Инна Иохвидович родилась в Харькове. Окончила Литературный институт им. Горького. Прозаик, также пишет эссе и критические статьи. Публикуется в русскоязычной журнальной периодике России, Украины, Австрии, Великобритании, Германии, Дании, Израиля, Италии, Финляндии, Чехии, США . Публикации в литературных сборниках , альманахах и в интернете. Отдельные рассказы опубликованы в переводе на украинский и немецкий языки. Автор пятнадцати книг прозы и одной аудиокниги. Лауреат международной литературной премии «Серебряная пуля» издательства «Franc-TireurUSA», лауреат газеты «Литературные известия» 2010 года, лауреат журнала «Дети Ра» за 2010. В "Нашей улице" публикуется с №162 (5) май 2013.
Живёт в Штутгарте (Германия).
Живёт в Штутгарте (Германия).
Инна Иохвидович
ДОЛГОЖИТЕЛЬНИЦА
ДОЛГОЖИТЕЛЬНИЦА
рассказ
Непривычно было впервые в жизни спать на диване, ещё и при ночном, фонарном свете из окон. Да и мысли, хоть и радостные, но одолевали, мешая сну. И всё никак не могла остановиться, всё думала: «Наконец-то дожила, дождалась, недаром столько десятилетий прожила-промучалась! В своём сплю, в собственной квартире, теперь и умереть спокойно можно...» Но тут же вспомнила, как же умирать-то, ещё ж сорокалетнюю внучку с детьми прописать сюда необходимо. Не всё ж той в большой коммуналке мыкаться среди чужого люду.
Сама Феодосия Афанасьевна родилась за несколько лет до революций 1917 года в cеле Тестово Щигровского уезда Курской губернии.
И так ей в свои ранние и в отроческие, и в молодые годы было радостно жить, что улыбка почти никогда не сходила с лица. Крепкая, румянощёкая, белозубая девушка с охоткой и работала в отцовском немалом хозяйстве, не только по дому, а и в поле, водила купальские хороводы, плясала на осенних свадьбах, гадала на Рождество... И всегда хохотунья веселилась. Мать обыкновенно Феню, (так её всю жизнь все и проназывали) журила: « Негоже так много смеяться. Смотри, как бы плакать не пришлось». Дочка в ответ усмехалась, правда позже, десятилетиями, не переставала удивляться тому, что мать, будто «в воду смотрела»...
Веселье враз отступило, когда пришла пора уже не коммун, а колхозов, пора коллективизации...
За что забрали отца с матерью было непонятно, семья большая, потому и хозяйство было немалое :корова с телочкой, мерин да жерёбая кобыла, свиноматка с поросятами, много всякой птицы: куры, гуси, утки... Отец работящий непьющий мужик, на страду набирал в помощь наёмных рабочих, потому как старший сын Семён не захотел работать на земле, а ушёл в семинарию. Сказав родителям, Феня сама слыхала, что для него Слово дороже всякой земли, и что он бы вовсе хотел уйти от мира. Девушка было перепугалась братову намерению, да мать ей разъяснила, что первенец её мечтает о монашестве.
Арестовали не только родителей, но и Семёна. Родителей содержали в Курске, а брата в Щиграх. Феня ездила с передачами ко всем к ним, просила соседей присмотреть за младшими - двумя братьями погодками, одиннадцати и двенадцати лет, и за крошечной сестричкой, двухлетней Лидой.
За что забрали отца с матерью было непонятно, семья большая, потому и хозяйство было немалое :корова с телочкой, мерин да жерёбая кобыла, свиноматка с поросятами, много всякой птицы: куры, гуси, утки... Отец работящий непьющий мужик, на страду набирал в помощь наёмных рабочих, потому как старший сын Семён не захотел работать на земле, а ушёл в семинарию. Сказав родителям, Феня сама слыхала, что для него Слово дороже всякой земли, и что он бы вовсе хотел уйти от мира. Девушка было перепугалась братову намерению, да мать ей разъяснила, что первенец её мечтает о монашестве.
Арестовали не только родителей, но и Семёна. Родителей содержали в Курске, а брата в Щиграх. Феня ездила с передачами ко всем к ним, просила соседей присмотреть за младшими - двумя братьями погодками, одиннадцати и двенадцати лет, и за крошечной сестричкой, двухлетней Лидой.
В Щиграх Семён и скончался, от скоротечной чахотки. А мать в Курске вроде того, как с ума сошла, её и поместили, как говорили, в какой-то дом «для умалишённых», куда нельзя было не только приезжать проведывать, но даже и передач не брали.
Отца определили на высылку в Сибирь, добиться Феня так толком и не смогла, куда же именно. Проводить тоже не разрешили, красноармейцы отгоняли плачущих родственников. Девушке тоже досталось, несколько недель спина болела, после того как прикладом огрели.
Отца определили на высылку в Сибирь, добиться Феня так толком и не смогла, куда же именно. Проводить тоже не разрешили, красноармейцы отгоняли плачущих родственников. Девушке тоже досталось, несколько недель спина болела, после того как прикладом огрели.
И вернулась она к своим младшеньким - сиротам при живых родителях. Из их дома, для нужд колхоза, отобрали почти всё, даже Лидочкины пинетки, с ножек ребёнка, и те сняли.
Однако Феня не роптала, страх залепил не только рот, но и уши будто бы оглохли, и глаза как пеленой застило. Разве только побывав на сельском сходе, где выступал приехавший из города рабочий, нынешний председатель сельсовета, она словно очнулась: «бежать, бежать с детьми отсюда, иначе и нам...» Её новое, открывшееся ей знание окрылило, она словно бы наперёд уже знала, что и как надо делать. И потому не горели стыдом, по обыкновению последнего времени, ладошки от бесконечного хлопанья, во время речей выступавших, и совсем необидной, а просто смешной, до дурости смешной, показалась частушка:
Однако Феня не роптала, страх залепил не только рот, но и уши будто бы оглохли, и глаза как пеленой застило. Разве только побывав на сельском сходе, где выступал приехавший из города рабочий, нынешний председатель сельсовета, она словно очнулась: «бежать, бежать с детьми отсюда, иначе и нам...» Её новое, открывшееся ей знание окрылило, она словно бы наперёд уже знала, что и как надо делать. И потому не горели стыдом, по обыкновению последнего времени, ладошки от бесконечного хлопанья, во время речей выступавших, и совсем необидной, а просто смешной, до дурости смешной, показалась частушка:
«Ты кулак -
Совету враг,
Полно прятать хлеб в овраг, -
Не вернёшь былое время,
Не введёшь страну во мрак».
Совету враг,
Полно прятать хлеб в овраг, -
Не вернёшь былое время,
Не введёшь страну во мрак».
Тот рабочий, что приехал к ним в , непонятно почему вошёл в Фенино положение и выдал ей необходимые бумаги. Всю последующую свою жизнь Феня по-доброму вспоминала его и думала, что это ж ей сам Господь, через этого незнакомого человека, помог, и что всё ж таки мир не без добрых людей...
Выбралась она с детьми в город, да пошла по разным работам. Никакой, даже и самой тяжёлой,чёрной, не чуралась. Руки её были не только работящими, но и рукодельными, потому приглашали её в разные дома не только стирать да гладить, но и штопать, шить да кроить, перелицовывать, вязать, делать ремонты, не только побелку, а разные штукатурные и малярные работы... Скорая да спорая, была Феня нарасхват. Дети в школу пошли, а молчаливая Лидочка нигде старшей сестре не была помехой, и никто из хозяев не жаловался, что Феня сестричку с собой берёт.
К тому ж ещё и в няньки к хворому мальчишке Жене на пару дней в неделю определилась девушка. А уж Женины родители и помогли ей получить в 1933 году паспорт. Ох, и счастливая ж она тогда была! А уж мальчуган все скамейки в ближнем скверу поисписывал. Феня сквозь слёзы читала огромные печатные буквы: «Наша Феня получила паспорт!» и слова вымолвить, радостная, не могла.
К тому ж ещё и в няньки к хворому мальчишке Жене на пару дней в неделю определилась девушка. А уж Женины родители и помогли ей получить в 1933 году паспорт. Ох, и счастливая ж она тогда была! А уж мальчуган все скамейки в ближнем скверу поисписывал. Феня сквозь слёзы читала огромные печатные буквы: «Наша Феня получила паспорт!» и слова вымолвить, радостная, не могла.
Вскорости, вышла она замуж, за «своего», тоже Щигровского, уроженца. Через год родила двойню, двух дочек. Дали им большую комнату в коммуналке. Всё ж их семь душ было, и жили хоть и в тесноте, да не в обиде! Муж был трезвым, рассудительным, жалел Феню, значит любил. И жили они ладно, аж до самого лета 41 года.
Степана, мужа забрали в армию, притихшая Феня проводила его, даже слезинки не пролив. Как тогда, при коллективизации, при проклятом раскулачивании в ней всё внутри будто зажалось, замерло, захолодело, занемело...Она даже разговаривать стала с трудом, словно выплёвывая слова. А тут ещё уговорила её бывшая хозяйка, Женина мать, муж которой тоже был на фронте, как и Степан, в эвакуацию ехать.
Так оказалась Феня с детьми в Узбекистане. И там, под жарким среднеазиатским солнцем, отошла, точно отогрелась. Санитаркой в госпитале работала, а хозяйка там же врачом. Обе получив похоронки, сблизились ещё больше, по-сестрински.
Так оказалась Феня с детьми в Узбекистане. И там, под жарким среднеазиатским солнцем, отошла, точно отогрелась. Санитаркой в госпитале работала, а хозяйка там же врачом. Обе получив похоронки, сблизились ещё больше, по-сестрински.
Вернувшись из эвакуации, зажили по-вдовьи, одинокими. Феня поступила на завод, в гальванический цех, там из-за «вредного» производства давали молоко, да и зарплата повыше из-за этого же была.
Взрослые братья, женившись, ушли из семьи. Да и Лидочка в середине пятидесятых замуж вышла в другой город.
А Феня всё продолжала трудиться в гальванике. И хоть имела она право уйти на пенсию в сорок пять, да не воспользовалась своим правом, а ушла с вредного производства только, тогда, когда семьдесят три года ей исполнилось. Зато все эти десятилетия она ж не только зарплату получала, а и пенсию! Потому могла и дочерям помогать, денег-то всегда не хватало. И дочери замуж повыходили, и детей родили, снова в их, хоть и в большой комнате в коммуналке, места мало было.
Взрослые братья, женившись, ушли из семьи. Да и Лидочка в середине пятидесятых замуж вышла в другой город.
А Феня всё продолжала трудиться в гальванике. И хоть имела она право уйти на пенсию в сорок пять, да не воспользовалась своим правом, а ушла с вредного производства только, тогда, когда семьдесят три года ей исполнилось. Зато все эти десятилетия она ж не только зарплату получала, а и пенсию! Потому могла и дочерям помогать, денег-то всегда не хватало. И дочери замуж повыходили, и детей родили, снова в их, хоть и в большой комнате в коммуналке, места мало было.
Но вот одна из дочерей, наконец получила жилплощадь, и в эту, уже изолированную квартиру, забрала мать. Стала Феня жить не в коммуналке, а среди родных.
Да вот беда - зажилась она на свете, ведь в квартире жили уже четыре поколения семьи.
Зато у Фени было своё «место» в квартире, хоть и без окон. Это была оборудованная под комнату кладовка, в которой всегда была включённой электролампа. Большую часть дня, и ночи проводила Феня в ней. Днём, чтоб никому не мешать, под ноги не попадаться спешащим внукам или ползающей правнучке, сидела она на своей лежанке и вспоминала свою долгую жизнь, и ночью, когда сон не шёл, тоже всё вспоминала да вспоминала... Давно уж многих из тех кого вспоминала она, в живых не было, а она зачем-то жила да жила..Зачем, для чего, почему? Не знала она, да и никто другой объяснить ей не мог...
В церковь она не ходила, далеко, а в трамвае маленькую старушку, в какую превратилась она, могли, если и не затоптать, то затолкать точно. Да и здесь в тёмной кладовке были у неё две её любимые, давние иконки, одна Николая угодника, вторая Пантелеймона-исцелителя. На них она и молилась в лихие годины, когда не дай Бог кто из детей заболевал или какое другое несчастье случалось. Эти иконы унесла она с собою из отцовского дома, из далёкого, почти кажущегося нынче не существовавшим села.
Да вот беда - зажилась она на свете, ведь в квартире жили уже четыре поколения семьи.
Зато у Фени было своё «место» в квартире, хоть и без окон. Это была оборудованная под комнату кладовка, в которой всегда была включённой электролампа. Большую часть дня, и ночи проводила Феня в ней. Днём, чтоб никому не мешать, под ноги не попадаться спешащим внукам или ползающей правнучке, сидела она на своей лежанке и вспоминала свою долгую жизнь, и ночью, когда сон не шёл, тоже всё вспоминала да вспоминала... Давно уж многих из тех кого вспоминала она, в живых не было, а она зачем-то жила да жила..Зачем, для чего, почему? Не знала она, да и никто другой объяснить ей не мог...
В церковь она не ходила, далеко, а в трамвае маленькую старушку, в какую превратилась она, могли, если и не затоптать, то затолкать точно. Да и здесь в тёмной кладовке были у неё две её любимые, давние иконки, одна Николая угодника, вторая Пантелеймона-исцелителя. На них она и молилась в лихие годины, когда не дай Бог кто из детей заболевал или какое другое несчастье случалось. Эти иконы унесла она с собою из отцовского дома, из далёкого, почти кажущегося нынче не существовавшим села.
Не знала она, что нет уже на свете не только братьев, но и сестры Лидочки. Да и хозяйка, ставшая ей сестрою, тоже ушла туда, как и её сын - Женя, некогда от радости, что Феня получила паспорт, исписавший все скамейки в скверу.
«Почему ж Он меня не прибирает?» - наверное, ежедневно задавала она себе этот вопрос, а ответа на него не было. Так и проходили дни её...
И наступило ей СТО!
Вот тогда-то пришли не только из газет и телевидения, но и из райисполкома тоже! И вручили ей ключи, ключи от квартиры!
Оказалось, что к 65-летию Победы в Великой Отечественной войне всех ветеранов Президент обязал обеспечить жильём! А тут ей столетие подоспело, а она ведь была вдовой погибшего фронтовика, и ветераном труда тыла! Тут её и начали посещать журналисты да тележурналисты, да оказалась она ещё и обычным ветераном труда, проработавшей на вредном производстве более пятидесяти лет!
«Так вот почему не забирал Он меня к Себе!» - думалось ей.
И наступило ей СТО!
Вот тогда-то пришли не только из газет и телевидения, но и из райисполкома тоже! И вручили ей ключи, ключи от квартиры!
Оказалось, что к 65-летию Победы в Великой Отечественной войне всех ветеранов Президент обязал обеспечить жильём! А тут ей столетие подоспело, а она ведь была вдовой погибшего фронтовика, и ветераном труда тыла! Тут её и начали посещать журналисты да тележурналисты, да оказалась она ещё и обычным ветераном труда, проработавшей на вредном производстве более пятидесяти лет!
«Так вот почему не забирал Он меня к Себе!» - думалось ей.
«Вот оно - счастье долголетия!» - сказала она громко сама себе, и прикрыв веки увидала бегущую румянощёкую хохочущую девушку...
Штутгарт
“Наша улица” №175 (6) июнь 2014
