На снимке (слева направо): Ирина Роднянская, Рената Гальцева, Юрий Кувалдин на чествовании журнала "НОВЫЙ МИР" в связи с 70-летием со дня основания - февраль 1995 года.
Ирина Бенционовна Роднянская родилась 21 февраля 1935 года в Харькове. Окончила Московский библиотечный институт. Работала в городской библиотеке Новокузнецка (1956-58), в ИНИОНе (1971-76). Долгие годы работает критиком и заведует отделом критики в журнале "НОВЫЙ МИР". Юрий Кувалдин издал книгу Ирины Роднянской "ЛИТЕРАТУРНОЕ СЕМИЛЕТИЕ".
О творчестве Юрия Кувалдина Ирина Роднянская пишет:
"Я давно не читала вещей, где так начисто бы отсутствовала фальшь, где так неподдельны были бы характеры, судьбы, истории семей, так узнаваемы были бы исторические рубежи, так свежа память детства. Это в некотором роде историческая проза, история общества в лицах. Жизнь не замарана и не приукрашена, она такая и есть, и веришь сразу всему, сидению на удаве не меньше, чем потухшему электричеству в подмосковной гостиничке. Даже то, что названия Ваших вещей, с моей точки зрения, случайны и невнятны (роман - не про елку, повесть - не про месть, а про парадоксальное наше “движение сопротивления” с великолепным центральным характером обаятельного авантюриста, бескорневая окраина - вряд ли “беглецы”), даже это в моих глазах свидетельствует в Вашу пользу: из Вас прямо-таки “вываливаются” (простите!) куски чутко схваченной жизни, которая безымянна именно потому, что достоверна, и ни одно имя к ней не пристает. Особенным достижением я считаю повесть “Беглецы”, в которой есть не только правда жизни, но и драматургия, жизни (то есть органический сюжет), а огромные дары, которые... человек получает с рождения и которые потом гибнут (замечательная точность в описании социальной микросреды, но ведь это закон жизни вообще, не правда ли?) - все описано так, что помнить будешь долго. Я обязательно обращу внимание на эту повесть одного новомирского автора, который пишет на тему: “окраина” у Семина и у Лианозовской школы, - а если, даст Бог, возьмусь за статью о возвращении в нашу прозу и поэзию неколебимых художественных аксиом, то напишу об этой вещи и сама".
"Я давно не читала вещей, где так начисто бы отсутствовала фальшь, где так неподдельны были бы характеры, судьбы, истории семей, так узнаваемы были бы исторические рубежи, так свежа память детства. Это в некотором роде историческая проза, история общества в лицах. Жизнь не замарана и не приукрашена, она такая и есть, и веришь сразу всему, сидению на удаве не меньше, чем потухшему электричеству в подмосковной гостиничке. Даже то, что названия Ваших вещей, с моей точки зрения, случайны и невнятны (роман - не про елку, повесть - не про месть, а про парадоксальное наше “движение сопротивления” с великолепным центральным характером обаятельного авантюриста, бескорневая окраина - вряд ли “беглецы”), даже это в моих глазах свидетельствует в Вашу пользу: из Вас прямо-таки “вываливаются” (простите!) куски чутко схваченной жизни, которая безымянна именно потому, что достоверна, и ни одно имя к ней не пристает. Особенным достижением я считаю повесть “Беглецы”, в которой есть не только правда жизни, но и драматургия, жизни (то есть органический сюжет), а огромные дары, которые... человек получает с рождения и которые потом гибнут (замечательная точность в описании социальной микросреды, но ведь это закон жизни вообще, не правда ли?) - все описано так, что помнить будешь долго. Я обязательно обращу внимание на эту повесть одного новомирского автора, который пишет на тему: “окраина” у Семина и у Лианозовской школы, - а если, даст Бог, возьмусь за статью о возвращении в нашу прозу и поэзию неколебимых художественных аксиом, то напишу об этой вещи и сама".
