На снимке: Юрий Александрович Кувалдин в редакции журнала "НАША УЛИЦА" на фоне картины своего сына художника Александра Юрьевича Трифонова "Царь я или не царь?!"
Юрий Кувалдин
КОТЛОВАН ДЛЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА
О творчестве Андрея Платонова
эссе
Я не могу себе представить Андрея Платонова сияющим, улыбающимся, принимающим награду из рук власть предержащих. Я вижу его несчастным, в его шарфике, таким он запечатлен в моем восприятии. Какой самый естественный наряд для Мастера? Фрак, костюм, галстук, рубашка обычная, повседневная? Нет, самый естественный наряд для Мастера - смирительная рубашка. Вот, и сразу я представляю и вижу его.
«Мальчик прилег к телу отца, к старой его рубашке, от которой пахло родным живым потом, потому что рубашку надели для гроба - отец утонул в другой».
Гулять и рассматривать люди не умеют в силу своей закабаленности социумом. Это только писатель Юрий Кувалдин идет сегодня, руки в брюки, по Большой Полянке, рассказ новый обдумывает. Вчера зацепился, а сегодня уже на объект съездил. Хотя так же, руки в брюки, ходил и Виктор Некрасов, и Андрей Платонов, и Юрий Казаков, и Юрий Нагибин, и Николай Гоголь, и Антон Чехов... В общем, когда их никто не видел и не узнавал на улице.
«У кровати роженицы пахло говядиной и сырым молочным телком, а сама Мавра Фетисовна ничего не чуяла от слабости, ей было душно под разноцветным лоскутным одеялом – она обнажила полную ногу в морщинах старости и материнского жира; на ноге были видны желтые пятна каких-то омертвелых страданий и синие толстые жилы с окоченевшей кровью, туго разросшиеся под кожей и готовые ее разорвать, чтобы выйти наружу; по одной жиле, похожей на дерево, можно чувствовать, как бьется где-то сердце, с усилием прогоняя кровь сквозь узкие обвалившиеся ущелья тела».
Кто не воплотил себя в Слове, тот и не жил. Не было его на свете. Приговор суровый, но верный. Писатель Юрий Кувалдин говорит об этом с регулярностью маятника, который хочет быть судьбою каждого живущего. Писатель Юрий Кувалдин потому написал десять томов своих произведений, что в отрочестве (1961) начал изучать книгу Павла Флоренского "Столп и утверждение истины". Павел Флоренский по приговору тройки НКВД расстрелян на Соловках 8 декабря 1937 года. Это пугало и одновременно поднимало ввысь.
Кто будет изучать эту книгу вслед за писателем Юрием Кувалдиным, тот тоже будет писателем. Конечно, с точки зрения примитивного, бытового сознания они жили, даже, быть может, жили интересной жизнью, но жизнь эта не вышла из них наружу, не стала достоянием других людей, культурным достоянием, а исчезла вместе с ними. Отсюда грех - это нежелание выйти из состояния само-тождества, из тождества "Я=Я", или, точнее "Я"! Вне выхождении из себя - и есть коренной грех, или корень всех грехов. Прекрасно выходил из себя Федор Достоевский, прекрасно выходил из себя Михаил Булгаков, прекрасно выходил из себя Андрей Платонов... А теперь прекрасно выходят из себя лучшие авторы "Нашей улицы": Анжела Ударцева, Сергей Михайлин-Плавский, Анна Ветлугина, Ваграм Кеворков...Из себя выходит только писатель, перелагающий свою душу в Слово! Иными словами, писатель безгрешен.
«Кладбище было укрыто умершими листьями, по их покою всякие ноги сразу затихали и ступали мирно».
Русская литература развивается непрерывно в духе преемственности: Николай Гоголь, Федор Достоевский, Андрей Платонов, Михаил Булгаков...
«Во сне он увидел большие деревья, выросшие из бедной почвы, кругом их было воздушное, еле колеблющееся пространство и вдаль терпеливо уходила пустая дорога».
Теремковые палаты над Москвой-рекой. Восточного обряда. Людей стилизует до китайцев художник Александр Трифонов. Осип Мандельштам строил свою поэзию из китайского материала. Я тогда еще слушал Первую симфонию Густава Малера. Зашли в краснокирпичную низенькую церковь, купили свечки, в полумраке поставили в подсвечники к иконам с богатым золотым окладом. Древняя татарско-русская сторона. До раскола молились в церквях по-мусульмансаки, падали на колени, босиком. Староверы против обновления европейского были, как всегда. Ничо нам не надо, ни книжек ваших, ничо. Николай Лесков с ними был хорошо знаком. Тупые мы, и лбом в пол, хотим тупыми жить, и лбом в пол. Известно, писатель Юрий Кувалдин сделал открытие: Москва - татарский город, основан в 700-800 годах татарами. Сергей Михайлин-Плавский согласился: никто книг не читает, ни внук, ни зять, ни сват, ни начальник (этот вообще неграмотный). А вы про интернет! Они букв не разбирают. Андрей Платонов с деревенско-татарской темой в литературе. На стыке татар с немцами заискрили новые диссиденты с новым, русским языком, смесь татарского с латинским.
«Направо от дороги Дванова, на размытом оползшем кургане, лежал деревенский погост. Верно стояли бедные кресты, обветшалые от действия ветра и вод. Они напоминали живым, бредущим мимо крестов, что мертвые прожили зря и хотят воскреснуть. Дванов поднял крестам свою руку, чтобы они передали его сочувствие мертвым в могилы».
Весь Фридрих Ницше лежит в корне зла Зигмунда Фрейда. Битва идет между словами. Македонию нужно переименовать в Дономакию. Франц Кафка слабоват для понимания этого дела. Слова правят миром, открывают и закрывают страны и народы, уничтожают целые нации и фамилии. Чтобы нам жилось счатливо нужно слово "Россия" заменить словом "Соряис" (видимо, Станислав Лем шифровал под Солярисом непознаваемую Россию). И будет людям счастье! Счастье на века! Гений Андрея Платонова зрел это, поэтому у него в "Чевенгуре" все переименовываются, кто в Достоевского, кто в Гегеля. Весь корень удач и неудач, весь мир сидит в тебе. Не оглядывайся по сторонам, не ищи виноватых. Виноват только ты.
«Поименный перечень должностей висел на стене. Все люди, согласно перечня и распорядка, были заняты целый день обслуживанием самих себя; названия же должностей изменилось в сторону большего уважения к труду, как-то – была заведующая коммунальным питанием, начальник живой тяги, железный мастер – он же надзиратель мертвого инвентаря и строительного имущества (должно быть, кузнец, плотник и прочее – в одной и той же личности), заведующий охраной и неприкосновенностью коммуны, заведующий пропагандой коммунизма в неорганизованных деревнях, коммунальная воспитательница поколения – и другие обслуживающие должности».
Когда в единораздельной душе писателя Юрия Кувалдина абсурдистски-естественно "живут" отрицательно-положительные персонажи горбачевской перестройки и персонажи великих романов Золотого и Серебряного веков, а также их авторы типа Гоголя Николая, Достоевского Федора, Булгакова Михаила, Платонова, Платонов Андрей Платонович, настоящая фамилия которого Климентов, родился 20 августа 1899 года в городе Воронеже, а умер 5 января 1951 года в Москве. Его хоронил Нагибин Маркович Юрий друг писателя Юрия Кувалдина Александровича.
«Пока люди спорили и утрамбовывались меж собой, шла вековая работа природы: река застарела, девственный травостой ее долины затянулся смертельной жидкостью болот, через которую продирались лишь жесткие острецы камыша».
Писатель Андрей Платонов видел слова, а не то, что стоит за словами. В этом его гений. 99 процентов пишущих пытаются мне все что-то рассказать. А мне ничего рассказывать не надо. Все смыслы сводятся к одному слову - Х. Поэтому нужна только и только форма из слов. Вот пример гениально-корявой Платоновской вязи формы из "Чевенгура": "Четверо прочих, ходивших с Чепурным в степь, пробежали обратно, Пиюся же где-то залег одиноким образом в цепь - и его выстрел раздался огнем в померкшей тишине. Дванов побежал на выстрел с револьвером наружи, через краткий срок его обогнал Копенкин на Пролетарской Силе, которая спешила на тяжелом шагу, и вслед первым бойцам уже выступала с чевенгурской околицы сплошная вооруженная сила прочих и большевиков - кому не хватило оружия, тот шел с плетневым колом или печной кочергой, и женщины вышли совместно со всеми. Сербинов бежал сзади Якова Титыча с дамским браунингом и искал, кого стрелять. Чепурный выехал на лошади, что возила Прокофия, а сам Прокофий бежал следом и советовал Чепурному сначала организовать штаб и назначить командующего, иначе начнется гибель..." и т.д. Андрей Платонов так может писать километрами. И я как завороженный следую за ним.
Писатель Юрий Кувалдин работает, как Платонов, со словами. Отсюда возникновение идеи рецептуализма, работы со знаковыми системами и двойной рефлексией: пишу для себя, печатаю для себя, читаю сам - писатель пишет для писателя. Нашел свою запись на обороте форзаца перед фронтисписом книги Андрея Платонова "Чевенгур (издательство "Советский писатель", 1990):
"Зашел 3 июня 1999 г. на могилу Платонова на Армянском кладбище. Солнечный день и вдруг ударило: Платонов, мой любимый писатель, родился (на черном камне прочитал, в черной ограде) в 1899 году! Так спонтанно я отметил 100-летие Платонова на фоне бесовщины 200-летия номенклатуры Пушкина, мною не любимого! 3 июня 1999 г. 23-10".
О Пушкине я сказал очень круто, но справедливо: слишком большие государственные субсидии выписываются бесчисленной пушкиноведческой кодле, абсолютно ничего из себя в литературном отношении не представляющей.
Андрей Платонов все время втягивается в диалог, но через диалог идет его самобытная речь. У Платонова диалогичные мозги, как у Хемингуэя. Но если бы только это. Он вяжет паутину несочленимых слов, инверсированных поэтически, с изумительной подъебкой и с прибаутками. "...и женщины вышли совместно со всеми".
«Копенкин стоял в этот час на крыльце Черновского сельсовета и тихо шептал стих о Розе, который он сам сочинил в текущие дни. Над ним висели звезды, готовые капнуть на голову, а за последним плетнем околицы простиралась социалистическая земля -родина будущих, неизвестных народов. Пролетарская Сила и рысак Дванова равномерно жевали сено, надеясь во всем остальном на храбрость и разум человека».
За кем не поспевает хлеб? За ней. А она кто такая? Она баба. Мужик заряжает ее каждый год. А в этот год она ходит пустая. Вот все ее и расспрашивают, мол, чего это она "холостая"? Вот словечко писателя Андрея Платонова подвернулось в "Чевенгуре"! А то и поточнее ввернется через прямую речь любопытных мужиков: "Паруешь, Марь Матвеевна?" Как земля стоит под паром, накапливая силы для нового урожая, так Платоновская баба уподобляется плодородной земле. Сексуальность Андрея Платонова разливается на все страницы его прозы. Писатель Юрий Кувалдин следует Божественному промыслу и всюду пишет любовь, даже до пределов дозволенности, например в "Юбках". Всюду сочленение полов и размножение жизни. Всюду божественное начало, ибо Бог занимается сексом, рождением и смертью. Бог есть любовь и плодородие. Нобелевский лауреат академик-физик Виталий Лазаревич Гинзбург, например, публично, даже воинственно, что подчеркивает его филологическую неосведомленность, заявляет, что он не верит в Бога, как будто его не из лона матери доставали, а нашли в капусте. Лоно матери - есть место Бога. Туда Бог влагает свое прямое имя с буквы Х. Не пугайтесь, дам замаскированную версию, эвфемизм - Христос (Херостеос - Хер Бог наш). Поэтому Бог настолько реален и предметен, взгляните на купола и башни православных храмов, что порою удивляешься, что еще есть философы, в кавычках, доказывающие или опровергающие бытие Бога, хотя сами были зачаты Богом, явлены (еблены - срываемое яблоко: яблоко - метафора совокупления) миру Богом (Йэбогом), и все еще не знающие Бога!
«В тот день, когда Копенкин въехал в церковь, революция была еще беднее веры и не могла покрыть икон красной мануфактурой: бог Саваоф, нарисованный под куполом, открыто глядел на амвон, где происходили заседания ревкома. Сейчас на амвоне, за столом бодрого красного цвета, сидели трое: председатель Чевенгурского уика – Чепурный, молодой человек и одна женщина – с веселым внимательным лицом, словно она была коммунисткой будущего. Молодой человек доказывал Чепурному, имея на столе для справок задачник Евтушевского, что силы солнца определенно хватит на всех и Солнце в двенадцать раз больше Земли».
Жил на свете, как живут травы. Выражение вполне в духе Андрея Платонова. Я вижу писателя Юрия Кувалдина на длинном и широком мосту через великую Москву-реку, которую даже самая быстролетная чайка вряд ли перелетит, из-за того, что ее привлекает середина Яузы, тоже великой реки, особенно в районе Лефортово, а точнее в том месте, где идет от Яузы - от Семеновской набережной - вверх перпендикуляром к Немецкому кладбищу - Госпитальному валу - Гольяновская улица, на которой стоит родильный дом №18, в котором 19 ноября 1946 года родился великий русский писатель Юрий Кувалдин. А вообще родина - это не географическое место, а лоно матери, о чем писатель Юрий Кувалдин поэтически и философски-религиозно пишет в романе "Родина", вполне генетически родственном роману "Чевенгур" нашего самого великого писателя Андрея Платонова, потому что Гоголем перекормили, а о Пушкине я сказал, что он кормилец литературных тунеядцев из Пушкинского дома и из ИМЛИ. Родился нахлебник и стал писать. А тетка Марья была порожняя, "ей бы рожать нахлебника, а она нет", - пишет в "Чевенгуре" Андрей Платонович Климентов, сын слесаря (родился 20 августа 1899 года в Ямской слободе Воронежа) железнодорожных мастерских Платона Фирсановича Климентова, так любивший своего отца, что списывал с него мастера в начале Чквенгура", в советское время печаталась только первая глава "Происхождение мастера", и взявший настоящей фамилией имя отца, изменивший в 1920 году фамилию "Климентов" на "Платонов".
«Луй с высоты мощеной дамбы увидел, как спит на берегу худой усталый человек, а у ног его само собой шевелится удилище. Луй подошел к человеку и вытащил удочку с подлещиком; подлещик затих в руке пешехода, открыл жабры и начал кончаться от испуганного утомления.
- Товарищ, - сказал спящему Луй. - Получай рыбу! Спит на целом свете!»
Писатель Андрей Платонов разгуливается в "Чевенгуре" до сверхгениальности. Вот они обломки фраз: "В глубину наступившей ночи, из коммунизма - в безвестность уходили несколько человек; в Чевенгур они пришли вместе, а расходились одинокими...", "В старое время через Чевенгур проходили цыгане и какие-то уроды и арапы, их бы можно привлечь в Чевенгур, если бы они показались где-либо, но теперь..." А вот кусок, от которого плакать хочется от соприкосновения со счастьем творчества великого писателя Андрея Платонова: "Когда Захар Павлович был молодым, он думал, что когда вырастет, то поумнеет. Но жизнь прошла без всякого отчета и без остановки, как сплошное увлечение; ни разу Захар Павлович не ощутил времени, как встречной твердой вещи, - оно для него существовало лишь загадкой в механизме будильника. Но когда Захар Павлович узнал тайну маятника, то увидел, что времени нет, есть равномерная тугая сила пружины. Но что-то тихое и грустное было в природе - какие-то силы действовали невозвратно..."
"Ты только его не приучай, а то он тебя охомутает". Зоркое наблюдение, трансформированное позже, параллельно, без знания творчества Андрея Платонова, Антуаном де Сент-Экзюпери в "Маленьком принце": "Ты навсегда в ответе за тех, кого приручил". "Приручить" на языке Сент-Экзюпери значит сильно привязаться к кому-то, испытывать к другому существу нежность, любовь, чувство ответственности за его судьбу. "Приучил" и "приручил" в данном случае синонимичны. Вообще, если шире смотреть на этот предмет, то человек по природе своей существо приучаемое и приручаемое. Все зависит от загрузки. Человек рождается пустым, как компьютер до загрузки, компьютер, купленный в магазине. Кто его хозяин? Что он в него загрузит? Писатель Юрий Кувалдин загрузит его текстами своих бессметных произведений и выведет их через интернет в эфир. А бизнесмен сидит в роскошном кабинете и с умным видом играет с компьютером в карты. Бизнесмены - безлики, как их деньги. Лицо они начинают приобретать только тогда, когда помогают литературе и искусству - бессмертной метафизической программе, то есть Богу. В памяти народной остаются имена Мамонтова, Станиславского и... Березовского Бориса. Кувалдин Точка Ру
«Жеев не стал подтверждать своего желания, так как все равно социализм сбылся и женщины в нем обнаружатся, хотя бы как тайные товарищи. Но Чепурный и сам не мог понять дальше, в чем состоит вредность женщины для первоначального социализма, раз женщина будет бедной и товарищем. Он только знал вообще, что всегда бывала в прошлой жизни любовь к женщине и размножение от нее, но это было чужое и природное дело, а не людское и коммунистическое; для людской чевенгурской жизни женщина приемлема в более сухом и человеческом виде, а не в полной красоте, которая не составляет части коммунизма, потому что красота женской природы была и при капитализме, как были при нем и горы, и звезды, и прочие нечеловеческие события».
Писатель сидит в норе, никому не показывает написанное, никуда не ходит, то есть появляется везде и всюду инкогнито, потому что никто его в лицо не знает, кроме таких же сумасшедших писателей, как он. Кого ни спросишь, никто во дворе литинститута не замечал дворника Платонова, такое у него было лицо дворника, колхозника и работяги, широколицый с плебейским носом. Внешность обманчива - это сказано об Андрее Платонове. Мнения современников настоящему писателю не интересны. Писатель Юрий Кувалдин соревнуется не с современниками, а с Достоевским, Чеховым, Платоновым... Он пишет для таких же писателей, как он сам, которые родятся через сто, тысячу лет после него и воскликнут: это писал гений! Писатель Андрей Платонов писал для писателя Юрия Кувалдина:
"Захар Павлович от душевного смущенья действительно терял свое усердное мастерство. Из-за одной денежной платы оказалось трудным правильно ударить даже по шляпке гвоздя. Машинист-наставник знал это лучше всех - он верил, что, когда исчезнет в рабочем влекущее чувство к машине, когда труд из безотчетной бесплатной естественности станет одной денежной нуждой, - тогда наступит конец света, даже хуже конца: после смерти последнего мастера оживут последние сволочи, чтобы пожирать растения солнца и портить изделия мастеров".
За деньги пишут временщики. За деньги нельзя быть искренним, потому что тебе будут постоянно мешать заказчики, навязывая свое мнение. Писать можно только для себя. Писатель Юрий Кувалдин вывел универсальную формулу: "Писатель пишет для писателя". Писательство есть род религиозной деятельности по спасению собственной души, невзирая на вертикаль и штатное расписание социума, мнения соседей, цензоров и милиционеров.
«Оседлые, надежно-государственные люди, проживающие в уюте классовой солидарности, телесных привычек и в накоплении спокойствия, – те создали вокруг себя подобие материнской утробы и посредством этого росли и улучшались, словно в покинутом детстве; прочие же сразу ощущали мир в холоде, в траве, смоченной следами матери, и в одиночестве, за отсутствием охраняющих продолжающихся материнских сил».
Единственный в своем лубочном роде экзотический писатель Андрей Платонов в "Родине электричества" с сокровенным удовольствием разворачивает слова: "Моя слеза горит в мозгу и думает про дело мировое!" Не менее изощренный в премудростях русского языка писатель Юрия Кувалдин прекрасно знает, как это разворачивание лексики делается, и со слезой в улыбке не спеша, с расстановкой говорит супротив Андрея Платонова: "Слова нужно перемешивать, как компот". И спокойно так это, без шухера, перемешивает так и сяк, как хороший повар, Платоновскую фразу: "Мировое дело моей слезы, вспыхивая смертью, сжигает мозг!" Так непринужденно и двигаемся по тексту, иногда останавливаясь под кустами сирени, каждый божий день, каждый исписанный буквами год с этими многими днями. Плывут кучевые облака, река московская сверкает в солнечных бликах.
Для писателя Юрия Кувалдина писатель Андрей Платонов слагает слова, слово за слово: "Когда Саша поступил на вечерние курсы, то Захар Павлович про себя обрадовался. Он всю жизнь прожил своими силами, без всякой помощи, никто ему ничего не подсказывал - раньше собственного чувства, а Саше книги чужим умом говорят".
Необычную, лучше простую по своей примитивности, фразу одну нужно написать, не относящуюся к делу. Так просто и примитивно, как написал однажды во время запоя мой друг гениальный поэт с Патриарших прудов Александр Еременко:
Ищешь глубокого смысла в глубокой дилемме.
Жаждешь банальных решений, а не позитивных
С крыши кирпич по-другому решает проблемы -
чисто, открыто, бессмысленно и примитивно.
Кто-то хотел бы, как дерево, встать у дороги.
Мне бы хотелось, как свиньи стоят у корыта,
к числам простым прижиматься, простым и убогим,
и примитивным, как кость в переломе открытом.
Таким, а не другим, образом создается художественное литературное произведение самого высокого уровня, на который не могут подняться авторы, не видящие слов, не знающие их форм, пишущие то, что стоит за словами, прямые смыслы, которым ноль цена.
«Ребенок оставил руку матери и лежал, как павший в гражданской битве – навзничь, с грустным лицом, отчего оно казалось пожилым и сознательным, и в бедной единственной рубашке своего класса, бредущего по земле в поисках даровой жизни. Мать знала, что ее ребенок перечувствовал смерть, и это его чувство смерти было мучительней ее горя и разлуки, – однако мальчик никому не жаловался и лежал один, терпеливый и смирный, готовый стынуть в могиле долгие зимы».
Я хочу знать, что меня ожидает в будущем? Это писатель Юрий Кувалдин через своего персонажа спрашивает. В будущем тебя ожидает смерть, мин херц. Мин херц, это мой друг, или, точнее, мое сердце. Херковь, Херцен, Харьков и т.д. Плети паутину слов ноне и не думай о будущем.
Предел счастливой жизни вдохновенно выражен Андреем Платоновым в "Чевенгуре" вот в таком фрагменте: "Он открыл чулан, взял грузное промявшееся ведро с пулеметными лентами и попросил товарища Кирея, допивавшего куриные яйца, катить за ним вслед пулемет. Кирей в мирные дни ходил на озеро охотиться из пулемета - и почти всегда приносил по одной чайке, а если нет, то хоть цаплю; пробовал он бить из пулемета и рыб в воде, но мало попадал. Кирей не спрашивал Пиюсю, куда они идут, ему заранее была охота постреляться во что попало, лишь бы не в живой пролетариат".
В сущности, мечта о лучшей жизни, мечта о счастье, это мечта об остановленном мгновеньи, о некоей точке блаженства, мечта о рае. Мечта о точке. А нужна - мечта о постоянном движении! Ибо точка - смерть, ничто.
«Прокофий досказал еще немного про коммунизм: что он все равно в конце концов полностью наступит и лучше заранее его организовать, чтоб не мучиться; женщины же, прибыв в Чевенгур, заведут многодворье вместо одного Чевенгура, где живет ныне одна сиротская семья, где бродят люди, меняя ночлеги и привыкая друг другу от неразлучности.
- Ты говоришь: коммунизм настанет в конце концов! -с медленностью произнес Яков Титыч. - Стало быть, на самом коротке - где близко конец, там коротко! Стало быть, вся долгота жизни будет проходить без коммунизма, а зачем тогда нам хотеть его всем туловищем? Лучше жить на ошибке, раз она длинная, а правда короткая! Ты человека имей в виду!»
Просматривал статьи Иосифа Александровича Бродского и с удивлением обнаружил то же, что и у меня рассуждение о точке. Вчера я написал: "В сущности, мечта о лучшей жизни, мечта о счастье, это мечта об остановленном мгновеньи, о некоей точке блаженства, мечта о рае. Мечта о точке. А нужна - мечта о постоянном движении! Ибо точка - смерть, ничто".
Поэт Иосиф Бродский о "Котловане" пишет: "Идея Рая есть логический конец человеческой мысли в том отношении, что дальше она, мысль, не идет; ибо за Раем больше ничего нет, ничего не происходит. И поэтому можно сказать, что Рай - тупик; это последнее видение пространства, конец вещи, вершина горы, пик, с которого шагнуть некуда, только в Хронос - в связи с чем и вводится понятие вечной жизни. То же относится и к Аду".
Хотя я могу и поспорить с Бродским насчет того, что за раем ничего не идет. Идет, да еще сколько идет! Рай - это слово, которое образует любое другое слово, например, са-рай. Значит сама точка, рай есть некая лексическая условность. А писатель Андрей Платонов нам говорит, что любую условность можно прострочить из пулемета. Итак, ни точки, ни остановки нет. Есть мечта о точке и о Рае. Остановка возможна только в мечте, но не в движении букв. Текст бессмертен и метафизически замкнут знаком бесконечности.
"Большевик должен иметь пустое сердце, чтобы туды все могло поместиться..." - говорил устами Захара Павловича писатель Андрей Платонов в "Чевенгуре". То есть большевик должен быть животным, в котором нет ни одного текста в душе, как, поэтому, нет самой души. Душа вся состоит из текста, иными словами душа есть Бог. Так формулирует писатель Юрий Кувалдин. Добавляет: Бог есть Слово.
«Мимо Дванова пробежал босой возбужденный прочий, за ним несся Кирей с небольшой собакой на руках, потому что она не поспевала за скоростью Кирея; немного позади бежало еще пятеро прочих, еще не знающих, куда они бегут, – эти пятеро были людьми уже в годах, однако они стремились вперед со счастьем малолетства, и встречный ветер выдувал из их длинных слегшихся волос ночлежный сор и остья репьев. Сзади всех гулко проскакал на устоявшейся Пролетарской Силе Копенкин и махнул Дванову рукой на степь. По горизонту степи, как по горе, шел высокий дальний человек, все его туловище было окружено воздухом, только подошвы еле касались земной черты, и к нему неслись чевенгурские люди. Но человек шел, шел и начал скрываться по ту сторону видимости, а чевенгурцы промчались половину степи, потом начали возвращаться – опять одни».
"У всякого человека в нижнем месте целый империализм сидит...", - говорит Саше Захар Павлович устами писателя Андрея Платонова. Писатель Юрий Кувалдин уточняет: там не империализм сидит, а Бог, в эвфемистическом написании как Христос. Женский пол в писаниях не учитывается, или называется просто как место для Бога, или врата Бога - Бабилон, Вавилон. Но нужно учесть, что Бог везде и всюду прикрывается - фиговым листком, брюками, другими буквами. Например, у них там в Испании повсюду ходят-бродят Ибаны, у нас же они прикрыты - Иваны, в Германии сама Германия звучит и пишется как Хермания, а хер - величественная приставка, и т.д. Гер в Вавилоне - это и есть Бог и его всесильное дело, причина причин, свет и мрак, земля и небо, вода и огонь, слово и дело... Язык везде один, но из-за этого сокрытия имени Бога, даже запрета на его произнесение, перепутался до непонимания на разных территориях. Но вот пришел интернет - Бог объединения языков в один, ибо Бог один во множестве, а множество едино в Боге.
"- Саш, - сказал он, - ты сирота, тебе жизнь досталась задаром. Не жалей ее, живи главной жизнью.
Александр молчал, уважая скрытое страдание приемного отца.
- Ты не помнишь Федьку Беспалова? - продолжал Захар Павлович. - Слесарь у нас такой был - теперь он умер. Бывало, пошлют его что-нибудь смерить, он пойдет, приложит пальцы и идет с расставленными руками. Пока донесет руки, у него из аршина сажень получается. "Что ж ты, сукин сын?" - ругают его. А он: "Да мне дюже нужно - все равно за это не прогонят".
Лишь на другой день Александр понял, что хотел сказать отец.
- Хоть они и большевики и великомученики своей идеи, - напутствовал Захар Павлович, - но тебе надо глядеть и глядеть. Помни - у тебя отец утонул, мать неизвестно кто, миллионы людей без души живут, - тут великое дело... Большевик должен иметь пустое сердце, чтобы туда все могло поместиться...
Захар Павлович разжигался от собственных слов и все более восходил к какому-то ожесточению.
- А иначе... Знаешь, что иначе будет? В топку - и дымом по ветру! В шлак, а шлак - кочережкой и под откос! Понял ты меня или нет?.. "
Вот как уклоненною одинокой тропой через тайгу сочинительствует армиями слов писатель гениальный наш Платонов Андрей.
«А Копенкин расшил из шапки портрет Розы Люксембург и сел срисовывать с него картину – он захотел подарить картину Розы Люксембург Дванову, может быть, он тоже полюбит ее».
Тотальное несовпадение и трагическая несочетаемость в теме, в формате, в настроении. Хочешь такому-то человеку сообщить по телефону информацию, краткую, важную, деловую, а навстречу тебе долгая речь общих маловразумительных рассуждений о совершенно в эту минуту не нужном тебе вопросе. Собеседник может быть пьян, и ему страсть как хочется поговорить, а собеседника рядом нету. Вот ты и попался. Писатель Юрий Кувалдин приметил много людей, не способных держать формат. Объединяет абстрактных говорунов одно качество - они не писатели. Устная речь смертна. То, что не было записано, того не существовало. Но говоруны как раз мною и ловятся на непонимании этого очевидного и фундаментального факта. Болтливость особенно раздражает писателя, потому что писатель воплощает свою внешнюю молчаливость в болтливый текст. Текст никому ничего не навязывает. Читатель по своему усмотрению может читать то, что ему захочется. Может прочитать, допустим, всю повесть залпом, часа за три. А может читать по одной фразе. То есть читать так, как его душе угодно, получая при этом удовольствие. А устная речь бьет по твоей психике, как деревянная баба, которой утрамбовывают новую брусчатку на Красной площади после парада танков. Болтливость раздражает еще и потому, что слова говоруна самым настоящим образом летят на ветер и сильно раздражают слушающего. Но слушающий по причине такта не может прервать говорящего, потому что тот обидится. Да и просто волево преодолеет сопротивление слушающего еще более мощным словесным напором. Есть противоположные персонажи - молчуны. Ему что-нибудь говоришь, а он тупо смотрит то ли на тебя, то ли мимо и молчит. И говоруны и молчуны относятся к разряду тяжелых людей, не совпадающих с другими, то есть бестактные или нетактичные. Редко встретишь истинного друга. Как Василий Розанов где-то говорит: встретишь умного человека, посмотришь ему в глаза и всё ясно без слов, хотя можно и прекрасно поговорить, как при шахматных часах - ты ему пару фраз и он тебе пару фраз, хороших, умных фраз и оба довольны.
Андрей Платонов по этому поводу пишет: "Старуха сразу перешла на длинный разговор, ненужный Дванову, и он окоротил ее:
- Ну, бабушка, прощай! Мы с тобой не родим - чего нам ссориться!"
Конечно, Копенкин, рыцарь революции на кобыле Пролетарская сила, считал, по словам писателя Андрей Платонова, "общую жизнь умней своей головы". Вот тут и заключается основное противоречие физической жизни. Я живу. Я вижу. Я знаю. Я говорю. Я умираю. И мир за мной и со мной умирает. Такой же другой, как писатель Юрий Кувалдин, становится писателем, потому что писатель пишет для писателя, исключительно для писателя. Другой "я" возникает, и начинает считать и понимать все то же своей головой, которая глупей общей жизни. Но возникает "но". Индивид типа Копенкина теперь не будет стремиться в общую жизнь. Его движение уже сейчас перенаправлено в жизнь собственную, в жизни микроскопическую, противоположную космосу, в интернет, в мобильник, в чип. В небо летать бессмысленно и не нужно. Там ничего нет.
Осип Мандельштам
***
О, как же я хочу,
Не чуемый никем,
Лететь вослед лучу,
Где нет меня совсем.
А ты в кругу лучись -
Другого счастья нет -
И у звезды учись
Тому, что значит свет.
Он только тем и луч,
Он только тем и свет,
Что шопотом могуч
И лепетом согрет.
И я тебе хочу
Сказать, что я шепчу,
Что шопотом лучу
Тебя, дитя, вручу...
Нужно ежедневно переделывать себя в буквы, стать словом, то есть стать Богом. Сила фразы не может быть интерпретирована иначе как поэтически, метафорически. И жить необходимо не в физической жизни, а в метафизической, то есть в тексте.
«Закрытая дверь отделяла соседнюю комнату, там посредством равномерного чтения вслух какой-то рабфаковец вбирал в свою память политическую науку. Раньше бы там жил, наверно, семинарист и изучал бы догматы вселенских соборов, чтобы впоследствии, по законам диалектического развития души, прийти к богохульству».
Я сразу встал и начал без остановки говорить о системе рецептуализма, как будто я только что родился и передо мной в кепке и в сапогах стоял Андрей Платонов с земляным, изрытым оспой лицом, ватным таким лицом, даже как будто бабьим. Он сильно пил и постоянно похмелялся, чувствуя при этом тошнотворно себя, поэтому переставлял слова с места на место, как будто перед ним во дворе литинститута стоял писатель Юрий Кувалдин, и он все время его переставлял, то сначала напишет Кувалдин Юрий, потом Юрий Кувалдин, и опять снова здорово - Кувалдин Юрий и Юрий Кувалдин, до тех пор, пока прямолинейный, как железная дорога от Москва до Ленинграда, Александр Иванович Герцен не сошел с пьедестала, и так бронзовым не пошел на улицу Горького в Елисеевский магазин за портвейном "777". А писатель-рецептуалист Андрей Платонов (смех в зале), настоящий мастер, вершина, образец искусства формы... У Платонова в его прозе есть то, чего не было у Достоевского, то, что было только отчасти у Чехова. Чехов пользовался в своей прозе другими приемами. Чехов пользовался абсолютным туманом и недосказанностью. Чехов - импрессионист. Но чем он близок мне, Антон Павлович, так это тем, что он враг сюжета. Вы должны все понять и понимаете, что великие писатели никогда не писали сюжета. Достоевский ради того, чтобы Катков напечатал его и ради того, чтобы его продавали, делал сюжет, но он делал его не для себя, а вот так вот... по чисто коммерческим соображениям. В сюжет он вписывал свою философию. Сюжет был у него поводом для того, чтобы автор раскрывался там как настоящий философ-мыслитель. Потому что русская традиция, великая русская литература - она сродни философии. У нас в чистом виде философии русской не было. И даже если мы читаем Шестова там или Бердяева, кого угодно... а из современных, там, Мамардашвили, то это все очень близко к литературе. Потому что там - литературный язык. И все ссылки, и все истоки философии, весь этот генезис здесь происходит от литературы. Сократ говорил, что непознанная жизнь не стоит того, чтобы быть прожитой. Это прелюдия организации художественного текста свободным художником. Свободный художник - это тот, которому во всех редакциях сказали: ты свободен. Страшновато быть свободным художником. Испугавшись, я стал великим писателем. Дело мое в рецептуальных сложных, даже суггестивных текстах, внушающих метафизическое бессмертие творящей душе.
«- Что же мне говорить! - сказал он. - Мне сейчас трудно, горе во мне живет как вещество, и наши слова останутся отдельно от него.
Софья Александровна повернула к Симону свое вдруг опечаленное лицо, будто боясь страдания, она или поняла, или ничего не сообразила. Симон угрюмо обнял ее и перенес с твердого корня на мягкий холм материнской могилы, ногами в нижние травы. Он забыл, есть ли на кладбище посторонние люди, или они уже все ушли, а Софья Александровна молча отвернулась от него в комья земли, в которых содержался мелкий прах чужих гробов, вынесенный лопатой из глубины».
Писатель величина одинокая. Каждый в одном экземпляре. Но экземпляр должен быть очень хороший. Плохие экземпляры исчезают. Хорошие остаются. Писатель Юрий Кувалдин понимает это так: одушевить пространство своих одиноких поисков и восхождений по всем этим векам и весям - подвластно только очень смелому и дерзкому человеку, таланту Божьей милостью, проникающему в глубины языка, в его сакральную сущность. Язык - бессмертен, он Бог, а Бог вненационален. Пусть всё идет так, как идет, не стоит тревожить судьбу, она к тебе благосклонна и посылает тебе, как священный дар, внезапную любовь. "На улице шуршали по земле люди..." Кто еще так может написать, кроме Андрея Платонова? Конечно, каждый писатель напишет по-своему. Поэтому он и называется писателем.
«- Только революции в ихнем теле не видать ничуть! - сообщил Копенкин. Он третий день искал в гуще трав и на всех конских местах подкову, но находил одну мелочь, вроде нательных крестов, лаптей, каких-то сухожилий и сора буржуазной жизни. - Красивости без сознательности на лице не бывает, - сказал Копенкин, найдя кружку, в которую до коммунизма собирались капиталы на устройство храмов. - Женщина без революции - одна полубаба, по таким я не тоскую... Уснуть от нее еще сумеешь, а далее-более - она уже не боевая вещь, она легче моего сердца».
Напротив высокого стройного и одновременно ретроградного готического из красного дореволюционного кирпича здания электрозавода обветшалой колоннадой виднеется дворец культуры МЭЛЗ, иными словами бывший Телетеатр, фигурирующий в моей бесподобной по сарказму и сексуальности повести "Ранние сумерки", так сексуально, что колонны кажутся фаллическими, что сама громада краснокирпичного римско-католического завода кажется эротоманной, страстной, влекущей, зовущей, поющей, пьющей, цветущей, настраивающей на любовь, любовную связь без всякой оглядки на коммунизм с социалистическим лицом. "Родина электричества" Андрея Платонова - это родина постоянного секса, чтобы демография поправлялась. Писатель Юрий Кувалдин прошел всю Электрозаводскую улицу вдоль и поперек с творческой бригадой центрального телевидения в далеких романтичных любвеобильных лирических 60-х годах. Сексуальность похожа на электричество, но все кнопки на теле вашей избранницы лишь ускоряют или замедляют в вас физиологические процессы. Человек есть энергетическая машина, наполненная электричеством эроса. Писатель Юрий Кувалдин способен почувствовать сексуальность женщины по ее взгляду, по искре небесного электричества. Сексуальность электричества в разности потенциалов.
«- Ну, стой. Ты, наверно, интеллигенция - той лишь бы посидеть да подумать.
- Пока я был бессознательным, я жил ручным трудом, а уж потом - не увидел значения жизни и ослаб.
К бараку подошла музыка и заиграла особые жизненные звуки, в которых не было никакой мысли, но зато имелось ликующее предчувствие, приводившее тело Вощева в дребезжащее состояние радости. Тревожные звуки внезапной музыки давали чувство совести, они предлагали беречь время жизни, пройти даль надежды до конца и достигнуть ее, чтобы найти там источник этого волнующего пения и не заплакать перед смертью от тоски тщетности».
Андрей Платонов логически завершил "Котлованом" роман "Бесы". Писатель Юрий Кувалдин предлагает вспомнить, что после "Бесов" гениальный Федор Крюков создал роман "Тихий Дон" (приписываемый неграмотному Михаилу Шолохову), и что позже одновременно с не опубликованным до 1967 года "Мастером и Маргаритой" создавался антисоветский "Котлован" Андрея Платонова, тоже не опубликованный при жизни автора. Вспомнив это, мы иными глазами взглянем на историю русской литературы и лучше ее поймем во всей ее инфернальной, иногда трагической сложности, ибо ничто сразу не расставляется по своим местам. И вообще мест никаких нет. Если у Андрея Платонова мастер идет через бурьян социализма к котловану, на краю которого его расстреляют ради устрашения и для удержания власти охранниками, то у Федора Достоевского просто убивают студента Иванова, чтобы неповадно было запугиваться революционной кровью.
«Производитель работ общепролетарского дома вышел из своей чертежной конторы во время ночной тьмы. Яма котлована была пуста, артель мастеровых заснула в бараке тесным рядом туловищ, и лишь огонь ночной припотушенной лампы проникал оттуда сквозь щели теса, держа свет на всякий несчастный случай или для того, кто внезапно захочет пить. Инженер Прушевский подошел к бараку и поглядел внутрь через отверстие бывшего сучка; около стены спал Чиклин, его опухшая от силы рука лежала на животе, и все тело шумело в питающей работе сна; босой Козлов спал с открытым ртом, горло его клокотало, будто воздух дыхания проходил сквозь тяжелую темную кровь, а из полуоткрытых бледных глаз выходили редкие слезы — от сновидения или неизвестной тоски».
Пойдемте за Андреем Платоновым в "Котлован" социализма со зверским лицом коммунистов от сохи, взглянем на рябые рожи этих бандитов с большой дороги, перестрелявших интеллигенцию и священников, взорвавших храмы. Вот как выводит слова Андрей Платонов, сочленяя их в форму новой литературы:
"Производитель работ общепролетарского дома вышел из своей чертежной конторы во время ночной тьмы. Яма котлована была пуста, артель мастеровых заснула в бараке тесным рядом туловищ, и лишь огонь ночной припотушенной лампы проникал оттуда сквозь щели теса, держа свет на всякий несчастный случай или для того, кто внезапно захочет пить. Инженер Прушевский подошел к бараку и поглядел внутрь через отверстие бывшего сучка; около стены спал Чиклин, его опухшая от силы рука лежала на животе, и все тело шумело в питающей работе сна; босой Козлов спал с открытым ртом, горло его клокотало, будто воздух дыхания проходил сквозь тяжелую темную кровь, а из полуоткрытых бледных глаз выходили редкие слезы - от сновидения или неизвестной тоски".
Что же Андрей Платонов сделал? Андрей Платонов - наш гений - вырос до небес. Он уничтожил коммунистов, восстановил храмы. Главное, в правителях теперь лица с интеллектуальной окраской, умеющие хорошо говорить и ценить культуру. СССР и Россия - это, как говорил Исаак Бабель, две большие разницы. Коммунисты не дают друг другу жить, мешают друг другу. Времена восстания рабов и захвата ими власти канули в вечность. Писатель Андрей Платонов пишет слова, не оглядываясь на реальный мир, который тут же становится ирреальным, фантомным, призрачным, исчезнувшим, прочерком между двумя датами.
«Новые землекопы постепенно обжились и привыкли работать. Каждый из них придумал себе идею будущего спасения отсюда - один желал нарастить стаж и уйти учиться, второй ожидал момента для переквалификации, третий же предпочитал пройти в партию и скрыться в руководящем аппарате, - и каждый с усердием рыл землю, постоянно помня эту свою идею спасения».
Покрытие материальной части, то есть Бога и его дела, эвфемизмами создает богатство языка. Писатель Юрий Кувалдин восхищается мастерством писателя Андрея Платонова в передаче сцен, табуированных традиционным религиозным самосознанием, предельно проясняя создание нового человека. Да, так производится человек. Человек производит человека. Слово производит слово. Не надо говорить "ебля", надо прикрывать "б" - знаком "в" и будет явление Христа народу. В "Чевенгуре" Андрей Платонов эвфемизирует, накрывает фиговыми листками понятное каждому дело: "Опытными руками Дванов ласкал Феклу Степановну, словно заранее научившись. Наконец руки его замерли в испуге и удивлении.
- Чего ты? - близким шумным голосом прошептала Фекла Степановна. - Это у всех одинакое.
- Вы сестры, - сказал Дванов с нежностью ясного воспоминания, с необходимостью сделать благо для Сони через ее сестру. Сам Дванов не чувствовал ни радости, ни полного забвения: он все время внимательно слушал высокую точную работу сердца. Но вот сердце сдало, замедлилось, хлопнуло и закрылось, но - уже пустое. Оно слишком широко открывалось и нечаянно выпустило свою единственную птицу. Сторож-наблюдатель посмотрел вслед улетающей птице, уносящей свое до неясности легкое тело на раскинутых опечаленных крыльях. И сторож заплакал - он плачет один раз в жизни человека, один раз он теряет свое спокойствие для сожаления.
Ровная бледность ночи в хате показалась Дванову мутной, глаза его заволакивались. Вещи стояли маленькими на своих местах, Дванов ничего не хотел и уснул здоровым".
- Ты куда едешь?
- В Еблино...
- Не говори так, сударь, маскировать нужно намерение. Скажи: я еду в Леблино, или, точнее, в Люблино.
- А ты можешь ехать в Lebanon!
Девочка, пришедшая с Чиклиным, спрашивает у него про черты меридианов на карте, и Чиклин отвечает, что это загородки от буржуев. Вечером землекопы не включают радио, а, наевшись, садятся смотреть на девочку и спрашивают её, кто она такая. Девочка помнит, что ей говорила мать, и рассказывает о том, что родителей не помнит и при буржуях она не хотела рождаться, а как стал Ленин - и она стала. Сафронов заключает: «И глубока наша советская власть, раз даже дети, не помня матери, уже чуют товарища Ленина!»
В "Чевенгуре" Андрей Платонов сказал о труде колхозника, как о неполном труде, потому что хлеб сам собой родится в земле, а крестьянин только щекочет плугом землю, поэтому - это неполный труд. Также и человек в животе женщины сам собой родится от одного удовольствия совокупления. Это не труд, а удовольствие. Могу сформулировать далее: человек есть удовольствие. Гений по определению одинок и перпендикулярен даже ортогонали. Именно так, или вы не согласны? Родился гений таким же, как и все, только загрузка у него совершенно иная. Все идут на работу. Он отказывается идти со всеми. Он не гасит свою индивидуальность. Он считает себя Богом. И копает свои буквы в своем саду словесности. Писатель Юрий Кувалдин методично копает до корня Бога и вскрыл его. Терпение, терпение, и всё придет, правда, поздно, но обязательно придет. Многие человеческие неудачи являются следствием нетерпения, суеты, социальной карьеры, постоянной смены дела, жительства, жен. Писатель Юрий Кувалдин ежедневно, изо дня в день пишет свой "День писателя": "Когда Кувалдин окончил все слова свои к слушавшему корреспонденту, то вошел в Капернаум. У одного сотника слуга, которым он дорожил, был болен, при смерти. Услышав о писателе, он послал к нему членов парткома - просить Кувалдина, чтобы пришел исцелить слугу его. И они, пришедши к Кувалдину, просили его убедительно, говоря: он достоин, чтобы ты сделал для него это, ибо он любит народ наш и построил нам храм во славу литературы. Кувалдин пошел с ними. И когда Кувалдин недалеко уже был от дома, сотник прислал к нему друзей сказать ему: не трудись, писатель! ибо я недостоин, чтобы ты вошел под кров мой; потому и себя самого не почел я достойным прийти к тебе; но скажи слово литературное, принесенное из Венеции, сплетенное славянами, пронесенное через Словению, Словакию, Вену, Винницу, и выздоровеет слуга мой; ибо я и подвластный человек, но, имея у себя в подчинении воинов, говорю одному: пойди, и идет; и другому: приди, и приходит; и секретарю моему: сделай то, и делает. Услышав сие, Кувалдин удивился ему и, обратившись, сказал идущему за ним народу африканско-египетскому, египетско-финикийскому, финикийско-еврейскому, еврейско-арабскому, арабско-индоевропейскому, индоевропейско-эллинскому, эллинско-римскому, римско-славянскому, славянско-русскому: сказываю вам, что и в Византии не нашел я такой веры. Посланные, возвратившись в дом, нашли больного слугу выздоровевшим. После сего Кувалдин пошел в город, называемый Наин; а с ним шли многие из учеников его и множество народа. Когда же он приблизился к городским воротам, тут выносили умершего, единственного сына у матери, а она была вдова; и много народа шло с нею из города. Увидев ее, писатель сжалился над нею и сказал ей: не плачь. И, подошед, прикоснулся к одру! несшие остановились; и Кувалдин сказал: юноша! тебе говорю, встань. Мертвый, поднявшись, сел, румянец коснулся его щек, и стал говорить; и отдал его Кувалдин счастливой матери его. И всех объял страх, и славили Кувалдина, говоря: великий пророк восстал между нами, это он написал роман "Родина", и он написал роман "Так говорил Заратустра", и он написал множество повестей и рассказов, и статей и эссе, и даже стихи писал в юности. Такое мнение о нем распространилось по всей Эротической Славянии и во всей окрестности до самого Нью-Йорка". Первая фраза бывает самой ответственной за весь последующий текст, особенно, когда эта фраза утопает в гуще текста, или вовсе исчезает из него.
Жачев спрашивает у Вощева: «Зачем колхоз привел?» «Мужики в пролетариат хотят зачисляться», - отвечает Вощев. Чиклин берет лом и лопату и идет копать на дальний конец котлована. Оглянувшись, он видит, что весь колхоз не переставая роет землю. Все бедные и средние мужики работают с таким усердием, будто хотят спастись навеки в пропасти котлована. Лошади тоже не стоят: на них колхозники возят камень. Один Жачев не работает, скорбя по умершей Насте. «Я урод империализма, а коммунизм - это детское дело, за то я и Настю любил… Пойду сейчас на прощанье товарища Пашкина убью», - говорит Жачев и уползает на своей тележке в город, чтобы никогда не возвратиться на котлован.
Пасмурным теплым весенним декабрьским деньком иду по любимому 1-му Казачьему переулку, в котором до сих пор стоит бревенчатый дом, в котором в начале 90-х годов торговал элитарными, то есть настоящими книгами Марк Фрейдкин. Настоящие книги - это Булгаков, Мандельштам, Платонов, Пильняк, Замятин, Волошин... Все эти авторы были изгнаны из книжных магазинов широким шопингом попсы. Марк Ильич Фрейдкин продавал и то, что я издавал: Лев Копелев, Юрий Нагибин, Фазиль Искандер, Юрий Кувалдин, Евгений Блажеевский, Станислав Рассадин, Лев Аннинский, Ирина Роднянская и т.д. и т. п.
«Он считал, что людей много, машин мало; люди – живые и сами за себя постоят, а машина – нежное, беззащитное, ломкое существо: чтоб на ней ездить исправно, нужно сначала жену бросить, все заботы из головы выкинуть, свой хлеб в олеонафт макать – вот тогда человека можно подпустить к машине, и то через десять лет терпения!»
Чиклин выкапывает для Насти глубокую могилу, чтобы ребенка никогда не побеспокоил шум жизни с поверхности земли.
“Наша улица” №127 (6) июнь 2010
