Маргарита
Прошина
МУХА
рассказ
«Temple
d'Apollon. Au milieu de la statue de la scène d'Apollon. Electra et Orestes
endormi au pied de la statue, ses bras enroulés autour de ses jambes. Autour
d'eux - danser Erin qui dorment debout comme les hérons. Dans les profondeurs
d'une porte de bronze lourd.
Première Erin (étirement). Ah-a! Je dormais tout debout dans la colère, et je rêvais des rêves en colère sans fin. Oh, belle fleur furieux, fleur rouge féroce dans mon cœur! (Promenades autour de Oreste et Electre.) Sommeil. Quel blanc, comment doux! Je lui Rinus sur le ventre, sur sa poitrine, comme un ruisseau sur les cailloux. Je vais patiemment broyer la chair molle, donc je rayé, gratter, donc je les polir à l'os. (Prend quelques pas.) Oh, pure haine matin! Qu'est-ce un grand réveil: ils dorment, leurs corps transpirent, la chaleur rayonne d'eux; Je me réveille, je traîne sur, fort, mon âme est ferme que le cuivre, - je me sens sacré.
Elektra (dans un rêve). Hélas!..»
Ксения Николаевна завела тонкую старушечью руку за голову, поправила повыше подушку, чтобы было удобнее читать.
Какое великое изобретение - подушка!
Взглянет Ксения Николаевна мельком на подушку, и тут же магнитом тянет преклонить голову на неё. Положит голову на подушку - и все проблемы отдаляются в миг! Лекарь Ксении Николаевны, её утешение, её сладкая подушка, её подружка! Только ей без всяких опасений Ксения Николаевна могла доверить своё самое сокровенное. Слёзы горя и радости, сомнения и опасения, отчаяния и надежд впитала в себя подушка. Не счесть, сколько невероятных сновидений навеяла она Ксении Николаевне - тех сновидений, что становятся её воспоминаниями! Только проснулась и читает по-французски!
Послышалось жужжание мухи. Ксения Николаевна прервалась, сняла очки и отложила на тумбочку книгу: Jean-Paul Sartre «Les Mouches».
Вот и с мухой Ксения Николаевна повстречалась.
Да, у Ксении Николаевны значительная часть жизни состояла из постоянных встреч, посещений вечеров, застолий. Так же, как и многие подобные ей люди, она считала, что бесконечные беседы на умные темы означают причастность её к узкому кругу вершителей человеческих судеб. Потребность в живом общении стала необходимостью для неё. Только ушли одни гости, как приходят другие, а за ними третьи, либо она спешит куда-то, проводив гостей.
Её очарование проявлялась во всём, даже в мелочах - приветливой негромкой речи, проникновенном взгляде, умении выглядеть изысканно в простой одежде, скользящей походке. Чаще всего она встречала гостей в длинном странном одеянии, которое одни принимали за изысканный восточный наряд, а другие за причудливый вечерний туалет. Летучая улыбка, легкий жест, рыжеватая короткая прическа. Чётко выраженные скулы на её сухощавом лице, заключали в себе недюжинную энергию, свойственную прирожденным победительницам. В её доме постоянно шумело застолье с салютом шампанского, гулом голосов и взрывами смеха.
Муха затихла где-то в невидимости. Ксения Николаевна надела очки и продолжила чтение:
«Première Erin. Elle gémit. Bientôt vous tremblez de nos morsures, crié de nos caresses. Je vais vous prendre, le mâle prend la femelle, pour vous - de me donner en mariage, et de connaître la gravité de mon amour. Vous êtes belle, Electra, plus jolie que moi; mais vous allez voir de mes baisers vieillissent rapidement, et une demi-année a passé - je te plie comme une vieille femme, et elle va rester jeune. (Se penche sur eux.) Une excellente production, périssables et appétissante: les regarder, sentir leur parfum, et de la colère de couper le souffle. Je me sens comme l'aube de la haine. Oh joie! I - griffes et des dents, le feu dans ses veines. Oh joie! les inondations de la haine et étouffe-moi, il est comme le lait remplit mon sein. Réveillez-vous, ma sœur, réveillez-vous: il est le matin.
Deuxième Erin. Je rêvais que je mords.
Première Erin. Soyez patients: ils sont maintenant sous la protection de Dieu, mais bientôt la faim et de la soif à coups de pied hors de l'abri. Ensuite, vous vopeshsya dans leurs dents.
Troisième Erin. Ah-a! Je veux gratter...»
Муха опять зажужжала, и стала отчётливо видна в солнечном свете, наполняющем спальню, и свет этот был напитан золотой пылью.
- Ладно… Потом продолжу чтение… Я это читала не раз… - пробормотала Ксения Николаевна, отложила книгу, сняла очки и встала.
Яркий луч бил в большое зеркало и от него бежал по старому паркету через всю комнату по диагонали. Ксения Николаевна в задумчивости подошла к зеркалу, увидела себя с золотым сияющим нимбом, и сразу стала неповторимой, изящной, и даже «эринистой», - вдруг вылетел у неё странный эпитет, но она с ним не согласилась. Какая же она фурия?!
Незнакомая старуха кривит синие тонкие губы, пытаясь беззубым ртом изобразить улыбку, заслоняя собой милое отражение.
- Простите, не могли бы вы отойти в сторонку? - обратилась Ксенечка к старухе, но та, что-то прошамкав, только махнула рукой.
Отчаявшись избавиться от старухи в зеркале, Ксения Николаевна поправила ночную рубашку и хотела направиться в кухню, но ноги не слушались, словно застыли.
Она стояла в растерянности посреди комнаты, не переставая что-то бубнить, едва слышно и с некоторым раздражением. В последнее время она так почти всегда бормотала, с обидой в голосе, словно весь свет ополчился на неё.
- Носки опять забыла надеть, - прошептала Ксения Николаевна. - Да, что это, в самом деле, с тобой, Ксенечка, ты стала такая рассеянная!
Она бегло скользнула взглядом по фотографиям на стене, многочисленным безделушкам и флаконам на комоде, но никак не могла вспомнить, что собралась сделать.
На полках, в шкафах и разных неожиданных местах расположились разные шкатулки, статуэтки, вазы и вазочки. С каждой фигуркой, шкатулкой, вазочкой, живущей в доме Ксении Николаевны, непременно связан какой-то памятный, дорогой для неё момент жизни. В течении долгой жизни, просыпаясь по утрам или возвращаясь домой, Ксения Николаевна с нежностью окидывала взглядом своих дорогих друзей, и мысленно окуналась в мир света, любви и тепла, который защищал её в любых жизненных испытаниях. Таким образом, в доме Ксении Николаевны нет безделушек, потому что с нею вместе живут бесценные друзья: фигурки, скульптурки, шкатулки и шкатулочки...
- Шкаф открыт!? - удивленно произнесла она, направляясь закрыть дверцу, но наступила на что-то мягкое, с трудом наклонилась, подняла вязаные носки, прошла к дивану, села, осмотрела твои тощие с бурыми венами ноги, надела носки и опять прилегла, сомкнув веки.
И тут же увидела готические своды, взлетающие к небу, высокие из красного кирпича стены со стрельчатыми окнами, острые шпили, дождливый осенний переулок. Высоченная тяжёлая дверь с большим трудом поддаётся Ксении Николаевне. Она входит с замиранием сердца в пустынный величественный собор. Видит алтарь, где хранятся Святые Дары, боковые приделы, многочисленные ряды деревянных скамеек для верующих. Они снабжены удобными подставками для ног и крючками для сумок, зонтов. Во всём строгом убранстве незримо присутствует уважительное отношение к человеку, созданному по образу и подобию. Ксения Николаевна осторожно смачивает пальцы в сосуде со святой водой, проходит вперёд, слышит, как под сводами отражаются стуки о мраморные плиты пола её каблучков, и с волнением склоняет голову пред образом чудесной дарохранительницы. Робко осматривает зал - высокие своды, лепнину, причудливые светильники, красочные витражи, создающие особенное загадочное освещение. Зал полон воздуха! Дух захватывает от высоты и простора. Всё здесь вызывает в Ксении Николаевне чувства собственного достоинства и восхищения перед мировой культурой. Она садится под магические вздохи органа. Ксения Николаевна поднимает голову к серебристым трубам. Она одна в соборе, но явственно улавливает космические ноты, в некотором страхе поворачивает голову в сторону алтаря, и отчетливо видит, как навстречу ей идёт Марсель…
Она вскрикнула:
- Марсель!
И поднялась...
На кухне привычным жестом включила чайник, открыла дверцу шкафчика, чтобы взять пакетик кофе, но в этот момент раздаётся щелчок чайника. Ксения Николаевна, вздрогнув, обернулась, догадалась, что он пуст. Она открыла кран, чтобы наполнить чайник, но вода не шла, по-видимому, отключили. Услышав громкий звук, похожий на стук двери, она вскрикнула с мольбой в голосе:
- Марсель! Не уходи! Мне страшно! Ты не вернёшься?!
Ксения Николаевна рванулась в переднюю, но тут жужжание остановило её. Она прошла в комнату.
Муха села на тарелку. Ксения Николаевна не могла отвести взгляда от этой гостьи. В её глазах на мгновение вспыхнула странноватая искорка, и Ксения Николаевна пристально уставилась на гостью. Едва заметная нервная дрожь догадки на секунду сотрясла старческое тело.
- Эриния! - недовольно воскликнула она. - Ты постоянно будешь меня терзать?
Неотрывный взгляд, обращенный на муху, внушал гостье безотчетную тревогу.
- Я не Эриния! Я - муха!
- Муха и есть Эриния, - смягчаясь, пояснила Ксения Николаевна.
- Нет… Я просто муха!
- Ладно… Вижу, что ты Сартра не читала…
- Да всё некогда читать, - сказала муха.
- Ты откуда прилетела? - спросила Ксения Николаевна.
- О, дорогая Ксения Николаевна, я давно мечтала побывать у вас! - с чувством произнесла муха и пошевелила зеленоватыми крылышками.
- Зачем?
- Вы очень привлекательны, гостеприимны и всегда рады гостям. Что могло так расстроить вас? - вкрадчиво жужжа, спросила муха.
- Я в отчаянии! - внезапно воскликнула старуха, голосом чужим и придавленным, словно за неё говорил кто-то другой.
- Почему?! - сжавшись от страха, спросила муха.
- Марсель… Мой любимый, Марсель, которого я считала погибшим, - продолжала старуха монотонным, дрожащим речитативом, - сегодня вернулся, такой же прекрасный и страстный, как и прежде.
- Кто он такой?
- Мой возлюбленный...
- Откуда он в Москве? - для уточнения спросила муха.
- Мой Марсель, военный лётчик в эскадрилье «Нормандия-Неман».
- Надо же! - воскликнула муха.
Ксения Николаевна смахнула слезу.
Муха помахала крылышками, выражая своё сочувствие.
Старуха несколько секунд помолчала, потом, подняв костлявую руку, продолжила в той же придавленной тональности, но на этот раз с исступленной нежностью:
- Марсель!.. Мы с ним так… похожи!.. Я его вылитая копия!.. Благоухая французскими духами, на высоких каблуках мне, казалось, что легко и изящно мы пройдём по дороге своей судьбы. Оба высокие, худые, с узкими лицами и носами с горбинкой. Наша любовь развивалась так стремительно, всего несколько холодных месяцев зимы, но столько ласки и страсти я никогда больше не испытывала. В начале сорок третьего года он был отправлен во Францию.
- На родину?
- Да… - Ксения Николаевна отвела взгляд на окно.
- У меня там тоже родственницы - мухи - живут…
Ксения Николаевна едва слышно всхлипнула и сказала:
- Он писал мне письма, полные любви и нежности, а потом писем не стало.
Она плотно сжала губы, продолжая неотрывно смотреть на окно.
- Он погиб?
- Да… - при этих словах Ксения Николаевна оторвала взгляд от окна и, повернувшись иссохшим, морщинистым лицом к Эринии, скорбно добавила: - Друзья его сообщили мне…
- Это жи-и-изнь! - протяжно вздохнула муха и утерла глаза зелёными крылышками.
Жизнь… Чувствовать время и жить с ним в ладу совсем не одно и то же. Время для Ксении Николаевны - субстанция непостижимая, оно движется само по себе, и никак она не может с ним совпасть. Ожидание свидания, важной встречи для Ксении Николаевны были такими долгими! Стрелки часов, когда она смотрела на них, просто замирали на месте, секунда казалась бесконечной. Если же Ксения Николаевна увлеченно занималась чем-либо, то не замечала, как пролетел день. С нею это частенько происходило, проснулась, уткнулась в книгу, поднимает голову и видит, что день в разгаре. А она его даже не заметила. И наоборот, если в четверг, к примеру, у неё намечено было волнующее событие, а сегодня - среда, то уж точно время будет тянуться медленно, медленно. А если Ксения Николаевна отвлечётся и перестанет думать о том, когда же наступит этот четверг, то он наступит просто мгновенно. Причём, это относится к настоящему и будущему времени, как она заметила. Оно имеет особенность двигаться, в её понимании, рывками. Да, когда она не думала о времени, то оно пролетало птицей. Каждый год первого января Ксения Николаевна смотрела на пухлый отрывной календарь, без которого она никак обойтись не могла, и думала о том, как же быстро промелькнул год предыдущий, и до чего же далеко очередная встреча Нового года, сколько она всего успеет сделать в течение года. Это уже просто становится смешно - бесконечное повторение из года в год. Оглядываясь назад, Ксения Николаевна понимала, что большая часть жизни уже прожита ею, но не могла это принять, потому что не понимала, куда же исчезла её жизнь!? Ксения Николаевна не успела оглянуться, а минуло пять, двадцать, сорок, семьдесят… лет. Бег времени ускорялся с каждым годом… Куда оно спешило, зачем!?
Ксения Николаевна спохватилась, что сидит перед мухой в одной ночной рубашке, взяла со спинки кресла синий с серебряной нитью халат, поспешно накинула его и вновь заговорила:
- А этой ночью… мой долговязый, мой бесконечно милый возлюбленный француз, всё с той же стрижкой «ёжиком», вернулся!
- Не может быть!
- Может… Он ласкал меня, клялся в вечной любви и верности... - Ксения захлебнулась глубоким всхлипом. Боль в груди. Всё кончено. Навсегда! Слово-то какое страшное - «навсегда». - Он так ласкал меня, - продолжала Ксения Николаевна, - шептал, что мы теперь будем вместе…
Она сделала паузу.
- Вместе, - повторила муха, неподвижно глядя на неё.
- Я хотела приготовить ему завтрак, пока он спит, мой Марсель… Но он ушёл… Он больше не вернётся! Моя любовь! Я не могу жить без него!
- Без него, - повторила муха, в знак согласия кивая и внимая каждому слову безутешной Ксении Николаевны. После непродолжительного молчания, Ксения Николаевна сказала:
- Простите… Я совершенно не уделяю внимание вам, моей гостье… Вам чай или кофе?
- Я предпочитаю кофе, - сказала муха.
Ксения Николаевна нисколько не удивилась тому, что муха выросла до человеческих размеров.
- Кофе у меня отменный, из чайного магазина Перлова, что на Мясницкой. Меня когда-то совсем маленькой туда папа привёл, я всё повторяла: «Как тут вкусно и красиво!» - и не хотела уходить. Папе пришлось мне купить конфет в самых ярких фантиках, чтобы увести оттуда. Да, мы только там берём всё к чаю.
- Это я знаю, - сказала муха, - я там летала… Там всегда кофе свежий и ароматный. Но больше всего я люблю кондитерский отдел…
Ксения Николаевна достала синие с золотым ободком кофейные чашечки, такие же тарелки и сливочник, поставила блюдце с вишнёвым вареньем, затем подала яйца в белых фарфоровых рюмках для яиц, положила на тарелку сушки с маком, добавила пастилу и мармелад и только после этих приготовлений сварила кофе, села, продолжая изливать мухе, которая оказалась благодарной слушательницей, свою душу:
- Гибель Марселя… Это совершенно выбило меня из колеи… Я лишилась сна, утратила интерес к жизни. Ведь до него я уже пережила одну утрату - под Москвой в ополчении погиб мой первый возлюбленный, моя первая любовь, известный поэт Николай Селезнев-Сорокин.
- Первый раз слышу! - удивилась муха.
- Как же! У него такое чудесное танго «В Сокольниках», на музыку Петра Черноусова!
Ксения Николаевна бросилась к проигрывателю и поставила пластинку. Сквозь шипение загудели саксофоны и послышался ласкающий тенор Семёна Тищенко:
Première Erin (étirement). Ah-a! Je dormais tout debout dans la colère, et je rêvais des rêves en colère sans fin. Oh, belle fleur furieux, fleur rouge féroce dans mon cœur! (Promenades autour de Oreste et Electre.) Sommeil. Quel blanc, comment doux! Je lui Rinus sur le ventre, sur sa poitrine, comme un ruisseau sur les cailloux. Je vais patiemment broyer la chair molle, donc je rayé, gratter, donc je les polir à l'os. (Prend quelques pas.) Oh, pure haine matin! Qu'est-ce un grand réveil: ils dorment, leurs corps transpirent, la chaleur rayonne d'eux; Je me réveille, je traîne sur, fort, mon âme est ferme que le cuivre, - je me sens sacré.
Elektra (dans un rêve). Hélas!..»
Ксения Николаевна завела тонкую старушечью руку за голову, поправила повыше подушку, чтобы было удобнее читать.
Какое великое изобретение - подушка!
Взглянет Ксения Николаевна мельком на подушку, и тут же магнитом тянет преклонить голову на неё. Положит голову на подушку - и все проблемы отдаляются в миг! Лекарь Ксении Николаевны, её утешение, её сладкая подушка, её подружка! Только ей без всяких опасений Ксения Николаевна могла доверить своё самое сокровенное. Слёзы горя и радости, сомнения и опасения, отчаяния и надежд впитала в себя подушка. Не счесть, сколько невероятных сновидений навеяла она Ксении Николаевне - тех сновидений, что становятся её воспоминаниями! Только проснулась и читает по-французски!
Послышалось жужжание мухи. Ксения Николаевна прервалась, сняла очки и отложила на тумбочку книгу: Jean-Paul Sartre «Les Mouches».
Вот и с мухой Ксения Николаевна повстречалась.
Да, у Ксении Николаевны значительная часть жизни состояла из постоянных встреч, посещений вечеров, застолий. Так же, как и многие подобные ей люди, она считала, что бесконечные беседы на умные темы означают причастность её к узкому кругу вершителей человеческих судеб. Потребность в живом общении стала необходимостью для неё. Только ушли одни гости, как приходят другие, а за ними третьи, либо она спешит куда-то, проводив гостей.
Её очарование проявлялась во всём, даже в мелочах - приветливой негромкой речи, проникновенном взгляде, умении выглядеть изысканно в простой одежде, скользящей походке. Чаще всего она встречала гостей в длинном странном одеянии, которое одни принимали за изысканный восточный наряд, а другие за причудливый вечерний туалет. Летучая улыбка, легкий жест, рыжеватая короткая прическа. Чётко выраженные скулы на её сухощавом лице, заключали в себе недюжинную энергию, свойственную прирожденным победительницам. В её доме постоянно шумело застолье с салютом шампанского, гулом голосов и взрывами смеха.
Муха затихла где-то в невидимости. Ксения Николаевна надела очки и продолжила чтение:
«Première Erin. Elle gémit. Bientôt vous tremblez de nos morsures, crié de nos caresses. Je vais vous prendre, le mâle prend la femelle, pour vous - de me donner en mariage, et de connaître la gravité de mon amour. Vous êtes belle, Electra, plus jolie que moi; mais vous allez voir de mes baisers vieillissent rapidement, et une demi-année a passé - je te plie comme une vieille femme, et elle va rester jeune. (Se penche sur eux.) Une excellente production, périssables et appétissante: les regarder, sentir leur parfum, et de la colère de couper le souffle. Je me sens comme l'aube de la haine. Oh joie! I - griffes et des dents, le feu dans ses veines. Oh joie! les inondations de la haine et étouffe-moi, il est comme le lait remplit mon sein. Réveillez-vous, ma sœur, réveillez-vous: il est le matin.
Deuxième Erin. Je rêvais que je mords.
Première Erin. Soyez patients: ils sont maintenant sous la protection de Dieu, mais bientôt la faim et de la soif à coups de pied hors de l'abri. Ensuite, vous vopeshsya dans leurs dents.
Troisième Erin. Ah-a! Je veux gratter...»
Муха опять зажужжала, и стала отчётливо видна в солнечном свете, наполняющем спальню, и свет этот был напитан золотой пылью.
- Ладно… Потом продолжу чтение… Я это читала не раз… - пробормотала Ксения Николаевна, отложила книгу, сняла очки и встала.
Яркий луч бил в большое зеркало и от него бежал по старому паркету через всю комнату по диагонали. Ксения Николаевна в задумчивости подошла к зеркалу, увидела себя с золотым сияющим нимбом, и сразу стала неповторимой, изящной, и даже «эринистой», - вдруг вылетел у неё странный эпитет, но она с ним не согласилась. Какая же она фурия?!
Незнакомая старуха кривит синие тонкие губы, пытаясь беззубым ртом изобразить улыбку, заслоняя собой милое отражение.
- Простите, не могли бы вы отойти в сторонку? - обратилась Ксенечка к старухе, но та, что-то прошамкав, только махнула рукой.
Отчаявшись избавиться от старухи в зеркале, Ксения Николаевна поправила ночную рубашку и хотела направиться в кухню, но ноги не слушались, словно застыли.
Она стояла в растерянности посреди комнаты, не переставая что-то бубнить, едва слышно и с некоторым раздражением. В последнее время она так почти всегда бормотала, с обидой в голосе, словно весь свет ополчился на неё.
- Носки опять забыла надеть, - прошептала Ксения Николаевна. - Да, что это, в самом деле, с тобой, Ксенечка, ты стала такая рассеянная!
Она бегло скользнула взглядом по фотографиям на стене, многочисленным безделушкам и флаконам на комоде, но никак не могла вспомнить, что собралась сделать.
На полках, в шкафах и разных неожиданных местах расположились разные шкатулки, статуэтки, вазы и вазочки. С каждой фигуркой, шкатулкой, вазочкой, живущей в доме Ксении Николаевны, непременно связан какой-то памятный, дорогой для неё момент жизни. В течении долгой жизни, просыпаясь по утрам или возвращаясь домой, Ксения Николаевна с нежностью окидывала взглядом своих дорогих друзей, и мысленно окуналась в мир света, любви и тепла, который защищал её в любых жизненных испытаниях. Таким образом, в доме Ксении Николаевны нет безделушек, потому что с нею вместе живут бесценные друзья: фигурки, скульптурки, шкатулки и шкатулочки...
- Шкаф открыт!? - удивленно произнесла она, направляясь закрыть дверцу, но наступила на что-то мягкое, с трудом наклонилась, подняла вязаные носки, прошла к дивану, села, осмотрела твои тощие с бурыми венами ноги, надела носки и опять прилегла, сомкнув веки.
И тут же увидела готические своды, взлетающие к небу, высокие из красного кирпича стены со стрельчатыми окнами, острые шпили, дождливый осенний переулок. Высоченная тяжёлая дверь с большим трудом поддаётся Ксении Николаевне. Она входит с замиранием сердца в пустынный величественный собор. Видит алтарь, где хранятся Святые Дары, боковые приделы, многочисленные ряды деревянных скамеек для верующих. Они снабжены удобными подставками для ног и крючками для сумок, зонтов. Во всём строгом убранстве незримо присутствует уважительное отношение к человеку, созданному по образу и подобию. Ксения Николаевна осторожно смачивает пальцы в сосуде со святой водой, проходит вперёд, слышит, как под сводами отражаются стуки о мраморные плиты пола её каблучков, и с волнением склоняет голову пред образом чудесной дарохранительницы. Робко осматривает зал - высокие своды, лепнину, причудливые светильники, красочные витражи, создающие особенное загадочное освещение. Зал полон воздуха! Дух захватывает от высоты и простора. Всё здесь вызывает в Ксении Николаевне чувства собственного достоинства и восхищения перед мировой культурой. Она садится под магические вздохи органа. Ксения Николаевна поднимает голову к серебристым трубам. Она одна в соборе, но явственно улавливает космические ноты, в некотором страхе поворачивает голову в сторону алтаря, и отчетливо видит, как навстречу ей идёт Марсель…
Она вскрикнула:
- Марсель!
И поднялась...
На кухне привычным жестом включила чайник, открыла дверцу шкафчика, чтобы взять пакетик кофе, но в этот момент раздаётся щелчок чайника. Ксения Николаевна, вздрогнув, обернулась, догадалась, что он пуст. Она открыла кран, чтобы наполнить чайник, но вода не шла, по-видимому, отключили. Услышав громкий звук, похожий на стук двери, она вскрикнула с мольбой в голосе:
- Марсель! Не уходи! Мне страшно! Ты не вернёшься?!
Ксения Николаевна рванулась в переднюю, но тут жужжание остановило её. Она прошла в комнату.
Муха села на тарелку. Ксения Николаевна не могла отвести взгляда от этой гостьи. В её глазах на мгновение вспыхнула странноватая искорка, и Ксения Николаевна пристально уставилась на гостью. Едва заметная нервная дрожь догадки на секунду сотрясла старческое тело.
- Эриния! - недовольно воскликнула она. - Ты постоянно будешь меня терзать?
Неотрывный взгляд, обращенный на муху, внушал гостье безотчетную тревогу.
- Я не Эриния! Я - муха!
- Муха и есть Эриния, - смягчаясь, пояснила Ксения Николаевна.
- Нет… Я просто муха!
- Ладно… Вижу, что ты Сартра не читала…
- Да всё некогда читать, - сказала муха.
- Ты откуда прилетела? - спросила Ксения Николаевна.
- О, дорогая Ксения Николаевна, я давно мечтала побывать у вас! - с чувством произнесла муха и пошевелила зеленоватыми крылышками.
- Зачем?
- Вы очень привлекательны, гостеприимны и всегда рады гостям. Что могло так расстроить вас? - вкрадчиво жужжа, спросила муха.
- Я в отчаянии! - внезапно воскликнула старуха, голосом чужим и придавленным, словно за неё говорил кто-то другой.
- Почему?! - сжавшись от страха, спросила муха.
- Марсель… Мой любимый, Марсель, которого я считала погибшим, - продолжала старуха монотонным, дрожащим речитативом, - сегодня вернулся, такой же прекрасный и страстный, как и прежде.
- Кто он такой?
- Мой возлюбленный...
- Откуда он в Москве? - для уточнения спросила муха.
- Мой Марсель, военный лётчик в эскадрилье «Нормандия-Неман».
- Надо же! - воскликнула муха.
Ксения Николаевна смахнула слезу.
Муха помахала крылышками, выражая своё сочувствие.
Старуха несколько секунд помолчала, потом, подняв костлявую руку, продолжила в той же придавленной тональности, но на этот раз с исступленной нежностью:
- Марсель!.. Мы с ним так… похожи!.. Я его вылитая копия!.. Благоухая французскими духами, на высоких каблуках мне, казалось, что легко и изящно мы пройдём по дороге своей судьбы. Оба высокие, худые, с узкими лицами и носами с горбинкой. Наша любовь развивалась так стремительно, всего несколько холодных месяцев зимы, но столько ласки и страсти я никогда больше не испытывала. В начале сорок третьего года он был отправлен во Францию.
- На родину?
- Да… - Ксения Николаевна отвела взгляд на окно.
- У меня там тоже родственницы - мухи - живут…
Ксения Николаевна едва слышно всхлипнула и сказала:
- Он писал мне письма, полные любви и нежности, а потом писем не стало.
Она плотно сжала губы, продолжая неотрывно смотреть на окно.
- Он погиб?
- Да… - при этих словах Ксения Николаевна оторвала взгляд от окна и, повернувшись иссохшим, морщинистым лицом к Эринии, скорбно добавила: - Друзья его сообщили мне…
- Это жи-и-изнь! - протяжно вздохнула муха и утерла глаза зелёными крылышками.
Жизнь… Чувствовать время и жить с ним в ладу совсем не одно и то же. Время для Ксении Николаевны - субстанция непостижимая, оно движется само по себе, и никак она не может с ним совпасть. Ожидание свидания, важной встречи для Ксении Николаевны были такими долгими! Стрелки часов, когда она смотрела на них, просто замирали на месте, секунда казалась бесконечной. Если же Ксения Николаевна увлеченно занималась чем-либо, то не замечала, как пролетел день. С нею это частенько происходило, проснулась, уткнулась в книгу, поднимает голову и видит, что день в разгаре. А она его даже не заметила. И наоборот, если в четверг, к примеру, у неё намечено было волнующее событие, а сегодня - среда, то уж точно время будет тянуться медленно, медленно. А если Ксения Николаевна отвлечётся и перестанет думать о том, когда же наступит этот четверг, то он наступит просто мгновенно. Причём, это относится к настоящему и будущему времени, как она заметила. Оно имеет особенность двигаться, в её понимании, рывками. Да, когда она не думала о времени, то оно пролетало птицей. Каждый год первого января Ксения Николаевна смотрела на пухлый отрывной календарь, без которого она никак обойтись не могла, и думала о том, как же быстро промелькнул год предыдущий, и до чего же далеко очередная встреча Нового года, сколько она всего успеет сделать в течение года. Это уже просто становится смешно - бесконечное повторение из года в год. Оглядываясь назад, Ксения Николаевна понимала, что большая часть жизни уже прожита ею, но не могла это принять, потому что не понимала, куда же исчезла её жизнь!? Ксения Николаевна не успела оглянуться, а минуло пять, двадцать, сорок, семьдесят… лет. Бег времени ускорялся с каждым годом… Куда оно спешило, зачем!?
Ксения Николаевна спохватилась, что сидит перед мухой в одной ночной рубашке, взяла со спинки кресла синий с серебряной нитью халат, поспешно накинула его и вновь заговорила:
- А этой ночью… мой долговязый, мой бесконечно милый возлюбленный француз, всё с той же стрижкой «ёжиком», вернулся!
- Не может быть!
- Может… Он ласкал меня, клялся в вечной любви и верности... - Ксения захлебнулась глубоким всхлипом. Боль в груди. Всё кончено. Навсегда! Слово-то какое страшное - «навсегда». - Он так ласкал меня, - продолжала Ксения Николаевна, - шептал, что мы теперь будем вместе…
Она сделала паузу.
- Вместе, - повторила муха, неподвижно глядя на неё.
- Я хотела приготовить ему завтрак, пока он спит, мой Марсель… Но он ушёл… Он больше не вернётся! Моя любовь! Я не могу жить без него!
- Без него, - повторила муха, в знак согласия кивая и внимая каждому слову безутешной Ксении Николаевны. После непродолжительного молчания, Ксения Николаевна сказала:
- Простите… Я совершенно не уделяю внимание вам, моей гостье… Вам чай или кофе?
- Я предпочитаю кофе, - сказала муха.
Ксения Николаевна нисколько не удивилась тому, что муха выросла до человеческих размеров.
- Кофе у меня отменный, из чайного магазина Перлова, что на Мясницкой. Меня когда-то совсем маленькой туда папа привёл, я всё повторяла: «Как тут вкусно и красиво!» - и не хотела уходить. Папе пришлось мне купить конфет в самых ярких фантиках, чтобы увести оттуда. Да, мы только там берём всё к чаю.
- Это я знаю, - сказала муха, - я там летала… Там всегда кофе свежий и ароматный. Но больше всего я люблю кондитерский отдел…
Ксения Николаевна достала синие с золотым ободком кофейные чашечки, такие же тарелки и сливочник, поставила блюдце с вишнёвым вареньем, затем подала яйца в белых фарфоровых рюмках для яиц, положила на тарелку сушки с маком, добавила пастилу и мармелад и только после этих приготовлений сварила кофе, села, продолжая изливать мухе, которая оказалась благодарной слушательницей, свою душу:
- Гибель Марселя… Это совершенно выбило меня из колеи… Я лишилась сна, утратила интерес к жизни. Ведь до него я уже пережила одну утрату - под Москвой в ополчении погиб мой первый возлюбленный, моя первая любовь, известный поэт Николай Селезнев-Сорокин.
- Первый раз слышу! - удивилась муха.
- Как же! У него такое чудесное танго «В Сокольниках», на музыку Петра Черноусова!
Ксения Николаевна бросилась к проигрывателю и поставила пластинку. Сквозь шипение загудели саксофоны и послышался ласкающий тенор Семёна Тищенко:
В
Сокольниках янтарная листва
Склонилась над твоею головою.
Без устали танцуешь до утра -
Беспамятно влюблённой нет покоя…
Склонилась над твоею головою.
Без устали танцуешь до утра -
Беспамятно влюблённой нет покоя…
Эриния
поднялась и пригласила на танец Ксению Николаевну.
- Чудесное танго! - похвалила Эриния.
- И мы в Сокольниках… Танцевали в янтарную осень... У меня была синяя вуалетка на золотых завитках, синее пальто и необыкновенно легкая походка. А вот я в распахнутой меховой шубке - нежная белая шея моя едва прикрыта ажурной пуховой шалью, источавшей тонкий цитрусовый аромат…
В Ксении было столько лёгкости и обаяния, что с её появлением окружающие невольно оттаивали, а то и расцветали. Её можно было сравнить с весной. Весна и была её любимым временем года, особенно пора цветения, когда нежные белые вишнёвые цветочки ещё только распустились, благоухая нежным ароматом. Ксения и жила, как во сне, в ожидании цветущей вишни. Повзрослев, часто думала о том, что жизнь земная есть ожидание. Любовалась вишнёвыми деревьями, покрытыми белым цветом, лёгким и пушистым, как снежинки, а чувствовала вкус спелых вишен. Ксения Николаевна научилась наслаждаться самим ожиданием счастья. Девочкой она торопилась повзрослеть, а потом молила время остановиться, чтобы оставаться молодой. Она старалась не вздыхать о прошедшей любви, а жить ожиданием новой. Так и жила от весны до весны.
- Какой он был, этот ваш поэт? - спросила муха.
- Он был такой настойчивый! Ухаживал за мной, а я всё отшучивалась, что мне рано думать о любви, прежде необходимо окончить институт...
- А где вы учились? - спросила муха.
- На французском отделения пединститута…
- Вы знаете французский?
- Как русский…
Ксения Николаевна даже в бесцветные тридцатые и сороковые годы чудесным образом походила на цветок и источала аромат духов. Но при любых обстоятельствах сервировала стол для чаепития и бесед за большим с белой скатертью столом. Она всем своим видом вселяла надежду в то, что всё, непременно, наладится. Она была, как птичка, и в этом заключалась её неповторимость, хотя в отличие от птички она с легкостью переводила всевозможные тексты с французского на русский, и обратно.
- И что же Николай Селезнёв-Сорокин?
- Так он, такой настойчивый, познакомился с моей мамочкой! Пришёл с цветами и бутылочкой крымского вина, а мамочка моя ела как птичка, но перед обедом и ужином непременно пропускала рюмочку коньячка, а перед чаем сладкую наливочку. Прожила более 90 лет, с ясной головой и прекрасной памятью. Спину до последних дней держала прямо. Любая вещь на ней выглядела стильно. Порода проявлялась во всём. Прихожу я как-то из института, а Николай, сверкая лысиной, стоит с газетой и читает передовицу, в которой сказано, что «на переднем крае борьбы за трудовой социализм идёт поэт Николай Селезнёв-Сорокин с пламенными стихами:
- Чудесное танго! - похвалила Эриния.
- И мы в Сокольниках… Танцевали в янтарную осень... У меня была синяя вуалетка на золотых завитках, синее пальто и необыкновенно легкая походка. А вот я в распахнутой меховой шубке - нежная белая шея моя едва прикрыта ажурной пуховой шалью, источавшей тонкий цитрусовый аромат…
В Ксении было столько лёгкости и обаяния, что с её появлением окружающие невольно оттаивали, а то и расцветали. Её можно было сравнить с весной. Весна и была её любимым временем года, особенно пора цветения, когда нежные белые вишнёвые цветочки ещё только распустились, благоухая нежным ароматом. Ксения и жила, как во сне, в ожидании цветущей вишни. Повзрослев, часто думала о том, что жизнь земная есть ожидание. Любовалась вишнёвыми деревьями, покрытыми белым цветом, лёгким и пушистым, как снежинки, а чувствовала вкус спелых вишен. Ксения Николаевна научилась наслаждаться самим ожиданием счастья. Девочкой она торопилась повзрослеть, а потом молила время остановиться, чтобы оставаться молодой. Она старалась не вздыхать о прошедшей любви, а жить ожиданием новой. Так и жила от весны до весны.
- Какой он был, этот ваш поэт? - спросила муха.
- Он был такой настойчивый! Ухаживал за мной, а я всё отшучивалась, что мне рано думать о любви, прежде необходимо окончить институт...
- А где вы учились? - спросила муха.
- На французском отделения пединститута…
- Вы знаете французский?
- Как русский…
Ксения Николаевна даже в бесцветные тридцатые и сороковые годы чудесным образом походила на цветок и источала аромат духов. Но при любых обстоятельствах сервировала стол для чаепития и бесед за большим с белой скатертью столом. Она всем своим видом вселяла надежду в то, что всё, непременно, наладится. Она была, как птичка, и в этом заключалась её неповторимость, хотя в отличие от птички она с легкостью переводила всевозможные тексты с французского на русский, и обратно.
- И что же Николай Селезнёв-Сорокин?
- Так он, такой настойчивый, познакомился с моей мамочкой! Пришёл с цветами и бутылочкой крымского вина, а мамочка моя ела как птичка, но перед обедом и ужином непременно пропускала рюмочку коньячка, а перед чаем сладкую наливочку. Прожила более 90 лет, с ясной головой и прекрасной памятью. Спину до последних дней держала прямо. Любая вещь на ней выглядела стильно. Порода проявлялась во всём. Прихожу я как-то из института, а Николай, сверкая лысиной, стоит с газетой и читает передовицу, в которой сказано, что «на переднем крае борьбы за трудовой социализм идёт поэт Николай Селезнёв-Сорокин с пламенными стихами:
Когда
я, как утро, был молод,
Работа лилась, словно песня,
На взмахе солировал молот,
Приветствуя Красную Пресню!»
Работа лилась, словно песня,
На взмахе солировал молот,
Приветствуя Красную Пресню!»
Мамочка
с улыбкой аплодирует ему, хвалит, а поэту, как человеку самолюбивому, похвала
необходима. Так он, очаровав мамочку, нашёл путь к моему сердцу.
Селезнёв-Сорокин носился со мной как с маленькой девочкой, кутал, чтобы я не простудилась, ходил со мной на концерты классической музыки, потому что я без неё не представляю жизни, а он такую музыку терпеть не мог. Ради меня он, любитель выпить и покурить, при мне всячески сдерживал себя. Будучи приверженцем крепкого словца, стал следить за своей речью. Я не могла не оценить силу его чувств и ответила взаимностью, но ни за что не соглашалась выйти за него замуж, потому что не смогла полюбить.
- Как я вам сочувствую, дорогая! - прервала речь хозяйки муха. - Простите меня, что прерываю вас, но можно попросить чаю?
- А ещё кофе?
- Нет, спасибо…. Мне очень пить захотелось…
Ксения Николаевна сходила на кухню за чаем. Аромат жасминового чая утолил жажду мухи. Ксения Николаевна продолжила рассказ:
- Тогда я даже предположить не могла, что пройдёт время и кошмар превратиться в светлое щемящее воспоминание об утраченной любви. В то холодное утро сорок третьего года я проводила его до передней, но как оказалось навсегда. Постояла в прихожей, вглядываясь в потемневшее трюмо в надежде, что там осталось его отражение. Я чувствовала себя брошенной, запрещала себе думать о том, что мы расстались навсегда, но немилосердное слово «навсегда» губы мои невольно повторяли вновь и вновь. Как страшно остаться одной, повторяя это казнящее слово! Отчаяние разрывало сердце. Поиск своей половины у каждого происходит по-разному: кто-то безмятежно с детских лет растёт и развивается счастливо со своей судьбой, а некоторым не хватает целой жизни, чтобы её обрести, именно такая судьба уготована мне!
Ксения Николаевна поднялась из кресла, вошла в пушистый луч солнечного света. И ей показалось, что в этот момент по воле какой-то невидимой силы она исчезла. Вся жизнь её превратилась в этот луч, устремлённый от минуты к вечности, которая была так же неосязаема, как прошлая жизнь.
Ксения Николаевна задумчиво посмотрела на Эринию, которая теперь, маленькая, ползала по ободку блюдца с вишнёвым вареньем.
Послышался стук за входной дверью.
- Марсель вернулся! - крикнула она.
Выскочив на лестничную площадку, она действительно увидела Марселя и бросилась ему на шею.
- Что с вами, Ксения Николаевна?
- Марсель… Мой Марсель! Ты вернулся?!
- Я не Марсель… Ещё один замок себе вставляю… Я Володя... Сосед…
Селезнёв-Сорокин носился со мной как с маленькой девочкой, кутал, чтобы я не простудилась, ходил со мной на концерты классической музыки, потому что я без неё не представляю жизни, а он такую музыку терпеть не мог. Ради меня он, любитель выпить и покурить, при мне всячески сдерживал себя. Будучи приверженцем крепкого словца, стал следить за своей речью. Я не могла не оценить силу его чувств и ответила взаимностью, но ни за что не соглашалась выйти за него замуж, потому что не смогла полюбить.
- Как я вам сочувствую, дорогая! - прервала речь хозяйки муха. - Простите меня, что прерываю вас, но можно попросить чаю?
- А ещё кофе?
- Нет, спасибо…. Мне очень пить захотелось…
Ксения Николаевна сходила на кухню за чаем. Аромат жасминового чая утолил жажду мухи. Ксения Николаевна продолжила рассказ:
- Тогда я даже предположить не могла, что пройдёт время и кошмар превратиться в светлое щемящее воспоминание об утраченной любви. В то холодное утро сорок третьего года я проводила его до передней, но как оказалось навсегда. Постояла в прихожей, вглядываясь в потемневшее трюмо в надежде, что там осталось его отражение. Я чувствовала себя брошенной, запрещала себе думать о том, что мы расстались навсегда, но немилосердное слово «навсегда» губы мои невольно повторяли вновь и вновь. Как страшно остаться одной, повторяя это казнящее слово! Отчаяние разрывало сердце. Поиск своей половины у каждого происходит по-разному: кто-то безмятежно с детских лет растёт и развивается счастливо со своей судьбой, а некоторым не хватает целой жизни, чтобы её обрести, именно такая судьба уготована мне!
Ксения Николаевна поднялась из кресла, вошла в пушистый луч солнечного света. И ей показалось, что в этот момент по воле какой-то невидимой силы она исчезла. Вся жизнь её превратилась в этот луч, устремлённый от минуты к вечности, которая была так же неосязаема, как прошлая жизнь.
Ксения Николаевна задумчиво посмотрела на Эринию, которая теперь, маленькая, ползала по ободку блюдца с вишнёвым вареньем.
Послышался стук за входной дверью.
- Марсель вернулся! - крикнула она.
Выскочив на лестничную площадку, она действительно увидела Марселя и бросилась ему на шею.
- Что с вами, Ксения Николаевна?
- Марсель… Мой Марсель! Ты вернулся?!
- Я не Марсель… Ещё один замок себе вставляю… Я Володя... Сосед…
"Наша
улица” №199 (6) июнь 2016
