Дмитрий Шеваров
«Истинный
мудрец равняется по вечности»
О человеке,
избравшем своей стезей служение памяти Максимилиана Волошина
В последнем
номере прошлого года мы опубликовали очерк Дмитрия Шеварова «Часы доктора
Волянского». Завершался очерк словами: «Эта публикация не могла бы состояться
без трудов Владимира Петровича Купченко…» Читатели попросили нас подробнее
рассказать об этом человеке.
Взяв в руки
свежеотпечатанный том из собрания сочинений Максимилиана Волошина (спасибо
издательству «Эллис Лак», осуществляющему этот проект), многие ли заметят на
титульном листе мелко набранную строчку: «Под общей редакцией В.П.Купченко»?
Если и заметят, то, боюсь, лишь потому, что фамилия Купченко обведена траурной
рамкой…
Владимир Петрович Купченко – основатель и первый директор Дома-музея М.А.Волошина в Коктебеле, биограф поэта, самый авторитетный исследователь его творческого наследия.
Володя родился в Свердловске 12 июня 1938 года в семье инженеров. С серебряной медалью окончил школу. Поступил на факультет журналистики Уральского государственного университета имени А.М.Горького. За хорошее знание английского языка и несколько респектабельную по тем временам манеру одеваться друзья прозвали его Джоном.
Вот что рассказывала мне недавно однокурсница Владимира Купченко (и мой университетский преподаватель!) Лена Ивановна Фролова – человек удивительной отзывчивости, памятливости и душевного тепла: «Поступил Володя с нами, в 1955-м, а закончил на год нас позднее, уходил в академку. Жил он, по-моему, на «Уралмаше». Он всегда был непубличным человеком. Характерно вот это сохранившееся фото: 4-й курс, колхоз. На снимке Володя в стороне, опустил голову, думает о чем-то своем и одет не в ватник, как почти все, а в пальто, на голове – белая кепка… После встречи нашего курса в 1980 году – а встречались мы по поводу двадцатилетия со дня окончания университета – Володя очень часто писал мне, давая всякие поручения по работе. Порой я ворчала: накидает вопросов, а чтобы найти ответ, надо столько перелопатить, разыскать, да еще связно рассказать. Он был настоящий исследователь, пунктуалист, дотошный…»
В 1961 году у Володи родилась идея, о которой он рассказывал потом так: «Я представил человека, который ищет свою возлюбленную “по всему свету”. Подумалось: а ведь это не так уж тягостно: по всему-то свету...»
И вот летом вместе с двумя однокурсниками Володя сел в Ленинграде на электричку. Друзья отъехали двадцать километров от города и «встали на тропу». Они шли по дороге, распевая Уитмена:
Владимир Петрович Купченко – основатель и первый директор Дома-музея М.А.Волошина в Коктебеле, биограф поэта, самый авторитетный исследователь его творческого наследия.
Володя родился в Свердловске 12 июня 1938 года в семье инженеров. С серебряной медалью окончил школу. Поступил на факультет журналистики Уральского государственного университета имени А.М.Горького. За хорошее знание английского языка и несколько респектабельную по тем временам манеру одеваться друзья прозвали его Джоном.
Вот что рассказывала мне недавно однокурсница Владимира Купченко (и мой университетский преподаватель!) Лена Ивановна Фролова – человек удивительной отзывчивости, памятливости и душевного тепла: «Поступил Володя с нами, в 1955-м, а закончил на год нас позднее, уходил в академку. Жил он, по-моему, на «Уралмаше». Он всегда был непубличным человеком. Характерно вот это сохранившееся фото: 4-й курс, колхоз. На снимке Володя в стороне, опустил голову, думает о чем-то своем и одет не в ватник, как почти все, а в пальто, на голове – белая кепка… После встречи нашего курса в 1980 году – а встречались мы по поводу двадцатилетия со дня окончания университета – Володя очень часто писал мне, давая всякие поручения по работе. Порой я ворчала: накидает вопросов, а чтобы найти ответ, надо столько перелопатить, разыскать, да еще связно рассказать. Он был настоящий исследователь, пунктуалист, дотошный…»
В 1961 году у Володи родилась идея, о которой он рассказывал потом так: «Я представил человека, который ищет свою возлюбленную “по всему свету”. Подумалось: а ведь это не так уж тягостно: по всему-то свету...»
И вот летом вместе с двумя однокурсниками Володя сел в Ленинграде на электричку. Друзья отъехали двадцать километров от города и «встали на тропу». Они шли по дороге, распевая Уитмена:
Пешком, с
легким сердцем выхожу
на большую дорогу,
Я здоров и свободен,
весь мир предо мною…
на большую дорогу,
Я здоров и свободен,
весь мир предо мною…
«Двигаться
мы решили с севера на юг, “вслед за солнцем”, – вспоминал Владимир Петрович, –
зимой становиться на заработки, а весной возобновлять поход…» В пути они читали
друг другу стихи, изучали звездное небо и испанский язык. Володя писал домой
маме: «Будем ходить по земле русской. А подойдут к концу деньги – устроимся! на
месяц-другой поработать. И – дальше... Надо делать свою жизнь, мама».
К Новому году друзья добрались до Крыма и пришли в Дом Волошина, который уже тогда был овеян легендами. Их встретила 74-летняя вдова поэта Мария Степановна. Она оказалась вовсе не ветхой старушкой, как им представлялось, а весьма бодрой и храброй женщиной. «Появление трех заросших щетиной, мокрых и грязных детин ее не смутило: мы были усажены пить чай. Разговор перешел на Волошина, мы слушали, разинув рты…»
По ходу беседы выяснилось, что Мария Степановна (дама с весьма сложным, неуживчивым характером) в очередной раз ищет помощника по обширному хозяйству Дома поэта. И Купченко принимает неожиданное для своих попутчиков решение: «Остаюсь в доме Волошина!»
Ребята ушли в Керчь, а он остался в Коктебеле на долгие годы. Мария Степановна не сразу поняла этот удивительный поступок молодого человека, но спустя десять лет надписала ему альбом Волошина такими словами: «Спасибо, Володя, за жертвенное служение Максиной памяти, и пусть тебе будет благо…»
Когда Володя поделился с ней своей мечтой поступить во ВГИК, Мария Степановна написала письмо своему другу Александру Яковлевичу Каплеру: «Милый хороший мой Люся, прости, что беспокою тебя, направляя подателя этого письма Володю Купченко. Это хороший парень. Я его знаю. Он хочет выбиться в люди. Ему нужно помочь. Он упорен в труде, честен и морально здоров. Жил у меня две зимы, помогал мне в моем тяжелом быту. Здесь женился, есть ребенок, и ему очень трудно материально. Никакой работы не гнушается. Хочет писать и что-то пишет. Но ему нужно еще многому учиться. Помоги ему, направь, посоветуй. Я тебя, милый Люсенька, очень прошу…»
Со ВГИКом ничего не вышло, хотя Купченко успел написать сценарий фильма про среднеазиатских шахтеров, для чего на несколько месяцев уезжал в Киргизию.
А потом он вновь вернулся в Коктебель. Сторожил Дом, носил Марии Степановне продукты и лекарства, разбирал библиотеку и архив, внося все книги и вещи в каталоги и делая описи для будущего музея (он открылся только в 1975 году), по крупицам составлял летопись жизни и творчест ва Волошина, водил экскурсии. Жил сначала в общежитии, а в 1971 году получил комнатку около восьми квадратных метров в Доме поэта. При Волошине она служила кладовкой, а под ее полом был погреб, где всю зиму стояла вода. Но радость Володи была так велика, что он написал стихи «На вселение в Дом поэта»:
К Новому году друзья добрались до Крыма и пришли в Дом Волошина, который уже тогда был овеян легендами. Их встретила 74-летняя вдова поэта Мария Степановна. Она оказалась вовсе не ветхой старушкой, как им представлялось, а весьма бодрой и храброй женщиной. «Появление трех заросших щетиной, мокрых и грязных детин ее не смутило: мы были усажены пить чай. Разговор перешел на Волошина, мы слушали, разинув рты…»
По ходу беседы выяснилось, что Мария Степановна (дама с весьма сложным, неуживчивым характером) в очередной раз ищет помощника по обширному хозяйству Дома поэта. И Купченко принимает неожиданное для своих попутчиков решение: «Остаюсь в доме Волошина!»
Ребята ушли в Керчь, а он остался в Коктебеле на долгие годы. Мария Степановна не сразу поняла этот удивительный поступок молодого человека, но спустя десять лет надписала ему альбом Волошина такими словами: «Спасибо, Володя, за жертвенное служение Максиной памяти, и пусть тебе будет благо…»
Когда Володя поделился с ней своей мечтой поступить во ВГИК, Мария Степановна написала письмо своему другу Александру Яковлевичу Каплеру: «Милый хороший мой Люся, прости, что беспокою тебя, направляя подателя этого письма Володю Купченко. Это хороший парень. Я его знаю. Он хочет выбиться в люди. Ему нужно помочь. Он упорен в труде, честен и морально здоров. Жил у меня две зимы, помогал мне в моем тяжелом быту. Здесь женился, есть ребенок, и ему очень трудно материально. Никакой работы не гнушается. Хочет писать и что-то пишет. Но ему нужно еще многому учиться. Помоги ему, направь, посоветуй. Я тебя, милый Люсенька, очень прошу…»
Со ВГИКом ничего не вышло, хотя Купченко успел написать сценарий фильма про среднеазиатских шахтеров, для чего на несколько месяцев уезжал в Киргизию.
А потом он вновь вернулся в Коктебель. Сторожил Дом, носил Марии Степановне продукты и лекарства, разбирал библиотеку и архив, внося все книги и вещи в каталоги и делая описи для будущего музея (он открылся только в 1975 году), по крупицам составлял летопись жизни и творчест ва Волошина, водил экскурсии. Жил сначала в общежитии, а в 1971 году получил комнатку около восьми квадратных метров в Доме поэта. При Волошине она служила кладовкой, а под ее полом был погреб, где всю зиму стояла вода. Но радость Володи была так велика, что он написал стихи «На вселение в Дом поэта»:
Итак,
справляю новоселье!
Пусть это тесное жилье
Глядит монашескою кельей –
Душа здесь птицею поет!
Пусть украшеньем скудным служат
Стол письменный да книг ряды –
Но что еще поэту нужно,
Помимо хлеба и воды?..
Пусть это тесное жилье
Глядит монашескою кельей –
Душа здесь птицею поет!
Пусть украшеньем скудным служат
Стол письменный да книг ряды –
Но что еще поэту нужно,
Помимо хлеба и воды?..
Однажды
среди посетителей Дома Волошина оказался священник Александр Мень. Через
некоторое время Владимир Купченко крестился и стал духовным чадом отца
Александра, а батюшка не только благословил труды молодого ученого, но и
вызвался помогать.
11 сентября 1973 года о. Александр писал Владимиру Купченко: «Я отношусь к Вашей работе не просто как к литературному исследованию. Наше время в высшей степени нуждается в «отцах»… Ведь «возрождая» их, мы залечиваем разрыв творческой и духовной традиции, который произошел в бурные годы…»
В декабре 1973 года Владимир Купченко впервые приехал к о. Александру в Семхоз. Они проговорили допоздна. Наиболее важные слова батюшки Владимир записал потом в своем дневнике: «У нас нет морального права судить людей – и мы не можем судить объективно. Мы в людях должны ценить образ и подобие Божие. Если с человеком случится какая-то гадость, надо жалеть его. В этом секрет и мудрости. Волошин всех понимал – и в этом разгадка его благожелательности. Истинный мудрец равняется по вечности…»
Обстановка вокруг коктебельского Дома поэта в ту пору была сложной. Купченко приходилось работать под пристальным вниманием с одной стороны местных властей, а с другой – фрондирующей богемы. Жизнь была полна и опасностей, и соблазнов. Выстоять помогла духовная поддержка отца Александра.
В 1974 году отец Александр писал Владимиру Купченко: «Я больше, чем когда-либо, чувствую важность того, что Вы делаете, и Вашу провиденциальную призванность в этом деле. Она особенно ощутима на фоне пустоты и болтовни, которые мы все чаще наблюдаем вокруг…»
Из письма отца Александра Меня Владимиру Купченко от 11 января 1983 года: «Если дело встречает сопротивление, значит, оно важное и нужное. Силы тьмы оказывают это сопротивление не случайно. Не унывайте…»
20 апреля 1983 года на квартиру к Владимиру Купченко пришли сотрудники КГБ, три дня шел обыск. Были изъяты личные дневники, Библия, машинопись книги о Волошине, эмигрантские издания, письма о. Александра… После допросов в КГБ Владимира Петровича лишили возможности возглавлять созданный им музей, не разрешили остаться в Доме поэта даже простым научным сотрудником. Пришлось, как и в юности, идти в сторожа.
В 1985 году Владимир Петрович был вынужден вместе с женой и сыном покинуть Коктебель. Он поселился под Ленинградом, продолжая (почти круглосуточно!) работать над собранием сочинений М.Волошина уже в Пушкинском Доме.
В 1989 году Владимиру Петровичу отдали арестованный при обыске архив, но в Крым он уже не вернулся. В 1998 году, в интервью крымскому издателю Дмитрию Лосеву, ученый с горечью признался: «События пятнадцатилетней давности навсегда отравили любимые места. Мне больно вспоминать эти горы, холмы… Я по-прежнему вижу Коктебель и Дом Волошина во сне, но жить там уже не в состоянии и не хочу…»
Здоровье его было подорвано, обострились проблемы со зрением. В последнем письме, которое я получил от него в октябре 2002 года, Владимир Петрович писал: «Надеюсь, еще удастся познакомиться лично, – это уже в следующем году (е.б.ж.)…»
Встретиться нам так и не довелось. Владимир Петрович скончался 2 июня 2004 года.
Один из его учеников написал в дни прощания: «Он воскресил творчество Максимилиана Волошина в то время, когда это было непосильно другим…»
В нынешнем году Владимиру Петровичу Купченко исполнилось бы 75 лет.
11 сентября 1973 года о. Александр писал Владимиру Купченко: «Я отношусь к Вашей работе не просто как к литературному исследованию. Наше время в высшей степени нуждается в «отцах»… Ведь «возрождая» их, мы залечиваем разрыв творческой и духовной традиции, который произошел в бурные годы…»
В декабре 1973 года Владимир Купченко впервые приехал к о. Александру в Семхоз. Они проговорили допоздна. Наиболее важные слова батюшки Владимир записал потом в своем дневнике: «У нас нет морального права судить людей – и мы не можем судить объективно. Мы в людях должны ценить образ и подобие Божие. Если с человеком случится какая-то гадость, надо жалеть его. В этом секрет и мудрости. Волошин всех понимал – и в этом разгадка его благожелательности. Истинный мудрец равняется по вечности…»
Обстановка вокруг коктебельского Дома поэта в ту пору была сложной. Купченко приходилось работать под пристальным вниманием с одной стороны местных властей, а с другой – фрондирующей богемы. Жизнь была полна и опасностей, и соблазнов. Выстоять помогла духовная поддержка отца Александра.
В 1974 году отец Александр писал Владимиру Купченко: «Я больше, чем когда-либо, чувствую важность того, что Вы делаете, и Вашу провиденциальную призванность в этом деле. Она особенно ощутима на фоне пустоты и болтовни, которые мы все чаще наблюдаем вокруг…»
Из письма отца Александра Меня Владимиру Купченко от 11 января 1983 года: «Если дело встречает сопротивление, значит, оно важное и нужное. Силы тьмы оказывают это сопротивление не случайно. Не унывайте…»
20 апреля 1983 года на квартиру к Владимиру Купченко пришли сотрудники КГБ, три дня шел обыск. Были изъяты личные дневники, Библия, машинопись книги о Волошине, эмигрантские издания, письма о. Александра… После допросов в КГБ Владимира Петровича лишили возможности возглавлять созданный им музей, не разрешили остаться в Доме поэта даже простым научным сотрудником. Пришлось, как и в юности, идти в сторожа.
В 1985 году Владимир Петрович был вынужден вместе с женой и сыном покинуть Коктебель. Он поселился под Ленинградом, продолжая (почти круглосуточно!) работать над собранием сочинений М.Волошина уже в Пушкинском Доме.
В 1989 году Владимиру Петровичу отдали арестованный при обыске архив, но в Крым он уже не вернулся. В 1998 году, в интервью крымскому издателю Дмитрию Лосеву, ученый с горечью признался: «События пятнадцатилетней давности навсегда отравили любимые места. Мне больно вспоминать эти горы, холмы… Я по-прежнему вижу Коктебель и Дом Волошина во сне, но жить там уже не в состоянии и не хочу…»
Здоровье его было подорвано, обострились проблемы со зрением. В последнем письме, которое я получил от него в октябре 2002 года, Владимир Петрович писал: «Надеюсь, еще удастся познакомиться лично, – это уже в следующем году (е.б.ж.)…»
Встретиться нам так и не довелось. Владимир Петрович скончался 2 июня 2004 года.
Один из его учеников написал в дни прощания: «Он воскресил творчество Максимилиана Волошина в то время, когда это было непосильно другим…»
В нынешнем году Владимиру Петровичу Купченко исполнилось бы 75 лет.
Газета «Первое
сентября» №02 (суббота),
26.01.2013
