Писатель Юрий Александрович Кувалдин родился 19 ноября 1946 года в Москве, на улице 25-го Октября (ныне и прежде - Никольской) в доме № 17 (бывшем "Славянском базаре"). Учился в школе, в которой в прежние времена помещалась Славяно-греко-латинская академия, где учились Ломоносов, Тредиаковский, Кантемир. Работал фрезеровщиком, шофером такси, ассистентом телеоператора, младшим научным сотрудником, корреспондентом газет и журналов. Окончил филологический факультет МГПИ им. В.И.Ленина. В начале 60-х годов Юрий Кувалдин вместе с Александром Чутко занимался в театральной студии при Московском Экспериментальном Театре, основанном Владимиром Высоцким и Геннадием Яловичем. После снятия Хрущева с окончанием оттепели театр прекратил свое существование. Проходил срочную службу в рядах Вооруженных сил СССР в течение трех лет (ВВС). Автор книг: “Улица Мандельштама”, повести (“Московский рабочий”, 1989), “Философия печали”, повести и рассказы (“Новелла”, 1990), “Избушка на елке”, роман и повести (“Советский писатель”, 1993), “Так говорил Заратустра”, роман (“Книжный сад”, 1994.), “Кувалдин-Критик”, выступления в периодике (“Книжный сад”, 2003), "Родина", повести и роман (“Книжный сад”, 2004), "Сирень", рассказы ("Книжный сад", 2009), "Ветер", повести и рассказы ("Книжный сад", 2009), "Жизнь в тексте", эссе ("Книжный сад", 2010), "Дневник: kuvaldinur.livejournal.com" ("Книжный сад", 2010), "Море искусства", рассказы ("Книжный сад", 2011), "Счастье", повести ("Книжный сад", 2011). Печатался в журналах “Наша улица”, “Новая Россия”, “Время и мы”, “Стрелец”, “Грани”, “Юность”, “Знамя”, “Литературная учёба”, “Континент”, “Новый мир”, “Дружба народов” и др. Выступал со статьями, очерками, эссе, репортажами, интервью в газетех: “День литературы”, “Московский комсомолец”, “Вечерняя Москва”, “Ленинское знамя”, “Социалистическая индустрия”, “Литературная Россия”, “Невское время”, “Слово”, “Российские вести”, “Вечерний клуб”, “Литературная газета”, “Московские новости”, “Гудок”, “Сегодня”, “Книжное обозрение”, “Независимая газета”, “Ex Libris”, “Труд”, “Московская правда” и др. Основатель и главный редактор журнала современной русской литературы “Наша улица” (1999). Первый в СССР (1988) частный издатель. Основатель и директор Издательства “Книжный сад”. Им издано более 100 книг общим тиражом более 15 млн. экз. Среди них книги Евгения Бачурина, Фазиля Искандера, Евгения Блажеевского, Кирилла Ковальджи, Льва Копелева, Семена Липкина, А. и Б. Стругацких, Юрия Нагибина, Вл. Новикова, Льва Разгона, Ирины Роднянской, Александра Тимофеевского, Л.Лазарева, Льва Аннинского, Ст. Рассадина, Нины Красновой и др. Член Союза писателей и Союза журналистов Москвы.
В 2006 году в Издательстве «Книжный сад» вышло Собрание сочинений
в 10 томах।
Нина Краснова
КУВАЛДИН И ЕГО УПРЯЖКА
"В одну упряжку впрячь не можно // Коня и трепетную лань..." - сказал в "Полтаве" Пушкин. Но Кувалдин опровергает эту, казалось бы, несомненную истину всей своей жизнью и деятельностью и самим собой, то есть своим собственным примером. Он впрягает в одну упряжку, в свою литературную колесницу, и коня, и трепетную лань, и вола, и лебедя, и рака и щуку, и являет их всех один в своем собственном лице, единый во всех лицах, и везет ее в своем направлении, как литературный Геракл.
Кувалдин - и швец, и жнец, и на дуде игрец, как он говорит о себе и как говорят о нем все, кто его знают.
Он и писатель, он и издатель, причем - первый частный издатель в нашей стране. Он - писатель-издатель, издатель-писатель. В 1988 году он с рублем в кармане зарегистрировал кооператив, а потом организовал свое собственное издательство "Книжный сад", чтобы не зависеть ни от каких издателей, и стал издавать книги - и свои собственные, которые не мог издать в советское время, потому что они выбивались из всех советских литературных рамок, и книги тех писателей, которые ему нравятся.
...За семнадцать-восемнадцать лет Кувалдин издал около двухсот наименований книг тиражом более 10 млн экземпляров. В том числе книги Льва Копелева, Семена Липкина, Фазиля Искандера, Льва Разгона, Лидии Чуковской, Льва Аннинского, Станислава Рассадина, Ирины Роднянской, Лазаря Лазарева, книги стихов Евгения Блажеевского, Игоря Меламеда, Кирилла Ковальджи, дневник Юрия Нагибина, первые книги Александра Тимофеевского, Евгения Бачурина...
...В годы перестройки многие инициативные люди ринулись в предпринимательство и многие захотели организовать свои издательства, но мало кто потянул это дело, а из писателей его не потянул никто, только один Кувалдин. Потому что его собратья по перу ничего тяжелее пера никогда не поднимали и ничего, кроме как писать книги, не умели, да и писать-то мало кто из них умел хорошо. Чтобы быть издателем, надо быть еще и хозяйственником, надо заводить свои склады для хранения бумаги и тиражей книг, надо искать и находить бумагу для книг, катать рулоны в типографию, грузить тонны бумаги и книг в вагоны и самосвалы, а потом разгружать их... то есть выполнять тяжелую физическую работу, рутинную работу, к которой у нас никто из служителей муз, людей в белых перчатках, не приучен... И Кувалдину приходилось и приходится быть еще и хозяйственником, и администратором, и бухгалтером, и редактором, и корректором, и макетировщиком, и верстальщиком, и погрузчиком-разгрузчиком... Как говорит Кувалдин: "Плоское таскаем, круглое катаем!" Кувалдин - выдающая творческая личность, человек феноменальной силы воли, сверхвысокой активности, целеустремленности, колоссальной внутренней энергии, невообразимого бесстрашия и универсальных возможностей, энтузиаст, подвижник, "конь-огонь", у которого все в руках горит. И это - "неистовый" человек, как говорят и пишут о нем его коллеги, одержимый великой идеей литературного бессмертия, спасения души в Слове, переложения души в буквенные знаки. И притом это человек, который не боится черной работы. Как и герой его повести "Стань кустом пламенеющих роз" солдат-интеллектуал Аргунов, который и с удовольствием читает серьезные книги, и с удовольствием же разгребает лопатой уголь в кочегарке и сбрасывает его в люк. Его приятель Велдре наблюдал за ним и ему "видно было", что Аргунову "по душе эта черная в прямом смысле работа".
...Я бы сравнила Кувалдина с полководцем Суворовым, который не только впереди всех на белом коне скакал, но который со своими солдатами и кашу из одного котелка ел, и взбирался с ними по сугробам и камням на Сен-Готард и дорогу от снега лопатой разгребал... И еще я сравнила бы его с Петром Первым, который не только на троне восседал и указы писал и подписывал, но и занимался трудом простого кораблестроителя, сам доски топором обтесывал, как какой-нибудь плотник, и сам же на себе их таскал... Петр Первый тоже не боялся черной работы.
...В повести Юрия Кувалдина "Стань кустом пламенеющих роз" солдат советской армии Аргунов читает своим товарищам по казарме стихи опальных и запрещенных тогда поэтов Ахматовой, Пастернака, Мандельштама, Волошина, книги Гроссмана, Бердяева, которые давала и присылала ему из Москвы его подружка Марина, книги "Хранитель древностей" Домбровского, "Котлован" Платонова, зарубежную поэзию Гийома Аполлинера, Жозе-Мариа де Эредиа... Читал он солдатам и Солженицына, которого знал со школы и считал гениальным писателем и считал, что стыдно не знать Солженицына:
- Мы все в школе только и говорили об "Одном дне Ивана Денисовича". О, это надо пережить, почувствовать! Я читал журнал ("Новый мир" с этой повестью Солженицына) и не верил, что журнал читаю! ...Вся текущая литература как бы... умерла (для Аргунова). Да что там умерла! Ее как будто и не было (Солженицын тогда "перевернул весь мой мир").
- Я от тебя первый раз слышу об этом Соложенкине... - сказал внук латышского стрелка, гарнизонный художник Велдре.
Аргунов читал солдатам вслух и "Один день Ивана Денисовича", и "Случай на станции Кречетовка", и "Матренин двор", и "Для пользы дела", кормил их литературой...
Потом он получил от Марины переплетенный машинописный "томище романа "В круге первом" и письмо Солженицына к IV съезду писателей - "вопль против возврата к... сталинизму" и против цензуры в литературе... Стал и его читать в кругу солдат... Из-за чего и сам оказался "в круге первом", попал в поле зрения сотрудников КГБ и был исключен из комсомола... Майор Ефимов упрекнул его: "Вы же комсомолец. Должны были сразу дать этому письму оценку и выбросить его в помойку. А вы привезли его сюда и читали". А полковник пригрозил ему: "Учти, парень, жизни тебе больше не будет. Мы сделаем так, что тебя нигде и никогда на работу, а тем более в институт не возьмут!". А сейчас по роману "В круге первом" снят многосерийный одноименный фильм, премьера которого недавно прошла на экранах телевидения, а в Театре Юрия Любимова на Таганке уже в течение многих лет идет спектакль "Шарашка" по этому же роману, с участием Валерия Золотухина.
...Прототипом Аргунова является сам Кувалдин. Это он в советское время доставал и читал и давал читать своим товарищам вещи запрещенных писателей, которые теперь перестали быть запрещенными и которыми теперь Россия гордится перед всем миром. Это он пропагандировал Солженицына и его письмо к IV съезду писателей и его повести и романы, за что и пострадал в молодые годы.
Он, с большим риском для себя, для своей безопасности не только доставал, но и сам, авторучкой переписывал стихи Бродского, как какой писарь, и своими руками перепечатывал на машинке вещи Булгакова, Хармса, Введенского, и Копелева, и Мандельштама, и Гумилева, и Волошина, и Цветаеву... и того же Солженицына... За все это Кувалдина могли посадить в тюрьму. С ним многие боялись общаться. И других остерегали от него: "Ты с ним не связывайся. А то тебя посадят".
"Без политики ничего не бывает", - говорит Аргунов. - "А розы на снегу?" - спрашивает его художник Велдре, который рисовал агитплакаты и розы. - "Если поискать, то (и в розах) тоже политика отыщется...".
Кстати сказать, одним из поклонников Солженицына у Кувалдина в повести "Стань кустом пламенеющих роз" был солдат Миронов, который "глотал" Солженицына "по диагонали", с жадностью и волчьим аппетитом. А однофамилец этого Миронова артист Евгений Миронов теперь играет в фильме Глеба Панфилова "В круге первом" главную роль.
...В 90-х годах Кувалдин опубликовал в "Независимой газете" свое эссе "Одномерный Солженицын", где пересматривает прозу Солженицына новыми глазами и пишет, что Солженицын во многих своих вещах не художник, а публицист и политик и тем и был интересен читателям 60-х годов, но не надо было ему убивать в себе художника, потому что художник - главнее и ценнее любого политика.
..."Великое искусство всегда выше политики!", - говорит герой Кувалдина по фамилии Велдре. И его устами говорит сам Кувалдин.
...Юрий Александрович Кувалдин родился в центре Москвы, на улице Никольской, в "Славянском базаре", в День артиллерии по советскому календарю, под знаком Скорпиона по европейскому гороскопу, 19 ноября 1946 года, а учился в школе, в здании, где в свое время находилась славяно-греко-латинская академия, на улице Никольской же, и где до него, правда, тремя веками раньше, учились Тредиаковский, Ломоносов и Кантемир, то есть он учился как бы вместе с ними, только они в XVIII веке, а он - в XX-м. Это и повлияло на его дальнейшую судьбу и на его решение стать писателем, как День артиллерии и знак Скорпиона повлияли на его характер, придали ему черты ярко выраженной мужественности, творческой смелости, эгоцентричности, экспансивности и пассионарности.
В детстве он сидел в живом уголке своего соседа по дому на живом удаве и не испугался его, а принял за резинового удава с леденцовыми глазами. В детстве он играл у "стен древнего Кремля" в песочек и в футбол, бегал по Китайской стене и смотрел оттуда парад на Красной площади. В детстве, в отрочестве и в ранней юности он прочитал всю главную русскую и зарубежную классическую литературу, а также философов Канта, Ницше... И благодаря им начал писать стихи, которые впервые появились в "Литературной учебе" с предисловием Юны Мориц, потом - в "Новом мире", и в "Московском комсомольце", и в "Комсомольской правде"... Но потом он перешел на прозу как на более серьезный жанр...
В 15 лет Юрий Кувалдин занимался в театральной студии Владимира Высоцкого и Геннадия Яловича, что помогло ему применять в своей прозе театральные приемы - смотреть на себя со стороны, входить в образы своих героев по системе Станиславского, снимать с себя "зажим" и разрушать все ограничительные рамки в своем творчестве...
На подмостках этой студии он поставил музыкально-литературную композицию запрещенного тогда поэта Осипа Мандельштама, которого так полюбил, что потом, через много лет, когда уже отслужил в армии и отучился в пединституте имени Ленина и поработал и таксистом таксопарка, и слесарем на заводе, и редактором многотиражки "За автомобильно-дорожные кадры", и кинооператором на Шаболовке, он написал книгу о нем - "Улица Мандельштама". Это была его первая книга, которая вышла в 1989 году, тиражом 100 тысяч экземпляров, в издательстве "Вся Москва", и сделала ему имя в элитарных литературных кругах. В 1990 году в издательстве "Новелла" вышла его вторая книга "Философия печали", тоже тиражом 100 тысяч экземпляров, и упрочила его славу художника и его литературный авторитет. В 1993 году в "Советском писателе" вышла его третья книга "Избушка на елке", тиражом 35 тысяч экземпляров, и, кстати сказать, это была последняя книга "Советского писателя" до переименования его в "Современный писатель". Станислав Рассадин тогда написал в "Литературной газете" о Юрии Кувалдине, что имя его "для многих... новое: то есть пишет-то он давненько, но первая книга - зато с предисловием Искандера - вышла (у него) только в 89-м", и сказал о том, что у автора есть своя "микровселенная" - это Москва его детства, "уходящая" и "увы, ушедшая Москва", где вымышленные герои, тот же чеховский лакей Чикильдеев, действуют в невымышленной среде, как натуральные, и где ностальгия автора по своей Москве действует на читателя, как "нашатырь", который заставляет каждого "вздрогнуть и очнуться". Критик отметил также, что "Избушка на елке" - это роман абсурда "на уровне абсурда самой жизни" "роман-лабиринт", где зафиксированы "лабиринты жизни", где вторая реальность заменяет человеку первую реальность, и что если, например, у Юрия Давыдова в его прозе идет "архивистский поток сознания с сюрреалистическим уклоном, то у Кувалдина - скорей уж поток подсознания", который выбрасывает на поверхность загадочные пласты.
...В 90-е годы взошла литературная звезда Юрия Кувалдина, и его стали наперегонки печатать "толстые" журналы, "Новый мир", "Знамя", "Дружба народов", "Стрелец", "Континент", "Время и мы"...
Потом у него выходили книги "Так говорил Заратустра" (1994), "Кувалдин-Критик"(2003), "Родина" (2004), уже меньшими тиражами (поскольку система книгораспространения в нашей стране развалилась), но каждая из книг Кувалдина была большим и неординарным событием в литературном мире и вызывала активную реакцию у читателей, у кого-то позитивную, а у кого-то негативную, но она никого не оставляла равнодушным и поднимала "много шума" не из ничего. Чтобы не быть зависимым ни от каких журналов, чтобы "не ждать милостей от природы" и не ходить на поклон к редакторам, Юрий Кувалдин в 1999 году создает свой журнал "Наша улица", так же, как он создал свое издательство "Книжный сад", чтобы не быть зависимым ни от каких издателей, которые не признавали его в советское время по причине своей (то есть их) заидеологизированности, малограмотности и малообразованности и от которых он натерпелся сверх всякой меры.
...Юрий Кувалдин по существу всю жизнь был самиздатчиком. И продолжает оставаться им до сих пор. Раньше он пропагандировал опальных писателей, к числу которых принадлежал и сам в советское время, а теперь пропагандирует авторов своего журнала "Наша улица" и издает их и выводит на литературную арену. Он делает свой журнал, как Феллини начинал делать свои фильмы, когда у того порой гроша за душой не было и никто не верил, что он сможет сделать хороший фильм. Феллини открывал миру новых звезд кино, а Кувалдин открывает новых звезд литературы, которым сам же и помогает стать ими, с которыми работает как режиссер с артистами, учит их высокому искусству литературы. Он открыл читателям "Нашей улицы" звезду Чукотки Анжелу Ударцеву, "королеву бомжовых тем" из города Певека, он открыл нового Василия Белова - главного "деревенщика" "Нашей улицы" Сергея Михайлина-Плавского, которого считает лучше и Белова, и Распутина и даже лучше Астафьева... Он открыл блестящего культурологического и краеведческого эссеиста Эмиля Сокольского из Ростова-на-Дону... В "Нашей улице" печатались материалы Виктора Астафьева, Льва Аннинского, Виктора Бокова, Кирилла Ковальджи, Александра Тимофеевского, Евгения Бачурина, Евгения Блажеевского, Александра Еременко, Владимира Бондаренко, Сергея Мнацаканяна, Виктора Широкова, Славы Лёна, Елены Скульской (Таллинн), Андрея Яхонтова, Евгения Лесина, Надежды Горловой... и Нины Красновой, автора этих строк... беседы с артистами, композиторами, режиссерами, деятелями культуры - с Олегом Ефремовым, с Аркадием Райкиным, с Алисой Фрейндлих, с Олегом Табаковым, с Никитой Богословским, с Александром Чутко, с Анатолием Шамардиным, с Юрием Любимовым, с Валерием Золотухиным... с Президентом Фонда интеллектуально-культурных программ Сергеем Филатовым, с главным редактором газеты "Слово" Виктором Линником... За 7 лет Юрий Кувалдин выпустил уже около восьмидесяти номеров журнала.
...Кувалдин пишет о Нагибине: "Он был трудный человек, но таким и должен быть хороший писатель". Кувалдин тоже - не легкий человек, а очень трудный. Он человек конфликтный. И мало с кем даже из своих друзей может все время жить в мире и дружбе. Пожалуй, только с теми, кто находится от него на "дистанции огромного размера" и с кем ему редко приходится общаться, и лучше - не с глазу на глаз, а виртуально. Да и то... Он мог бы сказать о себе словами Есенина: "Средь людей я дружбы не имею"... О Кувалдине его же друзья, сочувствуя ему, говорят, что никто так не умеет превращать своих друзей в своих же врагов, как Кувалдин, который как бы подтверждает правильность слов Высоцкого, который говорил: "Нет у человека врага сильнее, нежели он сам".
Кувалдин воюет со всем литературным миром, один против тьмы, как Дон Кихот с ветряными мельницами или как Илья Муромец. И в первую очередь с "толстыми" журналами советского времени, которые едут на своих старых заслугах, как столбовые дворяне ехали на заслугах своих предков. "Новый мир" нашего времени - это, по его мнению, не передовой для своего времени "Новый мир" Твардовского, это уже совсем иной журнал, а название у него старое. Кувалдин считает, что сотрудники старых "толстых" советских журналов не имели права приватизировать эти журналы и пользоваться их названиями и старыми брэндами, а должны были создать свои новые журналы, нового времени, и показать, на что они способны. В пику им всем он в 1999 году, на стыке двух тысячелетий, и создал свой журнал - "Наша улица", новый журнал художественной литературы, который по своей сути является новым самиздатом, как и книги "Книжного сада". Это единственный новый и единственный независимый литературный журнал нового времени, не зависящий ни от кого, в том числе и от Кремля, журнал писателя Кувалдина, в котором Кувалдин печатает то, что он хочет, то есть свои вещи, и вещи тех своих авторов, которые ему нравятся. Кувалдин издает его по своему вкусу, один, на пару со своим сыном, художником-нонконформистом, фигуративным экспрессионистом, лидером авангарда Третьего тысячелетия Александром Трифоновым... и таким образом доказывает, что один человек способен заменить собой целый штат сотрудников и выпускать свой журнал, если, конечно, этот человек - Кувалдин. Про тех, кто критикует "Нашу улицу", он, защищаясь от них, говорит: "Они даже свою стенгазету сделать не смогут, не то что журнал. Поэтому их мнение ничего не значит".
...Фамилия Кувалдин как нельзя лучше подходит к Кувалдину. Кувалдин кует литературу и пробивает своей кувалдой дорогу себе и своим авторам и, как Данко с пламенным сердцем, как бесстрашный Гарибальди, ведет их за собой в Бессмертие и в Вечность.
"Не вы делаете литературу, но я", - говорит он "толстым журналам" в полемическом запале, со всей своей категоричностью, вызывая и принимая их огонь на себя.
...В своей повести "Осень в Нью-Йорке" Кувалдин пишет: "Чем обыкновенный человек отличается от необыкновенного?.. Великими идеями и замыслами...". Развивая этот афоризм, я сказала бы, что необыкновенный, а тем более великий человек отличается от обыкновенного не только великими идеями и замыслами, но и - главное - воплощением их в жизнь. Как талантливый человек отличается от неталантливого своим талантом. А что такое талант, по Кувалдину? Талант - это не только особый творческий дар, какие-то исключительные природные способности человека. Но и реализация этим человеком своего творческого дара, своих способностей, своего творческого потенциала и своих творческих планов, а не какие-то задатки таланта, которые есть у каждого человека. Причем талант, по Кувалдину, не передается половым путем, то есть от отца и матери к их детям.
...Когда кто-то говорит: "И я мог бы написать книгу, и не одну, но не написал, и я мог бы стать писателем, но не стал, потому что мне помешало то-то и то-то, семья, дети, жена и все такое прочее, тому подобное...", - это говорит только о том, что у человека не хватает не сил и времени, а таланта написать книгу и стать писателем, не хватает таланта делать (в жизни) только главное, а все остальное отбросить".
Конечно, для кого-то главное - это машина, дача, семья, дети, жена (или муж), а книги - это так, остальное... а для писателя главнее всего - это книги, и главнее всего - те книги, которые он написал, пишет и напишет, а машина, дача, семья, дети - это остальное, как в рассказе Кувалдина "Остальное". Вот чем писатель отличается от обыкновенных людей. И вот почему Кувалдин говорит своим авторам: пишите, не ленитесь; отбрасывайте в сторону все, что мешает вам писать, и пишите. - "Пишите и будете прочитаны".
"Не прочитают то, что не напишут", - говорил Борис Слуцкий. А то, что напишут, - прочитают, если рукописи не сгорят и если они будут напечатаны.
Кто говорит, что рукописи не горят? Горят, и еще как, "иногда вместе с авторами", говорит Юрий Любимов в своем новом интервью, напечатанном в 4-м номере "Нашей улице" за 2006 год.
..."Каждый художник обладает смелостью, без которой талант немыслим", - пишет Юрий Кувалдин. Он и сам обладает небывалой смелостью, смелостью писателя, для которого нет запретных тем и который не боится писать о самом запретном, и смелостью издателя и главного редактора журнала, для которого "нет преград ни в море, ни на суше" и который ничего на свете не боится и делает все, что хочет, и все, что считает нужным.
На обложку 2-го номера "Нашей улицы" за 2006 год он поместил портрет Федора Крюкова и написал под ним: "Автор романа "Тихий Дон" Федор Крюков". И сам же написал о нем, и в этом номере, и еще раньше, во 2-м номере за 2005 год, привлекая внимание читателей к этой трагической фигуре.
...Кувалдин - человек повышенной солнечной активности, человек-турбогенератор, человек-мотор, вечный двигатель, который заставляет крутиться вселенную вокруг себя, который и сам работает с утра до ночи, и заставляет всех вокруг себя работать. У него - сверхмощное биополе. Кто попадает в его биополе, тот становится человеком повышенной творческой активности, повышенной работоспособности... и начинает творить чудеса, делать то, чего он никогда не смог бы сделать раньше и чего он никогда не смог бы ожидать сам от себя. Например, некоторые авторы "Нашей улицы", которые до встречи с Кувалдиным писали только стихи, в год по столовой ложке, и никогда не писали прозу, после встречи с ним под его влиянием стали писать прозу, и некоторые из них за год ухитрялись написать толстую книгу страниц в двести или даже в четыреста...
...Кувалдин - человек быстрого реагирования. Он быстро реагирует на все, что затрагивает, задевает и волнует его. Быстро принимает решения по поводу всего этого. Быстро предпринимает какие-то действия: пишет статью в газету, звонит куда-то, идет в какие-то инстанции, быстро разбирается со всеми делами и людьми... Кстати сказать, и рукописи авторов он прочитывает быстро. Они не лежат у него в столе и на столе по три года, пока он дойдет до них. Он читает их тут же, как только получил, не отходя от кассы, и тут же дает авторам ответ на них: будет он печатать эти рукописи или нет.
Он умеет делать сразу несколько дел одновременно, как Цезарь и как многостаночник, и может писать одновременно десять рассказов и десять повестей. Как шахматист, гроссмейстер, который играет сразу на нескольких досках.
Он никогда ничего не откладывает в долгий ящик и никогда не откладывает на завтра то, что можно сделать сегодня.
...Юрий Кувалдин не признает никаких авторитетов, как Базаров Тургенева в "Отцах и детях":
- Мне сказывали, что вы не признаете никаких авторитетов? - спрашивает у Базарова Аркадий или кто-то еще (я забыла - кто).
- Не признаю... Я ничьи мнения не разделяю. Я имею свои, - отрезает Базаров.
В Кувалдине есть что-то не только от Базарова, но и от философа Жака Деррида, который тоже ниспровергал все авторитеты, занимался, так сказать, "деконструкцией" памятников авторитетам и ставил своей целью: "низложить не только прошлых, но и будущих кумиров".
Кувалдин считает авторитетом сам себя и возвышается над всеми авторитетами. В "Пьесе для погибшей студии" он говорит: "Гений, кто возвысится над авторитетами... Гении - отчаянные люди".
- По-моему, он просто шарлатан, - говорит о Базарове один герой другому.
- Нет, брат, не говори. Базаров умен и образован...
Кувалдин - не только умный и образованный, он еще и до крайности смелый, бесстрашный и отчаянный, и в творчестве своем, и во всех делах своих. Суперсмелый, супербесстрашный, суперотчаянный. Капитан-Сорви Голова!
Конечно, у него есть свои кумиры - Чехов, Достоевский, Мандельштам. Но про Достоевского он может позволить себе сказать, что тот пишет чересчур длинно и его надо урезать раза в три. А фразу Чехова "Краткость - сестра таланта" он перевертывает по-своему и говорит: "Краткость - не сестра таланта", а сестра бездельников, которые ленятся писать, напишут одну фразу и думают, что они уже все ею сказали. Кувалдин не молится никаким Богам, потому что он сам Бог, то есть Творец своего мира, как и каждый настоящий художник.
Он хочет стать в своей работе "равным богам".
...Кувалдин любит говорить: литературу делают волы. Он и сам - такой вол, который работает как вол, с утра но ночи, с ночи до утра, круглыми сутками. В работе Кувалдину нет равных! В работе он - зверь!
Когда кто-то звонит ему домой и с прохладцей спрашивает:
- Что поделываешь? -
Он свирепеет, потому что не понимает, как кто-то может спрашивать его "Что поделываешь?" - когда он все время работает.
- Я работаю.
- Что - все время работаешь?
Да, он работает круглыми сутками. Он что - круглыми сутками пишет и пишет свою прозу? Да, пишет и пишет свою прозу, круглыми сутками. А если не пишет свое, читает чужое - Чехова, например (собрание сочинений которого он читал уже раз пятнадцать), или Достоевского, или Барта, или Фрейда, или Ницше... или рукописи авторов своего журнала "Наша улица"... или периодику. А если не пишет и не читает что-то, то что-то редактирует, рукописи какие-нибудь... А если не редактирует, то набирает что-то на компьюторе и верстает журнал... А если не верстает журнал, то дежурит у себя в редакции, принимает там авторов... А если не дежурит в редакции, едет в типографию сдавать или получать очередной номер "Нашей улицы"... Для Кувалдина, как и для его кумира Чехова, отдыхом является смена занятий. А отдыха без каких-то занятий у него не бывает никогда. И поэтому он успевает делать так много всего, что кажется, будто это делает не он один, а целый подпольный штат литературных рабов...
...Кувалдин никогда не лежит на печи, как Емеля, который лежит на печи, ничего делать не хочет и мечтает: вот было бы хорошо, если бы печь сама меня куда-нибудь - к царевне во дворец - везла. Кувалдин, как бурлаки на Волге Репина, которые везут на себе пароход, сам везет свою печь или свою телегу, но так, что все думают, будто она сама едет, "сама пошла, сама пошла".
И книги у него пишутся и выходят в свет - будто сами собой, и журналы издаются - будто сами собой, по щучьему веленью, как у него в одном рассказе сама собой издается газета: главный редактор Гусаров еще не успел "шапку" к материалу придумать, еще не успел макет газеты сделать, а она уже вышла и лежит у него на столе...
Многим коллегам Кувалдина, которые понятия не имеют, как делаются книги и журналы, кажется, что у Кувалдина его книги и его журналы прямо в готовом виде на деревьях растут, как башмачки, платьица и булки с кренделями на чудо-дереве Чуковского.
...Есть люди, которые ничего не делают, ничем не заняты и при этом вечно ничего не успевают, не успевают делать ни большие, ни малые свои дела. Как некие Обломовы Гончарова или как один из героев Кувалдина Дубовской из книги "Философия печали", который лежал дома на диване, при плотно занавешенных окнах, пил коньяк или плевал в потолок, а когда кто-то звонил ему и просил его что-то сделать, он говорил: "Я занят, мне некогда". За несколько лет он, доктор неизвестно каких наук, написал одну маленькую, никому не нужную брошюрку в несколько страниц.
Кувалдин никогда не лежит на печи, он вечно занят делами и делает в день по сто дел. Глядя на него, диву даешься и думаешь: да когда же он все успевает? Он подтверждает собой правильность алогичного афоризма: все успевают только занятые люди.
...Кувалдин все делает легко, "как бы резвяся и играя". Потому что он, как хороший спортсмен, всегда в хорошей форме. Как какой-нибудь мастер по фигурному катанию, который с детства занимается фигурным катанием и каждый день занимается тренировками, физкультурой, и поэтому он и мастер, и поэтому он всегда находится в хорошей форме.
...Больше всего Кувалдин не любит просить денег на поддержку своего журнала "Наша улица", брать шапку и обходить с нею спонсоров. Но ему приходится делать и это:
"Ни в жизнь не стал бы я просить для себя. Скорее бы уж умер с голоду на улице. Но ради литературы я нашел в себе силы поступиться гордостью...", - признается он.
Бог ему помогает ему. И на ловца зверь бежит.
...Кувалдин - единственный в России писатель, который считает, что писатель не должен получать гонораров за свои публикации в периодике и за свои книги. Дворник может получать гонорар за свой труд, повариха - может, журналист - может, а писатель - нет. Писатель, по мнению Кувалдина, должен писать бесплатно, а деньги на жизнь себе и своей семье зарабатывать в шахтах и на заводах, в крайнем случае - в газетах, а писать для души в свободное время.
Литература, писательство - это не профессия, считает Кувалдин, это - религия, литургия, это служение Богу, то есть Слову. И писатель не должен ждать гонораров за свои произведения. Он должен делать свое дело совершенно бескорыстно.
Когда авторы начинают говорить ему про гонорар, что вот, мол, не дадите ли вы мне гонорар, Кувалдин, хватается "за оружие", как он написал об этом в одной своей статье в газете "Книжное обозрение", и говорит им: "Когда вы найдете мне бумагу для публикации ваших сочинений, как нахожу ее для вас я, когда вы прикатите мне рулон бумаги в 500 килограммов, тогда я дам вам гонорар...". Многие авторы как бы не понимают, что Кувалдин - во-первых, частный издатель, у которого нет дотаций от государства, и у него все время "болит голова" о том, где достать денег, чтобы выпустить очередной номер журнала или очередную книгу, во-вторых, что он издает не коммерческую литературу, которая приносила бы ему баснословные "бабки", а литературу, которая не приносит ему ни рубля, и, в-третьих, что он - сам писатель, писатель, который издает писателей, в том числе и таких, которые ему самому в подметки не годятся... и почему не ему издать их, а им его, как он издает их?
Один автор притащил ему рукопись своей книги и попросил у него: "Издайте мне книгу". Кувалдин сказал ему: "Я сейчас собираюсь издавать свое собрание сочинений... Издам его, потом, может быть, издам и вам вашу книгу". - "Нет, мне некогда ждать, вы сначала мне книгу издайте, а потом уж себе свое собрание сочинений". - "Если вы так спешите, то забирайте назад свою рукопись, - спокойным голосом, сказал Кувалдин, дивясь наглости автора и кипя своим "разумом возмущенным". - Идите в типографию и сами издавайте себе свою книгу". - "Но типографии я должен буду за это свои деньги платить... а у меня их нет". - "А вы хотите, чтобы я свои деньги за вас заплатил, которых у меня тоже нет? или чтобы я нашел вам спонсора с деньгами?.. не себе, а вам?".
...Многие писатели советского времени работали писателями в основном ради денег, ради наживы и ради каких-то социальных привилегий, сидели около литературы, как около дойной коровы и как около нефтяной трубы. И дескридитировали этим звание писателя в нашей стране. Поэтому Кувалдин и выступает против творцов такого рода.
Сейчас, когда литература перестала быть кормилицей и поилицей писателей, многие ушли из нее в другие сферы деятельности. Таким образом она освободилась от ненужных элементов.
Сам Кувалдин никогда не берет гонораров за свои публикации в газетах или журналах, принципиально.
...У Кувалдина есть такая прекрасная черта, как аккуратность во всем, любовь к чистоте и порядку и умение соблюдать и поддерживать все это. У него в редакции "Нашей улицы", ни на столах, ни под столами нет никаких завалов рукописей, бумаг, никаких лишних вещей и предметов, никакого хлама, которые есть, накапливаются с годами в каждой редакции. На черном столе главного редактора - перекидной календарь, рабочий ежедневник, пластмассовая подставка с карандашами и простыми шариковыми ручками итальянской фирмы "Corvina", кнопочный телефон, небольшая стопка книг, рукописей. У стола мягкое темно-бордовое кресло главного редактора - оно на ножках с колесиками. Впритык к этому черному столу главного редактора придвинут желтый стол для посетителей, и стул и кресло около него. Журналы стоят вдоль двух стен, на полу, ровными стопочками, по номерам и по одной линии, как танки на параде. В шкафу на одной, верхней, полке - комплект журнала "Наша улица" за два-три года, в одном экземпляре, на другой, нижней, полке - буфет: чашки, тарелки, вилки и ложки стоят там всегда вымытые и вытертые полотенцем. На стенах нет никаких ненужных плакатов, наклеек, украшательств в виде разных игрушек и бирюлек - висит один большой цветной календарь и картины художника Александра Трифонова, сына Юрия Кувалдина: "Сумасшедший царь", "Несение креста" (с птицей), "Несение креста" (с масками людей), "Ворона", "Станколит", "Генерал со стаканом"... Редакция "Нашей улицы" является еще и мини-галереей этого художника, и потолок у нее - стеклянный, как будто специально предназначен под галерею.
Аскетизм, спартанский дух и высокие материи литературы и искусства - вот атмосфера редакции журнала Кувалдина "Наша улица".
...В Кувалдине непонятным образом сочетаются такие вроде бы несочетаемые между собой качества, как стихийность, незарегулированность, спонтанность, взрывчатая импульсивность, непредсказуемость, ирреальность, и в его натуре, и в его творчестве, и в его поступках и во всем, - и то же время жесткая, прямо-таки военная самодисциплина и организованность и продуманность "распорядка действий".
...Кувалдин думает о высшем смысле жизни, а высший смысл жизни для него - состоит в том, чтобы писать свои вещи и печатать их, чтобы потом войти с ними в Бессмертие и встать на одну полку с классиками человечества, и все время он работает над собой. В отличие от тех людей, о которых говорит его герой Клоун:
- Смотришь на людей и видишь, что никто из них не думает ни о смысле жизни, ни о Боге и не работает над собой!
...В повести Кувалдина "Станция Энгельгардтовская" Рафаил сказал, что в своей основной массе люди, в том числе и солдаты, - это не люди, а биороботы. Рядовой Виноградов спросил у Рафаила:
- А кто же тогда люди, если все мы биороботы?!
- Да вот, хоть Бодлер.
- Значит, все писатели - люди?
- Не все. Только те, которые переживают свое время, то есть биологическую сущность....
Кувалдин хочет пережить свое время и свою биологическую сущность.
...Юрий Кувалдин любит петь и цитировать в своей прозе песню:
В меня влюблялася вся улица
И весь Савеловский вокзал.
Она - как будто про самого Кувалдина, в которого влюблялася и влюбляется вся "Наша улица" и "весь Савеловский вокзал"... А, кстати, "Наша улица" сейчас переехала в сторону Савеловского вокзала и находится недалеко от станции метро "Савеловская". Так что эта песня становится для Кувалдина все более автобиографической.
...Тяжела ты, шапка Мономаха... Тяжела и шапка Кувалдина, писателя, издателя, главного редактора журнала, учителя своих авторов, которую он носит... Но она - по Сеньке шапка.
Тяжела упряжка Кувалдина. Но она ему по силам, и она по силам только ему, как Микуле Селяниновичу была по силам его сошка, которую кроме него никто не мог поднять, и как Одиссею был по силам его лук, который кроме самого Одиссея никто из женихов Пенелопы не мог поднять и из которого никто кроме самого Одиссея не мог выпустить стрелу.
...Художники условно делятся на две категории: стайеры, или марафонцы, у которых длинное дыхание и которые рассчитаны на длинную дистанцию, как, например, Лев Толстой или Достоевский, авторы крупных эпических форм, и спринтеры, у которых короткое дыхание и которые рассчитаны на короткую дистанцию, как, например, Хармс или Зощенко или Юрий Казаков, авторы малых эпических форм. Чехов был в основном спринтером, который шел по длинной дистанции короткими отрезками, короткими пробежками. Нельзя сказать, что стайеры лучше спринтеров или наоборот. Потому что и у тех и у других есть свои великие достижения и свои великие имена.
Кувалдин - и стайер, и спринтер. Он может идти и по длинной дистанции, писать большие романы, которые требуют длинного дыхания и немалого времени, и может писать рассказы и этюды в несколько страничек... и стихи в одну-две-три строфы... То есть Кувалдин - универсальный художник.
...Кувалдин - по своей натуре лидер, командир, диктатор, мессионер, литературный вождь...
...Андрей Яхонтов на вечере журнала "Наша улица" в ЦДЛ сказал, что человеку бывает в своей жизни трудно сыграть, а тем более сыграть хорошо, даже и одну какую-то роль, а Кувалдин играет много разных ролей, и все их он играет превосходно: и роль писателя, и роль издателя, и роль предводителя "Нашей улицы" и роль учителя и наставника своих авторов...
Кувалдин играет еще и роль пророка, пророчества которого, кстати говоря, нередко сбываются. Он говорит в "Дне писателя": "Я пророк. Я это говорю. Я говорю то, что есть".
Каждый настоящий писатель он обязательно и пророк, человек с даром предвидения. И этот дар предвидения у Кувалдина есть.
...Кувалдин считает себя литературным мессией (и является литературным мессией "Нашей улицы"), который выполняет высокую миссию спасения своей души в Слове, в литературе, за что и страдает, распинаемый на своем кресте теми людьми, которые не верят в него.
Он пишет в своей повести "День писателя":
"...и узрит всякая плоть спасение в литературе... Родился Спаситель, который есть писатель Кувалдин, младенец в пеленках, лежащий в яслях... Сын (своего отца), Отец (своего сына) и Святой Дух (писатель, который, по Кувалдину, не человек, а Дух Святой)... царь литературный... сей венценосец литературный (который из Венеции попал в Россию, то есть по новой этимологии Кувалдина, в страну Хиеросию, Эросию, то есть в Святую страну", чтобы создавать в ней церкви, то есть памятники Богу (который есть Слово), то есть памятники Слову, литературе.
Кувалдин говорит, что "церкви это памятники не Богу (как таковому, сидящему на облаке), а литературе и литературным героям", ибо Слово есть Бог, а Бог есть литературный герой, как и все святые и ангелы.
...Кувалдин виртуозно владеет языком и стилем Библии, как никто из писателей его поколения, как будто он учился в духовной семинарии, хотя он не учился там, а учился в простой советской школе. В советское время Библия была запрещенная книга. Ее не "проходили" в школе. И ее нельзя было взять ни в одной библиотеке. И никто из советских детей, то есть из детей советского времени не читал и не мог читать ее, и никто из них ее даже в глаза не видел. А Кувалдин читал ее с малых лет, в отличие от всех советских детей. Потому что у него дед был священником. И когда Кувалдин пишет о себе в "Дне писателя", что однажды он вылез из своих пеленок и куда-то запропастился, и что родители, волновавшиеся о том, куда он мог запропаститься, где он, стали искать его "и нашли его в Ленинской библиотеке с Библией в руках", это кажется читателю гротесковым преувеличением, но на самом деле это не такое уж преувеличение. Потому что Юрий Кувалдин и правда чуть ли не с пеленок читал Библию. И великолепно знает ее и, может быть, поэтому великолепно владеет языком и стилем Библии...
"И повели Кувалдина к Пилату. И начали обвинять Кувалдина в том, что он развращает народ наш, пишет о смертных так, как пишут о небожителях... называя себя царем художественной литературы,..".
...Кувалдин не раз выступал в своих статьях против филологов. Но это не значит, что он против филологии. Он - против бездарных филологов, которые сверх всякой меры щеголяют сложными терминами-варваризмами, умничают, тщатся поразить всех своей культурностью, а сами не разбираются в той науке, которой они занимаются, не понимают в ней ни бум-бум.
Кувалдин всем им дает фору. Он в своих произведениях делает такие сенсационные открытия в филологии, которые не снились ни одному филологу.
Кувалдин был знаком с отцом Александром Менем, беседовал с ним о тайне Слова. Теперь же сам разработал теорию происхождения всех языков мира, в основе которых лежит или стоит одно-единое Слово, которое не произносимо и которое и есть Бог.
...В "Дне писателя", как и во всех своих произведениях, Кувалдин говорит многие серьезные вещи как бы с юмором, и кто-то может подумать, что он говорит их в шутку, но надо очень тонко чувствовать стиль Кувалдина, чтобы понять, насколько серьезно для самого Кувалдина то, что он говорит. Например, в своей молитве, обращенной к Богу:
"Избавь нас от невежд, не желающих читать произведения художественной литературы".
Кувалдин говорит это на самом деле с горечью оттого, что в наше время люди стали меньше читать книги, художественную литературу, классику... и что книги самого Кувалдина, с их художественной насыщенностью и уплотненностью текста и с их непонятными для многих вольностями и приколами и нестандартными взглядами, с их непонятным для многих авангардным стилем и, так сказать, непонятной "идейной направленностью", мало кто читает и мало кто может прочитать, даже из его авторов, и даже из его близких друзей, которых он-то читает всех, чтобы выбрать у них что-то для "Нашей улицы", и которых он печатает, а они его не читают... Потому что не хотят тратить усилия на это. Чтобы читать что-то, а тем более серьезные книги, от читателя требуются усилия и развитый интеллект, а у многих из них не хватает ни того, ни этого.
"Се есть писатель мой возлюбленный, его читайте", - говорит им Кувалдин о себе, любимом, чтобы дать им правильную ориентацию, правильное ориентирование в море литературных имен. И мне слышится в этих высоких словах не заносчивость, не самомнение Кувалдина, а все та же горечь по поводу того, что люди не читают и не умеют читать его... Но кто читает художественную литературу Кувалдина, а такие тоже есть, слава Богу, потому что страна у нас большая и Москва - большая, для того Кувалдин становится "возлюбленным... писателем", наряду с русскими и зарубежными классиками.
...Ницше говорил: мир вовсе не адекватен логическим законам.
И творчество, ясное дело, - тоже. В том числе и творчество Юрия Кувалдина. И к нему ни в коем случае нельзя применять эти самые логические законы. Как нельзя применять их, например, к искусству Гоголя, Булгакова, Платонова, Чехова, Достоевского, Мандельштама, Цветаевой, Дали и Босха и к искусству Пикассо, Кандинского или Врубеля или Шагала. Ибо оно существует совсем по другим, по своим законам, которые создает сам художник.
...Кувалдин считает, что каждый художник, каждый творец должен не копировать реальный мир, а творить и сотворять свой мир, не бывший до него. И поэтому каждый настоящий художник - Бог, поскольку он творец своего мира. А кто копирует мир, не им созданный, тот не художник, а ремесленник. "Художник - это творец небывшего", - говорит Кувалдин словами своего героя.
"Вот ты попробуй сотворить свой мир, не похожий ни на какую природу!" - говорит один герой Кувалдина другому. А на самом деле это Кувалдин говорит самому себе и каждому из своих собратьев по перу.
Кувалдин творит свой мир. И находит для этого свои формы, свои краски, свой язык.
...Герой Кувалдина Янис Велдре, главный художник армейского гарнизона, изготавливал для своих картин свои собственные акварели: "акварели изготавливались (им) совершенно по иной технологии, чем тому обычно учат в художественных школах".
Кувалдин тоже изготавливает для своих произведений свои собственные акварели, по своей собственной технологии, секретов которой никто не знает.
"Велдре мог часами, как какой-нибудь летописец Пимен, сидеть над одним рисунком, как бы уходя в себя, полностью отключаясь от внешнего мира, и бывал ужасно раздосадован, когда его от этого занятия отвлекали".
Это Кувалдин пишет как бы о Велдре, но и о самом себе.
Велдре противопоставлял себя серой массе солдат и говорил::
- Я же художник. А они - никто!
Это говорит и как бы сам Кувалдин о художнике вообще и о себе в частности. Так высоко он возносит художника над всеми рядовыми людьми и над всем миром.
..."Пошли мы, значит, по бабам", - рассказывает о себе и о своем товарище солдат советской армии, один из героев повести Кувалдина "Стань кустом пламенеющих роз"... И читатели идут за ним и за ними... Кувалдин умеет повести читателей туда, куда идут его герои, и читателям всегда интересно идти туда, куда ведет их Кувалдин. Но он ведет их не "по бабам", которые для некоторых читателей - как приманка для рыбешек, а в мир своей прозы, в мир высокого литературного искусства, где есть и низкие, и высокие материи, как и в жизни... и на фоне низких материй высокие становятся еще выше. И читатели, которые входят в мир Кувалдина, становятся и уходят из него другими людьми, обогащенными всем тем, чем богат этот мир.
"Лучше всего я чувствую себя в мире литературных образов, придуманных мною", - пишет Юрий Кувалдин. Почитатели Кувалдина тоже чувствуют себя там хорошо, те, которые могут войти в его мир, скрытый за семью печатями.
...Эстетика прозы Кувалдина - "красота и грязь", красота и грязь жизни, красота и грязь души человека, отношений человека с человеком и вообще с людьми, смесь красоты и грязи. А в грязи тоже есть своя красота, как на картинах пейзажиста Саврасова или Васильева, если смотреть на нее как на материал для творчества... А сама жизнь со всей ее красотой и грязью это и есть материал для творчества художника, из которого он создает нечто свое.
Глина, из которой мастер делает дымковскую игрушку или какую-нибудь скопинскую керамику или саксонскую вазу, это ведь тоже как бы грязь, но из нее получается произведение искусства... Краски художника, пока они не на картине, а только на палитре художника или у него на штанах и на рубашке, это тоже как бы грязь, но на картине из них возникает шедевр.
Грязь - это химическое вещество не на своем месте, как говорится, а если оно на своем месте, то это уже не грязь.
Пастернак говорил: "Состав земли не знает грязи". И что-то такое похожее говорил Бодлер в рассказе-повести Кувалдина "Станция Энгельгардтовская": "Цветы земли не знают грязи".
...Юрий Кувалдин умеет так передать в своей прозе красоту мира, что читатели ощущают "свежесть" этой красоты, как свежесть "розы алой", которую хотела ощутить в произведениях настоящего художника Анна Ахматова.
...В своей прозе Юрий Кувалдин сталкивает между собой метафизическую сторону жизни и физическую сторону жизни, которые являются двумя сторонами одной медали и не существуют одна без другой. Как, например, в его "Записках корректора", где "корректор" пишет в своем дневнике о себе, о том, чем он занимался в такой-то день, такого-то числа: "Читаю Бергсона. В уборной помыл сиденье ваткой с одеколоном", "Читал "Палату № 6 Чехова. Пытался заштопать носки (свои, а не Чехова)", "Читал Берядева. Калоши прохудились (не у Бердяева, а у корректора, автора своих записок)".
..."Все дело в том, чтобы и сложнейшую тему изложить так, чтобы приятно было читать", - пишет Юрий Кувалдин рукой героя "Записок корректора". И все дело как раз в том, что сам Кувалдин в своей прозе как раз так и излагает сложнейшие темы, что их приятно и интересно читать, но для этого надо, конечно, уметь читать, и не только тексты, но и подтексты, которые в прозе Кувалдина важны не меньше, чем сами тексты.
..."Мое индивидуальное "я" неизбежно должно существовать и после моей смерти", - написал "корректор" Юрия Кувалдина в своем дневнике, в "Записках корректора". То же самое мог бы сказать от своего лица каждый писатель, в том числе и сам Юрий Кувалдин. А индивидуальное "я" писателя лучше всего сохраняется не в сбербанках - в виде денежных вкладов, не в пирамидах Хеопса - в виде мумий, не в гробницах - в виде мощей, не в замороженных на триста лет телах миллиардеров, которые хотят проснуться через триста лет, а в его книгах, если только сохранятся в истории сами эти книги, а в истории сохраняются в основном книги великих писателей.
...Кто-то из великих сказал, что писателя можно считать великим, если он создал хотя бы один новый литературный тип. Допустим, Пушкин создал Онегина и Татьяну, Скупого рыцаря, Моцарта и Сальери, Петра Гринева, Дубровского... Лермонтов - Мцыри, Печорина, Грушницкого, Максима Максимыча, Белу... Сервантес - Дон Кихота, Санчо Пансо, Дульсинею... Петрарка - Лауру... Шекспир - Гамлета и короля Лира... Достоевский - Раскольникова, князя Мышкина, Настасью Филипповну... Гоголь - Чичикова и так далее, и "маленького человека" - Акакия Акакиевича... Гончаров - Обломова и Штольца, Чехов - "чайку" Нину Заречную, дядю Ваню, Душечку... Булгаков - Шарикова и Мастера и Маргариту, которые стали именами нарицательными и живут в нашей жизни, как живые люди.
Если смотреть на Кувалдина с этой точки зрения, то мы увидим, что он создал много новых литературных типов, среди которых - антигероиня Мила шестидесяти лет в романе "Родина", фанатичная марксистка-ленинистка, преданная советским идеалам, у которой съехала крыша после падения КПСС... эта Мила готова зарубить топором всех изменников Родины, которую она же сама и отправила на тот свет и которая, эта климаксотичная Мила, в своем шизофреничном сознании рожает нового русского Бога от самого Ленина, как святая непорочная Дева, и общается с великими писателями прошлого, которые выходят из своих могил и выступают на съезде покойников... или доктор Шевченко в повести "Вавилонская башня", книгочей, который создал себе мир из книг и за ними не видит реального мира... или Беляев-Старший в романе "Так говорил Заратустра", "праздничный человек", опустившийся алкоголик, который выпрашивает у прохожих "трешку" на бутылку водки и который в то же время считает себя Богом, сверхчеловеком, по теории Ницше, а Христа - всего-навсего литературным героем, или Беляев-Младший, новый герой нашего времени, который из романтического героя превращается в чиновника... или колхозник Иван Семенович и его жена Марья из повести "Счастье", которые находят свое счастье в той жизни, которой они живут, в своем полуживотном существовании, в котором есть свои простые радости... или сотрудник НИИ, интеллектуал, коренной москвич Фелицын из романа "Избушка на елке", который ностальгирует по Москве своего детства, и его жена, генерал в юбке, которая с утра до ночи орет на него... или доблестный солдат советской армии Володя из повести "Юбки", новый Донжуан и Казанова, с играющими в нем гормонами, который не пропускает мимо себя ни одной юбки и одерживает над женщинами победу за победой... или актеры театральной студии из "Пьесы погибшей студии", которые вторую реальность считают главнее первой... или семейство Старосадовых из повести "В садах старости", которые плодятся как поросята в свинарнике и представляют из себя некие рудиментарные органы, примеры инволюции интеллекта... или "новый русский" - азиат Абдуллаев из повести "Ворона", предприниматель-авантюрист, который зарабатывает "бабки" нетрадиционными способами... Кувалдин, как директор своей экспериментальной литературной лаборатории, выводит в своей лаборатории как бы из ничего, как бы из воздуха новые типы литературных героев, новые образы, которых до него не было. Причем его герои - это не какие-то классические образцы красавиц и красавцев, а в основном антикрасавцы и антикрасавицы, с полным набором положительных и отрицательных качеств, но не карикатуры и не шаржи на людей, и они как художественные образы - великолепны в своем несовершенстве, как скульптуры немецкого скульптора Ульриха Нуса... У Милы - сморщенное синее тело бройлерной курицы, у Марьи - сплющенное лицо, низкий зад, короткие ноги, жилы на ногах... у жены Фелицына - рыхлое, тело, похожее на тесто... у кого-то из героев - брюшко, у кого-то - лысина, у кого-то плохие зубы... все - как у людей... И поэтому все они - правдоподобные и живые, такие, каких встретишь на каждой улице, в каждом троллейбусе и на каждой станции метро...
..."Вся наша жизнь - постмодернизм!" - восклицает один из героев Кувалдина. Если говорить о художественном стиле Кувалдина, то в нем есть все - и реализм в чистой форме, как у Толстого, Чехова и Достоевского, и сюрреализм и постмодернизм, как у Гоголя, Булгакова, Босха и Дали, и гиперреализм. А о романе Кувалдина "Родина" структуралист Слава Лён, член-корреспондент восьми европейских и американских академий наук и искусств, сказал, что ничего подобного после "Москвы - Петушков" Венички Ерофеева в нашей прозе нет, что "Родина" - это "шедевр", в котором "абсурдистски-естественно" живут персонажи Бронзового века русской культуры, горбачевской перестройки и персонажи великих романов Золотого и Серебряного века, а также их авторы типа Гоголя, Достоевского, Булгакова, Платонова", что этим романом автор подводит итог "трех драгоценных веков" русской культуры (включая Бронзовый век) и "закрывает постмодернизм как парадигму" и что после него уже нельзя писать в стилистике и эстетике постмодерна... и что Кувалдин этим романом "в лоб ставит проблему "заката русской православной цивилизации" и "вопрос о кризисе мировой цивилизации" и предвосхищает новое направление в искусстве - Рецептуализм.
...Мечтает ли Кувалдин о славе? Мечтает, как каждый писатель. Плох тот писатель, который не мечтает о славе, то есть о признании своего творчества миллионами людей, а не только самим собой и не только двумя-тремя своими почитателями. Но Кувалдин понимает и любит говорить, что "слава (писателя) - дело загробное" и что "мы не будем свидетелями своего торжества", и относится к этому как философ, по-философски. И когда работает на своим письменным столом, на своей "горестной земле", естественно, забывает "О подвигах, о доблести, о славе". Потому что он пишет не ради славы и наград, а ради своего удовольствия, потому что для писателя самое большое удовольствие на свете - это писать.
- Хорошо жить на свете и заниматься любимым делом. Для меня это дело - сцена, - говорит героиня Кувалдина Инна из "Пьесы для погибшей студии".
И ее устами говорит и сам Кувалдин, для которого его любимое дело - это литературное дело, литературное творчество. И, можно скавзать, что и сцена. Потому что когда Кувалдин пишет свои вещи, он как бы ставит и разыгрывает на некоей виртуальной сцене спектакль, выступая в роли всех своих героев, в самых разных амплуа. Он играет в них, как мальчик в куклы.
...Одному из авторов "Нашей улицы", который начал готовиться к своему 60-летию месяца за три до юбилея, Юрий Кувалдин сказал:
- К этому юбилею вам надо было начинать готовиться в 60-х годах, когда вы только-только начали писать и вступать на литературный путь... Вам надо было уже тогда думать, с чем вы придете к своему юбилею, и писать не от случая к случаю, а каждый день. Тогда вы пришли бы к своей круглой дате не с одной новой книгой стихов и прозы, а с собранием сочинений.
Сам Кувалдин пишет каждый день, в течение более чем сорока лет, в любую погоду и при любом настроении. И уже подготовил к своему юбилею, к своему 60-летию, собрание своих сочинений в десяти томах, которые выйдут в издательстве "Книжный сад" в ближайшие месяцы, и это далеко не все, что успел написать Кувалдин, подпольный классик Бронзового века русской культуры и основоположник Рецептуализма, который считает, что писатель должен ставить перед собой "сверхзадачи" и работать для того, чтобы обрести бессмертие, войти в метафизическую программу и встать на полку с Чеховым, Достоевским и со всеми великими писателями, а иначе ему не стоило браться за перо и не стоило огород городить.
- Как говорил Фейербах, к (своей) смерти надо готовиться со дня своего рождения... - сказала я Юрию Кувалдину.
- Не к смерти, а к бессмертию, - поправил меня и Фейербаха Юрий Кувалдин.
"НАША УЛИЦА" № 83 (10) октябрь 2006