Анжела Ударцева
ДЕРЕВЬЯ НА КАМНЯХ
рассказ
Она смотрела на
всех, озираясь, будто чего-то или кого-то боялась. С большими пакетами
прошла сначала в одну сторону небольшого помещения автовокзала, потом в
другую. Метнулась в сторону выхода, но уронила пакет, из которого
вывались пластиковые тарелки. Собрала эти тарелки, снова взяла в обе
руки потертые, с расплывшимися рисунками, пакеты и пошла на улицу - к
автобусу.
На улице, возле районного автовокзала было холодно. Она в своей старой бледно-лиловой курточке ежилась. Долго вглядывалась грустными большими глазами в небо и вздыхала, будто сердце ее пронзала острая боль.
Разговорились мы случайно. Я редко езжу на рейсовом автобусе от райцентра Палатки до областного центра Магадана. Если только машина, на которой я часто мотаюсь до Магадана, сломается. Такой случай в этот раз и был. К счастью, в автобусе было не так много людей, поэтому можно было сесть на любое место.
Незнакомка с пакетами села на первое сиденье и все в мою сторону оборачивалась (я сидела сзади нее), потом робко спросила: «А далеко до Магадана?». Я поняла, что она - не местная, отсюда и причины ее тревоги и рассеянных взглядов. Мы разговорились, и я пересела к ней поближе, глядя как в монитор на большое лобовое стекло автобуса. За стеклом - лентой извивалась дорога. Слово за слово. И будто бы вся жизнь Зины пролетела у меня перед глазами.
Молодая, но, как видно по тоске в глазах, измученная жизнью женщина. Не то, чтобы Зинаида была красивой, но с уверенностью можно назвать ее симпатичной - остренький, слегка вздернутый носик придавал ей особое очарование, а округлые щечки, крупная родинка на правой щеке и глаза - черные, как уголь, - делали ее похожей на цыганку. Но портило все очарование вот что: возле губы у нее был некрасивый шрам размером со спичку. Она его иногда прикрывала ладонью, но потом забывалась и говорила непринужденно. Шрам - это память от мужа, от которого она с материка, с маленькой сибирской деревушки и сбежала аж на край света - сюда, на Север.
- Бил он меня страшно, три раза в больницу из-за него попадала, фашист проклятый, у него и фамилия - немецкая. Но немец немцу рознь. Он как раз из уцелевших фашистов, как мне кажется. Он говорил, что в его роду принято бить женщин. Его дед бил жену, его отец бил жену, а он меня бил. Говорил, что бить надо не только, когда заслужила, но и просто для проформы.
- И сколько ты с ним жила, Зин? - спрашиваю.
- Не поверишь, конечно, девять лет, - и Зина, видя мое удивленное лицо, на время замолчала, а глаза яснее заблестели - от нахлынувших слез. Но она сдержалась. Быстрыми привычными движениями пальцев убрала успевшие брызнуть из глаз слезинки. А потом снова заговорила. В последний раз муж ее ударил сильнее прежних разов - выбил зуб и чуть не изуродовал лицо, превратив его в месиво.
- А я и была для него грушей, только все терпела, все же он меня взял с малыми детьми - одной пять лет было, другой три. Бывший муж хорошо устроился - нашел себе новую жену, с богатым приданым (поэтому и не работает), в райцентр уехал, девчонки у него иногда бывают, но редко, потому что его новая жена ругается. Папой его зовут. А этого, Ганса, как я его кличу, ненавидят. Да и что им его любить, если он никогда им и леденца не купил, кричит на них, что они - выродки. Первый муж хоть не бил девчонок да иногда сладости покупал, если зарплату не успевал полностью пропить, сейчас вроде закодировался. А Ганс кулаков для меня никогда не жалел, а я поначалу его жестокость не поняла, попалась, как рыбка на крючок, потому что он поначалу был ласков. Потом раз ударил кулаком, два и пошло-поехало. Каждый раз бил он меня с большим рвением и все больнее и больнее. И вот однажды, когда он меня месил, младшая Лидочка сильно испугалась. Кричала благим матом, думая, что Ганс меня убьет. Так кричала, что еле ее потом остановить удалось. Всхлипывала еще сутки да ничего не говорила. Лишь испуганно на всех смотрела. И после этого случая у Лидочки стали происходить приступы эпилепсии. Господи! По каким я ее бабкам только не возила, чтобы вылечить, потому что врачи говорили, что они бессильны. По разным сибирским деревушкам к знахаркам. Кто-то брался лечить, кто-то сразу отказывал. Но вот одну бабушку-целительницу нашли, так она немного исправила ситуацию - приступы бывают, но реже. И лекарства, которые врачи прописывают, она пьет. Ей сейчас двенадцать - дай бог, может, еще все будет хорошо.
- Нет, я не понимаю, зачем вы с ним жили, да еще столько лет? Зина, он чуть вас не угробил, вашего ребенка? А зарабатывал ли он, семью обеспечивал?
- Зачем жила? Да я еще не старая, мне тридцать шесть лет. Но знаешь, как в глухой деревне тяжело нормального мужика найти. А ведь без мужика в деревне никуда. Если хочешь выжить, терпеть многое приходится. Мы вместе с ним скотниками на ферме работали - за четыре-пять тысяч рублей в месяц. Этих денег едва хватало на коммуналку - за свет заплатить, за газ, за воду. А жить на что? Вот и хозяйство большое держала, - свиней, корову, чтобы девчонок одевать, кормить. Больше, конечно, жила по принципу «я и баба, и мужик». Но все же без мужика никуда - одной и сена не скидать, и сарай не отремонтировать. Безвыходная ситуация. Нельзя одной, никак нельзя. А он хоть и пил беспробудно, и бил меня в кровь, но иногда и помогал. Особенно, когда из запоя выходил.
- А чего бил-то он тебя, Зина? Доводила, может?
- Не знаю, в чем я виновата. Но получалось все вот как: он уходит в запой, это неделя - минимум. Неделю его дома вообще не бывает, потом он под вечер пьяный приходит, требует ему дать поесть. У меня что наготовлено, то я и даю. Накрою на стол - хлеб, который сама пеку подам, суп всегда наваристый есть. И молочка налью. А он начинает придираться, почему суп не рисовый, а гороховый. А в следующий раз я ему гороховый сготовлю, так он придирается, почему суп, а не борщ. Так, специально придирается, потому что ему меня ударить хочется, кулаки аж чешутся - чувствую его настроение, научилась за девять лет чувствовать. Ему энергию хочется выплеснуть, хозяина из себя изобразить, потому что везде его в грязь втаптывают, отбросом жизни считают, а тут хоть на жене оторваться можно. Потом он начинает кричать, что я - «б…», что пока его дома нет, я якобы «е…сь» со всеми местными мужиками. Я реву, потому что такие оскорбления тяжело выслушать, спорю с ним, что такого не было. И за это получаю. Так отмутузит, что жить не хочется. А в последний раз проснулась в реанимации, с сотрясением мозга, с порванным ртом, который потом зашивать пришлось - вот и шрам отсюда, навсегда, как память. Поняла, что надо куда-то уезжать. А тут сестра с Магадана звонит. Она мне и раньше пыталась мозги вправить, говорила мне, чтобы я хоть в Африку сбегала от этого придурка-фашиста, беря детей в охапку. А я ей говорю - не на что и некуда ехать. Вот она мне денег выслала и сказала, что работу найдет. Я ведь повар по образованию, хоть и скотником работала, потому что по специальности в деревушке не устроишься. Там разве что в школу требуется повар, а на это место желающих много. Скотник - работа тяжелая, вон и пальцы вся поискривленные, как у бабы Яги, стесняюсь их при людях показать. Но все же платили исправно, пусть и копейки.
Пальцы у Зины, действительно, были некрасивыми, шершавыми, неправильно изогнутыми. Словом, изработанные руки сельской труженицы, о которых, наверное, еще поэт Некрасов писал. Вот только неизвестно, так же сильно мужики в девятнадцатом или восемнадцатом веке баб били?
Сестра помогла Зине приехать на Север. На материке в апреле уже снег сошел, а Зина попала в страшный снегопад - такой, что голова от страха кружилась.
- А тут лето бывает? - спрашивала она меня, - и сама добавляла: - Мне говорили, что бывает. Хмуро тут, боязно жить. Как люди живут в таком краю льдов и снегопадов?
- Но живут ведь? Колыма - чудная планета. И не хуже, чем у вас в Сибири, там ведь тоже погода - не сахар. И лютые морозы бывают, и ветра. Я сама пять лет в Томске жила, пока в университете училась.
- Да, но на Севере суровее климат. Я это чувствую, и будто кислорода мне не хватает - говорят, что здесь кислородоголодание.
- Но зато здесь тебя муж бить не будет, а это страшнее, когда совсем какой-то идиот кислород перекроет, - рассуждала я. Честно говоря, не любила я, когда в колымской природе, в суровом климате Магаданской области искали недостатки. Их много, но тот, кто здесь родился и хоть немного любил Колыму, минусы не замечает, а ищет больше плюсов. Это уже в крови у настоящего колымчанина - из всего стараться сделать позитив. Нам холодно, но ведь у нас сердца горячие, так?
- Да, нет, я за девочек своих боюсь. Если я дочек сюда перевезу, как они чувствовать себя будут? Особенно младшенькая, с эпилепсией, я сама вот тут немного задыхаюсь и ужасаюсь, в каком холоде люди живут, - и Зина, глядя в загрязненное окно автобуса, стала во все глаза смотреть на сопки, а сама говорила:
- Как же они держатся, на камнях?
- Кто? - не понимая, спросила я.
- Да деревья ваши колымские? Они же, смотри внимательно, прямо на камнях растут, - изо всех сил будто за жизнь держатся!
- А у нас все такие жизнейстойкие - не только деревья, но и люди. И тебе такой же надо быть, если здесь жить захочешь. Да вообще, по жизни надо быть такими, как деревья, растущие на каменистых сопках, - ответила я Зине.
- Господи, неужели у меня получится? Я рано утром просыпаюсь и сразу думаю - как тут тоскливо, какая неприветливая погода. А на деревья, растущие на сопках, посмотришь, и дивишься их упрямству. Я уже месяц их изучаю - деревья на сопках. А сейчас особенно удивилась, потому что смотри, вдоль дороги сопки совсем крутые, а деревца все равно к небу гордо головы задирают. Будто им нипочем все их трудности, как они за жизнь борются, как жаждут жить!
И Зина задремала. Ее усталые глаза часто закрывались. Позади у нее была бессонная ночь, потому что она была на смене с вечера и до утра. Сестра ей помогла устроиться в маленькую кафешку, где платили по «материковским» меркам деньги. Зина старалась работать и в день, и в ночь, чтобы больше заработать. Поэтому у хозяйки она брала как можно больше работы, оставляя время только на сон. Хозяйка помогла ей снять в поселке квартиру - сразу двухкомнатную, потому что Зина очень хотела сделать отдельную комнату для своих дочек. Голова ее болталась, как у куклы. А я поверх ее смотрела на все те же, мелькающие вдоль трассы сопки с деревьями. Еще пока заснеженные, с вылизанными ветром проплешинами, эти сопки были мрачными. Но скоро солнце станет греть сильнее, и снег к середине - концу мая растает полностью. Деревья прибарахлятся, надев чуть позднее зеленые наряды и оживятся, замашут своими мохнатенькими лапками, будто привстав на носочки. И все же я никогда бы не посмотрела на деревья так, что они на камнях растут. Они растут на земле возле камней - впритык к ним. Но Зине казалось все по-другому - всё в мистическом варианте. А может, оно так и есть? Я даже стала приглядываться к деревьям, оценивая, насколько близко стволы соседствуют с камнями. Но из-за еще не слезшего с сопок снега этого невозможно было узнать точно. Самой смешно стало за свое возникшее любопытство. Ведь не думала об этом никогда раньше - как растут наши колымские деревья, и трудно ли им вот так расти, на сопках, о чем рассуждала моя случайная собеседница, сказав: «Они же, как люди, карабкаются вверх, чтобы достать до неба».
Я тоже начала подремывать, убаюканная дорогой. Но тут меня сильно хлестануло по щеке - это был пакет с пластмассовыми тарелочками. И часть тарелок выкатилась на пол. А Зина все всплескивала руками и кричала: «Скотина, не бей меня, больно! Урод проклятый!». Пассажиры в салоне переполошились. А Зина, открыв глаза, поняла, что ее встреча с мужем-кровопийцей сейчас произошла не наяву, а во сне. Она даже спокойно вздохнула, правда, вначале, будто интуитивно, огляделась, приглядываясь особенно к сидящим в автобусе мужчинам. Вместе с ней мы собрали по салону раскиданные тарелки и несколько вилочек с ложками, которые тоже были сделаны из пластмассы и нечаянно выкатились из пакета.
- Все хочу спросить, чего ты эти тарелки везешь, сестра, что ли попросила? - обратилась я к Зине, когда мы снова присели на свои места.
- Да нет, сестре это барахло не нужно. Хозяйка кафе меня попросила ей помочь провести банкет у нее на дому - в Магадане. Сама уехала раньше в Магадан, а посуду забыла. Говорит, чтобы много посуды мыть не пришлось, а блюд будет достаточно, стоит использовать одноразовую посуду для салатов и нарезанных фруктов. Буду помогать ей.
- Ты же спать хочешь, после смены ведь.
- Вот сегодня часок у сестры посплю, если удастся, а потом праздник помогать устраивать буду. Хозяйка обещала денег за помощь дать. А даже если не успею поспать - выдержу. Я - сильная, деревенская ведь. Корову в пять утра каждый день надо вставать доить, хлопот - всегда невпроворот. А тут - делов-то. Управлюсь. Мне бы побольше денег накопить, - хозяйка мне платит, я откладываю как можно больше, чтобы девчонкам билеты до Магадана быстрее купить, у вас же поезда не ходят - беда просто, а авиакомпании такие цены устанавливают - страшно жить на свете. Неужели все магаданцы ездят на «материк» вот по таким бешеным расценкам?
- Раз в два года по закону должны северянам дорогу «туда - обратно» оплачивать… - что-то пыталась разъяснять я, хотя понимала, что Зина права - мы привыкли и к кусачим ценам на продукты, и к дорогущим авиабилетам.
А собеседница, укутавшись в свой старенький шарф, который она выпустила поближе к лицу и макушке головы, стала снова клевать носом. Но дремала спокойно, даже не вздрагивала.
Наверное, снились ей не проблемы да пьяный муж-нахал, и не заснеженные деревья на камнях. А снилось лето в ее любимой деревеньке, в которую она совсем не хотела возвращаться и как надломленная березка, она пыталась цепляться за жизнь и пустить на новом месте корни, неважно, если эти корни надо пустить прямо на камнях. На них тоже растут деревья - в это она уже поверила…
На улице, возле районного автовокзала было холодно. Она в своей старой бледно-лиловой курточке ежилась. Долго вглядывалась грустными большими глазами в небо и вздыхала, будто сердце ее пронзала острая боль.
Разговорились мы случайно. Я редко езжу на рейсовом автобусе от райцентра Палатки до областного центра Магадана. Если только машина, на которой я часто мотаюсь до Магадана, сломается. Такой случай в этот раз и был. К счастью, в автобусе было не так много людей, поэтому можно было сесть на любое место.
Незнакомка с пакетами села на первое сиденье и все в мою сторону оборачивалась (я сидела сзади нее), потом робко спросила: «А далеко до Магадана?». Я поняла, что она - не местная, отсюда и причины ее тревоги и рассеянных взглядов. Мы разговорились, и я пересела к ней поближе, глядя как в монитор на большое лобовое стекло автобуса. За стеклом - лентой извивалась дорога. Слово за слово. И будто бы вся жизнь Зины пролетела у меня перед глазами.
Молодая, но, как видно по тоске в глазах, измученная жизнью женщина. Не то, чтобы Зинаида была красивой, но с уверенностью можно назвать ее симпатичной - остренький, слегка вздернутый носик придавал ей особое очарование, а округлые щечки, крупная родинка на правой щеке и глаза - черные, как уголь, - делали ее похожей на цыганку. Но портило все очарование вот что: возле губы у нее был некрасивый шрам размером со спичку. Она его иногда прикрывала ладонью, но потом забывалась и говорила непринужденно. Шрам - это память от мужа, от которого она с материка, с маленькой сибирской деревушки и сбежала аж на край света - сюда, на Север.
- Бил он меня страшно, три раза в больницу из-за него попадала, фашист проклятый, у него и фамилия - немецкая. Но немец немцу рознь. Он как раз из уцелевших фашистов, как мне кажется. Он говорил, что в его роду принято бить женщин. Его дед бил жену, его отец бил жену, а он меня бил. Говорил, что бить надо не только, когда заслужила, но и просто для проформы.
- И сколько ты с ним жила, Зин? - спрашиваю.
- Не поверишь, конечно, девять лет, - и Зина, видя мое удивленное лицо, на время замолчала, а глаза яснее заблестели - от нахлынувших слез. Но она сдержалась. Быстрыми привычными движениями пальцев убрала успевшие брызнуть из глаз слезинки. А потом снова заговорила. В последний раз муж ее ударил сильнее прежних разов - выбил зуб и чуть не изуродовал лицо, превратив его в месиво.
- А я и была для него грушей, только все терпела, все же он меня взял с малыми детьми - одной пять лет было, другой три. Бывший муж хорошо устроился - нашел себе новую жену, с богатым приданым (поэтому и не работает), в райцентр уехал, девчонки у него иногда бывают, но редко, потому что его новая жена ругается. Папой его зовут. А этого, Ганса, как я его кличу, ненавидят. Да и что им его любить, если он никогда им и леденца не купил, кричит на них, что они - выродки. Первый муж хоть не бил девчонок да иногда сладости покупал, если зарплату не успевал полностью пропить, сейчас вроде закодировался. А Ганс кулаков для меня никогда не жалел, а я поначалу его жестокость не поняла, попалась, как рыбка на крючок, потому что он поначалу был ласков. Потом раз ударил кулаком, два и пошло-поехало. Каждый раз бил он меня с большим рвением и все больнее и больнее. И вот однажды, когда он меня месил, младшая Лидочка сильно испугалась. Кричала благим матом, думая, что Ганс меня убьет. Так кричала, что еле ее потом остановить удалось. Всхлипывала еще сутки да ничего не говорила. Лишь испуганно на всех смотрела. И после этого случая у Лидочки стали происходить приступы эпилепсии. Господи! По каким я ее бабкам только не возила, чтобы вылечить, потому что врачи говорили, что они бессильны. По разным сибирским деревушкам к знахаркам. Кто-то брался лечить, кто-то сразу отказывал. Но вот одну бабушку-целительницу нашли, так она немного исправила ситуацию - приступы бывают, но реже. И лекарства, которые врачи прописывают, она пьет. Ей сейчас двенадцать - дай бог, может, еще все будет хорошо.
- Нет, я не понимаю, зачем вы с ним жили, да еще столько лет? Зина, он чуть вас не угробил, вашего ребенка? А зарабатывал ли он, семью обеспечивал?
- Зачем жила? Да я еще не старая, мне тридцать шесть лет. Но знаешь, как в глухой деревне тяжело нормального мужика найти. А ведь без мужика в деревне никуда. Если хочешь выжить, терпеть многое приходится. Мы вместе с ним скотниками на ферме работали - за четыре-пять тысяч рублей в месяц. Этих денег едва хватало на коммуналку - за свет заплатить, за газ, за воду. А жить на что? Вот и хозяйство большое держала, - свиней, корову, чтобы девчонок одевать, кормить. Больше, конечно, жила по принципу «я и баба, и мужик». Но все же без мужика никуда - одной и сена не скидать, и сарай не отремонтировать. Безвыходная ситуация. Нельзя одной, никак нельзя. А он хоть и пил беспробудно, и бил меня в кровь, но иногда и помогал. Особенно, когда из запоя выходил.
- А чего бил-то он тебя, Зина? Доводила, может?
- Не знаю, в чем я виновата. Но получалось все вот как: он уходит в запой, это неделя - минимум. Неделю его дома вообще не бывает, потом он под вечер пьяный приходит, требует ему дать поесть. У меня что наготовлено, то я и даю. Накрою на стол - хлеб, который сама пеку подам, суп всегда наваристый есть. И молочка налью. А он начинает придираться, почему суп не рисовый, а гороховый. А в следующий раз я ему гороховый сготовлю, так он придирается, почему суп, а не борщ. Так, специально придирается, потому что ему меня ударить хочется, кулаки аж чешутся - чувствую его настроение, научилась за девять лет чувствовать. Ему энергию хочется выплеснуть, хозяина из себя изобразить, потому что везде его в грязь втаптывают, отбросом жизни считают, а тут хоть на жене оторваться можно. Потом он начинает кричать, что я - «б…», что пока его дома нет, я якобы «е…сь» со всеми местными мужиками. Я реву, потому что такие оскорбления тяжело выслушать, спорю с ним, что такого не было. И за это получаю. Так отмутузит, что жить не хочется. А в последний раз проснулась в реанимации, с сотрясением мозга, с порванным ртом, который потом зашивать пришлось - вот и шрам отсюда, навсегда, как память. Поняла, что надо куда-то уезжать. А тут сестра с Магадана звонит. Она мне и раньше пыталась мозги вправить, говорила мне, чтобы я хоть в Африку сбегала от этого придурка-фашиста, беря детей в охапку. А я ей говорю - не на что и некуда ехать. Вот она мне денег выслала и сказала, что работу найдет. Я ведь повар по образованию, хоть и скотником работала, потому что по специальности в деревушке не устроишься. Там разве что в школу требуется повар, а на это место желающих много. Скотник - работа тяжелая, вон и пальцы вся поискривленные, как у бабы Яги, стесняюсь их при людях показать. Но все же платили исправно, пусть и копейки.
Пальцы у Зины, действительно, были некрасивыми, шершавыми, неправильно изогнутыми. Словом, изработанные руки сельской труженицы, о которых, наверное, еще поэт Некрасов писал. Вот только неизвестно, так же сильно мужики в девятнадцатом или восемнадцатом веке баб били?
Сестра помогла Зине приехать на Север. На материке в апреле уже снег сошел, а Зина попала в страшный снегопад - такой, что голова от страха кружилась.
- А тут лето бывает? - спрашивала она меня, - и сама добавляла: - Мне говорили, что бывает. Хмуро тут, боязно жить. Как люди живут в таком краю льдов и снегопадов?
- Но живут ведь? Колыма - чудная планета. И не хуже, чем у вас в Сибири, там ведь тоже погода - не сахар. И лютые морозы бывают, и ветра. Я сама пять лет в Томске жила, пока в университете училась.
- Да, но на Севере суровее климат. Я это чувствую, и будто кислорода мне не хватает - говорят, что здесь кислородоголодание.
- Но зато здесь тебя муж бить не будет, а это страшнее, когда совсем какой-то идиот кислород перекроет, - рассуждала я. Честно говоря, не любила я, когда в колымской природе, в суровом климате Магаданской области искали недостатки. Их много, но тот, кто здесь родился и хоть немного любил Колыму, минусы не замечает, а ищет больше плюсов. Это уже в крови у настоящего колымчанина - из всего стараться сделать позитив. Нам холодно, но ведь у нас сердца горячие, так?
- Да, нет, я за девочек своих боюсь. Если я дочек сюда перевезу, как они чувствовать себя будут? Особенно младшенькая, с эпилепсией, я сама вот тут немного задыхаюсь и ужасаюсь, в каком холоде люди живут, - и Зина, глядя в загрязненное окно автобуса, стала во все глаза смотреть на сопки, а сама говорила:
- Как же они держатся, на камнях?
- Кто? - не понимая, спросила я.
- Да деревья ваши колымские? Они же, смотри внимательно, прямо на камнях растут, - изо всех сил будто за жизнь держатся!
- А у нас все такие жизнейстойкие - не только деревья, но и люди. И тебе такой же надо быть, если здесь жить захочешь. Да вообще, по жизни надо быть такими, как деревья, растущие на каменистых сопках, - ответила я Зине.
- Господи, неужели у меня получится? Я рано утром просыпаюсь и сразу думаю - как тут тоскливо, какая неприветливая погода. А на деревья, растущие на сопках, посмотришь, и дивишься их упрямству. Я уже месяц их изучаю - деревья на сопках. А сейчас особенно удивилась, потому что смотри, вдоль дороги сопки совсем крутые, а деревца все равно к небу гордо головы задирают. Будто им нипочем все их трудности, как они за жизнь борются, как жаждут жить!
И Зина задремала. Ее усталые глаза часто закрывались. Позади у нее была бессонная ночь, потому что она была на смене с вечера и до утра. Сестра ей помогла устроиться в маленькую кафешку, где платили по «материковским» меркам деньги. Зина старалась работать и в день, и в ночь, чтобы больше заработать. Поэтому у хозяйки она брала как можно больше работы, оставляя время только на сон. Хозяйка помогла ей снять в поселке квартиру - сразу двухкомнатную, потому что Зина очень хотела сделать отдельную комнату для своих дочек. Голова ее болталась, как у куклы. А я поверх ее смотрела на все те же, мелькающие вдоль трассы сопки с деревьями. Еще пока заснеженные, с вылизанными ветром проплешинами, эти сопки были мрачными. Но скоро солнце станет греть сильнее, и снег к середине - концу мая растает полностью. Деревья прибарахлятся, надев чуть позднее зеленые наряды и оживятся, замашут своими мохнатенькими лапками, будто привстав на носочки. И все же я никогда бы не посмотрела на деревья так, что они на камнях растут. Они растут на земле возле камней - впритык к ним. Но Зине казалось все по-другому - всё в мистическом варианте. А может, оно так и есть? Я даже стала приглядываться к деревьям, оценивая, насколько близко стволы соседствуют с камнями. Но из-за еще не слезшего с сопок снега этого невозможно было узнать точно. Самой смешно стало за свое возникшее любопытство. Ведь не думала об этом никогда раньше - как растут наши колымские деревья, и трудно ли им вот так расти, на сопках, о чем рассуждала моя случайная собеседница, сказав: «Они же, как люди, карабкаются вверх, чтобы достать до неба».
Я тоже начала подремывать, убаюканная дорогой. Но тут меня сильно хлестануло по щеке - это был пакет с пластмассовыми тарелочками. И часть тарелок выкатилась на пол. А Зина все всплескивала руками и кричала: «Скотина, не бей меня, больно! Урод проклятый!». Пассажиры в салоне переполошились. А Зина, открыв глаза, поняла, что ее встреча с мужем-кровопийцей сейчас произошла не наяву, а во сне. Она даже спокойно вздохнула, правда, вначале, будто интуитивно, огляделась, приглядываясь особенно к сидящим в автобусе мужчинам. Вместе с ней мы собрали по салону раскиданные тарелки и несколько вилочек с ложками, которые тоже были сделаны из пластмассы и нечаянно выкатились из пакета.
- Все хочу спросить, чего ты эти тарелки везешь, сестра, что ли попросила? - обратилась я к Зине, когда мы снова присели на свои места.
- Да нет, сестре это барахло не нужно. Хозяйка кафе меня попросила ей помочь провести банкет у нее на дому - в Магадане. Сама уехала раньше в Магадан, а посуду забыла. Говорит, чтобы много посуды мыть не пришлось, а блюд будет достаточно, стоит использовать одноразовую посуду для салатов и нарезанных фруктов. Буду помогать ей.
- Ты же спать хочешь, после смены ведь.
- Вот сегодня часок у сестры посплю, если удастся, а потом праздник помогать устраивать буду. Хозяйка обещала денег за помощь дать. А даже если не успею поспать - выдержу. Я - сильная, деревенская ведь. Корову в пять утра каждый день надо вставать доить, хлопот - всегда невпроворот. А тут - делов-то. Управлюсь. Мне бы побольше денег накопить, - хозяйка мне платит, я откладываю как можно больше, чтобы девчонкам билеты до Магадана быстрее купить, у вас же поезда не ходят - беда просто, а авиакомпании такие цены устанавливают - страшно жить на свете. Неужели все магаданцы ездят на «материк» вот по таким бешеным расценкам?
- Раз в два года по закону должны северянам дорогу «туда - обратно» оплачивать… - что-то пыталась разъяснять я, хотя понимала, что Зина права - мы привыкли и к кусачим ценам на продукты, и к дорогущим авиабилетам.
А собеседница, укутавшись в свой старенький шарф, который она выпустила поближе к лицу и макушке головы, стала снова клевать носом. Но дремала спокойно, даже не вздрагивала.
Наверное, снились ей не проблемы да пьяный муж-нахал, и не заснеженные деревья на камнях. А снилось лето в ее любимой деревеньке, в которую она совсем не хотела возвращаться и как надломленная березка, она пыталась цепляться за жизнь и пустить на новом месте корни, неважно, если эти корни надо пустить прямо на камнях. На них тоже растут деревья - в это она уже поверила…
Магадан
“Наша улица” №156 (11) ноябрь
2012
