Григорий Сухман
К шестидесятилетию со дня рождения Натальи Берман
(09.03.1952 - 07.07.2000)
Раз
о человеке помнят – он жив. "О поэте должен писать поэт", - вдруг у
меня мелькнуло. И чего это в голову пришло набрать её имя в поисковике,
что за интуиция? Батюшки! Да ведь Наташке, которую я лично знал, с
которой и общался, и на байдарке плавал – 60 лет стукнуло! В живых-то
её давно нет, вроде бы… Да жива она, жива, раз я о ней помню, и не
только я, как очень быстро выяснилось, и на мои телефонные напоминания
нашим общим знакомым – вздохи: эх, ушла рано, а какой талант! Хорошо
хоть, книги остались, нашлись мудрые люди – помогли издать.
Чтобы
освежить память, полистал предисловия, поднял статьи – неплохо сказано
тут и там, а правду, которая мне известна, не нашёл, а значит авторы
статей подыгрывают друг другу, раз простых вещей не знают. Самая
распространённая вот эта: она мол, предчувствовала свою скорую смерть,
написав:
А хотелось всем назло
Свой мотив пропеть отлично
Чтобы голос мой звучал
На небесной перекличке.
Но расплачутся стихи
Строчек мутными слезами,
И швырнёт меня судьба
Тишине на растерзанье…
Но
умерла-то она от белокровия летом 2000, а я слышал эти строки в январе
1984 – из-за этой натяжки и авторам этих предисловий не веришь (не буду
писать их фамилий, но, коль прочтут – пусть хоть чуть покраснеют).
Ничего себе "предчувствие" за 16 лет! Вот и хожу кругами вокруг правды,
возвращаясь постоянно – нет, не к придуманному кем-то образу, а к ней
настоящей, живой – жизнь-то она обожала – и побаивалась её
одновременно, по своей доверчивости будучи ею не раз обманутой.
Родилась
она в Ужгороде - 9 марта 1952 года в семье известного математика
Самуила Бермана, в которой, кроме неё, было ещё два мальчика.
Математические гены отца в детях "не сыграли", хотя все они
пооканчивали ВУЗы, Наташа, например, окончила филфак пединститута в
городе, где семья проживала с 1967, в Харькове, а отец профессорствовал
в Харьковском институте радиоэлектроники. В момент нашего знакомства
братья уже создали свои семьи и жили отдельно, а Наташа с родителями -
в мелкогабаритной квартире на улице 23 августа – это был день
освобождения Харькова от фашистов в 1943 в результате знаменитой битвы
на Курской дуге. Внешностью Самуил сильно напоминал Бен Гуриона, с тою
разницей, что на голове его торчала большая атерома размером в тфилин*
– я предложил её, было, убрать, да он отказался – так с ней вскоре и
умер от апоплексического удара…
Узнал я о Наташе случайно – позвали
меня на домашний концерт одной девушки – и я приехал. Вообще-то я на
такие мероприятия не ходок, но друзья мои люди были очень разборчивые,
я им всегда верил... Увидел черноволосую, ладную девушку семитского
типа – ничего особенного. Но вот когда она взяла гитару и запела…Я
много слышал исполнительниц с хорошим сопрано, и не голос меня
взволновал, а слова её песен – музыку тоже она сочиняла сама, точнее,
какие-то звучащие в голове мотивы ложились на замечательные строчки
"само собой" - по признанию Наташи, знания гитары у неё были
элементарны.
А первая любовь единственной казалась,
И пела тишина, еще не став строкой.
Не надо горевать. Осталось что осталось.
До детства не доплыть, до смерти далеко.
Цепочка из минут за строчкой тянет строчку
И за любовью вновь спешит любовь дарить.
И поздно сожалеть, и рано ставить точку.
До смерти далеко, до детства не доплыть.
Куда же ты, душа, продрогшая синица?
Зовут ведь не тебя, курлыча за рекой.
Осенний перелет все длится, длится, длится –
До детства не доплыть, до смерти далеко.
…На
следующий день после концерта я пошёл в магазин и, всё ещё чрезвычайно
возбуждённый, купил гитару: хотел петь "её". Это доброе возбуждение,
как выяснилось, тогда передалось всем слушателям того зимнего концерта
и в дальнейшем передавалось ею всей аудитории, когда она выступала уже
в больших залах Харькова через пару лет – это я как свидетель
подтверждаю.
Её подруги,"музыкальные профессионалы",вроде Лисиной,
только портили своими потугами поэзию Наташи, заглушая её ненужными
музыкальностями. Вот как вспоминает Наташа о начале своей поэтической
карьеры в сохранившихся дневниковых записях:
"В детстве, в юности страдала: никак не могла обрести свой путь.
Блаженный Августин как-то сказал, что ни в коем случае не хотел бы
снова оказаться молодым. Грузинский философ Мамардашвили тоже
поддерживает эту мысль и говорит, что не хотел бы снова оказаться
семнадцатилетним, потому что всегда существует опасность не нащупать
свой путь, не распознать его. Меня и на мой путь привели, казалось бы,
случайности. Я не любила поэзию и не понимала ее, но так вышло, что
мальчик из моего класса ходил на литературный кружок в Дворец пионеров
и позвал меня туда. Я уже заканчивала 10-ый класс, на кружок мне ходить
было некогда, но один раз решила пойти – и проходила туда почти все
студенческие годы. Я закончила филфак Харьковского пединститута, но с
дисциплиной у меня не получилось(она не могла установить
барьеручитель\ученик-Г.С), и я ушла в инженеры отдела информации. В 18
лет я первый раз пробовала написать стихи, но Вадим Левин (руководитель
литкружка в Харьковском дворце пионеров) их забраковал. В 22 года я
попробовала было писать небольшие прозаические миниатюры, но моя
подруга, писавшая очень хорошие стихи, их забраковала. Я была очень не
уверена в себе и, наверное, больше никогда бы уже не пробовала писать,
но, когда мне исполнилось 27 лет, я вдруг узнала что в городе
существует Клуб авторской песни. Я решила, что песня – это не стихи,
там мой голос скроет недостатки поэзии и решила опять попробовать
писать песни". Про голос она очень верно заметила, в приватных беседах
говаривала, что очень хотела запеть "по-оперному" и даже брала уроки
вокала. Из её признаний легко сделать вывод: бардом она решила стать в
1979 году. И стала (ещё каким!):
ГАЛАТЕЯ
Ах, как боялась я заплакать,
И как мне взгляд его был дорог,
Когда я сбрасывала платье,
Когда он глину мял в ладонях.
А статуя, чиста, как свечка,
Меня как будто упрекала.
В ее чертах застыла вечность,
Что холодна была, как камень.
Ее черты моими были.
Меня лепил он долго-долго.
Его я, верно, полюбила.
А он ее любил, и только.
Но я о ревности забыла
В той мастерской, где все прощалось,
Где над дрожащим слоем пыли
Тревожно лампочка качалась,
Где скульптор, длинный и нелепый,
Работал, хмурясь и потея,
Где до сих пор еще он лепит
Мое тоскующее тело,
Где за сеанс он чаем платит,
Под пледом нежась в старом кресле,
Где так за дверью вьюга плачет,
Что даже статуя воскреснет.
И над остывшей чашкой чая
Пугливо съежится от ветра,
И вдруг посмотрит так печально,
Как будто любит безответно.
После
развала СССР жила Наташа в Ярославле, Владимире, попыталась прижиться в
Западной Европе – во Флоренции, было, восторженные слушатели три (!)
часа не отпускали её, уличную певицу, не понимания ни слова по-русски!
Затем перебралась в Чикаго, поближе к брату и матери, но не прижилась в
свободной Америке, где, как написал один критик, "диссидента Бродского
встречали с лавровым венком, а диссидентке Берман достался листик той
же лаврушки, плавающий в супе дома для бедных" Америка не приняла
русского поэта – что не мудрено!- и она вернулась в родные пенаты, в
Харьков, где и проявились признаки болезни, которые галопировали день
ото дня. Вот тогда-то друзья срочно присоветовали ей Израиль, куда она
и приехала в 1998.
Жила то в Хайфе, то в больнице, часто и подолгу
гостила у почитательницы авторской песни, художницы Нинели Шаховой в
Афуле, принявшей активнейшее участие в посмертном распространении
произведений Наташи. В израильских слетах и фестивалях не участвовала,
выступала на домашних концертах и малых сценах, быстро уставая.
По принятым стандартам Наташина земная судьба не сложилась. Сверкают
россыпи её таланта в стихах и песнях, будто писал их другой, очень
счастливый человек, к которому жизнь была и ласкова, и добра, но
Наташа, как и многие из нас, была обречена на одиночество, каждый из
нас лишь поле игры жестоких и темных сил, которые прорываются сквозь
любые покровы культуры, воспитания, общественных норм. Со стихов
начался для Наташи путь в литературу, ими и закончился. Восприятие
своих произведений она мыслила в слиянии поэзии, музыки и голоса. Песня
была её стихией. Наташе удалось то, о чём она мечтала - "обессмертить
словами" переживание жизни ...Она знала, что умирает, но лишь изредка
упоминала об этом как о факте, с которым приходится считаться. Я узнал,
что она в Израиле, совершенно случайно, разыскивая по цепочке знакомых
её стихи, узнав, что они где-то напечатаны, у кого-то хранятся...И
Нашёл Саму Наташку! Она была накануне пересадки костного мозга в
клинике "Хадасса", очень обрадовалась, смеялась, вспоминала прошлое,
рассказывала историю печати в Израиле первой своей книжки, строила
планы встречи. После ночного дежурства я ушёл спать, уверенный, что у
неё, жизнерадостной, всё будет хорошо… А через три дня узнал, что уже
не встретимся. Никогда…
И тут нахлынули эмоции, неуёмное желание понять – отчего её стихи так
мне нравились, как ни крути, она -необычное явление на поэтическом
небосклоне СССР, богатом на таланты. Её прозу я умышленно не трогаю,
ибо об этом отлично написал её "открыватель" Михаил Хейфец в
предисловии к сборнику "Повесть несбывшихся надежд"1999г.
Проанализировав свои переживания – почему я выделяю её из ряда
рифмоплётов – пришёл к интересному выводу: надо дать количественную
оценку качества её стихов – и тогда все увидят критерии бронирования
мест на Парнасе. Правда, найти эти критерии – всё равно что в бурю на
лодке уцелеть. Такие попытки, разумеется, были – от Тредиаковского до
Лотмана, да воз и ныне там...Решив, что дуракам и новичкам везёт не
только в картах, а также имея за плечами опыт не тривиальный, пустился
я в эту авантюру.
А опыт в том, что эмоции наши на знаниях покоятся... Ну, как даст мать
оценку новорождённому, скажем, по телефону – отцу? Вялый или чудный,
еле живой или нормальный? А среди профессионалов давно состояние
новорожденного определяют шкалой Апгар – по имени американского врача
19 века. Она предложила каждую из видимых 5 функций малыша определять в
баллах: нет = 0, кое-как = 1, хорошо = 2, отсюда максимальный балл =
10.Дыхание, пульс, рефлексы, цвет кожи, тонус мышц видят все, сумма
этих простых критериев даёт быструю, объективную информацию.
Так можно попробовать и поэзию анализировать, вопрос же кардинальный –
что это за критерии, которые оценщику видны, а также подготовка, опыт
читателя на этом поприще, ведь, по Салтыкову-Щедрину, что русскому
здорово, то немцу смерть - чистая, кстати, поэзия! - а посему
первоклассники правом голоса не обладают, ведь грамоту сперва учат, а
уж потом читают, обсуждают, анализируют и считают...
Итак, попробуем гармонию проверить алгеброй. Для начала обозначим
критерии, не распыляясь в неопределённых дифирамбах. Сложность в том,
что оперировать придётся не с символами, а с выражениями, где самый
порядок слов может определять поэтичность. Когда-то Гегель в
«Феноменологии духа» лягнул Шеллинга за неспособность различить
философию и поэзию – первое, мол, наука, а второе...
Так вот, поэзия – тоже наука со своими правилами, действующая на нас по
своим законам и будящая в нас отклик, вполне описуемый. В жизни мы,
встретив незнакомо кучерявое явление, делаем круглые глаза, восклицая:
как поэтично! А почему?
Да потому, что слышим, видим, ощущаем нечто новое, необычное. Из
«Поэтического словаря» А.Квятковского можно понять, что поэзия – это
стихотворное художественное произведение с системой параллельных
речевых рядов, которые своим ритмом, строфикой и рифмой способствуют
художественной выразительности изображаемого, а корень её – в греческом
слове «поэсис», означающем «творю, создаю» - вот отсюда мы и будем
плясать, от печки.
Поэт – это всегда создатель нового, чего не было до него. Поэтому
первопроходец в любой области знаний, по определению, поэт: Ньютон –
закон всемирного тяготения, Менделеев – периодическая таблица, Бекерель
– радиоактивность... Но: пишущий на заданную тему, пусть и талантливо,
не создаёт поэзию по определению. Например, написать пародию – не
открытие, а лишь переиначивание чужого! (Бывают талантливые исключения)
А вот свежий образ, пусть с обычными рифмами и словами, но дыхание
перехватывает – поэзия, и всего-то в двух строках! Вспомнил:
...Дай-ка милый, сниму с тебя валенки -
нам ещё наступать предстоит...
Такой вот образ, убитый – и явная польза от этого, спасение от морозов: открытие... Автор – поэт!
Попробуем вкратце новизну понятий перечислить: блестящая метафора,
неожиданное сравнение, оригинальная аллитерация, интересный эпитет,
скрытая аллюзия - всё это – кирпичи, технический арсенал поэзии,
складывая их, автор заявляет свою технику, которая, однако, не делает
стихотворца - поэтом. Наедет, бывало, на тебя ком макулатуры с
торчащими там и сям удачными строчками, с известным именем, а ты не
понимаешь, зачем и куда оно прётся, о чём вопит – стыдно за автора и
бумагу.
Так что стилистические приёмы с рифмованным текстом – не поэзия, а её
база, которая без эмоциональной окраски «не работает». Но тут ждёт
ловушка: сколько читателей, столько и мнений... Пусть! Ведь на экзамен
рифмоплёт вышел по собственному желанию, глядь, а оценка высока - в
поэты попал: хотел ведь? То ли из-за индивидуальности письма, то ли
из-за ёмкости понятий, а, может, загадка в стихах есть, да и конец
оказался непредсказуем? Так вот они какие – составляющие Госпожи
Поэзии!
Соберём их вместе, присвоим каждому понятию 1 балл и посмотрим, на
какую тянет оценку тот или иной стих. (Список параметров можно,
конечно, расширить.)
1.Рифма, но не для детсада (солнышко блестит – ласточка летит: для рифмоплёта)
2.Ритм. Отлично, если он гармонирует смыслу стиха.
3.Эпитеты, неожиданные и развёрнутые.
4.Аллитерация – с чувством меры и вкуса, образности и цели.
5..Метафора, сравнение – исток поэтического образа.
6.Аллюзии. Подготовленному читателю – море поисков.
7.Эмоциональная напряжённость, "нерв",связка автор-читатель.
8.Загадочность, понятие – формула: строфа равна странице прозы.
9.Непредсказуемость конца стихотворения.
10.Непохожесть, новизна темы, стиля: авторская метафизика.
Если в разбираемом стихотворении есть все указанные параметры – оценка
10, если что-то отсутствует - на балл ниже. Относительно полноты списка
можно спорить, как о методологии вообще, но попытка не пытка. Feci quod
potui,faciant meliora potentes**.
А теперь вернёмся к теме, заявленной в начале, к стихам Наташи Берман в
свете вышеуказанного метода, сделав акцент на новизне. Открыл в начале
сборника "ГАЛАТЕЯ" 2001 – стихотворение «Гоголь»:
Души мёртвые сжигаю.
Пляшет снег, и пляшут черти.
А тебе, душа живая,
Сколько дней гореть до смерти?
Вот так начало – сразу захватывает: часто ль мы слышим рифму
сжигаю - живая, плюс явная аллюзия на роман Гоголя, да ещё пляшуший снег – необычная метафора.
Четыре балла насчитали – сразу. Продолжим стихотворение:
Смейся, бес лукавый, смейся!
Пусть чернила кровью рдели!
Сколько дней шептать до смерти:
«Боже, что же я наделал»!
Ещё балл за аллитерацию – чеРнила, кРовь, Рдеть; шЕптать, днЕй,
смЕрть. Буква «Е» - как вилы выглядит, будто в горло их
всаживают... Далее:
Приподняться нету силы.
Строки морщатся в камине.
За окном, в дрожащей сини,
Тройка мчится мимо, мимо.
Морщение
строк – это ж какой глаз надо иметь, а ёмкость понятия чего стоит, его
загадочность? И ритм стука копыт тоже слышно – ещё два балла добавим. И
в конце:
Подвези меня немного.
Далеко ли там до рая?
Только белая дорога,
Как бумага догорает.
Определять
исчезающую дорогу как догорающую бумагу? Надо бы оценить новизну такого
эпитета, к тому же совершенно непредсказуемый конец. Проявилась ли тут
индивидуальность письма – трудно оценить в одном стихотворении, но свои
9 баллов оно заслужило... Как видно из построчного комментария, анализ
прост и не требует подготовки выше средней школы, ну а вкус – дело
наживное. При определённой тренировке слуха такой анализ возможен при
декламации вслух, но обосновать что к чему и почему можно только на
бумаге, ибо гениальная память – редкость.
Перевернём наугад
несколько страниц - в конце сборника текст «Рассвета».
Индивидуальность, талант просто бросаются в глаза:
Войди в мой сон на грани дня, войди в ту трещину пространства,
Где ты с привычным постоянством подолгу смотришь на меня,
Где перепутаны давно узоры нашего страданья,
Где тишина есть пониманье, и улыбаться нам дано.
Да
это же высокая лирика, выше любой формальной оценки! Ёмкость,
загадочность, гиперболичность - попробуй войти в подсознание! -
аллитерация, ритмика...
Войди в мой сон на грани дня, покуда небо голубое,
Покуда чёрною бедою не запеклись его края.
Запекаются края: раны, хлеба, но - голубого неба, да ещё чёрною бедою?
Да за такие образы премии надо выдавать – беспощадно и сразу, для стимуляции поэтов! Далее:
Лужи чёрный овал, листьев вздох оробелый.
День повис за окном высыхающий, белый.
Такой
аллюзии день - белью сохнущему, с таким, вроде, бытовым концом после
тяжёлейшей ночи, полной переживаний. Результат подсчёта: 10 баллов.
Поэзия!Подчёркиваю: в этой статье я пытаюсь представить лишь формальные
признаки Поэзии, без которых «не о чём говорить».С удовольствием
приведу ещё строфы из 9-10 бальных стихов Наташи, в изобилии
разбросанных по сборнику.
А хотелось всем назло свой мотив пропеть отлично,
чтобы голос мой звучал на небесной перекличке,
но расплачутся стихи строчек мутными слезами,
и швырнёт меня судьба тишине на растерзанье.
Сразу:
аллитерация, метафоричность, ёмкость, новизна, ритмика, рифма - из
«Монолога несостоявшегося поэта» - всем бы «состоявшимся» так писать!
Играй, чтоб не провисла неба синь
Под тяжестью непролитого света.
Прекрасный
образ светлой, возвышенной музыки, музыки льющейся, но непроливаемой
(плюс формальные, технические признаки, разумеется).
Мы туда уплывём, где и речка давно не течёт,
Пересохли ручьи, словно дни без конца и начала.
Этот
отрывок приведён как пример из стиха на 6-7 баллов, вполне ординарной
оценки крепкого стихотворца, а если ещё на музыку положить – классная
песня выйдет!
И, действительно, слышал я такую песню – «Мы туда
уплывём, где над речкой гнездятся стрижи» - в наташином исполнении, под
гитару - она ведь её мне посвятила…
А первая любовь единственной казалась,
и пела тишина, ещё не став строкой.
Не нужно горевать – осталось, что осталось.
До детства не доплыть, до смерти далеко.
Куда же ты, душа, продрогшая синица?
Зовут же не тебя, курлыча за рекой...
Осенний перелёт всё длится, длится, длится –
до детства не доплыть, до смерти далеко.
И снова видим метафору, ёмкость, аллюзию и загадочную индивидуальность стихов.
Так что Наташа Берман экзамен – пропуск на Парнас – успешно прошла. В
широком смысле любой поэт может себя проверить по этой схеме,
позаимствовав из статистики коэффициент корреляции - (до 4-х признаков
из 10 - слабая, автор - рифмоплёт, 4 - 7 из 10 - средняя, хороший поэт,
7 - 10 из 10 - сильная корреляция Поэзии и Автора, отличный поэт, а
если он все стихи так пишет - просто гений!)
* - кожаная коробочка с выдержками из Писания, одеваемая на голову при молитвах
** (лат) - сделал, как мог, кто умеет лучше - пусть попробует.
|
Наталья Берман (1952-2000)
Наталья Берман. Рисунок Нинель Шаховой (1998) .
Наталья Берман
ЗАИСКРИТСЯ ЦВЕТОК И СВЕРКНЁТ ОПЕРЕЬЕМ СИНИЦА
МОНОЛОГ НЕСОСТОЯВШЕГОСЯ ПОЭТА
Что мне делать с тобой, неизлитая боль?
Этой ночью в пространство распахнута сцена.
Ну а зрители? Им не узнать тебе цену,
Если правду свою не сыграешь, как роль.
Неужели всё пройдёт и ничто не повторится?
Год за годом, день за днем увядают наши лица,
И уже стучится в дверь неизбежность расставанья
С тем, что так и не смогла обессмертить я словами.
Не поверят тебе, если будешь гола,
Если красками яркими лик не расцветишь,
Если платьем искусным себя не отметишь –
Не узнают они, что болью была.
А хотелось назло свой мотив пропеть отлично,
Чтобы голос мой звучал на небесной перекличке.
Но расплачутся стихи строчек мутными слезами
И швырнет меня судьба тишине на растерзанье.
Наплывает рассвет, стынет ночи зола.
Не суметь мне тебя обуздать и стреножить.
Не дано нам людские сердца растревожить.
Я – актер, позабывший азы ремесла...
ЯБЛОКИ
Нам жить, постоянством себя согревая.
Пусть я изменилась, и ты не такой.
Но все-таки яблоки мы воровали
Из этого сада над этой рекой!
Забудем, что неповторимо мгновенье,
Опять заберемся в полуночный сад,
И нас никогда не поймают, поверь мне,
Ведь пес на цепи, а хозяева спят.
И нас никогда не поймают, поверь мне,
Ведь пес на цепи, а хозяева спят.
Ну что ж ты, дружище, добытое бросил,
Едва лишь услышав, как пес зарычал?
В ненастную осень, в тревожную осень
Ты яблочной осенью детство встречай!
Забудем, что неповторимо мгновенье,
Опять заберемся в полуночный сад,
И нас никогда не поймают, поверь мне,
Ведь пес на цепи, а хозяева спят.
И нас никогда не поймают, поверь мне,
Ведь пес на цепи, а хозяева спят.
***
Бессилье дня бессилье ночи множит.
Рука твоя покорна и легка.
Ты умираешь, ты уже не можешь
Вернуться хоть на миг издалека.
Прошу для тебя я рая
У ночи глухой, беззвездной.
Зачем ты уходишь рано,
Зачем я живу так поздно?
И не спастись. Лишь ватная усталость.
Кресты деревьев, черных птиц кресты.
Любимый, все, что в жизни мне осталось –
Быть сторожем в дому, где стонешь ты.
И видеть, как в распахнутые двери
Небытие приходит не спеша...
Ведь так и не сумели мы поверить,
Что есть у нас бессмертная душа.
Прошу для тебя я рая
У ночи глухой, беззвездной.
Зачем ты уходишь рано,
Зачем я живу так поздно?
Но, может быть, всею дрожью
К истокам припав творенья,
Я в этой ночи порожней
Вдруг стану душой твоею?
ВОЛЧИЦА
Не найти во мне души, ведь нету её у меня.
Где душа у волчицы, бегущей за зайцем в погоню?
Ты опять ускользнул, быстроногою прытью дразня,
Ты опять растревожил дремавший до времени голод.
Чую запахи леса и шорох пригнувшихся трав.
Ты хрустишь сухостоем, и рот твой в испуге надкушен.
Настигающий прав, убегающий вечно не прав.
Ты добыча моя. Берегись! Не найдешь во мне душу!
Сотни раз исчезай, всё равно я тебя не отдам.
Я петляющий путь твой давно на зубок затвердила.
По зигзагам твоим, по твоим осторожным следам
Пронесусь я вслепую, мой сладкий, мой слабый, мой милый!
И в смертельном прыжке настигая твой гибкий хребет,
И губами нащупав комочек дрожащего горла,
«Не ищи во мне душу, - шепну я, - её во мне нет.
Где душа у волчицы, бегущей за зайцем в погоню?»
ВОРОВКА
Я правильно неправедно жила
И совести не знала я укоров,
Но замирало сердце у меня,
Лишь раздавался крик: «держит вора!»
Хоть знала я, что нет на мне вины
И вора настоящего поймали,
Я думала: «О, хоть бы не нашли!»
Я думала: «О, хоть бы не узнали!»
Не знала я, за что мне этот крест,
Не знала я, за что мне эта кара,
Пока воровкой не вошла в твой дом,
Пока тебя из дому не украла.
И вор, бунтующий в моей крови,
Шепнули мне: «Вот твоё предназначенье.
Познаешь ты блаженство той вины,
Познаешь ты блаженство тех мучений!»
Давно сгорела шапка у меня,
Давно сгорели волосы и тело,
Но в тишине судьбу свою кляня,
Я знала: воровство – теперь удел мой.
Мне не избыть блаженства той вины,
Мне не избыть блаженства тех мучений,
Ведь вор, увы, сидит в моей крови,
И в том, увы, моё предназначенье.
КОРОЛЬ
Король был добрый, не был властен.
Крича «да здравствует король!» –
Ему набросили как лассо,
Вокруг короны ореол.
И, вопреки своим желаньям,
Он исполнял завет веков:
Чтоб не погасло веры пламя,
Он в нём сжигал еретиков.
Давно всю жадность он отплакал,
Стал беспощаден и суров.
Земля сгорела словно факел,
Среди погаснувших миров.
Но вдруг печальная догадка
Ему явилась на заре:
Один остался он на гладкой,
Отполированной земле.
Остановиться не успел он –
Лишь дым гулял тропой веков.
Посыпал голову он пеплом
Сожженных им еретиков.
ПАЛАЧ
А музыку фанфары перемелют,
И мы замрем склонившись до травы.
Но к плахе свой топор палач примерит
И вдруг поймет, что нету головы.
И завтра он построит нас по росту
И крикнет, равноправие блюдя:
«Кто выше всех на голову, подбросьте
Мне голову на плаху, господа!»
И воздух содрогнется от оваций
Всех тех, что избежали топора,
И громко будут карлики смеяться,
Уверовав в естественность добра.
САНЧО ПАНСА
Ах, опомнись, Санчо Панса,
Подчинись своей судьбе,
Ведь безумие опасно,
Ведь безумие опасно,
Ведь безумие совсем не по тебе.
Ах, опомнись, Санчо Панса,
Знаем, в здравом ты уме.
С Дон Кихотом ты остался,
С Дон Кихотом ты остался,
Но безумным стать тебе ведь не суметь.
Ах, опомнись, Санчо Панса,
И отбрось нелепый щит,
Ведь в ловушку ты попался,
Ведь в ловушку ты попался,
И безумие тебя не защитит.
Что ж ты плачешь, Санчо Панса?
Просто кончена игра.
Сломан меч и щит сломался,
Сломан меч и щит сломался,
И домой тебе давно пора.
Отчего же, Санчо Панса,
У тебя в глазах тоска?
Отчего безумья панцирь,
Отчего безумья панцирь
Ты стремишься отыскать?
Ах, опомнись, Санчо Панса,
Подчинись своей судьбе,
Ведь безумие опасно,
Ведь безумие опасно,
Ведь безумие совсем не по тебе!
МОНОЛОГ ЖАННЫ Д’АРК
Шепот страха: "Покайся Жанна!"
Голос веры: "Твой меч остер!
Ты ведь знаешь, боясь пожара,
Разжигают они костер".
Боже правый, тяжка расплата,
Только это тебе видней.
Вот уже языки заката
Лижут гривы гнедых коней.
Мчится конь мой багрово-алый
В кровь закушены удила.
Только силы осталось мало,
Только родина предала.
Жаль, неправду потом напишут
И объявят меня святой.
Конь мой красный в лицо мне дышит,
Лижет локон мой золотой.
Не молю, не кляну, не каюсь.
Не спасти уже, не помочь.
Мама, солнце закрой руками,
Чтоб не знать, как сжигают дочь!
Мне судить, чтобы быть судимой,
Мне гореть, чтобы вам дышать.
Белой птицей за черным дымом -
Что там видно тебе, душа?..
Из тебя не создать мне идола,
Не проснется к тебе любовь.
Отраженье свое увидела,
Когда встретилась я с тобой.
Поцелуемся неприкаянно,
Ощутим холодок стекла.
Между нами стена зеркальная,
Не пропустит она тепла.
Ты по ту, я по эту сторону,
Сиротливо тебе и мне.
Друг, найди для себя достойную
В зазеркальной своей стране.
***
Мы туда уплывем, где у речки гнездятся стрижи,
Где у стройных осин серебрятся стволы в два обхвата,
Лишь бы снег переждать, лишь бы долгую зиму прожить,
Лишь бы взгляд ты не прятал потерянно и виновато.
Заскользит по стволам отраженье бегущей волны,
Отражение весел в бегущей волне зазмеится.
Повзрослеет душа, и, как дети, мы станем вольны,
Заискрится цветок и сверкнет опереньем синица,
Чтоб над снежной землей, над застывшей землей ледяной,
Где простор поднебесья распахнут светло и высоко,
Где в седых облаках расплескался малиновый зной,
Мы поплыли с тобой, раздвигая камыш и осоку.
***
Не проси, не буду рядом, не жалей о том нисколько.
Срок придет – и мы заплатим по счетам любых невзгод
И под пестрым серпантином, под расцвеченною елкой
Мы заплачем, мы запляшем, провожая старый год.
Если все ж в тоске метельной телефон знакомо вздрогнет,
Если ты поднимешь трубку, и молчание в ответ,
Это я к тебе примчалась под окном стоять сугробом
И зализывает вьюга каблуков замерзший след.
И когда порою хмурой станет холодно в квартире
И от слов твоих печальных растревожится жена,
«Все пройдет, - ты ей ответишь, - Знать, простуда прихватила.
Все пройдет, как снег проходит, что сереет у окна».
ПРЕДЧУВСТВИЕ
И земляника догорает у основанья стебелька,
И, пыльным золотом играя, как зной, колышется река.
Но в ритмах бешеного лета ты начинаешь различать
Дождей непролитых приметы, снегов серебряную прядь.
Задует хмурый ветер берез и кленов свечи,
И оборванка осень рванется нам навстречу.
А после снегопада куражится и вьюгам,
И с осенью расстаться – как с ветреной подругой.
И земляника догорает у основанья стбелька,
И, пыльным золотом играя, как зной, колышется река.
Но, дни считая обреченно, предвидя всех событий ход,
Глядишь на съежившийся, черный, на стебельке повисший плод.
Задует хмурый ветер берез и кленов свечи,
И оборванка осень рванется нам навстречу.
А после будем греться в продрогшем мире этом
От лета и до лета, от лета и до лета.
***
Ярославские церкви зимой взаперти,
И томятся внутри большеглазые фрески.
Никуда мне от этих церквей не уйти.
Как на белом снегу очертанья их резки!
Не уйти не войти, подождать, постоять,
Скоро лето придёт – ведь немного осталось…
Пленный дух эти древние стены хранят –
Знаю вырвется он стоит снегу растаять!
Перезвон колокольный обрушится в синь,
И сорвется с крестов галок черная стая,
И простит мне отец, и поймет меня сын,
Книгу судеб людских на рассвете листая.
НАТАЛЬЯ БЕРМАН ИСПОЛНЯЕТ СВОИ ПЕСНИ
“Наша улица” №150 (5) май
2012
|
|
