Просыпаешься ранним утром ещё во власти сложного сна, удивляешься непрекращающейся работе самопроизвольного воображения, часто связанного с таким невероятным искусством монтажа, что сам Феллини мог бы позавидовать, когда оказываешься на круглой площади, мощёной булыжником, и с клумбой из таких же булыжников, окаймленной гранитными валунами, в центре которой стоит памятник неизвестно кому, с поблескивающим никелем огромным шаром вместо головы, с появляющимся трамваем с тремя вагонами, с невероятно высокой лестницей, входишь в вагон и оказываешься на месте вагоновожатой, но с автомобильным рулём, и вместо того, чтобы ехать по рельсам, сворачиваешь в переулок, взрезая чугунными колёсами асфальт, подъезжаешь к очень крутому спуску и мчишься вниз без тормозов, хотя что есть силы жму на педаль тормоза, но машина не слушается и въезжает в болотистую гладь среди осин и камыша, но движение продолжается, машина сама едет, и въезжает в танковые ворота Театра Красной армии, где вижу на сцене самого себя, читающего в зал: «Ещё звонарь не влез на колокольню…», - но нельзя вернуться в тот же самый сон, с его беспрерывной работой, хотя бы еще разок хотел бы посмотреть, куда же я в конце концов попаду, но усилие воли бесполезно, как и текст, пишущийся сейчас, управляет тобой, а не ты им, поскольку не хватает собственного мужества признаться в главенстве бессознательного, столь же вызывающего душу как радость, так и негодование, изменяя твой взгляд на другого человека, на всё происходящее, особенно когда несколько раз перечитал написанное, ведь лучше бы сконструировать мысль логичнее, но художник не позволяет подчиняться разуму, ничего не дающему свободной кисти, живописующей в жизни лишь твое присутствие.
Юрий КУВАЛДИН
