Или от меня чего ждёшь?

Валерий Сергеевич Золотухин родился 21 июня 1941 года в селе Быстрый Исток Алтайского края. Окончил отделение музыкальной комедии ГИТИСа. Актер Театра на Таганке. Снимался во многих известных фильмах. Как писатель дебютировал в журнале “Юность” в 1973 году повестью “На Исток-речушку, к детству моему”. Всю жизнь пишет дневник. Народный артист России. Член Союза писателей Москвы.

Валерий Золотухин

ПОВЕСТЬ В ПИСЬМАХ 1958 – 2003 гг.

(Письма родным – отцу, матери, брату и В. С. Фомину
14.08.1958 – 6.04.2003)

...В мае, когда я была на Таганке на одном из спектаклей, я попросила Валерия Золотухина дать мне что-нибудь своё для нового - третьего - номера - альманаха «Эолова арфа». Он, озабоченно поглаживая свою макушку, сказал мне: «Я сейчас готовлю свой 2-томник, который выйдет в Барнауле к моему юбилею... Я могу дать тебе свои письма, которые я хочу включить в этот 2-томник...» - «Очень хорошо!»... – «Но они у меня все написаны от руки, чернилами и пастой (оригиналы)...» - «Так я наберу их на компьютере. И таким образом убью двух и даже трёх зайцев одним ударом. Подготовлю рукопись этих писем и для Барнаула, и для альманаха, и для архива Валерия Золотухина...» - «Я не знаю, сможешь ли ты понять мой почерк... Если где чего не поймёшь, спрашивай у меня, я расшифрую тебе его...»
И вот в мае я сидела у себя дома и набирала на компьютере письма Валерия Золотухина 1958 - 2003 гг. Несколько его писем своим близким родственникам - матери, отцу и брату, из Москвы, и письма своему первому учителю жизни, своему духовному учителю Владимиру Степановичу Фомину, они тоже в основном из Москвы, но и не только из Москвы, а и из других городов России и даже из-за границы...
Получилась рукопись в 7 авторских листов (около 200 страниц на машинке)... Более 300 тыс. знаков с пробелами. Целая повесть в письмах - о жизни Валерия Золотухина, юноши с Алтая, из села Быстрый Исток, из глубокой русской провинции, который решил стать артистом и покорить Москву и приехал в Москву и поступил в ГИТИС... и стал артистом и покорил Москву и стал «кумиром миллионов», которым не он сам себя называет, а которого называют «кумиром» его поклонники... Всё, о чём он пишет в письмах, он пишет и в своих дневниках, которые ведёт с 1958 года, со студенческой скамьи, и которые издаёт уже несколько лет, в Нижнем Новгороде, в ОАО «Нижполиграф», и издал 15 книг дневника (каждая в среднем - 20 а. л.), своеобразный литературный сериал... но в дневниках Валерий Золотухин пишет обо всём более подробно и более развёрнуто, а в письмах - более коротко и сжато (каждое письмо занимает максимум две страницы стандартного листа), но каждое из них это маленькая глава, из которых складывается художественно-документальная повесть о жизни - не литературного героя, а о самом Валерии Золотухине, который на бумаге превращается в литературного, как и все персонажи этой повести... и его товарищи по ГИТИСу, и его первая жена - сокурсница и артистка Нина Шацкая, и его вторая жена Тамара - пом. режиссёра фильма "Единственная", и дети Валерия Золотухина от двух жён, Денис, Сергей, и режиссёр Театра на Таганке Юрий Любимов, и Владимир Высоцкий, и другие таганцы, и Ирина Линдт, и т. д., и его мать, и его отец, и сам его учитель Владимир Фомин, адресат его писем...
Что я скажу об этой повести, которая возникла из писем? Она - уникальна и феноменальна! Я набирала её на компьютере и читала с захватывающим и ни на минуту не ослабевающим интересом, с каким никогда не читала ни одного классика... Валерий Золотухин предстаёт в ней не только как актёр, творческая личность, которая всё время находится в развитии и в стремлении к самосовершенствованию, но и как писатель потрясающей искренности, открытости и раскрытости своей души, внутренней свободы, раскованности и смелости духа, сильных чувств и порывов, глубинного проникновения в себя, в свою психику, и притом писатель такого самоистязательства и такой бесжалостности к себе, и писатель с такой первородностью литературного дара, подобных которому у нас не было и нет. С чем я и поздравляю Валерия Золотухина как автора своей повести в письмах, а себя - как первую читательницу этой повести, которую и предлагаю читателям альманаха «Эолова арфа».

Нина Краснова
Живой Журнал Нины Красновой: krasninar.livejournal.com
12 августа 1910 г., 10:00

1. Валерий ЗОЛОТУХИН – своим родным, папе и маме и брату Владимиру (из Москвы на Алтай, в с. Быстрый Исток, написано синими чернилами)

14/VIII-58

Здравствуйте, мои дорогие папа, мама и Володя.

Во-первых, сообщаю, что деньги 300 р. и письмо Ваше я получил. Большое спасибо. Ну сейчас у меня есть время, расскажу всё по порядку. После того, как меня помыл дворник, я взял у него бумагу и ручку. Он мне всё дал, и я сел и написал заявление и автобиографию в 6 часов утра. В тапочках, в плаще немытом, в свитере и шляпе и шароварах, не умывшись, зашёл я к доценту Понтрягину на консультацию и говорю ему: «Вы меня простите, что я в таком виде явился к Вам». – А он говорит: «Давай не оправдывайся, всё равно я никого не прощаю». А я как из дому уехал и не подстригался. Я ещё дома ходил, как папуас, а тут месяц прошёл и вовсе. Ну мне Понтрягин говорит, это было 24 июля: «Что ты будешь петь?» - Я говорю: «Из-за острова на стрежень». – Спел я ему, он говорит: «Теперь прочитай что-нибудь». После того, как я ему прочитал, он спрашивает: «С кем занимался?» - Ну я ему говорю: «Ни с кем». «Я, – говорю, – сам руководителем самодеятельности был». – «Это хорошо, - говорит. – А плясать умеешь?» - Я говорю: «Пожалуйста». И давай ему «яблочку» отрывать, а потом «русскую». После этого он спросил, на каком инструменте я играю, и знаю ли я ноты. Я ему ответил. И он говорит мне: «Вот что: парень ты способный, и голос есть у тебя, но слишком ты разболтанный. Смелость, - говорит, - в нашем деле – признак хороший, но переборщать не надо». Я ему рассказал, что я с Алтая, поднимал целину, имею медаль «За освоение целины» и за окончание отличное школы. После всего мы посмеялись с ним, и он мне велел остричь мою шевелюру. Я пошёл к секретарю, а он распорядился, чтобы мне немедленно дали общежитие. Я пошёл в камеру хранения, получил вещи и приехал в общежитие. Затем пошёл подстригся и сходил в баню.
9 августа, а у нас на музкомедии экзамены по специальности были с 11 августа, пошёл снова на консультацию. Погладил костюм, купил себе за 350 югославские туфли на кожаной подошве и пришёл к нему опять. Зашло нас 5 человек. Я проходил, т. е. пел, самый последний. Понтрягин сидит и объявляет: «Золотухин Валерий Сергеевич, алтаец, 1941 год. Приехал в Москву без матери, один». Я из всех поступающих – самый молодой. Кроме меня нету никого 17-летних, нет даже 19-летних. Спел я ему на этой консультации. Он говорит: «Вот теперь другое дело. Костюм очень хороший у тебя». И заставил меня петь алтайские частушки. Я ему спел, и даже с приплясом. Прошёл первый тур 12 августа, пришёл на второй. На второй тур нас прошло 29 человек из 500. На второй тур пришла вся московская оперетта. Народные артисты, заслуженные были. В общем их был полный зал. Слушали нас в большом зале актёрского мастерства. Меня прослушали последним. За это время я успокоился и вышел петь. Понтрягин опять объявляет: «Золотухин Валерий Сергеевич (и прочее)… 17 лет». Слышу, ропот пошёл по залу. Все боятся, что я молодой и у меня голос не установился. А он объявляет дальше: «Баритон». Смотрю, затихли все. И вышел я «на трибуну в зал», ну и разошёлся. Прочитал «Девчонку» классически, и спел тоже. Хохмил ужасно. Думаю, всё равно – или пан или пропал. Начал танцевать вальс, смотрю, все за животы схватились, ну, думаю, пан. Кончил. Вышли на перерыв. Смотрю, подходят ко мне какие-то люди, и давай меня хвалить. А один бас известный подходит, работает в Московской филармонии, и говорит: «Вы очень способный, молодой человек. Но хочу Вас предупредить, что Вам ещё очень много нужно работать, и у вас масса недостатков. Однако Вы – обладатель огромного юмора, причём не наигранного, а своего. Вы в оперетте всё равно работать не будете, так идите лучше сразу в вахтанговский театральный вуз к профессору Липецкому. Он Вас возьмёт без разговора». Ну я никуда не пошёл, думаю, если возьмут в ГИТИС, и то будет очень хорошо. И я прошёл второй тур, затем прошёл медкомиссию, и сейчас готовлюсь к экзаменам по литературе и истории.
_______________________________________________

Мама! Домой, конечно, я, если поступлю, не приеду. Пальто, наверное, тебе придётся продать, потому что за 400 руб. здесь можно хорошее, модное купить пальто, да и в зимних здесь никто не ходит. И в пимах, говорят, засмеют. По асфальту – в пимах!!!
Здесь продают чешские зимние туфли, 220 руб. Очень тёплые и прочные. Ну пока их можно не покупать. Купить то, что необходимо.
Учебники, конечно, продай или как там сделай. А вот альбом ты как-нибудь должна выслать и всё то, что там лежит. Теперь вышли мою книжечку коричневую с конспектами по немецкому языку.
Пиджачок я зря не взял, не знал, что так дело обернётся. Вообще-то ещё может десять раз всё перевернуться, ну ничего. Стипендия 220 руб., общежитие тёплое, с туалетом, со всем, но плохо, что в комнате живут по 7 человек.
Передавай привет всем ребятам и учителям. Пиши, как кто устроился из них, как папино и твоё здоровье, как Володя себя чувствует. Да! Жизнь – это самый сложный предмет. Скоро 2 месяца, как я путешествую. Ну ничего! Всё будет хорошо.
Целую Вас, мои дорогие папа и мама.

Ваш сын Валерий.

Пусть Александра Кирилловна и учителя узнают про мои похождения.

2. Валерий ЗОЛОТУХИН – своим родным, папе и маме
(из Москвы на Алтай, в село Быстрый Исток, письмо-треугольник, написано простым карандашом, послано 14.12.58 – по штемпелю на письме)

1/ХII-58

Здравствуйте, мои родные папа и мама!!!

Получил от Вас долгожданное письмишко и, конечно, очень рад.
Я получил и альбом, и всё, всё.
Хочу Вам дать некоторый совет. Высылайте деньги всегда к 5-ому числу, потому что стипендия у нас 20-го всегда, и к 5-ому денег уже нет. Купил я себе ботинки большие, двое шерстяных носков влезут. До общежития от института 40 минут езды на метро и 30 – на троллейбусе. Рубашку я ещё себе не купил, но думаю взять. Пока обхожусь теннисками. Сообщай, как здоровье папы и твоё. Почему же он да и ты, наверное, не берегёте себя?
Жизнь с каждым днём становится лучше, и вам нужно сохранить себя для прекрасного будущего. Для своего века Вы сделали всё, что могли, и мы, поколение, благодарны Вам. Теперь Вы должны отдыхать и наблюдать за нами, направлять нас в строительство новой жизни, основы которой заложены Вами. Папе пора уходить на пенсию, заниматься хозяйством. Пока ещё, конечно, трудно, но нужно сделать так. чтобы моя учёба была не в ущерб Вам.
Зима здесь тёплая, не то что у нас, да и в метро очень тепло. С 26 декабря начинается у нас зимняя сессия, которая будет продолжаться до 22 января. В этот период мне нужно очень поддерживать себя. Не покушаешь – не споёшь.
Передавайте привет всем родным и знакомым. Ты про Володьку Фёдореева так и не написала мне. Ходит ли Серёжка Золотухин? Как Быстрый Исток, чем он живёт? Как работа в клубе идёт? – Они хотели меня оставить там работать. Симахину Свету я найду, я знаю, где она учится.
Целую, мои родные.

Ваш Валерий.

3. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано синими чернилами, на открытке 1965 г. «С праздником Великого Октября», худ. Е. Д. Анискин)

(1.06.1966 – 6.06.1966 – по штемпелю)

Степаныч! Дорогой!

Наконец-то раздобыл твой адрес – но не уверен, что он точный.
Если мой глас дойдёт до тебя, очень прошу – ответь.
Распространяться в открытке нет смысла.

С любовью и величайшим уважением
В.Золотухин

________________________________
Вариант (более поздний? в верхней части открытки, синей пастой):

Здравствуй, дорогой желанный мой друг, здравствуй, Володя!

4. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ и его жене
(из Москвы в Алма-Ату, написано чернилами)

23 сентября 1966 г.

Здравствуйте, дорогой Владимир Степанович,
здравствуйте, дорогая Валентина Ивановна
(отчество я, кажется, не забыл?),
здравствуйте, вся «братия», дорогая и близкая мне.

Я всегда волнуюсь, когда пишу Вам, а сейчас волнуюсь вдвойне, потому что прошло 5 лет с тех пор, как написал Вам последнее письмо, пять лет жизни, три года работы.
Мне нужно дать краткую хронологию дел, чем я занимался эти годы, не зря ли прожил 2000 дней, сколько из них дельных деньков, сколько в отбросы пошло. Можно было бы и не делать этого, но сколько бы времени ни прошло, что бы я ни делал – я вспоминаю Вас, дорогой Владимир Степанович, стараюсь быть похожим на Вас, делать любое дело как следует, чтоб не стыдно было потом…
Позвольте мне это сказать, поскольку я чувствую всегда приятную ответственность перед Вами, а посему и примите мой отчёт.

I и основное. – Работа.
В 1963 году, т. е. три года назад, я окончил ГИТИС, но,
будучи ещё студентом, был принят в труппу Московского
Академического театра им. Моссовета. Полтора года служил в
этом театре советскому искусству верой и правдой. Много играл,
говорят – удачно, имел приятную беседу с ныне покойным Н. Д.
Мордвиновым, но театр, всей своей внутренней жизнью, мне
пришёлся не по душе, и хоть это – «академия», но искусством в
ней не пахло, а пахло гнилью и ещё чем-то знакомым. Я порвал с
этим театром и осенью 1964 года поступил в только что
реорганизованный, молодой и подающий надежды театр на
Таганке.
Театр новый, оппозиционный, живой и задиристый. Дебютировал
я в этом театре ролью Грушницкого в спектакле «Герой нашего
времени». За два года службы в этом театре я много сыграл,
работал от души, зарплата моя подскочила с 75-ти до 120 руб. В
общем, тьфу, тьфу, тьфу через левое плечо, пока мне хорошо в
этом театре.
В кино работать некогда, театр не разрешает нам сниматься, но
иногда удаётся, в результате чего появился «Пакет». Для меня
огромная радость: на международном фестивале «Пакет» получил
самый главный приз «Злата Прага», и, если бы он не получил этот
приз, может быть, мне удалось бы получить приз за лучшую
актёрскую работу, так говорят те, кто был там.
С Вашей критикой я абсолютно согласен, оправдываться не хочу,
скажу только, что сцена «расстрела» снималась одной из первых.
Когда я ещё не очень уверенно чувствовал себя.
В кино первыми снимаются сцены, которые происходят на
природе (на натуре), поэтому между сценами иногда бывает
разрыв в два-три месяца, почему и бывает враньё в самочувствии.
Но это так, отступление.
Посылаю Вам две вырезки из газет, они мало что могут рассказать,
да если ещё вспомнить – «бумага всё стерпит»… но…
Впереди много работы – кажется, будет одна прекрасная, но пока
говорить рано, загадывать не стоит.

II. – Семейное положение.
Женат… но детей нет, пока нет.
Жена – Шацкая Нина Сергеевна, русская, по профессии – артистка, училась вместе со мной, работает в этом же театре на Таганке.
Известная советскому зрителю по фильмам «Коллеги» - Инна,
«Чрезвычайное поручение» - Оля. Живём у её матери, то бишь у
моей тёщи, в коммунальной квартире, в комнате, площадь которой
составляет 10 метров на троих, не считая собаки – Кузьки. Тёща –
прекрасный человек, поэтому существование в такой тесноте не
есть самое страшное в нашей жизни.

III. – Перспективы.
Три месяца назад мы подарили государству 32 тысячи руб. (на
старые, но так убедительнее), чтобы оно построило нам квартиру.
Государство, добрый наш родитель, не отказалось, приняло эти
деньги и дало заверенную клятву, что в конце 67-го – начале 68-го
года мы въедем в двухкомнатную квартиру, со всеми удобствами,
площадью 55 кв. метра, из них 34 кв. метра – жилой. Квартира
будет в доме самой, какая ни на есть, высокой категории, в центре
Москвы. В течение 15 лет мы должны будем выплачивать
остальную сумму, вся сумма составляет 68 тысяч на старые. Это
всё, конечно, безумно дорого и долго, но другого выхода – нет, так
что мы сейчас живём надеждой на будущий рай.
А пока мы приглашаем Вас всей семьей или по частям на нашу
старую квартиру, знайте, что Вы будете самыми дорогими
гостями, и, как бы там ни было, - место найдём.

Владимир Степанович! Ваше письмо мне принесли за кулисы во время наших гастролей в г. Сухуми. Я готовился к ответственному выходу и пошёл на сцену, не распечатав письмо, но полный им до краёв. Мне никогда не хотелось сработать так отлично, как в этот раз… спасибо Вам.
Отвечать сразу мне не хотелось, надо было собраться с мыслями, с духом.
Три года я не был в Быстром Истоке, и вылетел туда. Накосили с Вовкой сена, наготовили дров. Нина была со мной, помогала нам. Старики довольны, обещают приехать в Москву на новоселье.
Ну вот, кажется, надо поставить точку в сегодняшнем разговоре. За пять лет утекло много воды, не все деньки вложены в дело, отбросы, конечно, есть, но писать о них не хочу. Жду, очень жду ответа.
Кланяюсь всему фоминскому роду.

С уважением В. Золотухин.

5. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано темно-синими, почти чёрными чернилами)

21 мая 1968 года

Дорогой Степаныч!

Если бы ты знал, какую радость доставляют мне твои письма, тем более радость нечаянную, как в этот раз. Я не ожидал, что ты так быстро откликнешься, потому что не был уверен в правильности адреса. И вот те на – знакомый, дорогой почерк, схож с моим, «уж не под Фомина ли ты пишешь?» А я и забыл про то, что когда был рядом с тобой, учился, любил тебя, то и подражал многому, и даже почерку… Так что теперь смотрю… и вправду – многие буквы, как будто твои. Но по почерку, говорят, легко установить характер, так что не обессудь, если некоторые «буквы» моего характера по твоей мерке сшиты… Отречься от них было бы невозможно под самыми страшными пытками, потому что не хочу и горжусь ими, да и не смог бы теперь, потому как, говорят – сложился, созрел.
И тем не менее, хоть сложился и «сам с усам», ты мне нужен всё равно, потому что нужность твоя для меня не в практической услуге, как бывает часто в жизни (так называемые «нужные люди»… «на всякий случай»… мало ли что), а нужен, потому что нужен, потому что необходим, и я хочу очень, чтобы близость наша давняя не прерывалась, тем паче, что «буквы» всё-таки есть.
Для меня ты, действительно, такой, каким я тебя знал, а даже если что-то и изменилось, то знаю – «значит у него иначе быть не могло, а только так, как стало, он – человек, со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами». Вот как я думаю, и, если я не прав, «пусть товарищи меня поправят».
Вот так, мой дорогой Степаныч!
Теперь, как говорят, от лирики перейдём к физике. Несколько сухих цифр, некоторый отчёт, не суди шибко, если вдруг дунет бухгалтерией.
Итак, что мы имеем с гуся.
Театр дал мне двухкомнатную квартиру в хорошем районе. Из кооператива, в котором я уже был, я вышел и взял свои три тысячи назад.
На них я купил: мебель, пианино, холодильник и пр. домашнюю мелочь.
Если случится быть в Москве тебе, или твоим домашним, милости прошу в гости, разгуляться есть где. Театр поторопился с квартирой, чтобы я отказался от съёмок, что я и сделал, потому что считаю театр своим основным делом.
Ты спрашиваешь, не обижаюсь ли я на свою судьбу?
Нет, дорогой мой Степаныч, я артист, я им родился, и другой судьбы, другой жизни я себе не представляю. Встреча с тобой – это фатум. Что изо дня в день, из разговора в разговор, из концерта в концерт, безусловно, подсознательно во мне, и сознательно в тебе, крепла уверенность в моём назначении, я не преувеличиваю, - ведь не готовился же я в Наполеоны, или в хвататели звёзд, я готовился в артисты, только и всего. И представь себе, на наших концертах тогда, в нашей самодеятельной суете я и полюбил эту чудную кухню балагана, пыль кулис, грязь сцены, актёрский вонючий пот. Что делать мне, если я полюбил всё это вопреки моему здоровью, которое предполагало тогда совсем иную профессию. Я рос около тебя, а ты, сколько я тебя помню, всегда был заполнен до краёв творческой брагой – будь то баян, кисти, концерты, или твой знаменитый стол, заваленный чёрт-те какими тайнами, разве не могло всё это войти в меня совершенно органично, ужиться во мне, повернуть моё сознание в сторону творчества, и я уверен всё-таки, чёрт возьми, что семя попало по назначению. И разве я могу теперь об этом сожалеть? Нет, никогда я не отрекался и не отрекусь от своей судьбы, какие бы неудачи меня ни колотили по башке.
Я немного отвлёкся, ты связываешь свой вопрос с заработками. Видишь ли, дорогой Степаныч, в нашем деле, при желании, определённых возможностях и свойствах характера, заработок найти всегда можно, и даже очень просто. Отвечу твоими же словами из письма от 25 декабря 1960 года: «Не вздумай заработать не честным путём, не надо. Честный заработок оплачивается, может быть, меньше, но сам человек остаётся таким, какой он есть. Пошёл на заработок – отдай себя всего, отработай на всю силу, как говорят, душе потом легче». Не скажу, что я всегда держался твоего слова, но всё-таки душу никогда старался не осквернять халтурой, это точно.
Денег никогда не хватает, но определённый достаток, слава Богу, есть. Я получаю в театре 130 р., и каждые три месяца – премии рублей по 80, переработки рублей по 120, так что, в среднем (по справке в кредит) у меня выходит 230-250 рублей, это совсем не плохо. Кроме того – концерты, и всегда почти кто-нибудь из нас двоих снимается. Только что, месяц назад я закончил съёмки в «Интервенции», где у меня – главная роль (и, кажется, работал прилично и стыдно не должно быть, если по нынешней политической ситуации не вырежут половину, что, наверное, уже делают), а теперь на Таджикфильме в Душанбе снимается Нина, так что – жить можно.
Одно плохо – наша работа связана с идеологией, а с ней у нас всегда какие-нибудь недоразумения. Сейчас у меня неприятности – сняли премьеру, где я играю заглавную роль – Фёдора Кузькина, и неизвестно – будет ли когда. Спектакль уже готов, и вот – нет его. Работа, не хочу хвалиться, но явилась бы событием в театральной жизни, и, конечно, - в моей. Но я уже пережил (закрытие) и теперь только жду и надеюсь.
Дорогой Степаныч! Нина кланяется тебе, передаёт приветы и всякие хорошие слова. Мы, слава Богу, живём дружно, любим друг друга, что будет дальше… кто может знать! Мы прожили уже 5 лет, а это по нонешним временам – Золотой век. Я, ты уж прости меня, читал ей некоторые твои письма, много рассказывал о тебе, и она завидует мне, что у меня в жизни был и есть ТЫ.
Мои старики переехали к Володе в Междуреченск, так что в Быстрый Исток мне ездить теперь незачем, только что в гости к тётке, или к Ивану. От этого непривычно и даже тоскливо, но что поделаешь, жизнь идёт, они уже в возрасте, им необходима тихая гавань и забота… а я, что я?! Лучше не говорить. Каждый идёт своей дорогой и несёт свой крест.
Я прошу тебя, если есть такая возможность, пришли мне свою фотографию, одного, или с домочадцами, у меня есть школьная фотография, но нас там так много, только с лупой разглядывать.
Мне будет это дорого и приятно.
В свободные часы я занимаюсь литературой и пишу сам. Кое-что тебе посылаю, прочитай как-нибудь на досуге, и, если появится желание, напиши, что думаешь, как относишься к моим первым опусам. Скажу только, что это занятие помогает мне в моём основном деле, а потому не думаю, что уж совсем зря.
Для сведения: моя почта никем не контролируется,
так что можешь писать
в самых «народных» выражениях.

Привет Валентине И., Юрке, Витьке, я их немножко помню, Витьку-то – просто хорошо, он на тебя в детстве очень смахивал.
Будьте все здоровы и счастливы.

С уважением В. Золотухин.

6. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрными чернилами)

30 августа 1969 г.

Дорогой Степаныч, здравствуй!

Это ничего, что я так долго молчал, ты сам говорил, что надоедать друг другу письмами – не занятие мужчин. В моей жизни произошли существенные изменения. Вот я сейчас пишу, а из угла, из кровати на меня поглядывает трехмесячный человечек, мой сын Денис, гугукает, брякает игрушками, мама Нина с ним занимается.
Произошло это событие 6 июня 1969 г. Долго мы собирались, да быстро решили. Теперь мне и не понять, да как же мы 6 лет без детей жили? Чем мы занимались? Дом наш наконец-то превратился в нормальное человеческое жильё – с пелёнками, кроваткой, баночками-скляночками и т. д. Правда, не всё сошло гладко – Нина подхватила грудницу, лежала в больнице – ей разрезали грудь, и молока уже нет. Так что Дениска питается смесями из детской кухни, ну ничего, ест с аппетитом, растёт нормально, слава Богу.
Старики мои внука ещё не видели, собираются осенью накатить, а сейчас заготовкой ягод занимаются. Скоро два месяца, как мы в отпуске, никуда не поехали, естественно. Но у меня-то какой отпуск? Каждый день вкалываю то на телевидении, то на Мосфильме, то на концертах и т. д. Появление Дениски сразу потребовало о дополнительном заработке подумать. В театре дела идут нормально, а прошлой весной нас было чуть не разогнали, всё критикуют, всё думают, что мы под Советскую власть копаем. Но теперь несколько успокоились, мы спектакль удачный выпустили по «Матери» Горького. Работы в театре много, но всё же кое-какое время выпадает, и понемногу снимаюсь, а когда есть час-другой дома – сажусь к столу и пишу. Писать не бросаю, ты абсолютно прав, когда говоришь, что в моих писаниях виден артист. Это так и есть, и деятели в журналах, куда я иногда отношу свои произведения, отмечают то же самое, т. е. от устного рассказа очень много есть, рассчитанного на произношение вслух и т. д. В общем чаще всего и в большей степени я живу жизнью творческой, вымышленной, придуманной, но когда оглядываюсь и на реальную свою жизнь, то чёрных, серых дней насчитываю не так много. Хотя всякое бывает…
Высылаю тебе вырезки из газет, в них содержится информация о моей жизни, в основном верная. Не теряю надежды когда-нибудь увидеться, хорошо бы в Москве, во время сезона в театре. Приезжайте как-нибудь всей семьёй, жду.
Привет Валентине Ивановне, ребятам.

Обнимаю, с уважением В. Золотухин.

ЖДУ ОБЕЩАННОЕ ФОТО.

7. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрными чернилами)

22 ноября 1969 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Оно ничего, что с перерывами отвечаю. У меня теперь тут дел – успевай разворачиваться, и, хоть жаловаться – грех, я согрешу несколько. Жизнь моя усложнилась, в ней прибавились заботы и дела порой самые неожиданные. Только было я приспособился к этим новым условиям, разметил дни и недели по определённому режиму, как заболела тёща. Температура 39 градусов, кашель жуткий… Дома недели две проскрежетала – улучшений никаких, давай в больницу. И вот уже три недели, как (тёща) в больнице – воспаление лёгких, плохая кровь и т. д. и т. п. Каждый день ездим к ней – возим горячее молоко в термосе, сырую печень говяжью (прописали есть в сыром виде для гемоглобина), кувыркаемся с сыном… с собакой… если не считать работы, на которую я ухожу в 7 утра и заявляюсь (домой) в 12-ом. Несколько дней, как тёща слегла, помогали соседи, а 3-го ноября прилетела моя мать из Междуреченска. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Так бы она век не собралась, а тут только тревожную телеграмму дал – бабка на самолёт реактивный и – к внуку. Будет жить у нас, пока та бабка не поправится… Денис – мужик более-менее спокойный, говорят – в отца пошёл, второй «хозяин тайги». Очень любит, когда я ему на балалайке «Камаринского мужика» играю, особенно к матершинным местам внимателен.
А тут ещё на меня налетела неприятность. На съёмках сорвал голос, да очень серьёзно, так, что пришлось отменять спектакль в театре, это всё очень неприятно. Кто говорит, что Золотухин все деньги хочет заработать, кто говорит, что он себе цену набивает, тем, что играть отказывается, всякое говорят. Я, конечно, на всё это клал хрен с прибором, но без голоса чувствуешь себя недоноском, ущербным, бездарным. А сорвал голос на съёмках – тоже по глупости, по собственной нерасчётливости, всё хотел, как лучше… Вот и орал, рвал жилы… План был длинный, речь перед толпой, под проливным дождём… в общем, что плакаться… Дай Бог, чтобы обошлось всё. Вроде бы налаживается голос, но ведь при моей жадности к работе! Мне бы помолчать месяц! А кто играть за меня будет, а кто будет за меня сниматься, кто будет приносить в дом деньги??? Нина почти совсем не работает, с парнем сидит… а их, этих проклятых денег, сейчас так много надо… со всеми этими болезнями, рынками и т. д.
Кончаю жаловаться. Хвалюсь. Из-за «Хозяина…» меня замучили корреспонденты: «Мосфильм» и «Сов. Культура», и я сам – получаю много писем самых благодарных и восторженных. Рецензии на фильм – лучше нельзя придумать. В «Алтайской правде» появился очерк обо мне «Парень из быстрого Истока». В интервью для него я долго рассказывал о тебе, дал фамилии В. Ф. Боровикова, Г. И. Шевченко, Э. И. Мельниковой… Мать это мне рассказывает, сам я его не читал, может быть, кто-нибудь из земляков пришлёт. Кстати, земляки стали наведываться. Недавно был М. Апёнышев, он намного старше (меня), и я его совсем не помню, а вот его жену – Галю Косареву – отлично знаю. Мы с ней в хоре объединённом были, помнишь? На фестиваль в Барнаул ездили, где я читал нашу композицию фронтовую. Галя передавала тебе большой привет, она долго сидела у меня, рассматривала фотографию общую – фестивальную, а потом посылку из Кишинёва с фруктами для Дениски прислала.
Степаныч! Дорогой! У меня к тебе большая просьба: во-первых, не переставай меня учить, это очень важно для меня; во-вторых, я собираю воспоминания о нашей Быстро-Истоковской жизни, о наших занятиях, концертах и вообще… делах. Если будут у тебя всплывать в памяти какие-то эпизоды, не поленись, запиши на бумагу в письме ко мне, это очень пригодится… всё, что ни вспомнишь.

В. Золотухин.

Генка Несмеянов с С. Шматовой девку родили, у Лаптева – уже две.
Низкий поклон Валентине Ивановне, привет Виктору, Юре.

Большой привет твоей семье от Нины и Матрёны Фёдосеевны!!!

8. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано синей пастой)

26 декабря 1969 г.

Дорогой Степаныч!

Как же ты насмешил нас с Федосеевной занесением благодарности Дениски в молоканную книжку! Три дня хохочем. А матушка и ночью иной раз хохочет, когда Дениска проснётся и заплачет, она говорит: «Я вычеркну из молоканной книжки твою благодарность», - а сама заливается. А городским – Нине и тёще – не смешно. Они не понимают, что это за штука – молоканная книжка. И, как ни объясняй, всё зря. С ней, с этой книжкой, вся жизнь наша связана деревенская. Ведь какие шкурообдиральные планы были на голодных коровёнках, бабы и воды подливали для количества, но жирность – паразитка – падала, и всё сначала начиналось. Молоканная книжка – это эпоха целая! И тут, в Москве, это таким далёким кажется, как будто из сказки, как будто ты, Степаныч, приоткрыл занавеску, и в щёлку замелькали обрывки моего золотого детства. Ах, как хорошо ты вмазал! И откуда в тебе такая сила, такой глаз, такая поразительная способность к образному видению и изъяснению! И насчёт «кипятилки» и «столярки» и деда Щукаря – всё в масть. И все замечания по «Хозяину…» абсолютно, до единого, я принимаю. Издаля тебе виднее, и, конечно, у тебя великое преимущество перед всеми – ты меня лучше меня самого знаешь. А от тебя я готов учиться весь век свой, так что – дери меня, как сидорову козу, только спасибо скажу. А за что хвалят, я и сам не понимаю, хотя начинаю догадываться. Очевидно, я умею делать то, что другие не умеют, что никаким институтом не добывается, что задано матерью и развито на той «чистой», как ты говоришь, «нашей Быстро-Истокской жизни», - все эти «кипятилки», «столярки», двойные «н», шашки и конфеты-подушечки с булкой и холодной водой… - не встреться ты в моей жизни, я бы не научился различать красоту в самом пустяшном предмете, в самом простом явлении. Ведь это очень важно – натаскать (с художественными задатками) человека отыскивать красоту и даже научить его потом самому её создавать. Развить ему чутьё тонкое и верное, а уж потом он и сам будет колупаться и разбираться – что к чему. Ты не обижайся на меня, что я заваливаю тебя рецензиями о себе (корреспонденты меня действительно замучили, и рассказать им толком я мало что могу), не прими их за мои ответы на твою критику – нет. Во-первых, они тебя вводят в атмосферу моей общественной жизни; во-вторых, они содержат информацию; и, в-третьих, они ведь и приятны должны быть тебе, поскольку в них часть, хоть и самая маленькая, осуществлённых мечтаний наших общих – результат, так сказать. «Советское кино» написала, что «работа Золотухина в главной роли – одно из самых ярких открытий последнего года». Это уже не жук на палочке, тут уже и до премии рукой подать.
Понимаешь, какая штука. Сила моя – в моих корнях. А чем дальше идёт жизнь, тем и корни – дальше. И я боюсь потерять их. Почему и выспрашиваю тебя о нашей той жизни, потому что она есть мои корни, и душа моя на 10 лет стала ближе к этим корням от твоего письма и твоих воспоминаний. Я думаю, что ты меня понимаешь, тут какая-то нутряная чертовщина. Не совсем я понятно могу это выразить… но ты всё равно вспоминай, поверь – ты делаешь для меня неоценимое дело, ты продолжаешь мою жизнь, ты продолжаешь меня читать, и, в результате, переведя всё на «шершавый» язык, - ты делаешь мне карьеру, ты делаешь мне деньги – вот такое странное завихрение вывода.
Дорогой мой Степаныч! Поздравляю тебя с Новым годом, поздравляю Валентину Ивановну, поздравляю твоих ребятишек – Витьку и Юрку – желаю Вам всем крепкого, непробиваемого здоровья, счастья личного и успеха общественного!! Дай Вам Бог всего самого, самого… Моя семья – от мала до велика – ко мне присоединяется, шлёт приветы и поклоны!
С Новым годом!! Будьте здоровы!

С уважением В. Золотухин.

Магнитофон у меня есть, конечно. Плёнками займусь в 70-м году.

9. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано синими чернилами)

18.I.70 г.

Дорогой Степаныч, здравствуй!

Привет и поклоны ото всей моей семьи – всей твоей!
Получил сегодня второе письмо твоё прямо в постель – соседи принесли. Соседи уважают нас, делают иногда сюрпризы для нас. Так вот: отвечать я собирался не так скоро. Хотел вместе с плёнками, но ты меня надоумил, что плёнки плёнками, а письма – они живут своей отдельной жизнью, и неизвестно ещё, что дороже. Плёнки я достал. Пока две бабины по 250 метров. Одну отдал товарищу, чтобы он сделал мне запись песен Высоцкого, на другой – сам чего-нибудь изображу, но не много, чтобы не портить. Плёнку обещали достать ещё. В общем, так думаю, что где-то в конце января отправлю тебе всё это хозяйство. У меня у самого, как всегда, техника в разбросе: шипит, скрипит, и записей Володиных нет. Когда слышишь его каждый день и общаешься с ним ежедневно и в жизни, и на сцене, как-то не возникает жажды иметь его «записанный» голос. Конечно – глупость, надо собирать такие вещи. В жизни случиться может всякое, потом будешь себе локти кусать, да поздно будет.

О ВОЛОДЕ ВЫСОЦКОМ.
Работает он в нашем театре. Мы с ним большие друзья. Когда его приглашают в кино, он заявляет, что без Золотухина сниматься не будет. Когда меня приглашают, я обязательно тяну Высоцкого. Такая у нас с ним порука. Старше он меня на 3 года. Закончил училище МХАТ. Сыграл в кино ролей 10-12. Много неудачного сделал, что здорово ему напортило в его карьере. И если бы не его прекрасные песни и скандальная известность, ему бы пришлось туго с приглашениями в кино. Он больше артист театральный. В кино ему – он сам и мы считаем – ещё не повезло. А теперь его фамилию режиссёры стали бояться. За ним следят, телефон его подслушивается и т. д. У него двое детей. Двое пацанов. С женой он разошёлся. Но не из-за Марины Влади, как утверждает молва. Это случилось бы и без Марины. С Мариной у них любовь. Но в Париже он не был, и никто его туда не пустит. Она приезжает раз в три месяца обязательно. Часто бывает на спектаклях наших, частенько мы собирались (особенно год назад) все вместе за столом. Кстати, не в порядке конкуренции с Высоцким, но Марина считает, ЧТО АРТИСТ № 1 в театре на Таганке – Золотухин! Но это к слову.
Человек он редкий, добрый, ранимый, одинокий. Где только можно, я защищаю его и рассказываю о нём. Люди считают его негодяем, злым, заносчивым человеком. Потому что лезут все, кому не лень, к нему в душу со своими вопросами, сплетнями и т. д. Например, звонит телефон: «Это Высоцкий? Вы ещё не повесились?» - Или: «Спойте, пожалуйста». – Или: «Скажите что-нибудь в трубку интересное, мы запишем Ваш голос на магнитофон». – Или: «Вы женитесь на Влади?» - Или: «Почему Вы не в Париже?». Как-то мы были с ним на концерте, подошла молодая девка, вперила в него глаза и говорит: «Нет, Вы не Высоцкий! Высоцкий большой и красивый, и сейчас он в Париже…» В общем, гадостей ему хватает. Как тут не взбеситься и не послать одного-другого на три буквы, а им того и надо. Разносят по Москве и стране всякую гадость о нём.
Жизнь у него трудная, во всех смыслах: и в личном, и в общественном. Популярность его космическая. В тайге, в деревне, где мы с ним жили вдвоём, в пустом доме, люди приходили посмотреть на «живого Высоцкого». Работоспособности он поразительной. День – вкалывает на съёмке, ночь – сидит пишет свои песни. Несколько песен он написал в том доме нашем, и я ему кое в чём помог – горжусь потихоньку. В то время он не пил, как, впрочем, и сейчас. А я приду со съёмки, как кобель уставший, хлопну стакан самогонки с салом, гармонь - в руки, он – гитару, и давим песняка. А народ под окнами в крапиве лежит, слушает, а зайти стесняется.
Извини, я читал ему твоё письмо про О., про «замёрзшего быка», про то, как ты «гармони с клопами» чинил, - Володя в восторге и завидует мне. «Вот, - говорит, - ты откуда талант черпаешь, сволочь!»

В вопросе с О. я ещё разберусь. Это ты мне очень кстати подпустил. Ведь и среди нас зараза такого отношения к делу заводится. Я вот соберусь с мыслями да на труппе зачитаю твоё письмо, чтоб не повадно было нашему брату к народу жопой поворачиваться. Я из этого твоего письма большой разговор затею, корреспондентам покажу и О. встречу – прочитаю. И сам для себя выводы сделаю, даю тебе честное слово. Но что касается его – Олега, как артиста, то он у нас не котируется как талантливый актёр. Это очень посредственный материал, почти сошедший с арены. Он намного старше меня. Мы с ним вместе работали в театре им. Моссовета и песню ту – пели, действительно.
Не разменяться – этот пункт самый важный. Не думаю, что встал на этот путь, хотя обстоятельства меня вынуждают. Но я держусь. Дело в том, что у меня серьёзно больна тёща. Очень много денег ушло на больницу. Три месяца жила Федосеевна – привезти, отправить с подарками и т. д. В общем – потребности вдруг так подскочили, что застали врасплох, и пришлось срочно вкалывать по 17-18 часов в сутки, чтобы заделать финансовые прорехи. Жена в основном сидит с пацаном. Но я так понимаю, что разменяться– это не значит работать много. Можно и ничего не делая – разменяться. Очевидно, важно то, как ты сам относишься к той или иной работе. Всякую работу я стараюсь сделать с «клеймом мастера», тут никто мне не говорил и не скажет – «тьфу»! «Если бы у меня был табун из 300 лошадей», я бы делал только то, что моему сердцу угодно. Иногда приходится работать и чёрную работу.
По поводу того, что кино – халтура, это ему надо язык оторвать. Халтура зависит не от выбора музы – кино, театр, живопись – она зависит от тебя. Если ты позволяешь себе халтурить в кино, ты и в театре скатишься к халтуре. Он ведь, Олег, и в театре халтурит, и на радио… везде.
Халтура – это раковая болезнь нашего брата. Раз, другой позволил себе повалять Ваньку, и ты уже начинаешь загнивать, начинаешь терять профессию. Ты потом захочешь сыграть как следует, да не сможешь. Играть хорошо – везде трудно. Халтурить в кино – легче, там неизвестно, что выйдет; безответственности больше. В театре дисциплина труда жёстче, ответственность за работу выше, почему и, как правило, в кино главные роли играют артисты театра, а не артисты кино. У артистов театра – квалификация выше, они играют каждый день и сохраняют профессию дольше.
Голос у меня восстановился 100-процентно.
Степаныч, дорогой! Пиши мне о своей жизни, всякие разные случаи, факты, разговоры… они помогают мне жить, играть… Потом когда-нибудь всё это сгодится в дело и сослужит великую службу, если не нам, так детям нашим. Такое у меня чувство. Сухофрукты у нас есть. Но я ведь топор в этом. Среди Ваших сухофруктов, наверное, есть такие, которых мы в Москве просто не видим.
В серединке к. 1 обозначает – корпус № 1.
Дело в том, что у нас район новый, и всё разрастается. Наш дом построили и назвали № 14. Потом через год к нему присоединился ещё один, и тоже хотел быть № 14. Тогда стали раздавать корпуса.
Вот такие пироги. Ещё раз привет от всех нас. Денис Валерьевич ведёт себя сносно, благодарность его пока в молоканной книжке не похерена.
Виктор из армии пришёл! Ёлки-палки – лес густой, Витька ходит холостой! Да, бежит Времячко. Обними его за меня, я его ведь хорошо помню. Юрку-то – слабее. А Витька-то – вылитый Фоминёнок был с курчавой головой. Изменился ли сейчас? Обещали Вы с Юркой фото самодельное прислать, да что-то забыли.
Нижайший поклон и почтение Валентине Ивановне.

С приветом В. Золотухин.

10. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрными чернилами)

21 марта 1970.

Дорогой Степанович!

Вишь, как жисть – она порой круто заворачивает, что ни вздохнуть, ни, как говорится…
Дом мой полон слёз. Вот уж как месяц тёща лежит в раковой больнице, и всё хуже и хуже, и уже говорят, что и операция не поможет, и всё такое. Пришлось снова вызывать Федосеевну. Она приехала с племянницей. Племянницу там оставлять с одними мужиками не захотела (мать у неё тоже чем-то больна, улетела на курорт) – вот такая жисть. А тут съёмки, репетиции… Дениска… Кузька… 10 ночей провёл в поезде «Москва – Ленинград», снимался в «Батьке Махно»* и т. д. О просьбе твоей помнил и сказал Володе, но почему-то мне казалось – надо сделать это к МАЮ. Но не важно. Исправлюсь. Посылку мы Вашу получили, огромное спасибо. Все фрукты оказались, как нельзя, кстати. Когда их нет, о них забываешь, что они в природе существуют. Дениска теперь исключительно перешёл на компот, особенно на черносливовый отвар, он с него, бабы говорят, какает отлично. В общем – трижды спасибо.
Теперь о деле. Поздравляю!!
Поздравляем – с Ниной – с бракосочетанием Виктора и Людмилы! Желаем счастья и здоровья, и главное, чтобы дети были здоровы… Поздравляем и Вас с Валентиной Ивановной! Так ведь недолго и дедушкой стать.
Володя Высоцкий жалеет, что нету теперь времени сделать плёнку, но он написал на бумаге, сердечно Вас поздравляет всех. Даст Бог, все, может, и свидимся ещё, хоть в той же Алма-Ате, хоть в той же Москве. «Если Витька женится, куда Юрка денется?..»
Плёнку Высоцкого мне сделали отвратительную: записи старые, песни старые, вы их лучше сотрите, да что-нибудь дельное запишите, а мы тут попробуем лучше достать.
Дорогой Степаныч! Маленько у меня мысли путаются от всех этих дел и забот – семейных… Такая у нас работа, она целиком человека требует, а у меня руки опускаются, как я на жену свою погляжу… как она убивается из-за матери… Ладно, разберёмся. Обними за меня, за Нину, за Федосеевну своих молодых, поцелуй их… пусть живут хорошо. Ни о какой обиде на тебя речи быть не может. Мне даже стыдно стало: неужели я своим молчанием дал повод так подумать? Что ты, дорогой Степаныч! Я тебя только всю жизнь благодарить буду, и дети мои по твоим письмам жить научатся. Когда я читал выдержки из твоих писем некоторым уважаемым и талантливым людям, не испорченных городским, оторванным от корней духом, - люди говорили, что они уже давно разуверились в существовании таких людей, как ТЫ. Истинно говорю.
Горько! молодым!
Привет и поздравления Валентине Ивановне, Юрке.

Обнимаю, твой В. Золотухин.

В плёнке Высоцкого – моё поздравление. Остальные чистые.

________________
* Фильм И. Е. Хейфица «Салют, Мария».

11. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано бледно-чёрными чернилами)

16 декабря 1970 г.

Дорогой Степаныч!

Ты уж меня извини за молчание. Бывают в жизни периоды, когда ни вздохнуть, ни что другое воспроизвести – только дело. Так вот у меня сейчас – только дело, наступил «тигровый» момент: съёмка - либо произойдёт, либо всё мимо, всё – не туда…
Начались игровые сцены, павильоны… Весь месяц октябрь – ноябрь и половину декабря был занят перелётами в Грузию, где доделывали натуру*. Сейчас немного полегче, в смысле физической нагрузки, но зато умножились заботы творческие… Ни о чём, кроме этого, думать не могу, только театр и съёмки – семью и пьянку – всё забросил. Но радости от работы не вижу никакой, ничего не клеится… по старой, истоптанной дорожке идти не хочется, а на новой пока одни синяки… Это вовсе не означает, что я плачу и унываю… Нет. И неудачи служат большим уроком, и они обязательно должны случаться в жизни артиста, иначе всё будет травой и манной кашей, и подлинную удачу спутаешь со вторым сортом…
Совершенно напрасно ты думаешь, что я могу обидеться на твоё прекрасное отношение к Володе, за то, что ты в некотором смысле ставишь его выше меня… Володя имеет на то полное право, каждому своё. В твоём суждении о Володе есть много наивного, много личного, много придуманного… Но в этом виноват не ты, а тот ореол, та легенда, которая существует вокруг его имени… Володя – человек из легенды для тех, кто его не знает… О нём ходит много легенд, есть плохие. Есть хорошие… Плохие легенды о нём я пытаюсь разрушать где бы то ни было… а легенды романтические, страдальческие всё равно будут жить, они выходят из настроений его песен… А песни создаются его великим воображением, а отнюдь не тем, что он всё испытал, через всё прошёл… Испытал он и прошёл не больше, чем каждый из нас, из его сверстников… но его воображение – многократнее других воображений… Но всё это не имеет никакого значения… Он – такой, каким представляется нам, такой, каким мы создали его в своём воображении, навеянным его многократным… воображением таланта… Как же я могу обижаться на это?! Я люблю его не меньше, чем ты. С Мариной они, кажется, расписались. Раза два я заходил к ним. Живут они, как все, по-разному – иногда целуются. Иногда ругаются. Стали получать приглашения сниматься дуэтом, дай Бог.
Мои дела домашние – в колее. Колея эта скорее просёлочная, чем железная, местами – ямы, местами – гладь… всё, как у всех. Денис растёт, ночами спит плохо и родителям не даёт, но всё это житейское, человеческое и днём забывается…
Ну и, конечно, в беготне этой Юркины поручения я не выполнил, виноватюсь перед ним, но надеюсь, что соберу как-нибудь мозги свои в кучу и дела все решу по уму, в том числе и Юркины.
А вот и звонят… да, так и есть, подошла машина, еду на съёмку. Хорошо. Сегодня во вторую смену, с утра вишь ты, успел словечком с тобой перемолвиться… бегу, бегу…
Степаныч, дорогой, пиши, не обижайся на мои задержки… На всякий случай прими поздравления с Новым годом, кланяйся своим домашним…

Салют из трёх берданок!

В. Золотухин.

____________________________
* Фильм «Пропажа свидетеля».

12. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрными чернилами)

19 февраля 1971 г.

Здравствуйте, далёкие, но близкие сердцу
Владимир Степанович, Валентина Ивановна,
Виктор и Людмила!

С приветом гвардейским к вам Валерий Золотухин и вся его домашняя братия!
Дорогой мой, Степаныч! Драть тебя я совсем не собирался, но если есть в том письме истина и полезность и ты разыскал и принял её – это прекрасно и это опять наглядный урок мне, как надо вести себя мужику настоящему, коль он почуял порох в ветре. Вот мы и обменялись комплиментами. Теперь о жизни. Меня успокаивает и радует твоё понимание, что если, мол, долго не отвечает, стало быть, зашился в делах, выгребается значит, – так оно и есть. Я, как говорится накануне больших событий, будущих. То, что сделано, то сделано – «Пропажа свидетеля», я о нём горевал, нервничал, пёкся… но теперь всё позади… ничего не поправишь уже, да, может, и не надо, короче – дело сделано, и с плеч долой. Милиции очень нравится, в данном случае она – заказчик, а раз заказчик доволен, фирма не страдает. К чему я это болтаю всё? Да к тому, что надо думать вперёд и хлопотать о будущем деле. Как и что? - Говорить сейчас не буду, так же, как и не очень расстроюсь, если ничего не будет, т. е. никакого большого дела не выгорит. Вишь, как я петляю? Сейчас вроде как сидим с Ниной на посиделках, на кухне. Приехали с разных спектаклей, с разных концов, время – 24 часа московского… через полчаса поднимать Дениса Валерьевича прудить, два раза это он в ночи проделывает, так что мы решили не ложиться, а бодрствовать и дела личные поделать. У Володи, честно говоря, дела хреновые. Баба его укатила в Париж, он загулял и улетел во Владивосток, к китобоям. Парень он в этом состоянии шальной, всё его манит в дальние края, развеяться, а дело между тем горит и его делают другие. Это ужасно обидно. Много портит он себе эдаким поведением… Но такая у него чаша, и, может быть, всё ещё хорошо кончится. Об этом пусть никто не знает. Я понимаю, что говорю об этом не по адресу, но так, на всякий пожарный… (А то если мы ещё со Степанычем будем ему кости перемывать, что ему останется от людей.)
Слышал ты или нет ещё об одной неприятности в нашей родне… Володька Черепанов удавился ремнём на Иртыше… С Галей они уже больше года как не жили… Он ведь и отсидеть успел… Короче, два дня не хватились его, а когда нашли, он был порезанный весь… За неимением улик (это я говорю по интуиции профессионального сыщика) приписали самоубийство… Может, и на самом деле…
Юрка чтой-то не едет… Вроде по срокам-то должен был вроде в каникулы выйти, нет, не заехал, иль не нашёл…
Ещё одну новость вспомнил неприятную. Из Быстрого Истока т. Лена написала, что Гене Папину дали три года. Он руководил театром при Меланжевом комбинате, мужик доверчивый, всё у него порастаскали – бархат, тюль и прочую дребедень, вот невезуха. Фёдорыч убивается о нём.
Пока до свиданья, Денька своё дело сделал, пора спать.

В. Золотухин.

По письму и настроению ты поймёшь, конечно, что, слава Богу, - всё нормально.

Объясни ты мне толком, что это за цифры – 450088 – и куда их писать?

13. Валерий ЗОЛОТУХИН – Юрию ФОМИНУ
(из Москвы в г. Рыльск, написано чёрными чернилами)

8 мая 1971 г.

Здорово, Юра!

Со всеми тебя прошедшими и будущими праздниками, ну и, конечно, с тем, что ты теперь – дядя! Будь здоров и весел. Поскольку пишу в антракте и времени в обрез, отвечаю по пунктам.

I. В августе нас в Москве не будет, потому не теряй времени, кати к отцу. В сентябре, на обратном пути – заверни.

II. Телефона домашнего у меня нет.

III. Театр, как выйдешь из метро, предстанет перед твоими светлыми очами.

Живу нормально, планы туманные, все вроде живы-здоровы, привет твоим старикам, засим – салют из трёх берданок.
Фотография эта через много лет будет стоить много денег. На ней всё великие люди запечатлены: Высоцкий, Золотухин, Васильев, Хмельницкий, Губенко.

Обнимаю, В. Золотухин.

14. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано синей пастой)

16 мая 1971 г.
Воскресенье, середина мая, скоро лето, но на дворе холодно, как будто где-то рядом выпал снег. Уж не у Вас ли в Алма-Ате?!

Здравствуйте, дорогие наши друзья – Степаныч,
Валентина Ив., Виктор, Людмила и наследник-богатырь,
имени которого, к стыду нашему общему, я ещё не знаю,
а ему уже скоро два месяца стукнет.

Поздравляем Вас всех одним заходом, желаем всем счастья-здоровья, мира и тишины. Узнал я об этом событии от своего агента из города Рыльска, он мне докладывает обстановку частенько, ну и я ему свою диспозицию – естественно, тоже.
Ну что же, дорогой Степаныч! Напиши, расскажи, как ты ощущаешь себя в новой жизненной категории, чем огорчает или радует тебя внук, каких он размеров и характеров. Какая в нём кровь переливается, и т. д. Наша жизнь протекает без особых внешних перемен, всё тот же крутёж день и ночь, всё то же возбирание по крутой, скользкой лестнице славы. Не писал долго, потому что не о чем было. Находился и до сих пор нахожусь в состоянии болтающегося в проруби дерьма. Вот уже скоро как 5 месяцев не может решиться вопрос с моим утверждением на одну очень хорошую и важную для меня роль в кино. И я посему не нахожу себе места – меня то притянут, то отпустят, и подбираются медленно к решению, примерно как судака подтягивают – и на крючке уже вроде бы, но ещё не на берегу. Оттого у меня очень сильно душа болит, в которую этот крючок вонзили. Предложений в кино у меня до чёртовой матери, и со всех студий, но они для меня – повторение в какой-то степени старого, уже когда-то сыгранного, а такого, о чём я болею, я ещё не играл в кино. В театре было похожее, теперь надо бы утвердиться в таком качестве на экране.
Речь идёт о роли Якова Богомолова, сценарий по пьесе Горького «Яков Богомолов». Интеллигентный в высшей степени человек, блаженный, странный, преждевременный человек и т. д. Ну и ладно, доживём до понедельника, т. е. до завтра.
Денис растёт – многое говорит, о многом умалчивает. Как партизан. Тёща чувствует себя вроде бы неплохо, Нина трудится, и, кажется, у неё в этом «Якове Богомолове» назревает интересная работа. Но всё это пока – качели, ничего заранее предвидеть нельзя, не в нашей это власти. Мы, как лошади на скачках, на которых ставят, на которых играют. И только мы лишены права на кого-либо поставить, даже и на себя. «Советская культура» напечатала мой портрет, это проявление признания… Но хохма заключается в том, что под портретом напечатан указ о награждении орденом Ленина Союза кино, а читается, как будто Золотухина наградили, я даже испугался, когда увидел первый раз.
Условия теперь у тебя изменились, Степаныч, хлопотливое это дело – маленький человек в доме, всё внимание – к нему, но и обо мне не забывай. Ляжет он спать, а ты возьми да и напиши мне. Я вот это письмо предпринял, когда Денис Валерьевич угомонился и заснул.
Но время-то у меня сейчас свободное выпадает, я сейчас не снимаюсь, а от телевизионных заработков отказался, потому что всё жду чего-то… серьёзного, а его всё нет, и я нервничаю, и не хочется писать. Но как бы ни шло, ни стало, будем надеяться, что в конечном счёте победа будет за нами, другого выхода у нас нет, и всё потому, что мы никогда не были ребятами вшивыми.
Будьте здоровы, обнимаю вас всех от самого великого до самого маленького, жду ответа, как соловей лета.

Ваш В. Золотухин.

15. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано зелёной гелевой авторучкой)

25 февраля 1973 г.

Дорогой Степаныч!

Мне трудно начинать это письмо открыто и вразумительно. Юрий сказал, что я очень обидел тебя и страшно виноват в том, что не писал долгое время и т. д. и т. д. Но ты как-то сам сказал, что частая переписка мужикам не нужна и пользуются ею только кухарки. В своём молчании я действительно переборщил, как говорится, 22 – перебор, но тому есть столько причин и обстоятельств – уму непостижимо. Тут и переезд на новую квартиру, и бесконечные съёмки, кино-телевидение и пр., тут и концерты, и разводы с женой и примирения. Каждый раз вспоминая, думая о тебе, я не готов был к письму, потому что положение моё было крайне не стабильно, и я не знал – на каком свете я!! О моём официальном положении регулярно сообщает пресса и телевизор, а во внутреннем моём хозяйстве я и сам не могу разобраться. За последние полгода редкий вечер, свободный от театра, я был в Москве. Я летал в Калининград, в Прибалтику, в Выборг, в Ленинград, в Киров и пр. по делам киношным*. Снова возвратился к моим писательским увлечениям.
В 7-ом или 8-ом номере «Юности» появится моя новая вещь, небольшая повесть, написанная этим летом на месте моих съёмок. Я живу интересно, интенсивно, если б только не мои домашние дела. Тёща не может пережить моей славы, моих поклонников, бесконечных писем и телеграмм на моё имя и пр. Разумеется, я не безгрешен, но дожил до того, что шарят по моим карманам, распечатывают письма, роются в дневниках и т. д. Всё это меня унижает, оскорбляет, доводит до бешенства, но деваться некуда, и я плачу о том, что тяну свой хомут за троих. Старики мои живы-здоровы. Этим летом на неделю я успел забежать к ним. Такие дела. На все эти жалобы ты не обращай внимания. Это я для того, чтобы ты несколько почувствовал атмосферу, в которой я верчусь, - а в остальном, в главном, «прекрасная Маркиза, всё хорошо, всё хорошо»!!
Кланяйся своим домашним, не сердись на меня, я очень жду твоего письма.

Обнимаю… В. Золотухин.

______________________
* Фильм «О тех, кого помню и люблю».

16. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано красной гелевой авторучкой)

7 апреля 1973 г.

Степаныч, дорогой, привет!

Получил – обрадовался, распечатывал – боялся, а прочитал – загрустил вконец.
Грустное письмо, тоскливое, но точное.
Два дня я над ним размышлял и решил, что всё верно, такая она, моя жизнь, и есть, и лямку мою переменить уж мне не по силам одному, да и стоит ли? Везде одно и то же, и лучше не будет, как бы хуже не случилось. И со всеми своими заботами и треволнениями влезаю я в работу по самые уши. Она лечит и иногда приносит радости, как та «хитрая песня, что в лаптях, да в кабаке»*…
С твоим письмом, как с мандатом, я принял некоторые важные решения, распутывающие мою личную жизнь.
Недавно мы сдали спектакль о Пушкине**. Володя вышел из игры, вся нагрузка легла в этом спектакле на меня. Я выкарабкался из этого дела, говорят, самым наидостойнейшим образом. Упирался отчаянно, чтобы честь моего актёрского мундира была в полном порядке. Володя передаёт Вам привет. Марина сделала в Париже очень хорошую пластинку. Года два она её готовила. Лучшие композиторы писали для неё песни, Марина упиралась во все лопатки и спела. Она привезла нам в подарок эту пластинку. В своё время прямо с магнитофона она сняла у меня дома эту самую «хитрую» песню и увезла во Францию.
Дома у меня сейчас тихо. Никто меня не трогает, и я – никого. А чем живёт каждый, кого это интересует? Дениска здоров – ест, спит, растёт, поёт мои песни. Нина работает, тёща здорова, пасёт сына. У меня сейчас перепутье, передышка. Основные мои работы на театре и в кино закончены. Маленько отдохну, да надо решать с летом. Куда-то подряжаться. Пока ничего интересного.
Я обнимаю тебя, дорогой Степаныч, кланяюсь твоим домочадцам.
Салют из трёх берданок.

В. Золотухин.

____________________________
* Телефильм «Жизнь и смерть дворника Чертопханова». Яшка Турок, а «хитрая песня» - «Не одна во поле дороженька пролегала».
** «Товарищ, верь…»

17. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Одессы в Алма-Ату, написано темно-синей пастой)

26 июля 1973 г.

Степаныч, здравствуй!

Всем привет и нижайшее почтение. Дальше уже откладывать нельзя, надо сесть и сообщить, что с тобой и где происходит, и вообще про жизнь, а то люди могут и заворчать. Огорошил, ошарашил, обрадовал и убил ты меня наповал своей писаниной, что, видишь, я чуть было не онемел. И не поверишь… вынул из ящика я твой пакет, сунул в портфель, у подъезда ждало такси на аэродром.. ехать почти час… я распечатал в машине, начал читать, хохотать, плакать… шофёр ошалел, а я впервые грешным делом пожалел – и зачем я с собой эту рукопись взял. Не дай Бог, не приземлюсь ненароком, и исчезнет рукопись. А разве ты напишешь её без меня, повторишь, захочешь ли… Не поверишь – так и думал и дрожал не за себя, за эти драгоценные листки, так ловко, без затей и простодушно, откровенно и с болью тобой написанные… страницы о матери твоей… Я ревел, да что там… Но не во мне и не в этом же дело… Хотел было переложить на машинку и, как есть, отнести в редакцию для совета… Но времени оставалось в обрез, а объём машинописный страниц на двести, и с машинисткой надо сидеть, а так она не взялась… и отложил до осени… когда на зимнюю стоянку определимся… ещё хотел перепечатать, чтоб экземпляр тебе самому отослать… По нему бы и добавлял на досуге…
Как бы там ни шло – я благодарен тебе бесконечно, я в руках имею богатство, и если эта книга когда-нибудь увидит свет, то только под твоим именем, с моим прологом и эпилогом в крайнем случае. Володя буквально охренел от тебя, всё он прочесть не успел, я ему дал на свой выбор листов 10-15. От него тебе привет и поклон, он приехал с Мариной, потом она уехала… всё хорошо. Через полмесяца мы приступим с ним к совместной съёмке в фильме «Арап Петра Великого» по мотивам повести Пушкина. Володя будет играть Ибрагима, я при нём слуга вроде и одновременно разбойник Филька… петь будем вместе на сей раз.
А пока я месяц сижу в Одессе, играю главную роль в фильме «Весна-29», в постановке режиссёра, что снимал с Володей «Опасные гастроли». Играю первого директора первого тракторного завода, строительство которого осуществлялось в Сталинграде с 1926 по 1930 год. Нина концертирует в Ленинграде и скоро с Дениской будут здесь, у меня… Спасибо тебе и за добрые слова о моём дяде Саше*, я люблю его…
Кланяйся своим, я здесь время не теряю, по возможности тружусь…

Обнимаю – твой – Валерий.

В рукописи твоей ни разу не упоминается отчество твоего отца, то, что он Степан, до этого я дошёл… а по какой линии, я ему напишу обязательно, его рассказы чудесны…

________________________
* Фильм «На всю оставшуюся жизнь».

18. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на открытке 1973 г. «С Новым годом!», худ. Ю. Лукьянов)

(26.12.1973 – по штемпелю)

Дорогой Степаныч!
Дорогие Фомины!
С Новым годом!
Чего молчите?!
Будьте здоровы, веселы и счастливы!!
Несколько «гулков» за Ваше здоровье!

Валерий
Нина
Денис
Матрёна

19. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Ленинграда в Алма-Ату, написано синей пастой)

19 декабря 1974 г.

Дорогой Степаныч, Валентина Ив., Витька,
Юрка-Бес, кто есть, кто помнит, - здравствуйте!

Пишет Вам не совсем пропащий Валерий Золотухин, он же низко кланяется и торопится сообщить, что жив-здоров, чего и вам желает. А сидит он в данную секунду в г. Ленинграде, в гостинице того же названия, потому как лудит-клепает на «Ленфильме» очередную кино-бяку под названием «Мечта о Тихом океане». К океану это не имеет приблизительного отношения, а история про мужика, который спивается из-за бабы. Этот мужик я и есть.
В. Высоцкий играет того, с кем моя жена мне… изменяет нечаянно.
В остальном всё течёт в том же русле. Дениска растёт и шпарит на пианино «Цыганочку», под которую отцу в свободное от работы время приходится плясать.
Нина трудится в театре и над воспитанием человека из сына.
Я же, по меткому выражению Фомина, «мотаюсь по стране, как кобель».
Было много всякого-разного, и бури, и затишья, и разводы мостов, и любовь, но сейчас к Новому, 1975-му, году надо всё привести в равновесие, чтоб 31 декабря не было особенно тошно.
Володя хочет месяца на три уехать к жене, в Париж, оторваться от нашей суеты и поработать… Он кланяется Вам.
Посылаю Вам рабочий вариант двух новых глав из пишущейся повести. Очень прошу внимательно посмотреть и сказать всё, что можно, - готов ко всему, от самых принципиальных до детальных замечаний и разносу. Ещё прошу учесть, что это не хроника, а художественный вымысел, где автор волен в фантазии.
За сим – примите от нас всех поздравления с Новым, 1975, годом, мы желаем Вам всем доброго здоровья, мира, удачи и много нечаянных радостей в грядущем году.

Обнимаю.

В. Золотухин.

20. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Ленинграда в Алма-Ату, написано чёрными чернилами на листе с видом Житомира)

9 января 1975 года!

Дорогой Степаныч и иже с ним все домашние
и близкие, родные и знакомые, здравствуйте!

Очень был рад, очень, получить ответ, хотя и не очень подробный, но мне понятный и всяко полезный.
Однако жду более детального просто мнения. Я ведь и сам не знаю, что у меня за вещь складывается, и когда она в конце концов напишется, потому что я уже журналу полтора года её обещаю. Но она, эта вещь, всё усложняется, удлиняется, и я решил не гнать лошадей, а как еду, так и ехать. Ясно-понятно, что по двум вырванным главам, не зная и не имея представления, из чего, собственно, они вырваны, трудно составить какое-то впечатление… но для меня пока в основном имеют значение детали… К примеру – можно ли так чинить именно локомотив, и нет ли тут несоразмерности… и правда ли, что от этого полсела без света и хлеба будут. Вспомнил – когда машинистка возвращала мне рукопись, она всё приахивала: «Ах, какой хороший у вас Фомин, ах, какой Фомин…» - и т.д. Она узнала Фомина только из этих двух отрывков, из обрывков.
Безусловно, есть спешка и торопливость, но, как мне кажется, она заключается не в количестве слов, сказанных о Кланьке или Светке. Ведь дело в том, что вещь будет построена таким образом, что нет-нет, а где-то ближе-дальше тот или иной образ будет всплывать опять. Эта штука, хошь не хошь, продолжение или даже начало той, что уже была напечатана в «Юности». Это не сюжетно связанные части, а части единого жития… Я волен вставлять любые воспоминания, любые видения и образы, что вызволит язык памяти. Тем более, что язык, стиль, если об этом можно судить (а Борис Полевой мне прислал восторженное письмо по опубликованной части, с просьбой скорее дать вторую), он ведь не обычный, прозаичный, повествовательный – это поэтическая, метафорическая проза, как мне кажется. Где одним предложением можно дать характер и человека, и действия, и события. Таков должен быть эмоциональный взрыв и сжатость информации. Мне кажется, в «Клане» я приблизился к этому. Но вся работа впереди. Я буду присылать и пришлю даже в сыром виде еще и то, что есть, и то, что будет. Мы люди свои, и твои советы, пожелания и замечания сгодятся мне всегда. Пишу опять в Ленинграде. В это время этажом ниже Володя Высоцкий «соблазняет» мою бабу, огромный привет Вам передаёт. Он аж подпрыгнул, когда узнал, что я от Фомина ответ получил. Что же касается одежды, то тут ты не совсем прав. У меня есть и костюм, и рубашка… Наверное, не попадались тебе на глаза такие передачи, где я одет человеком, а в жизни я всё такой же, с палкой, в кепке и в куртке.

Обнимаю всех, от моих большой привет и всякие новогодник слова.

В. Золотухин.

21. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Ленинграда в Алма-Ату, написано чёрными чернилами, на листе с видом Житомира)

26 января 1975 г.

Здравствуй, Степаныч, и всем привет!

Ну, это, прости, Господи, и ты, - ёб твою мать, что за письмо, что за добавки ты мне прислал. Почему-то письмо пришло вечером, я схватил его после спектакля, домой забежал, кинул в портфель и умчался на вокзал и в поезде спокойно начал прочитывать, но не тут-то было – я захохотал, завизжал, завертелся юлой на месте – такого счастья, такого восторга я давно не испытывал. Все добавки и идеи твои – в десятку, с листа, что называется. А когда я прочитал твою строку… тосковал больше или Фомин или его баян ИЛИ САМ МОНТИ, я зарыдал, ёб твою мать… не показывай письмо женщинам… Но в общем ты сам всё знаешь. Как отблагодарить тебя, придумать не могу. Если всё путём и со временем начнём печатать – гонорар пополам, но это ведь муть, это не благодарность, это так… обязанность. Пиши, чего придёт, что вспомнится…
В одном твоём письме (почему я упустил этот наказ?) сказано:
2. «Будешь играть, вернись в память к тем временам, к той чистоте и искренности, и всё получится, должно получиться».
1. «Не забывай, что наша жизнь Б.-Истоковская была, пожалуй, самой чистой жизнью».
Переставил предложения случайно. Я ещё многое пересмотрю, до печатания ещё далеко, надо работать, работать… А я вот всё на перекладных. Нынче воскресенье, я сижу в гостинице «Выборгская», в Ленинграде. Передо мною все бумаги, и кумекаю сижу, ну, конечно, ни хрена не выходит, но я помню, что ты меня любишь, я вижу, как ты стоишь за моей спиной и готов прийти на выручку, даже за 2 тысячи километров, и ещё немного, и, глядишь, у меня начнёт получаться, и, отходя ко сну, я поблагодарю тебя и пожелаю тебе и семье твоей здоровья, здоровья, здоровья…
Почему я так держусь за тебя, тебе, конечно, ясно, но и для себя ещё раз хочу подчеркнуть, и ещё одну сторону определить. Глаз у тебя редкий, он выхватывает из мешанины вещей – суть. Ты – моя кладовая, запасник мой, тайник. Ведь это так кажется, что раз в Москве народу больше, чем в Б. Истоке, то и общения с людьми чаще, и опыту обильнее. Ни хрена. Весь круговорот лиц не оставляет следа в душе, ты ведь ни с кем не общаешься по существу, да и ты никому не нужен, и что у тебя на душе, и что ты вообще за человек – всем «наплявать». Наш брат артист занят собой только, только бы ему вперёд и не опоздать, а куда он спешит – чёрт его знает. И душа растряхивается, а наполнения взять неоткуда. Вот потому Володя и удивляется – да откуда же в одном человеке столько (в тебе, в смысле)? – и завидует мне. Я не успел ему твоё «литературное» прочитать, уехал он в Париж, он бы вообще обалдел и не поверил ни ушам, ни глазам своим.
И я пользуюсь твоим опытом, как, быть может, кто-то когда-нибудь моим пользоваться станет.
Интересно, переписываешься ты или нет из Б. Истока с кем-нибудь. Перед смертью Елена Федосеевна устроила в клубе (вернее, не она, а деятели библиотеки) обсуждение моей повести. Боровиков Виктор был пьяный, вообще, говорят, дошёл до ручки и дозвонился до того, что «у него никакого таланта никогда не было, а поступил он исключительно благодаря медали «За освоение целинных земель», я ихним классом тогда руководил, и они обрабатывали гектар кукурузы, и все получили медали…» Жаль мужика, коль до того дошёл, что по канавам политику преподаёт, а интересный тип был.

Кланяйся своим, обнимаю, Валерий.

22. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИН
(из Москвы в Алма-Ату, написано красной пастой)

6 февраля 1975 г.

Дорогой Степаныч, здравствуй!

Ты на меня наваливаешься скалой, лавиной, я дух не успеваю перевести, как бы ты меня с панталыку не сбил, не перепутал бы мне остатки мозгов. Это я говорю от радости! Не думай взаправду, я за свои мозги пока ещё отвечаю, просто – идей очень много, все они крепко засели, но для реализации их требуется время… я ведь играю в театре, снимаюсь в кино, пою по телевизору, успеваю ссориться и мириться с семьёй и т. д. Насчёт чардаша и полонеза позволь мне оставить право за чардашем, потому что сама фраза куда мощнее и по смыслу, и, что не менее важно, - по звуку… Прочитай её вслух, раскати слова на звуке «р», потом поставь «полонез Огинского», и ты увидишь, что я прав. Тем более, эмоционально для меня история с чардашем куда более электрическая… а кому что посвящено… важно – как это скажется мной… Идея «Степаныч» у меня была давно, но это объёмная и серьёзная вещь. Пока у меня на это ни умения, ни пороху, ни запасов… жизненных… Но одно у меня богатство, несомненно, уже есть – это твои письма, а литература знает немало романов в жанре писем или их обильном использовании. Думаю, что это дело будущего. Важно – писать больше, выдумывать, вспоминать, учиться конструировать. Я разослал по своей родне письма, призывы, как в своё время делал это Гоголь, поговорить со мной, повспоминать со мной. Я понимаю наивность моей затеи, её мизерный коэффициент, но всё-таки он будет, и уже что-то излавливается из тьмы времени на мою уду, что-то попадается в мою сеть… Мне ведь намекнуть надо, а там уж я наплету, мне оттолкнуться надо…
Например, ты намекнул про Монти, намекнул про кота, оживил пароходишко «Зюйд», тем, что он, паразит, не знает, кого и куда он увозит… а у меня контора уже считает моих министров, уже счётчик щёлкает. Пока я снимаюсь перед камерой, уже знают, куда им бочки отгружать, где дрожжи взять, и уж совсем не заботятся о том, куда брызги полетят после всей этой кутерьмы. Ты «аукнул» мне про Анофриева, про то, как мужик к тебе на быке заехал, а откликнулось это у меня через несколько лет, всё должно застрять, осесть, отфильтроваться только через себя.
Привет твоей семье от моей семьи, наинижайший поклон всем… «внеочередное» тоже получил…

Обнимаю, жду вестей.

Валерий Золотухин.

23. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрными чернилами, на листе с видом Житомира)

21 апреля 1975 г.

Дорогой и единственный мой Степаныч!

Здравствуй, и привет всем твоим.
Спасибо за письмо, за веру в наше дело, и я не мечтал о таком богатстве, которое, я надеюсь, со временем мне удастся заполучить. Я внемлю твоим советам, не тороплюсь, хотя к этому меня не столько твои советы, сколько обстоятельства вынуждают. Но в этом деле разлёживаться тоже нельзя. То, что сегодня не напишется – не напишется, не скажется никогда. Меня мои приятели и «Юность» поругивают, что я так затягиваю своё производство… но меня пока это мало волнует – в голове работа происходит, и это главное, и спасибо тебе за напоминания, поддержку и советы… Это всё на мою «кучу».
Володе я ещё не могу передать твои приветы, он в Париже, и будет там до июня.
Снимаюсь я всё там же, в фильме, который выйдет под названием «Единственная», сроки все затянулись по разным причинам, я вкалываю два месяца фактически бесплатно, договор мой закончился – в общем, кутерьма, да если ещё выйдет говно… сам понимаешь, каково будет жить. Одна надежда – на качество в конечном счёте. Сейчас стою на распутьи… Надо приниматься работать в театре. В связи с занятием в съёмках от многого отказался, вышел, как говорится, из игры, смотрят косо, теперь, говорят, надо поработать на театр, а мне неохота.
Посылаю тебе небольшую публикацию в газете «Молодёжь Эстонии». Они выбрали именно этот кусок из главы. Не удивляйся – мне это нужно. Это делу не повредит, а помочь может. В печатной строке видятся резко промахи и достоинства – раз, потом провинциальные газеты, особенно национальные, более вольные и смелые в цензурном отношении и более бережливые к авторской строке… Накопление публикаций по количественному составу определяет возможность вступления в Союз писателей, таким образом ты косвенно себя заставляешь работать и т. д.
Дорогой Степаныч! Сейчас уже ночь, меня заставляют спать, пить молоко, подозревают, что я болен, а мне просто скучно и не хочется никого видеть, а просто быть счастливым и всё.
Будь здоров, не ленись, пиши (ты видишь, до какой степени я обнаглел…
Я обнимаю тебя.

В. Золотухин.

24. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Ростова-на-Дону в Алма-Ату, написано чёрной пастой, на половине стандартного листа)

(3 октября 1975 г.)

Степаныч дорогой, здравствуй!

Это не письмо, а так, вроде бы сопроводиловка к газетёнке.
Был я там с выступлением, пристали корреспонденты, поговорите с нами, да поговорите… А я не шибко разговорчивый был, на съёмках голос порвал, и после этого в Болгарии ни одного спектакля не играл, водили меня и показывали, как экспонат, что вроде есть такой артист. А там ещё, как на грех, мои фильмы шли. Ну, вот. Теперь мы значит в Ростове-на-Дону. С 20-го октября осядем в Москве на зимний прикол, тогда со всеми делами и разберёмся.
Володя стал маленько запивать, но сейчас вроде бы вышел из этого цейтнота, и вчера играл прекрасно… Но вены на обоих руках он успел себе раскромсать, пока гулял… Но не опасно, около запястий. Ходит забинтованный, как в монистах.
В общем, у кого связки порваны, у кого вены… так и живём. Написал твоему родителю письмо. Газетёнку ему отошли, если правда сочтёшь нужным.
За сим кланяюсь тебе и семье твоей. От Нины Сергеевны Вам также приветы.
Будь здоров, обнимаю.

Твой Валерий.

3.10.75.
г. Ростов-на-Дону

25. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано синей пастой)

30 января 1976 г.

Степаныч, дорогой самый, привет, здравствуй,
а также поклон семье твоей и всяческое уважение.

Ну, что же, ещё раз жизнь нам говорит, что в ней, матушке, всё рядом – и похороны, и рождения, и поминки, и свадебный пир. Поскорбел я о твоём отце, и тебя пожалел, и его. Но мне, однако, он ведь худого ничего не сделал, а за его рассказы добрым словом поминаю, ты уж извиняй.
Забегался я вконец. Успеваю, конечно, много, вопрос только – там ли успеваю, может, надо уж теперь в другом месте поспеть!..
В семье всякое бывает… ссоримся, миримся. Дениска тут зачёт по игре на фортепьяно сдал, говорят, сыграл лучше всех, а подготовлен был хуже всех. Поразились перемене его на ответственном этапе – собрался, посопел, где надо, три вещи играл… Единственный неистребимый пока его недостаток – всю дорогу, как играет на сцене, - улыбается до ушей, хоть ты кол ему на голове теши… весело ему, и всё тут. Нина с ним много ковыряется. Теперь чего-то прихворнула после Нового года, быть может, мы её чем обидели. Перед Новым годом были у нас в гостях мать моя с братом Владимиром. Мать – героическая у меня баба, конечно, в самолёт – прыг, пять часов, и в Москве… По внуку соскучилась, почти пять лет его не видела, вот душа и не вытерпела. Неделю гостили, я их видел только по ночам, как и они меня, да ещё Вовку возил в Ленинград на свои концерты… Ну, ничего, отоварились, погуляли, сейчас вспоминают…
Володя Высоцкий весь сезон работает хорошо, замучился со своим «Арапом…», сегодня мы вместе торчали на морозе целый день… кое-чего сняли. Передал привет от тебя и просьбу чего-то такое сварганить к Юриной свадьбе – чего-нибудь придумаем, конечно. Сейчас только магнитофоны-то у нас больше в ходу кассетные, маленькие... Ну, сообразим. Володя уезжает в конце марта в Париж, к жене. И меня засобачивают играть «Гамлета» вместо него. Шеф обошёлся как-то с ним не очень красиво, не поговорил… Шеф не хочет и не отпускает, но Володьку не уломаешь, раз так его жизнь сложилась – ОН не хочет терять Марину. Она здесь бывает часто, а ведь у неё там и дела, и дети, и прочее… Так что я вообще сейчас взваливаю на себя ношу дьявольскую, но я рвать подмётки не могу, как некоторые надеются. Такую роль репетируют годами, а не неделями, можно и шею сломать… Тебе от него привет, он часто тебя вспоминает и справляется о делах твоих.
Я обнимаю тебя, мой дорогой учитель.

В. Золотухин.

26. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрными чернилами)

15 марта 1976 г.

Степаныч дорогой!

Выполняю, как сумел. Володя уезжает, кумекали, кумекали и решили – сыграть «Свадьбу» из спектакля. Беда заключается в том, что ни у него, ни у меня нет магнитофона…
Но, думаю, получилось оригинально… Запись поздравления на кассете, остальная плёнка на бабине – чистая…
Когда-то, лет 6 назад, ты у меня просил достать. Выполняю, смешно, конечно… Ну и так ничего. Жизнь идёт… человек кружится, «и мальчики кровавые в глазах»…
Отказался я года на два от всех съёмок, летом на два месяца запрячусь у отца на даче, буду сидеть, писать, надеюсь на вдохновение, в общем пора остановиться и оглядеться, что наработано, и расчистить поле для литературы…
Пиши мне, твоя история про таракана «сильнее, чем «Фауст» Гёте», уссаться можно… пиши… Я, как вурдалак, питаюсь твоими соками, но кому-то их надо сбывать, чтоб не забродили и не превратились в дурь.
Обнимаю тебя, поздравляй Юрку, я желаю ему удачи в семейном предприятии и здоровья всем.

Твой В. Золотухин.

27. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано синей пастой)

18 апреля 1976 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч,
привет Валентине Ивановне, больше уж и не знаю,
кто у тебя там остался, - всем поклон.

За альбиноса ты не беспокойся, история привлекательная, но она будет долго ждать своего применения, если дождётся, а когда дождётся – мы найдём ей ракурс, это не важно, где она была и как, таких историй с вариациями знает мир не мало, в общем… Так что ты – не волнуйся…
Елене Стишевой я от тебя привет передал, - разумеется, ей было приятно, а как же… Ведь жизнь такая, что хорошее и плохое про себя и про других люди говорят, а люди – это мы… Она толковая женщина, лет ей чуть более сорока, двое детей. Знает она меня давно, считает себя, и не без оснований её считают специалисткой по мне, она давно хочет писать книгу обо мне или буклет, хрен его знает, как это у них называется… Но слог у неё лёгкий, изобретательный и своеобычный.
Володя всё ещё во Франции, а Гамлет репетируется, хотя он нас основательно развёл. Володя считает, что я не должен был соглашаться на это предложение шефа, что я – друг его и т. д. Я же ему сказал, что Гамлет им уже сыгран. 4 года идёт спектакль, и чего ему бояться. Когда мы так не похожи… с ним… и Гамлет принадлежит всем одинаково… а ты, мол, хочешь и во Францию ездить через всю Европу на собственном «Мерседесе», там жить, когда захочешь, а здесь бы в России чтоб никто не играл за тебя… Последнего я ему не сказал, умные люди сами о таких вещах догадаться должны.
- В твою премьеру я уйду из театра, - сказал он мне.
Я сказал, что вряд ли то и другое возможно в этом году. В общем, всё это – петуховина. От многого я уже устал. И слава есть, и роли есть, и деньги попадаются, жена, квартира, ребёнок… и всё – скучно. От чего-то я устал, может, от того, что очень часто не хочется быть дома. Хочется только иногда возвращаться, но чтоб тебя ждали обязательно. Но хочется, чтоб ждали и в другом месте… Не бывает так, наверное.
Не помню, писал ли тебе о своих планах, но я твёрдо решил и отрезал все пути, т. е. отказался от всех предложений в кино, практически я год не буду сниматься, значит – на экране не буду мелькать года два. Поеду летом на два месяца к старикам в Междуреченск с сыном. Затрачу лето на книги, на литературные размышления, писание и воспитание сына – буду готовить его к школе… Да и старики плохи… Отец из-за ноги почти не встаёт даже в магазин, в этом году ему исполнилось 70 лет…
Что там с Юркой? Как его женитьба? Что слышно?! В общем, пиши, жду…

Обнимаю, кланяюсь твоим, твой В. Золотухин.

28. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на открытке 1976 г. с видом Москвы, ВДНХ, фото Б. Елина)

(2.11.1976 – по штемпелю)

Дорогой Степаныч,
уважаемая Валентина Ив.
и все, кто в доме…
Поздравляем с праздником,
желаем здравствовать,
дайте знать о себе,
а то я чего-то беспокоюсь…

Валерий

29. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрными чернилами)

7 декабря 1976 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч,
нижайший поклон мой Валентине Ивановне
и всем, кто в доме.

Кстати, не знаю, кто в доме, и случилась ли свадьба или нет, чем дело-то кончилось…
Значит, в двух словах расскажу свою жизнь за минувшие полгода… Уехал я на два месяца в Междуреченск, месяцем раньше туда отправил тёщу с Дениской… Дениска из рек сибирских не вылезал, окрестился в сих водах… Приехал я и засел на даче за повесть, что давно обещал «Юности»… И хотя частые застолья не способствовали головной свежести и ясности духа, работа продвигалась… в промежутках, в просветах… И всё было бы нормально, да прочитала несколько страниц мать Матрёна и стала умолять меня ничего не печатать, пока они с отцом живы… «Я-то ничего, а отца это убьёт… он после первой повести в «Юности» переживал сильно, в больнице лежал…»
Он же сам, когда речь заходила о моих писаниях, сильно расстраивался и не раз заявлял: «Ты на крови моей зарабатывать начал…. Вот когда я умру, хоть кол на моём гробу теши и т. д.»
И часто в таких выражениях шёл спор у нас. Ему не объяснишь разницу между художественным произведением, художественным образом и просто документом, биографической справкой… Обиделся, что я о матери лучше написал и т. д.
А в этой новой вещи есть момент вражды скрытой между отцом и сыном, что учится в театральном институте, отец долго не верил, что это его сын, и часто бил мать… и т. д. Но он сам не читал и не знает ничего.
Да это и не он, ох, ёлки зелёные…
Короче, я доделал повесть, отнёс в журнал и улетел с театром на гастроли в Югославию, в Венгрию… Приезжаю через месяц, звоню в журнал – «Вещь понравилась, и очень… готовим к печати». И тут я рухнул, я не ожидал такого быстрого и положительного поворота… Я им выложил причину, по которой я не могу сейчас печатать это, они схватились за голову, отнеслись очень серьёзно, потому что не раз сталкивались с подобным пунктом в своей практике…
Решили пока так – готовить к печати, а там видно будет. Борис Полевой обещает написать письмо отцу, разъяснить ему, что это художественное произведение, что образ выписан с добрым отношением сына и т. п. Мне советуют полететь на поклон к отцу, выяснить настроение…
Но ведь наши теории чего ему могут объяснить, когда он сердцем живёт, а не разумом… Вот какая глупая ситуация… Был я с Дениской в Б. Истоке… Устроили мне встречу в кинотеатре… Долго не мог начать, в горле комок, в зале почти все мои учителя… На первом ряду пьяненький Виктор Фёдорович, его не хотели пускать, он работает бакенщиком, спился окончательно…
Всё это грустные дела, видел Гальцеву Клавдию, Чеплову Тамару… вспоминали молодость.

Обнимаю, твой В. Золотухин.

30. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрными чернилами)

19 января 1977 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Ну, несколько очухался я от твоей порки, а читал и ревел натурально, просто два часа лежал ничком. И не от того, что слова жестокие, а от того, что это всё – сущая правда, и ещё более от того, что давно знал это про себя и ждал, когда же ты возьмёшь ремень в руки, и дождался, и поделом. Но, раздумывая ночами о своей вине и твоих упрёках, я хочу кое-что сказать в своё оправдание, потому что тебе не вся «кухня» известна, хотя, я понимаю, тебе до неё, что называется, до пизды дверца, И ВСЁ-ТАКИ…
1. Ни одна пластинка не напета мной. Все они выпущены без моего ведома, и никто артиста об этом не информирует. Всё делается беспардонным, бандитским методом. Берётся композитором фонограмма, сделанная и напетая для фильма, с учётом изображения, внешних шумов и т. д., и относится на студию грамзаписи, и ляпается пластинка…
2. Потому что потиражные получает только Автор, доход идёт только композитору и поэту…
3. Артист не имеет не имеет с этого ни гроша…
4. Если бы я писал на пластинку, то разве я бы так орал… Ведь когда пишется для фильма, режиссёр предупреждает и расписывает собственную партитуру первых и вторых планов, птиц, лягушек, ржания и т. д., и ты обязан это учитывать, потому что есть ОТК звука, есть допуск звучания и т. д.
5. От того и получается такая поебень, потому что артист не имеет никаких прав, кроме обязанностей…
Разве ты не слышал, как я пел это «Ау…» на заключительном конкурсе
«Песня-74», когда только я один имел «бис», потому что пел вживую, с
Силантьевым, и делал, что хотел.
Разве я не писал письма на радио и телевидение, чтоб они контролировали взаимно программы, потому что случалось так, что я в один день звучал по разным программам с одной и той же песней?!
Но кому это нужно?! Из всех щелей звучал мой голос: в такси, по радио… по приёмнику… Пойми меня, дорогой мой учитель, что я не оправдываюсь, все мои слова не стоят гроша ломаного, ты прав абсолютно, и я сделаю выводы. В любом случае я должен был предвидеть и предотвратить – народу всё равно, как вы там кувыркаетесь, только чтобы было хорошо…
А оправдываться, дескать, извините, не знал, - это хуйня…
И ещё… самое ужасное, что даже для фильма фонограмма пишется раздельным способом… Сначала пишется оркестр, без артиста, артист даже и не присутствует при записи… А потом артист мучительно накладывает на чужие ритмы, на чужую интерпретацию свой голос… И уж где там до пения… лишь бы попасть в такт…
Ну, ладно, и это всё ерунда. Ведь поют же другие… Все в одинаковых условиях… Нет, тут я не прав… Вся эстрада в этом смысле находится совершенно в ином положении… Они подолгу репетируют с оркестром… Это их хлеб. Что касается «Огонька» - действительно, ерунда, но по некоторым расчётам я должен быть там, и я не просчитался.
Итак… Милый мой дед-ворчун! Я обнимаю тебя, ты не представляешь, как ты очистил меня, я люблю тебя бесконечно и постараюсь не подводить тебя и нашу быстроистокскую каморку.
Поклон и привет семье.

Твой В. Золотухин.

Володе я не успел прочитать твоего письма, он уехал на 10 дней в Париж. Мы дружим с ним, я передам ему твой привет.

(Приписка зеленой пастой. – Ред.)
О жизни и делах напишу отдельно.

31. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрной пастой)

17 марта 1977 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Не ругай шибко, чёрт бы их побрал – обстоятельства иногда мешают, как тому танцору… То болел, недели две валялся я, летом уехал Володя, а сейчас он свалился и лежит в недуге… В паузе я его изловил на спектакле, и кое-чего мы натрепались, но уже, чуяло моё сердце, – не поспею я ко дню. С кассетного магнитофона переводил на обычную, на скорость 19, специалист я по этой части херовый, много шипу-хрипу. Однако, хватит оправдываться – молоко пролито, как говорят немцы. Итак, дорогие Юра - Наташа! Валентина Ивановна! Ещё раз, письменно на сей, поздравляю, и Нинка ко мне присоединяется, будьте счастливы, а главное, чтобы дети были здоровыми! Горько!
Ты ошибаешься, Степаныч, ничего хорошего, тем более у меня, в жизни не случилось, а как начался год с «Огонька», потом с твоего письма, и так в этом засранческом духе и проистекает моя жизнь по сей март месяц. Но я не унываю. Как говорил святой Варфаломей:
- И на моей улице будет ещё праздник!
Будет, я верую. В театре уже праздник, выпускается «Мастер и Маргарита» М. Булгакова, мы с Володей не заняты в этой работе, просачковали, а зря. Зато у Нинки – Маргарита лихо получилась. И я рад за неё больше, чем за себя. Дениска заканчивает 1-й класс и 1-й класс музыкальный, ничего. Все потихоньку скребутся, упираются, как ты говоришь… и жизнь течёт. И… не изменяется.
В кино у меня пока ничего серьёзного нет, приглашают в заграницу с сольными гастролями – да не отпускает театр, а ругаться не охота, да и сил нет, пусть само министерство добивается.
Как Вам понравился (или со свадьбой-то не смотрели?) наш опус с Владимиром «Сказ про то…» и т. д. Как закончились твои хождения по врачам? Это ж уму непостижимо, как доводит человека этакое «внимание»?! Невольно ехидно подумаешь про себя – известность избавляет от подобных издевательств, в ней есть свои преимущества, хотя часто она приносит неудобства.
Я обнимаю Вас, поздравляю молодожёнов.
САЛЮТ ИЗ ТРЁХ БЕРДАНОК.

Ваш В. Золотухин.

32. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано синей пастой)

18.IV.77 г.

Степаныч, дорогой!

Ну, что же ты молчишь?! Или ты вконец разобиделся, разгневался на меня?! Ведь ты учитель мой, совесть моя, мне горше, когда ты молчишь! Или я уж на многое рассчитываю и претендую – у тебя забот без меня хватает, и детей, и внуков, и болезней. Ругай, бей, но не молчи, не отказывайся от меня, говори всё, что накипело, что радует и бесит. Это вовсе не значит, что я согласен со всеми твоими претензиями, но отношусь к тебе, как ни к одному из людей, с полной отдачей и доверительностью.
Володя очень болен. Несколько дней в реанимации лежал. И с головой, и с почками, и, кажется, цирроз печени. Анализы скверные. Марина плачет, тебе от него привет.

Обнимаю.
Валерий!

33. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Ленинграда в Алма-Ату, написано синей пастой, на бланке «Ленфильма», кинокартина «Версия»)

4 октября 1977 г.

Дорогой Степаныч!

Ну о чём ты говоришь? Какие обиды у меня могут быть на твою самую жестокую критику или даже брань?! Это наша с тобой жизнь, я ведь не вру, когда говорю, что каждое подобное письмо, каждый откровенный разговор заставляет меня задумываться, даже если я с чем-то и не согласен. Но ведь это очень важно – задумываться, особенно когда в таком круговороте, суете и, чего греха таить, в славе, а она, говорят, самый страшный грех. Письма твои получил с большим опозданием. Два месяца был с Дениской в Междуреченске, из рек мальчишка не вылезал… А в конце августа пошли дожди, и он, на тебе – простудился, гайморит, аденоиды… В общем, прилетев в Москву, я в этот же день 23 августа вылетел на съёмку в Ленинград, а Нина, прилетев из Сочи, с курорта, 28-го положила его в больницу, удалили ему аденоиды… А тут тёще ногу разрезали в стопе (наступил дядя в метро) месяц назад, и до сих пор не заживает… Лежит… Дениска отстал от школы, от музыкальной тоже, а нам надо собираться в Париж на два месяца почти… В срочном порядке заканчиваю съёмки, получаю в театре пиздюлей за отсутствие на репетициях… Личные дела тоже в состоянии сопли – ни туда, ни сюда… Это я не в оправдание себе, что не писал, а так… чтоб знал ты и не таил обиды…
Володя жив-здоров, в отличной форме, передаёт тебе приветы и пр. Слухов про него всегда ходило много, какой-то и до тебя дополз.
Снимаюсь сейчас в альманахе по рассказам Вас. Мак. Шукшина, играю главную роль в рассказе «Версия». Большой работы брать нельзя. В связи с большими, ответственными гастролями во Францию. Затем обещают ФРГ и Италию… «Брянский лес» я слышал в Ленинграде, в гостинице мне позвонили и сказали, чтоб я включил радио. Но я уже только песню слыхал… текст Толькин мне пересказали, нахлынуло… до слёз…
Что касается писанины моей, не хочется пока ничего говорить о ней, договор с «Молодой гвардией» на книгу заключён, а печатать всё не решусь…
Ещё раз – не поминай лихом, обнимаю, привет домашним.

Твой В. Золотухин.

34. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на открытке с нарисованной белочкой, 2/III-77 г. «С Новым годом!», чёрными чернилами)

(1977 г.)

Дорогой мой Степаныч!
Всё будет хорошо, надо думать.
Тебя и всех твоих, перечислять уж трудно,
с Новым годом!
Мира, здоровья, счастья!
Были в Париже,
все живы-здоровы,
приветы от Володи.

В. Золотухин

35. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на розовом листе, чёрными чернилами)

25 января 1978 г. Среда, 6 часов утра
«Не спиться юному ковбою…»

Степаныч дорогой, здравствуй…

И опять спасибо, что «драл» и за Толькино письмо, всё это меня поддерживает во времена моей бессонницы, неудач, внутренней пустоты и слабости. И опять не хочу ни в чём оправдываться… Глава в «Советской культуре» подана в кастрированном виде, но, судя по твоей критике, думаю, в авторском варианте она устроила бы тебя ещё меньше, потому что куда как в ней больше недоразумений, хохм… цензурных недозволений, особенно для органа ЦК КПСС… Но, как говорится, опять же, молоко пролито, дело сделано, стрела пущена и должна найти своё болотце и ту лягушку, которая может обернуться Василисой Прекрасной, а может, и нет. Надеюсь, в книге многое будет подано иначе и сохранится в большей степени живой автор или, во всяком случае, близкое тому, что он задумал… Одно могу сказать наверняка – в литературе не хвалят за то, что человек поёт, или играет или летает в космос… Это вещи разные, более того – и критики, и писатели, и сами читатели-зрители относятся более придирчиво к тому, когда человек берется вроде бы не за своё дело… «Что это артист Шукшин писать взялся?» - говорили, и пропустили, что писатель-то Шукшин был куда сильнее Шукшина-артиста и режиссёра. После смерти разобрались и дали Ленинскую премию. Это не про себя я, Боже меня упаси, к слову, так сказать… Со страхом жду я появления моих литературных трудов, мучительно иду на исправления редакторские… зажимаю уши на похвалы, однако кое-чему цену знаю…
Во Франции театр имел успех грандиозный. Насмотрелись и мы и подивились – о чём не расскажешь в письме – от порнографии до святых мощей.
С Володей мы по-прежнему дружим. Я всегда передаю ему приветы от тебя и делюсь с ним твоими соображениями.
В Париже вышли три его диска, записанные с французскими музыкантами… Ничего подобного я не слышал даже в живом, натуральном исполнении… Культура высочайшая, мощь и воздействие – наповал. Откуда такая силища, чёрт его знает… Порадовался я очень за него… Но в гости он меня к себе не позвал, у французов это не принято, хотя он вроде наполовину русский. Так мне и не удалось поглядеть, как он во Франции устроился. Французы народ скучный, расчётливый, день и ночь франки считают, но это всё система довела их… Привыкли мясо свежее жрать, рыбу живую всякую только употреблять, тряпки красивые носить, вот и трясутся над деньгами… Нам это не понять… Мы трясёмся только с похмелюги… А так – народ свободный от роскоши и обжирательских предрассудков.
В феврале недели на две уедем в Демократическую Германию…
Ну, а дома, как всегда… Денис растёт, учится… Все живы и делают вид, что здоровы. И вы будьте здоровы, всем привет, пиши мне, дорогой мой Степаныч, не стесняйся в выражениях, всё на пользу, всё сгодится когда-нибудь и дождётся своего часа.

Обнимаю, твой навеки, В. Золотухин.

36. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрными чернилами, на малометражном бланке «Мосфильма», кинокартина «Предварительное расследование»)

28 апреля 1978 г.

Дорогой Степаныч!

Не думай, что обнаглел, не думай, что забыл или обиделся. Всё жду чего-то, чем мог бы порадовать тебя, да всё не случается. Внешне вроде бы всё нормально: Дениска сдал специальность на 5-, в тройке по классу рояля, а в нормальной школе учится хреново. Был у него первый концерт в Центральном Доме литераторов, 800 человек народу его слушало, когда объявили фамилию, меня чуть Кондратий не хватил, сыграл стервец отлично, поставили ему пятёрку, он совсем нос задрал, потребовал два дня отдыху, но не тут-то было, как только приехали домой, полчаса покатался на велосипеде, и я его засадил за инструмент.
О своих делах писать не хочется, всё катится, жду с ужасом, чем аукнется, рукописи уже не в моей власти. Начал третью, большую картину про своего «Хозяина тайги», милиция хлопочет, автор написал, деваться некуда.
Поздравляю однако уж с прошедшими праздниками, привет семье, уж можно теперь сказать и многочисленной…
Собираемся нынче классом отметить 20-летие окончания школы в Б. Истоке, не знаю – выйдет ли затея.
Пиши, дорогой мой учитель, не забывай меня, пожалуйста.

Обнимаю, твой Валерий.

37. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на лощёном уполовиненном стандартном листе, чёрными чернилами)

15 декабря 1978 г.

Здравствуй, дорогой
Степаныч!

Ничего объяснять пока не буду, вдруг ты не захочешь и разговаривать… Скажу одно: живу я один, чёрт знает где, почти на выселках, в квартире однокомнатной, с газовой колонкой – до театра, правда, метро – 35-40 минут. Захочешь ответить, пиши по адресу:
Москва, И-344,
ул. Менжинского,
д. 17, кв. 9,
Золотухину В. С.

Дениска учится нормально, и в музыкальной – тоже…
Все живы-здоровы.

Обнимаю, привет твоим,
любящий и не забывающий тебя никогда
Вал. Золотухин.

38. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрными чернилами, которые в некоторых местах письма расплываются)

23 января 1979 г.

Ах, Фомин-Фомин!
Золотые руки России!

Да что же случилось-то!!
Что за беда! Да за что же?!
От первого, от кого узнал – от Егора Фёдоровича Медведева. Заревел я быком, спектакль играть – а я не могу… спазмы.

Здравствуй, дорогой мой Степаныч,
привет всем твоим.

Это пока ещё не то письмо, где про себя расскажу, я ещё не очухался от моего бесовского одиночества, ещё не всё в мозгу сорганизовалось, да и в руке тоже (большой палец правой отдавили в такси дверцей, и ноготь слезает), так что и тут мы роднёй где-то оказались… Спасибо тебе, что ты и в этом положении нашёл возможность написать мне, спасибо и за положительную в общем оценку моей первой книжонки, за критику («выстрелил многое поверхностно»), за советы, да, Господи, просто за то, что ты сделал для меня в этой жизни, ещё неизвестно, каким финалом увенчающейся. Прости за несколько нервический тон письма, пока вырываются только эмоции.
Живу я один, снимаю квартиру чёрт знает где, плачу 75 р. в месяц и алименты, хотя не разведены, и чем закончится… не знаю. Жена почему-то решила, что я мало денег в дом приношу (теперь думает и говорит по-другому), разослала по всей стране исполнительные листы, даже в те места, где моя нога не ступала, что меня привело в состояние, которое тебе не надо объяснять… и я ушёл. Ладно, об этом обо всём – потом.
Книжку тебе послала по моему поручению хозяйка, которая раз в неделю приходит, сдаёт бельё в прачечную и наполняет холодильник…
Что касается твоего вопроса о гонораре за книжку – технология дела за первую книжку такова… Договор, - где столько пунктов, что я его и читать не стал до конца, основные положения, количество печатных листов (25 страниц на машинке – один лист), второе – тираж, если он выходит за пределы 60 тысяч, он считается массовым, - 500 рублей за лист… Итого, у меня договор на шесть с половиной листов, умножай на 500 и т. д. Если учесть, что половина гонорара за это время ушла на машинисток, такси и пр., это – мизер в результате. Но это – пока…
Ещё спасибо за название книжки, которое ты мне присоветовал.
Володя в Америке, концерты даёт, приедет 27-го января.
Кланяйся своим, выздоравливай.

Твой В. Золотухин.

(Дописка на отдельном маленьком листе, написана чёрными чернилами, которые в некоторых местах расплываются. – Ред.)

Книжку Медведеву я пришлю, после получения от тебя письма (у меня их, книжек, мало, а до новой ещё далеко), а аккордеон ты ему починишь и одной (с помощью другой) рукой, как Левша (если захочешь, правда), в этом я не сомневаюсь.
Ещё раз обнимаю тебя, принеси мои извинения Валентине Ивановне, если я мало уделяю внимания в письмах её участию.
Что касается адреса, то самый надёжный, когда ни индексы не нужны, и письма из ящика не воруют. –
Москва,
театр на Таганке,
Золотухину В. С.

Или этот –
Москва, И-327,
Менжинского,
17 – 9.

39. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано синей пастой)

28 февраля 1979 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Опять у меня перемена адреса, и опять нерегулярность ответов, неразбериха душевная и неприкаянность.
Хозяйка той хаты на Менжинского заявила, что подошла у неё очередь на ясли, и просит меня в три дня съехать. Очевидно, в ответ на моё заявление, чтобы она не входила в дом без моего ведома и не устраивала бы без меня дом свиданий. Стерва оказалась. Никаких, конечно, яслей, девчушка так и ползает по полу дома, а она портвейн жрёт с милиционерами, на деньги, что присылает ей из поселения муж – ему дали условно два года и отправили на народную стройку.
Недели две опять кантовался у друзей, теперь месяца на три устроился в однокомнатной квартире и решил эту бодягу заканчивать. Подаю на развод, без этой бумаги меня ни в один кооператив, ни вообще ничего предоставить не могут – на Рогожском 3 комнаты – 52 кв. м жилой площади. Нина не возражает, не подозревая, что я могу в любой момент жениться и родить кого-нибудь.
Одно скверно и что гнетёт и спать мешает – на всё это уходит уйма времени и душевного равновесия, ничто не идёт на ум, не могу ни писать, ни играть толком, ничего не хочется…
А работы много, и хорошей. Так вот вдруг режиссёр Швейцер на «Мосфильме» утвердил меня на Моцарта, он снимает фильм по «Маленьким трагедиям» Пушкина, на Сальери утверждён И. Смоктуновский, вот такое дело, и надо быть в такой форме, в какой, быть может, я ещё не был никогда, - очень хочется это сыграть хорошо, такой роли в кино у меня ещё не было. На книжку мою готовятся рецензии в толстых журналах – в «Новом мире» и «Москве». Причём в «Москве» взялся писать сам главный – М. Н. Алексеев, и просил следующую рукопись предоставить только «Москве».
В театре много тоже работы, Володя передаёт тебе привет, его приглашают сниматься в Голливуд после его концертов в Америке, и будто дело уже решено.
Ты, Степаныч, пиши мне побольше разных анекдотов, случаев, наблюдений своих и советов.
Хватит нам личную жизнь перемалывать. Хрен с ней. Отец, действительно, осверепился, но подробности мне не пишут.

Обнимаю тебя, привет семье, твой В. Золотухин.

40. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано синей пастой)

17 марта 1979 г.

Дорогой Степаныч, здравствуй!

Ты не прав, думая, что не знаю, на каком столе твоё последнее письмо лежит. Куда бы меня жизнь ни вгоняла, в какую скважину ни ввинчивала, со мной всегда в полном поряде мои бумаги, - главное добро моё, а уж письма твои в особой не промокаемой, не сгораемой и не тонущей папке. Просто на некоторые вопросы не знаю пока ответа, а иной раз то, что для другого кажется важным и интересным, для тебя такая мелочь, что забываешь включить первую сигнальную. Ну главное. О чём будет следующая книга? Да всё о том же. О чём первая? Разве не о жизни? О моей, о чужой, о Ларионычевой… Думаю, что логично было бы, если первая – дилогия, то почему не выковать её в трилогию, и это продолжение будет условно – ГОРОД, – что он с природой сделал, усовершенствовал ли или задушил?.. Плодоносна ли натура вышла из его переработки, и какими плодами?! К примеру.
Опять, это не ограничится, как и в первой, одним персонажем (им связано действо), а и войну осветит, и многое подобное станет главным. Почему прошу (у тебя) случаи? (Помнишь твои мыкания с мотоциклом?) Они, вот эти мелочи, эти жизненные анекдоты, являются теми раздражителями, за которыми тянется нить главного вымысла, главная тема, из них вытекает обобщение и пр. И «Петушок Ильи Мариевича» в диалог очень даже вставляется и, безусловно, может явиться украшением любой фантазии. Что касается институтских учителей, это дело тухлое. Из всех, что учили меня, один испанец Анхель Гутьеррес найдёт благодарное моё, чрезвычайно доброе слово…
В театральном деле с педагогами хорошими туго… как правило. Это больше неудавшиеся профессионалы: актёры, певцы, танцоры и пр. Во всяком случае так было у нас. Кто много умеет, тот, как правило, вкалывает до гробовой доски.
Нина просит меня вернуться, плачет, и жалко… Но я доведу до конца, а там видно будет. Построю кооператив. Дениску часто вижу, и он бывает у меня, а вообще – на душе говно. Вот и жду, чем закончится этот роман.
Как поживает твоя рука, что дети, что внуки?..

Обнимаю – В. Золотухин.

41. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Минска в Алма-Ату, написано синей пастой, на половинном стандартном листе)

14 июня 1979 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Сижу я в Минске, в гостинице «Минск» - гастроли театра, раннее утро, спал плохо, которую ночь перебирал свою жизнь, о тебе думаю с благодарностью часто, вспоминаю свято и решил написать, хоть горько мне всё описывать, но ты мне всегда помогал и когда «драл», и когда хвалил, да и просто тем, что ты где-то есть.
Милый Степаныч, херово мне, а от чего… вроде делал, как хотел, да нет, вру, не совсем так, как хотел, а скорее по течению ветра и обстоятельств. Вкратце, чтоб ты знал. С Ниной мы разошлися официально. В тот момент. когда в октябре прошлого года случился скандал и она подала на алименты, чем до такой степени оскорбила меня и опозорила во всех уголках страны, где я мог заработать копейку… Я закусил удила, и, как только Тамара забеременела, я не разрешил ей делать прерывание, подал на развод – Нинка на попятную, а я – в штыковую и вперёд. Мотался по съёмным квартирам, откуда меня через определённое время просили, наконец, снял хорошую квартиру на два года – тянуть дальше нельзя: в июле – конце, начале августа Тамара должна родить, а я на улице. Тамара не имеет ничего, она из Ленинграда, свою квартиру я оставил целиком и всё имущество полностью. У Тамары девочка от первого брака, пойдёт в первый класс, пока она не с нами.
Итак… «здесь, под небом чужим»… я всё начинаю с нуля, даже, кажется, в минусе. Думаю, что со временем квартиру в Моссовете я выбью, дадут, никуда не денутся… Сейчас у меня одна забота, чтоб Тамара благополучно разрешилась.
Денис закончил 8-й класс без троек, и по музыке неплохо, сейчас он в лагере. Я его вижу часто, да и Нине помогаю, она жалеет о случившемся, говорит – с отчаяния подала на алименты, но… оказалось – поздно. Ты меня, Степаныч, не торопись осуждать, чего непонятно – спроси. Я ведь и сам толком не могу понять, куда я иду, и до чего дойду. Нинку жалко, она болеет, всё по женской части мучается, и Дениску жалко, и себя жалко, и Тамарку жалко… с мужем разошлась, а на Золотухина надежда какая?..
Вот такие пироги, Степаныч.
Надо как-то собрать волю, силы, мужество… И не хныкать, а раз с нуля – так с нуля, вперёд и с песней.
Ты обещал мне написать Юркину историю и замолчал. Как живёшь, как рука, внуки, дети?! Не тревожат ли китайцы, слышал я какие-то нехорошие сплетни про ночные сборы в Алма-Ате, Ташкенте.
Вот мой постоянный адрес:

Москав,
ул. Фёдора Полетаева,
д. 15, к. 3, кв. 190.
Золотухину В. С.

Тел. 378-1153

Пиши, дорогой, Степаныч, не оставляй меня. Июль – август – буду сидеть в Москве.

Обнимаю, привет Валентине Ивановне и всем твоим.

Твой В. Золотухин.

42. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано синей пастой)

4 сентября 1979 г.

Дорогой, Степаныч, здравствуй!

Я давно получил твоё письмо, отвечать не торопился, потому что ждал… А чего? Вернее… кого? А того самого, который кричит сейчас в соседней комнате, которого только что искупали, и теперь он терзает материнскую грудь. А звать его Сергей. Родился он 20-го августа, 1979 г., весом 3 кг 650 г, и ростом – 51 см. Жену мою звать Тамара. Привёз я её из Ленинграда. У неё есть дочка Катя, семь лет. Она пока живёт в Калинине, у золовки, там и пошла нынче в первый класс. Тамара закончила в своё время муз. училище по классу скрипки, училась и в консерватории, потом оставила учёбу и устроилась на «Ленфильм» ассистентом режиссёра. Я её люблю. Что будет дальше, я не знаю. Жить нам негде. Снимаем квартиру пока, платим за неё по 120 р. в месяц. Нине я оставил всё, даже обещал машину купить, хотя в том, что произошло, я почему-то склонен винить в большей степени её и тёщу. Уж очень много мелких обид скопилось за 15 лет. Что касается моей карьеры, она меня меньше всего сейчас занимает. То есть всё идёт своим чередом – ни хуже, ни лучше… Можно было бы сделать и гораздо больше, а зачем? А при других обстоятельствах и пятой части сделанного могло не случиться. В смысле семьи и быта я начал с нуля. Практически при мне только мои бумаги, в остальном я похож на себя 22-летнего, когда из студенческого общежития шагнул в коммунальную 10 кв. м комнату к Нине Сергеевне. Я оставил им хорошую, обставленную 3-комнатную квартиру, сам наскребаю на кооператив. Ни рыцарем, ни героем, ни подлецом, никем другим я себя не считаю… Так. Судьба. Когда-то цыганка нагадала мне по руке одного ребёнка. И не одна она так распоряжалась моей судьбой, я решил поспорить. Поглядим.
В этом году по командировке «Молодой гвардии» был я на Шукшинских чтениях в Сростках, в этом году Василию Макаровичу исполнилось бы 50 лет. Народу на гору собралось тысяч около 15-ти, и я понял, как я плохо живу и мало работаю, потому что мне завидно по-чёрному стало, до отчаяния и слёз. И поехал я в Быстрый Исток, к Ивану, зашёл к Коковихиной, походил босиком по родной моей земле, испрашивая у неё прощения и сил ещё на дорожку. Я решил поспорить со своей судьбой, если так может быть вообще, сыграл в игру странную, выйти бы живым.

Обнимаю тебя, привет семье, твой В. Золотухин.

У Дениса с Ниной я бываю часто, как-то всё тоже странно…

43. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрными чернилами)

21 октября 1979 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Последнее время, особенно прошедшую неделю, часто думал о тебе, о нас с тобой, и в розницу, и оптом, может, оттого, что другим заниматься ничем не мог – мучаюсь спиной, в последний день в Тбилиси хватил меня прострел – радикулит, ишас… чёрт его в душу разберёт, штаны надеть и снять без помощи со стороны не мог… Сейчас вроде полегче, даже утрами хожу Серёжке за молоком… Допрыгался, а может – уж и возрастное…
Гостила у меня Федосеевна почти месяц, кланяться тебе велела, приветы тебе передавала… Сейчас мы с Тамарой одни, Серёжа не плохо ведёт себя, растёт, набирает вес и силу голоса, иногда по ночам даже спать даёт. Он мне в радость. Твои тревоги, опасенья и сомненья насчёт моих будущих дел – они ведь и мои тоже, и мучают, и собирают часто складки на переносице, и в пот холодный по ночам опрокидывают: да, да… Так, ничего не поделаешь… Но я как-то надеюсь, что ни Бог, ни ты меня не оставите и, помолясь, не торопясь, я организую с толком свою новую жизнь, на устройство которой я собираюсь потратить ещё месяца два… то есть: переехать ещё раз, и уже в свою трёхкомнатную – кооперативную – квартиру, есть хороший вариант, только бы не сорвалось… Это время я, конечно, терять даром не собираюсь, чего-то буду делать и в театре, и в кино, и за столом пытаться пошкрябывать, но главное, конечно, сейчас дом, угол рабочий, и здоровье матери, отца и сына.
Но, глядя на нашу жизнь во всех кругах и направлениях, отчаяние, боль и тоска берёт, зверем выть хочется, до того по всем швам трещит и погибает Россия… Что сотворилось с народом – злость, равнодушие, цинизм, лень и пьянство, какая-то агония… а закусывать нечем. Может, у Вас там по-другому, я же чувствую кругом, что наступила знаменитая всеобщая «электрофикация», то есть то самое, когда всем всё «до лампочки»… Руки опускаются, а Китай с Америкой договоры подписывают, а с нами торговать никто не хочет. Может, у меня это от погоды серой, от ветра, и свою трясину душевную хочу чужим ливнем оправдать?
Ну ладно, надо пелёнки погладить, пока сын гуляет, песку для спины погреть, посуду помыть, обед разогреть – во сколько забот.
С Володей мы много говорили в Тбилиси, настроение у него жуткое, привет тебе передаёт, и оба понимаем, что спасение в работе, в отчаянном труде… а для чего?.. А для кого?
Пиши, Степаныч, на театр, это вернее.

Обнимаю, привет семье, твой В. Золотухин.

44. Валерий ЗОЛОТУХИН- Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на открытке 70-х годов, с видом Ленинграда, Исаакиевский собор, архитектор А. Монферран, фото А. Рязанцева)

(После 20 марта 1980 г.)

Дорогой Степаныч!

Посылаю тебе открытку с моим новым, надеюсь, постоянным адресом! Давно не получал от тебя вестей, у меня все живы-здоровы, Серёже завтра будет 7 месяцев… Володя в Париже… Обнимаю.
Привет семье.

В. Золотухин.

45. Валерий ЗОЛОТУХИН –Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрными чернилами)

8 апреля, 1980 г.

Здравствуй, дорогой, Степаныч!

Комсомольский привет от всей моей семьи – твоей многочисленной, я бы так сказал.

Конечно, надо усвоить правило, которое бы сделалось привычкой – отвечать на письма сразу, потому что потом забывается, и уже не знаешь, а что, собственно, какие сведения, подробности тобой сообщены, а такое дело, как перемена семьи, перемена дома, адреса, появление ребёнка и т. д., приходится сообщать не только родне, знакомым, а и инстанциям, допустим.
Я познакомился с Тамарой на съёмках фильма «Единственная» в Ленинграде, она в группе была помощником режиссёра, должность самая последняя – девочка на побегушках, 80 руб. (Я к тому, чтоб тебя не смутила вывеска – помощник режиссёра.) До этого она училась в консерватории по классу скрипки, у неё абсолютный слух, скрипка почти год ездит с нами с квартиры на квартиру, но я ни разу не слышал, как она звучит… Иногда я вижу её вынутой из футляра и ноты… раскрытые… стало быть, без меня ею пользовались… по назначению. Тамара была замужем. Что, очевидно, послужило поводом бросить занятие музыкой. Родила дочку Катю, которой 8 лет, учится в первом классе и живёт пока не с нами, у бабушки, матери отца. Девочка хорошая, скромная, смышлёная, трогательное создание… Когда я понял, что Тамара (жила она в Ленинграде) рожает на улице, написал я слёзное письмо 1-му заместителю председателя Моссовета, записался к нему на приём (а я у него год назад был, хлопотал за сценариста «Бумбараша»), он прочитал и при мне продиктовал резолюцию… в срочном порядке… адрес согласовать… на четверых… 3-комнатную и т. д. Подарил я ему на прощание свою книжку… Кооператив мне попался отличный, за выездом (евреи сейчас освобождают площади больше, чем сдают московские строители). Заплатил я единовременно 5.800, за мебель 2.750, за ремонт 1.000, холодильник «ЗИЛ» - 400 (сотня сверху), вообще, везде всё «сверху», телевизор, кухня, не буду всего перечислять… и при всём том в квартире пусто… она огромная, и расходы ещё впереди… Но я не жалуюсь, и всё это мне перечислять противно, но ты просил подробности, а бытовые подробности это всегда – неприятности. Но так решил. Ушёл с Рогожского с портфелем и палкой и «не жалею, не зову, не плачу»… Деля свою жизнь на раунды в 20 лет каждый, он (Шукшин – кажется, я тебе писал) говорил, что «два раунда я проиграл, третий начинаю выигрывать», ХОЧЕТСЯ О СЕБЕ ДУМАТЬ ТАК ЖЕ.
Юрка приехал насовсем, так я понимаю, и, прости, я не понял, чьи ребятишки-то, его?! А где же мать ихняя, или это другая у него жена?
Надо квартиру хлопотать, так, что ли?!
Как бы то ни было, всем нам приветы и пожелания здоровья и мирного житья.

Обнимаю, твой В. Золотухин.

46. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, ксерокопия письма, написанного авторучкой)

2 августа, 1980 г.

Дорогой мой Степаныч, бедный мой Степаныч!

Не стало нашего Володи, сегодня девятый день, как он отошёл к Богу, тот его примет, я знаю, и он это знал.
Никак невозможно поверить в это, но это факт, я хоронил его своими руками, говорил от театра слова признания.
Народу на Таганской площади и вокруг собралось невидимое количество, говорят: таких похорон Москва не знала со времён смерти Сталина – вот так… Он доказал всему миру, что ОН есть для народа такое, и народ ответил ему любовью. На Ваганьковское кладбище невозможно было проехать. Все «голоса» передают о нём живые передачи, а в наших газетах? Ни слова. И страна не знает, что ушёл один из самых честных и чистых её голосов поэтических.
Он умер 25-го июля, в 4 часа утра, от обширного инфаркта. Умер дома, как бы во сне. В доме в это время дежурил его друг-врач и его друг по театру Валерий Янклович.
Накануне, 24-го днём, я позвонил ему, мне сказали, что «Володя спит». – «Сколько, по-Вашему, он будет спать?..» - «Думаю, весь день…» - Так врач ошибся, Володя, считай, не проснулся… Правительство (так говорят) решило, обещало издать его произведение, выпустить пластинки, одну из улиц новостроек назвать его именем и т. д. В театре мы решили сделать спектакль по его поэзии… и т. д.
25-го прилетела Марина. Она хотела увезти его сердце во Францию, но уговорили и убедили её и упросили не делать этого… Рядом были родители Володи, не отходили от него, и в первую очередь они бы не позволили это сделать…
Около дома днём и ночью была толпа и 20 человек в голубых рубашках на всех площадках и поворотах лестницы. В морг его не возили, родители по подписке отказались от вскрытия, все три дня он лежал дома. Сняли с него посмертную маску, и слепок с левой руки.
Похоронили на Ваганьковском кладбище, место – лучше не придумаешь, недалеко от могилы Есенина.
Дорогой, Степаныч! Ты знаешь про нашу с ним дружбу, когда-то даже мы дали друг другу клятву не сниматься ни в каком кино друг без друга… и старались держать слово… Но Володя быстро пошёл вверх в своём поэтическом творчестве, к солнцу… его влекло его призвание… и что ему эти съёмки…
Мы ещё не в силах осознать, кого мы потеряли, кого потеряла Россия, народ… Он был народным артистом в самом чистом значении этого слова, он стал биографией нашего Времени, и я благодарю судьбу, что мне выпала счастливая доля работать с ним, любить, видеть и знать его живого.
Дорогой Степаныч! Пиши мне, совсем ты меня забыл, домашние мои живы-здоровы, привет твоим.

Обнимаю, твой В. Золотухин

47. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на половинном стандартном листе чёрной пастой)

3 декабря, 1980 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Это правильно, надо сесть и написать хотя бы несколько слов. Я ведь всё собирался много тебе написать и рассказать… А время идёт, информация наваливается, складывается и забывается. Поэтому начну с последнего.
Два дня назад вернулся из Барнаула, куда летал в основном по делам переиздания книжки и заодно дал 23 концерта.
Встречался со своими: Лаптевым, Несмеяновой, Светкой, Клавкой, Люськой Корольковой и пр. Одно скажу – всё это грустно. «К прошлому возврата… нет», а по своим одноклассникам видеть, как ты разрушился, и ничто уж не бередит тебе душу. Да и встречаться не надо, наверное… Сказать друг другу нечего, а смотреть друг на друга страшно. Встречался я и с Г. Палиным, который, как я понял, обиделся на меня за мой рассказ «Клоуны», напечатанный в «Сельской жизни» № 10… может, сам-то и ничего, да люди ему глаза тычут, они опять не понимают разницы между жизнью и литературой. А он ничего…
Без Володи в театре худо. Хотя он и играл-то в общем последнее время одного «Гамлета»… Но дело не в спектаклях – душа ушла. А для себя, во мне с его смертью что-то произошло, он своей смертью меня от чего-то освободил. Я перестал думать о смерти, легко мне стало… Я его так любил, он был для меня моим вторым «Я», что всё как-то стало всё равно, некому стало сказать своё сокровенное… Никто так не улыбнётся на мою удачу, как он, никто не пригреет мою душу, как это мог делать только он своими песнями, своей грустью и тоской.
Вообще, Степаныч, жизнь – серая, может быть, от общей какой-то неразберихи в мире и ужасающего бардака в стране, в умах и пр. Я понимаю, почему деятельные, горячие головы тешили себя порой революциями, войнами, погромами и пр. иногда.
И игра перестала приносить удовольствие, а уж водка – и подавно, забыл, как она пахнет…
Серёжка у меня приболел, простудился, кашляет… лечу его. Денис учится хорошо. Нина замуж не вышла. В Барнауле подходил Ваш сосед Б. Истокский, про твоих ребятишек спрашивал…
Вот и до свиданья.

Привет семье, твой В. Золотухин.

48. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано синей пастой)

31 января, 1981 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Не получается у меня сразу отвечать на твои письма и вопросы. Тем более, что сообщение о том, что Витька Ащеулов и до тебя добрался, привело меня в бешенство дикое… Ведь ему, подлецу, там делать не х… Вот он своими дурацкими вопросами отрывает добрых людей от дела, собирая таким образом своеобразную автобиографию, думая, что он нечто создаст, имея под рукой чужие слова, как документ. Он написал Распутину, выслал ему какие-то дурацкие фотографии, с какими-то ненужными вопросами, разыскал в Чемале мою первую учительницу… Всё это было бы ладно, если бы носило лирический характер, но ведь он убеждает людей, что это нужно для некоего дела. Какого дела? Составить по письмам очевидцев моё жизнеописание?.. Что за хреновина? Он звонит в Москву режиссёрам, предлагает Золотухина в качестве актёра… только ли, видишь, потому, что они снимают фильм по произведениям Шукшина! Ставя в унизительное положение и меня, и в неловкое – тех. Парень он хороший по-человечески, но так что ж из этого.
Моё жизнеописание составят и напишут, если оно в результате всей жизни будет того заслуживать. А чего сейчас суетиться по этому поводу?
Ты меня извини, Степаныч, что я об Витьке так много и подробно, но я хочу, чтоб ты меня в этом пункте понял… Потому что, например, в отношении Володи и его смерти, когда ты писал о том, что я молодец, что откровенно написал, ты меня неправильно понял. У нас с Володей – ни у меня к нему, ни у него ко мне - не было и тени малейшей зависти или чего-то подобного… Наши взаимоотношения были настолько братскими в лучшем понимании, настолько деликатнейшими, что мы никогда не позволяли фамильярности друг с другом настолько, что мы не выпили и стакана водки друг с другом. И когда я говорил, почему его смерть в каком-то смысле облегчила меня, я говорил о том, что если Всевышний не пощадил Высоцкого, то чего уж нам-то, куда как более смертным, страшиться кончины своей, просто надо жить, не суетиться слишком и спокойно знать, что ты умрёшь.
Что касается нашей с тобой первой встречи, то разве я помню?! Тем более, что я об этом писал в «Поводыре», а то, что тобой написано и что дорого тебе, кажется совершеннейшей действительностью.
Дома у меня все живы-здоровы, хотя не совсем, Серёжка кашляет ночами, но, говорят, это у всех маленьких зимой.
Прости, дорогой Степаныч, что я не ответил на твой главный вопрос, попробую что-то вспомнить, а вдруг…

Обнимаю, привет твоим…

Твой В. Золотухин.

49. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано синей пастой, на половинном стандартном листе)

20 июля, 1981 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Привет Валентине Ивановне и всем, кто под боком.
Что касается «Прасковьи»*, то большинства голосов ты не собрал. Вернее – это, конечно, а что до Кобзона, так ты меня тут насмешил. О вкусах, как выяснилось, спорят, а за меня и сам Блантер, он ещё живой. Кино? Те мелочи, что ты имеешь в виду, это ведь всё друзья, я человек тут мягкий. Попросили выручить – пожалуйста, почему и не помочь?.. Хотя я и сам знаю, что этого не надо делать, но мне всё хочется, чтобы это понимали сами мои друзья, что мне нельзя этого делать… но…
День моего рождения – 21 июня, 1941.
1. В какое время я подписывал тебе книжку? Да разве я могу это
помнить? Обычно это происходит тогда, когда я сижу за столом: либо раннее утро – 7-9, либо вечер – 22-0.01.
2. Плёнки сделаю, это я помню, осенью.
Теперь о жизни. Она последние четыре месяца колотит меня густо. Произошли страшные неприятности с племянницей, дочерью Володи в Междуреченске… Мотался туда, он сюда прилетал, до сих пор занимаюсь всякими адвокатурами, судами, следствиями и пр. Помочь ему, кроме меня, некому, писать тебе подробности – гадко, тяжко, дело ещё не закончилось… А в результате на своём «Запорожце» я влетел в «Жигули» 10 июля… И пахнет это мне ремонтом двух машин не меньше 2.000 рубликов… Ну и что делать?! Отпуск, если не окажется в груди трещины, отдам в ярмо…
25 июля – годовщина смерти нашего Володи, после этого идём в отпуск. К 25-му готовим спектакль исключительно по его произведениям, до какой степени нам власти помешают, - не знаю. Пока – просто не хотят смотреть и запрещают репетиции…
Не обижайся, что молчу иногда, я тебя люблю, всегда помню и советов и ругани твоей жду, равно как и плохвалы.

Обнимаю… твой В. Золотухин.
______________________
* «Враги сожгли родную хату…»

50. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано сине-сиреневой пастой)

17 ноября, 1981 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Привет и поклоны Валентине Ивановне, Юрию и всем, кто есть рядом.

Не вылетел в Одессу, там, говорят, снегопад, ну и дыра во времени. Над твоими письмами я ведь хохочу и плачу, иной раз не знаешь, в каком духе и ответить тебе, чтоб полегчало… обоим. Значит, о моих делах. У моих родных (с износилованием племянницы) до сих пор ясности никакой, поменяли следователя и до суда дойдёт ли дело, не понятно мне. Что-то я подозреваю, девка не совсем чиста в этом деле… Но… она поступила в институт в Новокузнецке, металлургический, и это стушевало беду… Но тут другое несчастье, у Тони сестры моей по матери (она там же, в Междуреченске) муж повесился… пил шибко, она из дому ушла ночевать к родне; бил, гонялся пьяный… Утром пришла, а он готов…
А боднул-то я на 5,5 тысяч… за обе машины, ни та, ни другая не застрахованы… свою починил, езжу… Думаю строить дом, в ста км от Москвы, участок есть… далековато, но отступать не хочу, говорят – в конце концов продашь. вернёшь вдвое… Но строю не для того, чтобы продавать. а жить…
Серёжка бегает, болтает, Тамара пока ещё не работает… здорова, крутится по дому… Писал тебе или нет, летали мы все втроём к деду, в Междуреченск… все друг другом остались довольны… особенно Сергей Илларионович Сергеем Валерьевичем.
А в театре у нас положение крайнее. Сделали мы спектакль «Владимир Высоцкий»… А начальство даже и смотреть не идёт, только выговора Любимову да директору влепляет за репетиции и показ (бесплатный для худсовета) не залитованного, не разрешённого Главком спектакля.
А шеф заявил, если этого спектакля не будет, он уйдёт из театра и уедет в Венгрию. Жена у него венгерка, молодая… он в 62 года сына родил, а сейчас ему 64… Мы его поддерживаем, и человек 10 «кирпичей», на ком всё держится, тут же подадут заявление, и Таганка останется в легенде… Пишем все и поодиночке Л. И. Брежневу – спасите наши души. – Знал бы ты, Степаныч, как это всё мерзко, глупо… Они боятся его мёртвого… даже, мёртвого-то, может, даже больше…
А что касается писания, то на время я давно перестал скидывать… Раз у тебя нет времени, значит оно тебе не больно нужно… Каждому своё… у меня, может, таланту и не меньше, чем у кого-то, да характер не тот, один на водку время тратит, а другой на баб, потом на детей, глядь – и жизнь прошла…
Книжку алтайцы сделали добрую, отнеслись они внимательно, кое-что я существенно изменил и добавил, полистай… Вот разгонят театр, вдруг и писать начну больше…
Вот с Денисом беда, совсем не учится, по музыке хорошо, а в общеобразовательной с 2 на 3, авторитетов нет, с учителями вежлив, а делать ничего не делает… Каждый, считай, день с ним беседы веду – ни хрена. Беда. Нинка плачет… А мне что делать? Вот, Серёжа пришёл, забрался на колени, ждёт, когда лист кончится.
Будь здоровым, дорогой Степаныч.

Обнимаю, привет от моих… твой В. Золотухин.

51. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Одессы в Алма-Ату, написано синей пастой, на половинном стандартном листе)

18 ноября, 1981 г. Одесса.

Что касается, Степаныч, использования твоего матерьяла – он своего часа дождётся, когда я маленько опыта поднаберусь в области повествования ОТВЛЕЧЁННОГО, то есть не касающегося непосредственно меня, моей жизни, моих дел и т. д. Отношение меня, как автора, безусловно, будет играть первостепенную роль, иначе это не выйдет всё равно, не получится просто элементарного произведения.
Теперь – надо придумать, сочинить финал героя, чем он кончил, на чём… т. е. к чему по фабуле должно двигаться повествование… Из того, что у меня есть (говорю грубо, пока как сборщик матерьяла), это цепь жизненных разочарований… по письмам. А если трезво глянуть на нашу нынешнюю жизнь – то стоит ли вообще писать без риска не попасть в сумасшедший принудительный дом?! Но это к слову, на то и писатель, чтоб уметь и рыбку съесть, и на нос сесть. Пока для начала и удобности разбил мысленно первую часть повествования на несколько подглавок:
1. В доме деда. – Луйга
(революция, религия, обычаи, сказки и пр.).
2. Отец и мать
(Усть-Пристань, измена, отъезд отца).
3. Мать
(потеря отца, поездка к отцу, писание
картинок, диалоги и наблюдения
в столовой – эпоха, балалайка, фото).
4. Война
(«кооператор», мастер слепой, предуполномоченный,
комсомольский билет – характер героя сформировался –
гармонь).
_______________________________________

Были ли иконы в доме? Были ли верующими кто в семье у вас вообще, что об этом говорилось и где тебя приняли в комсомол? Был ли ты когда-нибудь в Эстонии, и говорил ли дед по-эстонски, и как он попал в Сибирь?
Ты не удивляйся, дорогой Степаныч, этим примитивным вроде вопросам, куда загнётся повествование – никому неизвестно, и проживёт ли герой в повествовании (коль Бог даст тому осуществиться) положительную жизнь или какую другую, не будем загадывать.

Твой В. Золотухин.

52. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано чёрно-синими чернилами, на половинном стандартном листе)

5 января, 1982.

Дорогой Степаныч, здравствуй!

От всей семьи моей – всей семье твоей сердечные, хотя отчасти запоздалые поздравления с Новым годом, пожелания здоровья, счастья возможного и урожая доброго весёлых дней.
Поздравь и ты, дорогой, с запоздалым присвоением мне почётного звания заслуженного артиста РСФСР. Это всё равно приятно, хотя бы из-за того, что этот факт доставил радость людям, хорошо ко мне относящимся.
Думаю, что ты об этом нигде не прочитаешь, Указ напечатан был в газете «Вечерняя Москва». Ну вот.
Я всегда со страхом жду твоей реакции, твоей рецензии на всякие мои поделки, и твоё молчание по поводу переиздания моей книжки меня тревожит.
Иль, быть может, тебя обидел тот примитивный набросок плана, что я накарябал… Так это ж только вехи, от чего к чему двигаться…
В общем, напиши, всё, что думаешь, а там… разберёмся.

Обнимаю, твой навеки, В. Золотухин.

53. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано сиреневой пастой, на половинном стандартном листе)

16 марта, 1982 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Тоже тебе с утра пораньше спешу ответить до подъёма моего крикуна. Ну, по поводу моих обид возможных – это ты, конечно, больше к слову прошёлся, какие у нас могут быть обиды, во всяком случае у меня, что ты?! А вот то, что иногда зашиваюсь, как ты говоришь, это верно, бывает. Я хоть и артист, но человек, и, можешь себе представить, - хозяин в доме… машину разбитую продать надо? Надо. Продал. А купить надо?! А как - не надо, когда у меня за 119 км земля стынет, 6 целых соток, и дом за 3,5 тысячи в штабелях гниёт… А ездить на чём?! А купить у нас разве можно просто?! Нет, брат! Крутись! Блатуй, да с переплатой в 3-4 хуека, это считай, что почти вдвое?! И дом поставить – фундамент, да «протчее»!! Про другое я молчу. Можно, конечно, ничего этого не делать, но когда крутишься, всё есть видимость, что для чего-то живёшь, кому-то останется, кто-то не так будет крутиться, как ТЫ.
С плёнками я разберусь с Володиными, они у меня, главное, есть. Может быть, не такого качества, как у других, но есть. Техник-то я больно хреновый, у меня ведь и магнитофон-то появился только после его смерти, а тот, на котором я тебе как-то поздравление писал, так он выкинут давным-давно. Но главное, что у меня над столом пришпилена памятка – плёнки Степанычу. – Я каждый день на неё гляжу, так что сделаю, куда денусь.
В кино мало что интересного. Снимаюсь на «Мосфильме» в «Детском мире», с Банионисом. В театре затишье. Наш шеф совсем от рук отбился, опять уехал в Европу ставить оперу, театр без хозяина. Спектакль «Высоцкий» не разрешили и репетировать – тоска. Только и осталось писать воспоминания и заниматься домом, землёй и пр. …ей.
Люди из Ташкента, Грузии и других тёплых стран торгуют в Москве круглый год без передыху, так что… а рынок у меня под боком, один из самых богатых и дорогих в Москве… И я, как правило, каждую неделю четвертной туда отношу… Спасибо за предложение, но пока недостатку в сухо- и свежефруктах тут нет, только плати. Ребятишки здоровы, Тамара кланяется, мы с ней нынче в Б. Исток собираемся летом, в основном в Белокуриху…
Пиши, Степаныч, и в очередь и без очереди… Книга пишется…

Обнимаю, привет твоим.

В. Золотухин.

P. S.
«Этюд о беглой гласной» был набран «Литературной Россией» и в последнюю минуту снят цензурой.

54. Валерий ЗОЛОТУХИН- Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на фирменном бланке отеля «CUMULU»)

13 ноября, 1982 г. Суббота

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Что мы делаем, не понимаю?
Кто на кого обижается, сердится или просто разлюбил?! Какая несусветная чепуховина! Может быть, я не то говорю, может быть, кто-то из нас в беде, в больнице, в тюрьме или уже на том свете, а мы сводим счёты, кто кому не дописал или не то написал? Как бы там ни было – всё это выеденного яйца не стоит, по сравнению с нашими отношениями в этой короткой жизни. Серёжа мой пошёл в детский сад милицейского ведомства, куда его устроила Тамара за взятку в 50 рублей, несмотря на все мои театральные ходатайства, а к тому ж я почётный милиционер нашего района, того самого, в котором этот детсад. Тамара устраивается на работу. Денис с горем пополам тащит уже 7-й класс. Я пашу, снимаюсь в каких-то кинах, больших и малых, запорол мотор в новых «Жигулях» и опять езжу общественным транспортом, репетирую в театре Гришку Отрепьева в «Борисе Годунове»… и т. д. Пишу мало, и дела этого не бросаю. И жду хорошего царя. Здоровье – не знаю, какое, потому что к врачу обращаюсь только когда срываю голос. Недавно, с 23 по 15 октября, были в Ташкенте на гастролях, до Алма-Аты не долетели.
Привет твоим домашним.

Обнимаю, твой В. Золотухин.

55. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на нестандартном листе в зеленую линеечку)

4 декабря, 1982 г. 24.00

Дорогой Степаныч, здравствуй!

Здравствуй, мой суровый наставник и друг!
Что касается Шаламова, то я не понял: или ты смеёшься надо мной или издеваешься. Я не могу поверить, чтобы такое никакое письмо тебе нравилось. Ну не нравится тебе моё письмо, но то, что ты мне прислал, – это сочинение способного девятиклассника, у которого в голове Василь Быков с братьями Стругацкими пытаются лыко с мочалом связать. Утешает, что это сочинение 23-летнего человека, а что он умеет, по этому рассказу судить невозможно. Потом вообще, подобное словарно-словесное существование меня не греет, не увлекает, и учиться мне совершенно не хочется. Ты уж меня прости. А драть-то меня стоит (а кого нет?), и я тебе всегда был за то признателен и до гроба буду Бога молить о твоём здравии, это совсем не мешает нам иметь различное мнение об одном и том же предмете. Плёнку пришлю, чтоб мне провалиться за этим столом, и купил уже, на что писать – техника вылетела, забрали в мастерскую на месяц, который, кстати, кажется, протёк. Надо посмотреть.
К твоему приезду этим летом я подготовлюсь, что-нибудь изобрету, чтоб тебе не стыдно было со мной по Москве ездить и называть меня своим учеником.
Эту мысль ты не оставляй, пусть к ней привыкнут все твои домашние, и дела подчисти, чтоб не держали… 25 июля будет 3-я годовщина смерти Володи, гляди, может, подгадаешь, спектакль посмотришь, думаю, разрешат к тому времени, к матушке его Нине Максимовне зайдём и к отцу заглянем. На могилу Шукшина… обязательно, а там недалеко Лемешев и др. Мне часто пишет Коковихина Е. И. Много мужиков в Б. Истоке от водки гибнет, «в войну меньше похоронок получали»…
Что у меня? Всё как у людей. Машину починил, заменили двигатель по гарантии. Купил собаку – пуделя, зачем-то, однако хочется… Пусть живёт, растёт и лает…
А в чём твой Юрка «прыгает мимо»? Мне бы знать хотелось, ведь у меня тоже двое, и скоро «прыгать» начнут. Добрые у тебя ребята, или выше себя прыгнуть норовят?! Людей любят, или, чтоб их любили, а потом они? Вот Толька Лаптев, царство ему небесное, добрый был, а какие болезни и операции вынес, а в Б. Исток посылки, в каждой из которых до 60 кустов плодово-ягодных… семена цветов… И никто не просил его… об этом, а он хочет, чтоб в Б. Истоке было много плодов и цветов. Таковы ли наши дети?
Обнимаю тебя, привет твоим.

В. Золотухин.

56. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Москву, написано на листке из блокнота, чёрными чернилами)

21 марта, 1983 г. 23 часа.

Дорогой Степаныч!

Когда я приеду с концерта, ты будешь спать. А завтра мне к 10-ти на репетицию до 15.00 и т. д. Увидимся коротко утром. А возможно, в ночи порешим главные дела. У меня скопились долги по делам, и я вынужден их раздавать.
Ты уж меня прости, иначе я распорядиться собой не могу, не неволен.
Но… до лучших времён.
Я оставлю все указания моему приятелю Сашке и Тамаре.

Обнимаю, с приездом, твой В. Золотухин.

57. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на открытке 1982 г. с нарисованными цветами, худ. Л. Курьерова)

(29.04.1983 – по штемпелю)

Степаныч, дорогой!

Прости, скоро соберусь, отгрохаю письмо. Опять разбил машину (Сашка разбил). В доме все хворают.
С праздником всех Фоминых, здоровья и весёлых дней.

Валерий,
Тамара, Сергей.

58. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на половинном стандартном листе, чёрными чернилами)

21 июня, 1983 г.

Дорогой Степаныч, здравствуй!

Большого письма не собрался накатать, а дело близится к 25 июля, и надо уговориться окончательно. Мои планы всегда раздрызганы и меняются каждодневно… Однако обстоятельство, что у меня в это время отпуск, должно всё определить точно, и место встречи давай менять не будем. Как уговорились, так и давай делать. А это значит, срочно пиши, не поменял ли ты своих планов, если нет, я вас с Сашей (или всем кланом) буду ждать и в зависимости от этого свою жизнь под это выстраивать. Серёжа мой на детсадовской даче, Денис – в Междуреченске, Тамара при мне. Все как будто живы-здоровы. Обо всём остальном поговорим при встрече, да я думаю, ещё и напишем. У меня сегодня день рождения, но я выпускаю спектакль и отложу застолье (если будет) на неделю. От Тамары тебе привет горячий, от меня всем твоим поклон.

Обнимаю, жду вестей, твой В. Золотухин.

(Дописка на листе для заметок. – Ред.)

А не может быть так?..
То, что я пишу, тебе неинтересно, потому что всё это тебе известно. И оттого кажется плохо.
Но, ради Бога, имей в виду, что я не обольщаюсь насчёт своей прозы и не думаю про себя так, как думает про меня товарищ, приславший мне письмо через журнал «Юность». ВЕРНИ мне его, пожалуйста.

(На дописке, поперёк листа – ещё одна дописка, сделана голубой пастой. – Ред.)

Вот тут ты 100-процентно прав.

59. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на половинном стандартном листе, чёрными чернилами)

1 июля, 1983 г.

Степаныч, дорогой здравствуй!

Значит так. 21 июня, в день моего рождения, я сломал ногу (здоровую), на репетиции, трезвый, глупое падение. Теперь я в гипсе, дома, надолго. Говорят, что это знак, чтоб я маленько остановился в своей судьбе. Быть может, действительно так, быть может, действительно к лучшему. Планы мои – съёмки, концерты, поездки полетели к чёрту, я дома и жду тебя в любой момент.
Если всё путём, числу к 20 июля гипс мне должны снять. Начну ногу потихоньку разрабатывать для дальнейших «подвигов».
Но ты не «боись», я транспортабелен и сейчас бегаю на костылях, перелом, говорят, лёгкий, без смещения и пр.
Машина пока на ходу, за рулём Сашка Адамсон – встретит.
Так что… думай, считай и сообщай…

Жду, обнимаю.
Твой В. Золотухин.

(Дописка на листочке для заметок, сделана голубой пастой. – Ред.)

В Барнауле подходила Валентина Тихоновна, два инфаркта перенесла, фотографию отдала. Посмотри и обратно пришли… Уж очень мне нравится эта фотография… В. Т. совсем седая и задыхается, бедняга…

60. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на листе от блокнота, синей пастой)

9 августа, 1983 г. Больница № 64, палата № 314 – на одного.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

Конечно, то, что произошло с твоим чемоданом, не поддаётся никакому осмыслению. Ездил на следующий день, то бишь 6-го, в Домодедово, но то была суббота, никто ни хрена мне ответить не мог – документы опечатаны, инспекторов по розыску нет, приходите в понедельник или звоните. В понедельник позвонил, представился, рассказал было в двух словах – чёрный чемодан… я держу эту радиограмму в руках… начинаю только разбираться, позвоните вечером…
Но тут начинается моя история не менее печальная… После снятия гипса 5-го вечером… я обнаружил, что стопа и пальцы почему-то не идут вверх… На массаже, 6-го утром, перед тем, как ехать в Домодедово с Геркой, хирург зафиксировал порез малоберцового нерва, чего нельзя было понять в гипсе. Эта штука херовая, восстанавливается в течение года. В общем, со всякими процедурами в больнице я проторчу около месяца, а потом 3-4 месяца амбулаторного лечения.
Вот такие пироги не весёлые.
Через месяц буду ходить с палочкой, пришлёпывая, подволакивая.
В театре полгода по крайней мере я работать не смогу, вернее – не стану в таком виде. Может быть, в кино ещё как-то исхитриться можно будет.
История с чемоданом изгадила мне всю душу, потому что в общем весь план удался, несмотря на Тамарину историю, кстати, она сегодня тоже пошла к врачу, через час должна ко мне прийти. Расстройства у меня особого нет, ничего не изменишь, есть некоторое опухление, как у быка после обуха, вроде и не больно, а с ног валит – почему? Зачем? И кому это нужно?! Но унывать нельзя, иначе …здец! Попробую писать. Тёща увезла Серёжу к себе, Тамара одна, вся забота её теперь в передачах мне еды и в передачах от меня информации миру, и наоборот.

Пиши, жду, твой В. Золотухин.

61. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на листе из блокнота, чёрными чернилами)

12 августа, 1983 г. Пятница, больница № 64, палата – 314.

Степаныч, дорогой, привет!

Только что Тамара принесла твоё письмо, с досадой и тревогой я распечатал его, но, прочитав, надо сказать, что счастлив я был до чрезвычайности, и чуть было не пустился в пляс… и не знаю, кому дать орден, за то, что не тот чемодан дёрнули, и опять вспомнишь Владимира… - «кому сказать спасибо, что живой?!» - Не сетуй, поездка получилась, и очень не плохая, теперь это мне ясно, тем более, что в принципе ты всё довёз, а железки при случае я могу тебе подобрать и найти возможность, как переслать, магазин рядом… пиши, и я сделаю. Тамара тоже со мной рада, что всё-таки главное доехало… она ведь очень переживала, что вот нагрубила – да ещё чемодан…
С врачами она подружилась. Написала заявление, и сегодня вот у неё уже третья процедура… ходит каждый день, не пропуская…
Сообщили мне сегодня из «Юности», что номер подписан, и я в номере.
На вопрос: «А…» - «С малыми потерями», – сказал мне заместитель главного, - поверь мне, я не стал бы лукавить с тобою… всё нормально… Убрали несколько строк… но суть дела не пострадала… это буквально строка… всё нормально… - Какие строки, он, разумеется, не помнит и сказать не может, потому что весь номер уже в типографии, и увижу я теперь, что за строки они изъяли, уже в журнале готовом. И вроде бы можно радоваться, а я мучаюсь, что за строки. Подчас и пишешь-то много вокруг да около, чтобы протиснуть в жизнь эти несколько строк, ибо они составляют яйца литературного организма. И если словит цензор эти яйца, чикнет – а поправить ничего нельзя… «всё нормально, старик, всё в типографии…» - потом и будешь обливаться стыдом.
Я у себя не обнаружил в записной телефон Апёнышевых, если есть, пришли, а то и сам черкни ей – быть может, эти деятели не уничтожают негативы-то?! Может, можно найти концы и отпечатать… А потом ведь – Сашки-то снимали?! Должно быть. Нога моя чуток уже пошла вверх, говорят, есть надежда и прочее. А в остальном «всё хорошо, всё хорошо»…
Директора тут нашего театра обокрали. Через балконную дверь вынесли золото (жена у него век в пищеторговле), два магнитофона и пр. А всего-то – вышла в магазин на час.

Ну, привет всем, обнимаю, твой В. Золотухин.

62. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на нестандартном листе малого формата, чёрными чернилами)

3 октября, 1983 г.

Здравствуй, дорогой Степаныч!

На чём то бишь мы с тобой остановились?
Значит… чемодан мой прилетел всё-таки, ну и слава Богу, и аэропорту отдельное спасибо. Нынче я в Москве. И где меня только черти не носили, как только меня выпустили из больницы. Был я в Хабаровске, в Мурманске, в Пскове, в Великих Луках, в Ленинграде и пр. Везде, где можно, я пел, читал, в общем зарабатывал, как мог. Нога поправляется, хотя в театре я ещё играть не могу, она меня ещё не держит и не слушается. Но… «наш Бог бег», как сказал Маяковский, и я бегу.
Завтра чёрт знает какая трудная съёмка в «Мёртвых душах», должен я расписать огромный рассказ о капитане Копейкине, и чувствую я себя сейчас, как в ночь перед казнью. Боюсь ужасно. Поэтому пишу тебе, чтоб как-то успокоиться и поднабраться мужества и благодарной наглости. Тамара меня радует. Курс лечения она прошла, нервы её утряслись как-то, и 7 октября она с подругой едет в Чехословакию по приглашению. Дней на 20, но они вернутся рано. Пятого жду тёщу. Серёжа переболел скарлатиной, болезнь по-нынешним временам не серьёзная, но карантинная… Завтра снова отправляется в детский сад, интересно, что в этот заход он принесёт оттуда.
В театре дела у нас завернулись серьёзные. Наш главный пока домой не торопится, но с другой стороны ему и отдохнуть (он три года не брал отпуск) и подлечиться – экзема его настигла в этих заграничных странах. Без хозяина в театре полная анархия и смута. Оно и в мире время гадкое. Но не хочется думать… А что самое поганое – мне не хочется играть на сцене, объясняю это пока своим нездоровьем физическим, я не привык к нему, как ни странно… Но если страсть к сцене не вернётся, я и не знаю, что делать, – кино – занятие убогое для артиста, хорошее занятие, но трёхпроцентное. И тем не менее, благослови меня на завтра.
Привет твоим, поклон Тамары.

Обнимаю, твой В. Золотухин.

63. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на листе половинного стандартного формата, чёрными чернилами)

12 февраля, 1984 г. Воскресенье.

Не могу понять, не могу разгадать загадки, почему молчит Фомин? Чем я обидел или оскорбил его? Или он мне такие же вопросы шлёт? Но ведь кто-то должен нарушить молчание, и откуда оно, собственно, произошло? Хуже всего, если случилось какое-то несчастье, и не до Золтухина, во всех остальных случаях только и остаётся плечами пожимать и руками разводить… и гадать на кофейной гуще…
На всякий случай сообщаю, что в доме № 8, к. II, кв. 131 на сегодняшний день относительный порядок и здоровый климат. Семья в своей образцовости дошла до того, что иногда вся от мала до велика – втроём – купается в бассейне, малый с кругом; потом из хлорки все дружно в баню финскую… отец ногу заживил и почти всё играет в театре, со всеми фортелями. Любимов из-за границы возвращаться, кажется, не намерен, и что будет с театром - …й его знает.

За сим остаюсь покорный слуга, ученик и друг В. Золотухин.

P. S.
Или фиксатый все плёнки засветил? Или сбежал с ними в Афганистан?

64. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на листе половинного стандартного формата, чёрными чернилами)

19 марта 1984 г.

Дорогой Степаныч, здравствуй, и всем привет!

Значит, во-первых, сходи на свою 88-ю почту и разберись. Наша почта сделала запрос вашей почте, и те ответили, что в означенный срок, декабря 25-26, Фомин получил 70 руб. и расписался самолично. Ты глянь на роспись, может, она и не твоя вовсе?! Казашьи шутки, а может, запамятовал… К счастью, Тамара квитанцию сберегла, иначе бы они и запрос не стали делать. Или это навродь твоей истории с чемоданом!
Тамара чувствует себя хорошо (тьфу-тьфу-тьфу), Серёжа ходит с нами в бассейн, а оттуда – в детский сад, и каждый по своим заботам. Что касается моего писания, да хрен с ним в конце концов, только мне сдаётся, что ты «Земляков» не дочитал, там ведь не в Шукшине дело, хотя и в нём… а в жизни человека на примере меня, и в этой искренности и вся ценность (если она есть) и есть.
Все твои письма у меня целы и пронумерованы, большая часть ранних перепечатана для удобства в работе, и о ценности этого материала говорить не приходится. ТО БОЛЬШОЕ переплёл, потому что это почти готовая книга, и оригинальность её заключается в том для меня, что это ЕДИНОЕ ПИСЬМО! мы об этом с тобой уж молотили не раз.
О карточках я не забочусь, раз аппарат щёлкал и плёнка была заряжена. Иметь их приятно, но истинную значимость они, как ни странно, имеют уже для других, и я не удивлюсь, если я раньше увижу их в других руках, нежели в своих. Понимаешь меня?
Дело наше развалилось. Любимов остался там, нам назначили другого режиссёра, и как сложится моя театральная судьба в дальнейшем, представить трудно, - дело в том, что на место Любимова пришёл его недруг, и полная противоположность художественных воззрений, и, кажется, из-за поведения Любимова снимается его репертуар с афиши театра на Таганке. И надо начинать новое дело… Или не начинать. Тоже можно.

Будь здоров, дорогой Степаныч, твой В. Золотухин.

А писать я учусь. Но учиться писать это значит – писать, а пишу я мало. Вот в чём моя беда. Даже в письмах мало.

Тамара приветы передаёт и Сашке-большому тоже.

65. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано на половинном стандартном листе, красной пастой)

7 июля, 1984 г. Суббота, город Колымия, Иваново-Франковской области,
г-ца «Прикарпатье»

Дорогой Степаныч!

Что же ты молчишь? Или от меня чего ждёшь? Однако ты обещал не позже, как через недели две-три, вернуть мне «Нерв» и плёнку с «банькой», а их всё нет, а я всё жду. Пишу со съёмок фильма «Лётчик-испытатель», «Ленфильм» снимает, пробуюсь на очень славную роль на «Мосфильме», по повести А. Макарова «Человек с аккордеоном». Тамара с Серёжей по путёвке отдыхали в Мисхоре, в Крыму, Серёжку нельзя было из моря извлечь, загорели, теперь вынуждены из-за меня в холодной Москве зябнуть. Денис сдаёт экзамены в музучилище. Сезон в театре закончился, Любимов не вернулся. Скоро четвёртая годовщина смерти Владимира – не верится времени, кажется, ещё вчера…
Снова учусь играть на аккордеоне. Человек, на которого я пробуюсь, в своё время окончил ГИТИС, отделение оперетты, начал работать в театре, но… Война, тяжёлое ранение, и он стал «выступать» только на свадьбах и выучился на бухгалтера… но театр и музыка до конца дней в нём жили и пели… Хочется сыграть эту роль, но говорят… что староват… Поглядим.
Пиши. Жду.
Привет семье.

Обнимаю, твой В. Золотухин.

66. Валерий ЗОЛОТУХИН – Владимиру ФОМИНУ
(из Москвы в Алма-Ату, написано тёмно-синей пастой)

7 августа, 1984 г.

Дорогой Степаныч, привет!

Знаю, что моё письмо вряд ли тебя застанет дома, но чтоб не откладывать… а то так и останется. значит… посылку я получил, всё дошло в самом наилучшем виде… яблоки просто без одного тёмного пятнышка, ну и плёнки не размагнитились… И ничуть я не беспокоился, что что-то из моего хозяйства в твоём огороде может затеряться… Отпуска никакого у меня нет, на Шукшинские чтения я не попал – много съёмок… а тут дача… картошка… машина… Дениса отправил в Междуреченск к бабке Матрёне Федосеевне, Серёжу отослал в Новомосковск к бабке Марии Александровне… Денис очень неплохо сдал в муз. училище, там же, где учился в школе, поступил на дирижёрское отделение… а я и рад. На будущий год туда Серёжу в подготовительный класс повезу. По местам родным я мечтал нынче проехаться, да задержали дела, да дал бы Бог, чтоб дело вышло, а не так… что можно было бы не делать.
Ужасно стали ноги болеть, просто совсем не поднимают на воздух, а так хочется ещё попрыгать…
25-го июля заехали с Тамарой-Серёжей к В. С. В. на Ваганьковское… цветы оставили, постояли, вспомнили… Народу, однако, с каждым годом всё больше, уж – больше некуда, ан – нет… есть куда. По 3-4 часа люди в очереди, чтоб просто прийти, поклониться, выстаивают… много милиции, и порядок есть, хотя сброду, спекулянтов, шаромыжников – хватает… Но эта короста слизьняковская, к сожалению, около имени скандального поэта закономерна.
Пиши, как съездил, буду ждать твоих путевых заметок.

Привет семье, обнимаю, твой В. Золотухин.

ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ
в журнале Юрия Кувалдина

Валерий Золотухин "Повесть в письмах 1958-2003 гг."