ливень промчался, и плод полнокровный разбился
И ветка отпрянула в синее лоно небес.
Я Блока утратил, а он в небеса возвратился.
* * *
Не о тебе, а снова об орле,
кружащем и хмелеющем от злости.
И Прометей мечтает о скале
и о цепях, впивающихся в кости.
И думает: мне сладок этот клюв
и эти прикипающие когти.
Так оба, глаз до света не сомкнув,
сплетая пальцы, волосы и локти,
местоименья выдыхая, мы
прекраснодушно думаем о мести,
не медлящей явиться после тьмы,
в которой мы с тобою были вместе.
За то, что мы не слушали чужих
и собственных не помнили пророчеств:
не нарушать враждующих своих
пожизненных и горьких одиночеств,
и забывая заповедь: “не тронь!”, -
когда уже нельзя было иначе,
мы друг у друга отняли огонь,
который согревать не предназначен, -
от хищника, над нами под финал
кружащего и метящего в печень,
простертым и опомнившимся, нам
не убежать и защититься нечем...
* * *
Осенних заморозков дар
пространствам, полным запустенья.
Разрозненных дыханий пар
свивает странные растенья.
Мир нежен, близорук, безуст.
Дремота сковывает веки.
Но снится только зримый хруст,
прозрачно непричастный к ветке...
ИЗ ЦИКЛА “ИСХОД”
1.
В потемках боли тихо и тепло.
Пока я пью из мутного бокала,
сквозь мерзлое оконное стекло
горит звезда, как сердце, вполнакала.
В потемках боли маленький январь.
Еще вчера я видел все иначе,
не понимая, ангел иль фонарь
в мое окно бездомным светом плачет.
Тебе, фонарь ли, ангел ли, звезда,
и высказать не в силах по ночам я,
как тяжко ей, живущей в никогда,
в Евангелье от страха и молчанья.
Ее зовут любовью иль бедой. -
Неважно, - я шепчу, - не все равно ли,
ты фонарем ли, ангелом, звездой
рождаешь свет в моих потемках боли?..
2.
Как медленно исходит эта ночь!
И циферблат никак не прояснится.
И стрелкам обессиленным невмочь
ему помочь. И не щебечет птица.
И ангельских не слышно голосов.
И трубы их над нами не рыдают.
Я знаю, что счастливые часов
такой порой еще не наблюдают.
А там - обетованная земля,
где дышишь ты, уснувшая, немая,
горячими губами шевеля,
вжимаясь в ночь и снов не понимая.
Какая радость и какая боль
не спать, покуда с явью ты в разлуке,
и обмирать: легко ль тебе? тепло ль? -
укрыл бы разметавшиеся руки,
откинул бы спадающую прядь, -
опомниться - и задыхаясь дымом,
не знать, не думать и не вспоминать
о неизбежном и неотвратимом.
3.
Ночь за окном, и я тебя люблю -
Приговоренного последний довод.
Тяжелыми губами шевелю -
стул колченогий шепот этот ловит.
О вслушайся в несносный мой словарь!
Окно и стол, продавленное ложе -
убогий мой, тюремный инвентарь, -
ему внимают... Вслушивайся тоже! -
Ночь за окном! О вышептать позволь,
пока фонарь кошмарным конвоиром
торчит в окне, - настырный мой пароль,
с тобой меня связующий и с миром.
Со всех концов столиц твоих, молю,
слух напряги, склонись ко мне поближе:
ночь за окном, и я тебя люблю.
Прислушайся ко мне. Освободи же!..
4.
И так уже я плакал в эту ночь,
в кромешной тьме опоры не нашаря,
о том, что ты могла бы мне помочь
одна среди всего земного шара.
Уже не существующая в той
самой себе обетованной яви,
моя любовь, сливаясь с темнотой,
была себя обманывать не вправе.
И все же окуналась в эту ложь,
в бессмысленно-спасительную муку,
как статуя, на ветер, ни за грош
отбитую протягивая руку...
"НАША УЛИЦА", № 2-2001
