ПЛОЩАДЬ

На площади размером с Антарктиду витает страх, чтобы каждый вольнодумный человек времён публичной казни Достоевского, взирая на желтизну дворцов, на гордые имперские ансамбли, забыл о топоре в подвале дворника, при этом, трепеща, дивился красоте, испытывая полноту собственного бессилия перед размахом площади, ибо был не больше воробья, разинув рот, листал страницы казённой книги, хваля архитектуру, особенно в зимний вечер, когда свечами колонн ослепляется взор, и человек не только понаслышке, но воочию сознаёт свою микроскопичность, ведь известно, если совсем глаза поникли долу, то человек становится уже не воробьём, а бабочкой, сдуваемой с цветочка, чтобы быть пойманной сачком, но всё же с испугом поднимает голову, стремясь узреть в бойницах лик Всевышнего, да и спросить, пошто, мол, эта площадь сгубила столько душ, а может, и не спросит, и если побоится, то по меньшей мере забьёт в воображении гвоздь в собственную ладонь, так часто думает тот, кто попадает на площадь впервые.

 

Юрий КУВАЛДИН

ВОДЫ

Бог купается в огненной нежности вечной жизни, мгновения карлика, прикрывая себя с неизбежностью занавешенный выцветшей марлею, и опять заедает среда, на горячем асфальте следы, в раскалённых песках холода, жгут пустыню хрустальные льды, ну, конечно, народ шёл навстречу, торжество тьмы столетий обычно, и с друзьями выслушивал речи красноречия рыбы привычно, под водой не исторгнешь стыда, захлебнёшься сияньем звезды, поглощает вода без труда обожателей быстрой езды, тот пилил берег жизни задумчиво, шахта снов привлекала заманчиво, от рожденья до смерти ни весть чего в кошельке интеллекта обманчивом, продолжала струенье вода, наполняя по горло пруды, и с насиженных мест города плыли в ад от прибойной гряды, память зеркала мифом тверда, в миг из рук утекают бразды, над макушкой гудят провода, утверждая парад чехарды, но кого не коснулась беда, не постиг он своей череды, от воды будет счастье вреда, океан всемогущ без узды, падай, память, туда, где тогда явлен миру был я в первый раз, замолчала вода навсегда, я пою за неё без прикрас.

 

Юрий КУВАЛДИН

 

НЕВОЗМОЖНОЕ

Даже изредка возникали недопонимания по поводу термина «мысль», когда я, скажем, стоя на фундаменте Слова, утверждал, что именно текст, лексически организованный, рождает мысль, а не наоборот, но вот, к примеру, режиссёр Александр Бурдонский активно возражал, полагая, что сначала идёт мысль, которая не может соврать, а не слова, я разумеется в спор не вступал, про себя проматывая мысль без слов, обнаруживая на этом месте полнейшую пустоту, вот так и думают многие люди, витая в облаках чувств, не организуя их в слова, да и приговаривая при этом, что тут и без слов всё ясно, а прогуливаюсь по набережной и вычитываю перед глазами текст, проживая его в новой реальности, а во время остановки, фиксирую на обрывке бумаги с сигаретной пачки опорные слова, больше нечего добавлять, просто нужно гнуть свою лексическую линию, светлую, как у Канта, на открытом пространстве бесконечного текста, и силы прибавляются, потому что ты в книге остаёшься навсегда, мысль рождается только в слове, исключительно слово превратило животное в человека, и для тебя в сфере мысли нет ничего невозможного.

 

Юрий КУВАЛДИН