Нина Краснова
ПЕЧАЛЬНАЯ КРАСОТА
1.
Роман Юрия Кувалдина “Философия печали” - это не учебник по философии и не сборник научных трактатов о ней. Это - сложная художественная конструкция, состоящая из двух повестей: “Доцентская ставка” и “Отрицание отрицания”. Обе эти части связывает между собою общее время действия: 60-е - 70-е годы XX века, с экскурсом в 50-е годы; общее место действия (место жительства и место службы главных героев): Москва и институт с кафедрой философии; а также некоторые общие персонажи: сотрудники кафедры и один и тот же заведующий кафедрой марксистско-ленинской философии Евграфов, не главный герой, но фигура вполне символическая, типичный советский начальник, официозная шишка, которая требует подобострастного отношения к себе всех своих подчиненных и больше всего ценит лизоблюдов и стукачей.
И еще обе эти части связывает между собой философия печали, разлитая по всем их страницам. Она же связывает между собой все другие произведения второго тома. Что это за философия? Это философия жизни, которая полна печали - печали о несовершенстве человека и окружающего мира, о моментах и периодах преобладания в нем зла над добром, о воздаянии злом за добро, об одиночестве и одинокости человека среди людей, о его незащищенности от них и от неких инфернальных сил, о невыполнимости многих его мечтаний, о тщетности многих его высоких устремлений, о суете сует и вечном томлении духа, о скоротечности жизни, о неминуемости смерти... о бренности всего сущего...
Главный герой “Доцентской ставки” - Блинов, доцент кафедры философии и научного коммунизма, нестандартный советский преподаватель, в сталинские времена исключенный из партии как “негативный”, но потом, в период “хрущевской оттепели”, восстановленный в ней как “прогрессивный”, а в брежневское время опять числящийся в “негативных” и подозрительных, в 1948 году он работал корректором в одной газете и по вине некоего Волкова был вынужден уволиться оттуда из-за того, что не углядел в готовящемся к печати очередном номере, в первой полосе, грубейшую ошибку, которая чуть было не проскочила в печать: букву “к” на месте “т” в фамилии Сталина и (запрещающийся тогда) перенос фамилии вождя со строки на строку. Полосу эту читал не он, а Волков, который расписался на ней за Блинова. И вот через много лет Волков, которого, значит, мучила совесть, разыскал Блинова с помощью мосгорсправки, пришел к нему домой и попросил его “отпустить” ему старый “грех”: “...а то как же мне умирать - с нечистой совестью?” Блинов великодушно - по-толстовски и по-достоевски - простил Волкова и сказал: я бы всем “все грехи” отпустил бы, “если бы имел силу такую... “Как же бы мы жили тогда, если бы грехи наши нам никто не отпускал?!” Кстати сказать, Клоун в “Пьесе для погибшей студии” Кувалдина тоже отпустил “грех” своей жене (которая изменила ему со своим приятелем) и сказал при этом нечто подобное: “Если бы люди не прощали друг друга, они бы не могли жить на свете, они все поубивали бы друг друга”. Сколько же у людей грехов, что если бы люди не прощали за них друг друга, то давно поубивали бы все друг друга и на земле никого не осталось бы?
А теперь, в 1965 году, по вине другого своего коллеги, Ездакова, Блинов вынужден лишиться в институте своего доцентского места и своей доцентской ставки, потому что на все это претендует Ездаков, который подсиживает Блинова и распространяет по институту слухи о том, что Блинов скрытый антисоветский диверсант, что он цитирует на своих лекциях Сенеку, “ярого реакционера”, “буржуазного” философа, и “воспитателя” Нерона, и что он с симпатией говорит о Керенском... Этого Ездакова Блинов в свое время, в пору студенчества, приютил у себя дома, парня из провинции, и он жил у него несколько лет как член семьи, в хорошей квартире, в хорошей семье, а потом соблазнил его девушку и отхватил себе часть его квартиры, часть площади... Вот и делай людям добро! Блинов от расстройства нервов попадает в больницу, где находит товарищей по несчастью, людей с расшатанными нервами и со сдвинутой психикой. Но Ездаков в отличие от Волкова ни в чем не раскаивается и не просит Блинова простить его и отпустить ему грех.
Главным героем “Отрицания отрицания” является Дубовской, который в первой части был второстепенным персонажем, - мелькал там время от времени на заднем плане, а во второй части вышел на передний план. Дубовской, как и Блинов, тоже преподаватель кафедры философии и научного коммунизма. Он дружит с преподавателем Петровым, своим бывшим учеником, который на двадцать лет моложе его. Они - две противоположности, как в законе отрицание отрицания. Дубовской - пассивный человек. Он два года пишет одну научную работу, и в результате написал всего семь страниц. Он любит сидеть дома и не любит, когда люди, например, ассистенты с кафедры, беспокоят его, звонят ему, приходят к нему в гости (как правило, выпивать), он нашел хорошую “форму защиты от окружающих”, которая срабатывает безупречно, он всем говорит: я “занят” и мне “некогда”. Это позволяет ему “ничем не заниматься в той мере, в какой мы употребляем это слово”, то есть - сидеть дома, в своей коммунальной комнатушке, пить “коньяк (виски, бренди)” маленькими дозами, и смотреть телевизор, например, передачу “В мире животных” (который напоминает мир людей).
Петров - наоборот, очень активный человек. К сорока годам он защитил диссертацию, сделал научную карьеру, стал доктором технических наук, заведующим кафедрой, профессором, выпустил книжку “Сопротивление элементов железобетонных конструкций действию статических и динамических перегрузок” (книга серьезная, но сколько скрытого авторского юмора слышится - между строк - в наукообразном названии этой книги, которое натощак не выговоришь; и большая ли беда в том, что Дубовской не написал и не выпустил такую же книжку или подобную ей?).
Дубовской ходит по Москве пешком, а Петров ездит на машине, по Ярославке, со скоростью 100 км в час, чтобы никуда не опоздать. Дубовской может ходить по Москве и целый день покупать шнурки к своим ботинкам, обойти несколько палаток и магазинов, чтобы купить два шнурка или даже один. А Петров за это время успеет “купить и продать колеса (к машине), позаниматься со школьником, которого готовит в институт, побывать у любовницы, сделать расчеты на ЭВМ для докторской диссертации (своего коллеги) Коновалова, отвезти в НИИ договор о научно-техническом сотрудничестве, посидеть на лекции и сдать собственный курсовой проект...”.
Авторская улыбка присутствует и в портрете Дубовского, этакого советского Обломова, и в портрете Петрова, этакого советского Штольца. Противоположности притягиваются друг к другу и составляют единство противоположностей.
Петров читает горы книг. А Дубовской ничего не читает, даже забыл, когда читал Достоевского.
“Ты мне скажи, почему ты ничего не читаешь?” - спрашивает Петров Дубовского. - “Некогда”, - отвечает тот. - “Ты ведь и Достоевского не читал!.. Как ты можешь преподавать философию, не прочитав Достоевского!” - “Да я и без этого все прекрасно понимаю...”, - говорит Дубовской (фамилия которого не случайно идет от дуба?). Нет, это говорит, пожалуй, не Обломов в чистом виде, а гибрид Обломова с Митрофанушкой, только с таким, который и книг не читает, и жениться ни на ком не хочет и бежит от дамского пола, почти как герой Гоголя, который удрал от невесты через окно.
А Петров читал Достоевского. Ну и что? Он написал такую скучную книгу, которую Достоевский ни за что читать не стал бы.
Зато он хорошо говорит о философии, о ее влиянии на формирование человека, на его духовное развитие:
- ...Философия - это нечто... нечто такое... тайное... сокровенное... чтобы ты один прочитал (это сокровенное, тайное) и удивился... и воскрес духовно... и стал жить по-человечески, а не по-скотски. Потому что “Майн Кампф” - это философия скотов!..
Нина Краснова "Печальная красота"
