Кувалдин Ю.А. Кувалдин-критик: Выступления в периодике. - М.: «Книжный сад», 2003. - 384 с.
Алексей Ивин
О прозе Юрия Кувалдина следует говорить особо и много. А вот вышедший недавно том его критических выступлений позволяет ограничиться немногими аспектами этой многосторонней творческой личности, что я и сделаю.
Вспоминая прошедшие годы, Кувалдин любит сослаться на тот факт, что родился на Никольской улице (бывшая 25 Октября) в самом центре Москвы, учился в школе №177 (бывшей Славяно-греко-латинской Академии) вместе с Ломоносовым, Кантемиром и Тредьяковским, и тем самым установить связь с первыми российскими, европейски значимыми профессиональными литераторами. Точнее, с просветителями.
Пусть эта ссылка часто звучит шутейно, но в каждой шутке есть доля правды. Действительно, вся его критическая и - особенно - большая книгоиздательская деятельность имеют характер просветительский. Он неустанно подчеркивает, как важна роль Слова в жизни общества и - соответственно - писателя, и тут уже шутки кончаются, и суждения критика становятся бескомпромиссны.
Бескомпромиссность этих суждений, должно быть, многих пугает или бесит, но, с другой стороны, деваться некуда: чувствуется, что, прежде чем судить, критик перелопатил всю российскую словесность от Ломоносова до современности, обогащен чужим и собственным опытом и потому основателен при всей горячности. Достается прежним и нынешним «новомирцам» за то, что после Твардовского собственной писательской практикой не выдерживают уровень, который заявлен временем; ученым-филологам - за пустословие, крохоборство и литературные раскопки, за тот академизм, который омертвляет живое слово классиков; соратникам и друзьям - за идейную неустойчивость и компромиссы; а творцы современной масскультуры вызывают неизменный сарказм, как, впрочем, кое-что в позиции и практике таких симпатичных автору людей, как Лакшин, Нагибин, Паустовский, которые не бедствовали и при застое. Подвергается нападкам (и по-моему, справедливо) даже Солженицын за то, что постепенно изменил критериям художественности, превратившись в публициста и историографа. Нынешняя же попса и халтурщики вообще выпадают из поля зрения Кувалдина как нечто, не достойное названия «литературы». Критические стрелы, резкие суждения рассыпаны во всех статьях, рецензиях, интервью, собранных в книге, Это плюс хорошая эрудиция и вкусы делают суждения Кувалдина о текущем литературном процессе ценными, установочными в том высоком просветительском плане, который пока что выдерживает наша литература.
Юрий Кувалдин не раз заявляет, что он пристрастен и что выбор фигур для аналитического разбора у него свой, прихотливый. В этот прихотливый круг входят авторы созданного им самим «журнала современной русской литературы» «Наша улица» - Э.Клыгуль, А.Тимофеевский, Н.Краснова, В.Поздеев, Е.Бачурин, А.Капустин, С.Мнацаканян, люди, так или иначе задержанные, не проявленные в прежние годы. Это старшие друзья Л.Аннинский, К.Ковальджи, Ст. Рассадин, критики И. Виноградов и Вл. Новиков, Фазиль Искандер, южный эпос которого, чувствуется, вызывает особое отношение, А.Еременко, которому вместе с парой-тройкой поэтов сделано исключение, хоть он и не пишет прозу (поэзию в журнале принципиально не печатают). Проза - вот где поле для самовыражения. Лирики, барды, драматурги - все несовершенны перед прозаиком, выражающем закономерности жизни в живом слове и образах, а тем более филологи и философы, которые уже утрачивают связь с реальностью. Подобные мысли - и еще покруче - вы постоянно встретите в этой книге. Слово для ее автора не просто значимо, знаково, а и подоснова самого существования.
Может вызвать недоумение, что некоторые крупные современные поэты и прозаики не удостоились ни строки, а иные удостоились, но издевки. Что эмигрантская литература всех трех «волн» осталась за порогом внимания (мол, раз уехали или уезжали, так чего о них и толковать). Но, наверно, это тоже позиция (ну, хотя бы медведя, которому неприятен сосед в своей берлоге). Думаю, однако, что это получилось непредумышленно, что прозаик Кувалдин все эти годы с собственной колокольни критически оценивал эпоху, друзей и окружение, после своей небольшой диссидентской практики, с началом перестройки развиваясь уже легально. Трудностей хватало и внутри страны, изменения происходили и здесь, жертвы на алтарь словесности приносили и здесь. Итогом этого саморазвития, отношений с референтной группой, как говорят психологи, и явился том критических статей «Кувалдин-критик».
Первое время меня, например, поражало, что Юрий Кувалдин в своих суждениях остер, часто ходит по краю и не боится ответственности, не боится, что в один прекрасный день оскандалится. Но потом стало понятно, что причиной-то этой остроты и запальчивости является любовь к литературе, просто-напросто служение ей, - то есть, что резкости извинительны. Он ведь не только прозаик, он еще и издатель. Со времени основания издательства «Книжный сад» в нем вышла добрая сотня книг тиражом около пяти миллионов экземпляров. И, как правило, это современники. А если классическое произведение, то стоящее переиздания. Эти люди не могли при застое пробиться, выйти к читателю. Они подчас пережили внутреннюю катастрофу, метаморфозу, научились существовать в иных формах. Кто еще возьмется отражать действительный текущий литературный процесс, если подавляющее большинство крупных издательств издает чтиво, лишь бы иметь барыш, бывшие советские издатели если и выжили, погрязли в смешном бюрократизме, издают и поощряют серость, а литературные агенты (а их и всего-то раз, два и обчелся) еще не научились работать? Похоже, что собирать таких, постперестроечных гребцов на челне (помянуть пушкинский «Арион») и взялся издатель Юрий Кувалдин. О своем издательском опыте он тоже много рассказывает в этой книге. И здесь тоже есть чему у него поучиться.
Понятно, что, рассматривая достижения и просчеты нынешних писателей, Юрий Кувалдин не утаивает, кто из русских классиков ему больше всего по душе. Это Чехов, Достоевский, Булгаков, Платонов. Как видите, это опять «чистые» прозаики, которым если и случалось сочинить стих, то разве в шутку, к именинам. Эти приоритеты, понятно, давние, постоянные и, главное, такие, с которыми состязаться трудно. Между тем суждения Кувалдина-критика учитывают и вбирают их опыт сочинения прозы. Эти авторитеты обеспечивают серьезность его критике. Но, ясное дело, академизма и концептуальности все же маловато. Зато эпатажа, пародирования, неуклюжих наворотов, которые не понравились бы профессорам гуманитарных вузов, не гладкого и не блестящего изложения много. И это притом, что учителя названы, хотя советские, Булгаков и Платонов, еще не совсем изучены, не глянцевы и не устоялись как авторитеты. Но ведь и для Кувалдина они, в общем, не предмет изучения, как для профессоров и доцентов МИРОСа, например, а наследники по прямой, представители великой русской литературы.
Так что, как говорится, каждому свое.
В одном из эссе на странице 90 критик Кувалдин (вероятно, сходу, по памяти) перечисляет на целый лист русских и советских писателей, которых он посадил бы в самолет отечественной литературы (проверщиком билетов выведен Антон Павлович Чехов). Смех смехом, прием приемом, но в целом это впрямь люди, которые хорошо писали, внесли вклад, существенно обогатили наши литературные и духовные фонды, прославились, известны в мире как русские писатели. Жаль только, что еще шевелятся-то из них уже не многие, прочих же употребили, оприходовали, использовали, перевели в категории исторического опыта, а самих их, этих славных людей, и след простыл. Так что, конечно, дух веет где хочет, но солнышко по-прежнему светит, жить хоцца, и народилось много новых непросвещенных дураков, для которых литература ничего не значит. И как тут быть, критик Кувалдин ничего не советует.
Думаю, однако, что нестабильные, неокончательные свойства нашей жизни (и деятельности) не должны отвращать нас от усилий по ее осмыслению.
Алексей Ивин, "Независимая газета", № 30 за 28 августа 2003.
