СТЕНА С КАРТИНАМИ ВИТАЛИЯ ВАЛЕНТИНОВИЧА КОПАЧЁВА (р.1963)

 

СТЕНА С КАРТИНАМИ ВИТАЛИЯ ВАЛЕНТИНОВИЧА КОПАЧЁВА (р.1963)

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, НЕВСКИЙ ПРОСПЕКТ, 60 ВЫСТАВКА АВАНГАРДНОЙ ЖИВОПИСИ АРТВИЗИТ

МОСКВА-ПЕТЕРБУРГ

1–25 февраля 2023

Художник Виталий Валентинович Копачёв родился 15 февраля 1963 года в Северодонецке. В 1983 году окончил Донецкое государственное художественное училище. В 1988 году - художественный факультет Московского технологического института. Многие годы бал директором «Галереи А3» (А три). Провёл десятки персональных выставок. Участник сотен коллективных выставок. Признанный мастер астракционизма.

Юрий Кувалдин

В ВИТАЛИЙ КОПАЧЕВ - ХЛЕБНИКОВ ЖИВОПИСИ

На родине старинной живописи, в Италии, родные города берегут такие холсты, как свой единственный глаз. У Виталия Копачева нет предметов. Беспредметность в живописи нас поражает оттого, что живопись ушла вперед от жизни, но она не оторвана от нее, как думают. Силуэты борьбы не раз покажут значимость поднятых смелым Копачевым вопросов, ибо невежество, ухмыляясь, лезет во все дырки, заявляя о своей хозяйской привычке все подгребать под себя. Сила искусства непобедима. Красота не ждет, а действует и, рано или поздно, рухнут барьеры невежества, где только свобода встанет историей искусств. Тактика построения картин по канонам академического письма, жестко укладываемая в прокрустово ложе, необходимого в подпевании рассудочному, заявляла о себе ничем иным, как формой пульсации контрастов. Все вы так будете существовать, как существуют сейчас эти беспредметные формы, тон, вес и композиция.

Россия забыла напитки,
В них вечности было вино,
И в первом разобранном свитке
Восчла роковое письмо.
Ты свитку внимала немливо,
Как взрослым внимает дитя,
И подлая тайная сила
Тебя наблюдала хотя.

Как химик разлагает воду на кислород и водород, так художник Виталий Копачев разложил живописное искусство на составные силы, то отнимая у него начало краски, то начало черты. Виталий Копачев родился в 1963 году в Северодонецке. В 1983 году окончил Донецкое государственное художественное училище. В 1988 году - художественный факультет Московского технологического института. С 1989 года - директор Московского выставочного зала "Галерея А3" (А три). Вглядываясь в холсты, подобные коврам или гобеленам, я вспоминал БАТИК.

Там, где жили свиристели,
Где качались тихо ели,
Пролетели, улетели
Стая легких времирей.
Где шумели тихо ели,
Где поюны крик пропели,
Пролетели, улетели
Стая легких времирей.
В беспорядке диком теней,
Где, как морок старых дней,
Закружились, зазвенели
Стая легких времирей.
Стая легких времирей!
Ты поюнна и вабна,
Душу ты пьянишь, как струны,
В сердце входишь, как волна!
Ну же, звонкие поюны,
Славу легких времирей!

Слово это - батик - малайское, ударение на первом слоге (бАтик) - техника росписи, а также украшенная ею многоцветная ткань. Рисунок наносят тонким слоем воска, материю опускают в краску, которая окрашивает не покрытые воском части ткани. Роспись батик издавна известна у народов Индонезии, Индии и др. Во всех временах тягость искусства была и есть проблема для чинов и формой творчества для мудрых. Только в теме мудрости можно быстро поставить все на место, определив где искусство, а где дешевка. Тактика опять насаждалась чинами, опять они, обозлившись на непонятное, решили врезать художникам, дав искусство на откуп тем, кто прелюбодействуют с властью.

И я свирел в свою свирель,
И мир хотел в свою хотель.
Мне послушные свивались звезды в плавный кружеток.
Я свирел в свою свирель, выполняя мира рок.

В Музее истории тканей во Франции мы можем восхищаться фрагментами древнейших тканей с росписью. На них изображены символы жизни, плодородия, власти. Например, орел, символ силы и мощи, эмблема императорской власти, во все времена сохранял это значение, а лилия означала чистоту, пальма и голубь - мир, гранат - плодородие, пчела - трудолюбие, колосья - богатство, тогда как виноград - изобилие; венки из цветов всегда олицетворяли пышность, красоту и элегантность. Очарование и следы прошлого помогают тем, кто хочет углубиться в мир искусства, высвобождая творческие способности и фантазию, которые отличают каждого человека. Данная художественная техника позволяет нам удовлетворять свои желания создавать уникальные, гармоничные и глубоко личные вещи.

Огнивом-сечивом высек я мир,
И зыбку-улыбку к устам я поднес,
И куревом-маревом дол озарил,
И сладкую дымность о бывшем вознес.

Мой интерес к своеобразной личности Виталия Копачева и его новаторской живописи не слабеет, но удовлетворить его становится все труднее: верхние, наиболее доступные слои материала уже обследованы, и дальнейшая работа требует все большей кропотливости. Свобода и сила ритма, удушенная прошлыми веяниями, опять поднимает знамя силуэтов новых форм и новых контрастов, своеобразие которого опять вспыхнуло в полотнах Копачева. Химера цвета, до сих пор понимаемая как услаждение недоумка, переходит в научно-торжественную стезю подъема силы внутреннего человека и только в этом может преуспеть и живопись и все другие виды красоты.

Времыши-камыши
На озера береге,
Где каменья временем,
Где время каменьем.
На берега озере
Времыши, камыши,
На озера береге
Священно шумящие.

Вы видели, наверное, покрытые старым теплым золотом потемневшие холсты, от времени точно одетые шелковистой кожей, особым пухом, налетом золотой пыли. Вы видите руку великого художника, но подписи художника на картине нет. Лишь слабый свет мерцает, как одинокая крошечная точка на огромном круге черноты. Хлебников носил рукописи в наволочке. Копачев скручивает свои холсты в рулоны. Художник без подрамника. Художник без картины. Копачев в подвале с рулонами. В этом рулонном имидже Копачев будет похож на вождя племени, с которого началось человечество. Во мраке скрыты причины необходимости устремляться "в поте лица" вперед и ввысь - через страдания, зло и муки. Спускайтесь в подвал. Он видит и указывает. Там живет художник. На свет он не выходит. Действия на холстах Копачева изначально требовали иного подхода, иных форм и разворачивания тем и способов, в которых яро входит новь. Силуэты борьбы за силу и вооруженность искусства цвета так или иначе разворачивались вокруг темы контрастов и цвета и формы и тона. Поднимаясь еще выше, мы столкнемся с еще большим смятением, как в большом городе, прочно возведенном по всем архитектонически-математическим правилам, внезапно потрясенном чудовищной силой. Некоторые цвета Копачева могут производить впечатление чего-то неровного, колючего, в то время как другие могут восприниматься как что-то гладкое, бархатистое, так что их хочется погладить. Само различие между холодными и теплыми тонами красок основано на этом восприятии. Знаменитая "композиция", яростно доказывающая свое превосходство, степенью чванства признанной несогрешимой, и где опять только удачи в распределении контрастов становились молитвой и божественным откровением, доступным только ей. Именно этот неуловимый контраст диктовал славу или позор, силу и беспомощность, свободу и рабство каждому, кто касался темы цвета. Фокус всего - соединение композиции, рисунка и живописи, объединяющий картину идеями тех или иных социальных задач, всегда был отдушиной тем мастерам, у которых, как у Виталия Копачева, чутье ритма, формы и контраста было наивысшим.

О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно,
О, засмейтесь усмеяльно!
О, рассмешищ надсмеяльных - смех усмейных смехачей!
О, иссмейся рассмеяльно, смех надсмейных смеячей!
Смейево, смейево,
Усмей, осмей, смешики, смешики,
Смеюнчики, смеюнчики.
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!

Имеются такие краски, кажущиеся мягкими и другие, которые всегда кажутся жесткими, так что свежевыжатая из тюбика краска может быть принята за высохшую. Человечество действительно живет в таком духовном городе, где внезапно проявляются силы, с которыми не считались духовные архитекторы и математики. В подвале прохладно и тихо. Не то же самое мы наблюдаем? Схемы борьбы за единство в искусстве рассыпались на мелкие очаги и очажки, где каждый насаждает свои правила и умения. "Никто не прав, если не похож на меня" - нынешний девиз нынешних "гениев". Тем самым мы обрели кучу сумасшедших, действующих наобум и снимающих пенки от доморощенной славы. Кто есть кто? Кто встанет на тот путь, где красоту назовут красотой, а безобразие безобразием? Или уже все равно и перевелись те, кому дорого искусство как сила и мощь цивилизованного человека? Так кто же мы? Дикое стадо баранов, слепо бредущих к пропасти или, все-таки, люди, имеющие опыт духовного и прекрасного? Хозяин барин и только его решение может что-то изменить. Кто же тогда хозяин и каким барством он облечен?

О чем поешь ты, птичка в клетке?
О том ли, как попалась в сетку?
Как гнездышко ты вила?
Как тебя с подружкой клетка разлучила?
Или о счастии твоем
В милом гнездышке своем?
Или как мушек ты ловила
И их деткам носила?
О свободе ли, лесах,
О высоких ли холмах,
О лугах ли зеленых,
О полях ли просторных?
Скучно бедняжке на жердочке сидеть
И из оконца на солнце глядеть.
В солнечные дни ты купаешься,
Песней чудной заливаешься,
Старое вспоминаешь,
Свое горе забываешь,
Семечки клюешь,
Жадно водичку пьешь.

Глаз больше и сильнее привлекается светлыми красками, а еще сильнее и больше более светлыми и теплыми тонами: киноварь притягивает и манит нас, как огонь, на который человек всегда готов жадно смотреть. От яркого лимонно-желтого глазу через некоторое время больно, как уху от высокого звука трубы. Стихия борьбы хранит свободы. Дикое входит. Началом явятся пути и формы необычных заявлений и их свобода и мощь сметут всех кричащих, что так не может быть.

Бобэоби пелись губы,
Вээоми пелись взоры,
Пиээо пелись брови,
Лиэээй - пелся облик,
Гзи-гзи-гзэо пелась цепь.
Так на холсте каких-то соответствий
Вне протяжения жило Лицо.

Глаз становится беспокойным, не выдерживает долгого вида этого цвета и ищет углубления и покоя в синем или зеленом. При более высоком развитии это элементарное действие переходит в более глубокое впечатление, сильно действующее на душу. Цвет не допускает безграничного распространения. Можем ли мы отказывать в живописном мастерстве тому, кто посмел этот феномен вывести в самостоятельное плаванье, дав ему название пульсирующего. Как только входит пульсация и ритм новых контрастов, тут же теряется форма, преследующая цель своей монотонностью раздавить свободу ритма, дав ему мертвые и бессмысленные повторения контуров и, отчасти, цвета.

Кому сказатеньки,
Как важно жила барынька?
Нет, не важная барыня,
А, так сказать, лягушечка:
Толста, низка и в сарафане,
И дружбу вела большевитую
С сосновыми князьями.
И зеркальные топила
Обозначили следы,
Где она весной ступила,
Дева ветреной воды.

Через подворотню старомосковского дома в Староконюшенном переулке входим во вдор галереи. Первая железная дверь - сама галерея. Вторая, чуть дальше, дверь ведет в подвал по крутой лестнице. Прохладно. Свет и решетка под ключ. Решетчатая, как в тюрьме, дверь. Дергаем. Закрыто. Но видим малую внутренность. Стол. Пластиковая поверхность. На стене - картина Александра Трифонова "Шостакович.Болт". На столе стоит бутылка пива. Рядом на тарелке бутерброд с двумя золотистыми рыбками. Шпроты. Из глубины подвала слышна работающая дверь. Нажимаем кнопку звонка. Дрель стихает. Слышатся глухие шаркающие, как у Пятого Прокуратора Иудеи всадника понтия Пилата, шаги. Вот и сам хмурый, худой и высокий, Понтий Копачев появляется перед решеткой. Звякает связка ключей...

Крылышкуя золотописьмом
Тончайших жил,
Кузнечик в кузов пуза уложил
Прибрежных много трав и вер.
"Пинь, пинь, пинь!" - тарарахнул зинзивер.
О, лебедиво!
О, озари!

На стеллажах лежат рулоны полотен Копачева. К стенке он их прибивает гвоздями или пришпиливает кнопками. Иногда он хотел бы избавиться от этого высшего дара, который часто бывает для него тяжким крестом. Но Копачев этого сделать не может. Сопровождаемый издевательством и ненавистью, всегда вперед и ввысь тянет Копачев застрявшую в камнях повозку человечества.

Чудовище - жилец вершин,
С ужасным задом,
Схватило несшую кувшин,
С прелестным взглядом.
Она качалась, точно плод,
В ветвях косматых рук.
Чудовище, урод,
Довольно, тешит свой досуг.

Легкие оттенки зеленого, серовато-голубого и лимонно-желтого создают уникальное мажорное цветовое единство. Удивительная внутренняя гармония, самобытное искусство, исполненное высокой поэтичностью диний и красок. Терпимое и не очень опять вскипает грязной волной, требуя ценить его по высоким стандартам искусства. Можно ли в этой душной атмосфере цинизма благополучно развивать все, вплоть до цивилизации для обывателя, если циники, взяв победу над искусством, жадно лезут в карман того же обывателя, выгребая под видом искусства все накопленные деньги и где только скверна химеры красоты гложет совесть тех, кто не совсем продался на общую пляску во время чумы?

С журчанием, свистом
Птицы взлетать перестали.
Трепещущим листом
Они не летали.
Тянулись таинственно перья
За тучи широким крылом.
Беглец науки лицемерья,
Я туче скакал напролом.

Вопросы как диагноз и можно ли додуматься до чего-нибудь иного, кроме взаимных оскорблений, если одни правы по сути, а другие по-наглому. Качество и количество перестало быть связанным и момент перехода одного в другое утерян там, где хам взялся оценивать красоту. Глядя на композиции Копачева можно домыслить цветущую зимой сливу, которая будет ассоциироваться с красотой и внутренней силой женщин.

Могилы вольности Каргебиль и Гуниб
Были соразделителями со мной единых зрелищ,
И, за столом присутствуя, они б
Мне не воскликнули б: "Что, что, товарищ, мелешь?"
Боец, боровшийся, не поборов чуму,
Пал около дороги круторогий бык,
Чтобы невопрошающих - к чему?
Узнать дух с радостью владык.
Когда наших коней то бег, то рысь вспугнули их,
Пару рассеянно-гордых орлов,
Ветер, неосязуемый для нас и тих,
Вздымал их царственно на гордый лов.
Вселенной повинуяся указу,
Вздымался гор ряд долгий.
Я путешествовал по Кавказу
И думал о далекой Волге.
Конь, закинув резво шею,
Скакал по легкой складке бездны.
С ужасом, в борьбе невольной хорошея,
Я думал, что заниматься числами над бездною полезно.
Невольно числа я слагал,
Как бы возвратясь ко дням творенья,
И вычислял, когда последний галл
Умрет, не получив удовлетворенья.

Искусство будущего, часто повторает Виталий Копачев, - это искусство состояний, выявляемых вибрациями тех структур, которые явил создатель на холсте своих мыслей и идей, поэтому абстракция, как отход от материального, будет звать нас в глубины человеческих состояний, законов психологии и жизни. Идете от центра по старому пешеходному Арбату, сворачиваете налево в Староконюшенный переулок, похожий на ущелье Кавказа, и видите справа арки ворот галереи "А3". Мой прятель Гена Самойленко, бывший редактор издательства "Книжная палата", постоянно говорит, что они, имея в виду галерею, назвались неправильно, потому что название читается как "аз", типа "Аз есмь альфа и омега". Поэтому для непонимающих я всегда пишу "А три". Картина опять станет иконой, дверью в те неведомые миры, которые мы зовем Надземным, молитва состояний вернет искусство к эзотерическому знанию, чем было в прошлом. И все эти годы с амвона своей арбатской Галереи Копачев произносит "Аз есмь альфа и омега современного искусства!" Помыслилось нам, а ведь в сущности так оно и есть. Все лучшие московские выставки авангардистов проходили здесь. Лидер Третьего русского авангарда Александр Трифонов ежегодно презентует здесь свои новые холсты с 2000 года. Так знания прошлого явятся скрижалями будущего. Копачев зовет к Прекрасному, ибо духовность это устремление к Красоте.

Я нахожу, что очаровательная погода,
И я прошу милую ручку
Изящно переставить ударение,
Чтобы было так: смерть с кузовком идет по года.
Вон там на дорожке белый встал и стоит виденнега!
Вечер ли? Дерево ль? Прихоть моя?
Ах, позвольте мне это слово в виде неги!
К нему я подхожу с шагом изящным и отменным.
И, кланяясь, зову: если вы не отрицаете значения любви чар,
То я зову вас на вечер.
Там будут барышни и панны,
А стаканы в руках будут пенны.
Ловя руками тучку,
Ветер получает удар ея, и не я,
А согласно махнувшие в глазах светляки
Мне говорят, что сношенья с загробным миром легки.

Систематизация всех вопросов, касающихся сил всегда, в том или ином виде, трактуется неверно. Самым важным в определении сил входит только одно: умение решать проблему. И здесь важно не количество выломанных рук и ног, не качество сложенных матов, а то, как и насколько эффективно проблема решена. Не ломать компьютер (человека), а перезагружать его. Схемы борьбы ведут туда, где это есть, и любой силовик бессмысленностью своих потуг может быть обозначен как слабый, ибо решений нет, проблемы умножились.

Вы помните о городе, обиженном в чуде,
Чей звук так мило нежит слух
И взятый из языка старинной чуди.
Зовет увидеть вас пастух,
С свирелью сельской (есть много неги в сельском имени),
Молочный скот с обильным выменем,
Немного робкий перейти реку, журчащий брод.
Все это нам передал в названьи чужой народ.
Пастух с свирелью из березовой коры
Ныне замолк за грохотом иной поры.
Где раньше возглас раздавалсямальчишески-прекрасных труб,
Там ныне выси застит дыма смольный чуб.
Где отражался в водах отсвет коровьих ног,
Над рекой там перекинут моста железный полувенок.
Раздору, плахам - вчера и нынче - город ясли.
В нем дружбы пепел и зола, истлев, погасли.
Когда-то, понурив голову, стрелец безмолвно шествовал за плахой.
Не о нем ли в толпе многоголосой девичий голос заплакал?
В прежних сил закат,
К работе призван кат.
А впрочем, все страшней и проще:
С плодами тел казненных на полях не вырастают рощи.
Казнь отведена в глубь тайного двора -
Здесь на нее взирает детвора.
Когда толпа шумит и веселится,
Передо мной всегда казненных лица.

Призвание художника Виталия Копачева - посылать свет в глубины человеческого сердца. Каждый культурный период создает свое собственное искусство, которое не может быть повторено. Копачева можно завернуть в рулон и отвезти в Африку. Здесь и маститый Шишкин с его сухим и мертвенным письмом от этого ужаснется, поскольку глаз этого художника рабски понимал природу, точно чечевица светописного прибора, рабски и верно. Он воссоздавал природу, как бездушный молчаливый раб, отказываясь от живописного вмешательства и волевого приказа. А вот дерзкий красочный мятежник Малявин, "Разин алого холста", подал бы Копачеву дружескую руку. Хотя красный цвет Копачев практически не использует. Потом рядом с Копачевым появится прекрасный страдальческий Филонов.