ЛЮБИМОВ (1917-2014)
АНТИГОНА
На снимке: ЛЮБИМОВ - КУВАЛДИНУ ПРИГЛАШЕНИЕ НА ПРЕМЬЕРУ «АНТИГОНЫ»
Театр Любимова - это более чем сорокалетний непрерывный, практически, стабильный процесс. А стабильность, известно, и я это люблю повторять, - признак класса. В этом процессе у Любимова выработалась особая приметливость и чувствительность к деталям, постоянно возникающая охота придумывать, шуметь, декламировать с авансцены. И сама жизнь получает от драматической рельефности Любимова большой эстетический заряд, достигаемый уравновешенной сдержанностью поэтического жеста. Вообще, классическое предполагает особую диалектику временного и вечного. Вечное - это не прошлое, отчасти сохранившее пригодность и до наших дней, это, в самом деле, неизменные идеалы человеческой души и непреходящие противоречия человеческого существования, воплощенные в искусстве. Сколько ни толкуй "Антигону" как выражение тех или иных специфических отношений внутри древнегреческого полиса, мы-то все равно знаем, что Антигона - героиня на все времена. Трагедия достигает своей полноты: Антигона - невеста Гемона, сына царя, который, как верный Ромео, гибнет вместе с ней. Эта любовная коллизия позволяет Юрию Любимову, как создателю композиции спектакля, ввести в перевод древнегреческого текста фрагменты библейской "Песни Песней", которые с помощью тех же песнопений и хореографии разыгрывают артисты театра и традиционно примкнувшие к ним солисты ансамбля Дмитрия Покровского. На премьере я видел в роли Антигоны блестящую, изящную Аллу Трибунскую, выпускницу мастерской Юрия Любимова в Щукинском училище. Так вот переживать вечные темы, памятуя об их вечности и потому умеряя непосредственность особым тактом и благородством тона, свойственного Любимову, и вместе с тем переживать их так, как будто они родились сегодня, вместе с тобой, то есть не отвлеченно и не нравоучительно, - это и есть классическая установка. Для меня здесь, разумеется, прежде всего, этико-эстетическая установка Любимова. Русская классическая литература и культура, будь то сумбурный Достоевский, многодумный Толстой, символичный Чехов, всегда сохраняла такую этическую и эстетическую меру благообразия, не уклоняясь ни к наготе, ни к маскараду, ни к развязности, ни к чопорности, ни к беспамятной злобе дня, ни к нарочитому переселению в мир минувший. А ведь легко было Любимову пойти по пути наименьшего сопротивления, пустить Высоцкого с папироской в зубах и гитарным блатняком по сцене. Тогда бы был не высокий театр мысли и авангардной эстетики, а некий драмкружок, в котором нет уже места ни духу, ни мысли, ни совести - только копошащаяся, изрыгающая ругань, густо пахнущая, распаренная плоть человеческой тупости.
Юрий КУВАЛДИН
