Зима даёт простор изображенью, деревья оголив, за ними
виден старомосковской улицы излом, чего не замечаешь буйным летом, листвою
закрывающим обзор. Вот человек чернеет за оградой. Он памятник? Быть может, да.
Он дышит, но без движений в снеге и тоске. Я подхожу. Читаю: «Достоевский». И
сам себя боюсь. И убегаю по Божедомке к площади Борьбы. Оглядываюсь. Чёрный
Достоевский идёт за мной с холодным топором. Трамвай стучит по рельсам и по
нервам. Звенит стаканчик в бронзовой руке, приехавшего с Курского вокзала
бродяги Ерофеева. Ко мне они подходят, холодом сжигая. От фонарей три тени на
снегу. И рушится с фасада штукатурка. Кувалдин, Достоевский, Ерофеев. Огонь
мятежный светится в глазах. Высоковольтный ток бежит по жилам, и катится по всей
Москве широкой, включая электричество в умах.
Юрий КУВАЛДИН
