- Да, в прекрасное время мы живём, - сказала Голованивская. - В литературе остались только те, кому дорого Слово.
- Истинно сказано. Для меня литература - это сохранение души в полном её объеме. И частокол проблем в конце 80-х годов рухнул. Я один делал то, что «в поте лица своего» исполняли десятки и сотни «советских» редакторов, корректоров, техредов, курьеров, вахтёров… 90 процентов писавших в то время интересовали только гонорары и сопутствующие блага от литературы: квартиры, машины, дачи… Как только путь в типографию стал открыт, так вся эта «густопсовая сволочь», как говорил о них Мандельштам, провалилась в тартарары. А сейчас благодать - написал книгу, накопил деньги, отнес в типографию, никого не спрашивая, и напечатал её в таком виде, как захотел, - сказал я.
- Вы помните, что мне сказали, когда готовились издавать мой первый роман?
- Не вполне. Я лишь помню ощущение счастья от мелодики вашего текста, от льющейся музыки букв, - сказал я.
- Вы мне сказали: «Расставьте абзацы, и я издам вашу книгу», - улыбнулась Голованивская.
- Да. У вас были слишком большие периоды без отбивок. У текста есть своя архитектоника, которую мало кто замечает, - сказал я.
- А как вы «Пангею» писали? На клавиатуре компьютера? - поинтересовался я, когда мы присели на низеньком заборчике, и я закурил.
- Нет. Писала весь роман в тетрадках. Пять лет назад. А странички плана развешивала по всему кабинету, пока на стенах свободного места не осталось.
Я следил за её творчеством с расстояния букв, как слежу за творчеством Платонова, Достоевского, Фолкнера и Пруста. Не обязательно встречаться с телами писателей, достаточно полистать их книги, чтобы убедиться, что они живут рядом. Пангея - читай Россия. Тоталитарная вертикаль несменяемых ржавой тенью лежит на Пангее. У Голованивской сила страсти соединяет букву с буквой, как соединяет в одно целое возлюбленных. Разнородные материи высекают искры новых смыслов, как в поэзии Мандельштама:
А вам, в безвременьи летающим
Под хлыст войны за власть немногих, -
Хотя бы честь млекопитающих,
Хотя бы совесть ластоногих,
И тем печальнее, тем горше нам,
Что люди-птицы хуже зверя
И что стервятникам и коршунам
Мы поневоле больше верим.
- Может быть, выпьем кофе? - предложила Голованивская.- Тут кафе за углом.
- Нет. Я сделаю ваш фотопортрет, - сказал я.
- Вы с фотоаппаратом?
- В портфеле.
Я двадцать лет тому назад издал книгу Марии Голованивской «Двадцать писем Господу Богу». Хорошая рифма: двадцать через двадцать. Во власти вымысла, который становится реальнее самой что ни на есть реальности, пребывает каждый самостоятельный в своей укрупнённости писатель, вырастающий до создания собственной вселенной в мире метафизической классики. Что время мне? Оно пустой звоночек, как в школе на урок, протрепетав, исчез.
Жизнь. Закон. Движение. Первые слова в романе Голованивской: «Отец Андрей бежал по тропинке к реке». Последние слова романа на странице 746: «…любой другой линии пангейского горизонта». А между - любовь, страдания и страсти.
Мои глаза бежали по открытой странице:
Для Голованивской нет, как и для любого хорошего писателя, запретных тем, Вопрос в том, как это преподнести. Проза её вдохновенна, эротична, даже сексуальна, маняща, гипнотична, карнавальна, симфонична. Но что ещё более восхищает меня - интеллектуальна, философски глубока, напитана богатой филологической культурой. В мире существуют всего несколько тем или сюжетов, которые каждый новый автор, даже, быть может, не ведая об этом, так или иначе интерпретирует их на свой лад и вкус. Степень оригинальности, ума и таланта Голованивской придают старым темам, например, любви, совершенно новое звучание. Вот поэтому никогда не прекратится искусство, которое и есть смысл и цель человеческого развития.
Пангея (с древнегреческого - «всеземля») - слово, в фундаменте которого, как и в каждом слове - Бог, непроизносимый, запрещенный, создавший мир в безвидной тьме, свет бросив в таинстве любви. С годами я чувствую, как сила побеждает слабость, как хорошее одолевает плохое, как любовь берет верх над ненавистью, как из каждодневных строчек складывается вселенная моих произведений, моей души, моей метафизики.
Под хлыст войны за власть немногих, -
Хотя бы честь млекопитающих,
Хотя бы совесть ластоногих,
И тем печальнее, тем горше нам,
Что люди-птицы хуже зверя
И что стервятникам и коршунам
Мы поневоле больше верим.
- Может быть, выпьем кофе? - предложила Голованивская.- Тут кафе за углом.
- Нет. Я сделаю ваш фотопортрет, - сказал я.
- Вы с фотоаппаратом?
- В портфеле.
Я двадцать лет тому назад издал книгу Марии Голованивской «Двадцать писем Господу Богу». Хорошая рифма: двадцать через двадцать. Во власти вымысла, который становится реальнее самой что ни на есть реальности, пребывает каждый самостоятельный в своей укрупнённости писатель, вырастающий до создания собственной вселенной в мире метафизической классики. Что время мне? Оно пустой звоночек, как в школе на урок, протрепетав, исчез.
Жизнь. Закон. Движение. Первые слова в романе Голованивской: «Отец Андрей бежал по тропинке к реке». Последние слова романа на странице 746: «…любой другой линии пангейского горизонта». А между - любовь, страдания и страсти.
Мои глаза бежали по открытой странице:
Для Голованивской нет, как и для любого хорошего писателя, запретных тем, Вопрос в том, как это преподнести. Проза её вдохновенна, эротична, даже сексуальна, маняща, гипнотична, карнавальна, симфонична. Но что ещё более восхищает меня - интеллектуальна, философски глубока, напитана богатой филологической культурой. В мире существуют всего несколько тем или сюжетов, которые каждый новый автор, даже, быть может, не ведая об этом, так или иначе интерпретирует их на свой лад и вкус. Степень оригинальности, ума и таланта Голованивской придают старым темам, например, любви, совершенно новое звучание. Вот поэтому никогда не прекратится искусство, которое и есть смысл и цель человеческого развития.
Пангея (с древнегреческого - «всеземля») - слово, в фундаменте которого, как и в каждом слове - Бог, непроизносимый, запрещенный, создавший мир в безвидной тьме, свет бросив в таинстве любви. С годами я чувствую, как сила побеждает слабость, как хорошее одолевает плохое, как любовь берет верх над ненавистью, как из каждодневных строчек складывается вселенная моих произведений, моей души, моей метафизики.
Юрий КУВАЛДИН
