Николай Андреевич Шлиппенбах родился в Тобольске в 1928 году. Детство и все остальные годы прожил в Ленинграде. Блокадник. Окончил факультет журналистики ЛГУ. Печатался в городских газетах «Смена», «Ленинградская правда». В «Вечернем Ленинграде» в основном публиковал статьи о театре. В № 5 журнала «Звезда» за 2003 год напечатан рассказ «...И явил нам Довлатов Петра». В «Нашей улице» печатается с № 1-2005.
О дружбе с Сергеем Довлатовым Николай Шлиппенбах пишет:
"Мы познакомились с Сергеем Донатовичем Довлатовым в конце 60-х годов, спустя несколько лет после его армейской службы, и примерно года за два до его поездки в город Курган, а затем в Таллинн. Естественно, в ту пору до отчеств мы еще не доросли. Впервые мы встретились с Сергеем в газетном секторе Лениздата. Неуверен, работал ли он уже в одной из институтских многотиражных газет. Тесного круга общения с журналистами у него не было, в шахматных баталиях между вычиткой газетных полос тоже не участвовал. Возможно, он приходил в газетный сектор к своей маме Норе Сергеевне. Она здесь работала корректором и часто вычитывала мою газету. Не исключено, что Сергей бывал в Лениздате по поручению писательницы Веры Федоровны Пановой, у которой, как я узнал позднее, он работал секретарем. Так или иначе, я не видел тогда Сергея сидящим за чтением газетных полос. Зато бросился в глаза его чрезвычайно высокий рост, статная фигура и ярко выраженное интеллигентное лицо. Внимание же Сережи первоначально привлекла моя фамилия, послужившая поводом для каламбура.
Никак на Невских берегах
Вновь объявился Шлиппенбах?
Двух последующих строк я не запомнил. В них упоминалась пресса, к которой я, как журналист, имел отношение. Заканчивался экспромт так:
Чей предок непомеркшей славе
Обязан пушкинской "Полтаве".
Признаться, в первые минуты я растерялся. С подобным методом знакомства мне за мои 40 лет довелось столкнуться впервые. Но после обоюдного рукопожатия оценил его юмор и такт. Сережа произнес свое необычное приветствие не в шумном окружении, а наедине.
Постепенно наши встречи вышли за пределы газетного сектора. Сперва они ограничивались близлежащей "ватрушкой", где рюмочная сочеталась с закусочной, а затем переместились на улицу Рубинштейна в его квартиру, примерно в 15-ти минутах ходьбы от Дома прессы. Встречи не были частыми, но каждый раз интересными. Пожалуй, в большей степени для меня, чем для Сергея. Рассказчик он был необычный. Привлекала его начитанность, юмор, зачастую по поводу довольно грустных обстоятельств, умение использовать аналогичные происшедшему высказывания классиков. Подобная образность даже в устной беседе усиливала значимость случившегося, и в то же время сглаживала неприятный осадок..."
Никак на Невских берегах
Вновь объявился Шлиппенбах?
Двух последующих строк я не запомнил. В них упоминалась пресса, к которой я, как журналист, имел отношение. Заканчивался экспромт так:
Чей предок непомеркшей славе
Обязан пушкинской "Полтаве".
Признаться, в первые минуты я растерялся. С подобным методом знакомства мне за мои 40 лет довелось столкнуться впервые. Но после обоюдного рукопожатия оценил его юмор и такт. Сережа произнес свое необычное приветствие не в шумном окружении, а наедине.
Постепенно наши встречи вышли за пределы газетного сектора. Сперва они ограничивались близлежащей "ватрушкой", где рюмочная сочеталась с закусочной, а затем переместились на улицу Рубинштейна в его квартиру, примерно в 15-ти минутах ходьбы от Дома прессы. Встречи не были частыми, но каждый раз интересными. Пожалуй, в большей степени для меня, чем для Сергея. Рассказчик он был необычный. Привлекала его начитанность, юмор, зачастую по поводу довольно грустных обстоятельств, умение использовать аналогичные происшедшему высказывания классиков. Подобная образность даже в устной беседе усиливала значимость случившегося, и в то же время сглаживала неприятный осадок..."
