Юрий Кувалдин родился 19 ноября 1946 года прямо в литературу в «Славянском базаре» рядом с первопечатником Иваном Федоровым. Написал десять томов художественных произведений, создал свое издательство «Книжный сад», основал свой ежемесячный литературный журнал «Наша улица», создал свою литературную школу, свою Литературу.
Юрий
Кувалдин
СЦЕНАРИСТ
рассказ
Включил телевизор и застыл. Хотя мутило, выворачивало, крутило, колотило, отвлёкся, ввернулся штопором в экран.
У токарного станка стоит токарь Чумаков.
Мастер в синем халате со штангелем в нагрудном кармане спрашивает:
- Ты чего, это самое, Чумаков отказался получать зарплату?
Чумаков, глядя немигающим взглядом прямо в камеру, твёрдо заявляет:
- Я как ударник коммунистического труда и член профкома завода не имею права получать зарплату, потому что у меня две заготовки в этом месяце ушли в брак.
Камера панорамирует пролёт цеха и останавливается, укрупняя портрет Брежнева, на высказывании генсека: "Только тот человек может называться коммунистом, который честным трудом обеспечивает материальное благосостояние страны".
На этом укрупнении Сценарист не выдержал и выключил телевизор.
Открыл глаза. Уставился в мрачный потолок.
Поднялся. Подошел к окну. Раздвинул занавески. Стальной купол накрывал землю, но дождя не было.
Поскреб по карманам, нашел несколько монет, оделся и, не умываясь, поплёлся во двор.
Там жизнь уже кипела. Спустя пару часов всё совсем захорошело.
- Эй, Сценарист, будешь? - крикнул на ухо собутыльник.
Сценарист встряхнул седыми патлами, на губах запеклась пена, кашлянул, буркнул:
- На-а-а-а-ливай…
Сценаристу казалось, что он сам в эти минуты является персонажем собственного сценария, потому что всё здесь развивалось как-то очень приятно, с облегчением движений всего поправляющегося оргазма, когда необычайная лёгкость вдруг подхватывает всего его, и он видит себя в кадре сначала на среднем плане, потом на крупном. Особенно сценаристу нравились крупные планы. С неизменным молчанием, чтобы глаза говорили о глубине мысли персонажа, о его непостижимых взлетах к тайнам человеческой души. Здесь Сценариста, конечно, заносило. Он понимал, что проще всего увидеть себя Гамлетом, с разрывающими душу родственными хитросплетениями, с возвышенными стихами элитарной литературы. Стихами. Сценарист впал в задумчивость. А почему бы и нет. Хотя Иванов у Чехова не говорит стихами. Это у Александра Сергеевича Грибоедова все говорят стихами. Иванов думает вслух. Это будет плохо смотреться, когда Чехов сам выйдет на сцену и будет рассказывать своими словами о том, о чём думает Иванов. Нет. Условность в том, что персонаж должен излагать свои тайные мысли вслух. Иначе, кто догадается о его утонченных мыслях. Не высказал, стало быть, мыслей нет. В кино это можно, конечно, передать. Молчит герой. А мы показываем, скажем, «Несение креста» Иеронима Босха. Элитарный зритель сразу смекает, что тут и к чему. Мол, глубокая задумчивость вызвана уродливыми лицами вокруг Спасителя, несущего крест. Но так всегда бывало и бывает. Начальнику, а Христа иначе как за начальника, самого главного, простые люди не воспринимают, чтобы править было удобнее, чтобы все его распоряжения неукоснительно исполнялись, его окружают малообразованные, примитивные люди. Почему у тупых людей всегда такие гнусные лица? Не послушаешься? А надсмотрщики на что?! Сразу изымут из пирамиды власти, лишат прав и имущества, а то и посадят, поскольку незаменимых людей нет. Правление из-под палки.
Не помня себя, в доску, в лоскуты, спотыкаясь и падая, доковылял до квартиры и рухнул на раскладушку.
Бывает так, что на полках пусто, не говоря уже о холодильнике, который стоит ржавый в прихожей и служит шкафом для обуви.
В старом московском дворе полукругом расставлены стулья.
Сидят:
Чумаков, токарь.
Сестра его Зазнобинкова (Чумакова).
Муж её Зазнобинков предрайисполкома.
Их сын Саша.
Его друг Сценарист.
Майор Интендантский.
Даша Интендантская, его дочь - соседка Зазнобинковой.
Второй брат Чумаковой (живёт на втором этаже).
У токарного станка стоит токарь Чумаков.
Мастер в синем халате со штангелем в нагрудном кармане спрашивает:
- Ты чего, это самое, Чумаков отказался получать зарплату?
Чумаков, глядя немигающим взглядом прямо в камеру, твёрдо заявляет:
- Я как ударник коммунистического труда и член профкома завода не имею права получать зарплату, потому что у меня две заготовки в этом месяце ушли в брак.
Камера панорамирует пролёт цеха и останавливается, укрупняя портрет Брежнева, на высказывании генсека: "Только тот человек может называться коммунистом, который честным трудом обеспечивает материальное благосостояние страны".
На этом укрупнении Сценарист не выдержал и выключил телевизор.
Открыл глаза. Уставился в мрачный потолок.
Поднялся. Подошел к окну. Раздвинул занавески. Стальной купол накрывал землю, но дождя не было.
Поскреб по карманам, нашел несколько монет, оделся и, не умываясь, поплёлся во двор.
Там жизнь уже кипела. Спустя пару часов всё совсем захорошело.
- Эй, Сценарист, будешь? - крикнул на ухо собутыльник.
Сценарист встряхнул седыми патлами, на губах запеклась пена, кашлянул, буркнул:
- На-а-а-а-ливай…
Сценаристу казалось, что он сам в эти минуты является персонажем собственного сценария, потому что всё здесь развивалось как-то очень приятно, с облегчением движений всего поправляющегося оргазма, когда необычайная лёгкость вдруг подхватывает всего его, и он видит себя в кадре сначала на среднем плане, потом на крупном. Особенно сценаристу нравились крупные планы. С неизменным молчанием, чтобы глаза говорили о глубине мысли персонажа, о его непостижимых взлетах к тайнам человеческой души. Здесь Сценариста, конечно, заносило. Он понимал, что проще всего увидеть себя Гамлетом, с разрывающими душу родственными хитросплетениями, с возвышенными стихами элитарной литературы. Стихами. Сценарист впал в задумчивость. А почему бы и нет. Хотя Иванов у Чехова не говорит стихами. Это у Александра Сергеевича Грибоедова все говорят стихами. Иванов думает вслух. Это будет плохо смотреться, когда Чехов сам выйдет на сцену и будет рассказывать своими словами о том, о чём думает Иванов. Нет. Условность в том, что персонаж должен излагать свои тайные мысли вслух. Иначе, кто догадается о его утонченных мыслях. Не высказал, стало быть, мыслей нет. В кино это можно, конечно, передать. Молчит герой. А мы показываем, скажем, «Несение креста» Иеронима Босха. Элитарный зритель сразу смекает, что тут и к чему. Мол, глубокая задумчивость вызвана уродливыми лицами вокруг Спасителя, несущего крест. Но так всегда бывало и бывает. Начальнику, а Христа иначе как за начальника, самого главного, простые люди не воспринимают, чтобы править было удобнее, чтобы все его распоряжения неукоснительно исполнялись, его окружают малообразованные, примитивные люди. Почему у тупых людей всегда такие гнусные лица? Не послушаешься? А надсмотрщики на что?! Сразу изымут из пирамиды власти, лишат прав и имущества, а то и посадят, поскольку незаменимых людей нет. Правление из-под палки.
Не помня себя, в доску, в лоскуты, спотыкаясь и падая, доковылял до квартиры и рухнул на раскладушку.
Бывает так, что на полках пусто, не говоря уже о холодильнике, который стоит ржавый в прихожей и служит шкафом для обуви.
В старом московском дворе полукругом расставлены стулья.
Сидят:
Чумаков, токарь.
Сестра его Зазнобинкова (Чумакова).
Муж её Зазнобинков предрайисполкома.
Их сын Саша.
Его друг Сценарист.
Майор Интендантский.
Даша Интендантская, его дочь - соседка Зазнобинковой.
Второй брат Чумаковой (живёт на втором этаже).
Зазнобинкова.
Господи, как не хватает того, кто когда-то был рядом.
Жизнь пронеслась, как под горку трамвай от вокзала.
Я всё ждала обновлений моих сновидений,
но оказалось, что сон дальновидней моих представлений о жизни.
Саша.
Слышу, стихами теперь говорит моя мама?
Зазнобинкова.
Это тебе показалось, сыночек, спросонья.
Поздно пришёл ты вчера. И немного поддатый…
Саша.
Я уж не помню, как все мы со студии вышли.
С этой картиной без водки никак мы не можем….
Вон Сценарист пробудился. И он подтвердит это дело.
Сценарист.
Вы так прекрасны, Татьяна Петровна, как утро…
Правда, моя голова переполнена бредом.
Мы ведь вчера на заводе снимали две смены.
И оказалось, что токарь - ваш брат, Александр Петрович!
Зазнобинкова.
Надо же! Как тесновато бывает с роднёю.
Всюду они, и знакомых полно по столице.
На кухне полумрак и паутина, как будто бы вуаль висит на окнах. И большой черный паук на тончайших нежных лапках ходит из угла в угол по ней к чернеющим там и тут мухам.
Газовая плита заросла густым бархатным мхом, ибо давно не включалась. Это и понятно. Дойти бы до раскладушки, упасть и пожевать с закрытыми глазами что-нибудь из пакетов.
Чумаков Александр Петрович.
Вот я пришёл на сестру посмотреть этим утром.
Как же давно мы не виделись, Таня, с тобою.
Саша кино про меня в нашем цехе снимает.
Вот как бывает! Племянник расскажет про дядю.
Саша.
Я и не знал, что вы брат моей мамы, дядь Саша.
а Сценарист свой сценарий писал без понятий.
Второй брат Чумаковой (Зазнобинковой).
Я на втором этаже проживаю над Таней,
Ну а встречаемся разве по праздникам, может.
Майор Интендантский.
Я и не знал, что мы все в этой жизни встречались.
Дочь моя рядом живёт, против вашей квартиры.
Я же командую частью, в которой в моём подчиненьи
срочником был Сценарист, просвещая меня самиздатом…
Сценарист.
Да. Я и сам не пойму, как мы знаем друг друга?
Нитка какая-то тянется наших случайных касаний.
Но почему? Для чего? Нужно думать. Непросто всё это.
Сценарист посмотрел на паутину. При его взгляде паучок стал как-то бодро расти, при этом нервно взвизгивая бабьим голосом, пока, наконец, не превратился в многоногую толстую женщину, которая поразила не только самого Сценариста, но даже токаря Чумакова. Баба притопывала паучьими огромными ногами, а рука у нее была одна, похожая на длинный ухват, и скобой этого ухвата была прихвачена, как чугун со щами, готовый к постановке в печь, чёрная, будто выдолбленная и отполированная из мрамора муха, столь изящная в художественном смысле, что, казалось, её изготовил сам Камиль Клодель.
Все оторопели.
Один Чумаков не растерялся. Он взял со станины токарного станка комок концов, окунул их в белую эмульсию охлаждения, и плюхнул бабе на голову. Буквально в ту же минуту баба затихла, как затихают от укола буйные алкоголики в психлечебнице, уменьшилась, и плавно превратилась в нормальную Татьяну Петровну.
Зазнобинкова.
Снилось мне, будто бы сын прикоснулся губами
К сиське моей, как волчоночек к римской волчице.
Грудь моя полнилась животворящим напитком.
Маленький Саша сосал молочко до истомы.
Майор Интендантский.
Танечка, грудь твоя слаще любого нектара.
Я от сосков не могу оторвать свои губы.
Я в виноградник вхожу твой губительно страстный,
Преображаясь в младенца, рожденного тайно вне брака.
Сценарист.
Помню и я ваши груди, Татьяна Петровна.
Я утонул в наслажденьи, не виданном мною доселе.
И в те мгновенья сознал я себя эмбрионом,
в свет выходящим из лона богини рождений.
Зазнобинков предрайисполкома.
Я укрепляю единство семьи постоянно -
дочь Интендантского стала мне милою мамой.
К ней я хожу покачаться на старом диване,
чтоб появился на свет снова маленький Саша.
Даша Интендантская.
Я обожаю объятья любимого брата,
Вашего брата, Татьяна Петровна, другого.
Мы на втором этаже свили гнёздышко ласки,
И ничего нам не надо отныне другого.
Второй брат Чумаковой.
В детстве мы с Таней любили играть в папу с мамой.
Мы научились любви в нашем детстве семейном.
Делали то же, что делали папа и мама, -
Это нам дело казалось весьма интересным.
Чумаков (поёт).
Шумит станочек.
Поёт дружочек.
Слетает стружка,
Как пена с кружки.
Поёт дружочек.
Шумит станочек.
Как пена с кружки,
Слетает стружка.
Больной, вздрагивающий, шаткий Сценарист вскочил, едва не упав, сел за стол, схватил огрызок карандаша и на оберточной бумаге от селедки написал: «Я утонул в наслажденьи, не виданном мною доселе…» И дальше слова «доселе» ничего написать не смог. Застопорило его, онемела рука, в голове была каша. Обрывки сна еще держались на экране памяти, но как-то очень быстро таяли. Если бы картинки шли словами, Сценарист успел бы их зафиксировать. Но слов не было. И даже в тающих снах персонажи шевелили губами беззвучно, как будто на студии забыли под видеоряд подложить фонограмму.
- И ведь стихами все говорили! - воскликнул сам для себя Сценарист.
Стихи он никогда в жизни не сочинял. А тут! Черт знает что!
И так со Сценаристом происходило уже лет тридцать. Придёт феерический сон, смотрит его с дрожью восторга и внимания. А прочухается, всё вылетает из головы со скоростью чиха. А ведь после сценария о рабочем классе под названием "Я б в рабочие пошел", снятого тогда на Шаболовке, он написал еще три сценария для полнометражных художественных фильмов: о шахтёрах, о хлеборобах и о железнодорожниках. Таскал на «Мосфильм» и на студию Горького. Но его рукописи тонули в горах подобных произведений безвестных авторов.
О таких людях говорят, как о вечно подающих надежды. У него был в молодости период взлёта, выражавшийся, в общем-то, в мечтах. И мечты эти он непроизвольно связывал с профессиональной деятельностью. Иными словами, с работой по профессии. Его же подготовил сценарный факультет ВГИКа! Стало быть, Сценаристу нужна должность с зарплатой, причём с хорошей зарплатой, своя комната на студии, свой письменный стол, потому что какой профессионал будет писать в нерабочее время да еще, скажем, дома. Профессионал не спеша дома просыпается, умывается, бреется, съедает яйцо всмятку с маслом на белом хлебе, и идёт к машине. Ведь не будет же профессиональный сценарист ездить на трамвае или на метро! Профессионал работает только на студии в связке с режиссёрами и редакторами. А как же без редактора? Сценарист свой фильм про завод, где Чумакова снимали, десять раз переписывал согласно совершенно справедливым замечаниям сначала редактора фильма, а затем главного редактора студии, а потом уж правил замечания уполномоченного Главлита. Профессионализм требует очень серьезной и кропотливой работы. Никакой отсебятины.
Вот за эти положительные качества Сценаристу предложили работу в Госкомитете по радиовещанию и телевидению. Конечно, здесь ещё послужил этому ходу переезд студии с Шаболовки в Останкино. Сценаристу никак не хотелось ездить в такую даль. Он жил тогда с женой и с ребёнком на Мытной улицы, и на работу ходил пешком, мечтая о крупных гонорарах и своей машине. На новой работе сценарии писать было не нужно, хотя Сценарист по инерции завершил те, упоминавшиеся сценарии, но, когда ему отказали, он про них забыл. Потому что в комитете царила совершенно иная атмосфера, связанная, прежде всего, с изображением деятельности. Лет пять Сценарист изображал её мастерски, но потом как-то незаметно каждый день отмечался рюмочками, от нечего делать, ведь не будешь же все восемь часов неотрывно перекладывать бумаги с одного угла стола на другой!
Тут Сценарист поднес к глазам карандаш и сказал ему:
- Ну чего ты все пишешь, чего ты всё рыпаешься?! Ну кто возьмет этот сценарий?!
Он с силой швырнул огрызок карандаша в угол, откуда шарахнулся исхудавший фиолетовый кот, не кормленный неделю.
Господи, как не хватает того, кто когда-то был рядом.
Жизнь пронеслась, как под горку трамвай от вокзала.
Я всё ждала обновлений моих сновидений,
но оказалось, что сон дальновидней моих представлений о жизни.
Саша.
Слышу, стихами теперь говорит моя мама?
Зазнобинкова.
Это тебе показалось, сыночек, спросонья.
Поздно пришёл ты вчера. И немного поддатый…
Саша.
Я уж не помню, как все мы со студии вышли.
С этой картиной без водки никак мы не можем….
Вон Сценарист пробудился. И он подтвердит это дело.
Сценарист.
Вы так прекрасны, Татьяна Петровна, как утро…
Правда, моя голова переполнена бредом.
Мы ведь вчера на заводе снимали две смены.
И оказалось, что токарь - ваш брат, Александр Петрович!
Зазнобинкова.
Надо же! Как тесновато бывает с роднёю.
Всюду они, и знакомых полно по столице.
На кухне полумрак и паутина, как будто бы вуаль висит на окнах. И большой черный паук на тончайших нежных лапках ходит из угла в угол по ней к чернеющим там и тут мухам.
Газовая плита заросла густым бархатным мхом, ибо давно не включалась. Это и понятно. Дойти бы до раскладушки, упасть и пожевать с закрытыми глазами что-нибудь из пакетов.
Чумаков Александр Петрович.
Вот я пришёл на сестру посмотреть этим утром.
Как же давно мы не виделись, Таня, с тобою.
Саша кино про меня в нашем цехе снимает.
Вот как бывает! Племянник расскажет про дядю.
Саша.
Я и не знал, что вы брат моей мамы, дядь Саша.
а Сценарист свой сценарий писал без понятий.
Второй брат Чумаковой (Зазнобинковой).
Я на втором этаже проживаю над Таней,
Ну а встречаемся разве по праздникам, может.
Майор Интендантский.
Я и не знал, что мы все в этой жизни встречались.
Дочь моя рядом живёт, против вашей квартиры.
Я же командую частью, в которой в моём подчиненьи
срочником был Сценарист, просвещая меня самиздатом…
Сценарист.
Да. Я и сам не пойму, как мы знаем друг друга?
Нитка какая-то тянется наших случайных касаний.
Но почему? Для чего? Нужно думать. Непросто всё это.
Сценарист посмотрел на паутину. При его взгляде паучок стал как-то бодро расти, при этом нервно взвизгивая бабьим голосом, пока, наконец, не превратился в многоногую толстую женщину, которая поразила не только самого Сценариста, но даже токаря Чумакова. Баба притопывала паучьими огромными ногами, а рука у нее была одна, похожая на длинный ухват, и скобой этого ухвата была прихвачена, как чугун со щами, готовый к постановке в печь, чёрная, будто выдолбленная и отполированная из мрамора муха, столь изящная в художественном смысле, что, казалось, её изготовил сам Камиль Клодель.
Все оторопели.
Один Чумаков не растерялся. Он взял со станины токарного станка комок концов, окунул их в белую эмульсию охлаждения, и плюхнул бабе на голову. Буквально в ту же минуту баба затихла, как затихают от укола буйные алкоголики в психлечебнице, уменьшилась, и плавно превратилась в нормальную Татьяну Петровну.
Зазнобинкова.
Снилось мне, будто бы сын прикоснулся губами
К сиське моей, как волчоночек к римской волчице.
Грудь моя полнилась животворящим напитком.
Маленький Саша сосал молочко до истомы.
Майор Интендантский.
Танечка, грудь твоя слаще любого нектара.
Я от сосков не могу оторвать свои губы.
Я в виноградник вхожу твой губительно страстный,
Преображаясь в младенца, рожденного тайно вне брака.
Сценарист.
Помню и я ваши груди, Татьяна Петровна.
Я утонул в наслажденьи, не виданном мною доселе.
И в те мгновенья сознал я себя эмбрионом,
в свет выходящим из лона богини рождений.
Зазнобинков предрайисполкома.
Я укрепляю единство семьи постоянно -
дочь Интендантского стала мне милою мамой.
К ней я хожу покачаться на старом диване,
чтоб появился на свет снова маленький Саша.
Даша Интендантская.
Я обожаю объятья любимого брата,
Вашего брата, Татьяна Петровна, другого.
Мы на втором этаже свили гнёздышко ласки,
И ничего нам не надо отныне другого.
Второй брат Чумаковой.
В детстве мы с Таней любили играть в папу с мамой.
Мы научились любви в нашем детстве семейном.
Делали то же, что делали папа и мама, -
Это нам дело казалось весьма интересным.
Чумаков (поёт).
Шумит станочек.
Поёт дружочек.
Слетает стружка,
Как пена с кружки.
Поёт дружочек.
Шумит станочек.
Как пена с кружки,
Слетает стружка.
Больной, вздрагивающий, шаткий Сценарист вскочил, едва не упав, сел за стол, схватил огрызок карандаша и на оберточной бумаге от селедки написал: «Я утонул в наслажденьи, не виданном мною доселе…» И дальше слова «доселе» ничего написать не смог. Застопорило его, онемела рука, в голове была каша. Обрывки сна еще держались на экране памяти, но как-то очень быстро таяли. Если бы картинки шли словами, Сценарист успел бы их зафиксировать. Но слов не было. И даже в тающих снах персонажи шевелили губами беззвучно, как будто на студии забыли под видеоряд подложить фонограмму.
- И ведь стихами все говорили! - воскликнул сам для себя Сценарист.
Стихи он никогда в жизни не сочинял. А тут! Черт знает что!
И так со Сценаристом происходило уже лет тридцать. Придёт феерический сон, смотрит его с дрожью восторга и внимания. А прочухается, всё вылетает из головы со скоростью чиха. А ведь после сценария о рабочем классе под названием "Я б в рабочие пошел", снятого тогда на Шаболовке, он написал еще три сценария для полнометражных художественных фильмов: о шахтёрах, о хлеборобах и о железнодорожниках. Таскал на «Мосфильм» и на студию Горького. Но его рукописи тонули в горах подобных произведений безвестных авторов.
О таких людях говорят, как о вечно подающих надежды. У него был в молодости период взлёта, выражавшийся, в общем-то, в мечтах. И мечты эти он непроизвольно связывал с профессиональной деятельностью. Иными словами, с работой по профессии. Его же подготовил сценарный факультет ВГИКа! Стало быть, Сценаристу нужна должность с зарплатой, причём с хорошей зарплатой, своя комната на студии, свой письменный стол, потому что какой профессионал будет писать в нерабочее время да еще, скажем, дома. Профессионал не спеша дома просыпается, умывается, бреется, съедает яйцо всмятку с маслом на белом хлебе, и идёт к машине. Ведь не будет же профессиональный сценарист ездить на трамвае или на метро! Профессионал работает только на студии в связке с режиссёрами и редакторами. А как же без редактора? Сценарист свой фильм про завод, где Чумакова снимали, десять раз переписывал согласно совершенно справедливым замечаниям сначала редактора фильма, а затем главного редактора студии, а потом уж правил замечания уполномоченного Главлита. Профессионализм требует очень серьезной и кропотливой работы. Никакой отсебятины.
Вот за эти положительные качества Сценаристу предложили работу в Госкомитете по радиовещанию и телевидению. Конечно, здесь ещё послужил этому ходу переезд студии с Шаболовки в Останкино. Сценаристу никак не хотелось ездить в такую даль. Он жил тогда с женой и с ребёнком на Мытной улицы, и на работу ходил пешком, мечтая о крупных гонорарах и своей машине. На новой работе сценарии писать было не нужно, хотя Сценарист по инерции завершил те, упоминавшиеся сценарии, но, когда ему отказали, он про них забыл. Потому что в комитете царила совершенно иная атмосфера, связанная, прежде всего, с изображением деятельности. Лет пять Сценарист изображал её мастерски, но потом как-то незаметно каждый день отмечался рюмочками, от нечего делать, ведь не будешь же все восемь часов неотрывно перекладывать бумаги с одного угла стола на другой!
Тут Сценарист поднес к глазам карандаш и сказал ему:
- Ну чего ты все пишешь, чего ты всё рыпаешься?! Ну кто возьмет этот сценарий?!
Он с силой швырнул огрызок карандаша в угол, откуда шарахнулся исхудавший фиолетовый кот, не кормленный неделю.
"Наша улица” №164 (7)
июль 2013
