Татьяна Добрынина
ЗАМЕТКИ ПО ПОВОДУ...
Юрий Кувалдин "День Писателя", журнал современной русской литературы "Наша улица" № 4-2003 г.
Есть явления, которые по своей сути больше самих себя. Так одна дождинка может стать прообразом потопа. Одно молвленное слово может вызвать обвал в умах и душах, а может удержать эти души на плаву надежды. Энергетический заряд не произнесенного слова давит, требует выхода, стремится запечатлеть себя на бумаге. Таково призвание писателя. Это - такой же феномен природы, как оазис в огромной вселенской пустыне. По своему масштабу он может быть велик или скромен. Но по степени значимости он всегда единственен. Ибо сущность его состоит в том, чтобы насыщать, отдавать, преобразовывать словесный глоток в пространство жизни.
Юрий Кувалдин - писатель переполненный и отдающий. Он пассионарен, обладая той творчески-состоятельной степенью магнетизма, которая и является сутью художнического, а именно - писательского - призвания. Это качество присуще всему, о чем пишет Юрий Кувалдин - будь то роман, рассказ, пьеса, рецензия, или статья - публицистически-яркая, нелицеприятная порой, а иногда насыщенная тонким лиризмом и поразительной нежностью к самому тому явлению, которое называется творческим даром. С Юрием Кувалдиным, писателем, критиком, лириком, публицистом можно соглашаться, не соглашаться, спорить до белого каления, восхищаться им, внимать ему заворожено, или - наоборот досадовать. Единственное, чего нельзя - это прикасаться к его творениям отстраненным разумом, а еще хуже того - отстраненной душой.
Алексей Толстой сказал когда-то, что в писателе сидит сразу несколько человек: умник, критик, подмечающий едким глазом всякие промахи умника. Но оба они ничего не значат, если среди них отсутствует тот, кто является главный - художник, одаренный способностью не просто повествовать, но ПЕРЕДАВАТЬ СЛОВАМИ.
Подобные размышления навеяны только что прочитанным эссе, а вернее было бы обозначить его как трактат, во многом выражающий авторское кредо Юрия Кувалдина. "День Писателя" преподнесен в форме притчи: "Кувалдин, исполненный литературы, тоже захотел начать историю с себя, и когда он возвратился от Иордана, то поведен был в пустыню". Вообще это сплав фантазии, мифологии, авторской исповеди. Виртуозная игра воображения и эрудиции. Тем не менее, вопрошаешь невольно, что это - глас вопиющего в пустыне? Оазис в пространстве одиночества, непонимания? Искра истины, высекаемая из трения слова о слово? Да все это тут есть. А еще больше остается за пределом. Между вздохом, выдохом и паузой.
Умный и саркастичный автор прибегает к аллегории, порой сознательно доводя ее до абсурда, - ему ли не знать, как, прытко играя в пятнашки друг с дружкой, торопится застолбить себя на пятачке эпохи расплодившееся племя литературных изощренцев, которых Юрий Кувалдин называет "литературоаннигиляторами". "Понятие магии, носящей имя "слово-логос" для литературоаннигилятора неприемлемо", - говорит он. И в этом утверждении перекликается с Достоевским Федором Михайловичем, одним из самых любимых и предпочитаемых им классиков, которому Юрий Кувалдин посвятил много страниц, включая целый роман.
А Федор Михайлович отмечал со свойственным ему чувством высокой христианской всечеловечности: "Я бы сам смеялся с ними, - не то что над собой, а их любя, если б мне не было так грустно на них глядя" ("Сон смешного человека").
Однако, на сопряжении смыслов "слово-логос" как раз и происходит грубейшая несостыковка между писателем и "писакой", трактующим сей вид деятельности как умение водить пером по бумаге, а вернее тыкать пальцем по клавиатуре компьютера. Тут кажется уместным этимологически совместить (этимологии отводится много места в трактате Юрия Кувалдина) между собой такие понятия как древнеиндийское "галас" - горло, глотка; греческое "глосса" - язык; старославянские "глас" и "глагол" (слово "глоток" из того же ряда). Итак, получаем: "логос-голос-слог-лог-логово". Наконец, Слово. То самое, которое было ВНАЧАЛЕ. Но, утрачивая свою истинную сущность, оно превращается в "ложь", порождаемую законами "логова". Тесного междусобойного сборища, где властвует не Логос, а закон стаи. Вот такая метаморфоза слов и понятий.
Между тем, обесценивание СЛОВА, возведение в культ АНТИСЛОВА порождает хаос, энтропию смыслов, поступков, морали, приводя мир к дисгармонии и деструкции. "Ну и что? - скажет кто-то, - каждый волен в своем выборе. "Выбор-бор" - большой - большой лес. Шумят деревья, трепещут на ветру времен листики-слова. Листики-страницы. Пахнет хвоей, влажной землей. А может прелым опадышем? Гнилью? Тлением? Экологической катастрофой?
Тут невольно взор обращается к тому, кто поистине "... выше царей и государств, выше партий и народов, выше золота и мирской суеты, грядущий во имя литературы!" - Это не просто пафос надежды, или проявление писательского честолюбия, - таким образом Юрий Кувалдин подчеркивает величайшую ответственность словесного, литературного дара. Вначале было СЛОВО.
Юрий Кувалдин созидает свои миры вдохновенно, порою неистово. Он по сути своей - ПОЭТ. Понятие "литература" появилась позже, чем понятие "поэзия". Еще во времена Аристотеля (4-ый век до н. э.), хотя и отмечалось уже формальное распределение по жанрам, где Поэзия играла главенствующую роль, но все это не было объединено словом "литература".
Уже в одной из первых своих книг "Улица Мандельштама" Юрий Кувалдин предстает перед читателем именно в этой изначальной ипостаси - Поэта. Вообще о романе "Улица Мандельштама" хочется сказать отдельно. Писательский дар Юрия Кувалдина выражен здесь так мощно, так энергетически насыщенно, что эта книга, несомненно, имеет право войти в ряд наиболее значительных явлений современной литературы. Как по совокупности художественных достоинств, так и по своей смысловой весомости. Впрочем, можно было бы поговорить о творчестве писателя Юрия Кувалдина, как и о его издательской деятельности, в более расширенном объеме. Тут есть, о чем говорить.
Но речь идет о публикации, именуемой "День Писателя". Одиночество в кругу таких же одиночеств - вот закономерное проявление творческого содружества. Такая привычная и объяснимая разрозненность казалось бы близких по духу людей. И тогда писатель населяет свой мир персонажами, которые порою для него гораздо живее и сопричастное к его душе, чем те, кто окружают его в мире повседневности и недопонимания. Ибо писатель - это тайна тайн. Не оттого ли эта нарочито-залихватская поза Избранника (что при всей горькой самоироничности Юрия Кувалдина отнюдь не противоречит истине: Писатель есть Избранник).
Чтобы одушевить пространство своих одиноких поисков и восхождений по всем этим векам и весям, которые подвластны только очень смелому и дерзкому воображению, Юрий Кувалдин берет с собой в путь людей с именами библейских пророков, самих этих пророков, соратников по литературному поприщу, которых он именует апостолами, а также царей, зверей, птиц - всех, кто находится в ареале его пристрастий, в необузданности всего, чем одержимо его писательское "Я". Здесь яростно схлестываются между собой топонимика, история с географией. Священное писание, Фрейд с Достоевским. Здесь нет только и намека на какое-либо наукообразие, потому что: "Меня обвиняют, что безудержнее всего моя фантазия в том, что я рассказываю о себе. Но уместно спросить: кому и распоряжаться моей жизнью, как не мне самому?" - вот так объясняет Юрий Кувалдин то, что понятно и без этих слов. Понятно оттого, что писатель предельно открыт, искренен перед "вечностью и пространством". И провокативен - в самом высоком понимании творческой сверхзадачи.
"Какие книги вы считаете лучшими за всю историю литературы?"
- спрашивают у Юрия Кувалдина иные из тех, о ком он говорит: "Остерегайтесь филологов, которые любят (...) приветствия в ЦДЛ на вечерах, заседая в президиумах".
На этот вопрос Юрий Кувалдин отвечает следующим образом: "Не моргнув глазом, называю свою последнюю вещь - "Интервью", а ее и прозой-то назвать трудно: так, просто работа для вечности и пространства. (...) Похоже, в таких случаях надо держать перед собой плакат с надписью "Кувалдин шутит" и еще подчеркнуть это слово".
- Вот интонация, очень характерная для писательской манеры Юрия Кувалдина. От великого до смешного и впрямь один шаг, - не правда ли?
А между тем, писать для "вечности и пространства" - значит, заведомо обречь себя на высшую степень неприятия теми, в чьей власти направлять, просчитывать, задавать тон, - прагматично и - в приватном смысле - корпоративно. Но, как выразился один мудрый философ прошлого: "Мало пишущих, - много писающих".
А Юрий Кувалдин идет себе мимо них, своей - единственно для него предназначенной дорогой, не заискивая, не приседая на полусогнутых. И оттого он свободен и невероятно целостен. Пусть в этой дороге он будет счастлив, любим, узнан. И признан.
Юрий Кувалдин. Собрание Сочинений в 10 томах. Издательство "Книжный сад", Москва, 2006, тираж 2000 экз. Том 6, стр. 458