Людмила Осокина родилась в Барнауле Алтайского края. Училась в Московском государственном историко-архивном институте на факультете архивного дела. Работала корреспондентом и обозревателем в таких изданиях как «Клуб», «Юность», «Профсоюзы», а также книжным редактором в ИИД «Профиздат». Стихи Людмилы неоднократно появлялись в печати, в таких изданиях, как «Ленинское знамя», «Московский комсомолец», «Вечерняя Москва», «Юность», «Сельская молодежь», «Гудок», «Истоки», «Лесная новь», «Клуб», «Дети Ра», «Эолова арфа», «НГ Ex libris», «Кольцо А», «День поэзии-2010». Первая книга «Природы затаенное дыханье» вышла в 1996 году в Москве в Издательском Доме Русанова. В конце 2010 в издательстве «Время» вышла книга стихов и романсов «Кофейная девушка». Людмила Осокина является Королевой поэзии праздников «МК». Член Московского Союза литераторов. Член Союза писателей Москвы с 2007 года. Главный редактор Библиотечки поэзии Союза писателей Москвы. Вдова поэта Юрия Влодова. Живет в Москве.
Людмила Осокина
НЕВИДИМЫЙ ГЕНИЙ
К 80-летию со дня рождения поэта Юрия Влодова
К 80-летию со дня рождения поэта Юрия Влодова
6 декабря 2012
года исполняется 80 лет со дня рождения легендарного поэта-диссидента
Юрия Влодова (1932 – 2009), автора всем известной политической шутки
«Прошла зима, настало лето. Спасибо партии за это!».
Кроме этой шутки массовому читателю почти ничего неизвестно об этом замечательном поэте и о его, не менее замечательном творчестве. А творчество это обширно и многообразно. Но волею судеб поэт попал в своеобразную зону невидимости. Почему же так получилось?
Кроме этой шутки массовому читателю почти ничего неизвестно об этом замечательном поэте и о его, не менее замечательном творчестве. А творчество это обширно и многообразно. Но волею судеб поэт попал в своеобразную зону невидимости. Почему же так получилось?
«Он один из тех, кого раздирали на цитаты, а имя старались не упоминать».
Евгений Лесин
Евгений Лесин
«Быть может, он великий, безвестный катакомбный поэт!..».
Тимур Зульфикаров
Тимур Зульфикаров
Влодов был одним из
самых заподполенных поэтов-диссидентов, поэтому его творческая
биография изобилует самыми разнообразными легендами и мифами. Широкой
публике о нем мало что известно, хотя его самого в литературной и
окололитературной среде в те годы, в годы застоя, знали неплохо.
«Его знали, но знание свое скрывали», – скажет об этом Евгений Лесин. Ни в прессе, ни в каких-либо официальных местах его имя старались не упоминать. Почему так? Потому что он был в черных списках у соответствующих органов.
Влодов знал об этой своей черной метке, поэтому особо никуда и не стремился, довольствуясь случайными публикациями в каких-то случайных и вовсе в нелитературных местах, еще более редкими выступлениями, а также славой гениального поэта в узких кругах московской литературной богемы.
Слава эта давала ему то немногое, что ему было необходимо для жизни: кров, хлеб, вино и женщин. И дальнейшую возможность писать свои гениальные стихи.
По возрасту Влодов принадлежал к поколению шестидесятников, но, конечно, попасть в эту их обойму никак не мог, поскольку это был государственный проект, а ни к каким подобным проектам его и на дух не подпускали, что он там не напиши. Ясное дело, что собственно поэтический талант Советской властью в расчет не брался, или, скорее, брался, но только на заметку соответствующими органами, поскольку представлял опасность для существующей системы. Таланту у избранников власти полагалось быть, но только в небольших количествах и чисто для прикрытия.
У Влодова таланта было слишком много, поэтому ставить на него в важных государственных делах было нельзя. Он являлся неуправляемым, и на него никак нельзя было положиться. А литература – это ведь тоже политика. И рисковать было нельзя. Поэтому Влодову во все важные государственные проекты, были ли то «поэты-шестидесятники», либо «военные поэты», или просто «тихие лирики», вход был заказан.
Да и помимо послушания для участия в этих проектах требовалась красивая биография. И даже более, чем собственно литературная одаренность. Перефразируя известную рекламу можно сказать: «Талант – ничто! Имидж – всё!». А имидж у Влодова с точки зрения Советской власти был абсолютно никудышным.
Конечно, все эти «черные метки» и «белые пятна» только прибавляли его личности легендарности и в конечном итоге играли за, а не против. Но в реальной жизни это вряд ли вселяло во Влодова оптимизм. Поклонникам его творчества, может, и приятно было смаковать какие-либо, из ряда вон выходящие очередные факты и события его жизни, но ему самому проживать такую жизнь было весьма непросто.
К слову сказать, диссидентом он таким уж ярым вовсе не был, в том классическом понимании, в каком обычно употребляют это слово. Диссидент – это оппозиционер, противостоящий властям, ненавидящий эту власть, эту систему, и мечтающий о другой, более лучшей и справедливой. Литературные диссиденты обычно клеймили власть в своих творениях, и позиция их в отношении властей была четкая и осмысленная.
Влодов же, на самом деле, своим творчеством и позицией властям особо не противостоял. Да, в годы молодости им был написан ряд антисоветских стихов, которые загубили отчасти его литературную карьеру. Но потом он счел это молодежным ребячеством и перестал подобные стихи писать. Он попробовал себя на этой стезе, понял, что делает всё это, как всегда, лучше всех, поэтому и потерял к этому делу интерес, поскольку интерес этот был мимолетным. Диссидентствовать в стихах Влодову скоро наскучило, и он переключился на писание стихов с очень серьезной тематикой и проблематикой.
Влодов стал скорее внутренним диссидентом, он противостоял властям не столько творчеством, сколько образом жизни, образ этот был неправильным, диссидентским, антисоветским. В те благополучные годы, когда все жили более-менее устроенно, он же, напротив, жил как последний бомж: скитался, не имел документов, нигде не работал, да вдобавок еще и пьянствовал и развратничал напропалую. Таким образом, всей своей жизнью, неустроенной и погибельной, Влодов отрицал такое мироустройство, такое общество, такую власть. Ведь если один из самых лучших поэтов в стране загнан жизнью в такую бяку, что дальше некуда, то что можно сказать хорошего о такой власти, о такой системе? Ничего. Вот это и было настоящее, подлинное диссидентство, жизненный нонконформизм.
Такой образ жизни был по достоинству оценен только органами, где Влодова занесли в самые черные списки и сочли очень опасной фигурой. Поэтому от его вредного влияния старались, как могли, оградить перспективную творческую молодежь. Его пытались не подпускать не только к святая святых – к Союзу писателей, но и к Литературному институту, и даже к общежитию оного. Но не всегда это еще и получалось. Влодов, куда ему надо, умел проникать, несмотря ни на какие запреты. Одно время, во годы оны, Влодов вместе с Рубцовым захаживал в общежитие Литинститута, устраивая в комнатах студентов пьянки и всяческие безобразия. Поэтому на вахте даже повесили объявление: «Рубцова и Яврея не пускать!». Явреем был, конечно же, Влодов. Влодов по национальности был полукровкой: мама являлась русской, а папа – евреем, ну а внешность он имел чисто еврейскую.
Это что касается жизни. Что касается творчества, то Влодов, писавший в то время самые разнообразные стихи, не только диссидентские, но и пейзажные, бытовые, о любви и прочее, вдруг начал писать о Великой Отечественной войне.
Стихи эти у него получились очень хорошими, но поскольку он военным поэтом не числился, в обойму поэтов-фронтовиков не входил, эти его стихи в итоге так и пропали бестолку. Конечно, ряд стихотворений ему удалось опубликовать в некоторых местах, в том числе и в «МК», но они прошли незамеченными.
Потому что его, так сказать, электорат, от него, как от поэта-диссидента, военных стихов не ждал, а поэты-фронтовики не знали, как к такому новоявленному коллеге отнестись, что с этим делать. От партии вроде как никаких указаний на этот счет не поступало, ну и они сделали вид, что ничего такого и как бы не произошло. Как высказался Равиль Бухараев в своей статье о творчестве Влодова: «Никто не потеснился тогда».
А диссидентских кругах признали только одно его военное стихотворение, в котором усмотрели какой-то иронический подтекст, это «Памяти маршала Жукова». Ну, наверное, еще и потому, что оно перекликалось с одноименным стихотворением Бродского. Это стихотворение о Жукове Влодова всё время просили прочесть на каких-то диссидентских сборищах, и были в восторге от него.
Это же стихотворение заметит впоследствии и известный критик Евгений Сидоров и выскажется о нем в том плане, что это стихотворение никак не хуже стихотворения Бродского, а даже и сильнее гораздо.
Так что в годы застоя даже имея такие проходные для печати военные стихи, Влодов так и не смог с ними толком никуда продвинуться, довольствуясь лишь случайными, разовыми публикациями некоторых стихов, которые ничего, по большому счету, в его судьбе не решали.
Таким образом, для того, чтобы иметь, так сказать, некое моральное право не просто писать стихи о войне, но и быть военным поэтом, надо было иметь соответствующий имидж – имидж поэта-фронтовика. Кто попало не имел право прикасаться к этой святой для государства теме. Да, вот так, и никак не иначе.
Еще одна важная тема Влодовских писаний – это стихи на историческую тематику, своеобразная такая портретная поэтическая живопись: образы царей, королей, полководцев, поэтов…Они собраны в книгу «Портреты». Влодову было интересно работать в этой области и у него получились замечательные портреты Чингиз-хана, Наполеона, Ивана Грозного, Петра Первого, Екатерины Великой, также как и портреты своих собратьев по перу, писателей и поэтов прошлого. Среди них Пушкин, Лермонтов, Толстой, Достоевский, Есенин, Блок, Мандельштам…Как выскажется об этой его теме поэт-эмигрант Борис Кочерга, живущий сейчас в Нью-Йорке, «его портреты такого художественного уровня и значимости, как те великие, которые там изображены».
В жанре портретной литературной живописи уже дозволялось работать многим, эта тема не была такой уж святой, как тема войны. Хотя… если дело касалось истории России, то опять же вступали негласные правила игры: инородцы в этом деле не приветствовались, особенно с такими, явно не русскими лицами и фактами биографии, что «наполовину еврей». Если бы национальность была какой-нибудь другой, этому еще не придали бы такого значения. Но такая национальность для автора, пишущего о важных фактах русской истории была слишком вызывающей. Так что никак не положено было таких авторов двигать, давать им зеленый путь. Поэтому и стихи Влодова на историческую тематику оказались в ту пору в своеобразной зоне невидимости.
Есть у Влодова и стихи о полукровстве, о нелегкой судьбе человека с таким происхождением. Ведь весь драматизм еще был в том, что это самое полукровство сыграло с Влодовом злую шутку, он лишался покровительства и тех, и других. Никто не смел взять его на знамя: русские считали его евреем, а евреи – русским. И в чем-то другом ни одну из сторон убедить было нельзя.
Влодов от обиды и безысходности в свое время хотел создать союз полукровок, объединив в нем всех, таких же обездоленных подобным происхождением, как и он сам. И надеялся, создав такой союз, отомстить всем своим обидчикам. Он считал полукровок гораздо более умными и талантливыми, чем людей с чистыми кровями.
Обида у него была, в первую очередь, на русских, среди которых он жил и для которых он был просто евреем. Никакую русскую маму они у него не признавали, видя его жгучую еврейскую внешность, огромный нос, картавость. Влодов в сердцах писал:
«Его знали, но знание свое скрывали», – скажет об этом Евгений Лесин. Ни в прессе, ни в каких-либо официальных местах его имя старались не упоминать. Почему так? Потому что он был в черных списках у соответствующих органов.
Влодов знал об этой своей черной метке, поэтому особо никуда и не стремился, довольствуясь случайными публикациями в каких-то случайных и вовсе в нелитературных местах, еще более редкими выступлениями, а также славой гениального поэта в узких кругах московской литературной богемы.
Слава эта давала ему то немногое, что ему было необходимо для жизни: кров, хлеб, вино и женщин. И дальнейшую возможность писать свои гениальные стихи.
По возрасту Влодов принадлежал к поколению шестидесятников, но, конечно, попасть в эту их обойму никак не мог, поскольку это был государственный проект, а ни к каким подобным проектам его и на дух не подпускали, что он там не напиши. Ясное дело, что собственно поэтический талант Советской властью в расчет не брался, или, скорее, брался, но только на заметку соответствующими органами, поскольку представлял опасность для существующей системы. Таланту у избранников власти полагалось быть, но только в небольших количествах и чисто для прикрытия.
У Влодова таланта было слишком много, поэтому ставить на него в важных государственных делах было нельзя. Он являлся неуправляемым, и на него никак нельзя было положиться. А литература – это ведь тоже политика. И рисковать было нельзя. Поэтому Влодову во все важные государственные проекты, были ли то «поэты-шестидесятники», либо «военные поэты», или просто «тихие лирики», вход был заказан.
Да и помимо послушания для участия в этих проектах требовалась красивая биография. И даже более, чем собственно литературная одаренность. Перефразируя известную рекламу можно сказать: «Талант – ничто! Имидж – всё!». А имидж у Влодова с точки зрения Советской власти был абсолютно никудышным.
Конечно, все эти «черные метки» и «белые пятна» только прибавляли его личности легендарности и в конечном итоге играли за, а не против. Но в реальной жизни это вряд ли вселяло во Влодова оптимизм. Поклонникам его творчества, может, и приятно было смаковать какие-либо, из ряда вон выходящие очередные факты и события его жизни, но ему самому проживать такую жизнь было весьма непросто.
К слову сказать, диссидентом он таким уж ярым вовсе не был, в том классическом понимании, в каком обычно употребляют это слово. Диссидент – это оппозиционер, противостоящий властям, ненавидящий эту власть, эту систему, и мечтающий о другой, более лучшей и справедливой. Литературные диссиденты обычно клеймили власть в своих творениях, и позиция их в отношении властей была четкая и осмысленная.
Влодов же, на самом деле, своим творчеством и позицией властям особо не противостоял. Да, в годы молодости им был написан ряд антисоветских стихов, которые загубили отчасти его литературную карьеру. Но потом он счел это молодежным ребячеством и перестал подобные стихи писать. Он попробовал себя на этой стезе, понял, что делает всё это, как всегда, лучше всех, поэтому и потерял к этому делу интерес, поскольку интерес этот был мимолетным. Диссидентствовать в стихах Влодову скоро наскучило, и он переключился на писание стихов с очень серьезной тематикой и проблематикой.
Влодов стал скорее внутренним диссидентом, он противостоял властям не столько творчеством, сколько образом жизни, образ этот был неправильным, диссидентским, антисоветским. В те благополучные годы, когда все жили более-менее устроенно, он же, напротив, жил как последний бомж: скитался, не имел документов, нигде не работал, да вдобавок еще и пьянствовал и развратничал напропалую. Таким образом, всей своей жизнью, неустроенной и погибельной, Влодов отрицал такое мироустройство, такое общество, такую власть. Ведь если один из самых лучших поэтов в стране загнан жизнью в такую бяку, что дальше некуда, то что можно сказать хорошего о такой власти, о такой системе? Ничего. Вот это и было настоящее, подлинное диссидентство, жизненный нонконформизм.
Такой образ жизни был по достоинству оценен только органами, где Влодова занесли в самые черные списки и сочли очень опасной фигурой. Поэтому от его вредного влияния старались, как могли, оградить перспективную творческую молодежь. Его пытались не подпускать не только к святая святых – к Союзу писателей, но и к Литературному институту, и даже к общежитию оного. Но не всегда это еще и получалось. Влодов, куда ему надо, умел проникать, несмотря ни на какие запреты. Одно время, во годы оны, Влодов вместе с Рубцовым захаживал в общежитие Литинститута, устраивая в комнатах студентов пьянки и всяческие безобразия. Поэтому на вахте даже повесили объявление: «Рубцова и Яврея не пускать!». Явреем был, конечно же, Влодов. Влодов по национальности был полукровкой: мама являлась русской, а папа – евреем, ну а внешность он имел чисто еврейскую.
Это что касается жизни. Что касается творчества, то Влодов, писавший в то время самые разнообразные стихи, не только диссидентские, но и пейзажные, бытовые, о любви и прочее, вдруг начал писать о Великой Отечественной войне.
Стихи эти у него получились очень хорошими, но поскольку он военным поэтом не числился, в обойму поэтов-фронтовиков не входил, эти его стихи в итоге так и пропали бестолку. Конечно, ряд стихотворений ему удалось опубликовать в некоторых местах, в том числе и в «МК», но они прошли незамеченными.
Потому что его, так сказать, электорат, от него, как от поэта-диссидента, военных стихов не ждал, а поэты-фронтовики не знали, как к такому новоявленному коллеге отнестись, что с этим делать. От партии вроде как никаких указаний на этот счет не поступало, ну и они сделали вид, что ничего такого и как бы не произошло. Как высказался Равиль Бухараев в своей статье о творчестве Влодова: «Никто не потеснился тогда».
А диссидентских кругах признали только одно его военное стихотворение, в котором усмотрели какой-то иронический подтекст, это «Памяти маршала Жукова». Ну, наверное, еще и потому, что оно перекликалось с одноименным стихотворением Бродского. Это стихотворение о Жукове Влодова всё время просили прочесть на каких-то диссидентских сборищах, и были в восторге от него.
Это же стихотворение заметит впоследствии и известный критик Евгений Сидоров и выскажется о нем в том плане, что это стихотворение никак не хуже стихотворения Бродского, а даже и сильнее гораздо.
Так что в годы застоя даже имея такие проходные для печати военные стихи, Влодов так и не смог с ними толком никуда продвинуться, довольствуясь лишь случайными, разовыми публикациями некоторых стихов, которые ничего, по большому счету, в его судьбе не решали.
Таким образом, для того, чтобы иметь, так сказать, некое моральное право не просто писать стихи о войне, но и быть военным поэтом, надо было иметь соответствующий имидж – имидж поэта-фронтовика. Кто попало не имел право прикасаться к этой святой для государства теме. Да, вот так, и никак не иначе.
Еще одна важная тема Влодовских писаний – это стихи на историческую тематику, своеобразная такая портретная поэтическая живопись: образы царей, королей, полководцев, поэтов…Они собраны в книгу «Портреты». Влодову было интересно работать в этой области и у него получились замечательные портреты Чингиз-хана, Наполеона, Ивана Грозного, Петра Первого, Екатерины Великой, также как и портреты своих собратьев по перу, писателей и поэтов прошлого. Среди них Пушкин, Лермонтов, Толстой, Достоевский, Есенин, Блок, Мандельштам…Как выскажется об этой его теме поэт-эмигрант Борис Кочерга, живущий сейчас в Нью-Йорке, «его портреты такого художественного уровня и значимости, как те великие, которые там изображены».
В жанре портретной литературной живописи уже дозволялось работать многим, эта тема не была такой уж святой, как тема войны. Хотя… если дело касалось истории России, то опять же вступали негласные правила игры: инородцы в этом деле не приветствовались, особенно с такими, явно не русскими лицами и фактами биографии, что «наполовину еврей». Если бы национальность была какой-нибудь другой, этому еще не придали бы такого значения. Но такая национальность для автора, пишущего о важных фактах русской истории была слишком вызывающей. Так что никак не положено было таких авторов двигать, давать им зеленый путь. Поэтому и стихи Влодова на историческую тематику оказались в ту пору в своеобразной зоне невидимости.
Есть у Влодова и стихи о полукровстве, о нелегкой судьбе человека с таким происхождением. Ведь весь драматизм еще был в том, что это самое полукровство сыграло с Влодовом злую шутку, он лишался покровительства и тех, и других. Никто не смел взять его на знамя: русские считали его евреем, а евреи – русским. И в чем-то другом ни одну из сторон убедить было нельзя.
Влодов от обиды и безысходности в свое время хотел создать союз полукровок, объединив в нем всех, таких же обездоленных подобным происхождением, как и он сам. И надеялся, создав такой союз, отомстить всем своим обидчикам. Он считал полукровок гораздо более умными и талантливыми, чем людей с чистыми кровями.
Обида у него была, в первую очередь, на русских, среди которых он жил и для которых он был просто евреем. Никакую русскую маму они у него не признавали, видя его жгучую еврейскую внешность, огромный нос, картавость. Влодов в сердцах писал:
Собутыльник лапотных чугреев,
Я кружу с котомкой налегке,
Самый одаренный из евреев,
Пишущих на русском языке.
Я кружу с котомкой налегке,
Самый одаренный из евреев,
Пишущих на русском языке.
Я пою дворцы моей эпохи,
Славлю тараканьи закутки,
Есть в моей котомке хлеба крохи,
Рукописей старых лоскутки.
Славлю тараканьи закутки,
Есть в моей котомке хлеба крохи,
Рукописей старых лоскутки.
Но, несмотря на то,
что русским Влодов был только по паспорту, стихи о России, о русской
доле он писал очень сильные и проникновенные и они получались у него
более русскими, чем у всех русских поэтов вместе взятых. Но поскольку
не полагалось «Яврея» брать на русское знамя, то советские
поэты-русофилы могли только на кухонных выпивках читать «русские» стихи
Влодова, заливаясь при этом пьяными слезами:
В русском сердце – терпенья на долгие годы,
И тепла, что идет от родимой земли,
В русском сердце живут племена и народы,
В нем Европа и Азия место нашли.
И тепла, что идет от родимой земли,
В русском сердце живут племена и народы,
В нем Европа и Азия место нашли.
В русском сердце спокойный, размеренный климат,
Не уловишь подчас поворота к зиме,
А кого это щедрое сердце не примет,
Тот действительно лишний на русской земле.
Не уловишь подчас поворота к зиме,
А кого это щедрое сердце не примет,
Тот действительно лишний на русской земле.
Или вот такое:
Задышало поле мглою,
Заходила хмарь,
Будто кто прикрыл полою
Золотой фонарь.
Заходила хмарь,
Будто кто прикрыл полою
Золотой фонарь.
Средь равнины быстротечной
Глух и нем стою,
Будто кто закрыл навечно
Родину мою.
Глух и нем стою,
Будто кто закрыл навечно
Родину мою.
Где любовь моя и сила? –
Райские деньки?
Мгла ночная загасила
Сердца угольки.
Райские деньки?
Мгла ночная загасила
Сердца угольки.
Читали и плакали,
перебивая друг друга. Но что они могли сделать, кроме этого? Ничего.
Такова была система. Сделать из Влодова, как из Рубцова, большого
русского поэта было нельзя. Так что и стихи Влодова о России, на
русскую тему также оказались невостребованными литературными властями, а
потому и невидимыми для массового читателя.
Но самой главной книгой Юрия Влодова является книга «Люди и боги». Стихи в ней написаны, в основном, на библейские сюжеты. Стихов в книге очень много. Даже неизвестно пока что их приблизительное количество, потому что большая часть их находится в рукописях. Но из того, что проявлено, удалось издать в этом году в издательстве «Время» малый вариант этой книги из 86 стихотворений.
О чем эта книга? О Боге и Дьяволе, о Христе и Иуде, о Деве Марии и Марии Магдалине, а также о добре и зле, о любви и ненависти, о верности и предательстве, словом, о тех вечных вопросах, которые волновали человека во все времена.
Всё это, конечно, хорошо, но есть опасение, что как бы и с этими стихами Влодов не попал в своеобразную зону невидимости.
Ведь хотя они и на библейско-евангельскую тематику, но это вовсе нерелигиозные стихи и вряд ли когда они будут приняты верующими и одобрены церковным начальством. Людей же светских, и незнакомых еще с этой его темой, наверное, могут отпугнуть не только стихи на подобную тему, но даже и название книги.
Ведь не поймешь вот так сразу, что к религии эти стихи не имеют никакого отношения.
А с другой стороны, может быть, так надо, чтобы Влодов оставался в какой-то степени невидимым? Может, вовсе и не для людей создавались эти стихи? Возможно, «Поэт Юрий Влодов» – это какой-то непонятный нам проект Высших Сил, созданный ими самими для их собственных нужд? Может, он виден в астрале, а здесь это вовсе и необязательно? Кто знает? Может быть. Всё в нашей жизни возможно.
Но самой главной книгой Юрия Влодова является книга «Люди и боги». Стихи в ней написаны, в основном, на библейские сюжеты. Стихов в книге очень много. Даже неизвестно пока что их приблизительное количество, потому что большая часть их находится в рукописях. Но из того, что проявлено, удалось издать в этом году в издательстве «Время» малый вариант этой книги из 86 стихотворений.
О чем эта книга? О Боге и Дьяволе, о Христе и Иуде, о Деве Марии и Марии Магдалине, а также о добре и зле, о любви и ненависти, о верности и предательстве, словом, о тех вечных вопросах, которые волновали человека во все времена.
Всё это, конечно, хорошо, но есть опасение, что как бы и с этими стихами Влодов не попал в своеобразную зону невидимости.
Ведь хотя они и на библейско-евангельскую тематику, но это вовсе нерелигиозные стихи и вряд ли когда они будут приняты верующими и одобрены церковным начальством. Людей же светских, и незнакомых еще с этой его темой, наверное, могут отпугнуть не только стихи на подобную тему, но даже и название книги.
Ведь не поймешь вот так сразу, что к религии эти стихи не имеют никакого отношения.
А с другой стороны, может быть, так надо, чтобы Влодов оставался в какой-то степени невидимым? Может, вовсе и не для людей создавались эти стихи? Возможно, «Поэт Юрий Влодов» – это какой-то непонятный нам проект Высших Сил, созданный ими самими для их собственных нужд? Может, он виден в астрале, а здесь это вовсе и необязательно? Кто знает? Может быть. Всё в нашей жизни возможно.
сентябрь 2012 г
“Наша улица” №157 (12) декабрь
2012
