Маргарита Прошина
ШУБА
рассказ
Таня работала на Серпуховке. И вот как-то в обеденный перерыв она зашла в Добрынинский универмаг и увидела шубу. Но шуба будет потом, а пока мать ждала её появления на свет в роддоме…
Сколько разных людей, сколько случайных встреч, сколько всевозможных переплетений судеб мне невольно довелось наблюдать в течение всей моей жизни, много думать об этом, и в результате сделать достаточно простое и понятное каждому человеку заключение, что он является плодом любви и когда-то вышел из роддома, чтобы отмерить свой, только ему предначертанный путь.
Порой мне кажется, что я стою в метро на эскалаторе, у которого нет ни начала, ни конца. Вокруг меня множество незнакомых людей, лиц которых я не вижу. Навстречу движется такой же эскалатор, на котором, наоборот, пассажиры напряжённо вглядываются в наш поток. Время от времени меня кто-то окликает, выдёргивает из общего потока. Эти случайные оклики и есть ушедшая жизнь, которая вспыхивает на экране памяти и, без согласования с моим мнением, бесцеремонно вторгается в настоящее.
Припоминаю одну семейку.
На Казанскую 4 ноября Таню крестили в церкви Ризоположения что на Донской улице, в которой крестили и мать её - Валентину, которая родилась в Москве. Дед её был дворником здесь же - на Донской, а отец всю жизнь работал каменщиком. Мать же самой Валентины была из Лианозово, работала кассиром на станции метро «Курская»-радиальная...
День пролетел незаметно. Наступило время посещений, и Валентина, мать будущей Тани, услышала голос мужа за окном. Она накинула халат, торопливо затолкала в рот белый зефир, и выглянула в окно, держа в правой руке надкусанную ватрушку:
- Валь, ну ты как там, это самое, когда родишь-то? - увидев её, прохрипел муж. Когда-то ему вырвали гланды и повредили голосовые связки. Он стоял прямо на газоне в белых парусиновых туфлях. В одной руке у него была сетка с апельсинами, а в другой - румяный батон с хрустящей корочкой, от которого он жадно тут же откусил горбушку.
- А то я знаю! Нет. Я прямо не пойму, когда уже. Доктор сказал, что скоро. Ты, голодный что ли? - прокричала, жуя, она в ответ, и захохотала.
Окно было на третьем этаже.
- Да не обедал! Не успел, это самое, к тебе сорвался. Ну, ты не трусь! Всё нормально. Родишь как все, это самое, ты не бойся, - успокоил муж.
Когда он ушёл, Валентина легла. Прикрыв глаза, чтобы не привлекать внимания дремлющих соседок по палате, она прислушивалась к себе. Ей было так страшно, так одиноко, так жалко себя.
«Господи, помоги! Пресвятая Мария, спаси и сохрани ребёночка и меня», - повторяла она про себя снова и снова. От волнения лицо её было покрыто испариной. Валентина не знала ни одной молитвы, но слова пришли сами собой, как только у неё начались схватки.
Валентина поступила в родильный дом на рассвете, «по «скорой»». Равнодушие медицинского персонала и длинные, казённые, кафельные полы коридоров со стенами, выкрашенными в холодный синий цвет, напугали её.
Ворчливая дежурная нянечка со словами: «Родют и родют, неугомонные, хоть ночь, хоть день», - выдала Валентине нелепую больничную рубаху, которая была широкой и короткой с чёрными штампами, застиранный фланелевый халат без пояса, цвет которого был безвозвратно утерян, и огромные тапки с обрезанной пяткой.
Облачившись в больничную одежду, Валентина почувствовала себя несчастной, беззащитной маленькой девочкой, и, шаркая, чтобы не потерять «лапти» поплелась за медсестрой на осмотр, где седобородый фельдшер сообщил, что рожать ей ещё время пока не настало, и отправил в палату ждать новых схваток.
Там, в большой комнате с высоким потолком, по обе стороны от трёхстворчатого окна стояли шесть кроватей с тумбочками рядом по три с каждой стороны. Кровать у окна была свободна. Валентина легла, и как будто провалилась в яму. Такие неудобные, железные кровати были только в больницах.
Вскоре зашла медсестра, от которой сильно пахло духами «Ландыш серебристый», включила свет и раздала градусники.
Соседки постоянно болтали и засыпали друг друга вопросами. «А ты где с ним познакомилась?»… Все они что-то жевали. Самой опытной и бойкой оказалась молодуха, уверенная в себе толстая Ольга, которая пришла, как она выразилась, «за дочкой», потому что рожала в третий раз. Сейчас в одной руке у неё была куриная нога, а в другой солёный огурец. Халат не сходился на ней, обнажая огромные груди, свисавшие до живота.
- Солёненького всё время хочется! - воскликнула Ольга, откусывая с хрустом половину огурца. По подбородку потекла струйка рассола.
У неё уже было два сына. Она говорила короткими уверенными фразами, как будто отдавала команды. Три соседки рожали во второй раз. Только тихая, изящная, молчаливая Лена, тоже ждала первого ребёнка.
Ольга вещала на всю палату, с полным ртом, не успевая прожёвывать, как нужно денно и нощно привлекать мужиков к уходу за ребёнком, чтобы у него не оставалось ни сил, ни времени на то, чтобы даже думать о других женщинах:
- Есть такие дурочки, которые ночью встают к ребёнку сами. Видишь ли, мужа жалеют! У таких мужики сначала налево начинают ходить, а потом и вовсе таких «заботливых» бросают. Я знаю, о чём говорю, насмотрелась, наслушалась, не первый раз рожаю, - предостерегала она рожениц, вытирая тыльной стороной ладони огуречный рассол с подбородка, - мужик должен думать только о жене и детях. Ему надо заданий давать побольше. Вот мой придёт, увидите! Ему головы поднять некогда, а то детей наделают, и в кусты. Нет, девки, себя больше жалейте.
Ольга, похоже, вообще не имела привычки молчать, под её несмолкаемый голос у Валентины начались схватки. Поздно вечером она родила хорошенькую девочку...
Настал день выписки.
В полдень у роддома собрались почти все родственники. А шофер автобуса, маленький, толстый, лысый дядя Витя пригнал свой маршрутный автобус, получив на это разрешение в парке по такому важному событию, как появление нового родственника.
- Ой, смотрите, - воскликнула дежурная медсестра, - целая свадьба прибыла! - За кем бы это?
Мамаши с любопытством прильнули к окнам.
- Это за мной, - не без гордости в голосе сказала Валентина, торопливо глядясь в зеркало и поправляя завитки.
Мужнины дядья с жёнами, братья с сёстрами и племянники, прибывшие на автобусе, шумные и нарядные, столпились у крыльца.
- У мужа в семье всегда так. Дед ещё приучил, чтобы все вместе держались, и в радости и в горести, - объяснила Валентина, прощаясь и покидая палату.
В вестибюле роддома, уставленном большими разлапистыми пальмами, Валентину встречал муж и её родители. Родственники с нетерпением ждали их выхода. В руках у многих были букеты флоксов, георгин, золотых шаров, которые в изобилии украшали дачные участки и палисадники родни. Тратить деньги на покупку цветов никому из них и в голову бы не пришло. Семья была крепкая, хозяйственная, деньги на ветер в ней бросать было не принято, каждой копеечке счёт вели.
Медсестра деловито, как посылку на почте, вручила молодому отцу розовый свёрток с новорожденной. Тот неловко взял дочь под одобрительные возгласы тещи и тестя. Валентину он чмокнул в щёку, и сунул ей букетик васильков, который передала ему тётя Сима, жена дяди Вити. Тётя Сима знала в их семье лучше других, как и что нужно делать в любых ситуациях, слыла самой знающей. С ней советовались по всем важным делам. Тётя Сима была выше мужа на голову. Он всегда с почтением смотрел на неё, слегка приподняв голову, и хвалился, что жена может запросто управлять хоть его автобусным парком.
Вышли на улицу под громкие одобрительные приветствия встречающих родственников.
- С новорожденной! - крикнул Семён Васильевич, гася папиросу о спичечный коробок.
- Ой, Валюшка, как ты поправилась! - вставила его жена, в три обхвата баба, щеки у которой были видны с задней стороны.
- Как назвали-то?! - вопросил водопроводчик Николай, троюродный брат тёти Симы.
По дороге к автобусу каждый норовил взглянуть на ребёнка, но тётя Сима покрикивала, чтобы не глазели, а то ребёнок будет беспокойный. Валентина же, почувствовав, что муж уже выпил, укоризненно покачала головой и шепнула:
- Не утерпел-таки! В такой день.
- Валь, ну а как ещё?! Такое событие. Я волновался, это самое, выпил-то чуть, - извинительным тоном произнёс новоявленный отец.
Все погрузились в автобус. Праздничное настроение нарастало по мере приближения к дому новорожденной. Родственники предвкушали богатое застолье. Время было обеденное, и многие из них перекусывали уже в автобусе. По прибытии на место муж проводил Валентину с дочкой и тёщей домой, и торопливо вернулся в автобус. Вся дружная компания родственников поехала на Автозаводскую, где родители молодого отца уже с утра накрыли стол по случаю рождения внучки.
Дома Валентину с ребёнком встретила очередная тетка мужа:
- Побежал, ишь ты, спешит. Все они только о выпивке и думают, - проворчала меленькая, сухая тётя Галя, - а мы, бабы, рожай, корми, расти. Ну, покажи, дочь-то. Ишь, щёки-то какие уже наела, хороша! Валька, тут видишь тебе как повезло-то, надарили всего: кроватка, коляска, стульчик, пелёнки, распашонки - приданое хоть куда! В наше время-то ничего не было. Мы трудно жили. А теперь чего не рожать-то! Чего только не придумают! Ну, давай клади дочку в кроватку, а то чай стынет, который раз уже чайник ставлю.
Тётю Галю в семье побаивались, уж больно не сдержана была она на язык. Мужики подтрунивали над её добродушным, молчаливым мужем, что она от злости высохла вся, а говорит и вовсе всегда за двоих. Глазки как буравчики сверлили насквозь всё и вся. Тётя Галя постоянно была чем-то недовольна. Она вечно что-то мыла, убирала, путалась под ногами, считая себя незаменимой помощницей, и постоянно пила чай с вареньем и сушками. По части варенья, она была специалист…
Уже через какие-то полгода дочку Таню стали возить в разные края Москвы по гостям.
Там всегда было празднично. Веселились, пели и ели.
Вся жизнь родственников состояла из поездок в гости. Сегодня вы у нас, завтра - мы к вам. И что любопытно, телефонов в конце пятидесятых годов ни у кого не было, но никогда не случалось так, чтобы приехав к кому-то в гости, хозяев не оказывалось дома. Всегда и все были на месте. И не просто на месте - столы ломились от выпивки, закусок, среди которых царил холодец из свиных ножек, а из горячих блюд: запечённая в духовке свинина с картошкой и домашние котлеты с чесноком с кулак величиной. Ели много, с толком и не спеша.
Все воспоминания Тани о детстве и отрочестве были связаны с бесконечными поездками на автобусах, трамваях, троллейбусах, метро, электричках в гости к родственникам. Родители постоянно что-то гладили и наряжались, спешили то на Пресню к дяде на день рождения его жены, то на Автозаводскую к родителям отца, чтобы отметить очередное семейное торжество. Они вечно были в приподнятом настроении, подгоняя друг друга. Если Таня начинала капризничать, требуя внимания к себе, то мать торопливо совала ей соску, лет до пяти, и всегда повторяла одну и ту же фразу: «Потерпи, потерпи, дочка, вот приедем, там поешь и попьёшь и уж поиграешь с братишками и сестрёнками».
Один из двоюродных братишек, Ваня, в матроске, любил игрушечный утюжок. Прямо как настоящий. Таня, в розовом платьице с оборочками, внимательно наблюдала за ним, накрывая праздничный стол для кукол. Ваня взял плюшевого медвежонка и уложил его спать в игрушечную кровать.
- Пока мишка спит, я быстренько поглажу! - приговаривал Ваня, водя утюжком туда-сюда по юбочке большой куклы.
Обоим было по шесть лет - и Тане и Ване.
Таня тоже решила как-то отличиться перед Ваней. Она взяла его за руку и сказала:
- Потом догладишь, пойдём ко всем. Я выступать буду!
И откуда ей в голову пришло это «выступать»? Она даже сама понять не могла, но в голове её пронесся совершенно отчётливо текст одной из радиопередач.
Войдя в комнату, где за столом, уставленным мясными и рыбными закусками, соленьями, салатами и дымящейся картошкой с мясом, шумно продолжался праздник, в руках у племянника Феди заливалась гармонь, а все гости хором на разные голоса, с женским повизгиванием, пели:
На Волге широкой, на стрелке далекой
Гудками кого-то зовет пароход.
Под городом Горьким, где ясные зорьки,
В рабочем поселке подруга живет…
Гудками кого-то зовет пароход.
Под городом Горьким, где ясные зорьки,
В рабочем поселке подруга живет…
Ваня командирским голосом, помня, что он в матроске, насупив брови, воскликнул:
- Тихо! Танька сейчас выступать будет!
За столом затихли.
Ваня поставил для артистки табурет. Таня влезла на него, выпрямилась, одернула подол своего с оборочками платья, и проникновенно, каким-то не своим голосом, будто это говорило радио, начала:
- Неужели это я сижу? Мне хочется прыгать, размахивать руками. А вдруг я сплю! Видит бог, я люблю родину, люблю нежно, я не могла смотреть из вагона, все плакала. Однако же надо пить кофе. Спасибо тебе, Фирс, спасибо, мой старичок. Я так рада, что ты еще жив…
Закончив без запинки отрывок, Таня, даже не поклонившись, спрыгнула с табурета, схватила Ваню за руку, и потащила доглаживать кукольную одежду.
Минутную тишину за столом прервал шофёр автобуса, обращаясь к отцу Тани:
- Это ты, что ль, выдрессировал её так?!
Отец даже вспотел от этого вопроса, поскольку сам впервые услышал такое от дочки. Но взял себя в руки и перевёл огонь на жену, сказав:
- Валь, это ты настропалила? Чего, это самое, она тут плела?
Валентина испуганно сжалась, не зная, что ответить, и промолчала.
А поезд праздника двинулся дальше, и все тут же забыли о выступлении Танечки. Заиграла гармонь, и все грянули:
- Тихо! Танька сейчас выступать будет!
За столом затихли.
Ваня поставил для артистки табурет. Таня влезла на него, выпрямилась, одернула подол своего с оборочками платья, и проникновенно, каким-то не своим голосом, будто это говорило радио, начала:
- Неужели это я сижу? Мне хочется прыгать, размахивать руками. А вдруг я сплю! Видит бог, я люблю родину, люблю нежно, я не могла смотреть из вагона, все плакала. Однако же надо пить кофе. Спасибо тебе, Фирс, спасибо, мой старичок. Я так рада, что ты еще жив…
Закончив без запинки отрывок, Таня, даже не поклонившись, спрыгнула с табурета, схватила Ваню за руку, и потащила доглаживать кукольную одежду.
Минутную тишину за столом прервал шофёр автобуса, обращаясь к отцу Тани:
- Это ты, что ль, выдрессировал её так?!
Отец даже вспотел от этого вопроса, поскольку сам впервые услышал такое от дочки. Но взял себя в руки и перевёл огонь на жену, сказав:
- Валь, это ты настропалила? Чего, это самое, она тут плела?
Валентина испуганно сжалась, не зная, что ответить, и промолчала.
А поезд праздника двинулся дальше, и все тут же забыли о выступлении Танечки. Заиграла гармонь, и все грянули:
В рубашке нарядной к своей ненаглядной
Пришел объясниться хороший дружок:
Вчера говорила - навек полюбила,
А нынче не вышла в назначенный срок…
Пришел объясниться хороший дружок:
Вчера говорила - навек полюбила,
А нынче не вышла в назначенный срок…
После
песни сразу и дружно выпили за именинника, отца шофёра автобуса,
которому на вид было лет девяносто, и он тихо сидел, не шевелясь, в
углу.
- А? Чего? - пробормотал оглохший десять лет назад именинник, прикладывая домиком высохшую желтую ладонь к волосатому уху.
Тётя Сима оглядывала хозяйским глазом стол, следила, чего подложить - винегрета ли, селёдочки ли, а может ещё горячего добавить.
Да, семья у отца Тани была большая. Дед, отец отца, сам приехал на строительство метро в 1936 году из деревни. Был он ростом под два метра, жилистый, брит наголо под бритву, голова, как бильярдный шар. Глаза карие, круглые, но мутные, и смотрят всегда как будто в одну точку. В жёны взял весёлую, говорливую маляршу. Он быстро сообразил, что жизнь в городе легче, сытнее, да и жильё в перспективе можно получить, и выписал из деревни пять своих братьев. На стройке требовались рабочие.
Таня росла самостоятельной девочкой. С восьми лет сама, без провожатых, ходила в школу, разогревала обед. Сама делала уроки. И что удивительно, любила слушать литературные передачи по радио, когда была одна дома. Охотно читала всё, что попадало под руку. В пятом классе она подружилась со своей одноклассницей Олей. Однажды подружка пригласила Таню в гости. Все в доме Оли показалось Тане странным и не привычным. Полки с книгами, и особенная, подчёркнуто вежливая манера общения членов семьи между собой. Отец Оли работал в филармонии аккомпаниатором, часто играл дома на рояле, когда девочки приходили из школы. Таня замирала, слушая его игру, спрашивала у Оли, что он играет, и слышала уже знакомые ей имена композиторов, музыку которых часто передавали по радио - Шопен, Чайковский… После окончания пятого класса Оля с родителями переехали в отдельную квартиру. Больше они не встречались.
Лет с четырнадцати мать часто поручала Тане отвезти какие-то продукты или передать вещи кому-нибудь из бесчисленных родственников. Таня досадливо отмахивалась, злилась, у неё были свои дела. Но мать всегда строго ей объясняла, что родственникам нужно помогать, случись что, только родственники и помогут.
После окончания школы Таня устроилась на фабрику «Красная заря». Все в их семье всегда работали, поэтому ничего другого ей даже в голову не пришло. А тут парфюмерия, свои деньги - это так привлекало её. Очень уж ей хотелось покупать красивые вещи. Как-то раз в обед Таня заскочила в Добрынинский универмаг, просто так, посмотреть. Падал легкий снежок, так хотелось чего-то необыкновенного, такого, что изменит всю её жизнь. Вот в таком приподнятом настроении она оказалась в отделе верхней женской одежды, где по счастливой случайности именно в этот момент выбросили, именно выбросили, никак не иначе, шубы из натурального меха. Просто какое-то волшебство! Ничего подобного в жизни Таня до сих пор так близко не видела. Эта была не цигейковая шуба и не каракулевая, что-то совершенно изумительное, шуба превзошла все Танины мечты. Мех цвета молочного шоколада, манил, играл, глаз от этой чудо шубы оторвать было невозможно. Таня была в отделе одной из первых, вокруг мгновенно собралась очередь из возбуждённых женщин, каждой хотелось хотя бы примерить такую красоту. Продавец, мельком взглянув на скромно одетую молодую девочку, буркнула:
- Ты мерить будешь? Если нет, то пропусти других, не стой тут.
- Буду! - уверенным голосом ответила Таня. В этот момент она не сомневалась, что это и есть то, о чём она мечтала всегда. Такую красоту она видела только в кино на необыкновенных женщинах.
- Ты хоть представляешь, сколько она стоит? - спросила продавец.
- Если она мне подойдёт, я её беру! - голос Тани прозвучал так уверенно, что она сама поверила в это. Надев лёгкую красавицу шубу, и увидев незнакомое отражение в зеркале, Таня даже не сразу узнала себя. Шуба так преобразила её облик! Таня услышала восхищенные возгласы очереди. Продавец с улыбкой сказала:
- Ой, как тебе идёт, просто принцесса, не узнать! А спинка-то, спинка как легла! У тебя деньги-то есть?
- Выписывайте! - выдохнула Таня. - Только отложите на час, я за деньгами сбегаю.
- Если через час не заплатишь, продадим, смотри! - предупредила продавец.
Тане уже неслась вниз по лестнице, соображая на ходу, где взять такую немыслимую сумму. Ей казалось, что без такой необыкновенной шубы жизнь вообще не имеет смысла.
«В кассе взаимопомощи, - пронеслось в её голове, - под расписку, только бы председатель была на месте». Таня неслась со всех ног на работу. Ей повезло, председатель кассы взаимопомощи, всё-таки выдала под расписку необходимую сумму. Правда, Таня клятвенно заверила её, что вернёт деньги через четыре дня. Таня написала заявление на отгул и понеслась в универмаг за шубой.
Вот она дома. Таня торопливо разделась на ходу, и влетела в комнату. Мать испуганно поспешила за ней:
- Доча, случилось что? - тревожно спросила она и замерла.
Таня молча развернула драгоценную покупку, слегка встряхнула шубу, любуясь игрой меха, надела её, и завертелась перед зеркалом. Валентина обомлела, даже дар речи потеряла. А Таня торжествующе воскликнула:
- Ну, мам, как тебе моя шуба!?
- Таня, ты шутишь? Откуда такая дорогая вещь? Она, небось, денег стоит немереных! Как это твоя? - Валентина глазам своим не верила.
- Купила! - торжественно воскликнула Таня. - Посмотри, какая красота! Я прямо на себя не похожа. Деньги в кассе взаимопомощи достала, отдам.
- Как отдашь? Где нам такие деньги взять! Не по Сеньке шапка-то, - горестно всплеснув руками, проговорила Валентина.
- Деньги соберу, - уверенно заявила Таня, - родственников у нас сколько? Вот пусть дяди и тёти, братья старшие скинутся раз в жизни, и сделают мне подарок на всю жизнь! Я так мечтала о шубе! Мам, вы с отцом поможете!
- Как соберёшь? Когда? - спросила Валентина растеряно. Всю свою жизнь в трудах и заботах, можно сказать, тяжелую она прожила ради дочери.
- Просто! Надену шубу и поеду к тётям и дядям, объясню, что это мечта всей моей жизни. Что они не сделают подарок племяннице? Не помогут? На всю жизнь мне подарок! - Таня говорила возбуждённо и так уверенно, что мать не нашла слов, чтобы возразить ей.
- Таня, - взмолилась Валентина, - ты шубу-то пожалей, что ж её в транспорте тереть, ведь протрётся, небось!? Да смотри, снимут, не дай Бог!
- Ладно, - сдалась Таня, - я шубу с собой возьму. Надо же им показать, какая это вещь!
Прежде всего Таня отправилась к тёте Симе. Это был очень мудрый шаг. Таня интуитивно понимала, что её одобрение гарантирует доброжелательное отношение к покупке всех остальных родственников, потому что влиянию тёти Симы поддавались все безоговорочно. Она не ошиблась. Тётя Сима долго рассматривала шубу, искала изъяны, брак, встряхивала, и вынесла заключение: «Вещь!» Дала денег, но только после того, как накормила Таню и напоила чаем.
На следующий день была суббота, и Таня продолжила свой поход по сбору средств на свою мечту. В воскресенье вечером Таня собрала нужную сумму. Больше всех её удивил дядя Витя, который отдал ей всю свою заначку тайком от жены, несмотря на то, что тётя Сима щедро одарила Таню. Мать просила Таню не ездить с шубой к тёте Гале, опасаясь, что та осудит Танино стремление к роскоши. А Таня поехала, так как чувствовала особое отношение к ней ворчливой тёти. И правильно сделала. Тётя Галя любовалась на Таню, которая вертелась перед ней в шубе и восклицала: «Ну, Танька, ты прямо артистка заграничная! Только куда ты в ней ходить-то будешь?!»
Слова тёти Гали запали в душу Тани. Когда она в шубе своей мечты вертелась перед зеркалом, то видела незнакомую, очень привлекательную девушку. Мелькнула какая-то очень странная мысль: как ей быть всегда такой же, как это отражение, что делать? Ничего определённого в голову не приходило. Таня даже усмехнулась, что сама себе завидует.
Она прямо в шубе от тёти Гали пошла к метро.
- Девушка, вы не хотели бы сниматься в кино? - прозвучал голос незнакомой женщины.
- Хотела, - вместо Тани ответил голос из радиопередачи.
Всё это у нее, конечно, получилось неожиданно.
Спустя время, два первых ряда в огромном зале кинотеатра на премьере нового художественного фильма занимали родственники, заплаканные и улыбающиеся, не веря глазам своим, что в главной роли выступает их Таня.
- А? Чего? - пробормотал оглохший десять лет назад именинник, прикладывая домиком высохшую желтую ладонь к волосатому уху.
Тётя Сима оглядывала хозяйским глазом стол, следила, чего подложить - винегрета ли, селёдочки ли, а может ещё горячего добавить.
Да, семья у отца Тани была большая. Дед, отец отца, сам приехал на строительство метро в 1936 году из деревни. Был он ростом под два метра, жилистый, брит наголо под бритву, голова, как бильярдный шар. Глаза карие, круглые, но мутные, и смотрят всегда как будто в одну точку. В жёны взял весёлую, говорливую маляршу. Он быстро сообразил, что жизнь в городе легче, сытнее, да и жильё в перспективе можно получить, и выписал из деревни пять своих братьев. На стройке требовались рабочие.
Таня росла самостоятельной девочкой. С восьми лет сама, без провожатых, ходила в школу, разогревала обед. Сама делала уроки. И что удивительно, любила слушать литературные передачи по радио, когда была одна дома. Охотно читала всё, что попадало под руку. В пятом классе она подружилась со своей одноклассницей Олей. Однажды подружка пригласила Таню в гости. Все в доме Оли показалось Тане странным и не привычным. Полки с книгами, и особенная, подчёркнуто вежливая манера общения членов семьи между собой. Отец Оли работал в филармонии аккомпаниатором, часто играл дома на рояле, когда девочки приходили из школы. Таня замирала, слушая его игру, спрашивала у Оли, что он играет, и слышала уже знакомые ей имена композиторов, музыку которых часто передавали по радио - Шопен, Чайковский… После окончания пятого класса Оля с родителями переехали в отдельную квартиру. Больше они не встречались.
Лет с четырнадцати мать часто поручала Тане отвезти какие-то продукты или передать вещи кому-нибудь из бесчисленных родственников. Таня досадливо отмахивалась, злилась, у неё были свои дела. Но мать всегда строго ей объясняла, что родственникам нужно помогать, случись что, только родственники и помогут.
После окончания школы Таня устроилась на фабрику «Красная заря». Все в их семье всегда работали, поэтому ничего другого ей даже в голову не пришло. А тут парфюмерия, свои деньги - это так привлекало её. Очень уж ей хотелось покупать красивые вещи. Как-то раз в обед Таня заскочила в Добрынинский универмаг, просто так, посмотреть. Падал легкий снежок, так хотелось чего-то необыкновенного, такого, что изменит всю её жизнь. Вот в таком приподнятом настроении она оказалась в отделе верхней женской одежды, где по счастливой случайности именно в этот момент выбросили, именно выбросили, никак не иначе, шубы из натурального меха. Просто какое-то волшебство! Ничего подобного в жизни Таня до сих пор так близко не видела. Эта была не цигейковая шуба и не каракулевая, что-то совершенно изумительное, шуба превзошла все Танины мечты. Мех цвета молочного шоколада, манил, играл, глаз от этой чудо шубы оторвать было невозможно. Таня была в отделе одной из первых, вокруг мгновенно собралась очередь из возбуждённых женщин, каждой хотелось хотя бы примерить такую красоту. Продавец, мельком взглянув на скромно одетую молодую девочку, буркнула:
- Ты мерить будешь? Если нет, то пропусти других, не стой тут.
- Буду! - уверенным голосом ответила Таня. В этот момент она не сомневалась, что это и есть то, о чём она мечтала всегда. Такую красоту она видела только в кино на необыкновенных женщинах.
- Ты хоть представляешь, сколько она стоит? - спросила продавец.
- Если она мне подойдёт, я её беру! - голос Тани прозвучал так уверенно, что она сама поверила в это. Надев лёгкую красавицу шубу, и увидев незнакомое отражение в зеркале, Таня даже не сразу узнала себя. Шуба так преобразила её облик! Таня услышала восхищенные возгласы очереди. Продавец с улыбкой сказала:
- Ой, как тебе идёт, просто принцесса, не узнать! А спинка-то, спинка как легла! У тебя деньги-то есть?
- Выписывайте! - выдохнула Таня. - Только отложите на час, я за деньгами сбегаю.
- Если через час не заплатишь, продадим, смотри! - предупредила продавец.
Тане уже неслась вниз по лестнице, соображая на ходу, где взять такую немыслимую сумму. Ей казалось, что без такой необыкновенной шубы жизнь вообще не имеет смысла.
«В кассе взаимопомощи, - пронеслось в её голове, - под расписку, только бы председатель была на месте». Таня неслась со всех ног на работу. Ей повезло, председатель кассы взаимопомощи, всё-таки выдала под расписку необходимую сумму. Правда, Таня клятвенно заверила её, что вернёт деньги через четыре дня. Таня написала заявление на отгул и понеслась в универмаг за шубой.
Вот она дома. Таня торопливо разделась на ходу, и влетела в комнату. Мать испуганно поспешила за ней:
- Доча, случилось что? - тревожно спросила она и замерла.
Таня молча развернула драгоценную покупку, слегка встряхнула шубу, любуясь игрой меха, надела её, и завертелась перед зеркалом. Валентина обомлела, даже дар речи потеряла. А Таня торжествующе воскликнула:
- Ну, мам, как тебе моя шуба!?
- Таня, ты шутишь? Откуда такая дорогая вещь? Она, небось, денег стоит немереных! Как это твоя? - Валентина глазам своим не верила.
- Купила! - торжественно воскликнула Таня. - Посмотри, какая красота! Я прямо на себя не похожа. Деньги в кассе взаимопомощи достала, отдам.
- Как отдашь? Где нам такие деньги взять! Не по Сеньке шапка-то, - горестно всплеснув руками, проговорила Валентина.
- Деньги соберу, - уверенно заявила Таня, - родственников у нас сколько? Вот пусть дяди и тёти, братья старшие скинутся раз в жизни, и сделают мне подарок на всю жизнь! Я так мечтала о шубе! Мам, вы с отцом поможете!
- Как соберёшь? Когда? - спросила Валентина растеряно. Всю свою жизнь в трудах и заботах, можно сказать, тяжелую она прожила ради дочери.
- Просто! Надену шубу и поеду к тётям и дядям, объясню, что это мечта всей моей жизни. Что они не сделают подарок племяннице? Не помогут? На всю жизнь мне подарок! - Таня говорила возбуждённо и так уверенно, что мать не нашла слов, чтобы возразить ей.
- Таня, - взмолилась Валентина, - ты шубу-то пожалей, что ж её в транспорте тереть, ведь протрётся, небось!? Да смотри, снимут, не дай Бог!
- Ладно, - сдалась Таня, - я шубу с собой возьму. Надо же им показать, какая это вещь!
Прежде всего Таня отправилась к тёте Симе. Это был очень мудрый шаг. Таня интуитивно понимала, что её одобрение гарантирует доброжелательное отношение к покупке всех остальных родственников, потому что влиянию тёти Симы поддавались все безоговорочно. Она не ошиблась. Тётя Сима долго рассматривала шубу, искала изъяны, брак, встряхивала, и вынесла заключение: «Вещь!» Дала денег, но только после того, как накормила Таню и напоила чаем.
На следующий день была суббота, и Таня продолжила свой поход по сбору средств на свою мечту. В воскресенье вечером Таня собрала нужную сумму. Больше всех её удивил дядя Витя, который отдал ей всю свою заначку тайком от жены, несмотря на то, что тётя Сима щедро одарила Таню. Мать просила Таню не ездить с шубой к тёте Гале, опасаясь, что та осудит Танино стремление к роскоши. А Таня поехала, так как чувствовала особое отношение к ней ворчливой тёти. И правильно сделала. Тётя Галя любовалась на Таню, которая вертелась перед ней в шубе и восклицала: «Ну, Танька, ты прямо артистка заграничная! Только куда ты в ней ходить-то будешь?!»
Слова тёти Гали запали в душу Тани. Когда она в шубе своей мечты вертелась перед зеркалом, то видела незнакомую, очень привлекательную девушку. Мелькнула какая-то очень странная мысль: как ей быть всегда такой же, как это отражение, что делать? Ничего определённого в голову не приходило. Таня даже усмехнулась, что сама себе завидует.
Она прямо в шубе от тёти Гали пошла к метро.
- Девушка, вы не хотели бы сниматься в кино? - прозвучал голос незнакомой женщины.
- Хотела, - вместо Тани ответил голос из радиопередачи.
Всё это у нее, конечно, получилось неожиданно.
Спустя время, два первых ряда в огромном зале кинотеатра на премьере нового художественного фильма занимали родственники, заплаканные и улыбающиеся, не веря глазам своим, что в главной роли выступает их Таня.
