Юрий Кувалдин
рассказ
Чтобы свет из окна не падал на экран, Валентина заставила все же себя встать с кресла и задернуть штору. Труда ей стоило это большого, потому что в Валентине было килограммов двести и ноги ее не держали. Оторваться от телевизора она не могла, очень интересную мексиканскую жизнь показывали. Хотя отрываться приходилось, чтобы сходить на кухню, приготовить что-нибудь к приходу из школы Васи, сына, пятиклассника. В самый момент поцелуев заявился Вася, швырнул портфель под кровать, схватил сушку из вазы на столе и быстро начал переодеваться, чтобы бежать гулять.
- Куды?! - всплеснула толстыми руками Валентина. - Щей сейчас принесу.
- Не хочу я твоих щей! - крикнул Вася, пучеглазый худющий школьник. - Хоть разок бы котлетами покормила!
- Это не ко мне. К отцу обращайси! Он, паразит, третий месяц получку пропивает! Ща припрется пьяной...
- Не “пьяной”, а пьяный, - поправил Вася, натягивая тренировочные рейтузы.
- Помолчи мне тут, - огрызнулась Валентина и уставилась в экран.
Надев штаны, Вася сбегал в ванную, сполоснул руки и сел за стол. Валентина во все глаза, поблескивающие сопереживанием мексиканским героям, глядела в телевизор. Вася тоже попытался заглянуть туда, но его низкорослые мулаты не заинтересовали, так же не заинтересовали пальмы и хижины.
- Давай, мамка, щей своих, жду ведь?? - повысил голос Вася.
Валентина, не отводя глаз от экрана, мотнула толстыми щеками.
- Щас!
Вася поставил локти на стол и, подавшись вперед, спрятал лицо в ладонях.
- Скоро? - спросил он минут через пять.
- Сынок, сходи сам на кухню да налей себе, - сказала ушедшая совсем в экран Валентина.
Она была не из тех, кто бросает дело из-за какого-то обеда для сына. Делом ее жизни с самого начала перестройки стал просмотр латиноамериканских сериалов. По виду Валентины можно было подумать, что сериалы эти возникли еще раньше Горбачева и шли без перерыва с того дня, как она появилась на свет.
- Мамка, ну ты что - издеваешься? - простонал уже Вася.
- Ща как дам по затылку! Не мешай!
Вася тихо встал из-за стола и вышел из комнаты. Валентина не заметила, как он ушел играть в футбол на пустырь. Фильм кончился, пошли титры. Валентина утерла тыльной стороной жирной ладони слезу, с трудом поднялась из любимого кресла и пошла на кухню. Потрогала кастрюлю, щи были теплые. Подумав, Валентина налила себе миску. И бодро, облизываясь, съела. Затем, поглядев в окно, налила добавков и съела с ломтем черного хлеба еще миску. Помыла миску, взглянула на часы с кукушкой и побежала в комнату к телевизору смотреть другой фильм по второму каналу. Показались скуластые с раскосыми глазами лица метисов и Валентина застыла от предвосхищения новых событий.
“ - Дон Педро вчера сказал, что он видел Сильвию в Сан-Хуэ.
- Да. Дон Педро не может этого придумать.
- И я ее видела!
- Кого, радость моя?
- Сильвию.
- Не может быть!
- Поцелуй меня, прошу.
- Я не могу тебя поцеловать, потому что ты целовалась с Хорхе Гарсиа Де Насименто Рохо!
- Кто тебе сказал?
- Вальдано с Копа Кабана.
- Ничтожный!
- Кто?
- Рохо. Дон Педро совершенно справедливо не пускает его на ранчо.
- А ты была на ранчо Дона Педро?
- Да.
- До чего же ты хорошо объяснила, просто прелесть.
- Ты читала “Негритенок Самбо”?
- Как странно, что ты меня об этом спросила.
Он нагнулся, взял ручку Дебиллы и спросил:
- Тебе понравилось?
Вошел Дон Дебилл, низкорослый метис в белой ковбойке.
- Дебилла, ты видела Дона Кретина?
- Что?
- Дон Пидор вчера познакомил меня с Лесбией.
- Где?
- На Плайя Хирон.
- А тигры бегали вокруг дерева?
- Не знаю.
- Ты любишь меня?
- Люблю. А ты меня?
- Люблю.
- Спой мне, Хорхе Луис Пидор Рохо, спой мне колыбельную песню, чтобы я сладко, запутавшись в сахарных соплях, уснула у тебя на коленях под рокоты чудесного бразильянского кофе типа Пеле.
Он, цыган, что ли, запел:
Туда, где роща корабельная лежит и смотрит, как живая,
выходит девочка дебильная, по желтой насыпи гуляет...
- Как ты прелестно поешь, мой дорогой Хорхэ Хулио Хуэли!
- Как ты прелестно слушаешь, моя прелесть полукровная...”
В этот момент Валентина услышала стук входной двери. Не отводя глаз от экрана, она сжалась, предчувствуя появление пьяного Николая, мужа. В одно мгновенье проскользнула в ее сонном, жирном мозгу мысль: ну, неужели Николай не может разговаривать с ней так ласково, как этот Хулио?
Сквозь стеклянную дверь Валентина увидела, что Николай с двумя огромными сумками прошел на кухню, не взглянув в ее сторону и, кажется, что странно, трезвый. Валентина прикусила губу, но не могла оторваться от сериала на жизни цыган. Машинально потянулась к столу и взяла газету с программой. Следом за бразильянско-цыганским шел цыганско-латиноамериканский сериал. Она вновь радостно улыбнулась и впилась в экран. Дальней мыслью прикидывала, что там на кухне может делать Николай. Нетерпение охватило ее, но сериал не отпускал.
Часа через полтора Николай принес на стол жареного гуся и бутылку водки.
- Ты чего это? - вылупила глаза Валентина, и тройной подбородок задрожал.
- Новую жизнь начал, - сказал Николай, худой и злой.
Валентина оторвалась от телевизора, впилась в него взглядом:
- Как это?
- Так это! Где Васька?
- Гуляет.
Николай, хлопнув дверью, пошел на улицу. Валентина просмотрела титры этого фильма и переключила телевизор на четвертый канал, где начинался новый сериал из жизни цыгано-индейцев.
Только начался завораживающий диалог:
“- Ты не видела Хорхэ, Мария?
- Нет, я не видела Хорхэ.
- Спой мне, любимый, песню.
Он, черный в белом, запел:
Но Будда нас учил: у каждого есть шанс,
Никто не избежит блаженной продразверстки.
Я помню наизусть все 49 Станц,
Чтобы не путать их с портвейном “777”.
Когда бы не стихи, у каждого есть шанс.
Но в прорву эту все уносится со свистом:
И 220 вольт, и 49 Станц,
И даже 27 бакинских коммунистов...
- Как ты хорошо поешь, Хорхе.
- Я пою хорошо, Мария, но Хулио Иглесиас поет лучше.
- Хулио?
- А Хули...”
Тут Николай привел красного, взъерошенного, потного Васю.
- Она меня совсем не кормит! - услыхала Валентина голос сына из коридора.
Валентина сжала кулачки, затаила злобу на этих едоков, которые вот уже без малого десять лет отравляют ей жизнь, не дают спокойно смотреть сериалы.
Умытый Вася сел за стол. Николай поставил рюмки, тарелки, положил вилки, принес отварной картошки со сливочным маслом, нарезанные сочные помидоры, отдельно огурцы, разделанную селедочку. Вздохнув, он сел и хотел было уже заговорить, но остановился, потому что шли новости:
“- Чеченская республика... Ельцин... Чечня... Ельцин... К урегулированию конфликта в Боснии и Герцеговине... Ельцин... Чечня... Ельцин... К урегулированию конфликта... Ельцин... Чеченская республика... Ельцин... Чеченская республика... Ельцин... Чеченская республика... Чубайс, Чубайс, Чубайс... Чеченская республика... Лившиц... Чубайс... Уринсон... Ясин... Ельцин... Гайдар... Чеченская республика... К урегулированию конфликта... Лившиц... Вульфонсон... Чубайс... Чеченская республика... Ельцин... Гайдар... Чеченская республика... Лифшиц... Гусинский... Уринсон... Вульфонсон... Гусинский... Чеченская республика... Березовский... Лифшиц... Чубайс... К урегулированию конфликта... Ясин... Лифшиц... Березовский... Ельцин... Гусинский... Лебедь... Чеченская республика... К урегулированию конфликта... Лифшиц... Ельцин...”
Телевизор продолжал бубнить, Николай взял бутылку в руки, но не за туловище, а за горло, как гранату и с криком:
- Завязываем раз и навсегда!
...подлетел к телевизору и со всей силы ударил бутылкой по экрану. Раздался оглушительный взрыв, мелкие осколки с дымом полетели во все стороны, внутри что-то загорелось и языки пламени вырвались из экрана. Кровь потекла по рукам Николая. Валентина побелела. Вася застыл с открытым ртом. Николай хладнокровно отряхнул руки, сходил на кухню, принес кастрюлю воды и выплеснул на телевизор.
Внутри запищало и все погасло.
Николай сел к столу, взял рюмку, осмотрел ее внимательно, сдул пылинки и, перевернув вверх дном, поставил на тарелку.
“Время и мы”, № 143-1999
Юрий Кувалдин Собрание сочинений в 10 томах Издательство "Книжный сад", Москва, 2006, тираж 2000 экз. Том 4, стр. 380.
