На снимке (слева направо): Юрий Кувалдин и Никита Богословский (февраль 2004)
Никита Владимирович Богословский родился 22 мая 1913 года в Санкт-Петербурге. Окончил совтрудшколу в Ленинграде (1920-1929 гг.). Еще школьником брал уроки у классика русской музыки А. К. Глазунова (1926-1928 гг.). В 1930 г. поступил в Ленинградскую консерваторию по классу композиции (экстернат), которую успешно окончил в 1934 г. В списке произведений Н. В. Богословского симфоническая и камерная музыка, сочинения для музыкального театра, песни и музыка к кинофильмам и мультфильмам. Он автор 8 симфоний, написанных в период с 1940 по 1991 г., симфонической повести “Василий Теркин” (1950-1963 гг.), двух струнных квартетов (1931, 1988 гг.), музыкальных драм по А. Блоку: “Незнакомка” (1972 г.) и “Балаганчик” (1976 г.), балета “Королевство кривых зеркал” (1953 г.), одноактной оперы “Соль” (1932-1980 гг.), 17 оперетт и музыкальных комедий, в том числе: “Одиннадцать неизвестных” (1946 г.), “Весна в Москве” (1972 г.), “Раскинулось море широко” (1943 г.), “Алло, Варшава” (1967 г.) и других. Композитор сочинил музыку к 52 драматическим спектаклям (в том числе “Факир на час”, “Свадебное путешествие”, “В сиреневом саду”), 58 художественным фильмам: “Остров сокровищ” (1937 г.), “Истребители” (1939 г.), “Большая жизнь” (1939 г.), “Таинственный остров” (1941 г.), “Ночь над Белградом” (1941 г.), “Александр Пархоменко” (1942 г.), “Два бойца” (1942 г.), “Пятнадцатилетний капитан” (1945 г.), “Безумный день” (1956 г.), “Разные судьбы” (1956 г.), “Олеко Дундич” (1958 г.), “Пес Барбос и необычный кросс” и “Самогонщики” (1961 г.), “Всадник без головы” (1973 г.), “Жили три холостяка” (1967 г.); 49 мультфильмам: “Кто в сапогах” (1938 г.), “Айболит” (1939 г.), “Бармалей” (1941 г.), “Кораблик” (1956 г.), “Кошкин дом” (1958 г.), “Дюймовочка” (1964 г.), “Мой зеленый крокодил” (1966 г.), “Скамейка” (1967 г.). Никита Богословский написал около 200 песен, среди которых такие популярные, как “Я на подвиг тебя провожала”, “Любимый город”, “Спят курганы темные”, “Темная ночь”, “Шаланды”, “Три года ты мне снилась”, “Лизавета”, “Старый извозчик”, “Днем и ночью”, “Почему ж ты мне не встретилась”, “Уходит бригантина”, “Звезда моих полей”, “Аленушка”, “Солдатский вальс”, а также музыкальную картинку “Старая Одесса”, две увертюры в классическом стиле, музыку для многочисленных эстрадных спектаклей и радиопостановок. Как дирижер Н. В. Богословский выступал в России и за рубежом, с концертами и творческими вечерами объездил весь мир. Н. В. Богословский опубликовал множество статей, заметок, критических материалов в центральной и московской прессе, а также книги: “Божества и убожества” (1964 г.), “Музей муз” (1968 г.), “Тысяча мелочей” (1973 г.), “Очевидное, но вероятное” (1981 г.), “Интересное кино” (повесть-гипербола, 1990 г.), “Завещание глинки” (роман-сатира, 1993 г.), “Заметки на полях шляпы и кое-что еще” (1997 г.). Известен он и как автор юмористических и сатирических произведений, часто публикующихся во многих газетных и журнальных изданиях. Вел авторские передачи на телевидении и радио. Н. В. Богословскому присвоены почетные звания Народного артиста СССР (1983 г.), Народного артиста РСФСР (1978 г.) и Заслуженного деятеля искусств РСФСР (1968 г.). Он награжден орденами “За заслуги перед Отечеством” III степени (2003 г.), “За заслуги перед Отчеством IV степени” (1998 г.), Трудового Красного Знамени (1971 г.), Красной Звезды (1946 г.), французским орденом “За артистическую деятельность” (1978 г.), болгарским орденом “Кирилл и Мефодий I степени” (1986 г.), медалью им. А. В. Александрова (1986 г.), а также 17 военными и гражданскими медалями, является полным кавалером знака “Шахтерская слава” (1966, 1968, 1973 гг.).
НИКИТА БОГОСЛОВСКИЙ:
“Я ЛИТЕРАТУРОЙ НАЧАЛ ЗАНИМАТЬСЯ ЕЩЕ В ШКОЛЬНЫЕ ВРЕМЕНА”
- То, что вы выдающийся композитор, Никита Владимирович, достаточно назвать только песню “Темная ночь”, известно всем. Но мне интересно, почему вы вдруг стали писателем?
- Писать музыку и литературные произведения я начал, практически, одновременно. Первым моим музыкальным сочинением был вальс, написанный в 8-летнем возрасте и посвященный дню рождения дочери Леонида Осиповича Утесова. Первую свою оперетту “Как ее зовут” я написал в 15 лет. Ее поставили в ленинградском Клубе печатников, а затем перенесли на профессиональную сцену Театра музкомедии. Билетерша долго не хотела пускать меня, юного, в театр и предлагала прийти с мамой в воскресенье на утренний спектакль. Еще подростком я брал уроки у выдающегося композитора Александра Глазунова. В 21 год я вольнослушателем окончил Ленинградскую консерваторию. Свою первую песню “Письмо в Москву” я написал для песенного конкурса... и забыл о ней. Приехав однажды в Москву, я увидел в афише Сергея Лемешева свою песню. Тогда мне было 18 лет. Должен вам, Юрий Александрович, сказать, что я литературой начал заниматься еще в школьные времена, и потом я, в молодые годы, когда еще жил на своей родине в Ленинграде, тогда еще в Петрограде, я печатал в газете “Смена”, молодежной газете, стихотворные и прозаические фельетоны на различные темы. И оттуда пошло как-то мое увлечение литературой, после чего я начал печататься потихоньку в газетах, а потом у меня вышли две книги, два романа, один про композиторов, который назывался “Завещание Глинки”, и персонажи этого романа в большей степени перестали со мной здороваться, несмотря на то, что я всячески их загримировал, но они по своим характерам и деятельности, в общем, себя узнали. И второй роман “Интересное кино” про кинематографистов, с которыми произошло то же самое. В детские годы, в юношеские, в молодости круг чтения у меня был достаточно широк, но если говорить по авторам, то я очень любил человека, с которым я не могу сказать, что дружил, потому что была значительная разница в возрасте, но был в очень хороших отношениях, это Михаил Михайлович Зощенко. У меня есть полное собрание его сочинений. Сейчас, между прочим, могу вам показать одну книгу, которая, может быть, является уникальной. (Никита Владимирович достает с одной из полок стеллажа книгу среднего формата в старом изящном переплете.) Так, читаю надпись на книге Михаила Зощенко “Возвращенная молодость”: “Дорогому Никите Богословскому сердечно любящий Вас М. Зощенко. 13 июля 1954 года. Ленинград”. Самое занятное, что я совсем недавно, на днях, перелистывая эту книгу, нашел вот такую надпись Зощенковскую: “О, мои грустные опыты! И зачем я захотел все знать! Вот теперь я не умру так спокойно, как надеялся”. И помимо тех двух романов, о которых я вам сказал, у меня вышло три или четыре книжки юмора, собранного из того, что я печатал в периодике в свое время, в частности, туда, в эти книжки, вошли мои “Заметки на полях шляпы...”, которые я писал, печатал, начиная с 1991 года, в “Вечернем клубе”, в “Вечерке”, а дальше это разошлось по разным изданиям, и до сих пор печатается. А теперь я напечатаю последнюю подборку, на чем завершу этот мой цикл. Из всех дней недели больше всего не люблю субботу и воскресенье, поскольку в эти дни исключены все деловые контакты. Свободного времени почти нет, лучшим отдыхом считаю переключение с музыки на литературу. Любимая музыка - Моцарт, Шостакович, в песенном жанре: Соловьев-Седой, Пахмутова, Фельцман. Помимо произведений русских классиков люблю творчество Ильфа и Петрова, Зощенко, о котором уже сказал, Булгакова, Платонова, в поэзии - раннего Заболоцкого, Олейникова, Хармса, а также зарубежных писателей: Марка Твена, Честертона, Анатоля Франса. Люблю также живопись примитивистов. В разные годы увлекался разведением экзотических рыбок, содержал три огромных аквариума. Еще одной признанной моей “специальностью” считается розыгрыш друзей. Иногда мои розыгрыши строились по сложным законам драматургии, поэтому чужие розыгрыши многие часто приписывают мне.
- Скажите, пожалуйста, меня всегда интересуют мотивы начала литературного творчества, что побудило вас писать, ведь вы серьезно занимались музыкой, и вдруг вас потянуло совершенно в другую степь, скажите, какие причины были?
- Может быть, потому, что я всегда был книголюбом, домашняя библиотека у меня насчитывает тысяч десять томов, любовь к литературе, еще и такое - а ну-ка попробую и я, это какой-то элемент, вряд ли это можно назвать честолюбием, но спортивно-соревновательный элемент был. Чувствуя в себе какие-то силы, какие-то мысли, я пытался запечатлеть их на бумаге. Русский язык я довольно хорошо знал, фантазия у меня была всегда достаточная и музыкальная, и литературная, идущая от того, что я впитал из прочитанного. Я очень хорошо знал Юрия Карловича Олешу. Мы с ним чуть ли не каждый день встречались в кафе “Националь”. У меня даже есть такое эссе по поводу наших встреч. Я с Юрием Карловичем был в отличных отношениях. Он людей, по-моему, не очень любил. Он мне рассказывал много разных историй из своей жизни. Знаменитая история с одним его днем рождения. Он лежал, без копейки денег, просто закрывшись рваным одеялом и повернувшись лицом к стене. И Эммануил Казакевич, который был влюблен в творчество Олеши, решил сделать ему подарок. Узнал у Ольги Густавовны его размеры, и купил ему очень хороший костюм в комиссионке. И принес туда, и Ольга подходит к Юрию Карловичу, и говорит: “Юра, Юра, посмотри, какой прекрасный подарок тебе сделал Эмма”. Олеша повернулся, посмотрел одним глазом и сказал: “Не мои тона”. И повернулся к стенке опять. Я почему вспомнил про Олешу. Он как бы создал систему работы писателя, если назвать эту систему по его книге “Ни дня без строчки”. Но я думаю, у меня такое подозрение, что “Ни дня без строчки” Олеша написал за одну неделю, и потом выдал это за “Ни дня без строчки”. Зная его манеру, и зная его неожиданный напор недели на две, и потом полная расслабленность, пауза. Я думаю, что это была одна из его легенд. У меня бывает такое состояние, когда на меня что-то находит, и я пишу как бы в беспамятстве. У Олеши была какая-то смешная история, когда он приехал во Львов. Что-то с лифтом там у него произошло. С лифтерами. Город ему не понравился. Там гостиница “Жорж” была, самая знаменитая. Олеша поехал туда, вообще, повидать родителей. Директором в гостиницу, которая прежде была частной, назначили какого-то партийного товаарища. Он собрал всех служащих и сказал им: “Теперь будем работать по-новому, по-советски, по-настоящему. Вот, например, лифтер, вот ты. - Встает седобородый какой-то человек. - Буду нещадно штрафовать, если будет лифт останавливаться”. Тогда тот говорит: “Пан директор, а разве можно я отвечу?”. - “Давай”. - “А для чего должен останавливаться лифт?” Из современной литературы я читаю Сорокина и Пелевина. И к обоим отношусь положительно. Должен вам сказать, что я с гигантским удовольствием прочел последнюю вышедшую книгу Пелевина, где было какое-то сочинение с очень длинным названием. Чрезвычайно интересно для меня. Так я писать не умею сам, но прочитать это доставило мне очень большое удовольствие. А Сорокина я впервые прочитал лет двенадцать тому назад, это была “Очередь”. Причем, я прочитал это в Париже.
- Меня еще чрезвычайно интересует ваше отношение к поэту, композитору, исполнителю собственных песен, художнику, автору “Нашей улицы” Евгению Бачурину.
- Помню, в советские времена, в Московском Союзе композиторов, я был некоторое время председателем бюро комиссии массовых жанров. Боже мой, какое количество бездарностей и нахалов приносили нам свои “сочинения” для их последующей реализации со ссылкой на мнение Союза. И если из сотен песен находилась лишь одна, не лишенная дарования, мы единодушно ее поддерживали. Однажды я получил довольно неожиданное письмо от народного артиста, известного композитора, профессора Московской Консерватории Анатолия Николаевича Александрова, музыканта безупречного вкуса и мастерства. В письме этом он просил прослушать на нашей комиссии какого-то художника, сочиняющего самодеятельные песни. Звали его Евгений Бачурин. Отказать мэтру было невозможно и пришлось назначать прослушивание. Вошел молодой худощавый брюнет с гитарой. Наше бюро, состоящее из известных мастеров песенного жанра, уже приготовилось к очередной потере времени. Бачурин взял гитару и слегка хрипловатым, но приятным голосом запел (кажется, это была песня “Дерева”). Буквально через несколько тактов равнодушие и скука исчезли и мы внимательно, с интересом, дослушали песню до конца (а бывало, прерывали автора уже через несколько строчек). Очарование мелодии, оригинальность и красота гармонии, превосходные стихи нас просто покорили. И спето было очень хорошо, и сыграно на гитаре весьма профессионально. Затем по нашей просьбе Евгений исполнил еще несколько своих песен. Мы были очарованы. Многие его поддержали. “Дайте, пожалуйста, ноты”, - попросил я. “А у меня нот нет”, - сказал Бачурин. “Тогда принесите завтра”. - “А у меня вообще записанных песен нет”. Я не стану производить музыковедческий анализ произведений Бачурина, но замечу, что любая из его песен достойна профессионального анализа, поскольку они при легкости восприятия, конструктивно, мелодически и ритмо-гармонически весьма необычны, новаторски и заслуживают внимания музыковедов. Тексты популярных в наше время песен, будучи оторваны от мелодии, оказываются, как правило, малограмотной чепухой, пошлятиной. Песенные же тексты Бачурина можно печатать без музыки как стихи. И они покажутся прекрасными, а уж с музыкой!.. Я присутствовал на нескольких авторских концертах Евгения. Народ у нас, скажем прямо, не особо сентиментальный. Но частенько после какой-либо песни я видел слезы на глазах у слушателей - то ли от созданного песней настроения, то ли это было слезами радости от настоящего высокого Искусства. Мы слышим его фамилию реже, чем смертельно надоевших, бездарных эстрадных и телевизионных “звезд”. Это потому, что одной из характерных черт его является скромность, а покупать себе славу он считает для себя постыдным. У него своя, преданная ему аудитория разного возраста. И песни, которые он пишет сейчас, не потеряли своего обаяния, только стали чуть-чуть сложнее, ближе к жанру баллады, а мастерства еще прибавилось. Он в полной творческой форме. И признаться честно, слушая какую-нибудь его песню, иногда завидуешь: “Ах, черт, почему же не я ее написал!”
- Я очень люблю и высоко ставлю творчество поэта Алексея Фатьянова. Вы, Никита Владимирович, с ним работали, вы его знали, скажите о нем несколько слов.
- Он был очаровательный человек в жизни, веселый, неистребимый пьяница, но в пьяном виде он не буянил, он просто становился немножко веселее, никаких ни скандалов, ни падений, никаких этих экцессов не было. Выпивать он любил. И к сожалению умер очень молодым. Он сошел с самолета, и у него давление было, с давлением у него неважно было всю жизнь. Алеша, я думаю, прочитал много русских стихов. Однако не было никакого на него влияния. Он был очень самостоятельный. Не любил, когда ему кто-то из поэтов или композиторов что-либо подсказывал. Работал он довольно быстро, почти ничего не поправлял. У меня с ним была просто личная дружба. Мы с ним сначала написали каких-то две незначительных песни для театра Моссовета. И только одна вещь, которая до сих пор существует: “Три года ты мне снилась”. В 1946 году, наряду с Постановлением о писателях Зощенко и Ахматовой, вышло и другое Постановление ЦК ВПК(б) “О кинофильме “Большая жизнь”, к которому мы с Алешей и написали эту песню. Картина пролежала “под сукном” до 1958 года. (Богословский напевает, а я подпеваю. - Ю. К.)
Мне тебя сравнить бы надо
С песней соловьиною,
С тихим утром, с майским садом,
С гибкою рябиною,
С вишнею, с черемухой,
Даль мою туманную,
Самую далекую,
Самую желанную.
Как все это случилось,
В какие вечера?
Три года ты мне снилась,
А встретилась вчера.
И сердцу вдруг открылось,
Что мне любить пора.
Три года ты мне снилась,
А встретилась вчера.
Мне тебя сравнить бы надо
С первою красавицей,
Что своим веселым взглядом
К сердцу прикасается,
Что походкой легкою
Подошла, нежданная,
Самая далекая,
Самая желанная.
Как все это случилось,
В какие вечера?
Три года ты мне снилась,
А встретилась вчера.
И сердцу вдруг открылось,
Что мне любить пора.
Три года ты мне снилась,
А встретилась вчера.
Стихи совершенно прелестные. Фатьянов обладал каким-то шестым чувством, очень лиричным и ясным. В сущности, все свои самые лучшие стихи он написал экспромтом. А в жизни с ним мы были очень дружны, и еще с Васей Соловьевым-Седым. В те времена это были мои самые лучшие друзья. У меня вообще не так много было поэтов для песен. Это был Женя Долматовский. Был Матусовский, с которым у нас, в общем, получались песни, которые потом не имели успеха. Я не знаю, может, я виноват, но популярности они не имели. А Фатьянов меня сразу привлек, когда я послушал те песни, которые он писал с Соловьевым-Седым. Я понял, что это мое тоже. С Васей у нас такой ревности не было. Но должен вам сказать, что песня Соловьева-Седого “Подмосковные вечера”, это уже не Фатьянов, настолько мне близка, что если бы Вася не написал ее, то написал бы я, потому что это интонационно, гармонически и по всем компонентам было абсолютно мое. Я жалею, что мало сейчас это исполняется, играют полную ерунду. У нас песни потеряли мелодичность напрочь. Только один ритм и грохот, по-видимому, для людей, не имеющих музыкального слуха.
Беседовал Юрий Кувалдин
“Наша улица”, № 4-2004
