Людмила Чутко
ЧУЖИЕ
рассказ
Автобус вынырнул из утреннего тумана прямо к станции, к надтреснутым, расходящимся стенам билетных касс, к старушкам, подпирающим эти стены, притянувшим для надежности еще и мешки с семечками. Казалось, старушки эти всю ночь простояли здесь, спасая здание от окончательного падения, от напора времени, дующего откуда-то из-за железнодорожных путей.
Их лица точно окаменели. Если они и ждали первого поезда и спешивших к нему пассажиров, то ожидание это было настолько привычным и не предполагающим развязки, что никто из них, казалось, и не обратил внимания на цепочку сонных дачников, проследовавших мимо них прямо на платформу.
Все было неубедительно в то утро, все терялось в тумане - домики, сады, лес, линия горизонта. Четкое пространство сузилось до десяти шагов, а дальше не было ничего, кроме редкого собачьего лая. Даже птицы потерялись, умолкли, будто боялись - выглянет ли солнце или старушки остановили время?
Все было расплывчато, кроме острого, отчетливого безразличия к окружающему, которое несли в себе две худенькие женщины, мать и дочь. Они не глядели по сторонам, не произнесли ни слова в автобусе, автоматически поднимались по высокой лестнице через пути, и туман расступался перед ними, шли по мосту, согласованно держась за ручки дорожной сумки, молча спускались, не договариваясь, опустили сумку на заплеванный асфальт платформы.
Поезд пришел точно по расписанию, и через минуту уже растворился в утреннем тумане.
Надя смотрела в окно. Туман спрятал внешнее, скрыл, размыл декорации. Может быть, затем, чтобы не отвлекать, не уводить от главного, а оно возникало в ее воображении, четкое, зримое. Она видела прошлое, ставшее вдруг отчетливо ясным, ни одно ее воспоминание не выпадало из этого круга, каждое событие вело к тому, что произошло вчера, что случилось в последнюю августовскую неделю...
Cтранно и страшно становилось от того, как все притянулось, мгновенно вспомнилось пропущенное, прощенное, казалось бы, навсегда забытое, но нет - все поместилось в этом открывшемся пространстве прожитого, и пространство это стояло перед Надиными глазами, и не отпускало, поражая своей законченностью и беспощадной, жестокой новизной.
Так когда-то в математике ее поразило явление пространства, построенного по трем точкам - названы три точки и объем вдруг возникает перед глазами, и в него вписывается, врастает остальное, достраивая новый мир. Но одно дело - фантазия, и совсем другое - реальность...
ТОЧКА ПЕРВАЯ
Надя ясно помнила то утро, когда они собирались с дедом на прогулку, а в доме все мылось, прибиралось, аккуратно складывалось, перестирывалось, переглаживалось, и бабушка торопила, чтобы не мешали, и отец нервно одевался - он ехал за мамой в роддом. Наде хотелось с ним, но ее не брали - мала, будет путаться под ногами, отвлекать, пусть лучше гуляет с дедом, а вот когда они вернутся, то дома найдут еще одного жильца, пока без имени, но это девочка, сестренка твоя, придумывай имя на прогулке!
Они бродили с дедом по майским аллеям парка, дул прохладный ветерок, будто переворачивал странички словаря имен, дед называл странные - Авдотья, Василиса, Евпраксия. Надя их всерьез отвергала, потом поняла, что дед над ней смеется, рассердилась, бросила его руку, и вовремя - ему нужно было вытереть выступившие от смеха слезы, а рука была только одна, вторая не работала после инсульта. Дед был счастлив - еще внучка! А Надя? Она поддалась дедовой радости, ей хотелось посмотреть на малышку - любопытно! Дед тянул время, посматривал на часы, снова уводил Надю в глухие аллеи, а потом и сам захромал быстро, насколько мог, и ему уже не терпелось увидеть существо незнакомое, взглянуть, принять на всю жизнь, а уж долго или не долго ему осталось - это как Бог даст...
Остановились на широкой улице, хотели, как ближе, пошли коротким путем, уже виден их дом на другой стороне, а по улице шли и шли машины. Но вот в их длинном ряду наметился промежуток, дед шагнул на дорогу, Надя за ним, вдалеке маячил троллейбус, дед затормозил - испугался, что не успеет, Надя тянула вперед, дед держал ее крепко, тащил назад, на тротуар, она - вперед, он рассердился, она не уступала, упрямая девчонка, она не хотела назад, а троллейбус приближался с какой-то бешеной быстротой, и когда он был совсем уже рядом, когда испуганно взвизгнули тормоза, дед все-таки победил, и теперь замер, провожая глазами сине-желтую махину и прижимая к себе Надю.
Снова потекли перед ними машины, они стояли, долго стояли - теперь уже и Надя поняла, что могло бы сейчас случиться, испуганно смотрела на деда. Он молчал, потом неловко повернулся и медленно заковылял к далекому переходу, крепко ухватив ее маленькую руку...
Когда пришли домой, все мгновенно было забыто, все ушло - в старенькой Надиной кроватке-клетке лежал маленький сверток. Надя долго стояла, смотрела, пока не открылись, не блеснули яркие голубые глаза. Они смотрели куда-то вверх, бессмысленно, или был смысл, которого Надя не понимала, губы причмокивали, потом, будто ребенок что-то осознал, личико сморщилось, губы растянулись в громком "У-а", и тут же прибежала мама, вытащила сверток из кроватки.
С тех пор так и пошла жизнь, вместе и отдельно - тише, Надя, Иришка спит, мама кормит, перепеленывает, убаюкивает, купает, ты лучше книжку почитай, вот умница.
ТОЧКА ВТОРАЯ
Надя проснулась, услышала шевеление за мгновение до звука, детского крика, успела, взяла Польку на руки. Только бы не разбудить, не разбудить спящих за тонкой стеной родителей. Митю не разбудишь - хоть из пушки стреляй. А если и проснется, то быстро на другой бок, и снова похрапывает.
Но некогда, некогда ни о чем думать, нужно быстрее, еще быстрее, вот и звонок в дверь - это Иришка привезла свою Олю, ей уже восемь месяцев, а Иришке надо учиться, хорошо, что Надя родила, все равно сидит дома, так может и с двумя...
Это Надя все думала - рожать или не рожать, сначала надо получить диплом, иметь собственную крышу над головой, а не съемную квартирку, да и Митю уговорить, а Иришка так рвалась из дома, что на втором курсе своего института выскочила замуж и родила ребенка...
Но с квартирой не получилось, жили с родителями, которые тихо сбегали на работу, уходил Митя, и Надя оставалась с двумя малышками, накормить, перепеленать, переодеть, уложить спать, а потом все сначала... Единственной Надиной опорой была старенькая бабушка Лиза.
Бабка Лизка, как, любя, звали ее в семье, неугомонная труженица, вставала раньше всех, ложилась последней. Болезни ее сторонились, вероятно, просто не успевали к ней прилипнуть, потому что бабка Лизка всегда летала "на скоростях".
Надя помнила, как в детстве они бежали по подмосковному поселку рано утром, жили на даче, но бабушка вставала рано, первой, если видела Надины открытые глаза, то подхватывала и ее. Путь до станционного рынка - неторопливым шагом около получаса - пробегали быстро, вернее, бежала только Надя, а бабушка шла, и Надя с трудом ее нагоняла. Зато потом можно было отдышаться - бабушка придирчиво выбирала падалку, чтоб покрупнее и подешевле, набирала огромную сумку, с ней, казалось, уже не побежишь, но не тут-то было!
На участке сквозь сосны пробивалось солнце, прибегала Иришка, хватала яблоки и снова мчалась к своим подружкам, а они с бабушкой сидели вдвоем у круглого дачного стола и чистили эти яблоки, чистили, пока руки не становились черными. Бабушка рассказывала ей про свое детское житье-бытье, что семья у нее была богатая, купеческая, да вот не повезло - родители рано умерли, а она попала к теткам, на воспитание.
- Самому Брюсову чай подавала! - говорила она гордо, разрезая очередное яблоко. - А тут революция... Прям по нашим крышам бабахало.
Когда Надя потом случайно попадала к телеграфу на Кировской, она заходила в зал, огромный зал телеграфа, и представляла, что возможно здесь, за этим стеклом, сидела ее красавица бабушка, купеческая дочь, штамповала бандероли, перекладывала посылки и ждала своего суженого. Сюда он и явился - солдат, крестьянский сын. Отсюда и увел свою принцессу в каморку у Крестьянской заставы. За ней, за ней тянулся, рвался из глуши и неграмотности, вытянулся аж до диспетчера первого Московского аэропорта, водил знакомство с Чкаловым и Водопьяновым - фотографии есть, вырезки из газет, пожелтели, правда, но вот он дед, молодой, сильный, рядом с самыми знаменитыми, рядом с героями.
По яблочному столу полз розовый яблочный червяк, дед, разбитый инсультами, выбиравшийся из каждого, возможно, ради бабушки, но точно - ее заботами, сидел рядом, в кресле, задремывая, ронял свою палку...
Еще Надя помнила, отчетливо помнила другое лето, августовское утро, она проснулась и сразу почувствовала, как поднимается внутренняя дрожь. Сегодня первый экзамен в институт, к этому дню она готовилась долго, занималась с преподавателями, от первого экзамена все зависит, родители ждут, надо собраться, собраться, нельзя обмануть их ожидания. А дрожь подкатывала к горлу, ее можно было унять только в движении, скорее, скорее, это ничего, она готова, совершенно готова, только выпить чаю, посидеть рядом с бабушкой на кухне. Но бабушки уже не было дома - уехала навестить деда в больницу, его положили, ничего страшного, очередной сердечный приступ, да и лучше ему, гораздо лучше, может, сегодня и выпишут.
Надя вышла из подъезда собранная, вся в своих мыслях, двинулась вдоль дома, глядела под ноги, а когда подняла глаза, вдруг увидела бабушку, и что-то показалось ей не так, не так, как всегда, Надя сначала не могла понять, что. Потом поняла и остановилась - бабушка шла медленно, так медленно, как никогда, она еле передвигала ноги...
- Дед! - поняла Надя.
Она довела бабушку до дому и никуда не поехала.
Иришке было тогда десять, Надя увела ее в свою комнату, они обнялись и сидели молча...
Надя сдавала позже, на вечерний. А Иришка вдруг начала рисовать, и, закончив школу, поступила в художественное училище.
Теперь она каждое утро вкатывала коляску и исчезала, в квартире оставались бабка Лизка, Надя и две малышки без году неделя. Целый день старшие в очумении носились от одной к другой, отдыхая от детского крика только тогда, когда два носа торчали на балконе из старых колясочных коробов. Бабка Лизка бодрилась, но даже при ее энергии это было слишком. А Надя вечером падала, молясь о том, чтобы Полька дала поспать. Но и во сне ей виделось одно и то же - терки, пеленки, и Полька, перелетающая с одной руки на другую...
Летом в устоявшемся женском составе выехали на дачу. Митя дачу терпеть не мог. Из Надиной коляски вечно выглядывали две головки - белая и черная. Следующим летом два карапуза ходили за Надей по дачному поселку и даже в лес, за грибами, где приходилось по очереди перетаскивать их с кочки на кочку. Надя читала им первые книжки, укладывала спать, пела колыбельные... До сих пор перед ее глазами картина - дождь, а они все равно пошли на прогулку, чтобы дать бабе Лизе спокойно приготовить обед. Две малышки - Оля и Поля - идут в одинаковых желтых накидках, как два крошечных тибетских монаха...
ТОЧКА ТРЕТЬЯ
Августовское лето гуляло по Подмосковью. Ярко светило солнце, еще хватало у него сил подогреть воду в реке, коснуться розовых человечьих тел своим истончающимся лучом, нанося легкий тон загара. Под елками цвели сыроежки, собиравшие в своих хрупких шапочках ночную влагу, закраснелась рябина, первой разглядев приближающуюся осень.
Надя видела всю эту красоту и не видела - она торопливо шла к дачному домику, стоящему на краю поселка. Ее подгонял звучавший в ушах Полин голос, тихо пропевший рано утром в трубку телефона: "Все в порядке, мама. У нас все в порядке... Кира? Они с Олей пошли за грибами... Нет, я не хотела... Зачем? Я буду им мешать...".
Надя от последних слов внутренне сжалась, поняла, и в то же время никак не могла понять... потом закричала в трубку:
- Поля! Приезжай домой!
- Что мне делать дома?
- Ира с вами? - выкрикнула Надя.
- Ты не волнуйся, все хорошо... - как-то отчаянно, убийственно спокойно произнесла дочка, и Надино сердце сжалась, забилось. Положив трубку, она, еще не до конца понимая, что делает, уже натягивала джинсы, первую попавшуюся кофту, схватила сумку и вылетела из дома.
Казалось бы, совсем недавно все вместе встречали Новый год. Семья, дружная большая семья. Какими сложными нитями были они связаны, сколько испытаний прошли вместе за долгие годы, сколько простили друг другу...
Поля и Оля, одна Дедом Морозом, а вторая - Снегурочкой, доставали и доставали из большого мешка подарки, маленькие, большие, нужные и символические, на все случаи жизни. Надина мама развеселилась, примеряя панамку, неожиданную для зимы, но купленную для нее в ожидании лета, в уверенности, что оно скоро наступит - дачное, теплое, дружное:
- Надюша! Какие они у нас, а? Какие внучки выросли?
И взрослые пили под елочкой за их счастье, потому что без детского счастья и родители никогда не будут счастливы, а тут сам бог велел быть счастливыми - блондинка и брюнетка, обе с голубыми глазами, такие разные, и такие очаровательные!
Может быть, оттого, что Новый год - особый праздник, особый день, когда вдруг ощущаешь скачок времени, Надя говорила Ире:
- Знаешь, сестричка, взглянула сегодня в зеркало - думаю, черт возьми, как я здесь? Как промелькнули годы?
- Брось! Мы обе прекрасно выглядим.
- Да я не об этом! Просто остановилась и оглянулась. И - будто в длинном коридоре... Смотрю назад - сколько дверей закрыты, что там, за ними, кто там? Пролетела, пробежала, упустила, может быть, самое главное, а теперь не вернуться. Ничего уже не изменить. Вот он твой путь, и если таков он, то только оттого, что не мог ты пройти никакой другой, поступить иначе. А, значит, о чем жалеть? Но вдруг так ясно стало - вот она, моя жизнь, вся на ладони. Все по местам - причины и следствия, все по местам. Знаешь, что удивительно? Внешнее уходит. Когда-то ведь было, а потом... Да и что там, во внешнем? Нет его в моем коридоре. Есть только Митя, вы с Сережей, родители, Оля и Поля...
Ира слушала и кивала, а, может, и не слушала - она была моложе, и всегда жила с ощущением, что жизнь только начинается.
А бабка Лизка ушла от них. Ушла тихо, спокойно в три дня. Мыла посуду под открытой форточкой, воспаление легких... Мама позвонила Наде - вызвали неотложку, Надя прибежала, но было уже поздно. Поверх одеяла лежали бабушкины жилистые натруженные руки... Надя уткнулась в них, они были еще теплые...
Дом осиротел, они все почувствовали это, и, как казалось, стали ближе, еще ближе.
Весной появился Кира. Пришел чинить компьютер. Разговорились, пили на кухне чай - умный мальчик, учится, но жить как-то надо, вот и подрабатывает.
Поля проплывала как-то сбоку, то присаживалась к столу, то исчезала. Через какое-то время Надя поняла, что именно с Кирой Поля говорит по телефону. Она ни о чем не спросила, но жила ожиданием - что из этого выйдет?
Через несколько дней Кира снова пришел, неловко замер в прихожей, потом собрался с духом и спросил Надю, не будет ли она против, если он пригласит Полю в ночной клуб?
Могла ли она сказать - нет?
Поле было лет двенадцать, когда на даче за ней начал ухаживать первый парень на деревне. Девчонки вокруг только и судачили - с ней и без нее - об их отношениях. Надя до сих пор помнит Полино решительное лицо, когда она пришла и сказала, что не хочет видеть этого мальчика.
- Почему? - спросила Надя, широко открыв глаза.
- Это меня связывает, - спокойно ответила Поля.
В одиннадцатом классе, перед экзаменами, в доме вдруг появился некий Дима с букетом роз. Веселый, темноглазый, общительный, он покорил Надю. Но не Полю.
- Мама! Он эгоист. Хочет, чтобы я его слушала, но говорит только о компьютерах и футболе. А мои дела его вовсе не интересуют.
Надя замолчала - возможно, Поля права.
И на Кирин вопрос ответила, вполне доверяя дочери:
- Пусть Поля сама решает.
Теперь не было в Полиных глазах пугающего одиночества - у нее был Кира.
Надя позвонила сестре, отдыхавшей на даче - не будет ли она против, если к ним приедет Поля? А для Киры там место найдется? Да, да, это тот Кира, о котором я тебе говорила. Для Поли это важно. Возьмете его в свою компанию?
Надя смотрела в окно электрички, а видела вчерашний вечер, дискотеку в клубе соседнего дома отдыха. Поля вела себя замечательно, улыбка на лице - танцевать она умеет. Надя знала - это ожидание, Кира обещал объясниться. Но он не подошел - танцевал с Олей. Ира стояла рядом и странно улыбалась.
Ночью, когда Надя, так и не сомкнувшая глаз, уже хотела принять снотворное, тихо заскрипела дверь. Полька залезла к ней под одеяло, свернулась комочком - силы ушли. Теперь и она поняла, что изменить уже ничего нельзя.
Так и лежали они до рассвета. Потом тихо, чтобы никого не будить, собрали свои пожитки и уехали.
Перед Надиными глазами снова возникли пристанционные бабушки-Атланты, поддерживающие гнилую стену... Стена Надиного дома рухнула...
Поля вздохнула рядом и опустила голову на мамино плечо.
"НАША УЛИЦА" № 89 (4) апрель 2007
