Посторонние люди, пусть были среди них и в обычном понимании хорошие, всегда мне мешали сосредоточиться исключительно на литературе, поэтому и круг моего общения был писательский: Юрий Домбровский и Булат Окуджава, Фазиль Искандер и Евгений Рейн, Владимир Лакшин и Аркадий Штейнберг, Виктор Астафьев и Венедикт Ерофеев, Семён Липкин и Станислав Рассадин, Владимир Солоухин и Иосиф Бродский, Андрей Битов и Андрей Яхонтов, Михаил Холмогоров и Анатолий Ким, Владимир Тендряков и Евгений Блажеевский, - самыми сокровенными мыслями делись мы друг с другом до тех пор, пока в компанию внезапно не врывался посторонний человек, старавшийся нас вытащить из литературного пространства в какую-нибудь примитивную политическую жизнь, словно он вылез из советского телевизора, поэтому мы все настораживались, недоумённо переглядывались, умолкали, а посторонний пел соловьём, выдавая себя за своего, ощущая себя героем, но мы вынуждены были это перетерпеть, даже как-то отключиться от более чем низкой тематики, всё-таки наш круг жил в абсолютно иной реальности, но подобное случалось очень редко, а так, нам нравилось долго слушать, скажем, чтение Аркадия Штейнберга своего перевода поэмы Джона Мильтона «Потерянный рай», или какую-нибудь главу из романа «Сандро из Чегема» в исполнении автора, или заводного поющего на одной ноте свои стихи Иосифа Бродского, конечно, всё в жизни можно рассматривать как пустяки, но литературная дружба вселяла в меня уверенность в собственных силах, которые позже набрали такие обороты, что я сам дивился себе, когда в день писал по двадцать страниц, когда мои рукописи росли не по дням, а по часам, для меня значимых, где буквально во всём был отчётливо виден мой личный взгляд, о чём и со стороны, тот же Фазиль Искандер или Владимир Лакшин, мне говорили нередко.
Юрий КУВАЛДИН
