Владимир
Соловьёв из «Первой речи в память Достоевского»
Среди
ужасов мертвого дома Достоевский впервые сознательно повстречался с правдой
народного чувства и в его свете ясно увидел неправоту своих революционных
стремлений. Товарищи Достоевского по острогу были в огромном большинстве из
простого народа, и, за немногими яркими исключениями, все это были худшие люди
народа. Но и худшие люди простого народа обыкновенно сохраняют то, что теряют
лучшие люди интеллигенции: веру в Бога и сознание своей греховности. Простые
преступники, выделяясь из народной массы своими дурными делами, нисколько не
отделяются от нее в своих чувствах и взглядах, в своем религиозном
миросозерцании. В мертвом доме Достоевский нашел настоящих "бедных (или,
по народному выражению, несчастных) людей". Те прежние, которых он оставил
за собою, еще имели убежище от общественной обиды в чувстве собственного
достоинства, в своем личном превосходстве. У каторжников {этого} не было, но
было нечто большее. Худшие люди мертвого дома возвратили Достоевскому то, что
отняли у него лучшие люди интеллигенции. Если там, среди представителей
просвещения, остаток религиозного чувства заставлял его бледнеть от богохульств
передового литератора, то тут, в мертвом доме, это чувство должно было
воскреснуть и обновиться под впечатлением смиренной и благочестивой веры
каторжников. Как бы забытые Церковью, придавленные государством, эти люди
верили в Церковь и не отвергали государства. И в самую тяжкую минуту за буйной
и свирепой толпой каторжников встал в памяти Достоевского величавый и кроткий
образ крепостного мужика Марея, с любовью ободряющего испуганного барчонка. И
он почувствовал и понял, что перед этой высшей Божьей правдой всякая своя
самодельная правда есть ложь, а попытка навязать эту ложь другим есть
преступление.
Владимир Соловьёв из «Первой речи в память Достоевского»
